Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг

Глава 1

Дворецкий Бидж вошел в библиотеку Бландингского замка, немного пыхтя после лестницы, поскольку он уже не был стройным лакеем, как тридцать лет назад. В руках он держал поднос, на подносе лежали письма.

— Дневная почта, милорд, — объявил он, и лорд Эмсворт, оторвавшись от книги (Уиффл, «Уход за свиньей»), сказал: «Почта, а? Э… то есть почта? Угу, угу». Сестра его, леди Констанс Кибл, нередко сетовала на его отрешенность («О Господи, Кларенс, чего ты вылупился!»), но и он мог при случае проявить быстроту ума.

— Да-да, почта, — продолжал он. — Это хорошо. Спасибо, Бидж. Положите ее на стол.

— Слушаюсь, милорд. Простите, милорд, можете вы побеседовать с сэром Грегори Парслоу?

— Нет, — сказал лорд Эмсворт, оглядев комнату. — Он же не здесь.

— Сэр Грегори только что звонил и просил, чтобы вы его приняли. Он идет в замок.

Лорд Эмсворт заморгал:

— Идет? Пешком?

— Видимо, да, милорд.

— А почему не едет?

— Он не объяснил, милорд.

— Целых три мили, — сказал лорд Эмсворт, — и жара какая! Он глупый человек.

На такие замечания, как бы он им ни сочувствовал, дворецкий не отвечает: «Золотые слова!» или «В точку!». Бидж чуть-чуть скривил губы, показывая тем самым, что лишен чувств, а лорд Эмсворт стал думать. Думал он о сэре Грегори Парслоу — Парслоу из Матчингем-Холла.

Многие из нас склонны завидовать графу, который живет в замке, среди вассалов и слуг. «Везет же людям», — говорим мы, отъезжая в шарабане от его покоев; и большей частью мы правы.

Но как мы не правы, если речь идет о девятом графе Эмсворте! В его раю был змий, на ложе из цветов — острый шип. Да, он получил от судьбы богатство, здоровье, замок, прекраснейший парк, но все эти дары превращались в прах, ибо чистый воздух отравлял такой человек, как сэр Грегори Парслоу, лелеявший темные замыслы против свиньи по имени Императрица.

Лорд Эмсворт не чаял в ней души. Дважды получив первое место по классу жирных свиней, она собиралась получить его в третий раз, если бы не Парслоу, все тот же Парслоу, владевший ее соперницей, Красой Матчингема.

Два года назад зловещий баронет подкупил и увел от нее одареннейшего Джорджа Сирила, и младший брат девятого графа утверждал, что это — только начало. В конце концов, чего и ждать от человека, который, еще не унаследовав титула, жил в Лондоне без гроша, только и бегая от закона? Хочет он протащить свою свинью — ни перед чем не остановится. Так говорил высокородный Галахад.

— Парслоу! — сказал он. — Я его знаю лет с двадцати. Опасный тип. Когда его ждали в гости, сильные мужчины трепетали и прятали все ценное. Таким он был и навряд ли изменился. Смотри за ней, Кларенс, а то этот враг рода человеческого подложит бомбу ей в корыто.

Слова эти проникли глубоко и внушили лорду Эмсворту примерно те же самые чувства, какие испытывал Шерлок Холмс к профессору Мориарти. Вот он и думал о сэре Грегори и не очнулся бы от дум, если бы Бидж не кашлянул.

— Э? — сказал лорд Эмсворт, выходя из транса.

— Вы что-нибудь прикажете, милорд?

— Прикажу? А, понятно! Прикажу. Нет, Бидж, мне ничего не надо.

— Спасибо, милорд.

Бидж величаво удалился, напоминая при этом слона, проходящего сквозь джунгли; его хозяин снова стал читать. Дворецкий прервал его посередине той замечательной главы, в которой рассказывается, что свинья должна съедать в день не меньше 57 800 калорий, содержатся они в картофеле и обезжиренном молоке.

Однако ему не везло. Не успел он прочитать и фразы, как дверь открылась и впустила на сей раз прекрасную, надменную даму, в которой, немного поморгав, он узнал свою сестру.

Горький опыт научил графа, что визиты леди Констанс — не к добру, а потому он, как обычно, решил отрицать все, в чем бы она его ни обвинила. Отрицал он мастерски и в способ этот верил.

На сей раз, однако, она вела себя мирно, даже приветливо.

— О, Кларенс! — сказала она. — Ты не видел Пенелопу?

— Э?

— Пенелопу Доналдсон.

— Кто такая, — осведомился лорд Эмсворт, — Пенелопа Доналдсон?

Леди Констанс вздохнула. Не будь она дочерью восьми графов, она бы гавкнула. Отерев лоб рукой, на которой сверкали кольца, она подняла глаза к потолку.

— Пенелопа Доналдсон, — отвечала она с той мягкостью, с какой говорит терпеливая женщина, когда перед ней один из самых отсталых представителей выродившейся семьи, — это младшая дочь мистера Доналдсона из Соединенных Штатов Америки, чья старшая дочь вышла замуж за твоего сына. Напомню, что сына у тебя два — твой наследник, Бошем, и младший сын, Фредерик. Фредерик женился на старшей мисс Доналдсон. Младшая мисс Доналдсон — ее зовут Пенелопа — гостит в Бландингском замке, это здесь. Тебя я спрашиваю, не видел ли ты ее. Кроме того, я прошу, чтобы ты не разевал рот. Ты похож на золотую рыбку.

Мы уже говорили, что иногда лорд Эмсворт понимал все с ходу.

— А! — воскликнул он. — Ты хочешь сказать, Пенелопу Доналдсон. Видел, видел. Они там с Галахадом. Я выглянул из окна, а они идут. Гуляют, — пояснил лорд Эмсворт.

Леди Констанс издала такой звук, словно ткнула мокрым пальцем в раскаленную плиту.

— Галахад ее не отпускает, — сказала она. — Где его ум? Ему прекрасно известно, что она здесь из-за Орло Воспера.

— Кто?…

— О, Кларенс!

— В чем дело?

— Если ты спросишь: «Кто такой Орло Воспер?» — я тебя чем-нибудь ударю. Ты это нарочно, назло! Сам знаешь, кто он такой.

Лорд Эмсворт вдумчиво кивнул.

— Знаю, — сказал он. — Вроде актера. Он живет у нас.

— Я догадываюсь. А Пенелопа его избегает.

— Какая умная девушка! Он очень скучный.

— Ничего подобного. Очень занятный.

— Кого он занимает, меня?

— Наверное, нет. Ведь он не говорит день и ночь о свиньях.

— Куда там! Когда я повел его к Императрице, он зевнул.

— Ему очень нравится Пенелопа.

— Закрылся рукой, но я увидел. Стоит и зевает.

— Для нее это прекрасная партия.

— Что?

— Это.

— Партия?

— О, Кларенс!

— Как же я тебя пойму, если ты крутишь и… да… вертишь? Говори просто. Говори прямо. Какая такая партия?

Леди Констанс снова ткнула пальцем в печку.

— Я говорю тебе, — устало ответила она, — что Орло Восперу нравится Пенелопа, а мистер Доналдсон будет очень доволен таким браком. Одно из самых старых семейств, и денег куча. Но что может выйти, если она все время с Галахадом? Одна надежда — завтра мы с ней едем в Лондон, везет нас Орло. Слушай ты, Господи!

— Я и слушаю. Пенелопа едет в Лондон с мистером Доналдсоном.

— О, Кларенс!

— Или с твоим Воспером. Зачем куда-то ехать в такую жару? Очень глупо.

— У нее примерка. Платье для здешнего бала. А Орло должен повидать своего поверенного, насчет налогов.

— Налогов! — вскричал лорд Эмсворт, уподобляясь коню при звуке боевой трубы. Свиньи и налоги действительно трогали его. — Вот, я тебе скажу…

— Мне пора, — оборвала его леди Констанс, выбегая из комнаты. Беседы с главой семьи всегда этим кончались, разве что, когда они проходили на воздухе, она просто убегала.

Оставшись один, лорд Эмсворт некоторое время наслаждался тем покоем, который приходит к неприхотливым людям, когда женские члены их семьи уйдут куда-нибудь. Тут взгляд его упал на письма, он стал их просматривать. Просмотрев и отложив с полдюжины самых скучных писем, какие только бывают, он наткнулся на что-то иное и вскрикнул:

— Ой, Боже мой!

То была открытка, одна из тех пестрых открыток, которых мы, интеллигенты, не выносим, хотя прочим людям они даруют чистую радость. Изображала она обнаженную красотку, по-видимому — Венеру, которая выходит из пенистых волн, произнося при этом (если верить пузырю, вылетающему изо рта): «Ах, как прекрасна жизнь!» Внизу, в волнах, можно было прочитать: «Ку-ку! Ну как, дорогой? Поздравляю и целую! Твоя Моди».

Открытка озадачила лорда Эмсворта, как озадачила бы любого мыслителя. Он не знал никаких Моди, тем более — столь нежных. В отличие от своего брата, который в свое время просто утопал в барменшах и балеринах, девятый граф всячески избегал Моди мира сего.

Поправив слетевшее было пенсне, он сунул открытку в карман и взял книгу, но поздно! Все эти Биджи и Конни, Пенелопы и Моди совсем расстроили его, он ничего не понимал.

Оставалось одно. Утвердив пенсне, он пошел к своей Императрице.

Императрица жила в игрушечном домике, недалеко от огорода. Когда лорд Эмсворт приблизился к ее будуару, она, как почти всегда, набивала утробу теми 57 800 калориями, о которых печется Уиффл. Моника Симмонс снабдила ее картофелем, ячменной болтанкой, маисовой мукой и сепарированным молоком, а она их ела с приятной жадностью, которой восхитился бы любой ее друг и почитатель.

Когда лорд Эмсворт приблизился, у перилец стояла эта самая Моника, массивная девица в брюках, очень похожая на дочь многодетного викария, играющую, как и сестры, в летний хоккей (собственно говоря, ею она и была). Девятый граф не очень ее любил, подозревая в том, что она фамильярна с Императрицей; и получил особенно мерзкое подтверждение этого порока.

— Привет, лорд Эмсворт, — сказала она. — Жара какая! Пришли к нашей свинке-спинке? Ну, я пойду попью. Жутко пить хочется. Пока.

И удалилась, попирая большими ногами траву и сено, а лорд Эмсворт, дрожа как осиновый лист, ухватился за перильца, печально вспоминая прежних хранителей Свиньи — Джорджа Сирила, перешедшего к врагу; Перси Пербрайта, вести о котором доносились из Канады; Эдвина Потта, который ушел в частную жизнь, выиграв в лотерею. Ни один из них не назвал бы ее «свинкой-спинкой». Эдвин Потт, говоря строго, и не мог бы, поскольку у него не было нёба.

«Хуже некуда», — думал лорд Эмсворт, и его беспокойство не могла утешить даже сладчайшая из песен — хрюканье Императрицы, когда рядом с ним у перилец оказался невысокий, изящный джентльмен лет пятидесяти восьми, которому он и сказал:

— А, Галахад!

— Пип-пип! — радушно откликнулся новоприбывший.

Галахад Трипвуд был единственным членом семьи, к которому мы применили бы слово «выдающийся». Мир, как известно, не знает самых великих, но тесный мирок клубов, ресторанов, баров, бегов знал Галахада хотя бы понаслышке. Позор и беда своих сестер (Констанс, Джулии, Доры и т. п.), он пользовался уважением в менее суровых сферах, ибо сердце у него было золотое, душа — просто изливала млеко незлобивости.

Сейчас, когда он глядел на свинью Императрицу, его отвлекло то ли рыдание, то ли стон и, обернувшись к брату, он увидел, что любимые черты искажены горем, словно глава семьи съел что-то кислое.

— Здравствуй, Кларенс! — продолжал Галахад. — Что-то ты грустишь! В чем дело? Думаешь об этом прискорбном инциденте в «Гербе Эмсвортов»?

— Э? — удивился граф. — Об инциденте? А что такое случилось?

— Неужели не слышал? Мне говорил Бидж, ему — судомойка, а уже ей — шофер. Насколько я понял, дворецкий сэра Грегори, Бинстед, ставил вчера на его свинью один к пяти.

Лорд Эмсворт был поражен.

— На Красу Матчингема? Он спятил? Что она перед Императрицей?

— Вот и я удивляюсь. Скорее всего Бинстед напился и порол бог весть что. Хорошо, ты не слышал. Почему же ты так похож на глисту в отчаянии?

Девятый граф охотно поведал брату свою печаль.

— Это Моника меня расстроила, — сказал он. — Не поверишь — она назвала ее «свинка-спинка».

— Так и назвала?

— Честное слово! «Привет, — говорит, — л орд Эмсворт. Пришли к нашей свинке-спинке?»

Галахад помрачнел.

— Прискорбно, — сказал он. — Очень плохой тон. Остается предположить, что несчастное дитя не понимает всей своей ответственности. Так думает и Бидж. Он поставил на Императрицу солидную сумму и, естественно, беспокоится. «Готова ли La Simmons к своей роли?» — думает он. И я его понимаю. Заметь, Кларенс: сегодня — «спинка-свинка», а завтра? Такая девушка, страшно сказать, забудет покормить ее! Почему ты поручил столь ответственное дело лупоглазой дочери сельского викария?

Лорд Эмсворт, говоря строго, не ломал рук, но был к этому близок.

— Это не я, — возразил он. — Это Конни. Она им покровительствует. Ее и вини, Галахад.

— Конни! — воскликнул Галахад. — Я все больше думаю, что Бландинг не станет раем, пока в нем есть наши сестры. Зачем они, Кларенс? Их надо ставить на место.

— Именно, — сказал лорд Эмсворт. — Да, вот именно.

Воцарилась тишина, если она может царить, когда обедает Императрица. Нарушил ее лорд Эмсворт.

— Где Элис? — спросил он.

— Кто?

— Ну, Пенелопа! Пенелопа Доналдсон. Вы вроде гуляли.

— А, Пенни? Да, гуляли, болтали. Какая милая девушка!

— Очаровательная!..

— Красивая, умная, мало того — добрая. Я случайно заметил, что выпил бы виски с содовой, и что же? Побежала, сказала Биджу, чтобы мне не пришлось заходить в дом.

— Ты будешь сейчас пить виски с содовой?

— Да. Оно вернет мне румянец, а главное — я подниму бокал за Биджа. Сегодня у него день рождения.

— У Биджа?

— Да.

— Ой Господи!

Лорд Эмсворт полез в карман.

— Понимаешь, Галахад, с дневной почтой я получил очень странную открытку. Совершенно непонятную. Всякие слова, а подписано «Моди». Может быть, это не мне, а Биджу?… Наверное, написали ему, а принесли мне. Посмотри.

Галахад рассмотрел открытку в монокль и на оборотной стороне увидел надпись:

«М-ру Себастьяну Биджу,

Бландингский замок,

Шропшир».

Лицо его стало серьезным.

— Разберемся, — сказал он. — Сколько лет он в замке? Восемнадцать? Или девятнадцать? Точность тут не важна, важно то, что я привык к нему, как к сыну, а если сын получает голых Венер от каких-то Моди, мы должны объясниться. Иначе секс поднимет здесь, у нас, свою мерзкую голову. Эй, Бидж!

Себастьян Бидж приближался еще величавей, чем всегда, ибо нес высокий бокал, наполненный янтарной влагой. Рядом поспешала тоненькая белокурая девушка, наводившая на мысль, что дворецкий прихватил по пути местную русалку. На самом же деле она была младшей дочерью американского миллионера, производящего корм для собак.

— Вот и мы, Галли, — сказала она. — Идем на выручку.

Галахад взял животворящий напиток и возгласил:

— С днем рождения, Бидж!

— Спасибо, мистер Галахад, — отвечал дворецкий.

— Хлебнете, Пенни?

— Спасибо, нет.

— Кларенс?

— Э? А? Нет, спасибо.

— Прекрасно, — резюмировал Галли, допивая бокал, — а теперь перейдем к неприятному. Бидж!

— Да, сэр?

— Посмотрите на эту открытку.

Бидж взял открытку, и лицо его странно задвигалось, словно он улыбнулся бы, если бы не жесткий кодекс дворецких.

— Итак, Бидж? Мы ждем. Кто такая Моди?

— Моя племянница, мистер Галахад.

— Да?

— Дочка брата. Можно сказать, непокорная овца. Убежала в юности из дому, стала служить в баре.

Галахад насторожился — что-что, а бары он знал. Упомяните при месье Жиллетте безопасные бритвы!

— В баре? В каком?

— В «Крайтириен», мистер Галахад.

— Я должен ее знать. Что-то не помню никакой Моди Бидж…

— Она взяла псевдоним — Монтроз.

Галли запрыгал от радости.

— Моди Монтроз! Конечно, знал. Дивная девица, с синими глазами. Волосы — как золотое гнездо. Сколько рома я принял из ее рук! Что с ней стало?

— Она вышла замуж, мистер Галахад.

— Надеюсь, муж ценит ее несравненные достоинства?

— Его уже нет, сэр. Он подхватил двухстороннее воспаление легких. Стоял под дождем на улице.

— Зачем?

— По службе, сэр. Он был сыщик. Такое бюро, «Детективы Дигби». Теперь его ведет племянница, говорят — неплохо.

Пенни с интересом взвизгнула.

— Она сыщица? С лупой и отпечатками пальцев?

— В определенном смысле, мисс. Грубую работу выполняют подчиненные.

— Ну, все равно сыщица. Чего только не бывает!

— По всей вероятности, мисс, — согласился дворецкий и обернулся к лорду Эмсворту, который почесывал Императрицу прутиком: — Я еще не сообщил вам, милорд, что пришел сэр Грегори.

— Ах ты, Господи! Где он?

— В утренней зале, милорд.

— Зачем он пришел? Он знает, что я отношусь к нему с глубочайшей подозрительностью. Но вообще-то надо к нему выйти, а то Конни накричит. Она всегда говорит, чтобы я был гостеприимным.

— Спасибо, что я тут не хозяин, — заметил Галли. — Поставлю его на место в одну минуту. Знаешь, Кларенс, Бидж дал нам ценнейшие сведения.

— Э?

— Про Моди.

— Кто такая Моди?

— Ладно, замнем. Иди к этому гаду.

Лорд Эмсворт ушел. За ним на должном расстоянии следовал верный Бидж, а Галли глядел им вслед задумчивым взором.

— Смотрите-ка! — сказал он. — Сколько я знаю Биджа? Восемнадцать лет, а то и все девятнадцать. В общем, лет с сорока, чуть ли не с детства. И только сегодня мне открылось, что имя ему — Себастьян. Это было и с Рожей Биффеном. Наверное, вы его не встречали? Еще недавно он жил тут, рядом, но уехал до вашего приезда. В старое доброе время он подписывался Джордж Дж. Биффен, и только через много лет, когда мы ужинали у Романо, он утратил сдержанность под влиянием creme de menthe[7] и старого бренди (он смешивал их опыта ради). Тогда он и открыл, что второе «Дж» означает…

— Галли, — сказала Пенни, довольно давно выводившая по дерну вензеля носком туфельки, — вы не одолжите мне две тысячи фунтов?

Никому еще не удавалось ошеломить достопочтенного Галахада. Няни, бонны, гувернантки, учителя (домашние и школьные), профессора, шулеры, букмекеры, продавцы заливных угрей и столичные полисмены стремились к этому лет пятьдесят — и терпели поражение. Клуб «Пеликан» знал и повторял, что превратности судьбы не отнимут у Галли Трипвуда спокойной беспечности, которой обладает, к примеру, свинья на льду. Однако сейчас он так дернулся, что монокль упал, как падало обычно пенсне у брата его, Кларенса.

— Две тысячи? — переспросил он, не веря своим ушам.

— Они мне очень нужны.

Галли вздохнул и погладил ее маленькую ручку.

— Дитя мое, я — нищий, я — младший сын. Здесь, в Англии, все получает старший, а прочие подбирают крошки с его стола. Дать вам две тысячи не легче, чем балансировать этой свиньей.

— Ну хорошо. Я думала, у вас есть. Забудем об этом.

Галли глядел на нее, размышляя о том, может ли она думать, что человек, прославленный своим любопытством, так это и оставит. Он, Галахад Трипвуд, хотел бы получать по фунту, нет — по шиллингу за всякий раз, когда ему скажут: «Не твое дело!»

— Неужели, — спросил он наконец, — вы так и не объясните?

— Не знаю. Смотря по тому, умеете ли вы хранить тайну.

— Конечно, умею! Да если б я открыл все, что мне рассказали, мир пошатнулся бы, вся цивилизация! Не бойтесь, рассказывайте.

— Да, так будет легче. Правда, тяжело молчать?

— Мерзко и гнусно. Ну-ну! Что за две тысячи фунтов? На что вам они?

— Не совсем мне… Ах, Галли, я влюбилась!

— Вот оно что!

— Чему тут удивляться? Все влюбляются.

— Бывает, бывает.

— Ну, и я влюбилась в Джерри.

— В какого именно?

— В Джерри Вейла.

— В жизни своей не слышал!

— Что ж, и он не слышал о вас.

Галли пришел в негодование:

— То есть как не слышал? Слышал. Англия звенит моей славой уже лет тридцать. Если бы вы не были янки, вы бы знали меня как миленькая и относились ко мне с должным почтением. Хорошо, вернемся к Джерри. Судя по вашей просьбе, он не очень богат. Как говорится, плохая партия, бедный воздыхатель?

— Не такой он бедный. Зарабатывает.

— Чем?

— Пишет книги.

— О Господи! Конечно, и писателя создал Бог…

— Он пишет про всякие ужасы. Но вы же помните поговорку: «Преступление не окупается»?

— А ваш отец-миллионер?

— Если я ему напишу, он меня тут же отвезет в Америку, а там — пошлет к тете, в Огайо.

— Суровый отец? Я думал, это отменили в прошлом веке.

— Да, но ему не сказали. Да и вообще, Джерри гордый, он не станет жить на чужие деньги.

— Ничего, переучите!

— Нет, я его за это люблю. Видели бы вы, сколько мерзавцев охотится за моим приданым! Как хорошо встретить джентльмена. Он — истинный рыцарь, Галли, таких просто нет. Ему бы две тысячи фунтов…

— Зачем? Он любит фунты или есть другая причина?

— Один его друг, врач, хочет основать курорт. Вы слышали о Малдуне?

— Конечно. Я бывал у вас в Америке.

— Вот примерно такой, только…

— Пошикарней?

— Ну, скажем, поизящней, это же в Англии. Для усталых лордов и обессиленных миллионеров. Плата — огромная. Такой курорт уже есть в Уэлсе, они просто гребут деньги. А этот — еще и удобней, он в Сассексе или в Сарри, ближе к Лондону. Джерри находит две тысячи фунтов и становится младшим партнером. Друг щупает пульс, прописывает диету, а Джерри играет с ними в гольф, ездит верхом, вообще — развлекает их. Ему это нравится, и выйдет у него прекрасно. Мало того — он сможет писать свою книгу.

— Он пишет книгу?

— Пока что нет, ему некогда. Но у него все в голове. Ему бы несколько часов в день посидеть спокойно, и он такое напишет… Почему вы похожи на лягушачье чучело?

— Вы хотите сказать, на роденовского «Мыслителя»? Потому что я гадаю, как вы с ним познакомились. Конни встретила вас в порту и повезла сюда.

— Подумайте, Галли. Ну, ну!

— Нет, не понимаю!

— Да на пароходе. Джерри очень умный. Он решил изучить американский рынок и побывал в Америке.

— А как изучают рынок?

— Наверное… ну, изучают.

— А, вон что! Изучают.

— Именно. Он изучил и поплыл домой.

— И естественно, встретил вас?

— Да. На второй день. Мы больше не разлучались. Какая луна!

— Там есть луна?

— А то как же!

Галли почесал подбородок, снял монокль и тщательно его протер.

— Прямо не знаю, что и сказать. Да. Удивили вы седого друга… Значит, вы влюблены?

— Рассказать еще раз?

— Но вы же недавно знакомы!

— Ну и что?

— Так, размышляю… Не мне говорить о благоразумии. Сам я хотел жениться на певичке в розовом трико. Однако…

— Да?

— Я бы на вашем месте был осторожен. Разные бывают люди. Одно дело — пароход, луна, другое — жизнь. На суше, среди всяких блондинок, человек меняется.

— Галли, мне противно вас слушать.

— Простите. А все ж надо намекнуть — суровая реальность, то да се.

— Если бы я узнала, что Джерри — плохой, я бы бросила его, Доналдсоны горды.

— Еще бы!

— Но он хороший. Он — просто тюпочка. Это же очень хорошо!

— Куда уж лучше!

— Ну вот!

Императрица жалобно захрюкала — картошка, источник калорий, откатилась за изгородь. Галли учтиво ее вернул, и благородная свинья хрюкнула благодарно.

— Если он тюпочка, дело плохо. Нелегко расстаться с таким сокровищем! Вы — здесь, он — в Лондоне. Томитесь, а?

— Томилась до сегодняшнего дня.

— Почему это?

— Сквозь тучи пробился свет. Леди Констанс едет завтра на примерку. Нас повезет лорд Воспер.

— Как он вам?

— Ничего, нравится.

— Вы ему тоже нравитесь.

— Да, я заметила.

— Красивый такой.

— Ничего, красивый. Да, так вот, мы едем в Лондон, и я обедаю с Джерри.

Галли приятно поразил этот детский оптимизм.

— Под надзором Конни? Ничего не выйдет!

— Выйдет, выйдет. Понимаете, у папы есть в Лондоне старый друг. Папа мне не простит, если я к нему не зайду. К ней, это дама. Вот мы и пойдем обедать.

— И с Джерри?

— Между нами говоря, ее нет. Я — как поэт у Шекспира, дала небытию и дом, и имя. Вы видели «Как важно быть серьезным»?

— Не отвлекайтесь.

— Я и не отвлекаюсь. Помните Бенбери? Герой его выдумал. Вот, а у нас — его мама, миссис Бенбери. Немного такта — и все устроится. Ну, я пошла. Надо написать Джерри.

— Вы же его завтра увидите!

— Нет, правда, Галли, вы плохо знаете жизнь! Письмо я прочитаю за столиком, а он прочитает мне свое, он его сейчас и пишет. Утром я послала телеграмму, что остановлюсь у леди Гарленд. Если вы помните, это ваша сестра Дора. Встретимся мы с ним в «Савое», ровно в восемь.

И Пенни убежала легкой поступью любви, а Галли, чья молодость прошла среди менее предприимчивых девиц (если не считать танцовщиц или барменш), погрузился в размышления о современных нравах. Бесспорно, думал он, нынешняя девица умеет решать свои проблемы, тем более если она духовно сформировалась в Северной Америке.

Придя к выводу, что благоразумные советы седых друзей не годятся там, где действует младшая дочь Доналдсона, Галахад стал смотреть на свинью, когда сзади раздалось блеяние. Он обернулся. Лорд Эмсворт напоминал умирающую утку, и брат его понял, что с ним что-то случилось.

Он не ошибся. Глядя на него, Галахад вспомнил Рожу Биффена, который приклеил ассирийскую бороду, чтобы спастись от букмекеров, а она упала. Такой самый вид.

— Ну, Кларенс, — воскликнул он, — ты прямо из русского романа! Что случилось? Что ты сделал с Парслоу? Гадаешь, куда деть тело?

Лорд Эмсворт обрел дар речи.

— Галахад, — начал он, — не знаю, как тебе и сказать. Во-первых, — лорд Эмсворт повис на перильцах, как мокрый носок, — этот Парслоу истинный мерзавец.

— Ничего нового. И что же?

— Не перебивай!..

— Ты говори, в чем дело. Значит, так: ты пошел к безнравственному баронету. Входишь в замок, он сидит босой. Холодно на него взглянув, ты сухо спросил: «Чем обязан чести?» — а он, шевеля пальцами ног, ответил… Чему ты обязан? Что он ответил?

Лорд Эмсворт немного успокоился, словно черпал силы из созерцания весомой красоты.

— Галахад, — спросил он, — у тебя бывают предчувствия?

— Не юли, Кларенс.

— Я не юлю. Я рассказываю. Когда я вошел, мне что-то подсказало: он принес дурную весть. Он был какой-то зловещий. Знаешь, я не ошибся. Он говорит: «Добрый день, Эмсворт», — а сам вынимает из кармана фотографию.

— Чью?

Бросив для подкрепления сил еще один взгляд на Императрицу, подступившую к пятидесятичетырехтысячной калории, лорд Эмсворт проговорил, понизив голос:

— Огромной свиньи, Галахад! И еще говорит: «Прошу! Победительница будущей выставки». Прямо так и сказал.

Галли его не понял. Ему показалось, что старший брат говорит загадками.

— Это была фотография Красы Матчингема? — уточнил он.

— Нет, нет, нет. Что ты, что ты. Она в два раза больше. Новая. Только что привез из Кента. Зовут Королева. Галахад, — голос девятого графа задрожал от страданий, — Императрице будет очень трудно победить.

— Неужели та свинья толще? — удивился Галли, бросая искоса взгляд на Свинью свиней.

Лорд Эмсворт был неприятно поражен.

— Я бы не сказал. Нет-нет, не сказал бы. Но разница — в каких-то унциях. Соревноваться теперь труднее.

Галли присвистнул. Кроме любви к брату в дело входили и финансовые соображения — как и Бидж, он поставил на Императрицу.

— Вот почему Бинстед ходил такой гордый! А можно прикупать свиней? Я думал, надо растить своих собственных, какие есть.

— Неписаный закон был всегда, а правила — нет. Никому и в голову не приходила такая низость! Прямо поразительно!..

— Чудовищно, — согласился Галли.

— А ужасней всего, что ее готовит к борьбе не Моника.

Галли стал суровым. Увидев его, продавец заливных угрей бежал бы со всеми угрями, словно от грозы.

— Долой Монику! — сказал он.

Лорд Эмсворт заморгал.

— Конни…

— Долой Конни! Нам не до ее прихотей. С ней управлюсь я. Кроме того, я предупрежу Парслоу, что мы таких штук не потерпим. Не забывай, Кларенс, он на этом не остановится. Если его не предупредить, он не оставит камня на камне, только бы унизить Императрицу.

— Господи!

— Да. Но ты не волнуйся. Я владею ситуацией. Главное — вдохнуть страх божий в Конни. Где она? Отравляет нервы чаем? Ничего, я с ней поговорю, как строгий дядюшка!

— Галахад, — сказал лорд Эмсворт, глубоко вздохнув, — ты мне очень помогаешь!

— Стараюсь, Кларенс, стараюсь, — откликнулся Галли, установил покрепче монокль и, дыша решительностью, направился к замку. Лорд Эмсворт восторженно глядел ему вслед, не понимая, как может так держаться человек, который сейчас увидит Конни.

Что ж, Галахад — это Галахад.

Глава 2

А в замке, кое-как обувшись, сэр Грегори стоял у окна и глядел в парк.

Если вам нравятся тонкие, извилистые баронеты, вы не оцените сэра Грегори. То был высокий и толстый человек за сорок, похожий на тех вельмож, которые так расцвели во времена принца-регента (1811–1820). Как и Бидж, он утратил стройность, но вы могли бы сделать из него не двух вполне солидных дворецких, а двух солидных аристократов; утратил же он ее потому, что получил наследство и замок, которых у него не было в те дни, когда он слонялся по Лондону без гроша в кармане.

Если вы неравнодушны к яствам и винам, то, получив после тощих лет много денег и обширный погреб, вы станете лицом к лицу с тяжкими соблазнами. В земле, текущей молоком и медом, естественно сесть поудобней и есть, пока не лопнешь. Так и случилось с сэром Грегори. Лишь железная воля спасла бы его от излишнего веса, а железной воли у него не было. День ото дня, долю кляня, он становился все то-о-ол-ще.

Терраса за окном сверкала в солнечном свете, но у балюстрады была тень от раскидистого дерева, а в этой тени — накрытый к чаю стол, за которым сидела леди Констанс Кибл, читая письмо. Сэру Грегори захотелось выйти к ней. После такого пути чашка чаю не помешала бы.

Когда он вышел на террасу, слегка ковыляя, ибо натер ногу, всякий подумал бы, что он размышляет о чае, но это было не так. Недели две назад он обручился, и размышлял о своей невесте Глории Солт. Если кто-нибудь умилится, мы заметим, что мысли его были горьки. Он едва ли не жалел, что, сраженный ее сверкающей красотой, произнес: «Вот что, как вы насчет, а?» Мы бы не сказали, что за эти дни он прозрел, но кое-какие стороны ее характера заметно охладили его чувства.

Завидев его, леди Констанс опустила одно из писем, которые пришли к ней с дневной почтой, и приветливо улыбнулась. В отличие от своих братьев, Кларенса и Галахада, она любила сэра Грегори.

— Как я рада вас видеть! — сказала она. — Что-то я не слышала машины.

Сэр Грегори объяснил, что пришел пешком, и леди Констанс удивилась:

— Боже мой! Вы очень устали?

— Отдохнул бы, ничего не скажу. Натер ногу, там пузырь.

— Ах Господи! Придете домой, проткните.

— Хорошо.

— Раскаленной иглой.

— Спасибо.

— Только не булавкой! А пока — выпейте чаю. Пончик?

Сэр Грегори посмотрел на пончик странным, печальным взглядом и положил его на блюдо. Леди Констанс снова взяла письмо.

— От Глории, — сообщила она.

— А! — сдержанно отозвался сэр Грегори.

— Послезавтра она сюда заедет. С секретарем все улажено.

— Э?

— Для Кларенса. Помните, вы собирались позвонить ей, чтобы она подыскала ему секретаря?

— О! Значит, подыскала? Прекрасно.

Если бы с ними был лорд Эмсворт, он бы этого не сказал. Конни вечно приманивала в замок жутких людей в очках, истинное мучение, но сейчас их давно не было, и он надеялся, что опасность миновала.

— Она его знает. Самый подходящий человек.

И это бы сразило несчастного графа, который именно и не хотел, чтобы им управляли подходящие люди.

— Кларенс такой беспомощный, за ним надо присматривать. Как мило, что Глория это вспомнила. Прелестная девушка!

— А? — снова сказал сэр Грегори с прежней сдержанностью.

— Такая спортивная, такая цельная. Я просто восхищаюсь. Как эти теннисные соревнования?

Сэр Грегори молчал. Он смотрел на пончик, тяжело вздыхая. Проследив за его взглядом, леди Констанс обратилась в удивленную хозяйку.

— Вы ничего не едите! Вам не нравятся пончики?

Звук, который вырвался из самых глубин баронета, нельзя назвать вздохом. То был стон, примерно такой, какой издает на костре индеец.

— Нравятся, — глубоким, дрожащим голосом сказал он. — Глория не разрешает.

— Глория? Не понимаю!..

Как спартанский мальчик с лисой, сэр Грегори скрывал свою боль от мира, опасаясь насмешек. Изнурять себя в угоду женской прихоти и впрямь смешно. Но сейчас он больше не мог — он просто бы лопнул, если бы не доверился доброму другу.

— Глория, — сказал он, — считает, что я толстый. Если я не похудею, она расторгнет помолвку. Она говорит, что не будет стоять у алтаря с таким… ну, в общем, с полным человеком. Вы же знаете этих спортивных девушек! Им подавай тренированных. Очень глупо. Я ей говорю: «Да что вы, я же не спортсмен!» — и все впустую. Пока я похож на воздушный шар — это ее слова, — она за меня не выйдет. Посмеяться она любит, но всему есть предел. Так и сказала.

— О Господи!

Изливать душу приятно. Сэру Грегори стало легче. Хозяйка в ужасе смотрела на него, как бы приговаривая «Ах!» или «О!», и на него снизошла та легкость речи, которая так помогла Отелло в похожей ситуации.

— Ни масла, — продолжал он, — ни сахара, ни хлеба, ни супа, ни соуса, ни спиртного, что там — картошку есть нельзя. Это не все. Она составила список ужасных упражнений. Утром — быстро встать. Глубоко вздохнуть. Коснуться ножных пальцев. Легкий завтрак. Прогулка. Легкий полдник. Опять прогулка — сейчас я ее и совершаю, ногу натер… Зачем вас утомлять? — спохватился сэр Грегори, собрав все свое мужество. — Да, я в аду, что поделаешь… Нет-нет, вторую чашку нельзя!

Тяжело поднявшись, он заковылял по террасе, вспоминая о новой свинье. Какая ирония судьбы! — думал он; ему надо худеть, ей — толстеть. Почему у свиней — один закон, у людей — другой?

Так шел он и размышлял, радуясь тому, что теперь идти не в гору, а под гору, когда услышал властный, звонкий оклик и, обернувшись, увидел Галли Трипвуда.

Галли был серьезен и суров.

— Минутку, Парслоу! — сказал он.

Сэр Грегори выпрямился во все свои шесть футов с лишним. Даже в буйные дни прошлого он не любил Галли Трипвуда, а более поздний опыт никак не способствовал прекрасной дружбе.

— Мне не о чем с вами говорить, — ответил он. Из монокля вырвалось пламя.

— Ах не о чем? А мне есть о чем. Именно такие, как вы, довели до ручки и Содом с Гоморрой, и Римскую империю. Что это за штуки с новой свиньей?

— В чем дело?

— Кларенс говорит, вы ее привезли из Кента.

— Ну и что?

— Это нечестно.

— Это законно. Покажите мне, где это запретили.

— Есть кое-что повыше закона, юный Парслоу. Есть нравственность.

— Что?

— Так я и думал, не слышали. Хорошо, замнем. Значит, вы хотите послать вашу Королеву на выставку?

— Уже записал.

— Понятно, понятно… А теперь ваш утлый разум измышляет козни. Готовы на подлость, как в былые дни.

— О чем вы говорите?

— Вот как, о чем? — Галли горько и коротко засмеялся. — Не могли бы вы, Парслоу, припомнить один вечер на Госситер-стрит? Мы были молоды, и по глупости я согласился, чтобы мой пес Кнут вступил в бой с вашим Банджо. Когда все было готово, пошли за Кнутом — и что же? Он спал в углу, набитый едой, как олдермен. Я звал его и свистал: «Кнут! Кнутик!» — но нет. Никакого ответа. А почему? Потому что вы отозвали его в сторонку и накормили бифштексами выше уровня моря.

— Ничего подобного!

— Доказать я не могу, но знаю точно. Я его понюхал. Одно слово — небольшой ресторан в летнюю ночь. Приговор истории ясен. Кому же еще, как не вам? Вы шли на все ради своих низких целей, шли — и сейчас идете. Вот мы стоим, а вы думаете: «Как мне устранить Императрицу?» Да-да, так и думаете! Помню, я сказал Кларенсу: «Кларенс, я знаю этого Парслоу лет тридцать и торжественно заявляю, что если бы его бабушка собиралась участвовать в соревнованиях по классу жирных свиней, но не под его флагом, он бы не колеблясь подмешал ей в корм что угодно». Что ж, разрешите напомнить: в игре участвуют двое. Вы травите нашу свинью — мы травим вашу. На одну отравленную картофелину для Императрицы мы ответим шестью для Королевы. Доброго пути, юный Парслоу. — И Галли пошел к замку.

Сэр Грегори, хватавший ртом воздух, обрел дар речи:

— Эй!

— Да?

— Вернитесь!

— Кто, я? Абсолютно незачем, дорогой мой, — отвечал Галли, продвигаясь к террасе.

Увидев его, леди Констанс подняла от чашки свой аристократический нос.

— А, это ты? — сказала она, ничуть не скрывая, что по-прежнему видит в этом брате пятно на их гербе. — Я думала, это сэр Грегори. Ты его видел?

— Парслоу? Да. Отковылял к себе.

— Что значит «отковылял»?

— Ну, отковылял.

— Вероятно, ты хочешь сказать, что сэр Грегори хромает? Он натер ногу. Мне надо с ним поговорить. Что ж, позвоню. Хочешь чаю?

— Не пью, спасибо.

— Чего же ты тогда хочешь?

— Поговорить с тобой, Констанс. Серьезно поговорить об этой твоей Монике. Нечего сказать, навязала Кларенсу какую-то хоккеистку! Мы с ним потолковали и пришли к выводу, что ее придется уволить. Самое время взять за сиденье штанов и выбросить во тьму внешнюю. Да просто быть не может, чтобы ты решилась предстать перед судом истории как женщина, ради всяких Моник помешавшая Императрице достичь небывалого триумфа. Подумай сама, третий раз — премия на этой выставке! Тут нужен свинарь из свинарей, высочайшее искусство. Не спорь. Я сказал.

Неприятно, когда тебя пугают. У Джерри Вейла есть сцена, где к герою посреди улицы подходит некий субъект и шипит ему в ухо: «Эй, вы! Сматывайтесь, а то хуже будет», — а герой выводит из этого, что Луи Черный Ус со своей шайкой прознал про его разыскания, связанные с убийством человека в зеленой шляпе, и, при всем мужестве, пугается, точнее — «по его спинному хребту пробежал холодок страха».

Именно это случилось со спинным хребтом сэра Грегори. Встреча с Галли его потрясла. Да, тот говорил лишь об ответных мерах, первым он не начнет, но несчастный баронет был не так прост. «Ответные меры, ха-ха-ха!» — думал он, прекрасно зная, что Галли Трипвуд не станет дожидаться противника.

Вернувшись домой, сэр Грегори сел в кресло и разулся, а потом позвонил и попросил дворецкого вызвать к нему Джорджа Сирила Бурбона. Через некоторое время в комнату вплыл нелегкий запах, а за ним и свинарь.

Джордж Сирил был тощ, высок, рыж, а главное — косоглаз; и мы поймем сэра Грегори, который не смотрел на него.

Но что такое красота? Правильно, суета сует. Ко всему прочему Джорджу Сирилу перебили нос во время политической дискуссии; но когда нанимаешь свинаря, не это важно. То, чего Бурбон не знал о свиньях, уместилось бы на открытке от Моди Монтроз.

Напряженно и нервно сэр Грегори пересказал беседу с Галли, немного выделив отравленную картошку, а свинарь выслушал его с благородной важностью.

— Вот, — закончил сэр Грегори. — Что будем делать?

Джордж Сирил любил иногда прибегнуть к правильной речи.

— Собственно говоря, сэр, — сказал он, — этот… обдурит нас в два счета.

Вероятно, тут бы надо заметить: «Осторожней в выражениях!» — но существительное показалось баронету исключительно точным. В мыслях он заходил и дальше — да,…, но еще и ***, и даже!!!

— Я и сам так думаю, — согласился он. — Остается одно, Бурбон, — крайняя осторожность.

— Ясно, сэр.

— Ни минуты отдыха!

— То-то и оно, сэр. Гунны у ворот.

— Кто?

— Гунны, сэр. У ворот, — отвечал Джордж Сирил, ходивший когда-то в воскресную школу. — Или мидяне. Те рыщут.

Сэр Грегори это обдумал.

— Так. Понятно. Мидяне, вы говорите?

— Да, сэр. Мидяне. Орды мидян, сэр. Круши их, гони из Святой земли!

— Ага, ага. Я как раз хотел предложить. Есть у вас ружье?

— Нету, сэр.

— Я вам дам. Не расставайтесь с ним, а в случае чего… Нет, убивать никого не надо. Увидите ночью… я не называю имен… что вам мешает выстрелить ему в зад?

— Ничего не мешает, сэр, — добродушно согласился Джордж Сирил.

— Сам напросился, в конце концов.

— То-то и оно, сэр. Из двух стволов сразу.

Беседа шла так успешно, сеньор и вассал были так едины, что внезапная мысль посетила его, и он ее выразил, как может выразить человек, которого невеста посадила на диету. Страдать легче вдвоем.

— Да, — сказал он, — и еще одно. С этой минуты — никаких напитков.

— Сэр!

— Вы не расслышали? Никаких кабаков, никаких пьянок. Держите себя в руках.

Джордж Сирил Бурбон дернулся, как устрица, проглотившая дверную ручку.

— Напитки — это не пиво?

— Почему же?

— Значит, пива не пить?

— Да.

— Пива?

— Ни капли.

Джордж Сирил Бурбон открыл рот, словно собирался изрыгнуть пламя; но закрыл его.

— Хорошо, сэр, — кротко ответил он.

Сэр Грегори остро на него посмотрел.

— Да, — сказал он, — я знаю, о чем вы думаете. Вы думаете о том, что сумеете от меня ускользнуть. Нет, не сумеете. Я строго-настрого прикажу владельцам местных кабачков не обслуживать вас. Одного я не понимаю, — продолжал он, — почему вас всех тянет выпить. Вот я — ни капли в рот не беру. Хорошо, идите.

Печально и с укором поглядев на хозяина, обездоленный Бурбон вышел, а за ним — и свиной запах (не весь). Через несколько минут позвонила леди Констанс.

— Матчингем, восемь тридцать?

— Да.

— Сэр Грегори?

— Да.

— Вы дома?

— Да.

— Нога болит?

— Да.

— Я вам сказала, чтобы прокололи?

— Да.

— Иголкой. Не булавкой. Видимо, они медные, хотя вообще и не скажешь. Но я звоню не поэтому. Понимаете, Глория… Понимаете, этот режим… Понимаете, упражнения…

Сэр Грегори ответил, что понимает.

— Это вредно в ваши годы.

Сэр Грегори собирался спросить, на что она намекает, но не успел. Как многих женщин, говорящих по телефону, леди Констанс не мог перебить никто.

— Думать больно, как вы все это терпите. В ваши годы нужно много есть, а то заболеете. Один наш родственник, из хемпширских Уилберфорсов, делал утром гимнастику, трогал эти пальцы, и — пожалуйста, приступ. Не знаю, как я забыла, — во вчерашней газете есть реклама нового средства. Вы не слышали? Врачи рекомендуют, такие пилюльки, сбавляют вес. Называются «Грация». Да, Руперт Уилберфорс, троюродный брат или четвероюродный, жена из девонширских Фэрбенксов. Немолодой человек, ваших лет примерно. Начал толстеть, понимаете, а какой-то друг уговорил его трогать эти пальцы. Пятьдесят раз. На третье утро — завтрак, а его нет и нет. Пошли к нему, он лежит на ковре и страшно стонет. Сердце зацепилось за печень. Значит, «Грация». Есть в маленьких склянках, есть — в больших. Попробуйте, очень вас прошу. Я видела эти склянки у Булстрода, в Маркет-Бландинге. Такое совпадение, тоже вчера. Как это часто бывает! Вы не заметили? То есть что-нибудь увидишь — и сразу опять увидишь. О, Кларенс! Это я Кларенсу, сэр Грегори. Он как раз вошел, что-то блеет. Что тебе нужно, Кларенс? Что-что? Телефон, сэр Грегори, я прощаюсь. До свидания. Значит, «Грация». Не забудете? Лучше купите большую. Это экономней.

Оторвав трубку от измученного уха, сэр Грегори повесил ее. Когда тишина, словно компресс, подлечила увечья, он стал думать о том, как ужасны женщины, особенно у телефона. По-видимому, он действует на них как наркотик. Возьмем, к примеру, Конни Кибл. Приятная, разумная женщина, вполне прилично разговаривает, но пусти ее к телефону — гыр-гыр-гыр, гыр-гыр-гыр, и все зря.

Однако он тут же подумал: так ли бессмысленна была ее речь? Почти все мужчины в таких ситуациях разрешают себе отвлечься, но подсознание что-то впитало. Из его глубин всплыло слово «Грация», а там — и занимательные вести об этом снадобье.

Сэр Грегори не додумался до того, чтобы обойти диету; но сейчас такой выход все больше нравился ему. Подумать только: сидишь, принимаешь эту «Грацию» и ешь что хочешь!

Однако прежде чем ее принять, ее надо иметь, а чувствительному сэру Грегори не хотелось идти в аптеку. Он боялся удивленного взгляда и подавленного (а то и не подавленного) смешка.

Что же делать?

— Ха! — воскликнул сэр Грегори во внезапном озарении и вызвал Бинстеда.

О дворецком мы уже слышали — именно он воспламенил посетителей «Герба», предложив пять против одного, когда речь зашла о свиньях. Мы слышали о нем, и тем интересней будет его увидеть.

Однако, взглянув на него, мы разочаруемся. Бинстед был из тех незрелых, но дерзких людей, которые, в сущности, и не дворецкие, а увенчанные славой лакеи. Размеренную величавость Биджа он заменял прытью и наглостью. Если мы скажем, что он нередко перекидывался в карты с Джорджем Сирилом, мало того — позволял таким отбросам называть себя «Бинс», вам станет ясно все.

— Сэр? — сказал этот дерзкий выскочка.

Хозяин его покашлял. Даже сейчас ему было нелегко.

— Э, Бинстед… — начал он. — Вы слышали про «Грацию»?

— Нет, сэр.

— Такое лекарство. Врачи рекомендуют. Моя троюродная сестра… из хемпширских Уилберфорсов… просила ей купить. Позвоните Булстроду, закажите полдюжины банок.

— Слушаюсь, сэр.

— Больших, — прибавил сэр Грегори.

Достопочтенный Галахад Трипвуд был озабочен, вставая из-за чайного стола, и не повеселел, когда шел по коридору к комнате Биджа. Борьба воль кончилась вничью. Если говорить с сестрой, как строгий дядюшка, всегда может случиться, что она заговорит, как строгая тетушка. Так и случилось, а потому Галли решил потолковать с самым умным из дворецких Шропшира.

Однако он нашел только Пенни. Написав письмо, она шла к своему лучшему другу. Младшая дочь Доналдсона Собачья Радость сразу по приезде нашла родственную душу в Себастьяне Бидже.

Поджидая его, она пыталась подружиться со снегирем, который жил в клетке на столе. Пока что это ей не удалось.

— А, Галли! — сказала она. — Что говорят снегирям?

— «Здравствуй, снегирь», должно быть.

— Нет, чтобы он засвиристел.

— Чего не знаю, того не знаю. Но мне не до снегирей, хоть бы они и свиристели. Где Бидж?

— Уехал на станцию. Шофер его подвез.

— А, тьфу! Что ему там нужно?

— Почему вы сердитесь? Имеет он право развлечься!

— Нет, он на посту.

— А что такое?

— Свинья.

— При чем тут свинья?

— Да, вы же не слышали. Ушли писать это ваше письмо… Дейлу? Хейлу? Гейлу?

— Вейлу!

— Вот именно.

— Из ломширских Вейлов. Для вас он Джерри. Так что же?

— Явился Кларенс, разбитый, как шхуна «Геспер». Он только что беседовал с этим извергом — с сэром Грегори.

— А, который ходит босой! Кто он, кстати?

— Неужели вы не знаете?

— Я иностранка.

— Лучше я начну сначала.

— Пожалуйста.

Рассказывал Галли хорошо и подробно. Когда он дошел до Королевы и начал повесть о том, как, словно партизаны, будут они защищать не только упования лорда Эмсворта, но и денежные интересы Биджа, Пенни возмутилась:

— Ничего себе фрукт, этот Парслоу.

— Фрукт и овощ. Всегда таким был. Напомните, чтобы я вам рассказал про мою собаку Кнута. Но это еще не самое худшее. Вы знаете Монику?

— Простите?

— Гуляя по садам и угодьям, не встречали ли вы девицу в штанах, похожую на боксера? Моника Симмонс. Кларенс доверил ей высокую честь, уход за Императрицей. До недавней поры этим занимался гномовидный, но умелый тип по фамилии Потт. Однако он выиграл в спортивную лотерею и ушел в отставку, а моя сестра Конни заставила Кларенса взять эту Монику. Когда появилась свинья Королева, мы решили, что нельзя вручать судьбу Императрицы какой-то дилетантке. Кларенс боится говорить с Конни, пошел я.

— И что же?

— Ничего. Уперлась, замкнула слух — одно слово, глухой аспид.

— Почему?

— А потому, что Конни держит эту Монику, чтобы кое-кому угодить.

— Не Парслоу?

— Именно Парслоу. Моника — его кузина.

— Ой!

— Иначе не скажешь, «ой!». Казалось бы, хватит того, что Парслоу плетет интриги. Но уж его кузина в нашей цитадели… Резидент врага кормит Императрицу! Дальше некуда, понимаете?

— Еще как!

— Кошмар какой-то.

— Страшный сон. Что же вы собираетесь делать?

— За этим я и пришел к Биджу. Посовещаемся. А вот и он!

Услышав тяжкую поступь любимых ног, снегирь засвиристел.

Однако Бидж, войдя, не стал вторить ему басом. Его округлое лицо скривилось от душевной боли. Поистине, именно такой же всадник, слабый, павший духом, смертельно бледный и т. п., во тьме ночной отдернул полог ложа царя Приама. Пенни очень испугалась. Жила она замкнуто и еще не видела дворецких во взвинченном состоянии.

— Бидж! — воскликнула она, искренне огорчаясь. — Что с вами? Ну-ну, расскажите!

— Бидж! — воскликнул и Галли. — Значит, вы слышали?

— Сэр?

— Что Моника — родственница Парслоу.

Лицо у Биджа дернулось вне программы.

— Сэра Грегори, мистер Галахад?

— А вы не знали?

— Даже не подозревал.

— Почему же вы пляшете свой скорбный танец?

Словно премьер-министр, объявляющий закрытое заседание, Бидж дрожащей рукой надел на клетку чехол из зеленой бязи.

— Мистер Галахад, просто боюсь сказать.

— Что именно?

— Не могу, боюсь.

— Валяйте, Бидж, — вмешалась Пенни. — Отложите свой припадок.

Бидж неверными шагами направился к шкафу.

— Простите, мистер Галахад, мне лучше немного выпить.

— И мне, — заметил Галли.

— Равно как и мне, — сказала Пенни. — Наливайте полнее, Бидж.

Бидж налил до самых краев все три бокала и до того пал духом, что выпил свой сразу, хотя обычно смаковал драгоценную влагу, сколько мог.

Портвейн сделал свое дело — дворецкий заговорил:

— Сэр… И вы, мисс…

— Еще один, — предложила Пенни.

— Спасибо, мисс. Выпейте и вы, мистер Галахад, а то вы очень испугаетесь.

— Один человек, Джерри Вейл, — снова вмешалась Пенни, — начинает так романы. До двадцатой страницы не поймешь, в чем дело. Называется «нагнать напряжения».

— Пейте, Бидж, и говорите. Ясно? Мне бы не хотелось дать вам в глаз.

— Хорошо, мистер Галахад.

Собрав все свои силы, дворецкий начал:

— Сейчас я был на станции, ездил за покупками. Может быть, вы заметили, что я немного потолстел. Сидячая жизнь…

— Бидж!

— Ничего, — еще раз вмешалась Пенни. — Метод Вейла. Нам же будет интересней. Ну-ну! Вы прекрасно рассказываете.

— Спасибо, мисс. Так вот, излишний вес немного беспокоил меня, а тут я увидел в газете рекламу нового средства. Его рекомендуют самые лучшие врачи. Естественно, я решил зайти в аптеку и купить скляночку. Не совсем приятно, да, помощник Булстрода на меня посмотрел и хмыкнул, но я приготовился к испытаниям. Тот же помощник вручил мне склянку, предварительно обернув ее бумагой, и заклеил розовым сургучом.

— Бидж, я вас предупреждал!

— Спокойно, Галли. Ну и что тут такого?

Бидж снова дернулся.

— Простите за выражение, мисс, вы еще ни черта не знаете.

— Что ж, Бидж, обращаюсь в слух.

— Спасибо, мисс.

Бидж закрыл на секунду глаза, словно молил о силе.

— Не успел я заплатить и получить сдачу, как зазвонил телефон. Помощник взял трубку.

— А из нее выпало мертвое тело?

— Простите, мисс?

— Это вы простите. Цитирую Джерри Вейла. Сейчас на сцене — вы. Что случилось?

— Помощник сказал, если не ошибаюсь, «Алло» и «Да-да», из чего я вывел, что он беседует с представителем среднего класса, который иногда называют «мещанством». Повесив трубку, он обернулся ко мне и заметил: «Вот совпадение, мистер Бидж! Одно к одному, это Херберт Бинстед. А что ему нужно? Шесть бутылок «Грации». Больших, заметьте».

Теперь дернулся Галли, словно его укусил за ногу какой-нибудь баронет.

— Что?!

— Вот так, мистер Галахад.

— Бинстед заказал ваше средство?

— Да, мистер Галахад.

— Господи!

Пенни растерянно смотрела то на одного, то на другого.

— Ну и что? Может быть, он — самый лучший врач.

— Херберт Бинстед — дворецкий сэра Грегори, — могильным голосом проговорил Галли. — Если вы думаете, что он решил похудеть, пересмотрите свои взгляды. Он тощ, как селедка. Все ясно. Парслоу ему поручил передать эту «Грацию», скажем так, сообщнице Симмонс, которая и всыпет ее в корм Императрице. Правильно, Бидж?

— Видимо, да, мистер Галахад. Я и сам так подумал.

Воцарилось то тяжкое молчание, которое воцаряется, когда хорошие люди видят, что пора перейти к делу, и не знают к какому.

Но Галахад Трипвуд долго бездействовать не мог. Разум, отточенный годами общения с членами клуба «Пеликан», не пребывает долго в растерянности.

— Что ж, — сказал Галли, — первый ход сделан. Обдумаем следующие.

— Какие? — спросила Пенни. — Наверное, надо следить за этой Моникой, но как? Не поселиться же там!

— Вот именно. Значит, надо нанять человека, который по роду занятий следит за преступниками. Вы слышали о сыскном бюро Дигби?

Бидж встрепенулся, оба подбородка задрожали.

— Моди, мистер Галахад?

— Она самая, миссис Дигби.

— Миссис Стаббз, сэр. Дигби — прежний владелец. Но…

— Да?

— Разве можно пригласить ее в замок? Она… такая… Насколько я помню, она — вылитая Мэй Уэст.

— Именно, сэр. Я об этом и говорю.

— Не понял, Бидж.

— Подумайте о леди Констанс, сэр. Понравится ли ей, что вы пригласили частного сыщика, который похож на кинозвезду?

— Я и не приглашу.

— Как же так, сэр? Вроде бы вы говорили…

— Когда к нам в замок гостья прибывает, и рыцари подъемный мост опустят, и слуги распахнут пред ней ворота… Это не сыщица, а миссис Бенбери, давний друг вашего отца, Пенни. Конечно, вы ее не забыли?

— Вы — гений, Галли!

— Приходится, когда всякие Парслоу ищут, кого бы сожрать. Кстати, Бидж, ни слова лорду Эмсворту. Мы не хотим его огорчить. Кроме того, мы не хотим, чтобы он все выдал за десять минут. Прекрасный человек мой брат, но плохой конспиратор. Вы меня поняли?

— Конечно, мистер Галахад.

— Еще бы!

— Молодец. Рисковать нельзя, слишком много поставлено на карту. Мой брат, да и вы сами, Бидж, зависите от Императрицы. Звоните ей немедленно.

— У нее есть телефон? — удивилась Пенни, хотя ждала многого от Свиньи свиней.

Галли нахмурился.

— Я имею в виду Моди Бидж Монтроз Дигби Стаббз Бенбери. Свяжитесь-ка с ней немедленно. Пусть берет зубную щетку, увеличительное стекло и едет.

— Хорошо, мистер Галахад.

— Подчеркните достоинства наших мест и заметьте к слову, что ждет ее не только любящий дядя, но и давний почитатель.

— Да, мистер Галахад.

— А я пока что сообщу леди Констанс, что по настоянию мисс Пенни пригласил к нам миссис Бенбери. Возражений я не предвижу, но если они будут, я раздавлю сестру, как гусеницу.

— Вы давите гусениц? — заинтересовалась Пенни.

— Непрерывно, — отвечал Галли и вышел, а через несколько минут вернулся.

— Все в порядке, — сказал он. — Кивала, как овечка. По-видимому, Пенни, она очень уважает вашего отца за его неправедное богатство. Что ж, предварительные работы закончены, пора выпить портвейна. Как вы, Пенни?

— С превеликой охотой.

— Вы, Бидж?

— Спасибо, мистер Галахад. Капелька вина меня поддержит.

— Тогда — наливайте. А если вы подумаете при этом, что ни тучи, ни ветер, ни грозы, ни гром абсолютно ничего не могут, когда вы вручили свою судьбу Галахаду Трипвуду, вы не ошибетесь.

Глава 3

Хотя в нашем двадцатом веке принято презирать технику со всеми ее штуками и трюками, сохраняющими время и силы, а вздыхать — по тем временам, когда жизнь была проще, в штуках и трюках тоже что-то есть.

Если бы Пенни Доналдсон была дочерью фараона и при этом захотела связаться с возлюбленным, ей бы пришлось исписать длинный папирус всякими зверюшками и послать его с нубийским невольником, а уж через сколько времени Джерри Вейл его получил бы, сказать нельзя, ибо невольники эти спешили лишь в тех случаях, когда за ними кто-нибудь бежал и колол их острой палочкой. В двадцатом же веке она послала телеграмму, и через два часа в скромной квартире на Баттерси-Парк-роуд оказалась весть о том, что Пенни приедет завтра.

Внезапная радость действует на разных людей по-разному. Одни смеются и поют; другие скачут; третьи делают добро собакам. Джерри Вейл сел к столу и стал писать детектив о нью-йоркском сыщике, который пил виски, пленял женщин и имел дело с существами по имени Билли Бык, Орел Орло или Красотка Кэрри.

Через сутки, когда он его кончал — ибо детективные рассказы мыслей не требуют и пишутся быстро, — телефонный звонок прервал его посередине фразы.

В телефонных звонках всегда есть и вызов, и тайна. Она это, думаем мы, или какой-нибудь Эд, который, стремясь к Чарли, ошибся номером? Джерри любил поболтать с чужими людьми, но все же надеялся, что на сей раз это Пенни.

— Алло, — сказал он, на всякий случай — с чувством.

— Алло, Джерри. Это Глория.

— Хм?

— Глория Солт, кретин, — сказал женский голос.

Было время, когда сердце его подпрыгнуло бы при звуках этого имени. Когда-то Глорию и Джерри связывала нежная дружба, которая стала бы еще нежней, если бы прекрасная дама не обладала здравомыслием, удерживающим от союза с молодыми людьми, богатыми одним лишь очарованием. При всем различии между мисс Солт и мистером Доналдсоном они одинаково относились к неимущим поклонникам.

Подобно Королеве фей в «Иоланте», Глория здравым смыслом погасила золотой огонь любви. У Джерри от этого огня остались только угли, но дружба не угасла, и время от времени молодые люди играли в гольф или ходили в ресторан. Знаете, такие простые, приятельские отношения, без всяких этих сантиментов.

— Привет! — сердечно откликнулся Джерри. — Давно тебя не слышал. Что делаешь?

— То и се. Теннис там, гольф, бассейн, лошади… Вот, замуж выхожу.

Джерри это понравилось.

— Молодец, молодец. Люблю, когда люди остепеняются. Кто же он? Орел Орло?

— Прости?

— Ты прости. Оговорка. Я хотел сказать, лорд Воспер?

Глория Солт секунды две помолчала, потом заговорила неприятным, металлическим голосом:

— Нет уж, спасибо, не лорд Воспер. Я не выйду ни за какого Воспера ради умирающей бабушки. Если я окажусь с ним в церкви и священник спросит: «Ну как, Глория? Согласна?» — я отвечу: «Ты что! На похороны — приду, а если ты говоришь о браке, то запомни, дорогой пастырь, что я охотней умру в болоте». За Орло Воспера! Ну, знаешь!

Джерри почуял трагедию. Почуял он и тайну. Как и весь их круг, он полагал, что свадьба этих двоих — дело времени. Орло и Глорию вечно «видели вместе» то в Каннах, то в Аскоте, то на каком-нибудь турнире. Слышать такое от Глории Солт было так же странно, как если бы Орест бранил Пилада или Макс — Морица.

— Вот тебе и на! А я думал…

— Возможно. Тем не менее дела обстоят именно так. Никакого Воспера я не знаю, а скоро выхожу за сэра Грегори Парслоу. Матчингем-Холл, Матчингем, графство Шропшир.

— Что же случилось?

— Долго рассказывать. Увидимся — узнаешь. Кстати, увидимся сегодня, будем ужинать у Марио.

— Ужинать? Сегодня?

— Вот именно. Ты что, глохнешь от старости?

Джерри не глох, но растерялся, как растерялся бы на его месте самый заправский ягненок. Сегодня он ужинал с Пенни и считал минуты, изучал рубашки, выбирал белый галстук, заботился о том, чтобы башмаки и цилиндр блестели, как им положено, — словом, готовился к неожиданной встрече, думая о том, что будет сидеть в «Савое» с единственной на свете девушкой, смотреть ей в глаза, держать ее маленькую ручку. Как же не растеряться, если совсем другая девушка приглашает тебя к Марио?

— Нет, послушай, — сказал Джерри. — Сегодня я не могу. Давай завтра.

— Завтра я не могу. Уезжаю. Думаешь, я тебя позвала для удовольствия? Я помочь хочу. Ты мне как-то говорил, что тебе нужны две тысячи фунтов, чтобы основать сумасшедший дом. Так?

Джерри не назвал бы свой санаторий сумасшедшим домом, но сейчас было не до объяснений. Он охнул, комната перед ним медленно поплыла.

— Неужели ты…

— Да, я помогу тебе их раздобыть.

— Глория, ты просто чудо! О, женщина, ангел-хранитель! Да… Расскажи подробней.

— Вечером. По телефону все не расскажешь. Ровно в восемь — у Марио. А я пока что оденусь. Если не одеться, посадят на балкон, а я для этого слишком горда. Есть у тебя манишка и манжеты?

— Глория, постой…

— Все, пока, спешу. Надо тут встретиться насчет ракетки.

Наблюдатель, проникший в квартиру двадцать три, увидел бы, как выглядит человек на распутье. Повесив трубку, Джерри Анструтер Вейл долго боролся с собой, совершенно не понимая, что же ему делать.

Мысль о том, чтобы не ужинать с Пенни, не держать ее маленькую ручку, не смотреть ей в глаза, была ему отвратительна. Но если Глория подскажет, как раздобыть эти две тысячи, не безумно ли упускать такой шанс?

Прошли века, прежде чем он решил, что это безумно, и, тяжко поднявшись, стал перелистывать телефонную книгу. Пенни сказала, что остановится у какой-то леди Гарленд, и она тут была, на букву «Г». Подошел, видимо, дворецкий.

— Вы не могли бы попросить мисс Доналдсон?

Дворецкий не мог. Пенни, по всей вероятности, ушла на пример. На что? А, на примерку! Да-да, понятно. Вы не могли бы сказать, когда она будет? Не могли бы? Тогда не передадите ли ей, что мистер Вейл очень огорчен. Он никак не может с ней встретиться, важные дела.

— Дела, сэр?

— Именно. Важное деловое свидание.

— Хорошо, сэр.

Опустив трубку, Джерри сел в кресло, живо ощущая, как бесы рвут его душу в клочья раскаленными щипцами.

А на Гросвенор-сквер, где жила леди Дора, вдова сэра Эверарда Гарленда, сестра ее, леди Констанс, тоже не радовалась. Джерри позвонил как раз тогда, когда Риггз, дворецкий, принес им с лордом Воспером чай.

Ответы его ей не понравились. «Сэр», говорил дворецкий, указывая на то, что таинственный незнакомец — мужчина, а никто не мог узнать, что Пенни в Лондоне, кроме как от нее самой. Если же она ему сообщила, что же это такое?

— Что это такое, Риггз?

— Некий мистер Вейл, миледи. Не может встретиться с мисс Доналдсон.

«Воспитание» — не пустое слово. «Леди не выдают своих чувств», — говорила гувернантка; и максима эта вела леди Констанс через всю жизнь. Там, где невоспитанная женщина просто перевернулась бы, возможно, вскрикнув при этом: «А черт!» — настоящая леди едва заметно дрожит.

— Ах вон что! Спасибо, Риггз.

Она взяла пирожок с вареньем, выпавший из ее пальцев, и съела его в забытьи. Открытие ошеломило ее. Итак, Пенелопа Доналдсон — отпетый мошенник, как выразился бы Галли, а если верить ему, это самый худший род мошенников. Леди Констанс с облегчением вспомнила, что завтра вечером они будут в Бландингском замке, далеко от всяких Вейлов, — и ощутила, какая это тихая заводь, какая обитель покоя. Чего там только нет! Дивный пейзаж, дух старины, а главное — ни единого Вейла на много миль вокруг.

Когда такие девушки, как Глория Солт, говорят, что оденутся к ужину, они употребляют слово «одеться» в самом глубоком и полном смысле, предуведомляя тех, кто окажется в salle a manger[8], чтобы они припасли темные очки. Джерри, поджидавший в вестибюле, просто оторопел, когда в восемь часов двадцать минут вращающиеся двери впустили блистательное видение. Поскольку он встречался с Глорией за завтраком (вторым) и на поле для гольфа, он не знал, как она сверкнет за ужином.

Глория Солт была высокой, стройной и умопомрачительно модной. Хотя она прекрасно играла и в гольф, и в теннис, походила она скорей всего на нильскую змейку. Мы бы поняли нервного джентльмена, если бы перед ужином он не знал, что ей предложить — аспида или коктейль.

И в том и в другом случае он бы ошибся. Аспида она бы отклонила, как отклонила коктейль, предложенный Джерри.

— Никогда не пью. Не пойму, как вы все это пьете. Так я и сказала моему будущему повелителю: «Ни джина, ни виски». Кроме того, диета и упражнения. А то кажется, что я выхожу за двоих сразу.

— А он что?

— Юмор — признал, сатиру — не очень.

— Солидный.

Джерри умел приступить прямо к делу, но если угощаешь леди, надо быть вежливым. Нельзя говорить о делах за семгой. Кроме того, ему хотелось узнать, что случилось, почему Глория поссорилась с Орло, лордом Воспером. Джерри знал его с детства, любил, а потому — огорчался.

— Не то что Оспа.

— Какая оспа?

— Это от «Воспер». Я учился с ним в школе.

— Да? А ты его бил?

— Конечно, нет. Я любил его, как брата.

— Большая потеря, — заметила Глория. — Если бы Орло Воспера били по два раза в день, когда формировалась его личность, он бы не стал такой гнидой.

— Ты можешь назвать его гнидой?

— Назвала, прямо в лицо.

— Когда?

— На корте, и еще раз, когда мы входили в клуб. Да, и в раздевалке, уже без него. Там мужчины отдельно. Гнида из гнид, сказала я, абсолютный чемпион. И вернула кольцо.

— О, вы были помолвлены?

— Все ошибаются.

— Я ничего не видел в газетах.

— Мы собирались объявить перед турниром.

— Чем же он заслужил твою немилость?

— Сейчас расскажу. Мы играли смешанными парами. Да, я была немного не в форме, но это не причина после первого сета врываться на мою часть корта и играть за меня, словно я — старушка с артритом, которая научилась теннису на прошлой неделе по почте. Играет и кричит: «Мяч, мяч!» А где же я? Сжалась в уголке? Шепчу ему: «Мой Герой?» Нет уж, прости. Я ему сказала, чтобы немедленно убрался, а то мозги вышибу, если они у него есть. Он немного поутих, играл за себя, но всякий раз как я промажу — разве можно не мазать после таких испытаний? — он поднимал брови и говорил: «Ах, ах». Когда все кончилось и мы проиграли со счетом два — шесть, три — шесть, он пожалел, что я ему не уступила. Вот тут я и взорвалась. Потом обручилась с Грегори Парслоу.

Джерри пощелкал языком, а когда Глория спросила, не подгоняет ли он лошадь таким неприятным звуком, ответил, что ее повесть очень огорчила его. Так оно и было. Никто не любит, когда его старые друзья ссорятся. Он привязался к Орло Восперу еще тогда, когда они метали друг в друга бумажные дротики, обмоченные в чернила, а к Глории Солт испытывал ту нежность, с которой мы относимся к женщинам, не вышедшим за нас замуж.

— Оспа об этом слышал?

— Вероятно. Это было в «Таймс».

— Страдал, наверное.

— Надеюсь.

— Где он сейчас?

— Кто его знает. И ради Бога, хватит о нем! Я думала, тебе интересно, что я хочу предложить. А ты ни о чем не спрашиваешь.

Джерри опять огорчился, теперь — от того, что она превратно истолковала его благородную сдержанность.

— Мне интересно. Я не хотел тебя торопить. А то бы ты подумала, я из-за этого с тобой ужинаю.

— Из-за чего-то еще?

— Конечно.

— С виду не скажешь.

— Понимаешь, я собирался встретиться с… другим человеком. Пришлось отменить, неудобно как-то.

— Точнее, с девушкой.

Слово это не очень подходило к прекраснейшей из смертных, но Джерри перетерпел.

— Ну да.

Участливо глядя на него, Глория перегнулась через столик и погладила его по щеке.

— Прости, Джерри. Не знала. Значит, ты влюбился. Да-да, сама вижу, ты так таращишься. Когда же это случилось?

— Недавно. Я был в Нью-Йорке, а с ней мы плыли сюда.

— Когда вы поженитесь?

— Никогда, если я не раздобуду две тысячи.

— Вот как? А книги денег не приносят?

— Не так много.

— Ага… Прости, что я тебе помешала, но завтра я уезжаю в Шропшир. Буду гостить в Бландингском замке.

— В Бландингском замке?!

— Ты там бывал?

Джерри заколебался. Надо ли называть Пенни? Скорее, нет, решил он. Чем меньше народу знает, тем лучше.

— Я о нем слышал, — сказал он. — Красивые места.

— Да, говорят. Совсем недалеко живет мой Грегори, мили две, так что будем с ним видеться. Наверное, потому леди Констанс меня и пригласила. Ладно, заучи слова «Бландингский замок», в них — вся суть. Подхожу к ней.

Официант принес ростбиф, и Глория отрезала себе прозрачный кусочек. Джерри взял два куска с картошкой, на что Глория заметила, что давняя любовь к этому гарниру сделала сэра Грегори таким, каков он сейчас, если о нем вообще можно говорить в единственном числе.

— На чем мы остановились? — спросила она, когда официант ушел.

— Ты подходила к самой сути.

— Правильно. Подходила. Ну вот и суть, слушай получше, она тебе очень понравится.

Глория съела брюссельскую капустку, тем и хорошую, что от нее не потолстеешь, сколько ее ни ешь, а значит — не уподобишься сэру Грегори Парслоу.

— Не знаю, какая флора в этом замке, — сказала Глория. — Наверное, прекрасная, а фауна состоит, среди прочих, из Кларенса, девятого графа Эмсвортского, и сестры его, леди Констанс. Какие отношения у графа с моим женихом, я тоже не знаю, но с леди Констанс они друзья, так что, когда лорду Эмсворту понадобился новый секретарь, она спросила соседа. Он позвонил мне, справившись, конечно, не причинит ли мне это хлопот. «Что вы, мой повелитель! — сказала я. — Собственно, я знаю подходящего человека». Это ты, Джерри.

Ростбиф поплыл перед изумленным писателем.

— Ты мне хочешь сказать?…

— Хочу и говорю: работа — твоя, бери ее. Сейчас ты гордо ответишь, что Вейлы не служат секретарями.

Джерри засмеялся. Какая гордость, когда можно проникнуть в замок, где живет Пенни, в парк, просто набитый всякими уголками, где они будут гулять и говорить! Он бы согласился стать там чистильщиком ножей.

— Согласен, — сказал он. — Это мне очень подходит.

— Вот и хорошо. Теперь — о том, что не все просто. Примерно год назад я встретила одного знакомого, с которым танцевала еще при Эдуарде Исповеднике. Его зовут Хьюго Кармоди. Он повел меня в кафе и рассказал про этот замок много интересного. Насколько я поняла, он был у лорда Эмсворта секретарем. Ты слушаешь?

— Еще как.

— Я это все забыла — и Хьюго, и его сагу, пока Грег не связал слова «секретарь» и «Бландинг». Тогда я решила сделать доброе дело, как герлскаут. По рассказам Хьюго, старый хрыч — я имею в виду графа — помешался на свиньях. У него премированная свинья Императрица, и он ее очень любит. В сущности, он ни о чем другом не думает. Когда Хьюго там служил, у него было много треволнений, но он буквально все мог уладить, заговорив об этой свинье. Иногда он говорил с таким блеском, что лорд Эмсворт готов был отдать ему что угодно, полцарства за свинью. Вот я и подумала: если ты подготовишься как следует, хозяин даст тебе две тысячи. Нет, ручаться тут нельзя. Старые люди очень часто привязываются к нам ровно до той поры, пока мы не попросим денег. Но сейчас дело другое, ты просто одолжишь, риска нет, твой курорт принесет кучу золота. Скажи ему по-деловому: «Лорд Эмсворт, хотите подработать? А то я могу вам помочь». Предложи проценты. У таких старичков все деньги — в государственных бумагах, по три процента, а ты эти бумаги презри и спроси: «Не хотите верных десять?» Я думаю, клюнет. Нет, я не говорю, что ты получишь чек в день приезда, к вечеру, — подожди недельку, а то и месяц, умягчи его своими познаниями. Обдумай, Джерри. Редко бывает такой шанс.

Джерри это и делал, обдумывал, а потому возразил:

— Я же ничего не знаю о свиньях!

— Можешь почитать, есть миллионы книг. Да пойди ты в Британский музей, спроси, тебе скажут. Я бы на твоем месте стала свиноведом за два дня. Неужели ты думаешь, что Хьюго что-то знал? Свиней он видел только на блюде. Когда ему грозила отставка, едва он слышал шелест ее крыльев, он бежал в библиотеку и сидел там ночь напролет. Иногда он засыпал над книгой, но о свиньях узнал все. Что может он, можешь и ты, неужели не сделаешь усилия?

По-видимому, Клеопатра, столь похожая на нее, обращалась именно так к своим воинам перед битвой при Акциуме. И, как воин, Джерри Вейл вскочил на ноги, сверкая глазами.

— Хочешь потанцевать? — спросила Глория.

Джерри задрожал.

— Хочу тебя расцеловать! — воскликнул он.

— Здесь нельзя. И вообще, мы обручены с другими.

— Ты не поняла. Это поцелуи благодарности. Так целует брат любящую сестру. Просто не знаю, что и сказать! Ты говоришь, доброе дело, как эти скауты. Сегодняшнего хватит не на день, а на два года. В общем, спасибо.

Она погладила его по щеке.

— Не за что, — сказала она. — Пойдем потанцуем.

В маленьком чистеньком домике лондонского пригорода Моди Стаббз, урожденная Бидж, курила перед сном сигарету.

К завтрашнему отъезду готово было все — вещи и волосы она уложила, кота Фредди отнесла к соседке и думала теперь о том, что сказал дядя Себастьян.

Говорил он сбивчиво, она не все поняла, хотя о замке много слышала, но главное — среди опасностей дядя упомянул некоего Парслоу.

И вот она думала, не тот ли это Табби Парслоу, которого так хорошо знала Моди Монтроз.

Глава 4

За исключением (и то сомнительным) миссис Эмили Пост, самых надменных герцогинь и покойной Корнелии, матери Гракхов, английская барменша, наученная держаться с королевским достоинством в любых обстоятельствах, поистине несравненна, когда речь идет об осанке.

Назавтра из вагона вышла не робкая Моди Стаббз, а блистательная миссис Бенбери. Иной представитель того, что называют мещанством, дрожал бы от одной мысли о лежбище аристократов, она же не утратила спокойствия и сдержанности, как не утратила бы их во львином рву или в огненной печи. Благодаря своей профессии она видела столько пэров, выброшенных за дверь ее королевства, что голубая кровь ничего для нее не значила.

Радуясь возможности возобновить былую дружбу, Галли встретил ее, и они обнялись на перроне. Потом он повел ее в «Герб Эмсвортов», не только по доброте, но и для того, чтобы подготовить получше, пока не поднялся занавес.

Когда встречаются старые друзья, они начинают с расспросов. Первый друг спрашивает второго, как там Джимми такой-то, а второй спрашивает первого — как там Билли сякой-то. Не забыты и Том — ну, этот, и Дик — ну, знаешь, и Гарри — тот самый, и, наконец, Джо — как его, который замечательно изображал дерущихся котов после третьей рюмки.

Все это уложилось в путь от станции, а теперь, в саду, попивая прославленное пиво, они перешли к главному. Такой галантный человек, как Галахад, начал, естественно, с комплимента.

— Ну, знаешь, — сказал он, глядя на Моди с искренним восхищением, — ты ни на день не постарела. Поразительно!

Да, годы и впрямь почти не коснулись прекрасной сыщицы. Возможно, она была чуть величавей, чем подобие песочных часов, которое являлось взору в «Крайтириен», он и в «Гербе Эмсвортов» хозяин, его подрастающий сын и полдюжины посетителей глядели на нее в изумлении. Когда она вышла, они только что не зааплодировали.

— Спасибо, милый, — сказала она. — Ты и сам неплохо выглядишь.

В голосе ее сквозило то удивление, которое всегда сквозило в голосах людей, встретивших Галли после долгого перерыва. Явление это входит в число извечных тайн. Летописец Бландингского замка написал когда-то, что совершенно неправедная жизнь, против всякой справедливости, сохранила Галахада в удивительной форме. Как удавалось так выглядеть человеку, чья печень должна бы находиться в кунсткамере, понять не мог никто.

Суровые слова, но оправданные. Галахад Трипвуд походил не на позор семьи, каким его считали сестры (Констанс, Дора, Гермиона и т. п.), а молодым трезвенником, который в жизни не пил ничего, кроме йогурта, пивных дрожжей и мелиссы. Сам он объяснял такой вид прилежным курением, питием и твердой верой в то, что нельзя ложиться раньше трех часов ночи.

— Да, не жалуюсь, — отвечал Галли. — Сельская жизнь…

— Наверное, ты скучаешь?

— Нет, не скажи. Дело вкуса. Бедный Рожа Биффен совершенно здесь не прижился. Помнишь Рожу? Он недавно уехал, не выдержал. Жаль, он бы нам помог. Твоему дяде, при всех его добродетелях, чего-то не хватает. Я бы его не поставил в авангарде. В таких переделках нужны дворецкие иного рода — наглые, молодые, готовые на все.

— Как поживает дядя Себастьян?

— В общем, ничего. Страдает, конечно. Темные круги под глазами — из-за тревог об Императрице. Приближается выставка, он вложил в это почти все деньги. Кстати, я тоже. Одна надежда на тебя, ты уж постарайся! Следи за девицей Симмонс, опасность сгустилась там. Дядя все тебе объяснил?

— Не очень подробно. Но главное я поняла.

— Соревнование свиней? Опасность? Род защиты?

— Да, примерно. Только кто такая миссис Бенбери? Что это значит?

— Она давний друг отца мисс Пенелопы. Мисс Пенелопа гостит в замке, отец — мистер Доналдсон, король рынка, снабжающий американских собак галетой насущной. Поэтому не подражай Кларенсу, не спрашивай: «А кто такой Доналдсон?» Кларенс. Мой брат, девятый граф Эмсвортский. Конни. Моя сестра. Леди Констанс Кибл. Главная угроза.

— Я думала, главная угроза — Парслоу.

— Под опекой Конни. Конечно, такой интриган, как Табби Парслоу, хорош и без поддержки, но…

— Табби? — вскричала Моди.

— Странно, — сказал Галахад, — сколько лет я его так не называл! Видимо, ты перевела часы в обратную сторону. Ты его знала, там, у нас?

Моди отрешенно дышала. Странный свет засветился в ее синих глазах.

— Знала! Я замуж за него чуть не вышла.

— О!

— Только он не пришел.

— Не пришел?

— Не пришел в церковь. Полтора часа я ждала с букетом ландышей, а его нет и нет. Ну, я и ушла.

Галахад вынул монокль и протер его, хотя был не из тех, кто делает это часто. С полминуты он молчал, водя носовым платком по стеклышку, тогда как его гостья тихо вздыхала и обреченно прихлебывала пиво.

— Нехорошо, — наконец сказал он.

— Да, я очень горевала.

— Не удивляюсь. Любой сковырнется. Примерно то же самое приключилось с небезызвестной Марианной, и она была сама не своя. Так и не пришел?

— Нет. Я думаю, он потратил на бегах деньги, отложенные на путешествие, а сказать духу не хватило. Тогда он жил еще не здесь, и я получила от него письмо, каждое слово помню. Вот так: «Жди меня у Спасителя в Пимлико, ровно в два, седьмого июня». Казалось бы, ясно? Потом там было, что мы поедем в Париж на медовый месяц. Все-таки как-то невежливо просить, чтобы тебя ждали в церкви, — и не прийти… Помнишь, Веста Виктория пела?

Галли кивнул.

— «Когда в соборе я ждала…»

— «…Ждала, ждала…»

— «…Ждала, ждала…»

— «Не чуя зла, не чуя зла…»

— «…Не чу-у-я зла…»

— Да, — закончила дуэт Моди. — В мюзик-холле это смешно, а в жизни — не очень. Как-то глупо себя чувствуешь. Значит, теперь он сэр?

— Как же, баронет! Ты больше его не видела?

— Никогда.

— И не написал ни разу?

— Куда там!

— Вылитый Парслоу, — философски заметил Галли. — Чего и ждать от человека, который обкормил Кнута? Наверное, ты расстроилась. Да и как иначе? Бросить доверчивую девушку… Хорошенькое у тебя представление о мужчинах! Была ты счастлива со Стаббзом?

— Да, вполне.

— Ну и слава Богу, — обрадовался Галли. — Все хорошо, что хорошо кончается. Пусть мертвые… и так далее. Что ж, теперь даже лучше, что Парслоу тебя обидел. Ты ничего не пожалеешь, чтобы обидеть его. Именно это нам и нужно, такой самый дух. Еще пива?

— Спасибо, нет.

— Тогда берем такси. Держись, когда увидишь Конни. С дядей — снисходительное высокомерие типа: «Вот что, любезный…» или, скажем: «Любезнейший Бидж…» Единство стиля, что поделаешь.

Промежуток между чаем и обедом заполняется во всех достойных сельских домах писанием писем. Отяжелевшие от пончиков обитатели усадеб идут к себе и пишут друзьям. Те, кто все же заснул, пытаются снова, на следующий день.

Леди Констанс удалилась в свой будуар, расположенный рядом со спальней, чтобы перечитать письмо на Лонг-Айленд. Перечитав его, она закурила, но тут пришел брат ее, Галахад.

— Да? — спросила она тем самым голосом, которым сестры ее рода спрашивают «Да?» у братьев его рода. Кроме того, она подняла брови.

Но Галли этим не проняла.

— Вылезай из рамы, Мона Лиза, — сказал он. — Что ты думаешь о миссис Бенбери?

Здесь ему требовались сведения из первых рук. Когда он знакомил этих женщин, хозяйка замка дважды моргнула, словно ее шлепнули мокрой рыбой; и это ему не понравилось. Он и без Биджа знал, как высоки стандарты у его сестры, а в Моди многое было только для взрослых. Он и сам не был уверен, что она удержалась в рамках.

Однако после первого шока все, как ему показалось, шло хорошо — и он не ошибся. Конечно, леди Констанс дрогнула, но тут же напомнила себе, что гостья ее — американка. Даже от самых светских женщин, если они из Америки, нельзя требовать особой, изысканной неприметности. Сделав эту поправку, она легко поддалась приветливости и прелести Моди, которые ничуть не уменьшились, а потому письмо, лежавшее сейчас на столике, стало таким восторженным. Леди Констанс думала о прекрасной сыщице точно то же самое, что шропширский народ, хозяин «Герба» и несовершеннолетний Перси.

— Прелестная женщина, по-моему.

— Да. Я как раз написала мистеру Доналдсону, что она мне понравилась.

— Замечательно. Превосходно. Мало того, великолепно.

— Почему тебе это так важно?

Галли укоризненно взглянул на нее.

— Дорогая Конни, — сказал он, — мне это важно потому, что я искренне привязан к Пенни Доналдсон. Миссис Бенбери — близкий друг ее отца. Представь себе, что испытает бедная девочка, если ты будешь себя вести в стиле grand-dame[9]. Это вполне могло случиться. Сколько раз, у меня на глазах, ты бывала высокомерной аристократкой! Потому тебя и не любят.

— Успокойся, — бестрепетно ответила леди Констанс. — Миссис Бенбери немного экстравагантна, но очень мила.

— И я так думаю.

— При чем тут ты? Хорошо, я тебя не задерживаю.

— Что я — Кларенс! Честное слово, никогда не видел, чтобы он так восхищался женщиной. Обычно заставишь его поздороваться — и все, бежит, как последний кролик. А сейчас — ел из рук. Идут к Императрице, как два моряка в марсельском порту, сам видел. Поразительно!

— Галахад, я занята.

— Э?

— Я занята.

— Ничего подобного. Когда я вошел, ты курила, задрав ноги.

— Я не задираю ног.

— И захрапела бы, если бы я…

— Как ты смеешь? Я не храплю.

— Это не важно. Важно то, как ты себя ведешь. Если уж брат не может зайти, чтобы ты не окатила его холодом, плохи дела в английской семье.

Беседа приближалась к потасовке, оба были пылкими людьми, но тут вошел лорд Эмсворт, немедленно заговоривший тем высоким тенором, какой он употреблял, когда его обижали.

— Марки! — сказал он. — Пишу письмо, а марок нет. Конни, ты их взяла?

— Я не брала никаких марок, — устало ответила сестра. — Сам забываешь напомнить Биджу, чтобы положил тебе в коробочку. Пожалуйста, бери.

— Спасибо, — сказал умиротворенный граф. — Славно, славно, славно. Пишу в Шропширское, Херфордширское и Южноуэльское общество.

— День рождения? — осведомился Галли.

— А? Кажется, нет. Вчера пришло от них письмо, очень лестное. Просят выступить. Ой Господи! — вдруг всполошился он. — Цилиндр надеть придется?

— Конечно.

— А воротничок?

— Помилуй, Кларенс, не в пижаме же выступать! Лорд Эмсворт об этом подумал.

— Да, ты права, не в пижаме. Воротничок в такую погоду!

— Noblesse oblige, — заметил Галли.

— A?

— Галахад хочет сказать, что положение налагает определенные обязанности.

— Именно, — сказал Галли. — Порази этих свиноводов. Фрак, цилиндр, воротничок — и они подумают: «Да, графы — это тебе не кот начхал!» Если же они увидят тебя в обычном обличье, они скорее всего восстанут. Порази их, плени, ослепи, как Соломон царицу Савскую. Разве это выполнимо в куртке с продранными локтями?

— И в брюках, которые очень давно не гладили, — прибавила леди Констанс. — Вылитый бродяга. Что о тебе подумала миссис Бенбери?

— Она подумала, что я вылитый бродяга?

— Сказала она, чтобы ты не пил?

— Нет. Нет. Не припомню.

— Тогда еще ничего. Прелестная женщина, Кларенс.

— Очень красивая.

— Вы с ней подружились вроде бы.

— Да, да, да!

— Прекрасно, — сказал Галли, подходя к окну. — Я вот говорил Конни, что вы мне напомнили двух… Эй, что это?

— В чем дело, Галахад?

— Какой-то человек на террасе.

— Человек?

— Посмотри.

Лорд Эмсворт тоже подошел к окну.

— Где? Я не вижу… А, я не туда смотрел. Это не какой-то человек. Это мой секретарь.

— Не знал, что у тебя есть секретарь.

— И я не знал.

— Пойди поговори с ним.

— Я с ним говорил. Знаешь, как я боюсь секретарей, а этот мне понравился. Ты подумай, какая удача! Не успели мы познакомиться, а он говорит: «Лорд Эмсворт, вас, часом, не интересуют свиньи?» Я говорю: «Интересуют. А вас?» — «Это просто страсть. Я, — говорит, — всем надоедаю» — и как стал рассказывать! Многого и я не знал. Особенно про свиней в Древнем Египте. Они умножали урожай и усмиряли злых духов.

— Большего и ждать незачем!

— А во времена Колумба…

Леди Констанс ударила ладонью по столику:

— Кларенс!

— А?

— Уходи!

— Э?

— Я пришла отдохнуть. Что, одной побыть нельзя?

— Идем, Кларенс, — сказал Галли. — Конни беспокоится. Мы ей неприятны. Побеседуем лучше с твоим одаренным секретарем. Как его зовут?

— Кого?

— Одаренного секретаря.

— Какого?

— Кларенс, — сказал терпеливый Галли, — у тебя новый секретарь. Правильно?

— Да, да, да, да!

— Так вот я хочу узнать, как его зовут.

— А, зовут! Зовут. Да, да… Забыл.

— Смит? Джонс? Браун? Чомли-Марджори-бенкс? Вавасур-Далримпл? Планкет-Дрэгз-Планкет?

Девятый граф задумался.

— Нет… А, вот! Джералд Вейл.

— Вейл?

— Да. Джералд. Он просил, чтобы я называл его Джерри.

Дверь как раз закрывалась, и пронзительный женский крик они сочли ее скрипом.

Дойдя до конца коридора в приятной беседе о цилиндрах, секретарях и недостатках Конни, братья разошлись, старший — в библиотеку, к книге о свиньях, младший — в парк, отдышаться.

Отдышаться ему было нелегко. Конечно, на свете может быть несколько Джералдов Вейлов, но скорее всего это не так. По-видимому, Пенни каким-то коварством заполучила его сюда, восхищая Галли своей предприимчивостью. Да, в новом поколении что-то есть, думал он. Там, где Эмелины и Эрментруды его юности уронили бы в разлуке слезу и вышли в конце концов за угодного семье человека, современные Пенелопы берут дело в свои руки.

Именно те черты, которые побуждали Констанс, Дору, Джулию или Гермиону поджимать губы при его имени, были причиной тому, что он все еще восхищался, гордясь, что такая девушка почтила его своей дружбой, когда наткнулся на что-то твердое.

— Простите, — сказал Джерри.

— Не за что, — ответил Галли. — Совершенно не за что.

На близком расстоянии герой мечтаний ему понравился. Для писателя Джерри был просто мил; писатель, как правило, похож на рыбу, а иногда — на птицу, причем непременно хищную. Тут и говорить не о чем; а вот у Джерри лицо было вполне приятное. Мы не скажем, что его краса послала в море сотни кораблей, но в сумерках он бы мог воздействовать на один кораблик. Словом, Галахад понял, почему Пенни назвала его тюпочкой. Да, его можно было отнести к этому многочисленному сообществу.

— О, здравствуйте, мистер Трипвуд! — сказал тем временем Джерри. — Вы меня не помните? Нас познакомил адмирал Биффен.

Галли действительно его не помнил, но звук благородного имени пробудил его от раздумий, словно боевая труба.

— Вы знаете Рожу Биффена?

— Всю свою жизнь. Они очень дружат с моим дядей, майором Бэшемом.

Это имя Галахад почитал не меньше, чем имя адмирала.

— Пробка Бэшем — ваш дядя? Ой Господи, как сказал бы мой брат Кларенс. Мы с ним тоже дружны.

— Да, он часто о вас говорил.

— Просто Дамон и… ну, этот. Я как-то привел ему свинью в спальню.

— Вот как? Зачем?

— Так, пришло в голову. Мы с Булкой Бенджером привели эту свинью. Не знаю, что дальше было, наутро я уехал. Пробка Бэшем! Помню, он бросил бифштекс в одного типа. Тот так и лег. Все гадали, встанет ли. Ну, как он?

— В полном порядке.

— Мы с Рожей говорили о нем две недели назад. Рожа тут был. Не в замке — он не выносит мою сестру Констанс. Я снял для него домик. Он как-то подпортился, и я подумал, ему нужен сельский воздух. Но ничего не вышло. Много шума. Какие-то насекомые в саду пируют до утра. В общем, уехал в Лондон. Говорит, там хоть отдохну. Я без него скучаю. Он вам не рассказывал, как мы…

Галли остановился. История была хороша, но и он — добр, а потому пожалел молодого человека.

— Но я вас задерживаю. Вы хотите найти Пенни. Да, я все про вас знаю, — сказал Галли, заметив, что его новый друг подскочил, словно его припекли сзади утюгом. — Она мне рассказала.

Джерри немного успокоился. Он не был уверен, вынесет ли он мысль о том, что кто-то посвящен в их тайну, но приятный незнакомец держался уж очень благожелательно.

— Когда мы с вами встретились, — продолжал Галли, — я как раз думал, какая она замечательная девушка, если ей удалось обойти мою сестру Констанс. Устроила вас секретарем, а та ничего и не подозревает! Редкий ум.

— Пенни не знает, что я здесь.

— То есть как?

— Меня устроила одна знакомая, Глория Солт.

— Глория Солт? А, помню! Она скоро приедет.

— Она приехала. Она меня и подвезла. Мы старые друзья. — Джерри не знал, открыть ли все, но решил открыть. — Она подумала, что, если я буду служить у лорда Эмсворта… Пенни вам говорила о моих планах?

— Говорила. Она даже просила у меня две тысячи.

— О Господи, не надо было…

— Надо. Никто никогда не предполагал, что у меня есть такие деньги. Очень приятно. Да, я знаю про курорт, идея мне нравится. Вопрос, как всегда, в деньгах. Есть у вас планы?

— Я как раз хотел сказать. Глория…

— А то, если совсем некого попросить, обратитесь к моему брату Кларенсу.

— Так Глория как раз…

— Брат мой Кларенс — человек удивительный. У него одна страсть, одна мечта — свиньи. Только что он говорил, что вы очень много о них знаете. Вы его просто поразили своей эрудицией…

— Понимаете, как раз…

— И вот я подумал: когда вы с ним подружитесь, раскошельте его, не бойтесь. Конечно, — прибавил Галли, заметив, что глаза у его собеседника почти совсем вылезли, — вам это кажется странным. Причудливым. Необычным. Поверьте, я знаю Кларенса! Да, при обычных обстоятельствах разговаривать с ним нелегко, но ради собрата-свинофила он очнется. Сами увидите.

Джерри лопался от всяких чувств, как Пробуждающаяся Душа.

— Какое совпадение! — сказал он. — Именно это посоветовала мне Глория.

— Раскошелить Кларенса?

— Она для того и устроила меня в замок.

— Неглупая девушка.

— О да! Очень умная. Глория…

Джерри замолчал. Лицо его озарилось, словно кто-то повернул выключатель. Обернувшись, чтобы понять причину, Галли увидел, что идет Пенни.

— А! — глубокомысленно сказал он.

Беспримесной радости мешало только то, что она была не одна. Рядом с ней шел высокий, поразительно стройный человек, такой красивый, что лишь небрежность киношаек уберегла его от экрана. Галли встречался с ним две недели за столом и потому знал, что это — Орло, лорд Воспер.

Пенни глядела невесело, да и то в землю, и Галли заподозрил, что дело не в девичьей задумчивости. Он радушно окликнул ее, она подняла взор и побледнела, напомнив достопочтенному Галахаду, как некая Мэйбл, гуляя с ним в саду, на приеме, лет тридцать назад, внезапно ощутила, что по спине у нее ползет гусеница.

— А, Пенни, — сказал он с обычной своей тонкостью. — Разрешите представить, новый секретарь Кларенса… Простите?

— Вейл, — хрипло ответил Джерри.

— Вейл, — сказал Галли. — Прекрасный человек. Вот, говорим о свиньях. Он большой знаток. Мистер Вейл — лорд Воспер.

Лорд, как и дочь миллионера, был чем-то огорчен и хмуро кивнул:

— Да, мы знакомы. По школе. Привет, Джер.

— Привет, Оспа. И ты здесь?

— Ага. И ты?

— Ага.

— Так я и подумал, — заключил лорд Воспер, переходя к печальным мыслям.

Молчали все до тех пор, пока не появился Себастьян Бидж.

— Прошу прощения, милорд, — сказал он. — Вас просит к телефону мистер Уопшот.

Лорд Воспер очнулся:

— Уопшот?

— Да, милорд. По его словам, он представляет агентство «Уопшот, Уопшот, Уопшот и Уопшот».

Галли таких возможностей не упускал.

— Это напоминает мне, — сказал он, — историю про одного американца. Звонит он в контору «Шапиро, Шапиро, Шапиро и Шапиро». «Алло! Попросите, пожалуйста, Шапиро». — «Мистер Шапиро в суде». — «Тогда Шапиро». — «Он беседует с клиентом». — «Тогда Шапиро». — «Простите, уехал играть в гольф». — «Ну, тогда хотя бы Шапиро!» — «У телефона». Кто это Уопшот?

— По налогам, — ответил лорд Воспер. — Такой человек, следит за моими налогами, — пояснил он. — Пойду узнаю, чего он хочет.

Он ушел в сопровождении Биджа. Галли смотрел им вслед. Ему показалось, что и Бидж плохо выглядит, и он забеспокоился. Есть времена, когда сообщник должен выглядеть хорошо. Обернувшись к Пенни, он увидел, что она как-то странно смотрит на Джерри.

— Простите! — встрепенулся он. — Не бойтесь, сейчас уйду. Понимаю, как не понять! Всей душой вы стремитесь в его объятия, но скромность не велит. Сейчас, сейчас, ухожу.

Есть короткий, горький, резкий смешок, похожий на всхлипывание. Леди Констанс иногда прибегала к нему, услышав похвалы своему брату Галахаду. Именно такой звук издала теперь Пенни, впервые породив у Джерри мысль, что нынешний день — не самый лучший в году, а мир — не лучший из возможных миров.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, — проговорила она. — У меня нет ни малейшего желания обнимать мистера Вейла. Вот я думаю, рассказать вам одну историю?

— Историю? Конечно, конечно. Но что это за «мистеры»?

— Помните, я вам говорила, что собираюсь с ним в ресторан?

— Да, но…

— Мы решили встретиться в восемь в «Савое», — продолжала Пенни тем металлическим голосом, которым Глория Солт выражала недавно свое мнение о лорде Воспере. — В шесть часов, когда я вернулась к леди Доре, меня ждала записка. Звонил некий мистер Вейл, что не может прийти, у него важные дела. Я, конечно, расстроилась…

Слеза поползла по ее щеке. Джерри живо ощутил, что испытывает мягкосердечный палач султана, задушивший тетивой одалиску.

— Пенни…

— Минуточку! — Она взглянула на него, как глядит добрая женщина на червяка в салате. — Я расстроилась, но все поняла, бывает…

Галли кивнул:

— Испытание.

— Вот именно.

— Видимо, чтобы мы стали чище.

— Я говорю, — громче сказала Пенни, бросая на Галахада червиво-салатный взгляд, — если у человека дела, не отменять же их ради…

— Пенни!

— Поэтому, когда лорд Воспер зашел к нам и пригласил пообедать, я решила, что надо как-то занять вечер. Лорду Восперу очень нравится ресторан Марио. Туда он меня и повел.

Пока она молчала, Джерри издавал звук, похожий на вой волка в ловушке.

— Мы не переоделись, — продолжила она, — и нас отвели на балкон. Вы там бывали?

— Сколько раз!

— На балконе очень мило. Смотришь в зал, все видишь. Вот я и увидела в зале мистера Вейла с его делом. Оно похоже на змею с бедрами. Гладило его по щеке.

Монокль уставился на Джерри, как глаз дракона.

— Ну, зачем вы так, Галли! — мягко возразила Пенелопа. — Я уверена, у мистера Вейла есть прекрасные оправдания. Вероятно, это издатель какого-то журнала. Они всегда гладят авторов по щеке. Легче договариваться.

Джерри было нелегко набычить плечи и выпятить подбородок, но он все это сделал. Чистая совесть сильнее спинного хребта.

— Я все могу объяснить.

— Почему, — обратилась Пенни к бабочке, — мужчины всегда так говорят?

— Потому, — отвечал Джерри, — что это правда. Я обедал с Глорией Солт.

— Красивое имя. Это ваш друг?

— Да, и очень хороший.

— Мне так и показалось.

— Гладила она два раза.

— Я бы сказала, чаще. Конечно, я плохо считаю.

— Два раза, — повторил Джерри, — и вот почему: во-первых, от умиления, когда я ей рассказал, как тебя люблю; во-вторых, чтобы меня успокоить, когда я радовался из-за двух тысяч. Ясно? А если вы, — и он обернулся на Галахада, — будете называть меня подлецом, я не посмотрю на ваши седины и дам в глаз. Подлец, еще чего! Глория Солт позвонила мне днем и пригласила пообедать. Она обещала рассказать свой план, насчет денег, — по телефону слишком долго. Я боролся, как мог, — нет, иначе нельзя. Потом я ужасно мучился. Позвонил отменить нашу встречу. Пошел с ней в ресторан. Она все рассказала, я стал ее благодарить, она меня погладила, как сестра. Так что очень буду обязан, если вы оба перестанете на меня смотреть, будто я украл гроши у слепого.

Пенни перестала и без просьбы. Она приоткрыла рот, а во взгляде ее сияли совсем другие чувства.

— Если вам этого мало, — говорил, если не громыхал, Джерри, — замечу, что мисс Солт выходит замуж за вашего соседа, сэра Грегори Парслоу.

Монокль у Галли упал.

— За Парслоу!

— Именно.

Галли вернул монокль на место. Рука его дрожала. Со всей британской стойкостью он был готов встретить подкупленную свинарку и низкого клеврета, покупающего большие банки «Грации», но если с ними еще и невеста, это уж слишком. Неудивительно, думал он, что Бидж плохо выглядит. Должно быть, верный сообщник подслушал, как эта Глория беседует с леди Констанс.

Воззвав к своему Создателю, он кинулся в комнатку дворецкого.

— Вот так, — сказал Джерри. — Теперь я тебя поцелую.

— Какой кошмар! — возопила Пенни.

Джерри удивился:

— Кошмар? Ты мне не веришь?

— Что ты, верю.

— Ты меня любишь?

— Конечно, люблю.

— Ну и все. Чего же ты хочешь?

Пенни отступила на шаг.

— Джерри, миленький, все так запуталось! Понимаешь, когда я увидела, что она тебя гладит…

— Как сестра.

— Да, да, но я же не знала! А Орло Воспер как раз сделал мне предложение…

— Ой!

— …предложение, — тонким голосом продолжила Пенни, — и я согласилась.

Глава 5

Но что же, спросите вы, с Джорджем Сирилом Бурбоном, которого мы оставили, когда, высунув иссохший язык, он видел в будущем угрюмую Сахару? Почему, взывают к нам миллионы гневных голосов, ничего не известно об этом трезвеннике и страдальце?

Сейчас объясним. Ответственному летописцу приходится оставлять на время в тени тех, кого он охотно поставил бы в центр повествования. Он должен представить панораму, где много персонажей, и не волен сосредоточиться ни на ком из них, как бы ни трогали его чьи-либо злоключения. Когда Эдвард Гиббон, дописав до половины свой труд, жаловался доктору Джонсону, что участи ответственного историка не пожелает и собаке, он имел в виду именно это.

В той причудливой смеси трагических происшествий, которая призвана очистить читательскую душу жалостью и страхом, пришлось отвести столько места Джерри, Пенни, Конни или лорду Эмсворту, что Джордж Сирил Бурбон совершенно исчез. Если бы не одна, и то короткая, сцена, он мог бы с таким же успехом быть частью задника.

Тем острее радость, с какою менестрель настраивает лютню, чтобы запеть о несчастливом свинаре.

Никто не страдает так, как жаждущий, который не может выпить. После беседы с сэром Грегори он страдал все больше и больше. Нельзя сказать, что он прошел всю гамму чувств, ибо чувство у него было одно — мрачное отчаяние. Хотя он ни в чем не походил на Китса, просто поражает, насколько согласна их мысль. Китc, облизывая губы, стремился к Иппокрене, Джордж Сирил — к пиву, лучше бы с капелькой джина. За этим эликсиром и приходил он в «Герб Эмсвортов», «Гуся и Гусыню» и прочие заведения, которыми так гордился Маркет-Бландинг.

Однако всюду его поджидала беда. Ему предлагали лимонад, оранжад, сарсапариллу, фруктовый сок и даже молоко, но не напиток, столь успешно смывающий былую боль, грядущий страх. Никто и ни за что не давал субстанций, которые заинтересовали бы Омара Хайяма.

Но свинари, как известно, не сдаются. Вам кажется, что вы обошли их, обхитрили, сломили, а их живой разум не спит и находит выход. Именно это случилось с Джорджем Сирилом. Он бы и сам не сказал, когда пришла мысль о достопочтенном Галахаде, но она пришла, словно свет засиял в ночи. Мрачное отчаяние сменилось пламенной надеждой. Вдали замерцал счастливый конец.

Хотя в Бландингском замке Бурбон и Трипвуд почти не встречались, свинарь знал многое о младшем сыне. Он знал, что Галахад — человек добрый и терпимый, а главное — с мало-мальски пристойных лет следящий за тем, чтобы ближний не страдал от жажды. Откажет ли он другому, пусть незнакомому, если у того почернел язык? Навряд ли; во всяком случае, думал Джордж Сирил, попробовать надо.

Что свинарь думает, то он и делает. Пообедав и оставив хозяина в кабинете с чашкой кофе, он сел на велосипед и выехал в благоуханный сумрак.

Приняли его плохо. Бидж, никогда его не любивший, был подчеркнуто сух, словно к нему явились воинства мидян.

В отличие от него Джордж Сирил сиял и лучился. В отличие почти от всех он не боялся дворецкого. Много раз в «Гербе Эмсвортов» он сравнивал его с чучелом в манишке.

— Эй, друг, — сказал он, хотя в это и трудно поверить, — где мистер Галахад?

На высокогорных склонах у Биджа образовался лед.

— Мистер Галахад в янтарной комнате, — сурово вымолвил он, — со своим семейством.

— Ну, а ты его вытащи, — сказал несломленный Джордж Сирил. — Поговорить надо.

Однако Бидж знал не все. Галли побывал в янтарной комнате, но ушел оттуда на террасу, где и сидел с Моди. Наблюдатель, попади он туда, заметил бы, что они неспокойны. Казалось бы, вспоминай старые добрые дни, а они молчали и думали.

Возможно, есть на свете кроткие, ангельские женщины, которые скажут о человеке, бросившем их прямо в церкви: «Ну что поделаешь, молодость!..» — но Моди была иной. Обида сжигала до сих пор ее пылкую и гордую душу. Годами копила она то, что надо бы сообщить вероломному Табби, и сейчас горевала, что он так близко, а встретиться с ним нельзя. Попросить, чтобы ее отвезли на машине в Матчингем-Холл, — неудобно; тащиться туда в такую жару — невозможно.

Как всегда, замок был битком набит страждущими душами, но и среди них душа Моди Стаббз занимала не последнее место. Можем мы объяснить и настроение Галли. Когда невеста Парслоу — в доме, кузина — у Императрицы, а свинарь, потирая руки, распевает: «Ио-хо-хо, и бутылка «Грации»!», — никто не сохранит веселья. Прибавьте трагедию Пенни Доналдсон и симпатичного Вейла, и вы поймете, почему Галахад был сам не свой.

Долго ли они молчали, мы сказать не беремся. Чары разрушил лорд Эмсворт, вышедший на террасу с таким видом, словно он кого-то ищет. Так оно и было — высмотрев Моди, он решил поговорить с ней без присмотра. Казалось бы, чего лучше? Спокойно восходила луна, благоухали ночные цветы, лорд Воспер, не только игравший в теннис, но и любивший при случае спеть, оглашал окрестности чувствительной песней, а лорд Эмсворт ощущал, что самое время потолковать с Моди.

С тех пор как брат на этой самой террасе представил его вдове покойного Стаббза, странные чувства шевелились в его сердце. Двадцать лет он только и делал, что избегал женщин. Конечно, совсем не избежишь, они вечно откуда-то берутся, но прыть он обрел и с большим успехом исчезал, как нырнувшая утка. Близкие давно смирились с тем, что девятый граф — не дамский угодник, а если дама захочет от него вежливости, пусть пеняет на себя.

Однако к Моди его просто тянуло. Ему нравилась ее внешность; нравилась и душа — так и просится слово «влечение». Поймав ее взгляд, он чувствовал, что она говорит: «Подойди ко мне», — и мысль эта, как ни странно, казалась ему на редкость удачной. И вот он вышел на террасу, чтобы немного потолковать.

Но разве дождешься совершенства? Терраса была, мало того — в лунном свете; была и Моди в нем же, но был и Галахад, увидев которого, граф проблеял: «О… а… э…»

— А, Кларенс! — сказал Галли. — Как дела?

— Славно, славно, — отвечал лорд Эмсворт, исчезая в замке, словно фамильный призрак, которому не понравилось отведенное ему место.

Прекрасная Моди очнулась.

— Это был лорд Эмсворт? — спросила она, ибо заметила какое-то слабое мерцание.

— Да, вылез, — ответил Галли. — И исчез, что-то бормоча. Ходит во сне, как ты думаешь?

— Он рассеянный, да?

— Можно сказать и так. Я тебе не рассказывал про Кларенса и Аркрайтов?

— Кажется, нет.

— Странно. Это случилось как раз тогда, и я всем рассказывал. У Аркрайтов выходила замуж дочь, Амелия, и Кларенс завязал на платке узелок, чтобы послать к свадьбе телеграмму.

— И забыл?

— О нет! Послал. «Поздравляю радостным событием».

— А что ж тут такого?

— То, что послал он ее Картрайтам, а мистер Картрайт только что умер от диабета. Прискорбно, да, но телеграмма их, наверное, подбодрила. А про салат рассказывал?

— Нет.

— Ну что же это такое! Лучшие истории. Итак, Кларенс был моложе, и мне удавалось вытащить его в Лондон. Конечно, он и тогда не становился душой общества, но один талант у него был — он делал замечательный салат. Я его рекламировал при всяком удобном случае. Придут ко мне, спросят: «Галли, верно ли я заметил, что твой этот брат туп, как кирпич?» — а я отвечаю: «В определенном смысле ты прав, Кларенс — не огненный шар, он не очень вписан в общество, но когда дойдет до салатов…» Слава его росла. На него показывали пальцем, поясняя: «Вот — Эмсворт, этот, с салатами». Наконец я взял его в наш клуб, словно импресарио дрессированной блохи. Там ему дали латук, овощи, масло, уксус, и он приступил к делу.

— Ничего не вышло?

— Что ты, еще как вышло! Успех был оглушительный. Дома он порезал палец и налепил пластырь. Я боялся, что это ему помешает, но нет, ничуть. Он резал, смешивал, смешивал, резал, подливал масла, подливал уксуса, и в свое время салат подали на стол в великолепной миске, а народ набросился на него, как голодный волк.

— Понравилось?

— Не то слово. Съели и вылизали. Не оставили ни листочка, ни кружочка лука. А когда все хлопали Кларенса по спине, хваля и прославляя, кто-то заметил, что он растерян. «В чем дело? — спросил я. — Что-нибудь не так?» «Нет-нет, — отвечал он, — все славно, славно, превосходно… только пластырь куда-то делся». Вот тебе весь Кларенс. Прекраснейший человек, но созерцательного типа. Я люблю его как брата — собственно, он брат и есть, однако… Помню, мой племянник Фредди сказал, что пошлешь его за яблоками, а он приведет слона. Очень верно. Спит на ходу. Впадает в транс. А сейчас он вообще не в форме, у него много забот. Завтра ему говорить речь, а это — цилиндр и воротничок. Свинья, всякие козни… Тень твоего Табби витает над ним, как лондонский туман. Видела ты эту змеевидную девицу?

— Мисс Солт?

— Да. Его невеста, то есть — сэра Грегори. Тут задумаешься, а? Окружают нас, старушка, окружают. Кольцо смыкается. Ждать недолго… Ах ты, еще кто-то идет! — Он щелкнул языком. — Проклятие Бландинга, вечно мешают. А нет, все в порядке! Кажется, это Пенни.

Это Пенни и была. В Янтарной комнате лорд Воспер начал новую песню, где было еще больше сантиментов на квадратный дюйм, и тут несчастная девушка не выдержала. Поднявшись и подавив рыдание, она ускользнула в балконную дверь и направилась к собеседникам, походя при этом на Офелию.

— А, Пенни! — сказал Галахад. — Идите к нам. Какой вечер!

Пенни опустилась в кресло.

— Да? — равнодушно откликнулась она.

— Ну, ну! — пристыдил ее Галли. — Что за пораженчество? Я и с тобой, Моди, хотел поговорить. Когда я рассказывал тебе про Кларенса и про салат, ты не улыбнулась. В чем дело? Тебе тут не нравится?

Моди вздохнула. Бландингский замок напоминал ей волшебную сказку.

— Очень нравится. Только я ничего не делаю. От меня проку, как от насморка.

— Что ты!

— Не спорь. Дядя Себастьян…

— Не так громко. Замки имеют уши.

— Дядя Себастьян, — продолжала Моди, понизив голос, — все вам неправильно рассказал. Получилось, что я Шерлок Холмс какой-то, а я после смерти Седрика просто присматриваю за агентством — отвечаю на письма, посылаю счета, за всем слежу. Я не сыщик. Сыщики у нас — Коннар, Норт, Фонтлерой. Клиенты идут ко мне, я им говорю: «Хорошо, пожалуйста, это — столько-то, это — столько» — и передаю все сыщикам. Здесь мне дела нет.

Галли погладил ее по руке:

— Есть, дорогая, есть. Ты нас морально поддерживаешь. А скоро ты придумаешь выход. Ты же очень умна. Я не удивлюсь, если уже сейчас…

— Вообще-то…

— Что я говорил?

— Я как раз хотела предложить, когда пришла мисс Доналдсон…

— Говори, не стесняйся. Мы с Пенни — старые сообщники.

Моди боязливо огляделась. Кругом никого не было. Лорд Воспер в гостиной пел что-то такое печальное, что им повезло, что они не слышали слов. Одна мелодия и та подействовала на Пенни.

— Почему не украсть у Табби свинью? — сказала Моли.

— Что?!

Моди испугалась на мгновение, не погрешила ли она против приличий, но отмела такие мысли. Слишком долго она знала Галли, чтобы бояться, не будет ли он шокирован.

— Ну, — продолжала она, — он из кожи лезет, чтобы повредить вашей свинье, а мы что? Нападение… как это говорится?

— Нападение — лучшая защита.

— Вот-вот. На твоем месте я бы пробралась к нему, подождала, пока никого не будет…

Галли снова погладил ее по руке.

— Дорогая Моди, — сказал он, — это было бы лучше всего, и твоему уму я удивляюсь, но есть препятствия. Там всегда кто-то крутится.

— Откуда ты знаешь?

— Из достоверных источников. Перед обедом меня позвали к телефону. Звонил твой Парслоу, чтобы предупредить: прежде чем что-нибудь затевать, мне стоит дважды подумать, так как он дал Бурбону ружье и приказал стрелять. Вот так. Не знаю, метко ли стреляет этот мерзавец, но проверять не стану. Я всецело согласен украсть у Парслоу свинью, однако обедать потом стоя не хотел бы. Ах, если бы мы ее украли, отвели бы в домик егеря и держали сколько нужно! А сейчас…

Моди кивнула.

— Значит, ничего нельзя сделать?

— Ничего, пока Джордж Сирил Бурбон…

Остановился он потому, что голос Себастьяна Биджа прозвучал у его локтя. Он подпрыгнул. Погруженный в беседу, он и не подозревал, что рядом — дворецкий.

— Я чуть язык не прикусил, — укоризненно сказал он.

— Простите, мистер Галахад. Надо было кашлянуть.

— Или протрубить в рог. Что случилось?

— Вас спрашивают. Некий Бурбон, мистер Галахад.

— Бурбон?! — воскликнул Галли, цепенея. — Этот подлый предатель, современный Иуда, представитель низших форм жизни — здесь?

— В буфетной, сэр. Выражает желание побеседовать с вами. По срочному делу.

— Господи! — Галли стукнул себя по лбу. — Да он же пришел, чтобы предать Парслоу! Как Джон Сильвер. Вы читали «Остров сокровищ», любезный Бидж?

— Не доводилось, сэр.

— Жаль! А может, он пришел на разведку? Нет, тогда бы он меня не звал. Придет шпион Бонапарта к Веллингтону, да еще в канун Ватерлоо? Навряд ли. Что ж, ведите меня, Бидж, ведите.

— Вот сюда, мистер Галахад.

По уходе лучшего собеседника воцарилось молчание. Моди редко начинала разговор. Пенни — начала бы, если бы тенор лорда Воспера не рыдал в ночи. Слова долетали и были такими: «Я потерял тебя, хотя и ждал любя, я так и знал, и знал, и знал, и знал…» Естественно, всякая девушка, выходящая замуж не за того, за кого нужно, очень расстроится.

Чары снова рассеял лорд Эмсворт. Надеясь, что Галахада уже нет, он попытался еще раз, увидел, что терраса кишит всякими Пенни, и сказал: «А-а…»

Никто не отозвался.

— Луна, — сообщил граф, указывая для верности.

— Да, — согласилась Моди.

— Светит, — пояснил он.

Моди опять согласилась.

— Ярко, — завершил свой рассказ лорд Эмсворт. — Ярко, ярко, ярко.

Тут вдохновение угасло, и, прибавив «Да-да-да», он снова удалился.

Пенни беспокойно посмотрела ему вслед.

— Выпил, как вы думаете? — спросила она.

Моди думала именно так. Тогда, в баре, многие вели себя очень похоже, и ее наметанный глаз не находил особой разницы между хозяином замка и теми, кого швейцар бережно выводил из зала. Однако милосердие победило.

— Конечно, — сказала она, — он очень рассеянный.

— Да, вроде бы.

— Галли мне только что говорил.

— Вот как?

Моди решилась не сразу.

— Кстати, о Галли, — выговорила она. — Он мне вчера сказал, что вы…

— Да?

— Ну, про вас. Вы не с тем обручились.

— Именно.

Моди стало легче. Как все женщины, она пылко интересовалась любовными делами своих сестер, а потому — мечтала потолковать с Пенни, но боялась ее обидеть.

— Да, да, — начала она. — Было это и со мной. Звонит мне кто-то и говорит: «Моди?», а я говорю: «Да?», а он говорит: «Моди, выходи за меня замуж!» Я очень обрадовалась, я была в него влюблена. Ну, соглашаюсь, обсуждаем все. И тут смотрю, это совсем не мой Табби, это Таппи. Все, влипла. Потом я часто смеялась.

— А что ж вы тогда сделали?

— Отшила, что еще!

— Везет же людям…

— Девушка всегда может порвать.

— Только не я.

— А что?

— Если я с ним порву, леди Констанс напишет папе, он меня вытребует в Америку, и мы с Джерри больше не увидимся. Он не может кататься взад-вперед на океанских лайнерах.

— Ага, ага… Вас разделит бурное море.

— Как миленьких.

— Хорошенький компот, а?

Пенни признала, что описание это как нельзя лучше подходит к ситуации, когда снова появился лорд Эмсворт. Век за веком Эмсворты славились упорством и смелостью.

— Э… — сказал он. — Э, миссис Бенбери… Э, миссис Бенбери, я… э-э-э… как раз иду к Императрице. Вы не хотите со мной пойти?

— Спасибо, пойду.

— Прекрасно, — сказал лорд Эмсворт. — Славно, славно, славно.

Не успели они уйти, как появился Галли. Даже в неверном лунном свете было видно, что он сияет. Глаза — те просто сверкали, словно он нашел синюю птицу. Встреча с Джорджем Сирилом явно удалась.

Первые его слова это подтвердили.

— Верю в фей! — воскликнул он. — И в Санта-Клауса. Пенни, знаете, что случилось?

— Нет. Скажите.

— Слушайте внимательно. Этот мордоворот излил мне душу. Получается, что Парслоу приказал ему стать трезвенником, а на всякий случай разослал инструкции во все кабачки, чтобы ему ничего не давали. Огорчило это Бурбона, спросите вы? Да, огорчило. Что там, он впал в отчаяние; но тут вспомнил, что есть добрый человек, и пришел ко мне.

— Вы думаете уговорить Парслоу?

— Нет, нет и нет. Таких не уговоришь. Ему неведомо сострадание. Джордж Сирил Бурбон просил у меня напитков. Понимаете, что это значит?

— Не совсем.

— Я разочарован. Я думал, вы схватите на лету. Да Господи, это значит, что опасности нет! Ружье нам не угрожает. Я велел Биджу повести Бурбона к себе и поить до тех пор, пока из ушей не польется. Я же тем временем устремлюсь к лежбищу врага, возьму его свинью и уведу в лес. Есть вопросы?

— Да, — сказала Пенни. — Разве эта свинья не очень большая?

— Она огромная. Колосс.

— Как же вы ее передвинете?

— Дорогая моя, у свиней в носу кольцо.

— Все равно не сможете.

— То есть как не смогу? Конечно, смогу. Когда мы с Булкой Бенджером увели свинью у старого Уайвенхоу, мы тащили ее по лестнице в три пролета. Это очень легко. Ребенок и тот сумеет. Да что там — Роналд, мой племянник, однажды увел Императрицу. Неужели я хуже этого юного кретина? Не смогу! Слушать стыдно! — воскликнул Галли в праведном гневе. — Да поставьте меня вверх ногами, привяжите одну руку, завяжите глаза! В общем, если вы, Пенни, хотите мне помочь, идемте. Ватсон, за мной! Игра началась.

Несколько минут спустя Глория Солт, молча и задумчиво сидевшая в янтарной комнате, встала и сказала, что, если леди Констанс не возражает, она попрощается. Еще надо кое-что сделать, прежде чем лечь; и она ушла.

Лорд Воспер, галантно открывший перед ней дверь, постоял еще, держась за ручку. Странный свет светился в его глазах. Запах ее духов, звук голоса совсем разволновали его. Сидела она так близко, что он мог бы хлопнуть ее по спине. Правда, как раз этого ему не хотелось. Зато хотелось побежать за ней, обнять и попросить, чтобы она забыла все плохое. Вот так всегда. Наша богиня называет нас гнидой, и любовь умирает. Мы удивляемся, что находили в такой особе, — и вдруг, откуда ни возьмись, она возникает там, где мы гостим, и, не успеем мы охнуть, любовь оживает с невиданной быстротой.

Лорд Воспер немного успокоился. То, что автор радиопьес назвал бы моментом безумия, прошло, разум вернулся на свой престол. Учился лорд Воспер в Харроу, и сейчас напомнил себе, что ученики этой школы, обручившись с А, не обнимают В. Из Итона — да, из Регби — пожалуй, но не из Харроу. Покорно вздохнув, он закрыл дверь и вернулся к роялю. Там он сел на вращающийся стул и снова запел.

— «Померкло небо (ту-лю-лю, ту-лю-лю), грустен я (ту-лю-лю-у), когда ушла (бум!) любовь моя», — пел Орло Воспер, а Глория Солт наверху, в спальне, ломала руки и глядела вдаль невидящим взором.

Обычно считают, что молодость — пора счастливая, но, только взглянув на Глорию, вы бы поняли, что она так не считает. Прекрасное лицо исказила мука, темные глаза блестели от слез. Если бы в таком виде она появилась на экране во времена немого кино, мы бы прочитали:

НО ПРИШЕЛ ДЕНЬ, КОГДА ПРОСНУЛИСЬ УГРЫЗЕНИЯ. ГОРДОЕ СЕРДЦЕ СЖИМАЛОСЬ ПРИ МЫСЛИ О ТОМ, ЧТО МОГЛО БЫТЬ.

Глория Солт, как и лорд Воспер, едва выдержала эти несколько дней, превратившие первоклассную теннисистку во что-то вроде вулкана. Обнаружив в Бландинге того самого человека, которого, как только что выяснилось, она любит еще сильней, чем прежде, несчастная испытала истинное потрясение, и оно не улеглось, когда она узнала о его помолвке с желтоволосой пигалицей, отзывающейся на кличку Пенни.

Они играли вчетвером в теннис (она и Джерри, он и Пенни), причем оказалось, что пигалицу голыми руками не возьмешь. А сегодня она слушала, как поет Орло.

Словом, именно в эти мгновения человеку с четырьмя подбородками было бы лучше не попадаться ей на глаза. Но сэр Грегори именно это и сделал — когда туман рассеялся, Глория увидела на туалете его фотографию.

Пробираясь сквозь бразильские джунгли, путешественник видит порой, как туземец застывает от ужаса, если не считать подрагивания пальцев (ножных). Он заметил на тропинке скорпиона. Так глядела Глория Солт на фотографию сэра Грегори. По неосмотрительности снялся он в профиль, и, увидев подбородки, она закрыла глаза. Потом открыла, проверила — и решилась. Раньше она думала, что сделать это можно; теперь увидела, что нельзя.

Резким рывком схватила она фотографию, вырвав из рамки, и быстро вышвырнула в окно, а затем, подбежав к столу, начала писать.

Через полчаса Себастьян Бидж услышал в холле свое имя и, обернувшись, увидел что-то извилистое, в ниспадающих одеждах.

— Мисс? — спросил он.

Он знал, что это невеста профессора Мориарти, но двадцать лет службы отдрессировали его, и никто бы не подметил, что он чувствует себя как нервный герой Джерри Вейла, которого одноглазый китаец заманил на пустующую мельницу.

— Передайте эту записку сэру Грегори Парслоу, — сказала Глория. — Вы можете послать кого-нибудь с утра?

Нехорошо, подумал Бидж, нехорошо; донесения, видимо, шифр. Но ответил с обычной учтивостью:

— Отнесем сегодня, мисс. Свинарь сэра Грегори в моей комнате. Я вручу ему ваше послание.

— Спасибо, Бидж.

— Не за что, мисс. Вскоре он уедет на велосипеде.

Если сможет, подумал Бидж, и величаво удалился. Шел он в погреб, за бутылкой бургундского. Мистер Галахад приказал угождать свинарю, а он захотел именно этого вина. Как-то его упоминал дворецкий сэра Грегори, Бинстед, и он давно мечтал попробовать.

Визит к Императрице, если идете вы с лордом Эмсвортом, бывает обычно долгим, и Моди вернулась минут через сорок.

Минуты эти девятый граф использовал умно и умело. Играя на женской чувствительности, он рассказал спутнице о том, как страдает перед завтрашней речью, и вырвал у нее обещание поехать с ним. Он объяснил ей, что гораздо легче, если есть на кого опереться. Выехать, сообщил он, придется рано, ибо свиноводы соберутся не ближе чем в Уолверхемтоне, и Моди заверила, что любит рано вставать, а увидеть Уолверхемтон давно мечтает. Словом, когда они вернулись на террасу, отношения у них были практические, как у Тристана с Изольдой.

Террасу они застали пустой. Пенни уехала с Галли. Разбито сердце, не разбито, а свинью красть интересно. Кроме крылатых созданий, кишащих во тьме над террасами английских поместий, не было ничего, разве что бумажка, похожая на фотографию. Лорд Эмсворт поднял ее и увидел, что это фотография и есть.

— Ой Господи! — сказал он.

— А, что? — отозвалась Моди.

— Фотография моего соседа, сэра Грегори. Кто-то уронил из окна. Не пойму, кому нужна его фотография!

Моди взяла ее и молча на нее посмотрела. Впервые за много лет она увидела знакомые черты; и, подобно Глории Солт, стала вулканом.

Единственная связная мысль подсказывала ей: три мили туда, три мили сюда — не так уж много. Надо пойти в Матчингем как можно раньше и сказать Табби все, что о нем думаешь.

Бидж сомневался зря: Джордж Сирил Бурбон даже и в таком состоянии не свалился с велосипеда. Возможно, он и двигался зигзагами, как ласточка, преследующая муху, но сноровка его не подвела, в седле он усидел. В свое время он подъехал к двери Матчингем-Холла, распевая приятным баритоном «Когда глаза смеются», и прошел в кабинет хозяина, чтобы передать письмо. Было бы разумней вручить его Бинстеду, который бы и отнес его на серебряном подносе, но Джордж Сирил разрезвился и был рад случаю поболтать с хорошим человеком.

Когда он вошел, человек этот читал поваренную книгу. Некоторые полагают, что самая тяжкая скорбь — воспоминание о былом счастье, но сэру Грегори было приятно — в особом, меланхолическом духе — читать рецепты разных блюд. «Берете дюжину яиц, побольше печеночного жира…» Сейчас он дошел до главы о шоколадных кремах и как раз читал о том, как берут две ложки масла и три унции специального состава, именуемого «Тихий закат», когда ощутил, что стало душновато, поднял глаза и увидел гостя.

— Какие черти вас принесли? — осведомился он, и Джордж Сирил Бурбон, нежно улыбаясь, ответил, что привез письмо, едва не назвав — но все же не назвав — сэра Грегори другом.

— Вы что-то пили! — сказал хозяин, хороший диагност.

Джордж Сирил удивился:

— Я, сэр? Пил, сэр? Нет, сэр, где же я возьму?

— Вы пьяны в стельку.

Свинарь опустился в кресло и отер слезу.

— Сэр, — проговорил он, — будете умирать, пожалеете, что так сказали. Я что, я ничего, только обидно…

— Не нойте. Какое письмо? Откуда?

— Вот уж не знаю, сэр. Бланд дал, из Биджинга. Нет, Блидж, из Бландинга, — поправился дотошный Бурбон, — этот, Биджинг…

— А что вы делали в Бландингском замке?

Джордж Сирил, хоть и пьяный, ответить сумел:

— Родные места, сэр. Тосковал. Может, читали такие стихи: «Ах, дороги сердцу родные места, где жил я ребенком…», ик? В воскресной школе учили, там еще про дубовые балки.

Что-то было в тоне, каким сэр Грегори отозвался о воскресных школах и дубовых балках, и нежный свинарь обиделся. Он горестно замолчал. Сэр Грегори взял письмо, открыв же его, испустил пронзительный вопль.

— Плохие новости? — сочувственно спросил Джордж Сирил, вставая и небрежно опираясь на ручку хозяйского кресла.

Сэр Грегори кинулся к телефону и набрал номер замка.

— Бидж?… Это сэр Грегори Парслоу… Черт с ним, с вечером… Попросите мисс Солт… А?… Ну и что? А вы ее вытащите. Скажите, я насчет письма…

— Давайте-ка я погляжу, — предложил Джордж Сирил. Вырвав письмо, он не без труда (что-то с глазами) его прочитал, приговаривая: «Ну и ну» или «Вот это да», в то время как хозяин бился у телефона.

— Да сказано вам… А черт! — заорал сэр Грегори и бросил трубку.

Джордж Сирил Бурбон положил письмо.

— Ну вот что, — сказал он. — Отшили вас. Чем уж вы ее довели, не знаю, только — все. Точка. Свадьбе не бывать, так-то, друг.

Звериный вопль был ему ответом.

— Какого черта вы читаете мои письма? Убирайтесь! Совсем, совсем, из дома!

Джордж Сирил поднял брови:

— Это вы как, выгоняете меня?

— Да, да, да! Чтоб духу вашего не было!

В такие минуты и проявляют себя свинари. Ничто не сравнится с достоинством, с которым Джордж Сирил произнес:

— Ладно. Дело ваше.

Он чуть не сказал «мне что», но передумал.

— Выставка эта на носу. Губите свинью, чего там. Куда ей без меня!

И Джордж Сирил двинулся к выходу.

Теперь, когда перемена вкусов лишила нас мелодрамы, нечасто увидишь ошеломленного баронета. Но всякий, кто заглянул бы в окно, его бы увидел. В мелодраме такой баронет крутит усы. За неимением усов сэр Грегори этого не делал, но во всем остальном был точно таким, как положено.

Он понимал, что свинарь прав. Свиньи чувствительны. Забери от них привычного стража, дай им чужого, и они перестанут есть. Трудно поверить, что разумная свинья отыщет прелесть в Джордже Сириле, но это так; и сэр Грегори отнял платок от носа, словно взмахнул белым флагом.

— Завтра поговорим, — сказал он. — Идите проспитесь.

И Джордж Сирил Бурбон зигзагом пошел к двери. То ли в нем взыграло что-то цыганское, маня на простор, то ли ему захотелось освежить голову, совсем уж плывшую, но, все тем же зигзагом выйдя из дома, он направился к стойлу Королевы. После неприятного разговора хорошо побеседовать со свиньей.

Привалившись к перилам, он закурлыкал. Обычно на первый же звук свинья выскакивала и неслась к нему, уповая на общение душ и пир разума. Но сейчас никто не вышел. Он закурлыкал снова. Тишина. Немного обиженный невниманием, он перелез через перила, хотя и не без труда, и заглянул в домик. И тут же издал вопль, который, если положить его на слова, звучал так: «Ушла! Без слова, без взгляда — ушла!»

Ничто не отрезвляет лучше, чем внезапное потрясение. Только что Джордж Сирил Бурбон пел и веселился, налитый бургундским, увенчанный виноградом. Мгновение — и все стало так, словно он пил лимонад, безуспешно предлагаемый ему в «Гусе и Гусыне», или молоко, которым его оскорбили в «Гербе Эмсвортов».

Он не мог бы сказать, сколько простоял перед пустым свинарником. Жизнь постепенно вернулась к нему, и — бледный, поникший — он побрел к другому дворецкому. Иногда человеку нужен истинный друг, а здесь, в Матчингеме, им был Херберт Бинстед.

Когда человек ходит по селению, предлагая пять против одного, а потом, заключив немало сделок, узнает, что самый предмет их исчез не хуже Чеширского кота, ему простительно выказать чувства. Бинстед, читавший газету, разорвал ее пополам и подскочил в кресле, словно сиденье пронзили раскаленным вертелом.

— Сперли?

— Ыр! — отвечал Джордж Сирил и прибавил, уснащая речь прискорбными определениями, что сделал это достопочтенный Галахад Трипвуд. Кроме того, обратившись к хирургии, он сообщил, что хотел бы сотворить с изобретательным аристократом.

Облегчив душу, он помолчал, глядя на Бинстеда не то чтобы с доверием, но с какой-то надеждой. Дворецкий был из тех лисьих, хитрых людей, которые что-нибудь да придумают.

И он не обманулся. Рано или поздно сообщник его произнес:

— Вот что. Ты знаешь, где хрюшка этого вашего графа?

Джордж Сирил резонно ответил, что Императрица — в Бландингском замке, а Бинстед пощелкал языком.

— А где она там?

— За огородом.

— Она тебя знает?

— Еще как! Я за ней столько ходил.

— Значит, она с тобой пойдет?

— У-ух! — воскликнул Джордж Сирил, потрясенный блеском идеи.

— Пойдет, а?

— Как овца, — ответил Джордж Сирил. — И не хрюкнет.

— Тогда поехали, — сказал решительный Бинстед. — Машину берем в гараже. Хрюшу грузим в багажник.

Джордж Сирил глубоко вздохнул. Главное он понял — сэр Грегори, придя с утренней инспекцией, увидит в свинарнике свинью.

Глава 6

Следующее утро предвещало ясный день — небо голубое, птицы щебечут, природа ликует. Природа, но не лорд Эмсворт. Мало того что ему надлежало надеть цилиндр и встать на заре, он еще и простудился и за столом перемежал чиханьем недостойные жалобы, смущавшие сотрапезников. Даже мысль о Моди не могла разогнать его тоску.

Кое-как несчастного графа выпроводили, хотя леди Констанс пришлось собрать все силы своей сильной личности, чтобы удержать его от прощания с Императрицей, и Галахад отдыхал на террасе, куря сигару, когда увидел лорда Воспера. Судя по всему, тот хотел с ним поговорить.

Это было странно, они почти не общались, слишком уж были разные. Орло Воспер, серьезный молодой человек не без политического честолюбия, в свободное от тенниса время читал газеты поприличней, изучал социальные условия и считал Галли легкомысленным; Галли считал же его глуповатым — как, впрочем, почти всю мужскую часть этого поколения — и ни за что не принял бы в клуб «Пеликан».

Он трижды подумал бы, представить ли его Роже Биффену или Пробке Бэшему, но считал человеком, а люди, все до единого, были для него потенциальной публикой. Вполне возможно, подумал он, что этот Воспер еще не слышал о герцоге, акробатке и шампанском, — и приветливо помахал сигарой.

— Какая погода! — заметил он. — Будет очень жарко. Ну, Кларенса мы проводили.

— Это хорошо.

— Но нелегко. Труднее, чем спустить на воду броненосец. Иногда мне кажется, что стоит разбивать бутылку шампанского над его головой. Кстати, вы слышали историю про герцога, акробатку и шампанское?

— Нет, — сказал лорд Воспер. — Не одолжите ли мне нашатыря?

— Нашатыря?

— Да.

— Простите, не захватил, — ответил Галли. — А на что он вам?

— Кажется, его дают, когда женщине плохо.

— Плохо?

— Да.

— Это кому?

— Девице в брюках. Ну при свинье.

— Монике?

— Ее так зовут?

— Моника Симмонс, краса женских колледжей. Ей плохо?

— Да.

— Почему?

Лорд Воспер явно обрадовался этому вопросу.

— Сам не знаю, — сказал он. — И она не говорит. Прохожу мимо свинарника, а эта девица кричит, хохочет, ломает руки. Я ее прямо спросил: «Что-то случилось?»

— Прямее некуда! И как, случилось?

— Видимо, да. Сперва она отвечала как-то странно, скорее, булькала и взывала к Богу, но потом стало понятней. Видимо, она горюет по свинье лорда Эмсворта.

Галли уже собрался как-нибудь пошутить, он любил освежиться с утра шуткой, но страшные слова положили этому конец. Чувствуя себя так, словно его стукнули по голове, он заболботал, и лорд Воспер подумал, что такое волнение благородно.

— Сами понимаете, — сказал он, — нужен нашатырь.

Галли тихо, с трудом проговорил:

— Вы хотите сказать, что Императрицы нет? Она исчезла?

— Именно. Исчезла, как дым. Во всяком случае, так думает эта Моника. По ее словам, домик пустой, на постели никто не спал. То есть у свиньи на постели, а не у Моники. Она-то спала. Я хочу сказать…

Он и дальше приспосабливал бы рассказ к самому несовершенному разуму, но это уже был монолог. Галли ушел, побежал куда-то.

«Странно, — подумал лорд Воспер. — Я бы сказал, необычно».

После чего пошел к леди Констанс, просить нашатыря.

А в Матчингем-Холле, в своем кабинете, сэр Грегори решал кроссворд, тщетно отыскивая слово из трех букв, первая буква «э», большая австралийская птица. Кроссворды он любил, но что-нибудь посложнее, чем солнечный бог Ра, плохо ему давалось.

Те, кто помнит его вчерашнее горе, удивятся столь легкомысленному занятию. Отвергнутый жених вспоминает австралийскую птицу? Невозможно! Но британские баронеты не слабее британских свинарей. Беды ведут их ввысь; они видят, что у каждой тучи, как говорится, есть серебряная кайма. Мы оставили сломленного человека. И что же? Вот он — как новенький.

Особую роль сыграло здесь то, что с помолвкой отпадала и диета. Теперь он сам себе хозяин, властелин своей судьбы: хочет толстеть — пожалуйста, никто ничего не скажет. Долго мечтал он о пиве, не меньше, чем Бурбон, а сейчас перед ним стояла кружка, и он с особой, веселой удалью подносил ее к губам. Женщина — просто женщина, как бы говорил он, а пенистая пинта — это дар богов.

Тем более две пенистые пинты. Он нажал звонок, явился дворецкий.

— Еще одну! — воскликнул сэр Грегори.

— Слушаюсь, сэр.

Через пять минут, когда Бинстед принес животворящий напиток, хозяин его спросил:

— А где эта мерзость? Ну, чтобы худеть.

— Я поставил ее в буфетной, сэр. Принести вам склянку?

— Нет, что вы!.. Этот родственник передумал. Вылейте ее в раковину.

— Может быть, вернуть в аптеку? Вероятно, деньги тоже вернут.

— Ладно. Как хотите. Вытянете деньги — берите себе.

— Спасибо вам большое, сэр, — сказал Бинстед. Не такая уж выгодная сделка, но и то хлеб.

Приближался час, когда сэр Грегори навещал Королеву. Пиво выпил, птицу не вспомнил, а потому встал и, беззаботно помахивая новой сигарой, направился к свинарнику.

Первым, кого он увидел, был Джордж Сирил Бурбон в том тяжком похмелье, о котором рассказывают внукам. Походил он на предмет из помойки, на который не посмотрит бродячий кот, и был так гнусен, что хозяин, едва процедив: «Здрасссь» — смотреть на него не стал, обратив взоры к свинье.

— Что? — выговорил он, каменея, моргая и хватая ртом воздух. — Что-что-что?

Джорджу Сирилу показалось, что наступил Судный день, но то был голос хозяина, выкликающий его имя.

— Сэр? — прошептал он, сжимая лоб, в который какой-то шутник втыкал раскаленные шипы.

— Идите сюда! — ревел сэр Грегори.

Джордж Сирил послушно, но неохотно отошел от дерева. Он видел, что хозяин не только пожелтел и весь дрожит, но и совершенно уподобился обидчивому богу, который недоволен жертвами и намерен взяться за молнии.

— Эт-то что такое? — гремело божество.

— Сэр?

— Что тут такое?

— Сэр?

— Да не блейте вы, тьфу, та-ра-рам! Где Королева? Что тут делает эта тварь? Вы подменили мою свинью!

Кроме лорда Эмсворта, о чьих способностях мы уже говорили, во всех здешних графствах не было такого даровитого и стойкого противника признаний, как Джордж Сирил Бурбон. Казалось бы, сейчас он себя и покажет; но для того чтобы стоять насмерть, тоже надо быть в форме, а он в ней не был. Быстрый разум обратился в кучу каши.

— Ну?

Джордж Сирил Бурбон сломился. Попытавшись еще раз найти пристойное объяснение, он рассказал все, ничего не упустил.

Результат был лучше, чем он думал. Да, публика вторила ему непотребными именованиями, но его не разорвали на части. Подбодрившись, он обрел беглость речи, и пошло совсем хорошо. Когда он повествовал о самой краже, на лице хозяина мелькнула улыбка.

И впрямь, сэр Грегори уже не сердился. Ситуация напоминала ему те случаи, когда два ковбоя одновременно всаживают друг в друга пулю. Открывались возможности для компромиссов и переговоров. Мало того — можно послать этого типа в Бландинг, чтобы он разведал, где же Королева. Тогда легче легкого послать ей на выручку особый отряд.

Через несколько минут Джордж Сирил ехал по знакомой дороге, а сэр Грегори шел к гаражу, чтобы взять машину. Он собирался настигнуть зловещих братьев в их логове и кое-что им сказать.

— Дома лорд Эмсворт? — спросил он, достигнув цели странствий.

Бидж был учтив, но сдержан.

— Его милость уехал в Уолверхемтон, сэр.

— Где мистер Трипвуд?

— Мистера Галахада сейчас нет дома.

Сэр Грегори было растерялся, но тут вышла леди Констанс.

— О, сэр Грегори! — сказала она. — Доброе утро. Вы к Кларенсу?

— А? Доброе утро! Да вот, хотел потолковать…

— Он вернется поздно. Уехал в Уолверхемтон.

— Да, Бидж мне сказал.

— Говорит там речь каким-то свиноводам. Не останетесь ли к ленчу?

Сэр Грегори поразмыслил. Ленч? Это неплохо. Здешнего повара он уважал, а теперь, когда Глория ему отказала, можно есть что хочешь.

— Спасибо, — сказал он, радуясь тому, что разгуляется вовсю у Глории на глазах — пускай знает!

Когда Галли внезапно покинул лорда Воспера, он кинулся в Матчингем и так волновался, что только на полдороге понял, насколько лучше было бы поехать на машине.

Но возвращаться он не хотел и — наискосок, полем — достиг своей цели, хотя и сильно вспотел.

Тон Бинстеда, отвечавшего, что сэр Грегори вышел, мог бы его и остудить. Конечно, молодым дворецким недоступна ледяная величавость Биджа, но все, что мог, Бинстед сделал. Однако Галли слишком устал, чтобы сопоставлять дворецких и даже определять, холодны они или горячи.

— Пойду подожду, — сказал он, и Бинстед, при всем своем возмущении, помешать ему не посмел. Нехотя проводил он гостя в хозяйский кабинет, где тот со вздохом облегчения прилег на тахту, а потом, оскорбив Бинстеда в его лучших чувствах, спросил виски с водой.

— Покрепче, — прибавил он, и таковы были его чары, что окаменевший Бинстед ответил:

— Слушаюсь, сэр.

Когда он принес виски, Галли решал кроссворд.

— Спасибо, — сказал он. — Вы, часом, не знаете, какая австралийская птица начинается на «э»?

— Не знаю, сэр, — ответил Бинстед и ушел.

Какое-то время после его ухода Галли решал кроссворд, но кроссворды — всего лишь паллиатив. Мысли его вернулись к сегодняшней беде, и он, со вздохом отложив газету, стал думать.

Казалось бы, человек, только что укравший свинью, будет снисходителен к другим свинокрадам, но с Галли этого не случилось. Низость сэра Грегори возмущала его. Но не в том дело; прежде всего он хотел понять, что тот теперь предпримет.

Негибкий мыслитель решил бы, что они квиты. Императрицу украли, думал бы он, и Королеву украли. Крест-накрест. Ничья.

Но Галли взглянул глубже и содрогнулся. Негибкий мыслитель упустил, что Императрица у лорда Эмсворта — одна, а Парслоу может в любой момент предъявить другую свинью. В вихре событий Краса Матчингема отошла на второй план, она была, и он мог ее выставить.

Что там выставить! Победа ей обеспечена. Два года соревновалась она за первое место и, не будь Императрицы, непременно бы его получила. Другими словами, Парслоу достаточно держать Императрицу, и его Краса расцветет, как клевер на Ливане. Если бывают мысли печальнее, Галли их не знал.

Зазвонил телефон. Галахад взял трубку. Какой-то голос, хриплый, как из могилы, произнес:

— Сэр…

— Кто это?

— Это я, сэр Грегори, Бурбон.

— Где вы?

— В «Гусе и Гусыне», сэр Грегори. День очень жаркий. Устал я для вас стараться. Можно, я пива выпью?

— Конечно, — от всего сердца ответил Галли. — Пейте что хотите.

Наступила тишина, словно Джордж Сирил лишился чувств. Когда он заговорил, стало ясно, что мнение его о хозяине резко повысилось. Наконец, как бы говорил он себе, сладость и свет.

— Вот что, сэр, — сказал он, — я ее нашел.

— Э?

— Королеву, сэр.

Галли почувствовал, что его ударили в нос. Помолчав с полминуты, он выговорил:

— Господи милостивый!

— Да, сэр, попотел, скажу вам, а нашел. Как вы велели, отправился я в ихний замок… А можно каплю джина в пиво?

— Да, да, да.

— Спасибо, сэр, это для вкуса. Значит, пошел я в замок. Я так подумал: если она под стражей (это такое выражение, наверное, не знаете), если под стражей, ее кормит скорей всего кто-нибудь из персонала, тоже такое выражение. Ну, пошел я, где черный ход, спрятался, смотрю — Бидж. Несет ведро, а сам весь трясется. Ну, сэр, пошел он в такой лес, называется Западная роща — роща, значит, и на западе, — а уж там в такой домик, раньше ружья держали. Ну, заходит, то есть входит, а я подполз, в окно посмотрел, глянь — Королева, чтобы мне треснуть. Ну, я пошел сюда, вам позвонить, чтобы вы предприняли эти… шаги. Разрешите, сэр, я пойду насчет пива. Спасибо, сэр.

— Эй! — заорал Галли.

— Сэр?

— Где Императрица?

— Там, куда мы ее отвезли, сэр, — ответил удивленный Джордж Сирил и повесил трубку.

Галли онемел, удивляясь при этом, что таким, как Бурбон, разрешают жить в приличной стране. Если бы он узнал, что тот провалился сквозь дыру в линолеуме, он был бы рад, рад, рад, как Поллиана.

Однако такие люди, как Галахад Трипвуд, скоро приходят в себя. Еще мгновение — и он звонил в Бландинг, а там услышал знакомый голос:

— Алло? Замок лорда Эмсворта. Дворецкий Бидж у телефона.

— Бидж, — сказал Галли без всяких там предисловий, — берите ноги в руки, скачите в лес и уводите оттуда свинью. Когда вы ходили ее кормить, вас выследил Бурбон. Он звонил, принял меня за Парслоу. Придется найти другое убежище. К счастью, я одно знаю, лучше некуда. Помните Рожу Биффена? Наверное, он снимал коттедж, по дороге в Шрусбери. Такой, с красной крышей. Называется «Солнечный склон». Да, да. Отвезите туда свинью, поместите в кухне. То есть как, что скажет адмирал? Его нет, он уехал в Лондон. Значит, вы отвозите… Что? В тачке, мой дорогой, в тачке.

Мистер Доналдсон диктовал секретарше:

— «Леди Констанс Кибл, Бландинг, Шропшир, Англия». Есть?

— Да, мистер Доналдсон.

Он немного подумал, дождался вдохновения и быстро заговорил:

— «Не понимаю последнем письме похвалы миссис Бенбери, точка. Какая Бенбери, вопросительный знак. Не знаю никаких Бенбери, точка. Настоятельно советую выгнать самозванку…» Куда, мисс Хорвит?

— Ко всем чертям, мистер Доналдсон.

— Спасибо. «… выгнать всем чертям или вызвать полицию, точка. Старый друг, запятая, ну, запятая, знаете, восклицательный знак. Жизни не слышал такого бреда, точка».

— Не прибавить ли «Пока», мистер Доналдсон?

— Нет. Просто: «Уважением» — и подпись.

— Готово, мистер Доналдсон.

— Молодец. Посылай немедленно.

Глава 7

Собрание, съезд, или, если хотите, слет шропширских, хертфордширских и южноуэльских свиноводов длится долго. Свиноводы привязчивы, им нелегко расстаться. Когда дебаты кончились, они не уходят, а курят и спрашивают друг друга, знакома ли тому или иному участнику история о молодом человеке из Калькутты. По этим причинам автомобиль, отвозивший в Уолверхемтон графа и сыщицу, отправился обратно на склоне дня.

Мы уже говорили, что летописец не вправе отвлекаться, но подчеркнем это снова, иначе читатель не поймет, почему от него скрывают речь лорда Эмсворта. Передать ее трудно, летописцу пришлось бы собрать все свои силы — но, к счастью, утрата восполнима. Вы найдете полный отчет в приложениях к «Сельскохозяйственной газете», которые есть в каждом доме.

Летописец не откроет вам и разговора в машине, поскольку путники молчали. Лорд Эмсворт обычно спал в дороге. Быть может, нежная страсть удержала бы его, но он был простужен, ослабел, да и целый день следил за тем, чтобы цилиндр не свалился. Словом, природа взяла свое, а Моди была только рада — нелегко сбежать, когда с тобой беседуют.

Замок был уже совсем близко, и мысли Ваулза, шофера, поплыли, как упавший в воду цветок, к ужину и пиву, когда он услышал, что стеклянная перегородка отодвинулась и тихий голос произнес: «Эй!»

— Слушайте! — зашептала Моди. — Вы знаете Матчингем? Не кричите, лорд Эмсворт проснется!

Матчингем он знал и прохрипел, что это в двух шагах.

— Остановитесь там, а? — сказала сыщица. — Мне надо повидать сэра Грегори.

— Подождать вас, мэм?

— Нет, спасибо. Я не знаю, сколько пробуду, — ответила Моди, чувствуя, что пройдут часы, если не дни, пока она выскажет Табби Парслоу все. Как вы помните, ад не знает той ярости, какую в оскорблении испытывает женщина. Не смотреть же такой женщине на часы!

Машина подъехала к тяжелым воротам, железной решетке меж двух каменных столбов, увенчанных геральдическими животными. За воротами простирались лужайки, а за ними виднелась такая величавая усадьба, что Моди благоговейно вскрикнула: «Ух!» Табби явственно прошел большой путь с тех дней, когда он просил ее покормить его в кредит, поясняя, что именно кредит — двигатель торговли.

— Ладно, — сказала она, — высадите меня здесь.

Сэр Грегори Парслоу сел обедать, когда зазвенел звонок. Обед он заказал с утра, вложив в него много выдумки. Некоторые пьют с горя; он с горя ел. Освободившись от опеки, он собирался вознаградить себя за былые лишения.

Обед был такой:

СемгаСуп из шампиньоновФиле камбалыВенгерский гуляшСпаржа под майонезомВоздушный пирог «Амброзия» СырФруктыКофеПирожные «Птифур»

Пирог «Амброзия» — это вещество, которое состоит из взбитых сливок, взбитого белка, сахарной пудры, бисквитного теста, очищенного винограда, тертого кокоса и апельсинового желе, а означает (во всяком случае, для падшего баронета) высшую свободу.

Сэр Грегори расстегнул нижние пуговицы жилета и стал выдавливать лимон на семгу, когда у парадных дверей поднялся шум. То была Моди, прорывавшаяся в дом, и Бинстед, вежливо, а там и злобно объяснявший, что хозяин обедает, беспокоить его нельзя. Вышеупомянутый хозяин только собрался сурово спросить: «Что за черт?» — как дверь отворилась и ворвалась Моди, за которой поспешал Бинстед, потерпевший поражение в неравной борьбе.

— Миссис Стаббз, — отчужденно возгласил он и умыл руки, предоставляя хозяину выпутываться самому.

Сэр Грегори застыл, как и семга на вилке. Всегда неприятно, если к обеду явится непрошеный гость, а уж тем более — призрак прошлого. Вспомнив, как подскочил Макбет, когда к нему зашел дух Банко, мы лучше поймем сэра Грегори.

— Что? Что? Что? Что? Что? — выговорил он, как бывало с ним в минуты волнения.

Синие глаза гостьи опасно сверкнули.

— Та-ак! — сказала она, легко щелкнув зубами. — Удивляюсь, что ты можешь смотреть мне в лицо, Табби Парслоу.

Сэр Грегори заморгал:

— Я?

— Да, ты.

Сэр Грегори схватил кусок семги, чтоб укрепить мозги; он слышал, что это очень помогает. Он схватил его и съел, но ничего не вышло. Видимо, тут нужна какая-то другая рыба.

Моди, дождавшись встречи, о которой она мечтала столько лет, приступила к делу немедленно.

— Красиво ты со мной поступил! — сказала она, как сама совесть.

— Э?

— Я ждала, ждала в церкви!..

Сэру Грегори опять показалось, что мозги ему не нужны.

— Ты? О чем ты говоришь?

— Не финти. Просил ты меня прийти в церковь седьмого июня в два ноль-ноль?

— Какого июня?

— Сам знаешь.

— Ничего я не знаю. Ты в себе?

Моди горько и коротко засмеялась. Примерно этого она и ждала. К счастью, она вооружилась до зубов.

— Не знаешь? — сказала она, вынимая что-то из сумочки. — Пожалуйста, вот письмо. Смотри, смотри.

Сэр Грегори проштудировал документ.

— Ты писал?

— Да, я.

— Ну, читай.

— «Дорогая Моди…»

— Нет, на другой стороне.

Сэр Грегори перевернул листок.

— Вот, ровно в два, седьмого.

Сэр Грегори вскрикнул:

— Это не семерка!

— То есть как не семерка?

— Так. Это четверка. Четвертого июня, яснее ясного. Только… странному человеку покажется, что это — семерка. О Господи! Неужели ты пришла в церковь седьмого июня?

— Конечно.

Глухо застонав, сэр Грегори схватил еще один кусок семги. Ослепительный свет вспыхнул перед ним. Сколько лет он думал, что произошло одно из тех печальных недоразумений, о которых любил писать Томас Харди.

— А я пришел четвертого, — сказал он.

— Не может быть!

Сэр Грегори не отличался тонкостью, но все же мог оценить глубину этой драмы.

— В цилиндре, — сказал он, и голос его дрогнул. — Мало того, я отдал его надеть на болванку, ну, выгладить, или что это с ним делают, и протер пивом, чтобы блестел. А когда я прождал два часа и решил, что ты не придешь, я снял его и на нем прыгал. Да, прыгал, а потом уехал в Париж, билеты я купил для нашего путешествия. В Париже хорошо. Конечно, страдал без тебя.

Моди смотрела на него, поводя кончиком носа.

— А ты не врешь?

— Конечно, не вру. Да Господи, разве я могу с ходу такое выдумать! Что я, писатель какой-нибудь?

Мысль его была так разумна, что рассеяла последние страхи. Моди всхлипнула, отвела рукой кусочек семги и едва выговорила из-за слез:

— Табби, какой ужас!

— Да. Нехорошо вышло.

— Я думала, ты спустил деньги на бегах.

— Вообще-то на бегах я был, но мне повезло, я выиграл. Шрапнель пришел первым, ставка один к двадцати. Выиграл сто фунтов. Потому я и смог купить цилиндр. Деньги мне вообще пригодились. Знаешь, как в Париже все дорого? Если тебе скажут, что там дешево, — не верь. Грабят на каждом шагу. Хотя еда этого стоит, готовят они…

Наступило молчание. Моди, как Глория Солт, думала о несбывшемся, сэр Грегори вспоминал название ресторанчика за Святой Магдалиной (Мадлен), где его особенно хорошо покормили. Именно там он впервые попробовал буйябез.

Бинстед, передышавшийся в буфетной, ибо Промысел не врывался еще так прямо в его тихую жизнь, обрел былой апломб и решился нести суп. Увидев его с суповой миской, сэр Грегори гостеприимно вскочил.

— Ура, суп! — сказал он, радостно улыбаясь. — Вот что, раз уж ты здесь, перекуси, а? Ну, не дури! Столько лет не виделись, а ты сбежишь, как кролик собачий. Поедим, поговорим. Мой шофер тебя отвезет. Кстати, где ты живешь? Как очутилась в наших краях? Я чуть не треснул, когда ты пришла. Р-раз — и здесь! Мы с миссис Стаббз — старые друзья, Бинстед.

— Неужели, сэр Грегори?

— Были знакомы бог знает когда.

— Вот как, сэр Грегори?

— Так где ж ты гостишь, Моди?

— В Бландингском замке.

— Как тебя туда занесло?

— Галли Трипвуд пригласил.

Сэр Грегори сурово надулся.

— Ну и нахал!

— Он очень милый.

— Милый, еще чего! Вошь в человеческом образе. В общем, присаживайся. А я жду не дождусь этой «Амброзии». Взбитые сливки, взбитые белки, сахарная пудра, виноград, кокос, бисквитное тесто, апельсиновое желе. Тает во рту, чтоб мне лопнуть.

При Бинстеде, насторожившем большие уши, нелегко было говорить о прошлом. Когда он подал кофе и ушел, сэр Грегори произнес с чувствительным вздохом:

— Хороший гуляш! Не всякий его приготовит в такой глуши. Тонкая работа. Кстати, старушка, помнишь, я повел тебя обедать в Сохо? Собственно, платила ты, но не в том дело. Какой там был гуляш!

— Помню. Весной.

— Да. Такой это весенний вечер, сумерки всякие, туманы. А мы пошли с ресторан и ели гуляш.

— Ты съел три порции.

— Да и ты не одну. А потом — омлет с вареньем. Вот чем я всегда в тебе восхищался — никаких диет! Ела и ела. Сейчас девицы просто свихнулись на диетах, и, я тебе скажу, это опасней, чем сап, чахотка или там ящур. Тут не захочешь, а вспомнишь мою бывшую невесту. Стройность и спорт — вот ее кумиры. И что же? Где ни пройдет — беда, просто сеятель какой-то.

— Разве ты не женишься на мисс Солт?

— Ни в коем случае. Она как раз прислала мне письмо, гонит ко всем чертям. Очень удачно. Не надо было к ней свататься. Все по оплошности, по глупости…

— Ты ее не любишь?

— Да не дури ты, старушка. Конечно, не люблю. Так, понравилась, стройная такая, но уж любить… Я люблю только тебя.

— О, Табби!

— Могла бы знать, сколько раз говорил!

— Это же было давно.

— Какая разница? Люблю, чтоб мне треснуть. Боролся, заметь. Пытался все забыть, если ты меня понимаешь. Но когда ты пришла, такая же красивая… Все. Как будто стою у бара, смотрю на тебя, ты наливаешь виски, открываешь содовую…

— О, Табби!

— А как ты ела пирог! Не клевала, как эти дуры, входила в самую суть. Ну, тут я себе сказал: «Она, и только она!» Мы с тобой близнецы. Родственные души. Вот так-то, старушка.

— О, Табби!

Сэр Грегори задумчиво пожевал сонную миндалину.

— Ну что ты заладила: «О, Табби»! Хорошо, близнецы, а что толку? Ничего не попишешь, ты замужем.

— Нет.

— Прости, ты забыла. Я совершенно ясно слышал, «миссис Стаббз».

— Да Седрик же умер.

— Сочувствую, сочувствую, — сказал вежливый Табби. — Сегодня — здесь, завтра — там… А кто такой Седрик?

— Мой муж.

Сэр Грегори застыл, другой миндаль повис в воздухе.

— Муж?

— Да.

— Умер?

— Пять лет назад.

От волнения сэр Грегори положил миндаль обратно. Голос его и подбородки дрожали, когда он сказал:

— Нет, давай разберемся. Давай спокойно разберемся. Твой муж умер? Скончался? Приказал долго жить? Так мы же оба свободны!

— Д-да.

— Мы можем сейчас пожениться! Помешает нам что-нибудь?

— Н-нет.

Сэр Грегори схватил ее руку, словно кусок «Амброзии».

— Ну как, старушка? — спросил он.

— О, Табби! — ответила Моди.

Увидев, что дама, с которой ты ехал, куда-то исчезла, почти все мужчины хотя бы зададут несколько вопросов. Но когда Альфред Ваулз почтительно ткнул лорда Эмсворта в бок, тот ничуть не удивился. Что уж удивляться! Если дама исчезла, ничего не поделаешь, а в свое время все объяснится. Поэтому он просто поморгал, проговорил: «Э? А? Что? Славно, славно» — и, мягко чихая, вошел в замок. Галли, проходивший по вестибюлю вместе с Джерри, озабоченно на него посмотрел.

— Что-то ты простудился, Кларенс, — сказал он.

— Что-то вы простудились, лорд Эмсворт, — поддержал его Джерри.

Появился Бидж, взглянул на хозяина и мигом поставил диагноз:

— Вы простудились, милорд.

Лорд Эмсворт, опустившийся тем временем в кресло, чихал, не отвечая, и они посмотрели друг на друга.

— При простуде, — сказал Галли, — надо пропарить ноги и положить лук в носки.

— Я бы посоветовал уксусный чай и сахар в керосине, — прибавил Джерри.

— Разрешите, мистер Галахад, — сказал Бидж. — Сегодня утром я прочитал в газете о новом американском средстве. Изготовляется оно из злаков. Содержит шестьдесят два процента нитроглутина. Насколько я понял, одна столовая ложка равна по питательности бифштексу. Очень полезно.

— Вот что, — вмешался Джерри, — может, я сбегаю на станцию?

— Прекрасная мысль. К Булстроду. Сейчас там закрыто, но вы постучитесь, он спустится. Куда ты, Кларенс? — строго спросил Галли, поскольку больной пошел за Джерри.

— Надо бы взглянуть на нее.

Галли и Бидж переглянулись. «Ни слова!» — говорил взгляд Галли; «Конечно, сэр», — говорил взгляд Биджа.

— Ты с ума сошел, — сказал Галли вслух. — Хочешь свалиться с пневмонией? Иди ложись. Бидж принесет тебе поесть. Принесете, Бидж?

— Конечно, мистер Галахад.

— И ни слова леди Констанс! При простуде надо избегать женской заботы.

— Миледи вышла, сэр. Она отправилась к викарию, на еженедельное собрание литературного общества.

— Очень хорошо. Безопасней будет. Ну, Кларенс, хоп!

— А как же Императрица?

— В каком смысле?

— Я бы хотел посмотреть, как она там.

Галли и Бидж снова обменялись многозначительными взглядами.

— Не беспокойся. Я к ней заходил, все в порядке. Глаза блестят, цвет лица — прекрасный. Иди-ка ложись.

Через некоторое время девятый граф лежал в постели с грелкой. Бидж принес ему еду и на всякий случай два-три детектива. Уезжая в Америку, младший сын лорда Эмсворта оставил дворецкому свое богатейшее собрание всяких «Дел», и тот охотно давал их почитать.

Но лорду Эмсворту было не до таинственных злодеев. Открыв первую книгу, он узнал, что горилла, взобравшись по трубе, обижает сероглазых и златокудрых девиц; но что ему гориллы! Тихо чихая, он предался мыслям о Моди. Ему было жаль, что он заснул и упустил редкий случай прошептать ей слова любви. В замке это было очень трудно, вечно все лезли, как будто им делать нечего.

Додумав до этого места, он посмотрел вдаль и увидел письменный стол. Тут он понял, что беседа — не единственный способ. В столе, в особом ящике, лежали открытки, конверты, бумага, на столе были перья, чернила, резинки, сургуч и какая-то штука, которой скорее всего вынимают камешки из подков. Лорд Эмсворт презрел сургуч, резинки и камневыниматель, но взял перо и бумагу и стал сочинять письмо.

Получилось просто прекрасно. Вообще он писем писать не умел, но с двух-трех попыток разогнался, и пламенная проза полилась из-под его пера. Перечитав письмо, он даже удивился. Именно то, что нужно, — почтительный пыл. Теперь он был рад, что заснул в машине, ему бы в жизни так не сказать. Автор Песни Песней и тот похвалил бы его.

Когда он лизал конверт, вошел Джерри, напоминающий мула с поклажей.

— Корица, аспирин, глицерин, тимол, черносмородиновый чай, камфарное масло, вата, льняное семя для припарок, — сказал Джерри. — Лучше, когда есть из чего выбрать, как по-вашему? Папаша Булсторд советует горячее молоко и фланелевую фуфайку.

Лорд Эмсворт кивнул, но думал он о другом.

— Э! — сказал он.

— Да? — бодро отозвался Джерри, верный своей политике.

— Вот я хотел вас попросить, — продолжал граф.

— Пожалуйста-пожалуйста! — воскликнул Джерри. — Что же именно?

— Я тут написал письмо… ну, такое письмо… в общем, письмо.

— Понимаю, — сказал Джерри. — Письмо.

— Вот именно. Миссис… э… Бенбери. Вы не могли бы его передать?

— Конечно-конечно. Какая мысль! Поразительная. Увижу — и передам.

— Нет, не надо. Тут всегда кто-то ходит. Лучше положите ей в комнату.

— А где ее комната?

— Вторая справа. Справа — и вторая. По коридору.

— Бегу, — сказал Джерри.

И он убежал, радуясь, что дело его продвигается. Конечно, ему очень хотелось узнать, что это старый хрыч пишет гостье, но подержать письмо над паром — нет, никогда! Как и лорд Воспер, он учился в Харроу.

Глава 8

Лорд Эмсворт лежал в постели и, как все авторы, думал о том, что надо бы подправить письмо в некоторых местах. Однако — опять же как все авторы — он знал, что оно прекрасно; а потому снова взялся за детектив.

Он как раз подумал о том, что неплохо быть наемной гориллой — никакого распорядка, лазай себе где хочешь, — когда услышал: «Хвост трубой!» — и увидел своего брата.

— Привет, Кларенс, — сказал Галли. — Как, получше? Я вот что придумал: вдохни воздух и держи сколько сможешь. Микробы перемрут. Выдохнешь — они вывалятся, то есть их тела. Хотя что микроб, когда к тебе сейчас явится Конни.

— Э?

— Да, я пришел предупредить.

— Ой Господи!

— Я тебя понимаю.

— Значит, вернулась?

— То-то и оно. Говорят, сердится. Я ее не видел, но Бидж с ней беседовал. По его описанию, похожа на разъяренную гориллу.

Такое совпадение поразило несчастного графа.

— Я вот как раз читаю про гориллу, — сообщил он. — Странный зверь…

— А что она делала?

— Ну, лазала по трубам, крала девушек.

Галли пренебрежительно фыркнул.

— Чепуха! Видимо, любительница. Подожди Конни!

— Что с ней такое?

— Хорошо, что ты спросил, — сказал Галли. — Я бы давно сказал, да все не к слову.

Присев на кровать, он поправил монокль и начал:

— Опустим рождение, детство и ранние годы. Начнем с того, как она вернулась после этого литературного собрания. Видимо, там было хорошо, она сияла, она почти летала, и я бы не удивился, если бы она спела песню. Словом, дитя могло бы играть с ней, и ничего.

Лорд Эмсворт не совсем понял.

— А ты говорил, она сердится, — сказал он.

— Она и сердилась, через две минуты. И вот почему: в передней, на столе, лежала телеграмма из Америки, от собачьего деспота. Говорилось там о миссис Бенбери.

— Они старые друзья.

— Она — быть может, но не он. Самая соль телеграммы в том, что он о ней в жизни не слышал.

— А черт!

— Именно это сказала наша сестра и побежала искать миссис Бенбери. Нашла у буфетной, в объятиях Биджа. Он обнимал ее и целовал в обе щеки.

Лорд Эмсворт чихнул.

— Бидж?

— Понимаю твое удивление. Это не принято, думаешь ты. Дворецкие гостей не целуют. Шоферы — может быть. Егеря — бывает. Но не дворецкие. Чтобы стало яснее, скажу, что он — ее дядя.

— Дядя?

— Да. Дядя Себастьян. Надо было раньше сказать, но как-то не довелось. Миссис Бенбери, в сущности, не миссис Бенбери. Она — вдова Стаббз. Девичья фамилия — Бидж, хотя я ее знал под псевдонимом Монтроз. В баре.

— Где?

— В баре. Она там служила. Потом вышла замуж за сыщика, который теперь — на небе. Потому я ее и пригласил, чтобы смотрела за Парслоу. Я думал, у нее острый, сыщицкий ум. Это не так, ничего не попишешь, но я не расстроился. Приятно с ней поболтать, вспоминаешь старые дни… Однако я отвлекся. Потрясенная и телеграммой, и объятиями, Конни спросила себя: что это, Бландингский замок или «Фоли Бержер», побежала в свою комнату и вызвала Биджа.

Галли учтиво подождал, пока его брат отстонет свое, и начал снова:

— Именно тогда Бидж подметил сходство с разъяренной гориллой, у которой приступ язвы, и мы не станем его осуждать. Себастьян Бидж — вернейший из людей, но у каждого есть пределы. Когда Конни идет, как на стадо — волки, это не всякий выдержит. Словом, он сдался. Прости?

Лорд Эмсворт ничего не говорил, он стонал.

— В общем, Конни узнала, что глава заговора — я. Может быть, она подозревает и тебя, с нее станется. Вот я и решил предупредить. Подготовь хорошую историю. Будь тверд. Цеди сквозь зубы. Ради Бога, Кларенс, не стенай! Она тебя не съест. Ну, хвост трубой! — И он удалился, бросив для ясности, что сам он ее не боится, но есть минуты, когда женщин лучше не видеть, пусть откипятится. — Не люблю грубых свар, — добавил он.

Брат же его лежал, словно Лотова жена мужского пола. Однако он не чихал. Медикам будет интересно, что из всех рекомендованных средств помог ему только этот удар. Он выздоровел, словно, напившись уксусного чаю, заел его полезным злаком и еще задержал дыхание, моря всех микробов без разбора.

Телом он исцелился, телом — но не духом. Как ни печально, любовь его умерла, и с такой скоростью, будто ее завели в темную аллею и стукнули по голове. Думал он только о том, что скажет Конни, когда узнает о его письме.

Мало того! Когда она остановится (если это будет вообще), перед ним выбор: судебное дело или тесное свойство с Биджем. Придется называть его «дядя Себастьян».

Тут вошел сияющий Джерри. Он встретил Пенни, и она заверила его в своей нетленной любви. Да, обручена она с другим, но обняла — его; он же улыбнулся хозяину.

— Письмо положил, — отчитался он, как бойскаут.

Из соляного столпа лорд Эмсворт превратился в семафор.

— Заберите его! — крикнул он, размахивая руками.

Джерри растерялся, не в силах уследить за его мыслью.

— Забрать?

— Да!

— Из комнаты?

— Да, да, да! Объяснить не могу, надо спешить.

Если Джерри и хотел ответить, это ему не удалось, ибо вошла леди Констанс. Кажется, она окинула его холодным взором, но что ему взоры, когда он только что целовался с Пенни? Мило ей улыбнувшись, он сказал, что спешит за письмом.

— Какое письмо?

— Лорд Эмсворт просил передать.

— Почему ты просишь мистера Вейла принести его обратно?

— Ах ты Господи! — вскричал озверевший от горя лорд Эмсворт. — А почему мне не просить? Это его работа, да? Он мой секретарь, да?

Проводив Джерри очень мрачным взглядом, леди Констанс заметила:

— Пока что секретарь.

Лорд Эмсворт обрадовался, что разговор уходит от дворецких с племянницами.

— Почему? — спросил он.

— Потому что он хочет увести Пенелопу от Орло Воспера.

— Воспера? — заволновался граф. — Воспера? Воспер? А, Воспер! Почему ты так думаешь?

— Сейчас скажу. Когда мы были в Лондоне, позвонил как-то человек, спросил Пенелопу. Назвался он Вейлом. Потом он приехал сюда и нанялся к тебе. А только что, в коридоре, я их видела вместе, — многозначительно закончила она.

— Что, он ее обнимал?

— Не то чтобы обнимал, — холодно ответила леди Констанс, — но она раскраснелась. Словом, я их подозреваю. Если я найду предлог, я рассчитаю его немедленно. Это не замок, а сумасшедший дом. Секретари обнимают девушек, оставленных на мое попечение, дворецкие…

— А да! — беспечно сказал лорд Эмсворт. — Галли мне говорил. Кажется, миссис Бенбери — не миссис Бенбери.

— Ее фамилия Стаббз. Она племянница Биджа.

— Да, помню, помню. Я как раз подумал: зачем ей себя так называть? Странно! Ты, часом, не знаешь?

Леди Констанс пристально посмотрела на него:

— А ты?

— Я?

— Ты участвовал в заговоре, Кларенс?

— В каком заговоре? Нет, в каком? Ни в чем я не участвовал! Откуда у меня время? Заговор! Хм! Чудовищно!

Более слабая женщина сникла бы перед этим гневом, но леди Констанс не сникла.

— Да, вероятно, нет. Это Галахад, он отвечает за все, а помогала ему Пенелопа. Она мне и сказала, что миссис Бенбери — друг ее отца. Надо заметить, Пенелопа ведет себя просто неприлично. Такая милая девушка, а что оказалось? Если бы не телеграмма, я бы ничего не узнала. Конечно, я бы выгнала эту особу…

— Выгнала?… — проговорил лорд Эмсворт, чувствуя, что все идет неплохо. — Она уезжает?

— Нет. Это невозможно, нельзя обидеть сэра Грегори.

— Парслоу?

— Кого же еще?

— А при чем он тут?

— Он только что обручился с ней.

— Что?

— Понимаю твое удивление.

— Да, я удивлен. Я поражен. Я сражен, если хочешь знать.

— Как и я. Когда Бидж мне сказал, я едва поверила своим ушам.

— Парслоу познакомился с ней и решил жениться? — уточнил лорд Эмсворт не без почтения к такой прыти.

— Конечно, нет! Они очень давно знакомы. Кто бы она ни была, но, если она выходит за сэра Грегори, я не могу его оскорбить.

Страшная мысль поразила лорда Эмсворта.

— Ты рассчитаешь Биджа?

— Еще не решила.

— Зато я решил. Его увольнять нельзя, потому что… ну, нельзя.

— Да, — сказала леди Констанс, немного подумав. — Я его не уволю. Видимо, его попутал Галахад. Галахад! Когда-то, в детстве, он свалился в пруд и совсем тонул, но садовники его вытащили… — проговорила она, явственно соглашаясь с поэтом, полагавшим, что самые печальные слова на свете — «Это могло случиться». — Ну что ж, пойду к себе, смочу виски одеколоном.

Она ушла, он упал на подушки и предался наконец приятным мыслям.

Выходит за Парслоу, да? Значит, он спасен на самом краю. Он часто думал, есть ли у нас ангелы, и наконец убедился: есть. Только очень умелый ангел может выудить из компота с такой ловкостью, когда он уже тонул, как Галахад в пруду. Жаль, что благодетель бестелесен, а то бы он пожал ему руку.

В таких больших домах, как Бландингский замок, всегда есть множество закутков, где можно спрятаться от разъяренной женщины. Покинув лорда Эмсворта, Галли выбрал бильярдную. При всех ее бесчисленных недостатках, думал он, Конни вряд ли туда зайдет.

Войдя, он увидел лорда Воспера, отрешенно толкавшего шары. Его красивое лицо казалось каким-то озабоченным, хорошие удары явно его не радовали. Зато обрадовал Галахад, при виде которого он просиял, словно потерпел кораблекрушение и увидел парус.

Как мы уже говорили, лорд Воспер считал Галахада несерьезным человеком, мало того — он осуждал его образ жизни, но полагал, что тот разберется в нынешних делах. Перед Орло Воспером встали проблемы, с которыми он не мог справиться.

— А, это вы! — сказал он. — Можно с вами поговорить?

— Пожалуйста-пожалуйста, слушаю, — сердечно ответил Галли. — Что вас беспокоит? Положение на Дальнем Востоке?

— Не то чтобы на Востоке, — признался лорд Воспер, — скорее, тут, в замке. Есть у вас минутка?

— Мое время — в вашем распоряжении.

— Это длинная история.

— В ваших устах ничто не длинно, — возразил Галли. — Присядем вот сюда. Что ж, я слушаю.

Присев рядом с Галли, выражавшим самый живой интерес, лорд Воспер замялся.

— Вы играете в теннис? — осведомился он наконец.

— Так я и думал, что вы это спросите, — сказал Галли. — А теперь, наверное, поинтересуетесь, читал ли я недавно что-нибудь занимательное.

Лорд Воспер виновато покраснел.

— Нет, — сказал он, — я хотел спросить, верите ли вы, что любовь может погибнуть на корте?

— А, это другое дело! — одобрил Галли. — Конечно, верю. Мой приятель Желтобрюх был обручен с одной теннисисткой, и она ему вернула кольцо, потому что он хотел перейти в ее пару и помочь ей. Помириться им не удалось, он попал под кеб на Пиккадилли. Умер на месте.

— Боже мой! — вскричал изумленный Воспер. — Точно то же самое случилось со мной.

— Вы попали под кеб?

— Нет, я был обручен, она со мной поссорилась, потому что я стал играть за нее.

— Так-так… Когда же это было?

— Месяца два назад.

— Да вы же обручены дня два!

— Я не про это говорю, не про Пенни, а про Глорию Солт.

— Вы были обручены с Глорией Солт?

— Я и сейчас с ней обручен.

— А Пенни?

— В том-то и дело. И с одной, и с другой.

Галли вынул монокль и протер его. Рассказ он оценил, но не совсем понял.

— Как-то сложно, — сказал он.

— Да, есть немного, — согласился лорд Воспер. — Лучше расскажу вам все по порядку. Я был обручен с Глорией, и она меня прогнала. Это понятно?

— Вроде бы.

— Потом я обручился с Пенни. Понятно?

— Вполне. С досады, если не ошибаюсь?

— Вообще-то да, но она мне очень нравится. Хорошая девушка.

— Превосходная.

— Ну вот. Предложение я сделал в Лондоне, когда мы обедали. Она как будто согласилась. И все бы хорошо, но тут появилась Глория.

— Так-так-так… Увидев ее, вы поняли, что старая любовь жива?

— Именно. А главное — и у нее. Ужас как жива вроде бы! Я не знал, а она просто измучилась. Она думала, что погубила свое счастье.

— Как же вы об этом узнали?

— Я гулял в саду, вижу — она сидит и плачет. Ну, я удивился и говорю: «В чем дело?» — а она говорит: «Орло!» — и так далее. То-се, сами понимаете. Мы кинулись друг другу в объятия…

— Понятно, — сказал Галли. — Вы — человек чести и не знаете, как быть с Пенни?

— Именно.

— Но любите Глорию?

— То-то и оно.

— Что ж, бывает. Винить тут некого. Придется объяснить все Пенни.

— Да, я тоже так думаю. Может, не рассердится…

— Скорее всего. Но сказать надо в любом случае.

— Глория тоже говорит — иди и скажи.

— Тяжело наносить удар нежному сердцу.

— Да.

— Может быть, лучше ей скажет кто-нибудь другой?

Лорд Воспер чуть не подпрыгнул.

— Как! Вы бы пошли?

— Речь не обо мне. Я имел в виду… А, вот и он! Джерри, наш друг Воспер в большом затруднении. Перед ним, как иногда говорят, стоит дилемма. Он обручен с Глорией Солт и, как вы знаете, с Пенни Доналдсон. Ему нужен красноречивый посредник, который объяснил бы Пенни, что он не сможет на ней жениться. Вы — тот самый человек, дружны с обоими. Что ж, обсудите детали. Если я понадоблюсь, выйдите на террасу.

Луна освещала террасу, и было видно, что кто-то сидит в одном из кресел. Галли, как ни был он смел, чуть не испугался, но тут же понял, что это не сестра его Констанс, а юный друг, Пенни.

— А, Пенни! — сказал он, садясь рядом с ней. — В тревожное время мы живем. Говорил Бидж о Королеве?

— Да.

— Он ее перевез в коттедж Рожи Биффена.

— Да.

— Как нам повезло, что этот Бурбон принял меня за Парслоу!

— Да.

Галли бросил на нее острый взгляд и увидел, что она угрюма, а уголки губ опущены, как у всех, кто очень страдает.

— В чем дело? — спросил он. — Что-то вы невеселая.

— Да.

— А у меня хорошие новости. Я сейчас говорил с лордом Воспером.

— Да?

— И что же? Он хочет все отменить.

— Не понимаю.

— Разорвать помолвку. Он женится на Глории. Он и раньше думал жениться, но жизнь разбила их мечты. Теперь все в порядке, они помирились. Конечно, ему неудобно перед вами, но он надеется, что вы не рассердитесь. Так что вы свободны, начинайте все заново.

— Да…

Галли обиделся. Он чувствовал себя так, словно принес добрую весть из Ахена в Гент, а жители Гента, зевнув сказали: «Да?…»

— Ну что это! — воскликнул он. — Почему вы не пляшете? С таким же успехом я мог сказать: «Добрый вечер».

Пенни глубоко вздохнула.

— Какой там добрый! — проговорила она. — Джерри вышвырнули.

— Э?

— Уволили. Выгнали. Рассчитали. Леди Констанс сказала, что завтра утром…

— Ну-ну?

— Она спустит на него собак.

— О чем вы говорите?

— О том, что вы слышите.

— Да это же чушь какая-то! За что? Почему?

— Леди Констанс рассердилась, когда застала его у себя в спальне.

— Где?

— Если хотите, в шкафу. А шкаф в спальне.

— Что он делал?

— Прятался.

— Прятался?

— Да.

— В шкафу?

— Да.

— У Конни в спальне?

— Да.

— А он у вас не слабоумный?

— Нет, не слабоумный. А вот лорд Эмсворт…

— Не без того, — согласился Галли. — Но при чем он тут?

— Понимаете, он написал письмо вашей Моди.

— Письмо?

— Да, и дал его Джерри, чтобы он положил ей в комнату. Джерри спросил, где она, а он сказал: вторая справа. Ну, Джерри отнес, а потом лорд Эмсворт попросил его забрать.

— Почему?

— Он не сказал.

— Так… Ну и что?

— Джерри пошел за письмом, а тут кто-то идет. Естественно, он спрятался. Наверное, он шевельнулся в этом шкафу, потому что дверь открылась, и там стояла леди Констанс.

— А что она делала у Моди?

— Не у Моди. У себя. Когда Джерри с ней поговорил, то есть она с ним поговорила, он вернулся к лорду Эмсворту, а тот подумал и сказал: «Вторая дверь справа? Я имел в виду вторую слева».

Галли горестно крякнул.

— Кларенс как живой, — сказал он. — Некоторые считают, что его уронила нянька. Но думаю, он управился сам. Не мешай природе — и пожалуйста, она сформирует человека, который говорит «справа», когда имеет в виду «слева». Джерри рассердился?

— Не без этого. Собственно, он назвал лорда Эмсворта старым ослом. Расстались они сухо. Теперь нет никакой возможности подружиться с любимым хозяином и заметить при случае: «Брат мой, не одолжишь ли две тысячи?» Что ж, пойду к озеру.

— Зачем?

— Утоплюсь. Надо же занять время.

Не успел Галли заметить, что это недостойно Доналдсонов (он только пощелкал языком, в виде вступления), как на террасу вышел горестный Джерри.

— А, Джерри! — сказал Галахад. — Я вот рассказываю Пенни про дело Воспера — Солт, а она — про вас с нею. Печально, печально. Что собираетесь предпринять?

Джерри скорбно поглядел на него.

— Вернусь в Лондон.

— Смешно!

— А что же еще?

Галли фыркнул, сокрушаясь о молодом поколении, у которого начисто нет воли к победе.

— Торчать тут. Кто знает, что будет завтра? В Лондон, еще чего! Вы переедете в «Герб Эмсвортов» и будете ждать, как все повернется.

Джерри немного повеселел.

— А что, хорошая мысль…

— Блестящая, — поправила Пенни. — Ты можешь пробираться сюда, ко мне.

— Могу.

— Например, в розовый сад.

— Очень хорошо! Ожидай меня среди роз, когда солнце встает поутру. Идет?

— Еще бы!

— Пенни!

— Джерри!

— Давно пора, — сказал Галли. — Ну вот, дорогой мой. Отчаиваться — глупо, пора бы знать. Пенни давала мне ваши книжки, и больше всего мне понравилось, что ни убийцы, ни мексиканцы, ни кобры не могут помешать истинной любви. Помните, у вас, в «Пиве для Барни»? Герой отвоевал свою девицу у злодеев, перед которыми сестра моя Констанс — просто ангел. Что ж, не хочу мешать. Пока.

Он ушел, бодро думая о том, что самое время потолковать с Конни. Предубеждение против грубых свар куда-то исчезло. Свары он хотел, и чем грубее, тем лучше.

Назавтра, в девять часов вечера, Бидж сидел у себя и пытался утишить портвейном то смятение, которое породили в его душе недавние дела. Портвейн, всегда помогавший без промаха, почему-то утратил свои волшебные свойства.

Бидж не был малодушен, был — услужлив, но всему есть пределы. Когда вводишь племянницу в дом под чужим именем и перетаскиваешь с места на место украденную свинью, можно и устать. Глаза у Биджа были в черных кругах, при каждом звуке он вздрагивал. Ко всему этому его нежное сердце не могло вынести, что все вокруг страдают.

Недавняя беседа с Пенни очень огорчила его, вид лорда Эмсворта — еще больше. Прислуживая за обедом, Бидж понимал, что не только хлеб, но и все блюда обращаются для него в пепел.

Мистер Галахад и тот был невесел, а Моди, которая бы внесла какую-то радость, уехала в Матчингем. Единственным утешением была болезнь леди Констанс. Она заразилась от брата и лежала в постели.

Бидж наполнил еще один бокал, третий. Портвейн был старый, прекрасный — казалось бы, пляши вокруг комнаты, разбрасывая розы, но нет. Проку было не больше, чем от ячменной воды. Он думал над тем, где найти отраду, если портвейн не помогает, как вдруг увидел, что уединение его нарушено. В комнату входил Галли, и на его выразительном лице дворецкий увидел что-то вроде надежды.

И не ошибся. Весь день, особенно обед, Галли посвятил проблемам, которые встали перед небольшой группой мыслителей. Мозг его был натренирован долгим общением с членами клуба «Пеликан», а это немало. То, что Бидж принял за печаль, на самом деле было мыслью. Теперь она принесла плоды.

— Выпиваем? — спросил Галли, косясь на графин. — Налейте и мне. О Господи! Да это урожай девяносто восьмого года! Хорошо живете, Бидж. А почему бы вам не жить хорошо? Сотни раз я говорил, что равного вам нет. Описывая вас, я обычно употребляю прилагательные «стойкий» и «верный». Если меня спрашивают, я говорю… что я говорю?… Да! «Бидж никогда не откажет другу, он пойдет в огонь и в воду, он…»

Нельзя сказать, что Бидж побледнел — такие лица, цвета вишни, бледнеть не могут. Скажем иначе: на гостя он смотрел точно так, как ягненок из Шопенгауэра смотрит на мясника.

— Еще… еще что-нибудь, мистер Галахад? — едва проговорил он.

Галли сердечно рассмеялся:

— Ну что вы! Разве что…

— Сэр?

— Можно поймать Бурбона и пытать, чтобы выдал, где Императрица. Как, готовы?

— Нет, сэр.

— Запереть его в холодном подвале?

— Нет, сэр. Простите.

— Ваше дело, дорогой, ваше дело. У каждого свои вкусы. Придумаем что-нибудь еще. А, вот! Моди действительно выходит за молодого Парслоу?

— Да, сэр.

— Он ее любит?

— По ее словам, очень любит, сэр.

— Тогда ее слово для него — закон.

— Вероятно, мистер Галахад.

— Ну что ж, все просто. Пусть выведает у него, где наша свинья. Если захочет, сможет. Вспомните Самсона и Далилу. Вспомните…

Мы не знаем, какие примеры привел бы Галахад, ибо раздался звонок, а телефон, аппарат вредоносный, может затворить уста самому отъявленному златоусту.

Бидж подпрыгнул, опустился на пол и взял трубку.

— Бландингский замок, — сказал он. — У телефона дворецкий лорда Эмс… О, добрый вечер, сэр… Да, сэр… Хорошо, сэр… Это мистер Вейл, мистер Галахад. Он просит передать мисс Доналдсон, что уезжает из «Герба»…

— Дайте-ка трубку, — резко сказал Галли.

— Уже отбой, сэр.

— А где этот Вейл? Куда он переезжает?

Бидж подошел к столу и дрожащей рукой наполнил четвертый стакан.

— Он снял коттедж, сэр.

— Да? Где же? Какой коттедж?

Бидж выпил. Глаза у него совершенно вылезли.

— «Солнечный склон», сэр, — с трудом проговорил он.

Глава 9

Клуб «Пеликан» тренирует своих сынов. Посещая его год за годом каждую субботу, человек закаляется, и почти ничто не может поразить его. Галли вздрогнул, да, — но член «Атенеума» просто ударился бы головой о потолок.

Когда он заговорил, голос его был спокоен. «Пеликан» бы им гордился.

— Вы шутите, Бидж?

— Нет, сэр.

— «Солнечный склон»?

— Да, сэр.

— Едет туда?

— Вот именно, сэр.

— А там… — Галли умолк и протер монокль. — Нехорошо, Бидж.

— Ужасно, сэр.

Галли кивнул. Он умел смотреть фактам в лицо.

— Да, хуже некуда. Кризис настал. Джерри — писатель, а все мы их знаем. Неуравновешенны. Ненадежны. Неразумны. Потому я и не включил его в наш совет. Он разнесет слухи по всему Шропширу. Надо его перехватить.

— Конечно, сэр.

— Что говорить, писатель… Вот мы с вами, Бидж, нашли бы свинью в кухне — и не шелохнулись бы. Мы, но не писатель! Выбежит, схватит первого прохожего и скажет ему: «Простите, сэр, у меня тут свинья. Что делать?» А потом — крах, отчаяние, гибель. Вести дойдут до Парслоу, он кинется к этому «Склону». Бежим, Бидж! Несемся в самый центр вихря! Что вы стоите!

— Я должен отнести в гостиную поднос с напитками, сэр.

— Что?

— Поднос с напитками. В половине десятого, сэр. Виски, а для дам — ячменный отвар.

— Черт с ним. Пусть едят пирог. Какие напитки, тем более — отвар!

Бидж застыл. За долгие и славные годы служения (конечно, мы не считаем двух недель, которые он провел у моря) он внес в гостиную поднос с напитками примерно 5669 раз, и голос искусителя, естественно, обратил его в камень.

— Боюсь, мистер Галахад, это невозможно, — сказал он. — Я охотно присоединюсь к вам, когда буду свободен. Одолжу у Ваулза велосипед.

Галли не стал тратить время на споры. Зачем спорить с человеком, чей девиз — «Служу»?

— Ладно, — сказал он. — Приедете, как только сможете. Кто знает, что нам еще предстоит!

И, кинув напоследок: «Нет, это подумать! Ячменный отвар!» — он побежал к гаражу.

Решение Джерри Вейла было связано с некоторыми недостатками прославленной гостиницы. Как и многие ее сестры, она специализировалась на пиве, если же требовалось что-то иное, теряла к клиентам интерес.

Возьмем постели. Конечно, вам давали постель, однако новый постоялец содрогнулся при мысли, что придется на ней спать. Индийский факир — пожалуй, но не он, не Джерри Вейл.

Плохо было и то, что он не мог бы работать. Ни бумаги, ни перьев, а что до чернил — странное вещество, привезенное, видимо, из болот Флориды. Когда оказалось, что в общей комнате кишат к тому же коммивояжеры, обсуждающие ту или иную сделку, Джерри отправился в жилищное агентство, и мы этому не удивимся.

Он был очень рад, когда мистер Ланселот Купер, младший партнер, сообщил ему, что, по счастью, есть меблированная вилла, а совсем уж в восторге — когда выяснилось, что оттуда только что выехал адмирал Биффен. Сообщив Куперу, что адмирал — давний друг их семьи, а моряки — очень аккуратны, Джерри заметил, что будет в этой вилле как дома, и Купер с ним согласился.

— Долго вы пробудете в наших местах? — осведомился он.

— Пока пески пустынь не станут льдом, — ответил Джерри, взял ключи и пошел складывать вещи, а кстати — и пообедать.

Новый дом, который он увидел примерно в двадцать минут десятого, его немного разочаровал. Слово «вилла» и название «Солнечный склон» должны бы его насторожить, но он надеялся на черепицу, и жимолость, и месяц в ветвях, а нашел кирпичный кубик, как бы перенесенный из лондонского предместья. Маркет-Бландинг был стар и живописен, в таких местечках строители отыгрываются на окраинах.

Однако внутри было неплохо. Маленькая гостиная, в углу — хороший письменный стол, садись и пиши! В перерывах между посещениями розового сада Джерри собирался начать свой шедевр.

Вдохновение снизошло, когда он смотрел на Купера. При всей его нравственной безупречности, у него было мрачное, темное лицо, а на щеке — шрам. Когда-то, на пикнике юных христиан, в его руках разорвалась бутылка имбирного пива; однако всякий бы подумал, что рану нанесли злодеи в неравной битве. Ко всему этому на столе лежали сиреневато-серые перчатки.

Именно они и дали необходимый толчок. Какая деталь! Нет ничего ужасней, чем элегантный убийца. Все убийцы неприятны, но если они проливают кровь в сиреневых перчатках, это уж бог знает что. Мистер Купер беззаботно говорил о квартирной плате, а клиент видел в нем Сиреневого Джо, которого давно и безуспешно ищет полиция. Выйдя из конторы, Джерри тут же вынул записную книжку и, поднимаясь в спальню, все еще делал заметки.

Спальня ему понравилась. Кровать — пружинит. В таком месте можно счастливо жить и непрестанно писать. Джерри представил себе, как допоздна сидит за столом и никто не мешает.

Да, в сущности — никто, хороший домик, только одно плоховато — тут есть привидения. Обходя «Солнечный склон», Джерри Вейл время от времени слышал странные звуки, несомненно — сверхъестественные. Ему было бы нелегко описать их Обществу Духовных Явлений. Словно кто-то хрюкает.

Хрюкает?

Да.

Вы хотите сказать, хрюкает?

Именно: точнее — то хрюкает, то нет. Помолчит-помолчит, как будто задумалось о чем-то, наберет сил, и давай… В общем, хрюкает.

Общество, вероятно, сказало бы: «Ах ты, черт!» — поскольку что тут еще скажешь?

Особенно громким был этот звук в гостиной. Вернувшись туда, Джерри услышал пять-шесть соответствующих звуков почти за спиной и решил, что полтергейст затаился в кухне, которую он еще не обследовал.

Джерри открыл дверь.

Трудно предугадать, что особенно огорчит нового владельца меблированной виллы. Клопы? Возможно. Тараканы? Не исключено. Может быть, и плохие трубы, так не скажешь. Но большая черная свинья займет не последнее место; и Джерри испытывал именно то, что испытываешь, если ты завязываешь на рельсах развязавшийся шнурок, а в спину тебя толкает корнуэлльский скорый.

Свинья плоха тем, что ее не ждешь. Скажи Ланселот Купер: «Да, кстати, там в кухне свинья», — и ничего, и пожалуйста. А так что? Труп без головы объяснить можно. Ему ли не знать, что такие трупы валяются где угодно! Но почему свинья?

Когда он открыл глаза, надеясь, что призрак исчез, в дверь позвонили. Джерри не очень хотел развлекать гостя, но понадеялся, что тот объяснит ему про свинью.

Две головы (не отрезанных, конечно) лучше одной. Итак, он открыл дверь и увидел могучего полисмена, глядевшего на него именно тем взором, за который полисменов не любят.

— Хы, — сказал он именно тем голосом, который называют стальным.

Если бы Джерри мог думать о чем-нибудь, кроме свиней, он увидел бы в госте превосходный типаж. Вот он, инспектор Джервис, который идет по следу Сиреневого Джо.

— Хы! — сказал полисмен. — Обитатель?

— Простите?

— Вы живете в этом доме?

— Да, сейчас переехал.

— Где взяли ключи?

— В агентстве «Кэн и Купер».

— Хы!..

Полисмен вроде бы подуспокоился. Сняв шлем, он отер лоб широкой ладонью.

— Жара какая, — заметил он вполне светским тоном. — Гроза будет, не иначе. Вы меня простите, сэр, что беспокою. Иду, а тут свет горит. Я-то знаю, отсюда выехали. Ну, решил зайти. Чем черт не шутит! Всякие дела у нас творятся, нехорошие дела…

Джерри чувствовал в точности то же самое. Он увидел в полицейском родственную душу, которая все поймет, и собрался было поведать о своих тревогах, когда гость сказал:

— Там, в участке, ребята думают: идет волна преступлений. Слышали про свинью?

Джерри подпрыгнул вершка на два.

— Про свинью?

— Королева, свинья сэра Грегори Парслоу. Вывели прямо из свинарника, и никаких следов. Ничего, мы его поймаем! Он у нас покрутится! Свинокрад, вы подумайте. Это не шутки. Вон он хохочет, — не совсем точно продолжал полисмен, — но недолго ему хохотать. Сколько вы у нас пробудете?

— Да так, какое-то время.

— Хороший домик, — сказал нетребовательный полисмен. — Крепкий. Конечно, я не стал бы прислоняться к стене. Вот я пил пиво с этим, с подрядчиком, как раз «Солнечный луг» развалился — их всего шесть штук: «Солнечный склон», «Луг» этот, «Дол», «Солнечная заводь», «Роща» и «Нива». Значит, пьем мы пиво, а он говорит: «Цемент». А я говорю: «Не знал! Я думал, вы прямо так кирпичи кладете». Один смех. Ну, я пошел. Обойду тут все, доложу сэру Грегори. Цемент! Это подумать! Я и говорю: «Кладете кирпичи». Вы бы видели его физию.

И он ушел в ночь, сердечно отфыркиваясь, а Джерри стиснул голову руками, чувствуя, что судьба загнала его в тупик. С минуты на минуту мог он разделить участь невинно обвиненных.

Конечно, кто-кто, а он такие случаи знал. Герои его то и дело попадали в подобное положение, с той разницей, что находили они мертвого миллионера, зарезанного посланника или танцовщицу по прозвищу Огненная Роза с восточным кинжалом в боку. Сняв квартиру, они непременно находили в ней что-нибудь, это уж как водится.

Но что толку? Герои не знали, что делать, и он не знает. Одно ему ясно — не надо открывать дверь.

Звонок звенел и звенел. Больше всего Джерри хотел, чтобы ему кто-нибудь помог, как вдруг заметил, что он — не один. Кто-то кашлянул, он обернулся и увидел длинного тощего рыжего и косого человека с перебитым носом.

Разум подсказал ему, что привидения не пахнут так сильно свиньями, и страх сменился праведным гневом домовладельца.

— Кто вы такой? — пылко спросил он.

Непрошеный гость почтительно ухмыльнулся.

— Бурбон моя фамилия, сэр. Свинарь сэра Грегори.

— Что?

Джерри ничего не сказал, он закричал, словно умирающий пловец. Кроме того, он упал в кресло, похолодев от ног — и кверху, до головы.

Глава 10

Да, свет в окне привлек в «Солнечный склон» Джорджа Сирила Бурбона, как привлек он полицейского. Случайно заметив его, жаждущий свинарь остановился словно зачарованный, и сердце его подпрыгнуло, как у поэта Вордсворта, когда тот видел радугу. Ощущал он то же самое, что верблюд, набредший на непредвиденный оазис.

Мы уже говорили, что все охватить нельзя, а потому — вы еще не знаете, что между Джорджем Сирилом и адмиралом возникла сердечная дружба. Однажды встретившись в «Гербе», они стали встречаться — адмирал любил обстоятельно рассказывать о давнем пребывании в Китае, а Джордж Сирил мог вынести под пиво все, что угодно. Словом, много приятных вечеров провели они в этой гостиной; рыцарственный адмирал голосил, как корабль в тумане, терпеливый свинарь вставлял, когда нужно: «У-ух!», «Ого!» и «Вот это да!» Читатель легко все это представит, если вспомнит салоны XVIII века.

Внезапный отъезд адмирала был истинным ударом для Джорджа Сирила. Никак не мог он забыть то беспросветное отчаяние, когда, достигнув «Склона», увидел темные окна и ощутил точно то самое, что загнанный олень, обнаруживший, что еще и речка пересохла.

Теперь вы поймете, почему освещенные окна обрадовали его, словно вернулся золотой век. Это он и объяснил похолодевшему Джерри.

— Я к людям не лезу, — говорил он. — Вот уж чего нет, того нет. Думал, это адмирал. Очень я расстроился. Тут, понимаете, такое дело. Крутишься, работаешь целый день, придешь сюда — адмирал и поставит бутылочку пива.

— Я вот что скажу, сэр, — честно признался Джордж Сирил, — я б и сейчас выпил.

Он ждал ответа, но ответа не было. Точнее, Джерри не ответил. А вот Королева, услышав любимый голос, сердечно и гостеприимно хрюкнула. Джерри показалось, что это трубы Суда, и он удивился спокойствию собеседника.

— Адмирал, — сказал Джордж Сирил как бы нехотя, между прочим, — держал пиво на кухне, в холодной воде.

С этими словами он двинулся к двери. Хозяин окаменел, словно герой его повести, загипнотизированный безумным врагом, но быстро очнулся и вскочил, перевернув столик, на котором стояли ваза с восковыми фруктами, фотография подрядчика, не употреблявшего цемента, и еще одна ваза, с надписью «Память из Лландидно». Вместе с ними упала записная книжка; и, увидев ее, Джерри ощутил прилив вдохновения.

Взглянув на Джорджа Сирила, он совсем расцвел. Мир, как известно, делится на тех, кто не верит невероятному, и тех, кто верит. Судя по выражению лица, Бурбон принадлежал ко второй, лучшей разновидности. Без сомнения, он принимал все, что угодно, даже сообщения воскресных газет.

— Постойте, — сказал Джерри. — Слушайте.

Слово это было неудачным, так как пленная Королева опять хрюкнула. Но гость ее опять не услышал. Видимо, как и адмирал Биффен, он был глуховат.

— Вероятно, — сказал Джерри, — вы гадаете, что я тут делаю?

Джордж Сирил отверг обвинение в недостойном любопытстве.

— Живете, наверное, — предположил он. — Как говорится, обитаете.

Джерри покачал головой:

— Нет. Я живу в Лондоне.

— Вот уж не стал бы, — заметил Джордж Сирил. — Шуму много.

— А почему я там живу? — спросил Джерри.

— Нравится, я так думаю. Это бывает.

— Нет. Я там живу по долгу службы.

— Это как?

— Скотленд-Ярд. Я — сыщик.

— Вот это да! — восхитился Джордж Сирил. — А что тут такое, вы уж меня простите?

— Очень сложное дело. Выслеживаю опасного преступника, Сиреневого Джо. Носит сиреневые перчатки. Нам сообщили, что сегодня в десять пятнадцать он прибудет в Маркет-Бландинг. Подозреваем, что он зайдет сюда. Конечно, он может сперва зайти еще куда-нибудь. Но я обязан быть здесь. Понимаете, в чем трудность?

— Разорваться не можете, — наугад сказал Бурбон.

— Именно. Вижу, вы умны. Итак, мне нужна помощь. Отправляйтесь на станцию, встречайте поезд десять пятнадцать, идите за Сиреневым Джо. Но заметьте! Он может и не прибыть этим поездом.

— Дела-а! Как говорится, большой конфуз. Чего ж мне делать?

— Встречать все лондонские поезда, хотя бы всю ночь.

— Всю ночь?

— Именно.

— У-ух! Лучше выпью пока что. Где у вас пиво-то?

— У меня нет пива.

— Пива нету?!

— Да. Что тут, по-вашему? Кабак? Ну-ну, сейчас не до пива. Итак, идите на станцию, стойте там. Спасибо, вы — истинный гражданин, я вами горжусь. Скотленд-Ярд вас не забудет. Ваш геройский поступок…

Джордж Сирил заморгал:

— То есть это как геройский?

— Сиреневый Джо — опасный человек, — пояснил Джерри. — Вооружен, кровожаден. Будьте осторожны. Я бы не хотел, чтобы вас закололи восточным кинжалом.

— Да и я не хотел бы.

— Что ж, будем надеяться, до этого не дойдет. Вопросы есть?

— Да, — ответил Бурбон. — Сколько дадите?

— В каком смысле? — спросил оскорбленный Джерри. — Это большая честь. Вы помогаете Скотленд-Ярду.

— Вот и он мне поможет.

Звук, донесшийся из кухни, видимо, говорил о том, что Королева одобряет такую деловитость, а Джерри, услышав его, решил не торговаться.

— Ну, фунт, — предложил он.

— Десять, — поправил Джордж Сирил.

— Три.

— Не хочу ваш Скотленд-Ярд обижать, — сказал свинарь. — Пятерка.

— У меня всего три фунта два пенса.

— Давайте чек.

— Книжки нет.

— Можно на бумажке с печатью.

— Нет печати.

Джордж Сирил вздохнул:

— Ладно. Три и два.

— Пожалуйста.

— Эй! — воскликнул Джордж Сирил. — Два пенса где?

Хорошо, что эта мучительная сцена была недолгой. Джерри остался один. Через пять минут раздался звонок.

Джерри казалось, что с самого детства он непрестанно открывал двери. Один уйдет — другой звонит. Какие общительные здесь люди! Нечего делать — сразу прикинут: «А не зайти ли к Вейлу?»

Теперь, по-видимому, это викарий, какая-нибудь подписка. Пускай звонит, пока палец выдержит. Но тут раздался голос, и Джерри резко переменил мнение, узнав единственного человека, которого хотел видеть. Конечно, недостатки у него есть — леди Констанс или леди Дора легко бы их перечислили, — но он объяснит про эту свинью.

Открыв дверь, Джерри чуть не бросился Галахаду на грудь.

— Мистер Трипвуд!..

— Какой мистер, зовите меня просто Галли. Что с вами, дорогой? Вы взволнованны?

— Я с ума схожу. В кухне свинья.

— А, вы заметили?

Джерри удивился.

— Я за ней и приехал, — сказал Галли. — Зайдем к вам, все обсудим.

Он прошел в гостиную и удобно уселся в кресле.

— Понять не могу, — сказал он, оглядываясь, — почему Рожа уехал? На мой взгляд, очень уютно. Восковые фрукты, привет из Лландидно… что еще нужно человеку? Странный этот Рожа. Эксцентрик. Я вам не рассказывал, как он…

Джерри его прервал. Конечно, нельзя прерывать гостей, но и гость не должен совать свиней в кухню. И чудовищное подозрение заворочалось в его мозгу.

— Это вы привели свинью? — спросил он.

— Я, — отвечал Галли. — Вообще-то Бидж, но план — мой. Понимаете, эти дни тут бог знает что творилось, и ваша свинья…

— Я просил бы не называть ее моей.

— Хорошо, данная свинья — пешка в игре. Чтобы все себе уяснить, запомните, что Императрица моего брата и Королева сэра Грегори бьются за медаль по классу жирных свиней. Грегори этот, человек низкий и бесстыжий, пойдет на все ради славы. Зная, что рано или поздно он украдет нашу свинью, я нанес первый удар. Короче, мы украли Королеву, он — Императрицу. Очень удобно, крест-накрест. Мы поместили его свинью в заброшенный домик, но враг выследил нас с бесовской хитростью, и нам пришлось перевезти ее сюда.

— Могли бы предупредить, — сказал Джерри.

— Да, видимо, мог бы. Удивились, я думаю?

— Еще бы!

— Жаль. Хотя кто его знает, удары иногда полезны. Стимулируют работу надпочечников.

— Мои и так ничего.

— Дело ваше. Вот вы сердитесь, а я-то в чем виноват? Откуда я знал, что вы сюда переедете? Кстати, почему вы это сделали?

— Не понравился этот «Герб».

— Постель?

— Да. Комки какие-то.

— Вы, молодые, слишком изнеженны, — укоризненно сказал Галли. — Я в ваши годы часто спал на бильярдных столах. Помню, мы с Пробкой Бэшемом и Булкой Бенджером расположились на двух креслах и гладильной доске…

Джерри снова перебил, возможно, лишившись большой радости:

— Так вот, эта свинья…

— А, свинья! Да, слушаю.

— Может быть, вам интересно, что ее ищет полиция?

— Полиция?

— Ну, полисмен. Он увидел свет и зашел.

— Вы не водили его по дому?

— Нет.

— Это хорошо.

— Он надеется поймать воров.

— Ха-ха.

— Я не вижу ничего смешного.

— Я — вижу. Да не бойтесь вы местных бобби! Они не найдут барабан в телефонной будке. Что же с ним стало?

— Он ушел. Потом пришел некий Бурбон.

Галли подпрыгнул:

— Бурбон?

— Свинарь сэра Грегори. Тоже увидел свет, подумал, что тут Биффен. Они с адмиралом пили пиво.

Галли кивнул:

— Да, Рожа это любит, а вот друзей выбирает плохо. Ваш Бурбон — негодяй из негодяев. Вы его впустили?

— Сам вошел.

— Сюда? Кухня же рядом!

— Он свинью не видел.

— Но слышал. Разве она не хрюкала?

— Еще как! Я даже удивился, почему он не слышит.

Галли встал, немного скривившись, как кривятся в час поражения.

— Слышал, — твердо сказал он. — Хороший свинарь узнает свою свинью за десять миль, что там — еще и в бурю, мало того — среди тысячи других свиней. Слышал и узнал. Странно другое, почему он вас не обличил. Что было дальше?

— Я от него отделался.

— Как?

— Наплел всякого.

— Чего именно?

— Ну, всякого.

Галли фыркнул.

— А он не поверил?

— Вроде бы поверил.

— Издевался. С него станется. Сейчас стучит сэру Грегори. Что ж, это конец. Увезу ее туда, к ним. Секрет счастья и покоя в том, чтобы знать, когда закругляться. Неприятно признать, что тебя победили, а надо, ничего не поделаешь.

Джерри замялся.

— Вам не помочь?

— Со свиньей? Нет, управлюсь.

— А то я как-то развинтился.

— Сидите здесь, ждите Биджа.

— Он идет сюда?

— Едет на велосипеде. Ах, жаль, я не увижу! Ну, пока.

Он шагнул на кухню, а минут через десять у парадного входа раздался тяжкий грохот.

Было время, когда Себастьян Бидж прекрасно ездил на велосипеде. Что там, он победил в гонках мальчиков, у которых не сломался голос ко второму воскресенью после Пасхи. Да, такое время было — но ушло.

Только феодальная верность и мысль о том, что мистер Галахад положился на него, помогли ему взять велосипед у Ваулза и выехать на дорогу. С самого начала его терзали предчувствия, и они оправдались. Полагают, что если ты ездишь на велосипеде, ты на нем ездишь. Бидж узнал на опыте, что это предрассудок. Джерри встретил и отвел в гостиную едва живого человека.

— Как доехали? — спросил он, чтобы начать беседу.

Дворецкий трепетал, словно поле под летним бризом.

— Не очень хорошо, сэр, — отвечал он. — Давно не катался. Ножные мышцы устают.

— Главным образом икры?

— Да, сэр.

— Падали?

— Да, сэр.

— Неприятно упасть с велосипеда.

— Да, сэр, — сказал Бидж и закрыл глаза.

Резонно рассудив, что тему можно закрыть, Джерри стал думать о том, что бы еще выдумать, повеселее.

— Мистер Трипвуд забрал свинью, — сказал он наконец. Он не ошибся. Глаза у Биджа открылись, в них светилась надежда.

— Неужели, сэр?

— Да. Решил, что так лучше. Слишком много здесь бродит народу — полисмены, свинари. Уехал он примерно четверть часа назад, так что она уже дома.

Бидж облегченно вздохнул.

— Я очень рад, сэр. Я ужасно нервничал.

Джерри удивился, что такой человек может нервничать, но и приободрился. Значит, под шарообразным жилетом таятся человеческие чувства.

— Вы давно знаете мистера Трипвуда? — беспечно спросил он.

— Лет двадцать, сэр.

— Ну? Занятный тип…

— Сэр?

— Носится повсюду, свиней крадет. Странновато, а?

— Простите, сэр, я бы не стал обсуждать семью моего хозяина, — сдержанно сказал Бидж и снова закрыл глаза.

Краска стыда просто окатила Джерри. Он чувствовал то, что почувствуешь, если наступишь в саду на грабли, а они стукнут тебя по носу. Следующую тему выбрать было нелегко.

Погода? Урожай? Будущие выборы? Здоровье лорда Эмсворта?

Тут он с облегчением заметил, что это и не нужно, Бидж заснул. Джерри встал и пошел на цыпочках к выходу, подышать немного.

Дышалось в садике неплохо, он понемногу успокаивался, когда зашуршали шины и подъехал Галли. С ним была большая свинья.

Трудно сказать наверняка, лунный свет неверен, но Джерри показалось, что она кивнула ему. Тут бы кивнуть в ответ, но в такие минуты как-то забываешь о вежливости. Хрупкое спокойствие, о котором мы только что говорили, совершенно исчезло. Ведь оно стояло на том, что при всех аффектах и обидах все-таки не надо больше думать о свиньях. И вот, пожалуйста, свинья, да какая!

— Ы-ы-ы?… — проговорил он.

Галли вопросительно сверкнул моноклем.

— Ы-ы-ы?…

— Именно такой звук издавала моя собака перед тем, как ее вырвет, — сказал Галли. — Кстати, Парслоу обкормил ее перед боем, я вам как-нибудь расскажу. Сейчас главное — втащить в дом Императрицу, пока враг не пронюхал.

— Не понимаю, — признался Джерри, — при чем тут Императрица?

— То есть как — при чем? А, ясно, ясно! Вы еще не знаете? Это — Императрица. В Матчингеме я первым делом увидел ее. Парслоу держал ее у себя. Никто и не подумал бы там искать. Какое коварство, а? Поневоле восхитишься. Тот же принцип, что у Эдгара По. Да, умный человек этот Парслоу… Словом, я ее забрал и привез. Что мы время теряем? Бидж здесь?

— Да, спит в гостиной.

— Не будем ему мешать. Поведем через черный ход.

Через несколько минут (хотя Джерри думал иначе) Галахад потирал руки и улыбался.

— А теперь, — сказал он, — спешим к Кларенсу. Хотите поболтать с Пенни — я подвезу.

Что бы ни сказал изысканный критик о недостатках «Солнечного склона», сколько бы он их ни нашел, ему все равно пришлось бы согласиться с тем, что одно достоинство у него есть — вилла эта недалеко от Бландингского замка. Какая-то миля прекрасной дороги разделяет их; а потому через очень короткий срок Галли вернулся, уже с лордом Эмсвортом.

Потрясенный вестью граф трепетал от возбуждения и радости, и прекратилось это лишь тогда, когда вместо Биджа он увидел сэра Грегори. Владелец Матчингема сидел в кресле и глядел на фотографию подрядчика, но думал не о нем. Если бы его спросили, он бы ответил, что в жизни не видел такой морды, и, надо сказать, был бы прав. Подрядчик, как и все подрядчики, не отличался красотой.

Когда братья вошли, он перевел взгляд на них. Взгляд этот мало чем отличался от того, каким полицейский поначалу глядел на Джерри.

— А, — ехидно проговорил он, — король воров! Так я и думал, что вы придете за своим подручным! Что ж, опоздали.

Лорд Эмсворт вернул на место пенсне, слетавшее в минуты волнения, словно птица небесная.

— Парслоу! — воскликнул он. — Что вы здесь делаете?

— Да, — поддержал его Галли, — кто вас пригласил? Это незаконно. Вейл подаст в суд, я же ему и посоветую.

— Какой еще Вейл?

— Он тут живет.

— А, этот тип! В суд? Интересно. Это я его посажу, как Биджа.

— Биджа? — удивился Галли. — Бидж не в тюрьме. Вы что-то спутали.

— Сейчас запирают камеру, я так думаю, — со вкусом произнес сэр Грегори. — К счастью, констебль Ивенс был у меня, когда Бурбон вернулся и все нам открыл.

— Что именно?

Сэр Грегори немного раздулся, как раздувается человек, который сейчас расскажет отменнейшую историю.

— Сижу в кабинете, — начал он, — курю сигару, беседую с невестой, и тут Бинстед, мой дворецкий, докладывает, что пришел Бурбон. Я ответил, что предпочитаю говорить с ним на воздухе, вышел в сад, и он рассказал мне поразительные вещи. По его словам, он был здесь, разговаривал с вашим Вейлом, но вдруг услышал Королеву…

— Да это…

— Постой, Кларенс, — сказал Галли. — Пускай объяснится. Я ничего не понимаю.

— Поначалу он подумал, что ему кажется, — продолжал сэр Грегори, — но она хрюкнула снова, и сомнения рассеялись. Он даже определил, где она, — на кухне.

— Но это…

— Кларенс! Да?

— Он думает: «Ого!»

— Простите?

— Ого.

— Понятно. Итак?

— Этот ваш Вейл все время ерзал, а тут совсем рехнулся. Он стал рассказывать Бурбону какую-то чушь. Видимо, неопытные злодеи всегда теряют голову. Стойкости нет. Выдержки. Понятия не имею, кто этот Вейл…

— Мой секретарь, — пояснил лорд Эмсворт.

— Наняли, а? Так я и думал. Платите ему, да?

— Нет, — поправил его девятый граф, — Конни его выгнала.

— Ну, секретарь, не секретарь, это к делу не относится, — нетерпеливо сказал сэр Грегори. — Относится к делу то, что он ваш пособник. В общем, этот чертов Вейл порол какую-то чушь, а Бурбон, человек неглупый, делал вид, что клюнул. Потом, естественно, доложил мне, мы с констеблем выехали сюда, услышали свинью, увидели Биджа, констебль увез его в участок. На следующем заседании суда припаяю ему срок, сколько там положено свинокрадам. Полгода, не меньше, а то и год. Это не все. Вы, Эмсворт, и вы, Трипвуд, тоже покрутитесь. Вот так. — И сэр Грегори бросил острый взгляд на обоих братьев. — Не удивляюсь, что вы дрожите.

Галли удивленно покачал головой:

— Ну ничего не понимаю! Вроде бы я тоже не глуп, а тут — ничего. Чушь какая-то. Мне даже показалось, что вы обвиняете нас в свинокрадстве.

Сэр Грегори удивился еще больше, чем он.

— У вас хватает наглости отпираться?

— Конечно.

— Вы хотите меня убедить, что в этой кухне нет свиньи? Да вы послушайте! Я же ее слышу.

— Естественно. Мы тоже слышим. Глухой аспид услышал бы. Только это Императрица.

— Что?!

— Вам это странно? Сейчас объясню. Кларенс подумал, что она осунулась, и решил переменить обстановку. Он попросил Вейла, тот ее перевез на день, на два. Вот как все было. Верно, Кларенс?

— А?…

— Он говорит «да», — перевел Галли.

Сэр Грегори кинулся в кухню, но его обогнал лорд Эмсворт. Радостные крики смешались с восторженным хрюканьем. Галли целомудренно прикрыл дверь.

Но ненадолго. Из кухни, отдуваясь, вывалился сэр Грегори.

— Это не моя свинья! — воскликнул он.

— Конечно, — мягко отвечал Галли. — Я же вам и говорю. Не ваша. Наша. Теперь вы видите, как беспочвенны эти обвинения. Не хотел бы обидеть вас, Парслоу, но придется сказать: когда вы обвиняете в свинокрадстве цвет аристократии и ссылаетесь на свидетельство такого человека — это уж бог знает что! Поистине, дальше некуда. Нет, как вам в голову пришло, что Королеву украли! Так и просится слово «смехотворно». Должны бы знать, что она не покидала своего обиталища.

— Да что вы порете!

— Сегодня я там проезжал, смотрю — она. Хотел к вам заглянуть, поболтали бы, все ж соседи, но вас не было лома. Ну, я пошел поглядеть на цветы и мимоходом увидел ее. Жаль, картошки не прихватил, а то бы дал ей. Если вам и этого мало, поезжайте, проверьте. Мы — с вами.

И ехали они, и шли по саду в полном молчании. Лишь подойдя к свинарнику, сэр Грегори, его оглядев, проговорил сдавленным голосом:

— Утром ее здесь не было.

— Кто вам сказал?

— Бурбон.

Галли беспечно засмеялся:

— Бурбон! Нет, это смешно! Да он совершенно сумасшедший! Хуже мартовского зайца! Они все такие, Бурбоны. Возьмем его дедушку Иезекииля. Вышел зимой без штанов и объяснил, что они ему не нужны, поскольку в половине шестого — конец света. А отец? Он…

Сэр Грегори отказался слушать об отце Джорджа Сирила, и Галли признал, что многим он неинтересен.

— Просто я объясняю, что Бурбонам нельзя верить. Тем более Джорджу Сирилу. Насколько мне известно, он получил много лестных предложений от лучших психиатров.

Сэр Грегори долго и с глубоким чувством смотрел на него. Наконец он сказал:

— Ха!

Галли пощелкал языком.

— Неужели это все, дорогой мой?

— А что?

— Я бы хоть немного смутился. Угрызения, знаете… Все ж вы тут перестарались, а?

Сэр Грегори какое-то время боролся со своими чувствами.

— Да. Да, — сказал он наконец. — Понятно. Хорошо. Прошу прощения.

— Вот это истинный Парслоу! — воскликнул Галли. — Конечно, вы сейчас позвоните вашим друзьям, чтобы они отпустили Биджа. Будет очень уместно, если вы пошлете за ним машину. Я бы сам съездил, но нельзя, отвожу домой Кларенса с Императрицей. Отдохнула — и спасибо, пора и честь знать.

Глава 11

Сгрузив лорда Эмсворта в библиотеке, Императрицу — в свинарнике, Галли отвел машину в гараж, где едва не столкнулся с выезжающим оттуда лордом Воспером.

— Добрый вечер, — удивленно сказал он. — Едете куда-то?

— Да.

— А не поздно?

— Поздновато, наверное.

Лорд Воспер замялся, но вспомнил, что перед ним — тот, кому он открыл душу. Да, такой человек имеет право все знать.

— Вообще-то, — сказал он, — мы с Глорией едем в Лондон, чтобы пожениться.

— Вот это да! Пожениться?

— Именно. Как-то неловко объяснять все леди Констанс. Пришлем письмо.

— Разумно, — одобрил Галли. — «Дорогая леди Констанс, горячо благодарим Вас за гостеприимство. Такое счастье пожить рядом с Вашим братом Галахадом. Кстати сказать, мы поженились. Искренне Ваши лорд и леди Воспер». Примерно так?

— Вроде того. Ехать будем до утра, потом — отдохнем, выспимся. Душ, кофе, овсянка, яичница с ветчиной — и в регистратуру.

— Звучит заманчиво.

— И Пенни так считает. Только она очень хочет, чтобы и у них с Джерри все вышло.

— Что ж, не исключено. Значит, вы ее видели?

— Вот сейчас.

— Я ее ищу.

— Она тоже вас ищет. Между нами говоря, она немножко не в себе.

— Прискорбно. А что такое?

— Чего не понимаю, того не понимаю. Свиньи какие-то… Вы чем-то расстроили Джерри Вейла, вот она вас и разыскивает. Я заметил, она не в духе. Хочет освежевать вас тупым ножом.

Галли не шелохнулся.

— Ничего, пусть подождет, пока я ей все не расскажу. Тогда будет плясать и бить в ладоши. А где она?

— У Биджа.

— Он вернулся?

— Разве он уезжал?

— Вроде бы ездил на станцию.

— Вот как? Значит, приехал. Я хотел с ним попрощаться, дать фунтик-другой, а он пьет портвейн с Пенни и Джерри. Я еще удивился, ведь Джерри выгнали.

— Да, но он проник в замок. Ну, я — к ним. Желаю счастья.

— Спасибо.

— Жениться очень приятно. Кто нашел жену, тот нашел благо. Царь Соломон сказал, ему ли не знать!

— И то верно, — заметил лорд Воспер.

Галли, человек чуткий, сразу ощутил какое-то напряжение. Вроде бы тут и вино, как всегда у гостеприимного Биджа, но вот веселья — нет. Бидж выглядит так, словно ему на голову упало что-то тяжелое и твердое. Джерри — тоже. Пенни — в другом духе. Взгляд, обратившийся к нему, был очень похож на испепеляющий луч смерти.

— А, вот и он! — процедила она.

— И в самом деле, — приветливо откликнулся Галли. — Приятно выпить вечерком, а уж портвейн — это вам не ячменный отвар, который наш уважаемый хозяин относит ровно в половине десятого. Спасибо. — И он принял бокал.

Пенни по-прежнему глядела на него.

— Я с вами не разговариваю, мистер Трипвуд, — сообщила она с женской непоследовательностью. — Надеюсь, вы знаете, что вы довели моего душеньку Джерри и моего ангела Биджа до нервного срыва?

— Они вроде бы ничего, — сказал Галли, оглядев душеньку и ангела.

— Внешне, — холодно поправил Джерри. — Изнутри я дрожу как лист.

— И Бидж то же самое, — прибавила Пенни. — Скажите: «Бу!»

— Бу!

— Пожалуйста, прыгает! Теперь уроните тарелку.

Бидж задрожал и внешне.

— Не надо! Я не выдержу!

— Как и я, — буркнул Джерри.

— Ну, ну, ну! — сказал Галли. — Не этого я ждал. Вы были покрепче, когда мы втроем сражались при Азенкуре. Неужели полчаса в участке так сломили вас, Бидж? Да в молодости я оттуда не выходил — и что же? А вы, Джерри! Такая аллергия на свиней…

— Попросил бы не употреблять этого слова, — сдержанно вставил Джерри. — Помню, мой дядя, майор Бэшем, говорил о вас. Он сказал так: «Если свяжешься с Галли Трипвудом, препоручи душу Богу и попытайся уйти живым». Как он был прав, как прав!..

— Он знал! — подхватила Пенни. — Он тоже это вынес!

Галли удивлялся:

— Странно… Что он имел в виду? А! Вспомнил, как мы с Булкой Бенджером притащили к нему…

Джерри нахмурился:

— Кажется, я просил…

— Пардон, пардон, — заторопился Галли. — Меняем тему. Сейчас я беседовал с молодым Воспером.

— Вот как? — холодно откликнулась Пенни.

— Лорд Воспер, — продолжал Галахад, — не особенно умен, но иногда его осеняет. Например, он отправился в Лондон с этой черноокой змеей, чтобы на ней жениться. А вы что же? Взяли бы маленькую машину.

— Это мы с Пенни?

— А что?

Джерри горько рассмеялся. Пенни — высказалась:

— Пожалуйста, расковыривайте рану! Просим.

— Я вас не понял, дорогая.

— Вы прекрасно знаете, что Джерри нужны две тысячи.

— Ну и что?

— А кто их даст?

Галли поднял бровь:

— Кларенс, кому ж еще!

— Лорд Эмсворт?

— Естественно.

Пенни с удивлением посмотрела на Галлахада.

— Вы сошли с ума! Они же поссорились.

— Помню, помню. Когда мы ехали из Матчингема, мы затронули эту тему. Я упомянул Джерри, а Кларенс говорит: «Он назвал меня старым ослом». Я не растерялся: «А кто же ты еще?» Быстро, как молния! Нельзя сказать, что он воскликнул: «И верно!», — однако задумался. Тут я ему и говорю: где была бы Императрица, если б не Джерри? Только полный кретин, только жалчайший выродок, недостойный своего имени, забудет такую услугу из-за двух-трех случайных слов. Это я говорю. А он спрашивает: «Разве он ее нашел?» Я отвечаю: «Конечно, кто же еще? И с опасностью для жизни». Тогда он воскликнул: «Ой Господи!» Он все время восклицал.

Галли умолк, принимая новый бокал вина и ожидая должной реакции. Она была. Все притихли, глаза у всех вылезли.

— Вряд ли вы можете представить, — продолжал он, — в каком состоянии был мой брат. Я бы назвал это экстазом. Предположу, Джерри, что вы ощущали то же самое, когда Пенни робко приняла ваше предложение. Вы плясали. Вы прыгали. Вы пели. Вот и он так. Подъезжая к замку, мы обо что-то стукнулись, и я услышал, как внутри у него плещется млеко милости. Тут я решил «Пора!» Повел его в библиотеку, опустил в кресло, все рассказал. «Трагедия, а?» — закончил я, и он согласился. «Что же можно сделать? — спросил он. — А то у меня разобьется сердце». «Можно дать ему две тысячи, — ответил я, — но кто же их даст?» Он просто вылупился. «Две тысячи? А не больше? Да я их трачу на птичий корм!» — «Ровно две». — «Тогда я сейчас же выпишу чек». И выписал. Вот он.

Джерри и Пенни смотрели уже на чек. Говорить они не могли.

— Просит он только об одном, — прибавил Галли. — Вы не должны его благодарить.

— Как же так!

— Ни в коем случае. Он робкий и нежный человек. Он смутится.

— А вас благодарить можно?

— Еще бы!

— О, Галли! — воскликнула Пенни, и голос ее сорвался.

— Ну, ну, ну, — сказал Галли. — Ну, ну, ну, ну, ну!

Через некоторое время немного помятый Галли обернулся к Биджу. Они уже были одни.

— Любовь, любовь! — проговорил он. — Что уподобится ей? Бидж, вы кого-нибудь любили?

— Да, сэр, еще лакеем. Ничего не вышло.

— А у них вышло. Как это хорошо!

— Очень хорошо, мистер Галахад.

— Ну а вам что досталось?

— Сэр?

— Вам тоже что-то причитается. В суд не подадите?

Бидж был шокирован.

— Как можно, мистер Галахад!

— Да, неловко — будущий племянник. Но возместить убытки надо. Вы столько вынесли. Немного такта, и я для вас добуду… сотню? Две сотни? Лучше пять, такая круглая сумма. Ну, я пошел.

Во второй комнате справа (а не слева) леди Констанс, несмотря на болезнь, чувствовала себя неплохо.

Жестокая простуда хороша тем, что можно свернуться в постели и думать; если бы не это, пришлось бы ходить по дому и натыкаться на Галли. В конце концов, размышляла леди Констанс, грея ноги о бутылку с горячей водой, насморк и чиханье — не такая уж большая цена; зато не видишь брата, который опровергает мысль о том, что человек — венец природы.

Поэтому, когда брат вошел, она испытала примерно то, что испытывает герой греческой трагедии, убегающий от эриний. Хуже всего был монокль. Нередко, бессонными ночами, она мечтала, чтобы он пропал.

— Иди вон! — сказала она.

— В свое время, — отвечал Галли. — Сперва я с тобой побеседую. — Он присел на постель и взял кисть винограда. — Лучше тебе?

— Хуже.

— Кларенса, по его словам, вылечил шок.

— Только этого мне не хватало.

— Да? — усомнился Галахад. — Это ты так думаешь. Бидж подает в суд на сэра Грегори, требует тысячу фунтов. Сейчас прочистишь нос.

Леди Констанс и впрямь чихнула, ощущая при этом, что Галахад страшнее всего, когда он резвится.

— Одна из твоих изысканных шуток?

— Что ты! Это очень серьезно. Сама жизнь.

Леди Констанс воззрилась на него:

— Какой суд? Почему?

— Незаконный арест. Диффамация. Моральные убытки.

— Арест? Что ты говоришь!

Галли пощелкал языком.

— Ну, ну, Конни! Ты прекрасно знаешь, что такое незаконный арест. Представим, что ты пошла в лондонский магазин и вдруг на тебя кидаются сыщики и тащат в участок, обвиняя в воровстве. По случайности ты ничего не украла, а потому — негодуешь. Хватит с тебя простых извинений? Не думаю. Ты побежишь к стряпчему, попросишь подать на мерзавцев в суд и потребуешь с них миллионы. Вот и у Биджа так. Парслоу с чего-то взял, что он украл эту Королеву, и, вместо того чтобы разумно подождать доказательств, велел констеблю Ивенсу посадить его в тюрьму. Естественно, Бидж предъявит иск.

— Какой позор! — воскликнула леди Констанс.

Галли кивнул.

— Я поговорю с Биджем!

— Нет, не поговоришь, — твердо ответил Галли. — Только попробуй встать перед ним в эту твою позу, он совсем взбесится.

— Что же нам делать?

Галли пожал плечами:

— Выхода нет. Полный тупик. Все было бы легче, если бы Парслоу согласился уладить дело без суда, но он и слушать не хочет. Бидж требует пятьсот фунтов.

— Пятьсот? Ты говорил — тысячи.

— Образное выражение.

— Бидж уступит за такую сумму?

— Это масса денег.

— Масса? За то, чтобы не опозориться перед всем Шропширом? Дай мне чековую книжку! Она в столе, вон там.

Галли посмотрел на нее:

— Ты хочешь сказать, что сама дашь эти деньги?

— Конечно!

— Поразительно! — вскричал Галли. — Вот что такое женщина! Я должен был знать, что ты окажешься на высоте. Вот мы бегаем, кричим: «Что делать? Что делать?» — мы, но не ты. Сила духа. Именно, сила духа… Себастьян Бидж. Ты не знала, что его так зовут? Трудно поверить, но это правда. Нет, какая сила!

Спускалась ночь. Пунцовых роз уснули лепестки (равно как и белых). Моди в своей спальне мазала кремом лицо и думала о Табби. Леди Констанс в своей вознеслась на вершины счастья. Лорд Эмсворт отдал ей все лекарства, включая вату, и она пробовала одно за другим, удивляясь мужской слабости, сдержанно гордясь женской силой. Даже Галахад не раздражал ее, все ж приятно, когда тобой так простодушно восхищаются.

Бидж был у себя, он потягивал портвейн, время от времени поднимая к потолку благодарный взгляд. Он тоже думал о Галахаде с удовольствием. Да, бывает, приходится красть свиней, но какая щедрость!

Галли пришел в библиотеку, пропустить стаканчик с братом Кларенсом. Обычно он ложился позже, но сегодня очень устал. Выпив, он зевнул и поднялся с кресла.

— Ну, я пошел, — сказал он, — совсем разбит почему-то. Тебя целовали дочери американских миллионеров?

— Э? Меня? Нет, не припомню.

— Целовали бы, ты бы припомнил. Что с тобой?

Лорд Эмсворт тихо хихикал.

— Да вот, эта Моника, — отвечал он. — Прихожу туда, а она говорит: «О, лорд Эмсворт, я уж думала, что больше не увижу нашу свинку-спинку!» Это она про Императрицу. Свинка-спинка! Очень смешно.

Галли долго смотрел на него.

— Благослови тебя Бог! — сказал он. — Спокойной ночи, Кларенс.

А за лужайкой и огородом проснулась сама Императрица. Сон ее освежил. Она огляделась, радуясь родному дому. Как истинный философ, она принимала все, но предпочитала спокойную жизнь. Все эти кухни, машины — не для приличной свиньи.

Что-то почуяв, она подошла к кормушке. Поздновато, конечно, но перекусить не мешает. Уиффл учит нас, что свинья должна ежедневно съедать по меньшей мере пятьдесят семь тысяч калорий. А что сказал Уиффл, то сделала Императрица.

Опустив прекрасное рыло, она принялась за еду.

В «Гербе Эмсвортов» тоже ели и пили, веселее всех — Бурбон с Булстродом.

Тут меня прервут. «Эй, любезный! — скажут мне. — Ты перепутал». «Нет, я не путаю! — со спокойной улыбкой отвечу я. — Вы напоминаете мне, что сэр Грегори запретил отпускать напитки Джорджу Сирилу? Так вот, на радостях он свой запрет отменил. Мало того, он дал своему свинарю немало денег на выпивку».

Вот почему Джордж Бурбон сидел за столом с аптекарем, и тот ему что-то рассказывал, когда в «Герб» вошел Херберт Бинстед; и Булстрод немедленно ушел.

— Вы что, поругались? — спросил удивленный свинарь.

Бинстед пожал плечами:

— Не то чтобы поругались… поспорили. Не столковались. Я ему говорю: «Ну, если так, дело ваше». И ушел. Хлопнул дверью.

— А чего было-то?

— Я же тебе рассказываю! Сэр Грегори недавно послал меня купить одно лекарство, для какого-то родственника. Я купил у Булстрода шесть больших склянок. Называется «Грация».

— А чего это?

— Это, Джордж, препарат для снижения веса. Худеешь, ясно? Ладно, так я купил, а сэр Грегори говорит — не надо. Отдайте, говорит, а вернет деньги — берите себе.

— Везет людям!..

— Прямо, везет! Пять монет склянка, всего тридцать.

— Вот это да!

— Иду, значит, в аптеку, а он не берет, ни в какую.

— Ну!

— Все, говорит. Что купил, то купил.

— Куда ж тебе эти банки?

— Ничего, я их пристроил.

— Это как?

— Одной знакомой скормил. — Бинстед негромко засмеялся. — Рассердился я, а потом думаю: «Вот какие дела. Сколько ты просадил на эту ихнюю Королеву! Значит, ей и выиграть. Тут у нас Императрица, а мы ее покормим. Вывалю ей всю эту «Грацию», пускай лопает».

Джордж Сирил в ужасе глядел на него.

— Свой интерес дороже, — продолжал дворецкий. — Вывалил, и все.

Джордж Сирил кинулся к велосипеду, надеясь успеть — но тщетно. Королева, как и ее соперница, была сознательна и прилежна. Положили ей что-то — надо есть.

Тяжело опершись о перила, несчастный свинарь отвел взор. Луна освещала пустую кормушку.

Из «Сельскохозяйственной газеты»:

Не часто мы сменяем скудный слог на поэтический язык хвалы, но все ж приходится. Когда победа сметает все и славой оглашает простор Британии, покой Шропшира, косноязычный, скромный журналист становится поэтом. Победила Императрица! Разве это скажешь убогой прозой? Что и говорить… Итак, на выставке соревновались все достижения агрикультуры, а из скота — коровы, овцы, козы и свиньи. Вскорости, когда к финалу остались две и страсти накалились, пополз неясный слух: «Императрице уже не выиграть. Три лета кряду! Нет, невозможно. Ставь на Королеву». Прекрасна Королева Матчингема, краса и упование леди Мод и сэра Грегори. Но что такое? Жюри волнуется, народ трепещет, а Королева и Императрица, далекие от суеты мирской, выходят на помост. И всякий видит, что благороднейшая из свиней, надежда нации, дитя природы не так похожа на воздушный шар, как ожидали. Значит, похудела. Что ж, побеждай и в третий раз, свинья из рода Эмсвортов! Императрица дала нам интервью. Она сказала: «Я не тщеславна, не честолюбива и не надменна. Только чистота и чувство долга помогали мне и Бландингскому дому. Мой хозяин, девятый граф, вознагражден за стойкость, и мы не будем искушать судьбу. Я ухожу, я буду тихо жить в уединении Бландингских угодий, благодаря судьбу и размышляя о вечности. Спасибо за внимание».

Уйдем и мы, благодаря судьбу.