Политические племена

У других американских групп, борющихся с неравенством, есть схожие черты. Возьмём, например, «Другие 98%», которая описывает себя как «некоммерческую организацию и низовую сеть неравнодушных людей, освещающих экономическую несправедливость, незаконное поведение корпораций и угрозы демократии. Мы работаем над тем, чтобы выкинуть корпоративных лоббистов из Вашингтона, чтобы избираемые лица отвечали перед избирателями и заставить Америку работать… для других 98%». Над их вебсайтом работала команда из шести талантливых людей, включавшая в себя: бывшего аналитика Уолл-стрит; веб-дизайнера, ранее работавшего на «Бэнк оф Америка»; двух выпускников Бард-колледжа, гуманитарного университета свободных искусств с жёстким отбором; организатор группы поддержки ветеранов; и бывший член Гринписа, «…которому повезло быть глубоко вовлечённым в серьёзную пацифистскую деятельность по всему миру: от океана, по которому он плыл на «Радужном Воине» до улиц Сиэтла», и который теперь «работает из дома на сонном маленьком острове в заливе Пьюджет-Саунд, где он и его жене Женевьева дают домашнее образование своим восьмилетним близнецам».

Движение «Оккупай Уолл-стрит» было, по словам одного из его создателей, Мики Уайта, «провалом». Уайт мог недооценивать его: это движение сделало проблему неравенства одной из самых обсуждаемых в стране; и в президентской кампании 2016 года уделялось внимание вопросам, связанным с «Оккупай» - «жадности Уолл-стрита», проблеме студенческих долгов и вопросу увеличения минимальной заработной платы. Но, как заметил журналист Джордж Пэкер, «Движение «Оккупай Уолл-стрит» мелькнуло на небосводе и погасло, оно было больше мемом, чем движением».

Наиболее распространённые теории, объясняющие провал этого движения, указывают на отсутствие явного, сильного руководителя, нехватку конкретной положительной программы и расплывчатость онлайн-активизма. Все эти факторы, вероятно, сыграли свою роль, но часто упускается факт – вероятно, более важный – что движение «Оккупай» привлекло так мало представителей тех многих обездоленных групп, за которые, как утверждало это движение, оно сражалось.

Представьте, если бы движение суфражисток не имело в своих рядах значительного количества женщин, или если бы среди борцов за гражданское равноправие было очень мало афроамериканцев или если бы среди борцов за права геев было бы очень мало геев. Внутренняя слаженность дала всем этим движения аутентичную и сильную групповую идентичность, которая помогла им сохраниться перед лицом неудач и в итоге достичь значительных результатов. Но участники «Оккупай», наоборот, были не голодным или эксплуатируемыми, но скорее относительно привилегированными людьми, которые идентифицировали себя как активистов. Вот почему, когда начались следующие крупные акции протеста, участники этого движения перетекли туда. (Иногда им приходилось «перетекать» даже не физически, а виртуально. Как сказал Уайт в июне 2015 года: «У соцсетей есть тёмная сторона…люди начинают чувствовать себя более комфортно, запостив что-нибудь в фейсбуке или твиттере, а не отправившись на митинг «Оккупая»).

Это не означает, что «Оккупай» не был реальным движением, с реальной групповой идентичностью, способной мобилизовать и гальванизировать своих членов. Сегодня многие молодые и относительно привилегированные американцы чувствуют себя разочарованными и фрустрированными в мире, куда они вступают. Как сказал Майкл Эллик: «У вас есть поколения людей, закончивших школу и колледж, которые влезли в долги ради карьер, которых больше нет, и которые получили образование для мира, которого больше нет». Движение «Оккупай» предлагало таким людям полноценное племя. Оно давало своим членам чувство принадлежности и статуса. Протестующие от Зукотти-парка до Окленда чувствовали себя частью большого движения, сражавшегося с сильным и злым врагом; его девизом было «Мы разгромим правящий класс!». Но оно давало это чувство принадлежности и статуса почти исключительно хорошо образованным и относительно привилегированным людям.

И дело было не в том, что бедные просто не участвовали в движении. Гораздо чаще, чем нет, им серьёзно не нравились активисты «Оккупая» - что добавляло ситуации ироничности. По словам писателя из среды американских рабочих: «…многие американцы из низших классов считали протестующих недостойными и бесполезными людьми, «профессиональными активистами», никак не связанными с рабочим классом, потому что они не имели опыта борьбы в своей жизни и которые протестовали преимущественно для поднятии самооценки». По похожему поводу нигерийский писатель Теджу Коле (Teju Cole) однажды написал твит: «Комплекс белого спасителя не связан со справедливостью. Он о том, чтобы получить большой эмоциональный опыт, который подтверждает привилегии».

По контрасту с исключительно политически активными членами движения «Оккупай» американские бедняки гораздо менее вовлечены в политику. Они значительно реже участвуют в политических кампаниях, голосуют или контактируют с избираемыми лицами. В частности, это связано с тем, что исторически маргинализованные общины не склонны доверять чужакам и крупным организациям, которые, как они считают, издали контролируют рычаги власти. Трудно возбуждаться из-за политики и выборов, когда независимо от того, какая партия победит, твоя жизнь не изменится.

Вдобавок американцы с низким уровнем доходов, кажется, уклоняются от традиционных гражданских и коммунальных обязанностей. В своём бестселлере 2015 года «Наши дети» Роберт Патнэм показывает, что американские бедняки с меньшей степенью вероятности вступают в спортивные лиги, молодёжные и волонтёрские организации, что приводит к тому, что у них остаётся меньше социальных связей и знакомств. Соглашаясь с наблюдениями Чарльза Мюррея в «Распадаясь на части», Патнэм также обнаружил, что посещаемость церквей бедными и рабочими падает, особенно сильно – среди молодёжи. На основании этих данных Патнэм приходит к выводу, что среди американских неимущих «...мы наблюдаем… значительный шаг к индивидуализму». Но это неверный вывод.

Подкласс Америки яро племенной. Начнём с того, что многие бедные американцы глубоко патриотичны, даже если они чувствуют, что теряют свою страну из-за далёких элит, которые ничего про них не знают. Ряды американской полиции и вооружённых сил, двух организаций, известных своей групповой верностью, в подавляющем большинстве пополняются представителями неэлитных слоёв. Кроме того, существует целый мир групповых объединений. И именно к ним чаще принадлежат американские неимущие, чем элиты, которые считают такие объединения антиобщественными, иррациональными или даже заслуживающими презрения, даже если им известно об этих объединениях.

Суверенные граждане

В 2014 году был проведён опрос сотен служащих правоохранительных агентств. Кого эти люди считали главной угрозой в своих общинах? Не исламистов и не уличных гангстеров, но странную антиправительственную группу, называющую себя «суверенными гражданами». Хотя это движение появилось ещё в 1980-е годы, его численность начала серьёзно расти после рецессии 2008 года, и эксперты приписывают быстрый рост движения высокой безработице и смещению экономической активности. Гэвин Лонг, обстрелявший шесть полицейских в Батон Руже и убивший троих из них, был «суверенным гражданином» - очевидно, одним из многих афроамериканских членов этого движения, не подозревающих о том, что поначалу это движение было связано с белым супремасизмом.

Движение насчитывает около трёхсот тысяч человек и основывается на изощрённой конспирологической теории. Некоторые её основные пункты таковы:

1. В определённый период американской истории созданная Отцами-основателями правовая система была тайно заменена нелегитимным правительством. Мы знаем, что это правда, так как в зале суда флаги украшены золотой бахромой.

2. Незаконное правительство, ныне находящееся у власти, побуждает американцев вступать в «контракты», превращающие их в рабов правительства. Эти «контракты» могут быть заключены, например, подачи заявления в службу Социального Страхования.

3. Американское правительство использует свидетельство о рождении каждого ребёнка, чтобы создать на его имя секретный корпоративный доверительный фонд на имя ребёнка, который потом используется для перевода будущих сбережений ребёнка на тайный банковский счёт. К счастью, суверенные граждане могут получить доступ к этому счёту с помощью ряда очень сложных юридических манёвров.

4. Создание каждому новорожденному корпоративного доверительного фонда создаёт два лица: корпоративное фиктивное лицо и реальное физическое лицо. Мы знаем об этом, потому что в большинстве государственных документов, вроде лицензий на вождение и налоговых счетах для написания имён используются только заглавные буквы.

5. Возможно не дать нелегитимному правительству себя обмануть, очевидно идентифицируя себя с реальным физическим лицом, а не с корпоративной фикцией. Это может сделано, например, за счёт уточнения: «Я – Спенсер Тодд, представитель «СПЕНСЕР ТОДД» (с)».

6. Посредством правильного оформления юридических документов суверенные граждане могут отделить свои физические (свободные) лица от корпоративных (порабощённых) юридических лиц и освободить себя от правительственной юрисдикции. Таким образом, суверенный гражданин может не платить налоги или счета за кабельное телевидение, требуемые с ДЖОНА СМИТА, утверждая, что ДЖОН СМИТ является отдельным юридическим лицом.

7. Единственной правительственной властью, действительно легитимной в сегодняшней Америки, является окружной шериф.

Суверенные граждане специализируются на «бумажном терроризме». Суверенные граждане, участвующие даже в самых мелких делах – например, тяжбах о плате за лицензирование собак – намеренно бомбардируют суды своими подачами. Когда суверены подают документы по налоговым делам, то они часто превышают тысячу страниц, заваливая судей, прокуроров и государственных адвокатов не только объёмом бумаг, но и «вздорным языком, которым написаны эти документы».

Ричард Познер, один из самых выдающихся судей Америки (сейчас на пенсии) председательствовал в 2015 году на уголовном процессе над суверенным гражданином. После потока ходатайств судья Познер суммировал аргументы ответчика: «Он также пишет о «Нехватке Юрисдикции над Персоной (законтрактованным Искусственным Субъектом против Естественно Рождённого Человека)» - что бы это ни значило. Он также утверждает, что «Королева Англии подписала договор с Федеральным Правительством о Налогообложении Алкогольных напитков и сигарет, продаваемых в Америке. Договор называется Акт о Гербовом Сборе и по этому Акту Королева повелевала, чтобы её Подданные, американский народ, был Освобождён от всех федеральных налогов. Поэтому Федеральный Подоходный налог и Подоходный Налог Штаты Наложены на всех американцев Вопреки Международному Договору и вопреки Суверенным Приказам Королевы»».

На это судья Познер ответил следующее: «…Акт о гербовом сборе был принят парламентом Великобритании в 1765 году. Он не освобождал американцев от всех налогов; наоборот, он вводил всеохватный налог на использование американцами бумаги. Акт не был договором между Британией и федеральным правительством Соединённых Штатов; тогда было только 13 британских колоний, которые 11 лет спустя объявят независимость от Великобритании. Не существовало федеральных налогов, от уплаты которых этот акт мог бы освободить американцев. Сувереном Британии в то время был король, не королева; жена короля (принцесса Шарлотта Мекленбург-Стрелиц) была королевой Великобритании, но государственной власти не имела».

Хотя утверждения суверенных граждан абсурдны, легко понять психологическую привлекательность движения. Они не только не являются никем, но считают, что знают, что происходит на самом деле. Подобно Отцам-основателям США (с которыми они себя сравнивают), они являются революционерами, ведущими войну с тираническим правительством. Они устраивают закрытые семинары и конференции, на которых укрепляют связи и обсуждают стратегию со своими единомышленниками. Нация Вашито, афроамериканская подгруппа этого движения, притязает на особенно благородное происхождение. По мнению одного из её недавних лидеров – называющую себя императрицей Вердиачи «Тиари» Вашито-Тёрнер Гостон эль-Бей – члены нации Вашито не подпадают под федеральную юрисдикцию, так как являются потомками «Древних» чёрных, населявших Северную Америку за десятки тысяч лет до прибытия европейцев.

В довершение всего суверенные граждане предлагают своим членам манящую возможность отряхнуть с себя грязь будних дней - и, в конечном счёте, с помощью хитрых юридических манёвров, которые им ещё предстоит найти, зачерпнуть из гигантского секретного банковского счёта. Как отмечает Южный Центр правовой защиты бедноты, «суверенные граждане верят, что, если они смогут найти правильное сочетание слов, знаков препинания, бумаги, цвета чернил и сроков, они смогут получить всё, что хотят – свободу от налогов, неограниченное богатство, жизнь без лицензий, штрафов и законов».

Теории заговора странным образом похожи друг на друга во всём мире. Но есть нечто специфически американское в суверенных гражданах, и существование этой группы говорит нам многое о классовом делении в Америке. Члены этой группы являются представителями американских обездоленных – безработных, погрязших в долгах, со скромными возможностями для социального роста или без таковых – то есть теми людьми, которым пыталось помочь движение «Оккупай». Но суверенные граждане не против неравенства. Они не против богатства; они только хотят его для себя. Однако они с глубоким подозрением относятся к истеблишменту. Они верят, что всё правительство вовлечено в очень сложную схему, чтобы удержать их внизу, лишить их возможности исполнить свою американскую мечту.

Уличные банды и нарко-святые

Жгучим обвинительным актом против Америки является то, что столь великое множество предприимчивой городской молодёжи заканчивает вступление в «Криспы», «Бладс», «Суренос», «Азиатских парней» или любую другую из двадцати семи тысяч американских уличных банд, часто занимающихся наркоторговлей или иными видами преступной деятельности. Мало какие группы являются более племенными, чем банды, у которых в США часто есть расовая или этническая идентичность, всё равно какая – афроамериканская, гаитянская, камбоджийская, доминиканская, сомалийская, вьетнамская или сальвадорская (вроде печально известной «Маре Сальватруча», которую лучше знают как MS-13).

Члены банд, что выражают названия этих банд, вроде «Всё ради наличных», «Аве, наличные» или «Парни наличных денег» зациклены на получении денег любыми средствами, чтобы позволить себе быстрые автомобили и модную одежду. Многие из них также амбициозны и готовы активничать, рисковать и жертвовать ради шанса подняться вверх в иерархии. В определённом смысле банды предлагают своим членам обречённую версию американской мечты. Большинство активных членов банд к двадцати годам заканчивают либо тюрьмой, либо гробом. Но для слишком многих разочарованных, безработных молодых людей, часто из этнических и расовых меньшинств, имеющих «мало полезных навыков и презирающие плохо оплачиваемые работы» уличные банды предлагают то, что не может законная система: статус, сильное племя и лучший – возможно, единственный – шанс на реальную социальную мобильность.

Одна очень особенная группа, также связанная с наркоторговлей, особенно популярна среди американских бедняков, особенно латиноамериканского происхождения: культ Санта-Муэрте, Святой Смерти.

Если вы пройдётесь по Мишен-дистрикт в Сан-Франциско или по Мелроуз-авеню в центральном Лос-Анджелесе или по Мид-Сити в Новом Орлеане вы увидите в витринах дешёвых магазинов женские скелеты – в натуральную величину, закутанные в длинные, чёрные или красные мантии, часто с серпами в руках. Это молельные дома или алтари для тех, кто придерживается веры, родившейся в Мексике, но теперь распространившейся на каждый американский город со значительной долей испаноязычного населения. Культ Санта-Муэрте, по мнению профессора религиоведения Эндрю Чесната, является «самым быстрорастущим религиозным движением в обеих Америках».

Санта-Муэрте – синкретическая смесь католической и мезоамериканской традиций – это, по выражению «Вайс», «Мексиканская святая изгоев и преступников», фантастически популярная среди мелких воров, проституток, гангстеров, контрабандистов и наркоторговцев, которые делают татуировки с ней на спинах, шеях и руках. Поскольку Санта-Муэрте не разделяет отрицательного отношения Римско-Католической Церкви к гомосексуализму, она также является святой покровительницей представителей ЛГБТ-сообщества, включая проституток-тансгендеров. «Она святая, не дискриминирующая никого, поэтому она принимает всех», говорит Чеснат. Хотя большинство тех, кто верит в неё, не являются наркодилерами, она известна как «нарко-святая», помогающая контрабандистам и гораздо более понимающая людей, чем Богоматерь. Как объясняет Чеснат, «Вы можете попросить её о чём угодно – благословить поставки кристаллического метаамфетамина, например». (Санта-Муэрте была показана в первой сцене третьего сезона «Во все тяжкие», когда к её статуе был прикреплён рисунок Гейзенберга).

За последние десять лет рост культа был «головокружительным». Святая-скелет – также известная как Костлявая Леди или Тощая Девочка – теперь имеет от 10 до 12 миллионов последователей, которые молятся ей в Фейсбуке и оставляют в местах поклонения ей сигары, стопки с ромом, пепельницы и куклы Барби. NBC недавно освещала деятельность культа в Майами, и недавно в Хьюстоне низовое движение собирает деньги, чтобы построить постоянную церковь Санта-Муэрте.

Санта-Муэрте лишь одна из многих нарко-святых. Другим, особенно популярным в северной Мексике и южной Калифорнии, является легендарный бандит Хесус Мальверде, также известный как «ангел бедных» или «святой покровитель наркодилеров». (Мальверде тоже был показан «Во всех тяжких» в виде бюста на рабочем столе агента DEA в эпизоде второго сезона).

Базой культа Мальверде в северной Мексике является северо-восточный прибрежный штат Синалоа, дом могущественного наркокартеля Синалоа, который организовал побег из тюрьмы наркобарона Хоакина «Эль Чапо» Гусмана. Могила Мальверде в столице провинции Кульякане является местом паломничества сотен пилигримов, она украшена фотографиями и табличками. Надписи на них таковы: «Спасибо, Мальверде, что спас меня от наркотиков» и «Спасибо, Мальверде, что не дал мне потерять руку и ногу». Есть также и отчаянные письма, вроде этого, из Лос-Анджелеса: «…Дорогой святой и чудотворец Мальверде…Я пишу это письмо, чтобы ты помог мне с проблемой, которая у меня есть с бывшими друзьями, чтобы они больше не глядели на меня. Пусть они забудут о проблемах, которые у меня с ними были. Пожалуйста, пусть они оставят моих родителей, мою сестру и меня».

Культы нарко-святых могут шокировать элиту как иррациональные или смехотворные, но они являются реакцией на жёсткий гнёт и маргинальный статус менее благополучных американцев, они предлагают им верность группе, отвечающей их нуждам и их чувству исключённости общества. По словам юриста мексикано-американского происхождения, «…Большинство мексикано-американцев сегодня живут в состоянии глубокой социальной изоляции. Я говорю об их подавляющем большинстве: людях с низкими зарплатами, плохими жилищными условиями, плохим образованием. Они очевидно не доверяют американской политике, считая, что только небольшое количество людей контролирует страну, и оно использует большинство американцев только как рабочих». Культы нарко-святых опасны не так, как суверенные граждане или уличные банды, но по-своему они опасны: они свидетельствуют, что растущее число американских бедных, отчуждённых от общества, запираются в этнически изолированных общинах, у которых мало чувства общности с учреждениями страны или с её гражданской жизнью.

Описанные выше группы неимущих пока что находятся за пределами мейнистримной американской культуры: они настолько незаконны или социально маргинальны, что практически не имеют политического влияния. Но другие группы, популярные у бедных американцев, совсем иные. Часть из них может быть совсем неизвестной для элит Америки, но они гораздо более политически значимы – и, конечно, тесно связаны с взлётом Дональда Трампа.

Евангелие Процветания

Есть 65 мегацерквей в Америке, которые еженедельно посещает более 10000 прихожан, и в почти половине из этих мегацерквей проповедуют евангелие процветания. Средняя церковь процветания насчитывает 8500 членов. Пастор-телезвезда Джоэль Остин возглавляет конгрегацию в 35000 человек в церкви Лейквуд, Хьюстон, а его телевизионные проповеди еженедельно смотрят семь миллионов зрителей. От него почти не отстаёт афроамериканский телевангелист Крефло Доллар, проповедующий перед 30000 американцами в Церкви Изменяющих Мир, основанной им в Джорджии.

Хотя большая часть элитариев никогда и не слышала о церкви процветания, Дональд Трамп воспользовался ею к своей выгоде. Во время избирательной кампании 2016 года телевангелист, принадлежащий к церкви процветания, Марк Бёрнс хвалил Трампа и представлял его следующими вдохновляющими словами (странно искажёнными словами Барака Обамы): «…Нет чёрных людей, нет белых людей, нет жёлтых людей, нет красных людей, есть только зелёные люди! Зелёное – это деньги! Зелёное – это работа!!».

Евангелие процветания, которое является христианским, но охватывает все американские деноминации, учит, что быть богатым – это божественный дар. Учитывая, что Иисус говорил, согласно Евангелию от Матфея, «Не можете служить Богу и маммоне» и «Удобнее верблюду пройти в игольное ушко, нежели богатому войти в Царствие Небесное», теологический фундамент евангелия процветания несколько зыбок – но проповедники процветания довольно изобретательны.

По мнению некоторых таких проповедников, несмотря на внешность, Иисус Сам был богат. В качестве доказательства они используют обстоятельства его рождения. «Как только Иисус появился», говорил Крефло Доллар (сам владеющий двумя Роллс-Ройсами и частным самолётом), «Он был помазан процветанием и, как магнит, притянул к себе мудрецов с дарами золотом, ладаном и мирром…Это были не дешёвые дары…Процветание прилепилось к младенцу Иисусу немедленно и тот же дар процветания был дан всем наследником Христа». Аналогично, на популярном телешоу «Глас победы верующего» автор книг по евангелию процветания Джон Аванзини заметил, что у Иисуса был хороший дом («достаточно большой, чтобы вместить людей, которые остались с Ним на ночь») и носил дизайнерскую одежду («Вы не найдёте вещи, которые Он носил, в первой попавшейся канаве..это были вещи, сделанные на заказ»).

Другие вожди церкви процветания сосредотачивают своё внимание на Ветхом Завете. «По Второзаконию», объясняет влиятельный пастор церкви процветания Кеннет Хагин, нищета является наказанием Бога, которое народ навлекает на себя, «если непослушен Богу». В конце концов, в Раю Господь «окружил Адама и Еву всеми материальными благами, в которых они могли нуждаться». После грехопадению сатана обрушил нищету на человечество. Смерть и Воскресение Иисуса искупили не только грехи человечества, но также его нищету и болезни. Как объясняет это афроамериканский пастор Лерой Томпсон, «Он занял твоё место в нищете, чтобы ты мог занять Его место в процветании».

Одной из самых отличительных черт служб в церквях процветания являются открытые молитвы о ниспослании денег. В своей книге «Благословенные» Кейт Боулер описывает воскресную службу в Центре победоносной веры, афроамериканской церкви в Северной Каролине. Обычно пастор заводил толпу зажигательными проповедями, но в этот раз неожиданно его жена встала со своего места в первых ряда и обратилась к прихожанам: «Она удивительно громко сказала, «Вера требует действия»…Её небольшая фигура, казалось, увеличивалась по мере возбуждённости аудитории… «ДЕНЬГИ!», воскликнула она, и за ней повторила конгрегация…. «Приидите ко мне»…. – она сделала паузу в предвкушении – «СЕЙЧАС!». Затем она первой пустилась в танец…Примерно 80 верующих, как старых и молодых, отбросили свою сдержанность и присоединились к ней…слёзы катились ручьём, так как люди вспоминали, чего они желали или что они потеряли и надеялись заменить. «Деньги, приидите ко мне СЕЙЧАС!» - вновь раздались голоса».

Явно подчёркивая обогащение, церкви процветания стяжали много поклонников. Мало кто из них посещал элитные университеты Северо-Востока, где можно с гораздо большей степенью вероятности детей миллионеров, заверяющих в своём глубоком антиматериализме. Но евангелие процветания исключительно привлекательно для неимущих и малоимущих – и оно особенно популярно среди обездоленных меньшинств.

Для тех, кто борется за жизнь, евангелие процветания предлагает надежду, цель и общность единомышленников, испытывающих те же проблемы – в отличие от протестующих против неравенства групп, где они мало представлены. Одновременно церковь процветания предлагает своим менее обеспеченным членам более почётное представление о себе. Как замечает Боулер, от учений церкви процветания, её последователи «поднимают головы и расправляют плечи». Остин проповедует, что его прихожане не «жертвы», но «победители». Крефло Доллар учит, что даже и бедные люди – хозяева собственной судьбы. Приверженцы церкви процветания считают себя не частью тех, кого угнетает общество, как часть «99%» или просто как неимущих, но принадлежащими к благословенным, любимым, оптимистичным.

Нация NASCAR

Спорт всегда является племенным делом. Но хотя футбол, бейсбол и баскетбол популярны во всех слоях общества, NASCAR [Национальная ассоциация гонок серийных автомобилей] – с её 75 миллионами фанатов, первые после НФЛ по посещаемости спортивных мероприятий – открыто гордится своими белыми рабочими корнями.

Согласно фольклору NASCAR гонки серийных автомобилей начались, когда самогонщики в Аппалачах пытались возить виски и не попадаться полиции. Хотя демографический состав фанатской базы быстро меняется – сегодня 40% фанатов NASCAR являются женщинами – «Нация NASCAR» крепко держится за свой имидж как южной, сельской, маскулинной и стереотипно-белой. Её фанатская база остаётся в подавляющем своём большинстве республиканской, а язык гонок заполнен мачистскими идиомами, вроде «Если нет трения, то это не гонка», «Джентльмены, давайте займёмся этим», «Парни, займитесь этим» и, конечно же, «Джентльмены, запускайте движки».

NASCAR вся пронизана трайбализмом. Фанаты лояльны не просто производителям машин (Форд, Крайслер, Тойота, Додж) и водителям, но также и их корпоративным спонсорам, среди которых есть крупные компании вроде Goodyear, Home Depot, McDonald’s, Geico, Mountain Dew и Burger King. Недавнее исследование показало, что фанаты NASCAR более лояльны, чем фанаты любого другого вида спорта, и что они чувствую, что поддерживают свою команду, когда покупают товары спонсора. «У меня батареи Interstate на трёх моих авто», сказал один из фанатов NASCAR. «Пью Будвайзер. Если вы не пьёте Будвайзер, вы не один из нас». Фанаты в три раза чаще покупают продукт, спонсируемый их командой NASCAR, чем те, которые не спонсируют, и это относится ко всему, от мобильных телефонов до продуктов для завтрака. «У меня есть телефон от Nextel, так что вы понимаете, что я большой фанат. Я использую Tide», сказал один из фанатов, «Всё, что вы видите здесь, я использую. Я ем Cherrios».

Верность фанатов NASCAR так сильна, что её часто сравнивают с религией. Социологи, изучавшие культуру серийных автомобилей в Америке, говорят о «конгрегации NASCAR», поклоняющейся «евангелию NASCAR», о «паломничествах», совершаемых фанатами, когда они на своих домах на колёсах (RV) приезжают в пятницу перед гонками и остаются на все выходные. «Важной темой», делает вывод один из исследователей, обобщая многочисленные интервью с фанатами, «является чувство принадлежности».

Частью группового опыта NASCAR является чистая физическая напряжённость нахождения на стадионе во время гонок вместе с четвертью миллиона других людей, орущих для того, чтобы поддержать своих водителей, пока машины проносятся со скоростью более двухсот миль в час. Как сказал один фанат, «Вы и собственные мысли не смогли бы расслышать. Вот почему лозунг NASCAR «Почувствуй гром». Если вы не были там, вы не поймёте». Фанаты «кричат друг на друга в этом рёве, некоторые кричат от чистой радости».

В настоящее время NASCAR борется за свою групповую идентичность. Её богатый владелец и топ-менеджер Брайан Франс пытается расширить базу NASCAR за счёт женщин и меньшинств, а также за счёт более состоятельных американцев. Тем не менее гонки NASCAR по-прежнему остаются гордым выражением определённой региональной и культурной идентичности. Конечно, в 2015 году во время гонки на Daytona International Speedway фанаты NASCAR отказались выполнить просьбу не размахивать флагами Конфедеративных Штатов Америки после расстрела в чарльстонской церкви. Fox News сообщали: «Найти конфедеративный флаг было проще, чем магазин сувениров, туалет или пивной ларёк». Фанат обязснял: «Моя семья из Алабамы, и мы всегда будем приезжать в Талладегу. Это не так конфедератская штука, как NASCAR-овская штука. Вот почему я машу этим флагом».

И одновременно устраиваемые NASCAR мероприятия исключительно патриотические, с размахиванием американскими флагами и декларациями об Америке «как величайшей нации на Земле». Конечно, именно слияние этих двух идентичностей сделало опыт NASCAR столь привлекательным для одних и столь отталкивающим для других: идея, что Америка NASCAR – это «истинная» Америка.

World Wrestling Entertainment (WWE) и феномен Трампа

Как и приверженцы церкви процветания, нация NASCAR обычно любят Дональда Трампа и видят в нём Америку, которую защищают: конечно, Брайан Франс поддержал его выдвижение в президенты. Но «спортом», наиболее объясняющим потрясающих политический успех Трампа – и классовый аспект, стоящий за этим феноменом - является не NASCAR. Это профессиональный рестлинг.

WWE, возможно, является лучшим отдельным примером культурного раскола между имущими и неимущими слоями Америки. Для элит WWE неизмеримо чужда и шокирующа – безвкусна, фальшива, напыщенна, жестока и гипермаскулинна – что она стала не только объектом насмешек, но и предметом вуайеристских академических исследований. Когда Ролан Барт (баловень поструктурализма и прославленный семиотик) писал о «мире рестлинга» в своей эпохальной работе «Мифологии», он дал начало академической отрасли, посвящённой анализу – во всё более и более заумных терминах – привлекательности и смысла профессионального рестлинга.

Левые интеллектуалы заворожены, даже охвачены ужасом и одержимы, «феноменологией» смотрящих профессионального рестлинга. Понимает ли американский рабочий, что он смотрит ненастоящую борьбу? Он просто подавляет недоверие? Или, возможно, некоторых из них обманули, и они всерьёз верят, что наблюдают за реальным соревнованием? Теоретики культуры пишут о том, как профессиональный рестлинг стирает различие между явью и выдумкой; как он воплощает нарратив современного романса; что он представляет собой современную форму мелодрамы; как он позволяет зрителям из числа рабочих и низших классов наблюдать за драмой борьбы добра и зла, права против силы.

Дональд Трамп вместо того, чтобы спекулировать о феномене профессионального рестлинга, принимал в нём участие. Он однажды вошёл на ринг, победив основателя WWE Винса Макмэхона в постановочном, шуточном противостоянии, после чего победивший Трамп обрил Макмэхону голову – зрелище, по словам автора статьи в «Хаффингтон пост», «гипнотизирующее и грубое». Трамп был в 2013 году включён в «Зал славы» WWE и на сайте WWE указан в списке «Суперзвёзд WWE». Связь Трампа с рестлингом не завершилась после его победы на президентских выборах. Среди первых министерских назначений Трампа было назначение Линды Макмэхон (жены основателя WWE) на пост главы Управления по делам мелкого бизнеса. И Трамп не только не стыдился тем, что был на рестлерском ринге, но и гордо запостил в Твиттер в июне 2017 года видеоклип, в котором колотит фигуру с логотипом CNN, изображённым на голове.

Нельзя на заметить параллелей между Трампом и WWE. Хотя фанатами рестлинга является значительная часть латиноамериканских и чернокожих американских рабочих, прототипом фаната WWE является белый, холостой мужчина-рабочий и, по мнению некоторых экспертов, недовольный жизнью. С точки зрения географии, профессиональный рестлинг исключительно популярен в бывшем промышленном сердце Америки и на Юге – но у него практически нет фанатов в мультикультурной Калифорнии. Неудивительно, что аудитория WWE напоминает ту коалицию избирателей, что обеспечила Трампу победу на президентские выборы.

Неудивительно также и то, что прибрежные элиты, включая СМИ находят как Трампа, так и WWE одинаково отталкивающими. В обзорной статье в «Нью-Йорк Таймс» Гэйл Коллинс описал Линду Макмэхон как «новичка в политике, которая сколотила себе состояние в сфере развелечений, который специализируются на крови, полуобнажённых женщинах и сценариях, в изобилии содержащих изнасилования, прелюбодеяния и семейное насилие…. [и чья] семейная яхта называется «Сексуальная сучка»». Трамп же, наоборот, сказал о своём назначенце следующее: «У Линды есть колоссальный опыт, и она общепризнанно считается одной из лучших женщин-топ-менеджеров в стране, дающей деловые советы бизнесам по всему свету».

Понять взаимоотношения между WWE и Трамом и его привлекательность для аудитории WWE означает увидеть в миниатюре выборы 2016 года. Для сторонников Трампа, как и для Рестлмании, показуха и символы часто значат очень многое. Там, где прогрессисты видят варвара-громилу, бахвалящегося своей сексуальной мощью, лгущего по сигналу [распорядителей] и злобно расправляющегося со своими противниками, сторонники Трампа видят нечто знакомое и игриво-занимательное. В мире Трампа, как и в мире рестлинга, абсурдные «альтернативные факты» являются не фальшивками, но сюжетами, подкрепляющими нарратив развлекательной программы. Сквозь такие очки Трамп – это герой в духе Холка Хогана или Хладнокровного Стива Остина: властный титан, обещающий сокрушить силы зла, повести крестовый поход против политической корректности, чтобы сделать агрессивную маскулинность модной вновь. Перефразировав известное высказывание политолога Салены Зито, что пресса «относится к Трампу буквально, но несерьёзно», а его сторонники - «серьёзно, но не буквально» донор Трампа – и на короткое время директор по коммуникациям Белого Дома – Энтони Скарамуччи сказал: «не воспринимайте его буквально, воспринимайте его символически».

Два белых племени Америки

Для многих левых любой, хотя бы упоминающий экономические факторы в числе тех, что помогли избранию Трампа, является либо расистом, либо, как минимум, увековечивающим и помогающим расизму. Как сказал журнал «Вокс», «По мере того, как события этих выборов будут уходить в прошлое…нам будут рассказывать коллективную волшебную сказку о том, как группа белых американцев, которой долго пренебрегали, которые сами были жертвами, просто хотели перемен и воспользовались своим избирательным правом, чтобы потребовать их… Будет давление в сторону их «понимания» и это будут изображать как зрелую и моральную вещь…И когда это случится – когда глубокое изуверство, которое обеспечило такой результат, будет забыто или объяснено – расизм вновь победит».

Но считать, что раскол в сегодняшней Америке – и что силы, обеспечившие избрание Трампа – связан только с расизмом и вместе с тем игнорировать значение неравенства, означает упускать из виду слишком много частей картины. Даже если не обращать внимания на экономику, такой взгляд упускает значение рссентимента и антагонизма между белыми.

Возьмём обзорную статью 2016 года в «Нэшнл Ревью» о «белом рабочем классе»: «…Никто с ними ничего не сделал. Они сами себя подвели…Честно взгляните на их зависимость от социальных пособий, на их зависимость от наркотиков и алкоголя, на семейную анархию – то есть, ощенивание (whelping) со всем уважением и мудростью бродячего пса – и вы придёте к ужасному выводу…

С ними ничего не случилось…Не было войны или голода…Даже экономические перемены последних десятилетий в очень малой степени объясняют дисфункциональность и запущенность – и непостижимую злобу – бедной белой Америки.

Правда об этих недееспособных, пребывающих в упадке общин заключается в то, что они заслуживают смерти. С экономической точки зрения, это балласт. С моральной точки зрения их защита невозможна… Белый американский подкласс является рабом злобной, эгоистической культуры, порождающей нищету и использованные шприцы для героина».

В нашей век политической корректности трудно вообразить, чтобы похожий язык использовался в отношении любой другой группы. Правда в том, что белые американцы часто больше всего недолюбливают других белых американцев – которые стоят по другую сторону культурного раскола. В январе 2017 года менеджер Кремниевой Долины Мелинда Байерли создала переполох, когда запостила в Твиттер своё объяснение, почему «мы» (то есть, люди, подобные ей) «кто не хочет жертвовать толерантностью или разнообразием» - не желают жить в центре Америки: «Ни один образованный человек не хочет жить на помойке вместе с дураками» - особенно, «жестокими, настроенными расистски и/или женоненавистнически».

Антипатия и неприязнь взаимны. Сторонники Трампа в глубинке считают либералов самодовольными, элитистами, лицемерами, высокомерными и избалованными. Многие искренне верят, что либералы «ненавидят Америку». Писательница бестселлеров номер один по версии «Нью-Йорк Таймс» Энн Коултер обвиняет либералов в «измене». По её собственным словам, «Либералы ненавидят Америку, они ненавидят «ура-патриотов» (flag-wavers), ненавидят противников абортов, ненавидят все религиозные группы кроме ислама (после терактов 11 сентября). Даже исламские террористы не ненавидят Америку так сильно, как либералы».

Иными словами, сама белая Америка разделена. Более того, между белыми рабочими/из глубинки/из сельской местности и белыми горожанами/жителей побережья так мало взаимодействия, точек соприкосновения и межгрупповых браков, что разница между ними практически достигла такой степени, которую социологи сочли бы разницей между двумя «этносами». Они [белые американцы] думают друг о друге, как о людях, принадлежащих к разным племенам, противостоящим друг другу. Как сказать писатель из Аппалач Дж.Д. Вэнс, автор бестселлера «Элегия хиллбилли», «Я могу быть белым, но я не идентифицирую себя как белого англо-саксонского протестанта с Северо-Востока. Наоборот, я отождествляю себя с миллионами белых рабочих шотландско-ирландского происхождения без университетского образования… чьи предки были подёнщиками в рабской экономике юга, потом издольщиками, потом шахтёрами».

Трайбализм в Америке вознёс Дональда Трампа в Белый Дом. Если мы хотим понять этот трайбализм, нам нужно признать воздействие неравенства и вбитого им клина между белыми американцами. С точки зрения американской глубинки «прибрежные элиты» стали чем-то вроде меньшинства, господствующего через рынок, и, как мы видели в развивающихся странах, меньшинства, господствующие через рынок, неизбежно заканчивают тем, что порождают демократическую реакцию.

Глава 8. Демократия и политический трайбализм в Америке

Нет ничего, чего бы я боялся больше, нежели разделения нашей республики на две большие партии, каждая из которых собиралась бы вокруг вождя и согласованно предпринимала шаги друг против друга. Это, по моему скромному пониманию, следует страшиться как величайшего политического зла в рамках нашей Конституции. Джон Адамс, из письма Джонатану Джексону, 1780 год.

Америка соткана из многих нитей; я узнал бы их и оставил бы их в целости…Наша судьба – стать едиными и всё же многими – и это не пророчество, но описание. Ральф Эллисон, «Человек-невидимка».

Ядром американского политического трайбализма, всё же, является раса. Это всегда было верно, но в настоящий момент это особенно важно. Мы находимся на грани беспрецедентной демографической трансформации, которая очень сильно растянула ткань общества.

Америка – это супер-группа, единственная среди великих держав Земли. Мы выковали национальную идентичность, что превзошла племенные политики – идентичность, которая не принадлежит какой-либо отдельной подгруппе, которая достаточно сильна и просторна, чтобы удерживать вместе невообразимо этнически разнообразное население, делая всех нас американцами. Это положение далось нам с трудом – и оно драгоценно.

Деструктивный, раскалывающий трайбализм, захватывающий американскую политику, ставит его под угрозу. Не существует немедленной угрозы распада США (в отличие от Великобритании или Евросоюза). Но есть опасность, что Америка потеряет нечто даже более важное: самих себя.

Левые верят, что правый трайбализм – изуверство, расизм – рвёт страну на части. Правые верят, что левый трайбализм – политическая корректность, политика идентичности – рвёт страну на части. Обе стороны правы.

Посмугление Америки

Впервые в истории Америки белые американцы теряют своё положение большинства.

В 1965 году белые всё ещё были подавляющим большинством в Америке (84%), а оставшаяся часть населения была преимущественно афро-американцами. Но с тех пор произошло резкое увеличение иммиграции; за последние пятьдесят лет 59 миллионов иммигрантов прибыли в США как легально, так и нелегально, это крупнейшая иммиграционная волна в истории США. В отличие от предыдущих волн, большинство иммигрантов в этот раз приезжало из азиатских и латиноамериканских стран. Между 1965 и 2015 года азиатское население США росло по экспоненте, от 1,3 миллионов до 18 миллионов человек – так же, как и испаноязычное, от 8 миллионов до 57 миллионов. В результате Америка становится более «смуглой».

На данный момент не-испаноязычные белые уже являются меньшинством в двух самых населённых штатах, в Техасе и Калифорнии. Неиспаноязычные белые также являются меньшинством в Нью-Мексико, на Гавайях и в Вашингтоне, округ Колумбия и сотнях округах по всей стране. Ожидается, что к 2020 году более половины всех американцев младше восемнадцати лет будут небелыми. По прогнозам фонда Пью белые перестанут быть большинством в Америке в 2055 году. Бюро переписи населения США предсказывает, что это случится к 2044 году.

Конечно, «посмугление Америки» не высечено на скрижалях. Нынешние прогнозы о том, когда Америка станет нацией, где большинством будет совокупность меньшинств, опираются на некоторые допущения, которые могут не реализоваться. Например, Бюро переписи обычно относит детей от смешанных браков к меньшинствам, но многие из этих детей могут считать себя белыми. И по мере того как азиаты заменяют испаноязычных в качестве самой многочисленной группы новых иммигрантов, возможно, «посмугление» уже устарело и более подходяще использовать слово «побежевеет», что вызывает совсем другие страхи, коннотации и динамику.

Но остаётся факт – это произойдёт. Всё равно, в 2044 году ли, в 2055 году ли или позже, но не-испаноязычные «белые», в нашем понимании этой категории, впервые перестанут быть большинством в Америке.

Исключительно трудно определить, что американские белые чувствуют относительно этого факта. Начнём с того, что некоторые белые американцы, особенно во многих многонациональных уголках страны, могут искренне приветствовать изменение этнического состава Америки. В 1998 году в своей речи в Портлендском университете Билл Клинтон сказал следующие слова: «…Спустя пятьдесят лет с небольшим в Америке не будет расы, обладающей большинством. Ни одна другая нация в истории не проходила через столь крупные демографические изменения в столь краткий срок. …Новые иммигранты делают нашу культуру более энергичной и расширяют наш кругозор. Они обновляют наши самые основные ценности и напоминают нам всем о том, что на самом деле означает быть американцем».

Множество активистов и интеллектуалов идут дальше и вслед за радикальным (белым) историком Ноэлем Игнатьевым считают, что «в белой идентичности нет ничего положительного» или что осмугление Америки станет давно откладываемым излечением того, что автор-активист Уильям Уимсэтт называет «болезнью расы в Америке».

Но если и есть важнейшая аксиома политического трайбализма, то она гласит, что господствующие группы не отдают легко своей власти, и вряд ли Америка станет исключением. Больше того, история США предлагает отрезвляющий пример. На общенациональном уровне положение белых как меньшинства беспрецедентно – но не на уровне штатов. После Гражданской войны освобождённые чёрные внезапно обошли белых по численности на избирательных участках в ряде южных штатов, включая Алабаму, Флориду, Джорджию, Луизиану, Миссисипи и Южной Каролине. Во всех этих штатов белых ужасала перспектива правления чёрного большинства. Южные политики предупреждали, что с «подавляющим большинством» чёрных, «у нас будут чёрные губернаторы, чёрные конгрессмены, чёрные присяжные, все чёрные…. Мы будем полностью уничтожены и земля… вернётся в дикое состояние, став ещё одной Африкой или Гаити».

Южные белые ответили на эту угрозу, введя систему, известную как «законы Джима Кроу». (В двадцатом веке были даже делегации в ЮАР времён апартеида от американских южных штатов, чтобы перенять «приёмчики» подчинения и лишения права голоса чёрного большинства). Посредством имущественного и образовательного ценза, подушного налога, изменения по расовым мотивам границ избирательных округов, угроз и непосредственно линчевания все южные штаты чрезвычайно успешно не допускали чёрных к голосованию. В Луизиане, например, количество зарегистрированных чёрных избирателей упало со 130334 человек в 1896 году до всего лишь 1342 человек в 1904 году.

Конечно, это было давно, и было в Америке, что, может быть, унёс ветер – до решения Верховного Суда по делу «Браун против Совета по образованию», до Акта о гражданских правах 1964 года, до Акта об избирательном праве 1965 года, до позитивной дискриминации, до назначения первого чернокожего члена Верховного Суда, до взлёта политической корректности, до избрания первого афро-американского президента.

Но подобный прогресс – обоюдоострый меч. Многие верят, что успехи и достижения чёрных приводят к тому, что многие белые, особенно бедняки, начинают чувствовать угрозу себе.

«Белая реакция»

Это может некоторым показаться абсурдным, но две трети американцев, относящихся к белому рабочему классу, чувствуют, что «дискриминация белых сейчас является столь же важной проблемой, что и дискриминация чёрных и других меньшинств». (Интересно, что 29% афро-американцев согласно с этим утверждением). Более того, значительное число белых американцев верит в то, что «против них проявляется больше расизма, чем против чёрных американцев» - хотя даже «по любым показателям…статистика продолжает показывать, что положение чёрных американцев хуже положения белых американцев».

Веские доказательства наталкивают на мысль, что белое беспокойство – что их заменяют, что они становятся меньшинством, что их дискриминируют – питало недавние консервативные политические движения в Америке. Социолог Стэнфордского университета Роб Виллер и его коллеги провели ряд экспериментов, основанных на опросах, чтобы проверить предположение, что «упадок белизны» объясняет подъём «Партии Чаепития». Во время одного из экспериментов Виллер обнаружил, что те белые участники эксперимента, которым была показана фотография президента Обамы с искусственно затемнённой кожей, с большей вероятностью сообщали, что поддерживают «Партию Чаепития», чем те, кому показали фотографию президента Обамы с искусственно осветлённой кожей. Во время другого эксперимента Виллер обнаружил, что участники, которым сообщили, что «белые остаются крупнейшей этнической группой в США» с меньшей вероятностью говорили, что поддерживают «Партию Чаепития», чем те, кому говорили, что «меньшинства обойдут белых по численности к 2042 году».

Согласно данным многочисленных исследований, схожая динамика стояла за президентскими выборами 2016 года. Анализ «Уолл-стрит Джорнэл» показал, что Трампа особенно сильно поддерживали округа «больше всего обеспокоенные быстрыми демографическими переменами» - то есть, недавним увеличением доли небелых иммигрантов в ранее подавляюще белых малых городах Айова, Индианы, Иллинойса, Миннесоты и Висконсина. Проведённое после выборов исследование Общественного исследовательского института религии, о котором писал «Атлантик», обнаружило, что «52% избирателей Трампа сообщили, что они чувствуют, что страна изменилась так сильно, что они часто чувствуют себя иностранцами в ней».

Белая тревога о дискриминации белых преодолевает партийные границы. По исследованию 2016 года центра. Пью почти половина республиканцев верит, что дискриминация белых в той или иной степени существует, но то же мнение разделяет примерно 30% демократов. Несмотря на это, поразительный опрос, проведённый в декабре 2016 года YouGov/ «Хаффингтон пост», показал, что избиратель Трампа впятеро чаще верит в то, что «средний американец» - термин, который, как показывают психологические исследования, «имплицитно синонимичен белому американцу» - не получают справедливой доли в обществе, чем в то, что чёрные получают справедливой доли в обществе. И, конечно, по данным политолога Майкла Теслера, «представления о том, что сейчас с белыми обращаются нечестно в сравнении с меньшинствами, оказались необычно сильным прогностическим фактором поддержки Дональда Трампа на президентских выборах».

У этих чувства, что белые подвергаются маргинализации, есть определённое основание – по крайней мере, для определённой части белого населения. Бедные белые и белые рабочие имеют самые высокий уровень безработицы и наркомании. У белых без среднего школьного образования падает продолжительность жизни – чего нет ни у какой другой группы, включая представителей меньшинств, бросивших среднюю школу. Образовательные перспективы бедных белых детей выглядят особенно мрачно. Стоимость частных репетиторов и тысячедолларовые курсы подготовки к академическому оценочному тесту [SAT; вступительный экзамен в американский ВУЗ] из-за своей дороговизны почти недоступна бедным или рабочим - и на бедных белых не распространяются программы позитивной дискриминации. Большинство элитных колледжей специально ищет одарённых представителей расовых меньшинств, но они не посылаются агентов в кентуккийскую глушь. Из примерно двух сотен студентов Йельской школы права в 2019 году, кажется, был ровно один человек из бедной белой семьи – или трое, если добавить студентов из семей, живущих чуть выше федеральной черты бедности. Администраторы описали этот класс как самый «этнически разнообразный» за всю историю Йельской школы права.

Является простым фактом то, что политика «разнообразия» в самых разборчивых американских университетах и некоторых секторах экономики оказала неблагоприятное воздействие на белых. Сравнительно со своей долей в населении Америки белые рабочие и особенно белые христиане из консервативных штатов являются самой недопредставленной группой в элитных американских университетах. Белые работники всё чаще чувствуют жертвой политики, поощряющей продвижение меньшинств, которую они считают дискриминационной – и с ними согласился Верховный Суд США, сочтя нелегальной открытую попытку города Нью-Хэвен, штат Коннектикут аннулировать повышение белых пожарных ради того, что продвинуть вверх по служебной лестнице больше представителей меньшинств.

Хотя белые в целом по-прежнему чрезмерно представлены в Сенате, СМИ и корпоративном мире, этого точно нельзя сказать о белых рабочих. Между 1999 и 2008 годом только 13 из 783 конгрессменов провели больше четверти своей взрослой жизни в рабочих. Как писал политолог Ник Карнс: «…хотя женщины и расовые меньшинства всё ещё недопредставлены к концу двадцатого века, их приобретения в послевоенный период резко контрастируют с постоянной недопредставленностью рабочих, которые за последние сто лет составляют от 50 до 60% нации, но которые дали только 2% или меньше законодателей в каждом конгрессе не протяжении этого периода».

Следствием всего этого является то, что у белых рабочих самый низкий уровень вертикальной социальной мобильности в стране. Неудивительно, что, когда их спрашивают о перспективах их детей, белые проявляются гораздо больше пессимизма, чем чёрные или латиноамериканцы. Только 24% белых верит в то, что их дети будут жить лучше их, в сравнении с 49% чёрных и 62% латиноамериканцев.

Помимо экономических тревог, многие белые также остро чувствуют своё тревожное положение в сфере культуры. Культурные войны в Америке есть не что иное как борьба за право определять нашу национальную идентичность – и это жёстокая схватка, тесно связанная с расой. Когда Бейонсе выступала на Суперкубке 2016 года под эмблемой «Чёрные Жизни Важны» (BLM), половина страны обожествила её, а другая половина обвинила в том, что она «устраивает развлечение для убийц полицейских». В 2017 году вопрос, о том должен ли уйти Оскар за лучший фильм «Ла-ла-ленду» (мюзиклу, который некоторые критиковали за «беление» джаза) или «Лунному свету», казалось, имёл под собой серьёзную [политическую] подоплёку – так же, как и ляпсус, когда поначалу, по ошибке, Оскар был вручён «Ла-ла-ленду». Белые герои-мужчины, вроде Джона Уэйна, уступили место бестолковым белым мужчинам, которые даже не понимали, насколько они расисты, и это стало телевизионной рутиной (как в Saturday Night Live). Сегодня для десятков миллионов белых американцев мейнстримная популярная культура демонстрирует нехристианскую, прославляющую меньшинства ЛГБТ-Америку, которую они не хотят и не могут признавать своей страной – Америку, которая, кажется, исключает их [из политической жизни] и обращается с ними как с врагами.

И всё это бурлило под поверхностью до президентских выборов 2016 года. Как сказал Вэн Джонс в ночь выборов, частично победа Трампа является «белой реакцией».

Под угрозой в Америке

Скажем очевидное – белые не единственная группа в США, чувствующая себя под угрозой. Конечно, для многих меньшинств сама идея, что белые могут чувствовать себя под угрозой, является возмутительной и лицемерной. Исходным условием существования всего движения «Чёрные жизни важны» является то, что наша страна со дня своего основания построена на непрекращающемся насилии, терроре и злоупотреблениях против чёрных американцев, что в нашей стране, как писал Та-Нехиси Коатс в «Письме сыну», чёрных американцев рутинно убивают, когда они занимаются своими повседневными делами: «задушен до смерти, когда продавал сигареты», «застрелен, когда обратился за помощью» и «застрелен за то что шлялся по универмагу».

Белые могут чувствовать себя под угрозой, но их не сажают массово и непропорционально по тюрьмам. Как заметила автор и юрист по вопросу гражданских прав Мишель Александер, «США сажают в тюрьму больший процент собственного чернокожего населения, чем ЮАР в зенит апартеида». В Вашингтоне, округ Колумбия, подсчитано, что «трое из каждых четырёх молодых чёрных мужчин (и почти все - в более бедных кварталах) могут ожидать, что будут сидеть в тюрьме». Белые родители в Америке, в отличие от многих чёрных родителей, могут не бояться, что их ребёнка беспричинно застрелит полиция.

С законами Джима Кроу официально покончено, но попытки лишить чёрных права голоса продолжаются. В 2016 году федеральный апелляционный суд обнаружил, что легислатура Северной Каролине целенаправленно била по чёрным избирателям требованием удостоверений избирателя и поправками, ограничивавшими регистрацию в день голосования, предварительное голосование вне участка и раннее голосование – и эти поправки были приняты только после того, как легислатура собрала информацию о расовых моделях голосования. Эти ограничения, постановил апелляционный суд, «почти с хирургической точностью были предприняты против афро-американцев». Аналогичные меры были запрещены в Техасе.

Повседневная жизнь цветных в материальном плане, как показала психолог Беверли Татум, отличается от материальной жизни белых, начиная с раннего детства. Белым детям в возрасте трёх лет никогда не задают вопроса, почему их кожа выглядит «такой грязной». За белыми обычно не ходят по пятам в универмагах; не просят удостоверяющий личность документ, когда его больше ни у кого не просят. Мимо них не проезжают таксисты и меди не изображают их постоянно как людей в наручниках. Белым не приходится видеть, что люди реагируют на них тем, что крепко сжимают кошельки или переходят на другую сторону улицы; и белые не становятся регулярно жертвами полицейской жестокости. Протагонист романа-бестселлера Энджи Томаса, «Ненависть, которую ты получаешь», говорил: «…Я надеюсь, никто из них не спросит, как я провёл весенние каникулы. Они поехали в Тайбей, на Багамы, в мир Гарри Поттера. Я остался на районе и увидел, как коп шлёпнул моего друга». Если в сегодняшней Америке многие белые чувствуют тревогу, многие чёрные чувствуют, что экзистенциальная угроза их существованию никогда не кончится.

Американские мусульмане тоже чувствуют себя под угрозой в нынешних США. На следующий день после президентских выборов 2016 года Омер Азиз в эссе, опубликованном в «Нью Рипаблик» описывал, как он и его мусульманские друзья отреагировали на победу Трампа: «…Мы почувствовали всеми фибрами души, что Америка предала нас, что она отвергла нас. В мгновение ока сияющий град на холме стал укреплённой крепостью, намеренной противостоять самому нашему существованию…Как люди, пришедшее с граней общества, мы знаем, как выглядит лицо белого террора и что победа Трампа означает для нашего будущего. Нет никакой другой стороны».

Мексикано-американцы чувствуют себя под угрозой: президент их страны пришёл к власти на антимексиканской риторике. Сообщают о неизбирательных рейдах и задержаниях, осуществляемых служащими ICE, и многие живут в страхе, что они или их любимые будут схвачены и депортированы.

Американские женщины – не все, но многие – чувствуют себя под угрозой. Они боятся, что открытый сексизм не только будет нормализован, но вновь сделан модным во имя антиполитической корректности. Они боятся, что Америка может вступить в новую эру сексуального хищничества, сексуальных домогательств и нападений на сексуальной почве. Гомосексуальные и трансгендерные американцы чувствуют себя под угрозой. Они боятся, что новый, консервативный Верховный Суд уничтожит добытые с большим трудом их завоевания и они вновь станут целью для враждебности, стигматизации и дискриминации. Прогрессисты в целом чувствуют себя под угрозой, осаждёнными тем, что они считают реакционной администрацией, в которой господствуют белые мужчины, намеренной уничтожить их образ толерантной, открытой, мультикультурной Америки.

Наконец – хотя они победили – сторонники Трампа чувствуют себя под угрозой, чувствую, что их постоянно и резко атакует либеральная Америка. В исследовании жителей восточной части штата Вашингтон, один владелец мелкого бизнеса, проголосовавший за Трампа, сказал: «Граждане могут бояться высказываться по реальным вопросам из-за страха, что их назовут расистами, ксенофобами, гомофобами и так далее, хотя они не являются ни тем, ни другим, ни третьим». Другой сказал: «Я видел на Ютубе видео из университета Чикаго, где студенты и часть преподавателей сделали пиньяту в виде президента Трампа и сказали детям бить эту пиньяту и повалить её на землю, и когда дети сделали это, они сказали им порвать пиньяту на части. Что они этим хотят сказать маленьким детям?». И по словам бывшего демократа, дважды голосовавшего за Билла Клинтона, но в 2016 году проголосовавшим за Трампа: «Я чувствую, что сейчас мы находимся в состоянии какой-то гражданской войны… Демократическая партия изменилась так сильно, что я больше не узнаю её… Они пугают меня больше, чем эти исламские террористы».

Таким образом, мы обнаружили, что находимся в беспрецедентном положении устойчивой племенной тревоги. На протяжении двухсот лет белые в Америке представляли собой неоспоримое большинство, господствоавшее экономически, политически и культурно. Когда политическое племя настолько сильно, оно может безнаказанно преследовать [меньшинства], но оно также может быть и более великодушным. Оно может позволить себе быть более универсалистским, более инклюзивным, более просвещённым – как белые англосаксонские протестантские элиты в 1960-х годах, которые открыли доступ в университеты Лиги Плюща для большего количества чёрных, евреев и других меньшинств, в частности, потому, что считали этот шаг правильным.

Сегодня ни одна группа в Америке не может считать себя прочно господствующей. Каждая группа чувствует себя под ударом, сражающейся с другой группой не просто ради добычи и рабочих мест, но ради права определять идентичность нации. В таких условиях демократия вырождается в игру с нулевой суммой между группами – чистый политический трайбализм.

Политика идентичности слева и справа

В определённом смысле американская политика всегда была политикой идентичности. Если трактовать термин «политика идентичности» широко, чтобы он включал в себя культурные и социальные движения, основанные на групповой идентичности, тогда рабство и законы Джима Кроу были формами политики идентичности белой Америки, точно так же, как движение суфражисток на рубеже 19 и 20 века было формой политики идентичности для женщин.

Тем не менее, в разные периоды нашего прошлого как американские левые, так и американские правые отстаивали надгрупповые ценности. Теперь их не отстаивают ни левые, ни правые.

Пятьдесят лет назад риторика либералов – сторонников гражданских прав и Великого Общества – безоговорочно выходила за пределы групп, она излагалась на языке национального единства и равных возможностей. Как сказал Джон Ф. Кеннеди, выдвигая на рассмотрение законопроект, который в итоге станет Актом о гражданских правах 1964 года: «Это единая страна. Она стала единой, потому что все мы и все люди, прибывшие сюда, имели равные шансы проявить свои таланты. Мы не можем сказать десяти процентам населения, что они не могут иметь таких прав; что у их детей не будет шанса проявить свои таланты, какие бы они ни были». В своей самой знаменитой речи доктор Мартин Лютер Кинг-младший заявлял: «Когда архитекторы нашей республики писали величественные слова Конституции и Декларации Независимости, они подписали вексель, который наследует каждый американец. Этим векселем было обещание, что всем людям – да, как чёрным, так и белым – гарантированы неотчуждаемые права на жизнь, свободу и стремление к счастью». Хотя более радикальные движения «чёрной власти», возглавляемые активистами вроде Малькольма Икса, Стокли Кармайкла и Элайджи Мухаммеда, главы «Нации ислама», проповедовали гораздо более открыто расовые, про-негритянские или даже антибелые взгляды, идеалы Кинга – идеалы, захватившее воображение и сердца публики, идеалы, приведшие к реальным переменам – превзошли линии, разделявшие группы, и призывали к Америке, в которой цвет кожи не имеет значения.

Ведущие либеральные философские течения той эры также были по своему характеру универсалистскими и безразличными к группам. В исключительно влиятельной «Теории справедливости» Джона Роулза, изданной в 1971 году, людей призывали представить себя «за вуалью незнания» в «оригинальной позиции», с которой они могут определить основные принципы общества, «не обращая внимания на расу, гендер, религию или богатство». Примерно в то же время распространилась идея всеобщих прав человека, продвигая вперёд достоинство каждого человека в качестве фундамента справедливого международного порядка. Как позже отметит Уилл Кимлика (Kymlicka), международные движения за права человека намеренно преувеличивали значение прав индивида и противпоставляли их правам группы: «…вместо прямой защиты уязвимых групп, за счёт особых прав для членов этих групп, культурные меньшинства будут защищаться косвенно за счёт гарантий основных гражданских и политических прав всех индивидов, независимо от их членства в группе».

Таким образом, хотя левые всегда были озабочены угнетением меньшинств и правами обездоленных групп, их господствующий идеал в тот период, как правило, был безразличен к вопросам групп, часто космополитическим, многие призывали превзойти не только этнические, расовые и гендерные барьеры, но также и национальные границы.

Меж тем, ведущие консервативные фигуры стали прославлять безразличие к группам, хотя и в более националистическом и патриотическом тоне. Рональд Рейган, ставший полубогом этого движения, подчёркивал как американскую исключительность «града на холме», так и ценности грубого индивидуализма, принимающего посредством свободного рынка равенство возможностей. Рейган одновременно отвергал расизм и даже притязал на наследство Мартина Лютера Кинга-младшего и в то же время отвергал позитивную дискриминацию и практику принудительного найма представителей меньшинств: «Мы верны обществу, в котором у всех мужчин и женщин есть равная возможность преуспеть и поэтому мы против использования квот», объяснял он. «Мы желаем общества, безразличного к цвету кожи. Общества, которое будет, по словам доктора Кинга, судить людей не по цвету их кожи, но их сути».

Конечно, многие левые утверждали, что риторика правых о безразличии к цвету кожи всегда была лицемерной. Они цитировали, к примеру, известное обличение Рейганом «королев велфера», как термин, нагружённый уничижительными расовыми оттенками. Тем не менее, Рейган поднял флаг безразличия к цвету кожи, под которым американские правые стояли несколько десятков лет. Так, в 2013 году, когда президент Обама сказал, что «Трэйвон Мартин мог бы быть мной тридцать пять лет назад», то радиоведущий Fox News Тодд Старнс быстро назвал президента «Верховным Расу-приплетающим», а Ньют Гингрич назвал эту речь президента «позорной».

Возможно, новое движение появилось на левом фланге в 1980-е и 1990-е годы как реакция на рейганизм – движение, подчёркивающее групповую сознательность, групповую идентичность и групповые претензии. Многие левые остро сознавали, что безразличие к цвету кожи использовалось консерваторами для того, чтобы противостоять политике, направленной на исправление исторических ошибок и сохраняющееся неравенство между расами. Многие также начали замечать, что ведущие либеральные деятели Америки, как в сфере права, так и в правительстве или университетах в подавляющем большинстве своём – белые мужчины и что нейтральная «слепая к группам» невидимая рука рынка не очень много делает для исправления многолетних дисбалансов. С распадом Советского Союза антикапиталистическая увлечённость экономикой старых левых начала уступать новому способу понимания угнетения: политика перераспределения была заменена «политикой признания». Родилась современная политика идентичности.

Как пишет профессор колледжа Оберлин Соня Крукс: «То, что серьёзно отличает политику идентичности от более ранних движений до периода политики идентичности – требование признания на том самом основании, на котором ранее их не признавали: эти группы требуют признания как женщины, как чёрные, как лесбиянки….Требуют не включения во «всё человечество»…и не уважения «несмотря на» различия. Наоборот, требуют уважения кого-то как отличающегося».

Но политика идентичности, с её риторикой, основывающейся на группах, поначалу не была мейнистримной платформой демократической партии. Во время избирательной кампании 1992 года известной стала критика Клинтоном Систер Соулджа, певицы и активистки, так оправдывавшей насилие в Лос-Анджелесе: «Если чёрные убивают чёрных каждый день, почему бы им не сделать перерыв на недельку и не убивать белых?». На что Клинтон ответил: «Если вы возьмёте слова «чёрный» и «белый» и поменяете их местами, вы могли бы подумать, что эти слова принадлежат Дэвиду Дьюку». В 2004 году на национальном конвенте демократической партии Барак Обама произнёс свои знаменитые слова: «Нет чёрной Америки и белой Америки и латинской Америки и азиатской Америки; есть Соединённые Штаты Америки».

Новые трайбалистские левые

Спустя пятнадцать лет мы очень далеки от Америки Обамы. Больше того, для нынешних левых слепота к вопросам группы есть смертельнейших грех, ибо она маскирует реальность иерархии групп и угнетения в Америке. Как сформулировала Кэтрин Крук: «…Америка всегда выражала свою политику власть через иерархии идентичностей…Европейская Америка получила свою землю, подвергнув индейцев геноциду. Она обогатилась благодаря ввозу и принудительному труду порабощённых чёрных, которые, с одной стороны, стали неотъемлемой частью американской семьи из-за широко распространённого сексуального насилия, а с другой стороны были юридически и социально исключены из американской политической общности на протяжении поколений…В свете таких реалий настаивать на единой Америке значит отрицать воздействие жестокой маргинализации в прошлом и настоящем. Прогрессисты отвергают отмывание добела живого опыта небелых американцев или американских женщин».

Неоспоримо то, что белые и, более конкретно, белые мужчины-протестанты господствовали в Америке большую часть её истории, часто - жестоко, и что это наследие до сих пор существует. Таким образом, для левых политика идентичности является средством «для того, чтобы противостоять самым уродливым аспектам американской истории и общества, а не задвигать их в угол».

Но в последние годы – всё равно, из-за растущих ли сил, из-за растущей ли фрустрации или из-за отсутствия прогресса – левые повысили ставки. Перемены в тоне, риторике и логике сдвинули левую политику от инклюзивности – всегда бывшей паролем левых – к разделению и исключению. Для большинства нынешних левых любой, кто высказывается за безразличие к группам, является либо безразличным к вопросу угнетения, либо даже угнетателем. Для некоторых, особенно в кампусах колледжей, любой, кто не принимает ортодоксию борьбы с угнетением целиком и полностью – любой, кто не признаёт «белый супремасизм» в Америке – это расист. Когда икона либералов Берни Сандерс сказал сторонникам: «Недостаточно, чтобы человек встал и сказал: «Хей, я латиноамериканец. Голосуйте за меня»», Квентин Джеймс, глава национального управления чёрных американцев в комитете политического действия «Готовы к Хилари» ответил, что «комментарии Сандерса о политике идентичности намекают, что он тоже может быть белым супремасистом».

Набрав обороты, политика идентичности неизбежно дробится, создавая постоянно увеличивающиеся в числе групповые идентичности, требующие признания. Одной из важнейших концепций современных левых академических кругов является «интерсекциональность», которая трактует угнетение как феномен, который действует по многим осям одновременно. Так, профессор права Колумбийского университета Кимберли Креншоу, которая и ввела этот термин в оборот, исследовала то, как лозунги чёрных женщин часто исключались как феминистским, так и антирасистским движением, поскольку опыт чёрных женщин не отражает типичный «опыт женщины» или «опыт чёрного». Аналогично, политическая активистка Линда Сарсур указала на то, что хотя требование равной платы мужчинам и женщинам является важным, «взгляните на то, как отличаются зарплаты белых женщин и чёрных и латиноамериканских женщин».

Интерсекциональность, которая стала прорывной в 1990-е годы, в последние годы стали идентифицировать неправильно и использовать не так, как это было изначально задумано, она стала, как отметила в 2017 году Креншоу, «по сути, политикой идентичности на стероидах», деля людей на ещё более мелкие подгруппы, создаваемые пересекающимися расовыми, этническими, гендерными и половыми категориями. Сегодня, левый слова идентичностей растёт и растёт. Фейсбук теперь использует в списке гендеров, которые может себе выбрать пользователь, более пятидесяти наименований, от гендерквира до интерсекса и пангендера. Или возьмём аббревиатуру ЛГБТQ. Изначально ЛГБ, но со временем она менялась на ГЛБТ, потом ЛГБТИ, потом ЛГБТQQИААП – по мере того, как менялась предпочитаемая терминология и группы ссорились друг с другом, кого следует включить в аббревиатуру и кого в ней ставить первой.

Поскольку левые всегда стараются обойти своих левых предшественников по левизне, результатом становится конкуренция с нулевой суммой из-за вопроса, какая группа является наименее привилегированной, «Олимпиада угнетения», часто дробящая прогрессистов и настраивающая их друг против друга.

Эту динамику показал женский марш 21 января 2017 года, когда потрясающее количество людей – 4,2 миллиона – вышли на митинги по всей стране, и когда в одном только Вашингтоне, округ Колумбия, толпа насчитывала больше 500000 человек. Во многих отношениях этот марш был колоссальным успехом, выражением единства прогрессистов. «Нью-Йоркер» сообщал, что «толпы в воскресенье были так огромны, так лучились любовью и несогласием, что сведение воедино» всех маргинализованных групп «кажется возможным».

Но за этим фасадом, однако, крылось то, что политически-групповые требования отравляли марш. Первоначально марш должен был называться «Марш миллиона женщин» был также названием важного протеста 1997 года, призывавшего к единству чёрных женщин. Чёрные женщины быстро обвинили организаторов марш в апроприации. Одна из критиков писала на фейсбуке: «Я не согласна с тем, что белые феминистки берут имя того, чему дали начало чёрные для решения наших проблем. Это апроприация…Я даже не думаю поддержать это мероприятие, пока организаторы не будут оригинальными и интерсекциональными людьми, а название будет изменено». Другая критик клеймила организаторов расистами: «Образцовый пример того, как белый супремасизм, замаскированный под белый феминизм, может нанести неописуемый вред чёрным телам, чёрной культуре и чёрной женской истории».

Признав эту критику, организаторы поменяли название марша и пригласили небелых активистов в качестве сопредседателей. Но трения продолжались. Многие чёрные женщины почувствовали себя использованными, особенно в свете того вопиющего факта, что 53% белых женщин проголосовали за Трампа. Другие предпочли не участвовать в мааре, поскольку «не хотели быть частью массовой мобилизации белых женщин». И на странице марша в фейсбуке одна чёрная активистка побуждала белых женщин принять более пассивную роль в этой борьбе, чтобы они учились и слушали тех, кто уже был вовлечён в борьбу за права. ШиШи Роуз, блоггер из Бруклина писала: «Вы не можете присоединиться просто потому, что вы напуганы. Я была рождена напуганной. Теперь настало время для вас слушать больше, говорить меньше. Вам нужно читать наши книги и понять истоки расизма и белого супремасизма. Вам следует утопить себя в нашей поэзии».

Предсказуемо, такая критика вызвала ответную реакцию некоторых белых женщин, которые почувствовали, что «им здесь не рады» и не понимали, почему цветные женщины «такие сеющие рознь». Некоторые, кто планировал прилететь в Вашингтон, решили не идти на это мероприятие. Одна женщина из Южной Каролины, возрастом в пятьдесят один год, которая намеревалась привести с собой двух дочерей, прочитав онлайн-дискуссию, решила отказаться от поездки. Она сказала: «Это женский марш. Мы должны быть союзниками в борьбе за равную плату, за браки, за аборты. Почему теперь он больше про «белые женщины не понимают чёрных женщин»?». Другие злобно отреагировали на просьбу организаторов в интернете, чтобы белые женщины «осознавали свои привилегии и признавали борьбу цветных женщин». Одна белая женщина в ответ написала: «Пошли вы нафиг, вот моя немедленная реакция». «Вы не лучше избирателей трампа», писала другая.

Хотя инклюзивность теоретически продолжает оставаться конечной целью, современные левые подчёркнуто сосредоточены на исключении. Во время протестов «Чёрные жизни важны», устроенных национальным конвентом демократической партии в Филадельфии в июле 2016 года, руководитель протеста заявил, что этот митинг – «Марш сопротивления чёрных и смуглых» и попросил белых союзников «занять надлежащее место в хвосте марша». Война с «культурной апроприацией» имеет истоком убеждение, что у группы есть исключительные права на собственную историю, символы и традиции. Архетипичным примером культурной апроприации считается ситуация, когда белая женщина надевает на Хеллоуин мексиканское сомбреро и фальшивые усы, но некоторые левые сегодня также считают оскорбительным актом проявления привилегии, если, например, белый гетеросексуальный писатель напишет роман, в котором будет главный герой – гей латиноамериканского происхождения. Проступки ежедневно обличают социальные сети; никто не неприкосновенен. Бейонсе критиковали за то, что её одежда выглядит как традиционный индийский свадебный наряд; Эмми Шумер, в свою очередь, критиковали за пародию на песню Бейонсе «Formation», песню о чёрной женской гордости и обретении силы. Студенты колледжа Оберлин жалуются, что у [уличной] торговли «история размытия линий между кулинарным разнообразием и культурной апроприацией за счёт изменения рецептов без уважения к конкретным кухням азиатских стран». И студенческая колонка в газете университета штата Луизианы утверждает, что когда белые женщины подводят себе брови, чтобы они выглядели гуще – «как у многих женщин, принадлежащих к этническим меньшинствам» - то это «яркий пример культурной апроприации в стране».

Не все левые довольным тем, куда пришла политика идентичности. Многие обескуражены тем, что внимание её сосредоточено на культурной апроприации. Как сказал мне прогрессивно настроенный студент мексикано-американского происхождения: «Если мы позволяем, чтобы нам причинял боль костюм, как мы тогда справимся с уведомлением о выселении?». Он добавил: «Либералы кричали «волк» слишком часто. Если все расисты и сексисты, тогда никто не расист и не сексист». Когда пришёл реальный волк, Трамп, никто не послушал».

Новые трайбалистские правые

Между тем политика идентичности коснулась также и правых, они отвернулись от своей многолетней риторики о безразличии к цвету. Ключевой фигурой в этом повороте был политолог Сэмюэль Хантингтон. В его противоречивом бестселлере «Столкновение цивилизаций» утверждалось, что исламская культура враждебна западным ценностям; его ещё более противоречивый бестеселлер 2004 года «Кто мы?» предупреждал о том, что масштабная иммиграция испаноязычных угрожает «англо-протестантской культуре». Многими тогда эти взгляды считались шокирующими, но выраженные Хантингтоном антиимигрантские, антимусульманские чувства в духе «мы против них» оказались хлебом насущным для консерваторов во время избирательной кампании 2016 года. Кандидат Трамп прославился своим призывом к «полному и окончательному пресечению проникновения мусульман в США, называл нелегальных мексиканских мигрантов «насильниками» и уничижительно отозвался о рождённом в штате Индиана федеральном судье как о «мексиканце», обвинив его во «врождённом конфликте интересов», делающим его непригодным к рассмотрению иска против Трампа. (Утверждать, что Трамп использовал политику идентичности, чтобы попасть в Белый Дом – всё равно, что стрелять по набитой сельдями бочке). Майк Флинн, некоторое время бывший советником Трампа по национальной безопасности, заявил в августе 2016 года, что исламизм является «ужасным раком для 1,7 миллиардов людей на этой планете и его нужно вырезать». Сенатор Марко Рубио сравнил войну с исламом с американской «войной против нацизма». Даже умеренные республиканцы, вроде Джеба Буша, отстаивали религиозный тест, который позволял бы христианским беженцам иметь преимущество при въезде в США.

Одновременно мы также видим, что политический трайбализм правых - а особенно «альтернативных правых», альт-райтов – направлен против меньшинств, которые считаются «слишком успешными». На митинге «Объединим правых» в Шарлотсвилле, Вирджиния, Дэвид Дьюк предупредил шумную толпу, что «в американских СМИ и политической системе господствует крошечное меньшинство – еврейско-сионистское». Стив Бэннон, бывший главный стратег Белого Дома, жаловался, что американские «школы инженеров полны людей из Южной и Восточной Азии», в то время как американцы «не могут получить инженерное образование и найти работу». Бэннон также предупреждал: «Две трети или три четверти менеджеров в Кремниевой Долине родом из Южной Азии или из Азии… Страна – это больше, чем экономика. Это гражданское общество». Цифры в «две трети или три четверти», приведённые Бэнноном – это дикое преувеличение – и оно напоминает о форме критики меньшинства, господствующего через рынок, обычной для развивающихся стран.

Это подводит нас к самой удивительной черте современного правого политического трайбализма: белая политика идентичности мобилизовалась вокруг идеи, что белые являются дискриминируемой группой, которым угрожает опасность. Частично это является продолжением долгой традиции белого трайбализма в Америке. Но белая политика идентичности также получила недавно сильный толчок от левых, чьи постоянные упрёки, ругань и травля могли принести больше вреда, чем пользы. Один из избирателей Трампа утверждал, что «может быть, я устал от того, что меня называли изувером, и мой гнев на этих авторитарных левых побудил меня поддержать этого очень грешного человека». Билл Маар сказал, что «Демократическая партия создала у белых рабочих такое чувство, что их проблемы не являются реальными, так как он занимаются «менсплейнингом» и им надо сдерживать свои привилегии. Вы знаете, если ваша жизнь отстой – у вас реальные проблемы». Когда чёрные обвиняют современных белых в рабстве или требуют репараций, многие белые американцы чувствуют, что на них нападают из-за грехов других поколений.

Или возьмём этот пост в блоге на сайте издания American Conservative, достойный подробного цитирования из-за того, что он проливает свет на это обстоятельство: «Я – белый парень. Я хорошо образованный интеллектуал, которому нравятся артхаусные короткометражки, кофейни и классический блюз. Если бы вы не знали меня получше, то спутали бы с левым городским хипстером.

И всё же. Я обнаружил, что альт-райтовские тексты оказывают влияние даже на меня. Хотя я и достаточно умён и информирован, чтобы видеть их насквозь. Они соблазнительны, потому что у меня нет ни власти, ни привилегий, но всё же меня постоянно донимают текстами, утверждающими, что я рак, я проблема, что всё плохое – это моя вина.

Я из самых низов среднего класса. У меня никогда не было новой машины, я сам ремонтирую свой дом, когда мне удаётся отложить достаточно денег для этого. Я сам подстригаю газон, мою тарелки, покупаю одежду из «Волмарта». Не имею ни малейшего понятия, когда смогу выйти на пенсию. Но, братцы, если верить СМИ, то я утопаю в незаслуженной власти и привилегиях и Америка была бы гораздо более яркой, нежной и миролюбивой нацией, если бы я просто лёг и умер.

Верьте мне – после всего этого некоторые материалы альт-райтов воспринимаются как горячая ванна. Как «сейф-спейс», если вам угодно. Я отшатываюсь от более злобных материалов, но некоторые из них, написанные в духе – «Эй, а белые парни на самом деле ничего, знаете! Будь горд собой, белый человек!» - ОЧЕНЬ соблазнительны и только прилагая определённые интеллектуальные усилия, я мог сопротивляться их зову…Если для кого-то вроде меня, сопротивление ему – дело серьёзное, я полагаю, для людей менее культурных и образованных сопротивление ему почти невозможно».

Если политика идентичности левых и её нацеленность на исключение иронична в свете формального требования левых об инклюзивности, то в той же мере иронично появление «белой» политики идентичности справа. На протяжении десятилетий правые утверждали, что они бастион индивидуализма, место, где могут обрести дом все те, кого отвергла сеющая раздор политика идентичности левых. По этой причине консерваторы обычно изображают появление белой идентичности как нечто, навязанное им тактикой левых. Как сказал один комментатор: «Для многих правых группирование по расовому признаку по-прежнему является неприемлемым. Они по-прежнему считают индивидуализм одним из величайших источников силы Америки и по-прежнему считают постыдным движения, организующиеся по признаку расовой идентичности…Но в то же время многие чувствуют, что общество начало прославлять всё небелое и демонизировать всё белое, и что если они не нанесут ответного удара, то никто не нанесёт. Вкратце, чувствуя, что находятся под постоянной атакой из-за своего цвета кожи, многие правые сделали из своей белизны вызов, впуская её в свою личную политику так, как это не делалось на протяжении поколений».

В основе своей проблема проста, но фундаментальна. Хотя чёрным американцам, американцам азиатского происхождения, американцам латиноамериканского происхождения, американцам еврейского происхождения и многим другим позволено – более того, их поощряют – чувствовать солидарность и гордиться своей расовой или этнической идентичностью, белым американцам на протяжении последних десятилетий говорили, что им никогда, никогда не следует так поступать. Люди хотят считать своё племя исключительным, чем-то, чем можно гордиться до глубины души – в этом весь племенной инстинкт. На протяжении десятилетий небелых в США поощряли предаваться своим племенным инстинктам, но американские белые, по крайней мере публично, не могли этого делать. Наоборот, им говорили, что их белая идентичность – вовсе не повод для гордости. Как сказал Кристиан Ландер, создатель популярного сатирического блога «Вещи, которые нравятся белым», «Я понял, что как белый гетеросексуальный мужчина, являюсь худшим человеком на земле».

Но племенной инстинкт не так-то легко подавить. Как отметил профессор Вассарского колледжа Хуа Сю в эссе в «Атлантике», озаглавленном «Конец белой Америки?», «результатом становится то, что расовая гордость не рискует назвать себя открыто, и вместо этого определяет себя с помощью культурных намёков». В сочетании с громадной демографической трансформацией, происходящей сейчас с Америкой, это подавляемое во многих американцах желание – чувствовать групповую солидарность и гордиться своей групповой идентичностью – создали особенно чреватую [неприятностями] межгрупповую динамику.

Этнонационализм-лайт

В начале 2017 году заголовок в журнале «Форин полиси» кричал, «Республиканская партия – американская партия белых националистов». Колмунист в «Вайсе» объявлял, что Трамп – «этнонационалистический президент», что теперь мусульмане, «мигранты из Латинской Америки» и «все небелые» теперь «занимают подчиённое положение, им не рады». Джамаль Боуи в «Слейте» писал, «Белый национализм настиг нас».

Шокирующим и пугающим является тот факт, что движение открытых белых националистов действует в сегодняшней Америке с известностью или, по крайней мере, наглостью, которую трудно было себе представить всего несколько лет назад. Руководитель этого движения, хорошо образованный и красноречивый Ричард Спенсер изо всех сил стремится быть поджигателем, использует нацистскую символику, выступает против межрасовых браков, сделал себе «фашистскую» причёску и призывает к «этногосударству», в котором будут жить только белые, и которое возможно достичь с помощью «этнических чисток». Хотя Спенсер утверждает, что эти этнические чистки будут «мирными», в ноябре 2016 года он сказал репортёру: «Вашингтон пост», «Смотрите, это может быть ужасно кровавым и отвратительным [делом]. Всякое может случиться». Многие слышат отголоски спенсеровской риторики в утверждениях некоторых близких советников Трампа, вроде Стивена Миллера и ныне уволенного Стива Бэннона.

И это не просто риторика. В феврале 2017 года белый ветеран флота застрелил двух индийско-американских инженеров в Канзасе, крича «Убирайтесь вон из моей страны». Через несколько недель родившийся в Индии гражданин США был убит на пороге собственного дома в Северной Каролине, а в штате Вашингтон белый стрелок ранил в руку сикха-американца с криком «Возвращайся в свою страну, террорист». В мае 2017 года человек с ножом, выкрикивавший антимусульманские лозунги, зарезал в портлендской электричке двух человек, пытавшихся его разоружить. За первые три месяца 2017 года сообщалось о том, что мечети становились целями «угроз, поджогов и вандализма» в тридцати пяти случаях.

Тем не менее, было бы абсурдом приписывать белонационалистические взгляды Спенсера той половине американских избирателей, что проголосовала за Трампа. Белый национализм такого сорта потребовал бы изгнания или истребления от трети до половины населения Америки, и предполагать, что 62 миллиона американцев разделяют такие взгляды – просто нелепо, это просто партийная лихорадка. Опрос в августе 2017 году, проведённый NPR/MBS Marist показал, что лишь 4% американцев разделяют идеи белого национализма. Более того, по данным исследовательского центра. Пью большинство республиканцев (56%) считает, что «не хорошо и не плохо» то, что «в следующие 25-30 лет афро-американцы, американцы латиноамериканского и азиатского происхождения будут составлять большинство населения Америки».

Но те, кто верит, что сейчас Америка переживает «этнонационалистический момент» не совсем ошибаются. Нечто вроде «этнонационализма-лайт» сейчас широко распространено среди белых американцев. Это не мечта о полностью белой Америке; этот «этнонационализм-лайт» против расизма, приветствует толерантность и восторгается Америкой как «нацией иммигрантов». Но он ностальгирует по времени, когда меньшинства не были такими громкими, требовательными и многочисленными – по времени, когда меньшинства были более благодарны.

Требование благодарности было хорошо выражено в интернет-сенсации, которую создала Томи Ларен, неоднозначный двадцатипятилетний политический комментатор, которая стала недавно работать на Fox News. Подобно многим женским «говорящим головам», поддерживающим Трампа, Ларен является белой привлекательной блондинкой. Вот часть её ответа из ставшего вирусной видео-отповеди Колину Капернику – бывшему квотербеку футбольной команды «Сан-Франциско Форти Найнерс», который отказался встать во время исполнения государственного гимна: «Колин, я поддерживаю Первую поправку. Я поддерживают твоё право на свободу слова и выражения. Действуй, парень. Именно эта страна, страна, которая тебе так не нравится, даёт тебе право высказать то, что у тебя на уме. Она защищает твоё право быть хныкающим, самовлюблённым, ищущим внимания плаксой. Она также защищает моё право резко критиковать тебя.

Понимаешь ли, национальный гимн и наш флаг они не символы чёрной Америки, белой Америки, смуглой Америки или фиолетовой Америки, раз уж такое дело. Патриоты всех рас сражались и умирали за эту страну, и мы чтим флаг и поём гимн как напоминание о них. И, Колин, если эта страна тебе так отвратительна, уезжай. Я гарантирую, что по всему свету есть тысячи и тысячи людей, которые с радостью займут твоё место».

Умопомрачительные 66 миллионов человек просмотрели это видео. Слова Ларен очевидно резонируют с чувствами огромного количества белых американцев, когда она критикует меньшинства за то, что они винят белых, но не признают того, что Америка вообще и конкретно «белая» Америка «сделали» для них. Как сказала Ларен по другому поводу: «Знаете ли вы, сколько наших предков сражалось в Гражданскую войну, чтобы освободить ваших? Самая кровавая война в американской истории велась ради этого, и её вели в основном белые люди».

Легко понять, почему Ларен так популярна. Она прославляет Америку как великую, моральную и исключительную нацию с моральной и исключительной Конституцией. Она не обращает внимания на всё плохое, что когда-либо делала белая Америка. Она даже ставит в заслугу белым освобождение рабов, не упоминая о том, кто их поработил.

Просить у меньшинства благодарности - это просить у него нечто вроде повиновения – благодарность это то, что ты задолжал благодетелю; она подразумевает долг – и одновременно также и подчёркивает владение прошлым страны: мы построили эту страну возможностей и пригласили вас туда, а теперь вы демонизируете нас из-за нашего несовершенства.

Многие американцы желают прославлять историю и величие своей страны без того, чтобы на них на каждом шагу взваливали её расистское прошлое. Они хотят возможности гордиться Отцами-основателями без того, чтобы всегда извиняться за рабство, «дорогу слёз» или сегрегацию. Они любят историю Америки как страны возможностей и свободы – но начинают бояться того, что когда меньшинства станут в Америке большинством, то её историю будут рассказывать по-другому. Исторические книги будут переписаны, чтобы Америка в них изображалась страной угнетения, расизма и империализма. Любимые классические книги вроде «Маленького домика в прериях» и «Аня из зелёных мезонинов» будут запрещены за пропаганду белого супремасизма, мемориал Джефферсона будет уничтожен, а Оскар будут давать только фильмам в духе «12 лет рабства». Америка будет изображаться, по выражению Та-Нехиси Коутса, как нация «мажоритарных свиней».

Белые, которые верят, что меньшинства смотрят на Америку именно так, необязательно с тревогой относятся к перспективе, что совокупность меньшинств станет большинством. Их любовь к стране связана, хотя и бессознательно, с идеей, что белые продолжают контролировать политику, культуру и идентичность нации.

Но как могут меньшинства испытывать благодарность, когда, с их точки зрения, американцы избрали президентом человека, который, по словам Тони Моррисона «ставит под сомнение рождение Барака Обамы на территории Америки», «кажется, одобряет избиение протестовавшего из «Чёрные жизни важны» на своём митинге» и сделал белый национализм возможным вновь? Если Ларен, с её 66 миллионами просмотров, намерена напоминать меньшинствам, как много белые сделали для них, то как меньшинства могут не ответить на это, как уже сделал Коутс, что Америка – это страна, в которой «уничтожение чёрных тел не просто традиция, а наследие»?

Мы не просто в игре с нулевой суммой. Мы в порочном круге. Есть ли оттуда выход?

Эпилог

Несмотря ни на что, я чувствую, что в Америке что-то изменилось.

Это может быть просто конгениальным оптимизмом с моей стороны. Или, может быть, тем, что я дочь иммигрантов и мой взгляд на Америку всегда будет определяться тем, как они видели эту страну и как они научили меня видеть её.

Но всё равно я вижу, что происходит что-то новое. Вы никогда не узнаете об этом из телевизора или соцсетей, но по всей стране появляются знаки того, что люди пытаются преодолеть расколы и вырваться из своих политических племён.

В маленьком городе Утика, штат Нью-Йорк, боснийские мусульмане и христиане-унитарии стали принципиально смотреть вместе Суперкубок, желая понять друг друга «в первую очередь как людей». Соседи в Хэккетстауне, штат Нью-Джерси, организовали встречу «Сделаем Америку общительной снова» для всех членов общины, «независимо от того, за кого они голосовали на прошлых выборах», чтобы социализироваться «аполитически», поскольку «мы все американцы. И только относясь друг к другу с сочувствием мы сможем залечить разлад, что раскалывает нас». Ро Ханна из Кремниевой Долины призывает крупные технологические компании искать таланты в американской глубинке, расширить свои операции там и «относиться к прочей части нации со скромностью». Вэн Джонс, явно будучи огорчён результатами выборов, месяц спустя сел поужинать с семьёй голосовавшей за Трампа из промышленного штата Огайо и просил их «помочь понять их». Его коллега по CNN, афро-американский комик У. Камо Белл поехал с туром по американским университетам, не расположенным вблизи моря, вроде Аппалачского и взял интервью у Ричарда Спенсера в алабамском университете Обёрн для документального сериала «Соединённые Тени Америки». Университет Миннесоты создал грант «Пересекая водораздел» для «начинающих журналистов», чтобы они на протяжении трёх месяцев путешествовали по стране с целью медиа-освещения не только «линий, разделяющих нашу страну, но того, как общины пытаются преодолеть эти различия».

По отдельности каждый единичный пример будет казаться мелким и трудно доказать, что они составляют тенденцию. Определённо, есть сильные голоса, противостоящие примирению, настаивающие, подобно Чарльзу Блоу, что «…Особенность Трампа заключается в отсутствии сострадания, и мы должны быть закрыты для компромисса». Тем не менее, если глядеть не только на заголовки не слушать самых голосистых партийных борцов, вы найдёте нечто примечательное. По всей стране обычные американцы чистосердечно пытаются «навести мосты», «понять другую сторону» и «подчеркнуть человечность друг друга».

Это может казаться недостижимой мечтой – или попыткой залечить пулевую рану пластырем – но появляется всё больше и больше доказательств тому, что когда люди из разных групп действительно узнают друг друга как людей, тогда может быть достигнут значительный прогресс [в отношениях между группами].

Этот феномен первым проанализировал Гордон В. Алпорт в своей книге «Природа предрассудков» (1954). Проанализировав интеграцию торгового флота, полиции и строительных проектов, Алпорт обнаружил, что непосредственный контакт между членами разных групп может покончить с предрассудками, создать точки соприкосновения и даже изменять их жизни. За последние шестьдесят лет эти основные результаты были воспроизведены по всему миру, от Англии и Италии до Шри Ланки относительно всех форм групповых предрассудков, от этничности до половой ориентации и психических заболеваний.

Лучшим примером могут быть американские вооружённые силы. Когда президент Гарри Трумэн издал указ 9981 об интеграции американских вооружённых сил, то общественное мнение было сильно против интеграции; почти две трети белых военнослужащих были против десегрегации вооружённых сил; общественное мнение было согласно с ними в примерно том же соотношении. Внутренняя оппозиция была так распространена, что армия стала затягивать выполнение указа, игнорируя его так долго, как это было возможно, надеясь на то, что на выборах 1948 года победит Дьюи.

Труман, однако выиграл президентские выборы и продолжил интеграцию. И в 1951 году, в разгар Корейской войны, было опубликовано исследование о боеспособности интегрированных частей. К удивлению, многих, было доказано, что «сотрудничество в интегрированных частях не уступает или превосходит таковое в чисто белых частях». Как вспоминал Конрад Крейн, директор Института военной истории армии США: «Когда твоя жизнь зависит от товарищей по оружию, цвет их кожи, как правило, становится менее важен; дело в том, какие они солдаты».

Это оказалось верным также и во Вьетнаме. Карл Марлантес, лейтенант морской пехоты, вспоминал, как со своей частью оказался на вершине далёкого холма в джунглях в 1968 года и что его тогда спросил Рей Дельгадо «восемнадцатилетний парень из Техаса», не желает ли лейтенант попробовать тамале из посылки, что отправила мать Рея. Марлантес сказал, «конечно», но обнаружил, что тамале очень трудно есть. «Рей, наконец, сказал: «Лейтенант, вы листья-то кукурузные снимите». Я родился и вырос в лесозаготовительном городке на берегу Орегона. Я слышал о тамале, но никогда не видел. Пока не оказался в своей роте морской пехоты во Вьетнаме, я даже не говорил ни с одним мексиканцем».

По мнению Марлантеса, «не всё, связанное с войной, было отрицательным….Я видел, как она сводила вместе молодых парней самого разного этнического и расового происхождения и заставляла их доверять друг другу свои жизни…Если бы я оказался прижат огнём врага и нуждался бы в гранатомётчике, я бы закричал «Томпсон!», потому что он был в этом деле лучший. И мне было бы всё равно, какого цвета у него кожа».

На Марлантеса и многих других опыт взаимодействия, проживания и работы бок о бок с представителями других этнических и расовых групп, оказал серьёзное влияние: «Белые парни начинали слушать соул, а чёрные – кантри. Мы не боялись друг друга. И этот опыт остался с нами. Сотни тысяч молодых людей вернулись из Вьетнама с другими идеями о расовом вопросе – некоторые с худшими, но большинство с лучшими. Проблема расизма не была решена во Вьетнаме, но я верю, что именно там наша страна наконец поняла, что мы все можем ужиться вместе».

Более современным примером потрясающей трансформации мнения американцев является отношение к однополым бракам. В 1988 в США поддерживали однополые браки всего лишь 11%; сегодня – 62%. Многие факторы способствовали такому сдвигу, но одним из самых важных фактором был прост. В 2013 году 75% сказали, что у них был «друг, родственник или коллега, который сказал им, что он(а) является геем» - в сравнении с 24% в 1985 году. Судья Рут Бадер Гинсбург – чей голос в Верховном Суде помог равенство геев и гетеросексуалов в вопросах брака – описала эту перемену в своём интервью в 2014 году: «…Когда геи начинают говорить, кто они, вы обнаруживаете, что им был ваш ближайший сосед или что это мог бы быть ваш ребёнок, и мы находим среди них людей, которыми восхищаемся».

Исключительно важно подчеркнуть, что простого взаимодействия между людьми из разных племён недостаточно. Наоборот, исследования показали, что минимальное или поверхностное взаимодействие с членами аутгруппы может на деле ухудшить отношения между группами. Одно из исследований профессора Гарварда Райана Эноса показало, что взаимодействие с двумя мужчинами, говорившими по-испански в электричке, большинство пассажиров которой были белыми либералами, привело к тому, что пассажиры выразили более консервативное отношение к вопросам миграции. Неудивительно, что негативный опыт взаимоотношения с людьми из других групп также увеличивает враждебность между группами. Поэтому просто свести членов разных групп в одном помещении недостаточно и это может только усилить политический трайбализм.

Вместо этого нужно человеческое взаимодействие один на один, трудное именно из-за степени нашей разделённости. Но всё, чего стоит достигнуть, даётся с трудом. Когда люди из разных племён видят друг в друге людей, которые хотят одного и того же к концу рабочего дня – доброты, достоинства, безопасности для своих любимых – их настроение может поменяться. Как сказал священник-копт из Нью-Йорка: «Скромность – это посредник. Она всегда будет кратчайшим расстоянием между тобой и другим человеком».

Раз уж речь зашла о дистанции между людьми. Йельский университет, где я преподаю пятнадцать лет, в последнее время был предметом насмешек и критики – и я до некоторой степени понимаю, почему. В последние несколько лет я, к своему огорчению, видела, как крошечная, но шумная горстка студентов пользуется своим привилегированным положением не для лелеяния свободного обмена идеями, но для того, чтобы стыдить и карать – и почти всегда без издержек для себя – разрывая на части студенческое сообщество и загоняя диссидентов в подполье, где цветёт рессентимент. Но также я видела собственными глазами лучшее, что есть в Америке, почти что чудеса.

Я вела семинары в группе, где были дочь нелегального рабочего-мигранта из Мексики и сын полицейского из Нью-Хэмпшира, которые начали с ненависти к друг другу, а закончили любящей парой. Я видела, как потомок в третьем поколении выжившего в Холокосте и организатор антиизраильских бойкотов медленно пытались понять друг друга и в конечном счёте, каждый остался на своих позициях, без дружбы, но и без злобы к оппоненту. Я видела бывшего «морского котика» и активистку движения за права человека, которых свела вместе викторина. Я видела талантливого чёрного поэта – он провёл восемь лет в тюрьме за угон машины в возрасте 16 лет до того, как попал в Йель – стяжал восхищение и уважение противников движения «Чёрные жизни важны» своей эмпатией и милосердием.

Но даже этого недостаточно. Чтобы остаться супер-группой, нужно больше. Недостаточно, чтобы мы видели друг в друге людей. Нужно, чтобы мы видели друг в друге американцев. И для этого нам нужно коллективно найти национальную идентичность, достаточно сильную, чтобы она резонировала с нами и удерживала нас как единый народ. Всех американцев – старых и молодых, иммигрантов и местных уроженцев, горожан и селян, потомков рабов и потомков рабовладельцев.

Неясно, возможно ли это в наше время ярости. Во время избирательной кампании 2016 года среди сторонников Трампа был популярен мем, изображавший европейских иммигрантов начала 20 века с нижеследующим текстом: «ОНИ ПРИЕХАЛИ СТАТЬ ЧАСТЬЮ АМЕРИКАНСКОЙ МЕЧТЫ. ЕВРОПЕЙСКИЕ ХРИСТИАНЕ СОЗДАЛИ ЭТУ НАЦИЮ. ОНИ ПРИЕХАЛИ СЮДА НЕ НЫТЬ, СИДЕТЬ НА ВЕЛФЕРЕ, ВЕСТИ ДЖИХАД И ЗАМЕНЯТЬ АМЕРИКАНСКУЮ КОНСТИТУЦИЮ ШАРИАТОМ». Это трайбализм. Он создаёт в пределах Америка добродетельных Нас и демонизированных Их. Мягко говоря, такое видение американской мечты неприемлемо для половины страны – и оно не задумывалось как таковое.

Но то же самое верно и для другой стороны. Прогрессистский заголовок после выборов 2016 года гласил: «НАРРАТИВ О «БЕЛОМ РАБОЧЕМ КЛАССЕ» - ЭТО ТОЛЬКО РАСИСТСКИЙ ЭВФЕМИЗМ» - взгляд, широко распространённый. Ведётся политический блог под заголовком «Америка, земля угнетённых, дом трусов», который утверждает, что «Америка не является ни землёй свободных, ни домом отважных. Это земля угнетения для всех, кто не является белым, богатым мужчиной-христианином». По мнению режиссёра Майкла Мура, США – «страна, построенная на геноциде и спинах рабов». И Тони Моррисон, один из популярнейших писателей Америки, считает, что «В отличие от любой европейской нации США сохраняют белизну своей объединяющей силой». К сожалению, в утверждениях Мура и Моррисона есть зерно правды. Но если Америка – это просто земля угнетения, основанная только на геноциде и белом супремасизме, трудно понять, почему за Америку стоит сражаться.

Нынешние исповедники политического трайбализма, как слева, так и справа, думаю, что защищают американские ценности, но на деле они играют с ядом. Америка перестанет быть Америкой, перестанет быть супер-группой если мы будем определять нашу идентичность в терминах «белизны», «англо-протестантизма», «европейского христианства» и любого другого термина, не включающего в себя все религиозные и этнические группы. Но Америка перестанет быть Америкой если достаточное количество наших сограждан начнёт верить, что наша страна и её идеалы – это ложь. Есть разница между утверждением, что Америка не смогла жить согласно своим идеалам, когда и по сей день существует вопиющая несправедливость, и утверждением, что принципы, которые гипотетически, объединяют нас, есть всего лишь маскировка угнетения.

Опасность, стоящая сегодня перед нами, заключается не только в том, что Америка не смогла жить согласно своим идеалам, но в том, что американцы могут перестать верить в эти идеалы или прекратят бороться за них. Двумя сторонами одной медали являются как растущее среди левых убеждение, что американский идеал всегда был ложью, так и растущее среди правых убеждение, что американский идеал всегда соответствовал действительности – и уже был достигнут.

Через несколько месяцев после выборов 2016 года один из моих студентов рассказал мне одну из самых замечательных историй, что я когда-либо слышала. Джованни был самого скромного происхождения. Ребёнком он жил вместе со своими мексикано-американскими родителями в фургончике, торгующим тако, до того, как они переехали в дом на колёсах за 1800 долларов. Он рассказал мне о пожилой парочке белых пенсионеров из Луизианы (назову их в этом рассказе Вальтер и Ли Энн Джонс), которые жили в том же трейлерном парке, что и семья Джованни. Джованни говорил, что Джонсы были добры к ним с первого дня: «Вальтер помог нам поставить наш фургончик с тако и приносил мне и моей сестре сладости из местного пункта выдачи еды, где он волонтёрил, развозя еду на своём грузовом пикапе. Неоднократно на день Благодарения он дарил нашей семье индейку, которую тоже брал из пункта выдачи еды. Также Вальтер любил огнестрельное оружие и сказал, что будет защищать нас, если кто-нибудь будет нас обижать: «…Здесь много плохих людей, но пусть они попробуют до вас докопаться. Они пожалеют об этом»».

Но десятилетие спустя, во время выборов 2016 года, Джованни понял, проанилизировав посты Джонсов на фейсбуке, что у Вальтера и Ли Энн твёрдые расистские взгляды. Но, по мнению Джованни, Джонсы «воплощали критический парадокс, на который прогрессисты часто не обращали внимания или отбрасывали в сторону, к собственной невыгоде». Несмотря на расистское отношение к «безликим смуглым людям». Джонсы «относились к моей семье с исключительной любовью и уважением, несмотря на наше иммигрантское происхождение и статус иммигрантов. Фактически, Джонсы относились ко мне и к моей сестре как к приёмным внукам. Более того, пункт выдачи еды, где Вальтер был волонтёром, обслуживал в первую очередь чёрную общину. Я был непосредственным свидетелем радости, которую испытывал Вальтер, помогая этой общине».

Я сочла историю, рассказанную Джованни, потрясающей в первую очередь потому, что она рассказывает о расизме таким образом, который является табу среди прогрессистов (группы, к которой Джованни относит себя). В среде прогрессистов если кто-то определён как расист, то это всё. Вы не можете говорить с ним, вы не можете идти на компромисс с ним и в определённо не можете предполагать, что он может быть неплохим человеком просто потому, что он хорошо относится к отдельным представителям меньшинств. (Глаза у либералов начинают закатываться, как только «расист» упоминает своих «чёрных друзей»). Я сочла эту историю потрясающей также и потому, что Джованни сделал дальнейшие выводы: Джонсы не считали себя расистами. В их сознании «бесчисленные акты доброты и уважительного отношения к представителям меньшинств были неопровержимым доказательством того, что они не расисты». В результате, когда либералы называли их «изуверами», они чувствовали себя несправедливо обиженными, что вызывало вспышку гнева. «Когда убеждение в своей моральной невиновности сталкивалось с либеральным возмущением, это вбивало клин между элитариями-прогрессистами и рабочими, которым они формально желали помочь».