С зарею красною восходит
Солнце яркое с восток,
Из-за леса, гор выходит
И шумит живой поток.
Осветило дол росистый,
Озлатило зыби вод,
Потрясся и бор ветвистый.
Вдруг поднялся хоровод
Нежных пташек, пенье
И свирели пастухов.
Всю радость и веселье
Среди долины и лугов.
Всех пленяло, веселило
Милый взор среди природ!
О, как нежно, о, как мило
Утро встретить и восход!
10 октября 1826
Извините, я невольно
Вас увидел, полюбил;
Это сердцу уж прискорбно,
Если б пламень я убил.
Если можно, изъяснитесь...
Вы, я знаю, возгордитесь
Со мной дружбу завести.
Отказ милой я забуду,
Но любить вовеки буду.
Ангел, да иль нет? прости!
6 января 1827
Козьма, говорят, хвор,
Ай, вздор!
Так разве с пуншу заболел;
И вправду, как не околел!
1827 (?) 8 января
Сосед мой пьет арак;
Так, видно, не дурак.
1827 (?) 12 января
«Не верю, чтоб Ириса
Чужой красой сияла.»
Хоть как ты не божися,
Но всё ж не угадала:
У ней фальшивы волоса,
Всегда поддельная краса.
1827 (?) 15 января
Вралев, писавший эпиграмму,
Теперь, признаться, докончал;
Но что ж он ею укорял? —
И не мужчину и не даму.
1827 (?) 28 января
Жизнь моя несется,
Как пылиночка весной;
Пламень страстный льется
И уносит мой покой.
Милы где предметы:
Поле, рощи и луга,
И младые лета,
И приютные брега?
Где твоя награда —
Воля страсти молодой?
Где твоя услада,
Незаметная тоской?
Где цветочек лживый —
Светлоокие глаза,
Блеск в лице игривый
И приятная краса?
Рано ты сокрылась,
Милой юности черта,
Мне же бедной мнилась...
Сон, игривая мечта!
Старость не отрада
Для поблекшего лица,
Мне ж одна отрада —
Терпеливо ждать конца.
1827 (?) 1 февраля
В бурной жизни сновиденья
Я люблю один мечтать,
Посреди ж уединенья
Я готов стихи кропать.
Но когда мой тихий гений
С музой стройной улетит,
Я ношусь между селений,
Там, где милым должно жить.
Если скучный посетитель
Мне явится одному,
То надежда-утешитель
Собеседует ему.
Одинокий, я скучаю
И утех везде ищу,
И томлюся, и вздыхаю,
Сам не знаю, чем грущу.
1827 (?) 12 марта
Если, Лизанька милая,
Любишь нежно ты меня,
И, любовию сгорая,
С тобой счастлив вечно я, —
Ах, любезная, жестоко
В немой страсти слезы лить!
Если ж скуке одинокой
Терпеливость положить, —
Есть ли что лютее в свете,
Грустней, тяжче черных бед?
Разлучает страсть в предмете
И велит любя терпеть.
Горячее любовь станет,
Образ милой сохраня,
Раз, ах! тень ее летает
Этой милой вкруг меня.
В верном сердце сохраняю
Непреложную любовь,
От любови согреваю
И сердце, грудь, и кровь.
Ангел милый, я неложно
Горжусь чувством и тобой!
Ах, красавицы, возможно ль
Разлучить меня с драгой?
Колько ж, Лиза дорогая,
Отягченному страдать,
Верно сердце предлагая,
От любови увядать
И в любви надежд искать?
1827 (?) 16 марта
Красавице любезной
Отдал последний час.
Любовь, твой дар чудесный
Царями ставит нас.
О любовь, твой милый дар
Везде ставит нам алтарь,
К удовольствию надежный,
Тихий, мирный, безмятежный.
1827 (?) 16 марта
В чужой стране далёко,
С тобою разлучён,
Скитаюсь одинокий,
Лишь милой оживлён.
Тобою только в страсти
Питаю скорбь мою,
Вздыхаю, в лютой части
Кончаю жизнь свою.
Я вяну повсечасно
И сердцем и душой!
В разлуке жить ужасно,
О милая, с тобой!
1827 (?) 25 марта
По лютой, друг, разлуке
Страдаю день и ночь,
Но чем я в лютой скуке
Могу душе помочь?
Всё тщетно! Я тоскую,
Утех везде ищу,
Кляну судьбу лихую
И — более грущу.
Без друга — жить жестоко,
Всечасно тосковать,
Лишь в скуке одинокой
Драгова вспоминать.
Спеши скорей, о нежный,
И тем утешь меня.
Узрев тебя, бесценный,
Скажу: «Навек твоя».
О, нас тогда рок лютый
Ничем не разлучит...
Хоть — ах! спеши — минутой
Драгую оживить.
25 марта 1827
Лишь тот один счастливый,
Кто истину почтил,
Блеск света и порывы
Лишь долгу посвятил;
Реками ливший слёзы,
Томился и вздыхал, —
За все мечты и грёзы
Достоин тот похвал.
И в жизни кто волнистой
Под тихим кровом жил
Всегда с душою чистой,
Тот долгу заплатил;
Кто в чувствиях сердечных
Злой страстию томим,
В печали, в скуке вечной, —
Любовь в союзе с ним.
...........
Лишь честь свою хранил,
Стезей прямой идущий, —
Тот долгу заплатил;
И в роскоши богатства —
В пороки не впадал,
Но честно, без препятства,
Их храбро отражал.
Кто, бедностью гонимый,
От бурей защитил
И, участью томимый,
Себя лишь охранил;
Сирых под кров собравший,
От бурей-непогод
Приют им давший, —
Вечно счастлив тот...
25 марта 1827
Любя тебя, о брат двоюродный,
Посвящаю сей досуг,
Ты для братства, в час ненужный,
Утешь, прими, будь брат, будь друг.
Я на лире вдохновенной
С Аполлоном петь хочу
И душе невознесенной
Ложной славы не ищу.
Слава-блеск пустой на свете,
В ней отрады прямой нет:
Хоть в тиши мила, в предмете, —
В буре скоро пропадёт.
За ней горести в награду
Несомненно потекут...
Тогда редко нам в усладу
И улыбку подадут.
Вмиг увидишь: пересуды
Волной всюду зашумят...
Без надежды в жизни трудной
Будет тяжко умирать.
Я, поверь, узнал довольно
Гордых тысячи людей,
И от их-то власти злобной
Ныне сделался грустней.
Жизнь всегда течёт в премене,
И всё всякий испытал;
Кто избёг людской измены,
Тот утехи не видал!
Мы подобны иноземной
Птичке: если залетит,
Испытает, что изменно,
И на родину летит.
Все идём по нити срочной,
Все мы гости на земле:
Проживём — бьёт час урочный,
И мы сокрыты во земле.
Наш прах гордый обратится
Только в малу персть земли,
Взор погаснет, лик затмится,
По телу черви поползли.
Ты себя храни, любезный,
Жизни — бури берегись!
Помни: всюду тут измена,
Хоть куда ни повернись...
2 апреля 1827
Плывёт рыцарь одинокий
В полночь быстро по реке,
В путь собравшися далёкий,
Тёмно-бледен, в челноке.
И в руках весло сияет;
Величав и мил гребец;
Ветер парусом играет.
Полон страха, но пловец
Устремляет взор смущённый,
Где чернеет быстрина.
Видит он: в дали пременно
Колыхается волна;
Вмиг из волн Днепра глубоких
Появилися в цветах —
То три девы чернооких,
Знать, резвятся на водах!
Ближе к рыцарю подходят,
Рыцарь мчится в челноке;
Взяв челнок, его уводят
Быстро дале по реке.
Все три девы молодые
Влекут рыцаря и челн
Через пурпуры седые,
Не страшатся бурных волн.
Рыцарь, в думу погружённый,
Руки тянет к небесам;
Но, вдруг сил и чувств лишённый,
Не противится красам.
А прелестницы игривы
Прямо к рыцарю в челнок.
Страх! — но тщетные порывы:
Сил лишается седок.
Он творца молить не может
И рук к небу не взнесёт,
Пуще страх его тревожит,
Пот с чела холодный льёт.
Видит берег обнажённый
И туман вокруг седой,
По лазури месяц бледный
Путь свершает тихо свой.
Девы к рыцарю прильнули
И невольно все вздохнули;
Слышен милой голос сей:
«Рыцарь, рыцарь, бежишь бури,
Но избег ли ты сетей?»
И, склоняся головами,
Они тихими шагами
Влекут рыцаря с собой —
И, разлившися струями,
Очутились под водой.
Рыцарь сделался добычей
Обитательниц Днепра,
А челнок его летучий
Очутился близ шатра.
1827 (?)
Вчера — как ночи мгла
В покое залегла,
И только одинокий
Я в тишине глубокой
На ложе сна прилёг, —
И деву зрю: восторг
Вскипел в груди моей.
«Проснись, мой друг!» Я к ней
Бегу... во тьме пугливой
Рукой нетерпеливой
Волшебницу схватил!
............
Волнуя кровь... уж я
В объятиях ея
Лежу, но час забвенья
С минутой упоенья,
Как гений, пролетел.
Зову... Мой друг ушёл!..
1827 (?)
Не уверяй! Твоим словам,
Твоим обманчивым речам,
Как прежде, верить не желаю
И данным клятвам изменяю.
Но ты, я вижу, хочешь знать
Вину сердечного раздора?
Она ясна! Но без укора,
Ей-ей, не в силах рассказать;
Зачем вседневно ты к себе
Других тихонько принимаешь,
И так же, как меня, ласкаешь
В непробудимой тишине?
Люби ж других — других всегда
Насквозь обманывать старайся;
Меня ж отнынь ты никогда
Ничем уверить не ласкайся...
Между 1828 и 1830
Овечки родные,
Овечки мои,
Радушен мне с вами
Пастушеский быт;
Хоть, правда, я беден,
Хоть стадо моё
Не может сравняться
С стадами других,
Зато я счастливей
Богатых селян,
Зато я спокойней
Всех наших селян.
Что мне в них за нужда,
В городах я не жил
Да знатности их
Слугою не был.
И вкуса не знаю
В пище дорогой,
Хлеб чёрный мне слаще
Приправ дорогих;
И лучше всего,
Вода мне приятней
Чужого вина;
С прихотью затеи
Невкусны живут,
А сыр и молоко —
Пастушья еда.
Весь день по долинам
Овечек пасу,
Близ тока под тенью
От зноя лежу.
Негожею ночью
Как в вёдро я сплю.
Мой пёс отгоняет
Несытых зверей.
Хоть сроду не делал
Вреда никому,
Хоть совесть с упрёком
Не скажет: ты зол, —
Но бывает в жизни
Нерадостный час,
Сижу я задумчив
И весь как не свой!
Без горя — есть горе,
Без грусти — печаль.
Пастух в низкой доле
Есть тож человек.
Я чувствовать умею,
И жизнь мне мила.
В городах же, может,
Богатым легко
Раздумье деньгами
Из мыслей прогнать;
У меня же есть слёзы,
Со мною свирель.
Поплачу ль! Где горе?
Спою ль что? Где грусть?
Вновь весел — смеюся,
Вновь радости рад.
Долины прохладней,
Трава зеленей,
И стадо то лучше,
И сердцу вольней,
И будто светлее
Самый божий мир!
Овечки родные,
Овечки мои,
Вы мне так любезны,
Как детки отцу;
Я с вами счастливей
Богатых селян.
1829 (?)
Друженку, друженку!
Як я коли зайду
Часочком празненким
До тебе у хату;
Тоде висилийше
З тобой посидимо
И дружба кохае
И ниже, и грие
Сердечки юненки.
Ни туча, ни зрада,
Ни видкиль ни зойде;
Закиль ростованья
Минудочка прийде.
Як з трубок завие
Дымочок над челом,
Клубится и вьётся
И в воздухе гине.
Так наша и радость
И время празненко,
Несётся швыденко
У братцкой биседи.
Час в даре!.. мы выйдем
Обои из хаты:
И сядимо вмести
На тисном крылечку...
Бачь? Хмары човненки
Щось пид небом ийдут;
И месець чуть сяе
И зиркы в тумане
Мутненьки ближжут.
Чи вже да ненастье
З утром до нас прийде
Ой ни!.. ще у серця
Молодость не стихла;
И юность гукае:
«Хлопци! не журитесь,
Бой ще в поли травка
Не жовто завяла».
Бачь?.. Хмары човненки.
Щось пид нибом стали:
Все небо смутилось,
И зирки и месец,
Як прежде, не сяе,
Устань, гляни ще ты
Очимо на небо,
Чи чого не вбачиш:
«Не мае ничого,
Толко що туманы
Сидие, густие
И воздух черние».
— Ось, буде!.. ось буде
Година страшная:
И нас, молоденьких,
Хлопота и горе
Нагоне, настигне!
А в тую годину
И витер грознийше.
Задуе — завые;
И мы, як цветочки,
Як жовты листочки,
В широкому поле
Склонимось додолу.
Тоде позабудмо,
Мий брате, мий друже
По корчмах гуляти
И гарных, чорнявых
За гроши за впиво
Бажати, кохати,
На ночь замовляти.
Не станут московски
Белявы красавки
З нами гартовати,
Як нынче гартуют.
Тоде позабудмо
И стихи и бросы,
По взгилу чортати;
И жвидкия мечты,
Довненкии думы
Пийдут на пидруку;
Вкрашеная ж муза
С бандурой, с сопилкой
В комору ни зайде...
Докиль сонце сяе
Закиль мы не стары;
Горилки, мий друже?
Горилки пьяненкой
Уточи з барильця
Да выпьемо по дной
За Галю, за Катрю,
Вони нам издавна
Близенки, родненки.
1829 (?)
Видкиль запорозци,
Видкиль се ийдут?
Чи от туркив, ляхив?
Чи из Питенбурха?
Иль чи за Кубанью
Рубались дня со три,
Со чиркесом у горах?
Здоров, пане, хлопцы,
Здоров пробували;
А де ж вы казакив
Ще инших девали,
Як ихали з дому
Буловас багацко:
А теперь щось трошки.
Один з запорозцив
Одтак промовляе:
«Ой, знайте ль вы, братци,
Де Кубань мутная
Геть к морю несется;
Де лесы и горы,
Де дики черкисы
Свои сакли мают;
Там то ти козаки:
Там то вси удалы,
Порубани, мертвы,
Навеки застались...
1829 (?) 25 декабря
Голубонько, доню!
Чому ты не любиш
Мене, козаченка,
Мене молодого?
Хиба ж ты иного
Вже парубка маеш;
Хиба ж ты другого,
Серденько, бажаеш?
Иль чим, мое серце,
Тебе не влюбився?
Хиба моя бедность
Тебе так лякае?
Голубонько, доню!
Я бажав, кохав бы
Тебе душче того,
Шо в золоти ходит.
1830 (?) 9 января