Я прищурился и внимательно на него посмотрел. По правде говоря, его вид мне совсем не понравился. Заметьте, я не говорю, что он мне нравился когда бы то ни было, потому что Природа, созидая этого кристально чистого душой малого, немного переборщила с нижней челюстью и пронзительными, глубоко посаженными глазами, снабдив ими того, кто не являлся ни императором, ни полисменом-регулировщиком. Впрочем, сейчас, как вы понимаете, речь шла не о его внешности, а об угрожающем виде, и я в который раз пожалел о том, что Дживз чересчур щепетилен и тактичен.
Я имею в виду, можно, конечно, гордиться камердинером, который ускользает как вьюн в песок, когда к его молодому господину приходит гость, но тем не менее в определённые минуты, — а у меня возникло ощущение, что такая минута наступила, — тактичнее всего было бы остаться и в случае чего оказать посильную помощь.
Но Дживза в комнате не было. Я не видел, как он ушёл, не слышал, как он ушёл, но он ушёл. Сгинул. Исчез. Испарился. Куда ни кинь глаз, повсюду был только Тяпа. А Тяпина поза не вызывала доверия. У меня возникло такое ощущение, что он всю ночь думал и решил заново переговорить со мной об Анжелиных ногах, которые я массировал.
Однако после первой же его фразы я вздохнул свободно. Оказывается, мои тревоги были напрасны. Вы даже представить себе не можете, какое облегчение я испытал.
— Берти, — сказал он, — я должен перед тобой извиниться. Я был не прав.
Как я уже говорил, у меня отлегло от сердца, когда я понял, что Анжелины ноги здесь ни при чём, но тем не менее моё удивление трудно было передать словами. С тех пор как Тяпа надул меня в «Трутне», много воды утекло, и я никак не ожидал, что он неожиданно раскается в содеянном. Более того, по сведениям из надёжных источников, Тяпа неоднократно хвастался своей проделкой в кругу друзей и потешался надо мной почём зря.
В общем, я никак не мог догадаться, что заставило Тяпу пожалеть о своём дурном поступке. Возможно, конечно, его замучили угрызения совести, но почему?
Тем не менее факт оставался фактом.
— Дорогой мой! — прочувствованно воскликнул я. — Можешь не извиняться. Я всё понимаю.
— В каком смысле: «Можешь не извиняться»? Я уже извинился.
— Я имею в виду, не будем об этом. Забудь. Все мы иногда делаем глупости, о которых потом жалеем. Несомненно, ты был тогда немного под мухой, так что не вини себя слишком сильно.
— Послушай, что ты несёшь? Ты сам понимаешь о чём говоришь?
Его тон мне не понравился.
— Поправь меня, если ошибусь, — довольно холодно произнёс я, — но, насколько я понял, ты извинился за свой непристойный поступок в «Трутне», когда зацепил последнее кольцо над бассейном за крюк в стене и заставил меня принять ванну не снимая фрака.
— Болван! Ничего подобного!
— Прах побери, за что же тогда ты просишь прощенья?
— За историю с Бассет.
— Какую историю?
— Берти, — сказал Тяпа, — когда вчера вечером ты сообщил мне, что любишь Медлин Бассет, я сделал вид, что тебе поверил, но на самом деле твоё утверждение показалось мне невероятным. Однако с тех пор я навёл справки и убедился, что ты мне не лгал. Соответственно, я пришёл извиниться за то, что в тебе усомнился.
— Навёл справки?
— Я спросил Бассет, и она подтвердила, что ты делал ей предложение.
— Тяпа! Как ты мог?
— Запросто.
— Это нетактично! Неужели ты совсем лишён возвышенных чувств?
— Начисто.
— Э-э-э: очень жаль.
— За каким ладаном мне нужны твои возвышенные чувства? Я хотел быть уверен, что ты не увёл у меня Анжелу. Теперь я спокоен.
По правде говоря, после этих слов мне стало всё равно, есть у Тяпы возвышенные чувства или нет.
— Тогда другое дело. Рад за тебя.
— Я выяснил, кто её увел.
— Что?!
Он стал мрачнее тучи. Глаза у него загорелись, а челюсть выдвинулась вперёд.
— Берти, — глухо произнёс он, — помнишь, что я поклялся сделать с тем, кто отбил у меня Анжелу?
— Если мне не изменяет память, ты собирался вывернуть его наизнанку:
-:и заставить проглотить самого себя. Точно. Так вот, я не передумал.
— Но, Тяпа, в который раз тебе говорю, я свидетель, что никто не отбивал её у тебя в Каннах.
— Всё верно. Её увели у меня здесь, прямо из-под носа.
— Что?!
— Прекрати твердить «Что?!» как попугай. Ты прекрасно меня расслышал.
— Но, Тяпа, после Канн она ни с кем не встречалась.
— Да ну? А с тритоновым типом?
— С Гусиком?
— Вот именно. С Гадом Финк-Ноттлем.
Мне показалось, он окончательно сдурел.
— Но Гусик любит Бассет.
— Не можете все вы любить Бассет, будь она проклята. Я не понимаю, как её вообще можно любить. Говорю тебе, он влюблён в Анжелу. А Анжела влюблена в него.
— Но Анжела дала тебе отставку до того, как Гусик приехал в Бринкли-корт.
— Ничего подобного. Несколько часов спустя.
— Не мог он влюбиться в неё за несколько часов.
— Интересно, почему? Я влюбился в неё за несколько минут. Боготворил землю, по которой ступала негодная клятвопреступница.
— Прах побери, Тяпа:
— Не спорь, Берти. Факт налицо. Она любит тритонового дегенерата.
Я вспомнил шикарное слово, которое сказала мне Анжела во время нашей с ней беседы в саду.
— Абсурд, мой милый. Полный абсурд.
— Правда? — Он вдавил каблук в ковёр. Про такое я читал только в книгах и впервые видел собственными глазами. — Тогда, возможно, ты объяснишь мне, как получилось, что она с ним помолвлена?
Всё поплыло у меня перед глазами.
— Анжела помолвлена с Гусиком?
— Слышал из её собственных уст.
— Она тебя разыграла.
— Ошибаешься. Вскоре после идиотских торжеств в Маркет-Снодсберийской классической средней школе он сделал ей предложение, и она ухвачилась за него ру ками и ногами.
— Тут какая-то ошибка.
— Вот именно. Сделал её Гад Финк-Ноттль, и, я надеюсь, теперь он это осознал. Я гоняюсь за ним с половины шестого.
— Гоняешься?
— Повсюду. Мне необходимо открутить ему голову.
— Понятно. Ну-ну.
— Ты случайно нигде его не видел?
— Нет.
— Если увидишь, попрощайся с ним как можно скорее и закажи венок: Дживз?
— Сэр?
Я не видел и не слышал, как дверь отворилась, но неуловимый малый вновь очутился в комнате. Лично я считаю, — по-моему, я уже упоминал об этом раньше, — что для Дживза дверей вообще не существует. Они ему просто ни к чему. Он, должно быть, натренировался, как один из тех самых индийских деятелей, которые подвешивают куда-то там свои астральные тела, я имею в виду, сначала испаряются, к примеру, в Бомбее, потом собирают себя по частям и, глядишь, минуты через две возникают из ничего в Калькутте.
Я уверен, моя теория верна на все сто, потому что только с её помощью можно объяснить, как у Дживза получается появляться там, где его секунду назад не было. Такое ощущение, что он перемещается из пункта А в пункт Б как бесцветный газ.
— Ты нигде не видел мистера Финк-Ноттля, Дживз?
— Нет, сэр.
— Я его убью.
— Слушаюсь, сэр.
Тяпа выскочил из комнаты, изо всех сил хлопнув дверью, а я посвятил Дживза в последние события.
— Дживз, — сказал я, — знаешь, что? Мистер Финк Ноттль обручён с моей кузиной, Анжелой.
— Вот как, сэр?
— Ну, что думаешь по этому поводу? Сможешь разобраться, где тут собака зарыта? В психологии? Поведение Гусика кажется мне более чем странным. Всего несколько часов назад он был помолвлен с Медлин Бассет.
— Джентльмены, получившие отказ от одной леди, очень часто незамедлительно начинают ухаживать за другой, сэр. Хорошо известный факт, который называется жестом.
Туман в моей голове начал рассеиваться.
— Что-нибудь вроде: «Не хочешь, и не надо, таких как ты навалом»?
— Совершенно верно, сэр. Мой кузен, Джордж:
— Не будем о кузене Джордже, Дживз. Оставь кузена Джорджа в покое.
— Слушаюсь, сэр.
— Поговорим о кузене Джордже в долгие зимние вечера.
— Как пожелаете, сэр.
— К тому же на что угодно готов поспорить, твой кузен Джордж не был тюфяком, который боялся обидеть мух. Больше всего меня поражает, Дживз, что Гусик, этот тихоня, вдруг начал расшвыриваться жестами направо и налево.
— Нельзя забывать, сэр, что мистер Финк-Ноттль находится в слегка возбуждённом, отчасти лихорадочном состоянии.
— Что верно, то верно. Имеешь в виду, он малость перебрал, что?
— Несомненно, сэр.
— Ну, я вот что скажу, если Тяпа его поймает, тогда Гусика залихорадит по-настоящему. Сколько сейчас времени?
— Ровно восемь, сэр.
— Значит, Тяпа гоняется за ним уже два с половиной часа. Мы должны спасти бедолагу, Дживз.
— Да, сэр.
— Нет ничего ценнее человеческой жизни, что?
— Очень тонко подмечено, сэр.
— Первым делом надо его найти. Потом обсудим с тобой дальнейший план и программу действий. Иди, Дживз, и без Гусика не возвращайся. Прочеши всю округу.
— В этом нет необходимости, сэр. Если вы обернётесь, увидите, как мистер Финк-Ноттль вылезает из-под софы.
И, разрази меня гром, Дживз, как всегда, оказался прав!
Гусик выкарабкивался из-под софы с трудом. Он был с головы до ног покрыт паутиной и напоминал черепаху, высунувшуюся из панциря, чтобы подышать свежим воздухом.
— Гусик! — воскликнул я.
— Дживз, — проскрипел Гусик.
— Сэр? — спросил Дживз.
— Дверь заперта, Дживз?
— Нет, сэр, но я запру её незамедлительно.
Гусик плюхнулся на кровать, и на мгновение мне показалось, он собирается, как уже вошло в моду, закрыть лицо руками. Но бедолага лишь стряхнул с правой брови дохлого паука.
— Ты запер дверь, Дживз?
— Да, сэр.
— Кто его знает, когда этот жуткий Глоссоп вздумает вернуться, — он договорить не успел. Буква «н» застряла у него во рту в тот момент, когда ручка двери внезапно начала лязгать и поворачиваться то в одну, то в другую сторону. Гусик соскочил с кровати и замер, напоминая загнанного оленя на картине Лендсира, которая висела в столовой моей тёти Агаты. Затем он в один прыжок очутился у шкафа и протиснулся внутрь, причём развил такую бешеную скорость, что я глазом не успел моргнуть, как его и след простыл. Я думаю, спринтерам, бегавшим стометровки, не мешало бы поучиться у него брать старт.
Я бросил взгляд на Дживза. Невозмутимый малый позволил себе шевельнуть бровью: единственное движение, на которое он способен, чтобы выразить свои чувства.
— Кто там? — громко спросил я.
— Открой, прах тебя побери! — прогремел Тяпин голос. — Какого ладана ты заперся?
Я ещё раз проконсультировался с Дживзом с помощью бровей. Он приподнял свою бровь, а я — свою. Затем он приподнял вторую бровь, и я последовал его примеру. Затем мы одновременно подняли обе брови каждый. И только после этого, осознав всю безвыходность положения, я отворил дверь.
Тяпа ворвался в комнату, чуть не сбив меня с ног.
— Зачем ты заперся? — угрожающе спросил он.
Мои натренированные брови поднялись сами собой.
— По-твоему, я не имею права уединиться, Глоссоп? — холодно спросил я. — Я велел Дживзу запереть дверь, чтобы переодеться.
— Так я тебе и поверил! — воскликнул Тяпа и, по моему, буркнул себе под нос какую-то непристойность. — Боишься, все сбегутся полюбоваться на тебя в нижнем белье? Не смей мне лгать. Ты запер дверь, потому что спрятал здесь Гада Финк-Ноттля. Я заподозрил тебя с первой минуты. Я всю твою комнату вверх дном переверну. Наверняка он прячется в шкафу. Что у тебя в шкафу?
— Одежда, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно убедительнее, но, по правде говоря, без особой надежды на успех. — Обычный гардероб английского джентльмена, который приехал погостить к своей тётушке.
— Ты нагло лжёшь!
Если б только Тяпа подождал несколько секунд, мои слова оказались бы чистой правдой, потому что едва я успел договорить, Гусик пулей вылетел из шкафа. Я уже упоминал о скорости, с которой он спрятался, но сейчас ему удалось намного превысить собственный рекорд. Перед нами что-то мелькнуло, и Гусик исчез, словно его и не было вовсе.
Мне кажется, Тяпа удивился. Более того, я в этом убеждён. Несмотря на уверенность, с которой он утверждал, что в шкафу хранится Финк-Ноттль, ему наверняка стало не по себе, когда тот пронёсся мимо него со скоростью света. От неожиданности Тяпа поперхнулся и отпрыгнул футов на пять в сторону. Правда, он почти сразу же пришёл в себя и на галопе бросился в погоню. Эта сцена живо напомнила мне травлю лисиц, и не хватало только тёти Делии, которая помчалась бы за ними с криками «Йо-хо-хо!», или что там кричат на охоте.
Я упал в первое попавшееся кресло. Вообще-то меня нелегко выбить из колеи, но сейчас даже я почувствовал, что ситуация вышла из-под контроля.
— Дживз, — сказал я, — это сумасшедший дом.
— Да, сэр.
— Голова идёт кругом.
— Да, сэр.
— Оставь меня, Дживз. Я должен подумать. Необходимо найти выход из создавшегося положения.
— Слушаюсь, сэр.
Дверь за ним закрылась. Я закурил сигарету и предался размышлениям.