ПИП И ТЯПКА

Тётя Зина из третьей квартиры открыла кухонную дверь, чтобы выйти, и остановилась.

— Тряпку, что ли, под ноги кинули! — сердито сказала она.

— Мяаауу, — ответила тряпка, шмыгнула через порог на кухню и уселась у плиты, словно век тут сидела.

— Вот оно что! Так я тебя сейчас настоящей тряпкой прогоню, чтобы по чужим кухням не лазила! — окончательно рассердилась тётя Зина, шагнула к плите и от удивления сердиться перестала: — Как тебя разрисовало!

Кошка, и правда, оказалась препотешная: чёрная с рыжим, и каждая половина тела разрисована по-особенному, не так, как другая. Даже лапки были разные: правая — рыжая, левая — чёрная.

— Мя-я-а-а, — сказала кошка и посмотрела на тётю Зину правым жёлтым глазом. Левый у неё был зелёный, как изумруд.

— Ну и кошка, — протянула тётя Зина. — Ты что ж это? На квартиру к нам переехала? Живи, коли так.

А кошка полизала рыжую лапку и усердно стала тереть ею правую половину мордочки — черненькую.

Так они с тётей Зиной и поладили, а остальные жильцы это одобрили — очень уж всем смешно показалось, как тётя Зина живую кошку за тряпку приняла. Даже Марья Афанасьевна из первой квартиры не спорила, хоть и была самая капризная и со всеми ссорилась.

— Пускай уж ваша Тряпка живёт, — согласилась она. — Крыс ловить будет. А то их в подвале ужас сколько. Ещё в комнаты заберутся.

— Мамочка, — тихо сказал Игорёк из второй квартиры. — Тряпка — это обидно. Лучше мы её Тяпкой назовём. Дай, я ей молочка налью.

Тяпка выпила молоко, съела котлету и свернулась в уголке клубочком.

День прошёл спокойно, но на следующее утро все всполошились от страшного крика. Марья Афанасьевна босиком с визгом влетела на кухню и прыгнула на стул.

— Ай-яй-яй, — вопила она. — Тряпка ваша крысищу мне в туфлю запрятала. Я ногу сунула, а там… Выкиньте её! Сейчас выкиньте на помойку!

— Вы бы с моего стула слезли, — сердито сказала тётя Зина. — Пять пудов в вас весу! А крыс на помойку таскать я не нанималась.

— Не слезу! — кричала Марья Афанасьевна. — Пускай у вашего стула все ножки отломятся. Так вам и надо, сами вы эту негодницу в кухню заманили!

И она простояла на стуле до тех пор, пока её муж, весёлый дядя Саша, щипцами захватил крысу и вынес её к мусорной куче.

А Тяпка сидела у плиты и смотрела на Марью Афанасьевну то жёлтым, то зелёным глазом.

«Крыса такая хорошая, толстая, из-за чего же шум поднимать?» — наверно думала она.

Игорёк очень расстроился.

— Тяпочка, не огорчайся, — уговаривал он её. — Мамочка, ведь у Тяпки очень трудная работа, таких страшных крыс ловить. А на неё ещё кричат так неприятно…

Огорчалась Тяпка или нет — неизвестно, но от своей работы не отказалась. День она спала на коврике около кровати Игорька, иногда даже соглашалась попрыгать за бумажкой на верёвочке. Но наступал вечер, и её разноцветные глаза загорались хищным огнём. Она царапалась в кухонную дверь, мяукала и, как только дверь открывалась, стремглав летела по лестнице вниз, в тёмную глубину подвала.

— Как она не боится! — удивлялся Игорёк. — Она ведь одна там, в подвале.

Теперь каждое утро Тяпка сидела у порога и умильно заглядывала в дверную щель, а перед ней лежали то одна, а то и две огромные крысы — её ночная работа.

Марья Афанасьевна ни за что первая на лестницу выходить не решалась. Шёл дядя Саша и щипцами относил Тяпкину добычу в мусорный ящик.

Однако Тяпка духом не падала. Выкинули? Ну, крыса от того хуже не стала. И она упрямо тащила её обратно, но теперь уже хитро прятала за дверью в уголок и опять садилась караулить. Кто-нибудь обязательно зазевается, дверь закроет не сразу, да ещё отвернётся, а ей того и надо: скорее в кухню, оттуда тихонько по стенке вдоль коридора, и вот уже великолепная толстая крыса засовывается в чей-нибудь ботинок или под коврик у кровати.

Марья Афанасьевна начала свою дверь запирать и ключ прятала в карман. Дяде Саше она не доверяла:

— Ты не лучше Игорька, забудешь дверь закрыть, и ваша поганая Тяпка сейчас мне крыс во все уголки натащит. А у меня сердце, я уж знаю, трах… и лопнет!

Игорёк услышал это и очень испугался.

— Слыхала? А если у неё сердце правда лопнет? — упрекал он Тяпку. — Лучше ты сама тащи своих крыс на помойку.

Как-то раз мама Игорька принесла с чердака ящик, положила в него мягких тряпок и поставила под кровать.

— Это для Тяпки, — сказала она. — У неё будут котята.

Игорёк очень обрадовался. Даже ночью слезал с кровати и в темноте шарил рукой в ящике — не появились ли там котята? Но котят не было, да и сама Тяпка вдруг куда-то подевалась.

Игорёк две ночи плохо спал от волнения. Утром сам в ночной рубашонке бежал отворять дверь — не вернулась ли Тяпка? И наконец дождался…

Грязная, худая, с прокушенным носом, она вбежала в кухню, прихрамывая, кинулась в комнату Игорька, прыгнула в ящик под кроватью и опять выскочила из него.

— Тяпочка, что ты? Тяпочка, что с тобой? — в ужасе повторял Игорёк.

Но она уже пробежала обратно в кухню и отчаянно царапалась в дверь. Потом с жалобным мяуканьем кинулась вниз по лестнице и исчезла.

— Что с ней, тётя Зина? Почему она такая? — волновался Игорёк.

— Крысы, видно, котят у неё слопали, — ответила тётя Зина и сердито поставила сковородку на плиту. — Так ей и надо! Чего дома не сидела?

— Котяток? Съели! — с отчаянием повторил Игорёк.

— Так ей и надо! — сердито повторила тётя Зина и протянула уже руку, чтобы закрыть дверь, как Тяпка снова появилась на пороге, держа во рту что-то маленькое, розовое. По прежнему хромая, она промчалась по коридору и исчезла по кроватью Игорька.

— Крысёнка потащила, — сказала тётя Зина. — Съест его наверно.

— Мамочка! — в ужасе проговорил Игорёк, — ты слышала? Крысы у Тяпки котяток съели. Неужели она им за это крысёнка есть будет?

Все жильцы столпились у кроватки Игорька. Выдвинули ящик… и что же? Тяпка, маленькая искусанная Тяпка, нежно лизала лежавший около неё крошечный розовый комочек.

— Кормит! — тихо сказала мама Игорька.

— На помойку! — взвизгнула Марья Афанасьевна.

Игорёк быстро оглянулся на тётю Зину. Её он побаивался больше других.

— Крысы её обидели. Детей съели! А она… вот мать-то настоящая! Дитя их своим молоком кормит. Только троньте! Посмейте!

Игорёк перевёл дух и нерешительно взял тётю Зину за руку.

— Спасибо, тётя Зина, — проговорил он. — Я вам за это бабочку подарю. Живую, которая у меня в коробке. Она вам может даже очень много червяков народить, и все они будут ваши.

— Спасибо, Игорёк, только я этих, как их, бабочкиных детей, воспитывать не умею. Пускай уж они лучше у тебя останутся, — отказалась тётя Зина.

Игорёк был этим очень доволен: нелегко ведь отдавать бабочку и всех её будущих детей в придачу.

Ящик опять осторожно задвинули, и все ушли из комнаты. Игорёк один остался сидеть на коврике около кровати. Каждую минуту он осторожно поднимал край одеяла и спрашивал:

— Тяпочка, тебе, может быть, темно? Тяпочка, тебе дать молочка?

— Фр, не мешай, — сердилась Тяпка и блестела из ящика жёлтым глазом. А потом поворачивалась к крысёнку и договаривала совсем другим, нежным голосом: — Мурр, мурр.

Это, наверно, значило:

— Спи спокойно, сыночек.

Выпить молока она всё-таки согласилась и после этого перестала на Игорька фыркать, а только прижимала уши и старалась закрыть крысёнка лапкой или подбородком.

Папа вернулся с работы, выслушал удивительный рассказ и засмеялся.

— А что если Тяпка к нам всех крысят из подвала перетаскает? — спросил он. — Надо другой ящик заказывать? Побольше?

Игорёк испуганно отскочил от кровати и схватил отца за руку.

— Папочка, — зашептал он, — не говори так громко, что он — крыс, а то Тяпка услышит и любить его не станет. Пускай она лучше думает, что это — её дети.

Что Тяпка думала — неизвестно, но она оказалась очень нежной матерью. Молока у неё на одного детёныша было предостаточно, и крысёнок рос как на дрожжах. Тяпка даже на охоту в подвал ходить перестала и всё своё время проводила с приёмышем. Его голая кожица быстро покрылась мягкой как бархат бурой шёрсткой, а на груди, к общему удивлению, появилось большое белое пятно.

— Это очень красиво, — говорил Игорёк. — Тяпка его потому себе в дети выбрала, что он особенный, с галстуком.

Огорчал Игорька только голый хвост крысёнка: как бы Тяпка по хвосту не сообразила, кого она усыновила. И правда, Тяпка нежно вылизывала крысёнка, но, дойдя до хвоста, всегда останавливалась и смотрела на него с недоумением. Однако стоило крысёнку пискнуть, и она сразу отвечала ему, тихо и ласково, как самая нежная мать, и тут уж заодно вылизывала и противный голый хвост.

Теперь маме с трудом удавалось отправлять Игорька в детский сад, и там он не мог дождаться, пока его опять заберут домой. Все дети этого ждали. Каждый хотел полюбоваться на удивительного Тяпкиного воспитанника.

Игорёк каждое утро являлся в садик с новыми о нём рассказами. Расстёгивал шубу и, снимая калоши, уже начинал:

— А сегодня Тяпочка ему сказала «мурр», а он ей «пип-пиип».

— Пиип, — восхищённо повторяли дети. — А как его зовут, этого пипа?

— Как зовут?.. Пип, вот как, — ответил Игорёк и даже сам удивился.

Так крысёнку само собой нашлось настоящее имя, и всем оно понравилось.

Иногда к концу дня в раздевалке садика закипала ссора, а то и драка.

— Ты чего? Опять хочешь идти на Пипа смотреть? Нет, я пойду и Славик. А ты вчера смотрел, ещё сказал — какой у него хвост длинный…

Пришлось установить очередь: каждый день по паре посетителей. Им мама позволяла посидеть на корточках около ящика, но гладить Пипа Тяпка не давала: шипела и больно царапалась. Игорёк при этом очень следил, чтобы никто не смел сказать Тяпке, что её сын — крысёнок.

— Она думает — это её дети. А узнает — и вдруг не станет любить?

— Может даже съесть! — пугались гости и начинали уговаривать Тяпку: — Тяпочка, какой у тебя котёночек красивый, совсем на тебя похож.

— Ууу, ффф! — отвечала Тяпка, и глаза у неё становились злые, злые.

— Пиип… — неожиданно пищал крысёнок, и тогда Тяпка свернувшись клубочком, старательно закрывала его от ребят.

— А когда он большой будет, он её не съест? — спрашивали гости уже в коридоре, чтобы Тяпка не услыхала.

— Так он ведь не знает, что он — крыс. Он думает, Тяпка ему мама. А разве мам едят? — важно отвечал Игорёк, и все смотрели на него с уважением. Ещё бы! Разве ещё у какого мальчика найдётся настоящий крыс, который думает, что он — кошка!

Пип уже научился вылезать из ящика и молнией носился по комнате. Он лез в блюдечко с молоком, даже отнимал у Тяпки кусочек мяса или котлетки, и Тяпка ему уступала. Наевшись, Пип садился и умывался передними лапками.

— Мамочка, — восхищался Игорёк, — у него лапки точно маленькие ручки, смотри — он зубки себе ручками трёт, чтобы они блестели. Тяпка так не умеет.

Когда Тяпка перестала кормить крысёнка своим молоком, в ней опять проснулся инстинкт охотника. Она больше не ночевала дома и по утрам, как прежде, несла домой задушенную крысу. Но теперь, если ей удавалось протащить добычу в свою комнату, она подкладывала её к самому носу Пипа и ласковым мурлыканьем приглашала его покушать. Однако Пип был всегда сыт и только с интересом обнюхивал угощение, но есть его не пробовал.

— Тяпка, — возмущался Игорёк, — ну как тебе не стыдно! Ведь это же… Ой, нет, ну просто это невкусно, ты же сама их не кушаешь. Мама, пожалуйста, унеси её! — И он скорее тащил Пипу что-нибудь вкусное, чтобы тот и правда не попробовал отведать крысятины.

Пип питался, наверное, лучше, чем его родственники в подвале, рос быстро, и шкурка его блестела как шёлковая. Портил вид только чешуйчатый хвост.

— Мам, — сказал как-то Игорёк, — сшей, пожалуйста, Пипу на хвостик чулочек из моего старого мехового воротника. Будет очень красиво. И Тяпка тогда уж совсем не догадается.

Но чулочка всё-таки не сшили, не придумали, как его к хвостику прикрепить.

А Пип становился всё озорнее и проказил так хитро, что Игорьку за ним было трудно уследить.

Папа обычно заставлял Игорька прибирать свои вещи и сам был очень аккуратен. А в этот день, как зазвонил телефон, папа только крикнул в трубку: «Сейчас, сейчас!» — и сам даже чаю не выпил, схватил пальто, шапку и, уже затворяя дверь, сказал:

— Смотри, Игорёк, бумаг на столе не тронь. Очень нужные.

— Папа! — закричал Игорёк и побежал за ним по коридору. — А пистолет не забудешь? Который обещал?

— Не забуду! — послышалось с лестницы.

Ну, да и без того известно: раз папа обещал — всегда сделает, уж он такой!..

Игорёк радостно вбежал в комнату и… что же это?

Пип сидел на письменном столе. Любопытный нос его дёргался во все стороны. Вот он прыгнул, опёрся лапками о край чернильницы, сунул в неё острую мордочку и тут же отскочил. Сидя на задних лапах, он принялся отчаянно тереть мордочку передними розовыми лапками. Но они тоже стали лиловыми от чернил, и мордочка была лиловая, и, наверное, даже зубы, но Игорёк уж этого не рассмотрел.

— Пип! — в ужасе крикнул он, но от этого получилось только хуже: Пип тоже испугался, подпрыгнул и толкнул открытый пузырёк с чернилами. Пузырёк опрокинулся, голый хвост проехал по лиловой луже и по бумагам на столе. Пип спрыгнул со стола и молнией промчался в свой ящик. Хвост и лапки его так основательно выпачкались в чернилах, что на ковре отпечаталась лиловая дорожка от стола до самой кровати.

Игорёк со слезами подбежал к столу, но, собирая залитые чернилами бумаги, украсил их ещё лиловыми отпечатками собственных пальцев.

Рассердился ли папа, когда вернулся домой? Ну, об этом сами постарайтесь догадаться. Игорёк об этом случае вспоминать не любил. А потом, неизвестно почему, Пипу понравился вкус новых папиных ботинок. Правда, он только-только до них добрался и откусил совсем немножечко и сбоку, где не очень видно. Так объяснял Игорёк и при этом горько плакал, потому что папа пообещал сейчас же выкинуть противную крысищу, но всё-таки Пипа не тронул, только сказал очень сердито:

— Ладно, ещё потерпим. Но помни, если только что-нибудь…

— Он больше не будет, — уверял Игорёк, — вот увидишь, никогда больше. Я ему объясню.

На следующий день папа положил под кровать большую палку.

— Крысы — грызуны, — сказал он. — Им надо грызть твёрдое, чтобы зубы стачивать. А то зубы вырастут и рот раздерут. Объясни своему любимцу, чтобы он ничего другого грызть не смел.

Игорёк объяснял долго, тыкал Пипа мордочкой в палку, а мама палку натёрла кусочком сырого мяса.

Пип и правда с аппетитом поглодал палку там, где чувствовал запах мяса. Но вообще она ему не понравилась. Точить по ночам зубы о ножки стульев и комода гораздо приятнее. И потому вскоре папе пришлось отнести в починку три стула, и он опять очень рассердился.

Теперь в комнате всё сильнее стало пахнуть крысами, а дверь в коридор приходилось закрывать: Марья Афанасьевна твёрдо обещала, что если встретит «эту крысищу» в коридоре, то сердце у неё лопнет, а кому ж этого хотелось бы? Чистоты ради мама поставила в уголке ящик с песком, но Тяпка напрасно старалась приучить крысёнка к порядку.

— Папочка, ещё совсем немножко подожди, он приучится он ведь ещё совсем маленький, — уверял Игорёк и, подозвав Пипа, нежно брал его на руки.

Ласку Пип очень любил. Он сразу тыкался мордочкой в подбородок Игорька, пробирался в рукав и выглядывал уже из-за воротника. Но вскоре рукав Игорька стал для него тесен, а он уже сверху, по рукаву стал взбираться к Игорьку на плечо.

— Хорош малышок, — говорил папа, — скоро маму Тяпку перерастёт.

А Пип лапками ерошил Игорьку волосы и проворно удирал, пока не получал за это шлепка. Разыгравшись, он прыгал на верёвку, которую папа натянул для него от окна к шкафу и оттуда — к крючку на потолке. Пип очень любил по ней бегать, а Тяпке это не нравилось, она жалобно мяукала и лапкой дёргала верёвки, но сама лазить по ним так и не научилась.

Это была любимая игра Пипа. А вот играть по-кошачьи Тяпка с Игорьком так и не смогли его научить. Напрасно Игорёк раскачивал перед ним бумажку на верёвке. Пип не обращал на неё никакого внимания. Правда, чуткий острый нос сразу ему докладывал, когда в бумажку был завёрнут кусочек мяса или сыра. Он ловил бумажку, ловко разрывал и съедал приманку, а пустой бумажкой сразу переставал интересоваться.

Как ни следил за своим воспитанником Игорёк, вскоре тот опять напроказил: откусил все пуговицы на мамином платье и на месте каждой пуговицы прогрыз аккуратно дырочку с пятачок.

— Довольно, — сказал папа и принёс домой большую клетку из металлических прутьев. В клетку положили мяса, поставили блюдечко с молоком и вечером, собираясь спать, пригласили в неё Пипа. Он охотно вскочил в клетку, съел мясо, выпил молоко, вычистил зубы, но когда заметил, что дверца клетки заперта, — точно сошёл с ума от злости. Он с громким визгом бросался на прутья, так что вся клетка тряслась, хватал и грыз их зубами, один зуб у него даже сломался.

Тяпка тоже взволновалась. Мяукала, обнюхивала клетку, попробовала просунуть в неё лапу в утешение воспитаннику. Но воспитанника это не утешало. Он так обозлился, что хватил кошку зубами за лапку, а та от боли и обиды замяукала ещё громче.

Игорёк в ночной рубашке слез с кровати и, обливаясь слезами, уговаривал Пипа успокоиться, а Тяпку — не огорчаться.

— Невозможно! — вздохнула мама и открыла дверцу клетки.

Пип вылетел из неё весь взъерошенный, одичавший. Он метался по комнате, визжал и, когда плачущий Игорёк попробовал поймать его, вцепился ему в палец и укусил довольно сильно.

В клетку его больше не сажали. Но с той ночи характер Пипа изменился, даже ласки Игорька не доставляли ему удовольствия. Он беспокойно метался по комнате, пронзительно пищал, тыкался носом в отдушину на полу, прикрытую металлической решёткой, и даже пробовал её грызть.

— Игорёк, — сказала мама. — Ты не думаешь, что Пипу совсем не весело с нами? Видишь, как он хочет вырваться на свободу. И к Тяпке не подходит, и тебя укусил. Он скучает о своих родственниках. В подвале с крысами ему было бы очень хорошо. Не мучай его, отпусти.

— Отчего же Пипу хочется жить не с нами, а с крысами? — спросил Игорёк. — Ведь он не знает, что он сам — крыс?

— Он это чувствует, — ответила мама. — Смотри, как он хочет пробраться сквозь решётку вниз, в подвал. Разве тебе его не жалко?

Игорёк долго молчал.

— Жалко, — сказал он наконец. — Но ведь Тяпка будет очень скучать. Она Пипа любит.

— У Тяпки скоро будут свои котятки, они с ней будут играть, они ей больше понравятся.

Игорёк ещё помолчал, потом решительно встал.

— Пип, иди сюда, — сказал он и осторожно прижал его к труди. — Я отнесу его, мамочка. Пожалуйста, отвори мне дверь.

Пипу на этот раз понравилась ласка, он спокойно сидел на руках у Игорька, и только нос его проворно дёргался во все стороны.

Игорёк прошёл через кухню на лестницу и, всё крепче прижимая к груди притихшего Пипа, осторожно спустился по крутым ступенькам до самого низа.

Подвал был большой и очень длинный, в глубине его слышались странные шорохи, пахло сыростью и ещё чем-то.

Пип не шевелился, яркие бусинки чёрных глаз его блестели даже в полумраке. Игорёк чувствовал, как под рукой сильно бьётся его сердце.

Вдруг в самом тёмном углу послышался шорох и резкий писк. Пип забился у Игорька в руках, вывернулся и упал на Землю. Игорёк крепко прижал руки к груди.

— Что ж, иди, Пип, — тихо проговорил он. — Раз уж ты их любишь больше…

Несколько секунд Пип стоял неподвижно. Писк повторился, и вдруг Пип тоже пискнул, прыгнул и исчез так быстро, что Игорёк даже не успел заметить, куда он подевался.

Тихое мяуканье заставило его обернуться. Тяпка стояла около него, разноцветные глаза её тревожно горели.

Игорёк нагнулся и погладил пёструю спинку.

— Пойдём отсюда, Тяпочка, — сказал он грустно. — Теперь, я скажу тебе всю правду: он вовсе не твой сын, а самый настоящий крыс и даже с нами не попрощался.

Тяпка прожила долго и до самой глубокой старости войны с крысами не оставила. Она по-прежнему упорно приносила свою добычу на лестницу, а тётя Зина, дядя Саша и мама Игорька так же упорно относили её в мусорный ящик. Но белого галстучка на груди ни у одной из принесённых Тяпкой крыс не было.

— И удивляться нечему, — говорила Марья Афанасьевна. — Просто крысища ваша хитрющая, уж она Тяпке на зубок не попадётся.

— Зачем про Тяпку такое говорить, — сердилась тётя Зина. — Она хоть и кошка, а сердце у неё материнское, никогда она своего воспитанника не обидит, хоть бы он сам ей в зубы давался.

И Игорёк тоже твёрдо верил, что тётя Зина права.

Загрузка...