Летят палки и камни в листву, ломают ветки. Сыплется тутовый красный дождь с камнями и палками. Бросаемся под дерево, сшибаемся лбами, ползаем по тротуару, суём в рот пыльные расплющенные ягоды. Шарахаются прохожие, обходят стороной. Одна палка зацепилась за ветку и покачивается — целое бревно. Никто на неё внимания не обращает, лишь бы к ягодам успеть. В самом центре города, напротив университета, растёт это дерево.
— Голову свою не жалеют, так дерево бы пожалели, — закричали из окна университета, — прекратите кидать!
Все разбежались.
Я стоял, прислонившись к стене, тёр ушибленное место. Палка с дерева всё-таки саданула мне по плечу.
— Я думаю, самое подходящее время, — сказал Толик, — залезть на дерево и потрясти.
Ни разу ещё не видел, что кто-нибудь из мальчишек осмеливался залезть на это дерево. У всех ведь на виду.
— Пока нет ребят, — сказал он, — время самое подходящее.
— Лезь, пожалуйста, — сказал я, — кто же тебе запрещает.
— Кто отгадает, в какой руке, тот и полезет.
— Что в какой руке? — Я не сразу сообразил.
— Да ну тебя, время не теряй.
— Ах, ну давай, давай! — Я взял поспешно с земли камешек. — В какой руке у меня камешек?
Он хлопнул по руке и отгадал.
— Значит, мне лезть?
— Тебе.
— Давай снова.
— Нечестно.
Дёрнуло меня его слушать! Я и не думал лезть.
— А ты с ягодами не сбежишь? Пока я слезу с дерева, сто раз сбежать можно.
— Да ты что?! — Он раскрыл на меня глаза, будто такое на свете быть не может, что он сбежит. — Нечестно ведь. — Он опять раскрыл свои глаза.
— Да брось ты, всё нечестно да нечестно, видали мы таких на базаре!
— Видали где?
— На базаре, где ещё. Разных там шапочников…
— Каких таких шапочников?! — Видно, не знал он никаких шапочников, в жизни их не видел.
— Каких, каких… — говорю. — Разные там кепки делают из брюк и пиджаков.
Он от меня даже попятился.
— Не мог ты меня видеть на базаре, чего мне на базаре делать?
— Ишь ты, не мог… я вот мог. Никак не пойму, притворяешься ты или нет.
— Чего же мне притворяться, когда я отгадал, — искренне удивился он, — а ты не отгадал, выходит, ты и притворяешься. Послушай, как же из брюк шапки делают, неужели правда?
— Делают, делают, — сказал я, — кепки, а не шапки.
— Никогда бы не подумал, это ведь чудеса!
— Не больно чудеса, — сказал я, — да ну тебя…
— На твоём месте я бы всё-таки полез на дерево, — сказал он.
— А если не полезу?
— Нечестно.
Глупо лезть, очевидно. Народ мимо проходит, неужели бы он полез? Обижается всё время, удивляется… Натрясу я ему ягод, а он их соберёт и уйдёт. Настанет тогда моя очередь удивляться и обижаться.
— А во что ты их будешь собирать? — спросил я.
— В кепку.
— Кепка, значит, из брюк, а в кепке ягоды?
Он снял свою кепку и стал её рассматривать.
— Да нет, — говорит, — не из брюк…
— А после ягод ты её на голову наденешь?
— Ну и пусть.
— Башка вся будет красная.
— Чего?
— Да ничего.
Надел он свою кепку и говорит:
— Побыстрей залезай, а то ребята возвратятся.
— Да ладно тебе подгонять, знаешь, как у меня плечо болит?
— Разойдётся, — сказал он участливо.
— Как же оно разойдётся?
— От движения и разойдётся.
— Да ну тебя, — сказал я и полез на дерево.
Он стоял, задрав кверху голову, и кричал:
— Выше! Выше! Ещё лезь! Теперь тряси!
Я потряс ветку. Сейчас же появились мальчишки, будто они только и ждали, когда я залезу на дерево. Они ему мешали собирать, но он всё время кричал: «Тряси! Ещё тряси!»
Вдруг он крикнул:
— Беги!
И ещё:
— Быстрей прыгай!
Но было поздно. Прыгать с такой вышины не представлялось никакой возможности.
Внизу все разбежались, остался дворник с метлой.
— Не надо прыгать, — сказал дворник, — слезай осторожно.
Но я полез выше.
Внизу собрались люди, показывали на меня пальцем и советовали дворнику, как меня снять. Вспомнилось — быдыс. Вот сижу я сейчас быдыс на дереве, сущий быдыс, а дальше быдыса в милицию заберут…
— Проучите его! — закричали из окна университета.
— Слезай, слезай, — сказал дворник.
Из окна университета закричали:
— Потом такие в университет поступают, возись тут с ними!
Да не собираюсь я к вам поступать, тоже выдумали.
— Сле-зай, — сказал дворник по складам.
— А что вы мне сделаете? — спросил я.
— Ничего я тебе не сделаю, не сиди на моём дереве, — сказал он, — не могу смотреть, как терзают моё дерево.
— Разве это ваше дерево? — спросил я.
— Собственноручно посадил, — объяснял дворник окружившим его людям, — а теперь жалею. За годы войны один ствол остался, откуда только к лету ягоды берутся, не пойму.
Из университета вышел Пал Палыч, он там тоже преподавал.
Пал Палыч подошёл к толпе и увидел меня на дереве.
— Я прошу тебя слезть, — сказал он, — ты должен слушаться хотя бы своего учителя.
— Я должен слушаться вас в классе, а не здесь.
— Тебя учитель убедительно просит спуститься, — сказал Пал Палыч строго, как на уроке.
Сначала я заколебался, а потом сказал:
— Сейчас не урок.
— Это не имеет существенного значения в данную минуту, — сказал он.
«Возможно, сейчас лучше слезть, чем когда он уйдёт, а Пал Палыч меня в обиду не даст, но лучше не слезать», — подумал я.
— Вот опять ты споришь, как на уроке, — сказал Пал Палыч, — а говоришь, что ты не на уроке.
На этот раз я понял его и не ответил. Уселся поудобней на ветке, ясно, что не на уроке.
— Ну, я уйду, — сказал Пал Палыч, — не буду тебя смущать, а ты по крайней мере не упади. Расскажешь завтра, что с тобой произошло.
Один парнишка предложил свои услуги снять меня, но в это время из репродуктора на здании университета сообщили, что наши войска перешли границу Восточной Пруссии.
Все побежали через улицу к университету, поближе к репродуктору; внизу, под деревом, осталась одна метла.
Люди кричали «ура!», и я вместе со всеми заорал «ура!» и чуть не свалился.
Соскочил на землю.
…За углом Толик протянул мне кепку с ягодами.
— Бери свою долю, — сказал он, — долго тебя ждать пришлось.
— А я думал, что ты убежал.
— Да ты что?! — Он опять вытаращил на меня глаза.
— Громим фашистов на их собственной земле! — сказал я, запихивая ягоды в рот.
Он хлопнул меня по больному плечу и заорал:
— Урррра!!!