Полосы на окнах

5. Патрон

Каждый раз Вовка заходит за мной перед школой. Но сначала интересуется патронами. Поди их достань, отечественные патроны! В классе с Вовкой нас рассадили, и теперь я сижу с Толиком. Но как прозвенит звонок, мы сейчас же друг к другу и о патронах начинаем. «Вашей дружбе, — сказал учитель, — можно позавидовать, но о вашей дисциплине можно пожалеть». Пожалел бы нас Пал Палыч, достал бы нам патроны…

Опоздали с Вовкой в класс, стоим за дверью и проблему патронов обсуждаем. Фронт близко, а мы без патронов. Лучше в класс не пойдём в таком случае, мало ли может быть в военное время уважительных причин. Домой Вовке нельзя, бабушка изведёт, а ко мне можно. Карабины проверим, на каски полюбуемся. Недавно их со свалки принесли, с орлами, с фашистскими знаками.

…Во дворе, на ступеньках бомбоубежища, дядя Павел играл с управдомом в шашки. Дядя Павел вернулся с войны, ходит с палкой, в военной форме без петлиц и носит жёлтую нашивку тяжёлого ранения. Никто с нашей улицы не возвратился ещё с войны и не носил такой нашивки. До войны он возил хлеб с пекарни. Мы бежали гурьбой за его фургоном и цеплялись сзади. Фургон останавливался у магазина, и мальчишки разбегались в разные стороны. От горячего хлеба шёл пар, и он вкусно пахнул. Сейчас Павел был инвалид. До сих пор мне не приходило в голову спросить у него патроны. Неужели он с фронта не привёз ни одного патрончика? Но как спросить? Управдома куда-то позвали, и я заменил его. Дядя Павел расставил шашки.

— Сознайтесь, — сказал он вдруг, подняв голову и разглядывая нас, — вы ко мне цеплялись за фургон?

— Цеплялись, — сознались мы, — да когда это было.

Он даже обрадовался, что мы к нему до войны на фургон цеплялись.

— Не гнал я вас, ребята, верно?

— Когда гнали, а когда и нет.

— Очень редко гнал, — задумался, как будто это сейчас значение имело.

— Вообще-то редко, — говорим.

Он оживился:

— Катались на моей лошадке, будь здоров.

— А нас за фургоном и не видно было, — говорю, — вы и гнать-то не могли.

— Так что же вы думаете, я вас не чувствовал? Я вас прекрасно чувствовал. Эх, если бы сейчас я на фургоне ездил, не гнал бы вас совсем, ребята… Катались бы, сколько вашей душе угодно.

— Да мы на вас не обижаемся, — сказал Вовка.

— Да мы и забыли, — сказал я.

— Но я-то не забыл. — Он долго хвалил свою лошадь, расписывал её достоинства, извинялся перед нами, что не давал нам кататься, не мог отделаться от воспоминаний.

Я думал о патронах.

— Играть-то будешь? — спросил Павел.

— Не, — сказал я.

— Чего ж садился?

— Патроны хотел у вас спросить.

— С ума все посходили, — сказал он, — какой раз спрашивают у меня патроны!

— Мы первый раз у вас спрашиваем.

— Просили вроде вас.

— Нет, нет, мы не просили.

Он вздохнул.

— Полюбуйтесь, что сделали со мной патроны. Малейшей тряски не могу переносить по булыжной мостовой, прощай, моя лошадка…

— Так это же немецкие, — сказал я. — Фашистские патроны нам не нужны, правда, Вовка?

— Нам нужны отечественные, — сказал Вовка.

Он качал головой и собирал шашки.

Вовка тянул меня за рукав, и мы с Павлом попрощались.

— Зря у него спрашивали, — сказал Вовка.

— У всех надо спрашивать, — сказал я. — У всех подряд. Иначе наше оружие заржавеет. Отечественные патроны мы из-под земли выкопаем.

— Пуля — дура! — сказал мне вслед Павел. — Погибнешь без войны от своих патронов.

— Не бойтесь, не погибну! — отвечал я, поднимаясь по лестнице.

Дома вытащили карабин, каски в ряд расставили, пощёлкали затвором, эх, нам бы патроны!

Я вынул звёздочку из бархатной коробки, и Вовка не мог поверить, что я её сам сделал.

— Приедет с войны мой папа, — сказал я мечтательно, — снимет свою гимнастёрку и повесит на стул. А я незаметно приколю ему звёздочку. Станет он надевать гимнастёрку, увидит звёздочку и глазам своим не поверит…

— А у моего отца два ордена Красного Знамени, — сказал Вовка, — мой папа лётчик.

Я знал, что отец его лётчик, но про ордена не слышал.

— Редкий у тебя папаша, — позавидовал я.

— Он ещё получит, — сказал Вовка. — Он только начал самолёты сбивать. Ему сейчас новую машину дали. А та у него старая была, вся в дырках. Папаню в ней поранило, но всё равно машину посадил. Мой папа Героя Советского Союза тоже получит. Раз у него новая машина. — Поразительно он верил в своего отца. Как бы угадывая мои мысли, он сказал: — А если его собьют случайно, он на парашюте спустится. Он может лететь, лететь, а парашют не раскрывать. Перед самой землёй раскрыть. Знаешь, как этот прыжок называется? Затяжной называется.

— А мой папа капитан, — сказал я и спрятал звёздочку.

— А мой папа старший лейтенант.

Старший лейтенант, а два ордена Красного Знамени. Но зато капитан…

Зазвонил телефон.

— Есть патрон! — шептал в трубку Толик. — Новый патрон!

— Откуда?

— Потом объясню.

— Жми сюда! Сразу! Мы ждём!

— Куда?

— Ты куда звонишь?

— Аа-а… Понял.

Не очень-то сообразительный, звонит сюда, а куда идти — не знает. Посадили его со мной за парту вместо Вовки, а он нам патрон достал, замечательно получается! Откуда он его достал? Я же говорил, у каждого надо спрашивать.

Примчался Толик, красный, запыхался. Папаша у него раньше сторожем работал. На каком-то складе. Сейчас он на войне. Винтовку он сдал, конечно, а патрон в ящике остался. Открыл Толик ящик случайно, а там патрончик валяется.

— А что вы мне взамен дадите? — спрашивает Толик.

— Каску, — говорю. — Немецкую каску с фашистским знаком. Вещь стоящая, наденешь на голову — настоящий фриц. Поглядишь в зеркало — себя ни за что не узнаешь. Вылитый фашист. Точь-в-точь. Редкая вещь.

— На кой нужна мне ваша каска, — обиделся Толик, — зачем мне её на голову надевать?

— Вещь-то стоящая, согласись. Только в школьном музее и есть, а у тебя своя собственная. Может, тебе ещё рубашку в придачу дать? Могу повязку дежурного предложить. Ходи где хочешь во время тревоги, загоняй всех в бомбоубежище, на!

— Не надо мне ничего, — сказал Толик и вынул патрон из кармана.

— Друг ты наш, Толик, бесценный друг, выручил ты нас, Толик!

— На испытания оставайся, — сказал Вовка, — официально оставайся, а хочешь — неофициально, как тебе удобней.

— Да мне всё равно, — сказал Толик.

— Как почётный гость оставайся, пальнуть дадим, можешь не беспокоиться. Папаше твоему салют устроим. Молодец он, патрон оставил. Ржавело бы наше оружие до лучших времён, если б не твой папаша. Сначала испытание устроим, а потом фрицам праздничек устроим. Из их же оружия, представляешь, нашим патроном праздничек устроим!

Толик крутил головой во все стороны.

— Неужели вы серьёзно здесь стрелять собрались? Не в каждой квартире стреляют…

— А у меня стреляют, — сказал я гордо.

— Пригласили тебя на испытание, помалкивай, — сказал Вовка, — человек свою квартиру не жалеет, в стрельбище превращает, а ты ещё не доволен.

— Очень доволен, но моя мама стрельбу в квартире ни за что бы не разрешила.

— Опять ты нас учишь? А его мама разрешает.

— Во какая мама! — восхитился Толик. — А соседи переполох не устроят?

— Всего один выстрел, опомниться не успеют, не собираемся же мы палить до утра.

— А мне пальнуть дадите?

— Дадим ему, Вовка?

— Дадим, — сказал Вовка.

— Дадим, — сказал я.

— Не опасно? — спросил Толик, разглядывая карабин.

— Да не бойся ты, гляди! — Я отвёл затвор и вложил патрон в патронник. — Видал? — Щёлкнул затвором. — Ну? Только нажать. И — огонь! Всё нормально. Не дрейфь.

— Как же его в руках держать? — сказал Толик. — Приклада нет. Вдруг в руках разорвёт? Дал я вам патрон, сами и стреляйте, шутники нашлись.

— Он дело говорит, — сказал я, — откуда мы знаем, разорвёт или не разорвёт?

— По-моему не разорвёт, — сказал Вовка.

— А если разорвёт?

— Ну, тогда… — сказал Вовка, — тогда разорвёт.

— Мудрый у нас Вовка, — сказал я, — всё рассудил.

— У меня есть идея, — сказал Толик. — Давайте карабин укрепим на стуле. К спусковому крючку верёвочку привяжем. А дёргать будем все вместе, на расстоянии.

Верно ведь сообразил. Дёрнем за верёвочку — не разорвёт, можно в будущем без верёвочек.

— Друг-то наш соображает, а мы его ругаем.

— Сорвите с балкона бельевую верёвку, — командовал я, — привяжите карабин к стулу, чтобы не шатался. Тащите ящик с кошкиным песком, а теперь прижмите карабин ящиком. Укрепляйте карабин, не спешите, времени у нас хватает. Готовьтесь к бою. Утюг возьмите, придавите тумбочкой. Двигайте сундук, кладите сверху побольше. Эх, и расколотим мы эти проклятые каски в пух и прах!

Каски установили на чемоданах.

— А если пуля срикошетит? — заволновался Толик.

— Дадим тебе самый конец верёвки, — сказал Вовка, — стой на улице и дёргай. Только следи, чтобы прохожие ногами не наступали.

— Неужели вы всерьёз думаете, что каски пробить можно? Зачем же каски надевают в таком случае?

— Дураки, поэтому и надевают, — сказал Вовка, — видел каски в школьном музее — все с дырками.

— В музее осколками пробиты, — сказал Толик, — неужели не заметили? Спорим, каска выдержит!

— Ладно, хватит, — сказал я, — посмотрим, выдержит или не выдержит?

— Я всё-таки за дверь выйду, — сказал Толик, — на всякий случай из коридора буду дёргать.

— Залезь в шкаф и оттуда дёргай, — сказал Вовка.

— Ничего себе команда собралась, — сказал я, — три мушкетёра, один в шкаф, а другой куда? Вместе будем дёргать. Тоже мне артиллеристы, противно смотреть на такую команду!

— Во-первых, я никуда не собираюсь… — обиделся Вовка.

— Вот и хорошо, что не собираешься! Огонь по Берлину!

Мы дёрнули. Выстрел не вышел.

Я заорал:

— Одна у нас дорога — на Берлин! Идут в атаку танки! Подпустить их! Пусть ещё подойдут! Идут танки! Вы поняли? Танки идут!!!

— Да поняли мы, — сказал Толик, — ну; танки, ну и что?

— …колонны машин приближаются! Так… так… придвигаются… давайте, давайте… ближе, гады… ещё… так, ещё…

— Скоро они наконец придвинутся? — спросил Вовка. — Лично я целюсь в самолёт, который пикирует на отца.

— Пока не стрелять! — орал я.

— Мы пришли сюда стрелять! — торопился Вовка. Возможно, самолёт уже пикировал на его отца, но танки ещё не совсем подошли.

— Спокойненько…

— Чего спокойненько? — не выдержал Вовка. — Давай дёргать!

— Спокойненько, фашисты придвигаются, ползут! — Каски я принимал за танки, входя в раж всё больше и больше. — Подпускайте их ближе!

— Давно уже подпустили, — сказал Толик.

— Не бойтесь! Пусть идут! Пусть, пусть они идут! — Я прыгал и орал.

— Пусть они идут, а мы в таком случае пойдём домой, — сказал Толик.

— Стоять на месте! — надрывался я. — Ни в коем случае не отступать!

— Никто и не думает отступать, — сказал Вовка, — хватит тебе кривляться.

— Огонь! — крикнул я, и мы задёргали за свою верёвочку, но выстрела опять не получилось.

Мы дёргали и дёргали.

— Танки горят! — вопил я. — Колонна остановилась!

— Чего это они у тебя горят, если выстрела не было? — сказал Толик.

— Горит колонна! — Нисколько я его не слушал, колонна сейчас горела, фашистская колонна пылала, вот что было важно! Должна же она в конце концов гореть.

Толик щупал каски, повторяя, что это не танки. Вовка уверял, что сбил самолёт, каждый нёс своё и размахивал руками; шуму больше, чем на войне.

— За сбитый стервятник, — сказал я, — за спасение своего отца… — и повесил на грудь Вовке геройскую звёздочку.

Он походил по комнате со звездой Героя, такой молодой и прославленный, звёздочка покачивалась и поблёскивала, а он вышагивал довольный, гордый, будто и в самом деле Герой.

— Теперь мне, — сказал я.

Награждались по очереди, ведь звёздочка была одна. И Вовка снял нехотя свою награду за подбитый самолёт и повесил мне за разгром танковой колонны.

— А мне? — спросил Толик.

— А тебе за что? — сказал Вовка.

— Дёргал с вами вместе — значит, и мне полагается.

— Куда же ты стрелял?

— По каскам.

— Он стрелял по каскам! — засмеялся Вовка. — И за это ему полагается звёздочка? Да кто же получает такую награду за стрельбу по каскам, ты в своём уме?

— А вы куда стреляли? — разволновался Толик. — Не по каскам?

— В самолёт я стрелял, в «мессершмитт»! Сбил его. А он танки подбил. Петя подбил танковую колонну, пока ты каски колошматил.

— Несправедливо поступаете! — взвыл Толик. — Вместе мы дёргали, не выдумывайте чего не было!

— Ну, сколько ты фрицев уничтожил? — подсказывал я. — Ты бил по пехоте? Ведь верно, ты бил по пехоте?

— По каскам, а не по пехоте, — таращил глаза Толик.

— Ну и ничего тебе не полагается, — сказал Вовка. — Неужели ты не можешь сказать, что бил по пехоте? Как же мы тебя награждать можем, если ты такое заявляешь? Да за это тебя надо с войны выгнать, раз ты по каскам шпаришь, а не по фрицам.

Но Толик таращил глаза и не понимал. Не мог он понять, бедный Толик, что не имеем мы морального права награждать его таким званием за стрельбу по каскам.

— Сговорились и выдумали каких-то фрицев, — обиделся он.

— И ты выдумай, — обрадовался я, решив, что теперь-то он понял, в чём дело.

— Выдумывайте сами, — сказал он обиженно.

— Пальнём-ка ещё, — предложил я.

— Я не хочу, — сказал Толик.

— Вот за это мы тебя не любим, — сказал Вовка, — вечно увиливаешь, какой ты Герой.

— А если буду — наградите?

— Торгуется, как на базаре, — сказал Вовка, — да ну его. Герои не ради наград совершают свои подвиги, пора бы знать.

— Я вам патрон дал, а вы…

— Где это слыхано, чтобы за патрон званием Героя награждали?

Он вдруг надулся, стал красный.

— И не надо! Всё у вас ненастоящее, и звёздочка у вас ненастоящая, а у меня патрон настоящий!

— Ты звёздочку не тронь, — сказал я. — Не наша это звёздочка. Ничья. Не Вовкина и не моя.

— Чья же это звёздочка? — таращил глаза Толик.

— Не твоего ума дело, — сказал я и спрятал звёздочку в коробку.

— Вот народ, ну и народ! — замахал Толик руками. — С таким народом лучше не связываться.

— Мы народ отчаянный, — сказал я, — с нами лучше не связываться.

— Ну и оставайтесь, — обиделся Толик, собираясь уходить.

— А патрон-то остался? — крикнул я, и Толик тоже остался.

Я вынул патрон из карабина, но Вовка у меня его выхватил.

— Тяжёленький… — сказал он, подбрасывая патрон на ладони.

— А вдруг он холостой, — сказал я, — мало ли что тяжёленький. Может, он учебный или ещё какой.

Попробовали вытащить пулю, но нам не удавалось.

— Минуточку, — сказал я, — давайте-ка его сюда. Мы его сейчас проверим.

— Ты куда? — крикнул Вовка. Но я уже был в кухне. Положил патрон на железную подставку. Зажёг газ. Ничего с ним не случалось. Лежал себе и грелся, и я перевернул его, чтоб он погрелся с другой стороны, а остриё пули направил на чайник. Пусть в чайник, не в меня.

Сел на стул возле плиты.

— Чего ты там делаешь? — закричал Вовка.

Я смотрел на патрон. Ничего я не делаю, сами-то они чего там делают. Подсунул нам Толик холостой патрон, без всякого сомнения. Не может боевой патрон так спокойно на подставке жариться.

Звал меня Вовка. Они там чему-то смеялись, а я смотрел на патрон.

Как вдруг дверь стала медленно открываться, от ветра что ли, и я бросился её закрыть.

Вошёл Павел. В это время раздался грохот, а потом звон в ушах, и будто зазвенели вдалеке колокольчики. Настоящий взрыв!

Влетели Вовка с Толиком, Павла даже не заметили.

— Бабахнуло… — сказал я.

Они бросились осматривать стены. На железной подставке порядочная вмятина. Стены в дырках — гильза в куски разорвана. Кругом осколки гильзы.

— А где пуля? Куда пуля делась? — орал Вовка, ползая по полу.

— Не знаю, — сказал я. Колокольчики всё ещё звенели у меня в ушах.

— Не в тебе ли она сидит? — сказал Павел, и ребята стали щупать меня, осматривать.

Я так перепугался, что слова сказать не мог.

— Но где же она, где?

— Посмотрите в чайнике, — наконец сказал я, — нет ли её в чайнике?

— В чайнике нет.

— И дырки нету в чайнике?

Толик с Вовкой повертели его, осмотрели, пощупали — дырки нет, пули тоже нет.

— Может быть, она во мне? — сказал Павел.

Мы с ужасом смотрели на него. Вдруг он ранен… Сейчас упадёт…

Мы кинулись к нему, но Павел отстранил нас:

— Патроны ещё есть? Чувствовал — неладное затеяли, да так оно и вышло… — и стал осматривать квартиру.

Патронов у нас больше не было, и мы ему об этом сказали.

Павел вытащил затвор из карабина, положил в карман. Надел нам на головы каски. Каска съехала мне на глаза, но я не шелохнулся, и ребята застыли, стояла мёртвая тишина. Он постучал по каскам на наших головах — головы глухо зазвенели — и своей хромающей походкой пошёл от нас прочь с нашим затвором, не хотел он больше с нами говорить.

Я поплёлся за ним, а он даже не повернулся.

— Всё равно, если сунутся немцы, встретим их шквальным огнём! — заорал я в отчаянии, поняв, что нам уже не вернуть затвор, и не совсем понимая, каким образом откроем мы шквальный огонь. — В крайнем случае, подложим под дом мину и взорвёмся вместе с врагами!

В страхе попятились от двери старушки Добрушкины, как будто вот-вот должен произойти взрыв. Им-то что здесь надо?

Дверь так и осталась открытой, скрипела на ветру, — никто из нас не закрыл её.

— Что он мелет?! — закричали старушки. — Он хочет нас взорвать! Держите его и не отпускайте ни в коем случае!

— Пока всё обошлось, — успокоил их Павел.

— Но когда нас взорвут, будет поздно! — сказали старушки.

— Здорово ты был бледный, когда мы вбежали, — сказал Вовка, когда старушки ушли.

— Внезапно бахнул, — сказал я, — от внезапности.

— Но где же пуля?

— Нет, нет, во мне её нет… — пятился я.

— Интересно, — сказал Вовка.

Мы пересмотрели в кухне все углы, исследовали и передвинули в кухне всё, что было возможно, порылись в мусорном ведре, но пули нигде не было.

— Давайте-ка все отсюда, — сказал я ребятам. Они чуть в касках не ушли, до того разволновались. И я каску не снял. Мы вместе вдруг о касках вспомнили и сняли их почти одновременно.

— Сам звал, а сам гонишь, — обиделись ребята.

— Звал, звал… ну и звал… скоро мама придёт…

— Испортил всю квартиру, мама тебе покажет! — сказал Толик.

Я толкал их к двери, а они упирались.

Грозили нам костлявыми длинными пальцами старушки Добрушкины, заслонив проход на лестнице и не давая пройти Мирзоян. Выскочили братья Измайловы из своей квартиры.

— Уйдём-ка отсюда поскорей, — сказал Толик, — человека, раненного на войне, чуть не убили, это же страшно подумать!

— Твоим настоящим патроном! — подначил его Вовка.

— Да если бы я знал, — сказал Толик, — никогда бы… в жизни никогда бы таким дуракам патрон не принёс.

Он с силой захлопнул дверь. Оставшись один, я ощупал себя всего и долго вертелся перед зеркалом, вспоминая слова Павла «пуля дура».

Я вспомнил про газеты…

… В газетах сообщалось, что немцев остановили под Моздоком, а это значит: не придётся мне теперь ложиться у порога с карабином, не появятся фашисты в нашем городе, не удастся мне с врагом сразиться…