Полный перебор 2 (СИ)

Глава 7

Мир отчетливо отдавал алым. Земля под ногами, камни, песок, его собственные руки, дрожащие, как в лихорадке — все это определенно имело хорошо различимый красный оттенок. Это было странно — еще совсем недавно цвета были в норме, земля не тряслась, а он сам не стоял на коленях, таращась перед собой в попытке осознать… что вообще происходит?

Подняв голову, он огляделся по сторонам. Мышцы слушались плохо, и даже для того, чтобы поворачивать голову, приходилось прилагать большие усилия. Напрасные усилия — все окрестности были закрыты каким-то туманом, из-за которого невозможно было разобрать ничего дальше трех шагов. Туман тоже был алым — в самом деле, каким же ему еще быть в этом неправильном мире? Туман бурлил, клубился, периодически в нем мелькали какие-то темные фигуры — они пробегали мимо настолько быстро, что их не удавалось толком рассмотреть.

Итак, зрение его подвело, может быть, слух поможет что-то прояснить? Увы, все, что различали его уши — лишь глухой гул, сквозь который пробивались отдельные звуки, настолько же нечеткие, как и мелькающие в тумане силуэты.

В довершение картины полнейшего хаоса этот неправильный мир пах медью и имел кислый железный привкус. Это было довольно странно — то, что ему в голову пришли такие необычные ассоциации. Металлы… Их тут было мало, и он давно не имел с ними дела, почему же вдруг…

Стена тумана вдруг разошлась в стороны, и из нее проступил один из мелькавших там силуэтов, превращаясь в щуплого светловолосого парня, одетого в забавный бесформенный балахон, перепоясанный веревкой. Путешествие по туману не прошло для парня даром — алый цвет собрался густыми потеками на его лице и одежде, превращая его в свою квинтэссенцию. Алое сердце тумана.

Парень упал около него на колени, схватил его за плечи и принялся отчаянно трясти. Его губы шевелились, но не было слышно ни слова. Это было странно, и он напрягся, пытаясь пробиться сквозь стену алого гула. Пробиться и услышать… Наверняка это важно, в глазах парня кипит искренний ужас, и поэтому он должен попробовать…

Он напрягся, вглядываясь в дрожащие губы парня, и наполовину услышал, наполовину прочитал на них…

— Рат! Рат! Да очнись же ты! Очнись! Бог милосердный, да скажи что нибудь! Положение отчаянное, мы сдерживаем их буквально чудом! Ты должен собраться и остановить их, слышишь! Ты…

Парень захлебнулся криком и судорожно закашлялся. Воспользовавшись паузой, он попытался осмыслить то, что удалось воспринять. Рат… что-то знакомое. Постойте, ведь это же он сам, это его имя. Оно неполное, ведь на самом деле его зовут…

— Рат! — парень смог справиться с приступом кашля и взялся трясти его с новой силой. — Посмотри по сторонам! У нас нет другого выхода! Я понимаю, что ты чувствуешь… Но тебе придется! Посмотри туда, видишь? Они вот-вот прорвутся!

Он послушно взглянул в указанном направлении, но, как и раньше, все что он видел — лишь красную муть.

— Я ничего не вижу, — хотел сказать он, но из горла вырвался лишь тихий хрип. Парень, пытавшийся что-то разглядеть в его глазах, вдруг наклонился вперед и с силой провел по его лицу рукавом своего грязного балахона.

— Смотри! — сказал он снова, и туман вдруг расступился по мановению его руки, позволяя увидеть.

Они находились на небольшом пригорке, расположенном неподалеку от высокой скальной стены. Прямо напротив него стену прорезало узкое ущелье. В устье ущелья и находилось то, что заставляло землю содрогаться время от времени, и эта причина заставила его сердце забиться быстрее. В проходе сцепились два колосса — покрытый коркой брони неуклюжий гуманоид, похожий на классического каменного голема, каких любили рисовать средневековые художники; и наседавшая на него огромная туша, слепленная из бесчисленного множества лап, ртов и щупалец. Эта схватка напоминала противостояние порядка и хаоса, сошедшее с полотна художника — импрессиониста.

Как это обычно и бывает, порядок уступал. Двух его рук было слишком мало, чтобы остановить бесчисленные удары, сокрушающие его броню; его падение было очевидным и оставалось лишь вопросом времени. Однако же, другие участники битвы не желали ждать окончания схватки своих чемпионов, и спешили поскорее сцепиться со своими антагонистами. Сплошной поток из тел вырывался из зева ущелья и просачивался под ногами борющихся великанов. Часть из них гибла, растоптанная их массивными ногами, остальных же встречала хлипкая баррикада, за которой засели немногочисленные остатки ее защитников. Судя по пестроте их снаряжения, воинов собирали по всей многовековой истории планеты. Тут были и копейщики, царившие в битвах древнего мира, и рыцари средневековья, и мушкетеры нового времени, лихорадочно палившие в набегающую толпу. Позади редкого строя метался их, видимо, командир, растрепанный, с обломком шпаги, намертво зажатым в руке. Он что-то кричал, широко открывая рот, и казалось, что этот последний оплот порядка держится непосредственно на его крике, будто цемент связывавшем в единый монолит павших духом, отчаявшихся людей.

— Ему конец! — пробился сквозь вату голос странного парня. — Этот увалень слишком туп, чтобы сделать что-то, он простоит еще пару минут и на этом все. Мы должны что-то сделать, слышишь, Рат! Ты должен, ну! Мы проиграли там, но это еще не конец!

— О чем это он? — скользили в голове равнодушные мысли. — Чего он от меня хочет? Если огромный бронированный монстр оказался бессилен, то что могу я, такой маленький, жалкий. Меня раздавят еще на подходе, и это будет так глупо. Нелепая смерть. Совсем как…

В его голове что-то щелкнуло, прерывая мысленную цепочку и не давая ей протянуться вглубь, туда, где за стеной забвения таилось что-то очень важное… и очень страшное. Он одновременно хотел это вспомнить — и отказывался осознавать.

— Ты… Ты… — парень, кажется, понял, что его усилия ни к чему не приведут, и теперь пытался придумать что-то взамен. Судя по его окончательно потухшему взгляду, никаких других идей у него не было. Лихорадочно скользя взглядом по сторонам в поисках озарения, парень закусил губу, и очередная алая струйка скатилась по его подбородку.

— А почему, собственно, и нет? — вдруг спросил парень сам у себя. В глубине его потухших было глаз вновь зарождался свет — холодный, мертвенный свет. Парень вскочил на ноги и решительно направился прямо к баррикаде, за которой чемпион хаоса яростно вколачивал в каменную стену вяло сопротивлявшегося голема.

Он шел все быстрее, срываясь на бег, и полы его балахона развевались на ветру.

— Интересно, что он хочет сделать? — мелькнула в голове очередная мысль. На самом деле интереса не было, лишь все то же бессмысленное равнодушие. Тем не менее, куда-то надо было смотреть, и он смотрел, смотрел на то, как парень добежал до баррикады, отмахнулся от охрипшего командира, пытавшегося ему что-то втолковать, и перемахнул через остатки ограды, заваленные с горкой трупами нападавших и защитников.

Казалось, что он просто смертник, и в следующую секунду его просто растерзают на части… Но этого не произошло. Ужасные монстры, только что бесстрашно лезшие под выстрелы и клинки, попятились перед хрупкой белобрысой фигуркой. Парень развел руки в стороны и сделал шаг вперед, за ним еще один. Он шел, и орда уродливых созданий пятилась в ужасе перед ним. Издалека не было заметно подробностей, и уж тем более не долетало ни звука, но он почему-то знал, что вокруг парня клубится едва заметное светящееся марево, а губы его шепчут очередную молитву. Все это выглядело таким чужеродным, таким неуместным здесь, и одновременно таким… естественным?

Чемпион хаоса, яростно взревев, разорвал напополам остатки мертвого голема и обернулся к новой угрозе. Стало заметно, что этот бой тоже дался ему нелегко. И так-то не слишком быстрый, из за своей огромной массы и коротких ног, теперь он и вовсе едва ковылял. Монстр и человек шли навстречу друг другу под изумленными взорами горстки выживших людей. Незримый купол, окружающий человека, становился все больше и больше. Казалось, еще чуть-чуть, и он обратит в бегство всех врагов, и даже раненый гигант отступит.

Но человек не дошел. Молочно-белый оттенок марева, служившего ему защитой, вдруг окрасился алым — и орда монстров захлестнула его. Обезумевшие твари рвали друг друга на части, хрипя и задыхаясь от ярости, пытаясь добраться до того, кто посмел их напугать, вселил ужас в их нечеловеческие сердца. Во все стороны разлетались части тел самых неудачливых, тех, кто оказался слишком тороплив — или слишком медлителен, чтобы выжить.

Чемпион ускорился, спеша поучаствовать о всеобщем безумии. Переваливаясь сбоку набок, он добежал до кургана из тел и собрался было нырнуть в самую гущу, но опоздал. Курган схлопнулся, и выплеснувшаяся из его сердцевины белая волна захлестнула уродливую морду, не оставляя монстру ни шанса на сопротивление.

В этот миг сознание равнодушного наблюдателя, все так же стоящего на коленях глубоко позади, озарило понимание. Стена, отсекающая воспоминания, треснула, и человек закричал. Его отчаянный вопль на мгновение перекрыл звуки агонии погибающего монстра, и значил он ровно то же самое. Все уже случилось, и больше ничего нельзя изменить…

***

Взрыв боли от соприкосновения головы с каменным полом изрядно ошеломил его, и Крыс рефлекторно откатился к стене, вскакивая и принимая оборонительную стойку. Осознав происходящее, мужчина тяжело вздохнул и присел на лежанку, прямо поверх превратившегося в беспорядочный ком одеяла. Да, давненько он не видел этот сон. Даже подзабыл отдельные подробности… Но память сохранила все, и, спровоцированная последними событиями, спешила поделиться с хозяином этой важной информацией. Не догадавшись, правда, спросить, хочет ли он ее видеть.

Тогда, много лет назад, пребывая в совершенно неадекватном состоянии после многодневной гонки на выживание, драк с на голову превосходящими его по силе противниками, отравления чудовищным набором всевозможных токсинов, он смотрел на происходящее вокруг как на причудливую игру сошедшего с ума воображения. Пытаясь заглушить мысли о том, что произошло за два дня до того, его разум дополнял реальность по своему разумению, не жалея кислотно-ярких красок, превратив ее в сцену из какой-то глупой детской сказки. В результате он просто простоял безвольной куклой, позволив погибнуть последнему… пусть не другу, но относительно близкому человеку.

— Проклятый святоша, — недовольно фыркнул Крыс, нашаривая на полке коробку с леденцами. — Умудрился-таки выловить момент и стать мучеником. При этом сделать это так же бездарно, как и все остальное. — по языку растекалась ледяная мята, обычно действующая успокаивающе, но сейчас лишь сильнее раздражавшая. — Такой потенциал, такие мозги… И все псу под хвост. Просрать способность тонкого дистанционного управления, ограничив ее банальным отпугиванием. А, ну как же, "давить в себе скверну", и все такое, слышали. Наверняка тогда по пути на свою голгофу отмаливал предстоящий грех слияния с диавольскими созданиями. Столько пафоса, и все, на что его хватило — безмозглая амеба, чьи феромоны элементарно обошли промыванием мозгов парочке жирных болванов. А я ведь говорил тебе, что вера замещает интеллект, и перебарщивать с ней нельзя. Дурак ты, святоша. Дурак был при жизни и помер по-дурацки.

Крыс раздраженно отбросил жалобно звякнувшую коробочку, подошел к окну и резко распахнул ставни. Ночь была тихой, и пахла свежестью. Ну, хоть что-то в этой жизни продолжает радовать, хотя-бы чуть-чуть.

Последние дни дались Крысу очень тяжело. Привыкнув к жизни перекати-поля, рыщущего то там, то здесь в поисках острых ощущений, он был неожиданно поставлен в непривычную для себя роль паука, засевшего в гнезде и способного действовать лишь с помощью управляемых его нитями марионеток. Получалось плохо. Марионетки бунтовали, срывались с поводка, ленились, делали не то и не так. Почти все, на чью помощь он надеялся, подвели, а кое-кто и вовсе…

При мысли о мелком паршивце, сейчас обиженно бродящем вокруг в поисках способа сделать ему гадость, Крыс лишь зло скрипнул зубами. Надо же, уж от кого-кого, а от него он такого взбрыка не ожидал. Оказалось, что прошедшие годы совсем на нем не сказались, и внутри Мелкий все такой же восторженный ребенок, готовый хвостом бегать за своими кумирами и одновременно готовый растоптать их, не колеблясь ни секунды, если те обманут его глупые детские ожидания.

В итоге все свелось к тому, что он сидит взаперти и может только ждать, ждать и тянуть время. Ждать, пока доберутся до места разосланные ко всем, кому только можно гонцы; пока замотивированный донельзя Алхимик закончит свою экспериментальную хреновину, в действенность которой и сам-то не очень верит; пока сведенные в кучу местные мозгокруты, напуганные до мокрых штанов, наконец-то признают свою несостоятельность и смогут быть списаны со счетов со спокойной душой; ну и, в качестве последнего средства, пока он сам не придумает что-нибудь более реалистичное, чем все перечисленные варианты. Ах да, есть еще паренек, которого он отправил за насекомыми. Стоит дописать его для полноты картины. Хотя, конечно, от всего этого списка ожидается скорее косвенный эффект. Максимум — освободится немного времени, которое в ином случае было бы потрачено на бессмысленные разговоры. Ха, вздумал ему хамить, сопляк. Жаль, не удастся посмотреть за его "охотой", презабавное, вероятно, будет зрелище.

Крыс тяжело вздохнул, развернулся и решительно шагнул в сторону тщательно замаскированной в углу комнаты двери. Отперев хитрый запор, он повернул створку на скрипнувших петлях и вошел в небольшую комнату непривычной восьмиугольной формы. Эта комната, находящаяся в самом центре здания, была, пожалуй, самым безопасным местом не только во всем городе, но и, пожалуй, на всей планете. Безопасным для человека, само собой.

Нынешний обитатель комнаты, к сожалению, пока не мог оценить заботу о себе. Лежащая на невысокой узкой лежанке женщина крепко спала, точнее, находилась в состоянии, внешне похожем на сон.

Крыс подошел ближе, вглядываясь в знакомые черты. Худое бледное лицо, рассыпанные по подушке каштановые волосы… Глаза закрыты, но он прекрасно помнит, какого они цвета — темно-карие. Это была одна из тех немногих вещей, из-за которых он до сих пор ничего не сделал со своей болезненно-абсолютной памятью.

— Держись, — шепнул он, прикасаясь к ее волосам кончиками пальцев. — Я что-нибудь придумаю, ты только держись. Что тебе какие-то жуки, в самом-то деле. Я помню, как тебя тогда забавляли их жалкие претензии на величие. Как же они смогли тебя достать?.. Ничего, ты мне еще расскажешь, и, может быть, мы вместе сходим и передавим этих паразитов… или плюнем на них. Мы решим это потом… когда ты проснешься.

Женщина не ответила ему, и он не знал, добрались ли его слова туда, вглубь ее разума, где ее стальная воля противостояла навязанным чужими мерзкими тварями приказам. Они не могли ее одолеть… но и она не могла ничего с ними поделать. Все-таки, при всей своей никчемности, жуки прекрасно отточили то, что было их главным оружием — умение подчинять других. Тысячи лет опыта целой расы не удавалось преодолеть даже таланту, появляющемуся раз в тысячелетие.

— Держись, — шепнул Крыс последний раз и вышел из комнаты. Он бы постоял там еще, но… Измученный бессонницей мозг отказывался работать, и его нужно было заставить вернуться в более-менее вменяемое состояние как можно быстрее. Поэтому он прямо сейчас расправит то, что осталось от постели, и будет считать прыгающих через забор овец хоть целые сутки — столько, сколько понадобится.

Мутное зеркальце, висевшее над кроватью, отразило его лицо — осунувшееся, серое, под глазами мешки. Видок как у покойника.

Вновь почему-то вспомнился недавний сон, и в голове зазвучал отчаянный крик — "Рат! Рат!"

— Рат, — хмыкнул он, глядя на свое отражение. — Давненько меня так не называли. И как же ты умудрился докатиться до звания жалкого помоечника, а, Rattenfänger von Hameln*? Знаешь, в этом есть определенная ирония. Эдакий каламбур. Ненавижу каламбуры.

Кулак Крыса ударил в мутное стекло, и отражение взорвалось веером блестящих осколков.

_______________________________________

* Rattenfänger von Hameln — Гамельнский крысолов