Полмиллиона часов

4

Чем ближе подходили она к подножию последней перед Гранде Диабло горы, тем чаще стали попадаться обломки боевых машин и летательных аппаратов. Двадцать лет прошло, а серые туши приземистых гусеничных гигантов все еще ржавели у подходов к последнему логову Тиглера.

Девушка высвободила руки из-под лямок — так, чтобы заплечный мешок соскользнул на тропу, расправила спину и напрямик через кусты устремилась к машине, стоявшей ближе других, в какой-нибудь полусотне метров от троны.

— Куда ты? — крикнул юноша.

— К отцу, — ответила девушка, продолжая продираться вперед.

Он догнал ее у самой машины.

Если не считать ржавчины, то машина была как новая. Ни рваных ран, ни вмятин, ни даже царапин на сером металле. Сквозь тяжелые звенья гусениц проросли тонкие перья травы.

Они попытались откинуть крышку люка, но не смогли.

— Наверно, открывается только изнутри, — сказал юноша и принялся дотошно исследовать каждую заклепку: не кнопка ли?

Девушке не без труда удалось оторвать его от этого занятия.

— На обратном пути! — сказала она.

— На обратном так на обратном, — согласился он наконец. — Не машина склеп…

Тропа вела в гору, но не круто, а полого, зигзагами, влево вдоль всего склона, потом вправо вдоль склона, потом опять влево и так до бесконечности.

Нелегко было преодолеть естественное стремление двинуться наперерез этим бесконечным зигзагам. Но они не впервые оказались в горах. И знали, что это именно тот случай, когда пословицу «Тише едешь — дальше будешь» следует понимать буквально. Иначе будешь то и дело застревать в непроходимых зарослях терновника и ежевики, сползать вниз на потоках щебня, кружить вокруг каменных баррикад, нагроможденных обвалами. Так бывает в любых горах. А здесь ко всему прибавлялись еще противотанковые ловушки, траншеи, остатки колючей проволоки и прочие радости, с которыми в прежние времена приходилось встречаться каждому поколению мужчин. Теперь они остались лишь в памяти стариков, в книгах, в кинофильмах да еще здесь, в окрестностях Гранде Диабло, с тех самых пор…

Хорошо шагать по твердой тропе!

Он шел, ни о чем не думая и почти ничего вокруг не замечая, весь отдаваясь движению. Лишь иногда глаз его останавливала какая-нибудь малость — острые иглы сосновой лапы в каплях смолы, перламутровый блеск кристалла слюды на сером валуне, черная масляная бусина ежевики…

На одном из поворотов тропы он обернулся. И сразу встретился взглядом с девушкой. Глаза у нее были как осколки зеленого стекла, если смотреть сквозь них на солнце.

Глаза приближались.

Еще ближе, еще ближе, еще…

У него захватило дух. Зажмурившись, он нырнул в эту зеленую глубь.

— Больше не оборачивайся, — прошептала она, прижав ладонь к его губам.

Они забрались уже довольно высоко. Долина внизу потемнела. Только прихотливая ленточка реки отсвечивала фольгой среди черного камня и синей зелени.

Скользнув взглядом вдоль реки, можно было найти желтоватую нить дороги, и там, где она обрывалась, — пятачок источника, и на этом пятачке малюсенького жучка. Он будет там еще сутки.

Девушка отняла свою ладонь, взяла юношу за плечи, легонько повернула его и хлопнула по рюкзаку.

Солнце заметно склонилось к горизонту. Густо-синей, как омут, стала долина. А дальше на юг подернулась блеклой дымкой. В прерывистую ртутную жилку превратилась река. Шум ее давно уже не достигал тропы, и тишину нарушал только шорох шагов. Изредка срывался где-нибудь с обрыва одинокий камень, увлекал за собой щебень. И снова наступала тишина.

Тропа становилась все круче. Дышать приходилось теперь чаще и глубже. Сухой, пронзительно студеный и необыкновенно вкусный воздух наполнял легкие до отказа, но не насыщал их.

Гудели ноги. Ноющая боль зародилась где-то в позвоночнике и скоро заполнила собой все тело.

Он не скользил уже рассеянным взглядом по камням и колючкам, а смотрел только вверх — на покатую вершину горы, к которой неумолимо приближалась тропа. Пока все шло легко и просто, но это не успокаивало его.

Сначала они были далеко.

Потом их прикрыла каменная толща горы. Она утончалась к вершине, эта защитная твердь, утончалась с каждым его шагом.

И с каждым шагом становилось все неуютней.

«Как там она?» — подумал он. И украдкой обернулся.

И не встретил ее взгляда. Не говоря ни слова, она продолжала шагать вперед, обогнула его, точно он был дерево или камень, и прошла уже с десяток шагов, когда он наконец опомнился, рывком догнал ее и преградил ей дорогу:

— Ради всего святого… Зачем тратить силы на той стороне? Переночуем здесь… Под защитой…

Он заглянул ей в глаза — и увидел зеленый лед.

Сейчас в них нельзя было нырнуть. Сейчас об них можно было только удариться.

И он ударился. И удар этот привел его в чувство.

Он нарушил один запрет — обернулся. И нарушил другой запрет — попытался перерешить решенное. Он покатился по наклонной плоскости, как много лет катились почти все. Она его задержала. Спасла.

— Спасибо! — крикнул он, сжав кулаки.

И, резко повернувшись, снова первым зашагал по тропе.

…Полмиллиона часов. Полмиллиона часов. Полмиллиона, полмиллиона, полмиллиона часов…