Полное погружение

Глава 20 Севастополь — 1916

Зябко кутаясь в промасленную тужурку с плеча заботливого матроса, Вася стояла на палубе канонерской лодки «Кубанец», прижавшись к леерам, среди таких же, как она, переживших кораблекрушение, смотрела на нервно колышущуюся поверхность моря, испытывая всю гамму стрессовых человеческих эмоций — шок, оцепенение, неверие и отрицание произошедшего, страх, отчаяние, беспомощность и, вместе с тем облегчение и даже эйфорию… Видимо, это чувствуют все, кто только что был в шаге от смерти и сейчас ловит момент осознания…

Палуба канонерки напоминала вагон столичного метро в час пик. Народу набилось столько, что даже присесть было негде. Матросам, снующим по служебной надобности, приходилось каждый раз раздвигать частокол напряженных человеческих тел, который за ними сразу смыкался, превращаясь в единую однородную всхлипывающую массу, одновременно кашляющую, рыдающую и негодующую.

Обхватив руками тугой канат, натянутый вдоль фальшборта, Вася бездумно пялилась на морскую пену, вырывающуюся из-под носа кораблика, уговаривая себя не паниковать и не терять голову, а постараться мыслить рационально, не срываясь в отрицание очевидного, пусть и абсолютно невероятного: она с Дэном каким-то непостижимым образом очутилась в прошлом веке и находится на одном из военных кораблей Черноморского императорского флота. Это судно идет в дореволюционный Севастополь, и скоро надо будет принимать какое-то решение, отвечая на самый насущный, банальный вопрос: что делать?

Мирский в чувство не пришел. Он открыл осоловелые глаза, скользнул взглядом по лицу Василисы, улыбнулся и отключился. Все последующие попытки вернуть его к жизни ни к чему не привели, зато привлекли внимание какого-то расфуфыренного франта с пенсне в черном морском мундире. Он совершенно бесцеремонно отодвинул Васю от Мирского, заявив противным голосом, не терпящим возражений: «Раненых офицеров пА-прА-шу-с не трогать»… Пришлось ретироваться, подавляя желание надерзить.

Вот будет сюрприз для гламурного актера, когда он очнётся, хотя Василису это уже не касается… Или касается, возможно, даже больше, чем там, в киностудии XXI столетия. Боже мой! Как развернуть всё это действо обратно? Что будет, если они с Дэном здесь зависнут?

Васины зубы начали отбивать барабанную дробь, и пришлось с силой сомкнула челюсти. Её самый любимый метод — искать выход там, где вход, в этот раз не сработает. До дна морского не дотянуться… Что делать в первую очередь? Какую тактику избрать? На что или на кого опереться, дабы не пропасть?…

— Слава те, Господи, выжили! — услышала Василиса шепоток стоящей рядом женщины, прижимающей к себе девочку, скорее всего дочку, — остальное как-нибудь сложится…

— Правильно, — кивнула Стрешнева, упорядочивая свои мысли. Главное — выжить, не сойти с ума, не сгинуть в этом чужом мире и не наделать глупостей в самый первый час, в первый день… Потом разберёмся…

Собрав в кулачок всю силу воли и кое-как успокоившись, Василиса обратила внимание, что машины канонерки стали шуметь меньше, вибрация корпуса ослабла и даже дым из трубы перестал валить с таким отчаянием, словно торопился как можно скорее покинуть стальной корпус судна. Слева по борту показалась крепость, издали похожая на сомкнутую пасть капкана. Два этажа бойниц опоясывали закопченные стены, и Васе почудилось, что она видит жерла береговых орудий, направленных в сторону моря.

Константиновская батарея. Эту локацию она изучила досконально: тут намечалась самая большая часть её работы с лазанием по веревочной лестнице в неудобном платье, со взрывами, перестрелками и остальными атрибутами приключенческого черноморского боевика.

Андреевский крест на красном фоне над прибрежной крепостью(*) окончательно убедил Василису в том, что она попала именно в дореволюционное время. Вид штандарта, как ни странно, успокоил её, явившись последним толчком для принятия неизбежного. Может быть, Вася просто устала переживать, а поступивший в кровь адреналин потребовал немедленных и решительных действий. Даже влажное платье и бельё перестали раздражать и отвлекать от насущного. Проблема оставалась только в точке приложения и векторе усилий.

Тем временем канонерка, попыхивая своей единственной трубой, неторопливо вползала на внутренний рейд, а к ней, словно чайки навстречу тюленю, стайкой спешили рыбацкие шаланды и фелюги, натягивая при смене галса намокшие паруса, словно крылья, глухо хлопающие по ветру. Корпуса крохотных судёнышек опасно кренились и полностью зарывались в волну. Рангоут скрипел и трещал. Матросы, переваливаясь через борт, упираясь в него ногами и ухватившись за шкоты, всем своим телом зависали над водой, и было совершенно непонятно, как они удерживаются от падения.

Василиса, завороженная драматичной борьбой человека со стихией, очарованная парадом парусов, неизменно вызывающим в любом человеке восхищение и трепет, не заметила, как канонерка сделала поворот на 90 градусов. Вместо белоснежного облака взгляд Стрешневой и всех пассажиров уперся в огромную тушу боевого корабля, неподвижно застывшего на рейде.

Канонерка, казавшаяся на фоне фелюг огромным и важным морским существом, рядом с этим исполином превратилась в лилипута, в мышь, крадущуюся в норку мимо прикорнувшего у входа кота.

Туловище рукотворного морского зверя венчали, подобно короне, три исполинские трубы, а под ними гнездились растущие прямо из борта противоминные орудия. Мощные и брутальные в своей убийственной красоте, они все же меркли перед главным калибром гиганта — четырьмя монстроподобными пушками, размещенными в двух круглых приплюснутых башнях.

По палубе морского титана, словно мураши по носорогу, сновали люди, казавшиеся здесь в своей беззащитности абсолютно неуместными. Стоило только тряхнуть своими стальными сочленениями, и гигант избавился бы от назойливых человечков. Но он терпеливо лежал на воде, позволяя делать с собой этим отчаянным людям всё, что заблагорассудится.

Прошмыгнув мимо огромного корпуса линкора, канонерка сделала еще один доворот. Пробасил корабельный гудок, а вслед за ним зычный голос с легкой хрипотцой объявил:

— Правым бортом швартоваться лагом товсь! Палубной команде по местам швартовки стоять!

Над канонеркой разлилась трель боцманского свистка. По палубе загрохотали тяжелые матросские ботинки. Пассажиры прекратили разговаривать и прижались друг к другу, освобождая место для команды.

— Носовой шпринг подать! — продолжил командовать невидимый офицер.

— Берегись! — прозвучал в унисон чей-то молодой голос.

Канонерка замерла, словно задумалась, и качнулась. Двигатель опять завел свой «чих-пых». Корабль дернулся обратно, заскрипел корпусом, притираясь к пирсу, и застыл окончательно. Откуда-то издалека, очевидно с берега, раздались отрывистые непонятные команды. Толпа людей на палубе пришла в движение, заволновалась.

— Трап на причал! Раненых на берег! Остальным — ожидать! Посторонись! — безапелляционно объявил командирский баритон.

Василиса повернулась в сторону моря. Она стояла с противоположного борта, а значит, сойдет с корабля одной из последних. Это хорошо. Есть время присмотреться, прислушаться и понять, что делать, когда она ступит на землю.

Перед ней раскинулась широкая Севастопольская бухта, другой берег еле виден. К тому же, его заслоняли стоящие на рейде разнокалиберные корабли и суденышки, о предназначении большей части которых Стрешнева даже не догадывалась.

Абсолютно хаотично разбросанные по бухте, небо лениво коптили сонные серо-грязные «ихтиозавры», а между ними хлопотливыми ящерками сновали пароходики и шлюпки. В компанию к маломеркам затесался безобразно-квадратный плашкоут с нещадно дымящей черной трубой, торчащей посередине палубы из сооружения, похожего на дровяной сарай. На фоне громоздких угловатых паровых кораблей фелюги с их белоснежными парусами выглядели хрупкими воздушными существами из другого мира.

Ветер почти затих. Наступал штиль. Облака, резво бороздившие небесные просторы, замерли над бухтой, словно наткнувшись на невидимую преграду. Небесная вата заслонила город от вечернего солнца. Севастополь, спускающийся к воде уступами своих зданий и прибрежной зеленью, заканчивал трудовой день.

Совсем рядом с пирсом, приютившим канонерку, полоскали в зеленоватой воде свои ветви-руки прибрежные ивы, а над ними вился рой мелкой надоедливой мошки. Удобно устроившись в ветвях деревьев, босоногие мальчишки ловили мелкую рыбешку, намотав леску вместо удилища на палец.

На пристани у причала царила тревожная обстановка. Из-за суеты столпившихся людей трудно было что-то разобрать. Казалось, что все голосили одновременно, словно соревнуясь, кто кого перекричит.

— Пошевеливайся! — зычно горланил чиновник в темно-сером мундире с серебряными погонами (**) скорее для важности, чем с целью быстрее упорядочить броуновское движение. Гораздо лучше его людскую толпу приводили в порядок матросы, выстроившись коридором и отделяя раненых с больными от всех остальных. Они направляли нервную толпу на небольшую площадь перед двухэтажным зданием госпиталя, выкрашенного в яичный цвет.

Сходя на берег, Стрешнева обратила внимание, как резко отличается место, где коротали время спасенные, от всей остальной, выскобленной и выдраенной до белизны палубы, с поблескивающими, зачищенными до золотого блеска головками медных гвоздей, аккуратно свёрнутыми в тугие бухты швартовами. Везде чистота и порядок, и только там, где ютились гражданские, было натоптано и мусорно. «Убрать бы за собой», — шевельнулась Васина совесть. Но улыбчивый мичман уже учтиво наклонил голову и жестом указал направление движения в пугающую неизвестность вслед за остальными товарищами по несчастью.

Первым, абсолютно непривычным в этом новом старом мире для Василисы оказалось полное отсутствие хотя бы какой-нибудь мостовой перед зданием госпиталя. Доски причала, пропитанные дегтем, упирались в утоптанную землю без всякого намека на какое-либо дорожное покрытие — ни щебенки, ни брусчатки. Двор перед помпезным, построенным в классическом стиле зданием, представлял собой тщательно вытоптанный газон с разбегающимися в разные стороны «лесными» тропинками, окаймленными густо растущим подорожником. Лишь с одного из торцов начиналась каменная мостовая, ведущая, судя по стоящим в этом направлении головам извозчичьих колясок, в центр города. Колоритные бородатые дядьки в одинаковых черных картузах и синих армяках, не слезая с козел, с любопытством смотрели на толпящихся у входа в здание. Случись пожар, люди были бы погорельцами, а как назвать переживших кораблекрушение?

— Следующий! — перебил мысли Василисы молодой звонкий голос.

За то время, пока она оглядывала окрестности, перед входом появился столик. За него уселся клерк, мундир которого Васе напоминал форму железнодорожников. Смущали только черные погоны с яркой оранжевой окантовкой.(***) Второй был настоящим — как с картинки — полицейским — в двубортном кителе из темно-зеленого сукна, украшенном надраенными до блеска пуговицами, с воротником-стоечкой и с красными кантами по борту, воротнику и обшлагам. Широкие штаны-шаровары нависали над собранными в гармошку голенищами сапог. Фуражку полицейский сдвинул на затылок, так как всё время наклонялся и что-то говорил пишущему. Левой рукой он придерживал за ножны самую настоящую саблю с медной рукоятью, а правой подкручивал усы и периодически поправлял широкий кожаный ремень с висевшей на нем черной кобурой.

Он оживленно беседовал с одним из спасенных пассажиров и одновременно внимательно разглядывал остальных, сгрудившихся перед зданием. Заметив этот пронизывающий, как рентген, взгляд, Василиса инстинктивно спряталась за спины людей, стоявших перед ней, и покрутила головой, тщетно пытаясь найти укромный уголок, где ее не будут с пристрастием разглядывать местные представители закона.

— Что здесь происходит? — спросила Вася женщину, стоящую последней в стихийно образовавшейся очереди к столику.

— Велено переписать всех, кто был на транспорте, составить опись утерянного, помочь оформить прошение на вспомоществование, может, еще какие надобности…

«Вспомоществование — это очень даже вовремя, — подумала Стрешнева, — надобности у меня сейчас ого-го какие! Матушка, дай воды напиться, а то так есть хочется, что переночевать негде!»

Женщина, у которой она поинтересовалась происходящим, была одета в платье-парочку из цветастого ситца. В XXI веке такие остались только у фольклорных ансамблей. Кофта с баской, украшенной кружевами, с длинными рукавами, пышными у плеча и узкими от локтя до запястья, плотно прилегала к талии. Вниз до щиколоток уходила юбка с такими же кружевами по подолу, что и на баске. Голову и плечи прикрывал толстый шерстяной платок, кончики которого она нервно теребила пальчиками, вытягивая голову и прислушиваясь, о чем говорят у столика.

Вася тоже решила последовать ее примеру и навострила уши. Услышанный разговор ей не понравился. Полицейский вел скрупулезный допрос по установлению личностей присутствующих, и если с фамилией, именем и отчеством никаких проблем не было, то вопрос с местом приобретения билета и конечной цели путешествия заставил ее нервничать, а просьба указать друзей или родственников, готовых подтвердить личность опрашиваемого и адрес, по которому его можно будет найти, погрузили Василису в состояние, близкое к панике. Переминаясь с ноги на ногу, она отчетливо поняла — пора удирать, но пока не находила ни одной причины незамедлительно свалить.

— Вы что топчетесь? — поинтересовалась соседка в очереди, — по нужде приспичило?

— Да, — вымученно кивнула Вася, воровато оглянувшись за спину.

— Так это вам дойти до торца корпуса, — махнула женщина рукой в сторону мостовой, — а там увидите, где дровяник будет…

— Спасибо, — поблагодарила Стрешнева и торопливым шагом направилась мимо стоящих пролеток в указанном направлении, стараясь не смотреть на полицейского и пытаясь изо всех сил не переходить на бег. Она почти дошла до среза здания и готова была нырнуть за спасительный угол, когда за спиной раздались торопливые шаги и незнакомый голос противно прогнусавил:

— Сударыня!

— Зараза, — прошипела Стрешнева и прибавила шаг, робко надеясь, что зовут не ее, хотя других особ женского пола рядом не наблюдалось.

— Сударыня-а-а-а-а!

— Вот пристал же, стервец, забодай его комар! — фыркнула Вася, решив ни в коем случае не оборачиваться и не показывать, что она слышит обращение. Еще два шага и она нырнула за спасительный угол во двор, напоминающий хозяйственный. Вдоль ближней стены на два метра вверх высился ряд необрезанных досок, аккуратно переложенных чурбачками. Чуть дальше за ними на четверть двора выросла гора колотых дров, упираясь в низенькие, потемневшие от времени сараюшки с характерным запахом, раскрывающим их предназначение. Сюда, скорее всего, и отправила Стрешневу сердобольная женщина.

Вася изо всех ног припустила к этим сомнительным укрытиям, но, услышав догоняющие шаги и поняв, что не успеет, спряталась за лесоматериалами.

Ничего хорошего от интереса к своей персоне она не ждала, от кого бы тот ни исходил. Отвечать на элементарные вопросы ей было нечего, а молчать, как партизан на допросе — бесперспективно. Она бы лично в такой особе заподозрила шпионку или сумасшедшую, и оба эти варианта девушке совсем не нравились. Поэтому надо было как-то отвязаться от «хвоста», кем бы он ни был.

Преследователь, потеряв Васю из виду, потоптался, повздыхал и медленно поплелся вдоль дощечных залежей, делая раскрытие убежища Василисы неизбежным. Бежать и прятаться дальше было некуда. Оставалось только нейтрализовать назойливого субъекта и дальше действовать по обстоятельствам. Благо, двор был безлюдным, рабочий день закончилился.

«Кто же это за мной увязался?» — мучилась злободневным вопросом Вася. Если вооруженный полицейский — могу и не справиться. Да и нападение на стража порядка — сомнительное начало существования в новом старом мире. А если их двое? Тогда вообще беда.

Рассмотреть варианты Васе не удалось. Из-за досок показался корпус догонявшего, и Стрешнева, откинув сомнения, сделала быстрый шаг правой ногой ему за спину, уперлась плечом в живот незнакомца и резко выпрямилась, толкнув его на подставленную ногу.

Забавно охнув, преследователь кувыркнулся назад, и только тут Вася увидела бинты и знакомую тужурку.

— Петя! Да чтоб тебя! — в сердцах крикнула Стрешнева, бросившись к студенту, упавшему навзничь и закатившему глаза, — напугал, засранец! Что ж ты так подкрадываешься?

Аккуратно похлопав юношу по щекам, чтобы не добавить к его падению еще одно сотрясение, Василиса подтащила Петю к дровянику, придав студенту сидячее положение.

На голове пострадавшего вместо Васиной «скорой помощи» из обрывка юбки, была наложена косая марлевая повязка через один глаз, а из носа торчали два тампона. Очевидно именно они до неузнаваемости исказили голос студента так, что на слух Вася его не узнала.

«Что теперь делать с этим балластом? Убежать? Оставить такого контуженного совесть не позволит! Да я потом сама себя съем без соли! А вдруг он тут умрёт? Меня могут заподозрить в нападении…» В голове Васи мелькало множество вопросов, а руки привычно щупали пульс и трогали лоб студента.

Прошло несколько минут, пока по-детски длинные коровьи ресницы Пети затрепетали, веки поднялись, открывая свободный от повязки осоловелый глаз, моментально сфокусировавшийся на Васе. Лицо студента расплылось в улыбке, а руки перехватили ладошку Стрешневой и прижали ее к губам.

— Извините, сударыня, — слабым шепотом прошелестел Петя, — не знаю как вас зовут.

— Вася…Василиса.

— Простите великодушно, Василиса, но, пока мне делали перевязку, я украдкой наблюдал за вами и понял, что вы бы не хотели, чтобы вас узнала полиция… Ещё раз простите великодушно. Мне кажется, я знаю кто вы и догадываюсь, как вам помочь…

(*) Крепостной андреевский флаг 1913–1917:

(**) Темно-зеленый или темно-синий мундир с серебряными погонами — форма военных медиков российской империи. Из-за пыли вполне может показаться серым.

(***) Черные погоны с оранжевым кантом — портовая полиция.