Полярный конвой. пушки острова наварон. (сборник)

Матери моей посвящаю.

Автор

ГЛАВА 1

Вступление

Воскресенье. 01:00-09:00

Ночь. Чиркнула спичка о прогнившую жестяную стену ангара, зашипела, загорелась крохотным желтым огоньком. Мэллори проводил взглядом светлячок в ладонях коммодора[44]. Огонек осветил застывшее лицо напряженно вслушивающегося человека. Спичка погасла.

— Похоже летят. Через пять минут будут здесь, — сказал коммодор. — Пошли. Встретим их на командном пункте. — Он умолк, взглянул на Мэллори и будто бы улыбнулся, но темнота обманчива: в голосе не было и тени усмешки. — Наберитесь терпения, молодой человек, дела у нас идут неважно, поэтому скоро вы получите ответы на все свои вопросы. — Он круто повернулся и широко зашагал к смутно видневшемуся зданию на краю аэродрома.

Мэллори пожал плечами и не спеша последовал за ним. Рядом шел вразвалку еще один человек, широкоплечий и массивный. Мэллори угрюмо спросил себя: «Сколько времени понадобилось проплавать Дженсену, чтобы приобрести такую походку? Лет тридцать, пожалуй…»

А морская походка-то была просто игрой. Капитан Дженсен, шеф каирского отдела диверсий и подрывных операций, самым обычным видом работы считал интриги, обман, подлог и маскарад с переодеванием. Дженсен пользовался уважением рабочих от Александреты до Александрии, правда, с изрядной долей страха. В роли погонщика верблюдов он превзошел всех бедуинов в окрестностях. И на всех рынках и базарах Востока не нашлось бы более эффективного нищего с такими правдоподобными язвами на теле. Вот каков был Дженсен. Но сегодня он оделся моряком. Звездный свет мягко мерцал на золоченой тесьме его эполет и околыше фуражки.

Они прошли по утрамбованному песку, потом под ногами глухо зазвенел бетон взлетной полосы. Мэллори глубоко вздохнул и неожиданно повернулся к Дженсену:

— Послушайте, сэр, что все это значит? Зачем эта спешка? Эта секретность? Какое отношение к этому имею я, черт возьми?! Только вчера меня вызвали с Крита. Документы оформили за восемь часов. Сказали, что дают месячный отпуск. А что получается?

— И что же получается? — пробормотал Дженсен.

— Никакого отпуска! — огорченно сказал Мэллори. — Ночью даже поспать не дали. Вызывают в штаб, задают кучу глупых вопросов о моих восхождениях в Южных Альпах. В полночь вытаскивают из постели, приказывают срочно встретиться с вами. Какой-то сумасшедший шотландец везет меня через проклятую пустыню, поет пьяные песни и задает сотню еще более глупых вопросов.

— А мне показалось, что это один из самых удачных моих маскарадов, — самодовольно произнес Дженсен.

— Один из ваших… — Мэллори запнулся, вспомнив все, что наговорил старому капитану с бакенбардами, который вел штабную машину. — Сожалею, сэр. Мне и в голову не приходило, что…

— Конечно, не приходило, — перебил его Дженсен. — И не должно было прийти. Мне хотелось выяснить, годишься ли ты для этого дела. Теперь я уверен, что ты именно тот, кто нам нужен. А про отпуск не ведаю. Часто интересуются, в своем ли уме люди в отделе диверсий, но даже мы никогда не посылали летающую лодку только затем, чтобы отвезти младших офицеров порастрясти жирок в Каире, — сухо закончил он.

— И все же я не понимаю…

— Терпение, малыш, терпение, как только что советовал тебе наш достойный коммодор. Время бесконечно. Умение ожидать, терпеливо ожидать — вот что ценится на Востоке.

— Но спать всего четыре часа за три дня. Это, я считаю, перебор, — с чувством сказал Мэллори. — Всего четыре часа… Вот они!

Оба невольно зажмурились — резкие огни посадочной полосы осветили их. Словно стрела уносилась во тьму бетонная дорожка. Буквально через минуту тяжело и неловко приземлился первый бомбардировщик, вырулил и остановился почти рядом с ними. Серая маскировочная окраска фюзеляжа и хвостового оперения изрешечена пулями и снарядами. Элероны согнуты, один мотор выведен из строя и залит маслом. Плексиглас кабины тоже пробит пулями, потрескался. Дженсен долго смотрел на искалеченную машину, покачал головой и отвернулся.

— Четыре часа сна за три дня, капитан Мэллори? — вкрадчиво спросил он. — Начинаю подозревать, что ты, черт возьми, счастливчик, если тебе удалось столько поспать.

Душная и неуютная комната командного пункта ярко освещена. Несколько карт и графиков на стенах, два десятка расшатанных стульев да некрашеный стол — вот и вся обстановка.

Коммодор, Мэллори и Дженсен уже сидели за столом, когда распахнулась дверь и вошел первый экипаж только что приземлившейся эскадрильи. Впереди, хмурясь от непривычного света, шел черноволосый плотный пилот со шлемом в руке. На плече его формы цвета хаки отчетливо выделялись белые буквы — «Австралия». Молча сел он перед ними, не спрашивая разрешения, вынул пачку сигарет и чиркнул спичкой о крышку стола.

У коммодора вид был невеселый, и говорил он так, как будто чувствовал за собой вину:

— Джентльмены, перед вами командир эскадрильи Торренс — австралиец. Он руководил атакой на остров Наварон. Билл, джентльмены, которых ты видишь: капитан королевского флота Дженсен и капитан разведывательно-диверсионного подразделения Мэллори. Они интересуются островом Наварон. Что ты можешь рассказать о сегодняшнем полете?

«Наварон. Вот почему я здесь, — подумал Мэллори. — Наварон. Об этом острове знает каждый, кто хоть недолго служил в Восточном Средиземноморье: мрачный, неприступный форт около турецкого побережья, с большим гарнизоном. Один из немногих островов Эгейского моря, над которым за весь период боевых действий союзникам не удалось установить контроль, а тем более — захватить его».

Торренс заговорил медленно, с трудом сдерживая гнев:

— Настоящая преисподняя, сэр. Самоубийство, а не атака. — Он внезапно умолк, мрачно глядя перед собой сквозь табачный дым. — И все же хотелось бы еще раз туда вернуться. На обратном пути мы толковали об этом с парнями. Нам хотелось бы сбросить без парашюта прямо на Наварон того шутника, который придумал эту операцию.

— Так скверно, Билл?

— Именно так, сэр. Не было ни малейшего шанса на успех. Честное слово, ни шанса. Начать с того, что нам не повезло с погодой. Весельчаки из метеослужбы как обычно попали пальцем в небо.

— Обещали летную погоду?

— Ага. Летную. Над целью сплошная облачность, и нам пришлось снизиться до четырехсот пятидесяти метров, чтобы что-то разглядеть — с горечью сказал Торренс. — Да, даже если бы мы были полностью неуязвимы, у нас бы все равно ничего не вышло: выступ скалы целиком закрывает объект. С таким же успехом можно бросать им листовки с призывом самим взорвать эти проклятые пушки. На узком секторе немцы сконцентрировали чуть ли не половину всех зениток Европы, а полоска эта — единственный удобный подход к цели. Расса и Конроя срезали раньше. Они и не отбомбились.

— Знаю, знаю, — сочувственно кивнул коммодор, — мы их слышали. Радиосвязь была хорошей. Маклвина сбили севернее Элекса?

— Да. Но за него не волнуйтесь. Его старая этажерка еще качалась на волнах, когда мы летели обратно, а сам он сидел в надувной лодке. С ним все в порядке, — заверил Торренс.

Дженсен взглянул через стол на плотного австралийца и едва заметно улыбнулся:

— Только один вопрос, командир. Как я понимаю, вам не хотелось бы вернуться туда еще раз?

— Уж это верно, черт возьми! — прорычал Торренс.

— Почему?

Торренса прорвало:

— Потому что я не сторонник самоубийства. Потому что я не хочу зря жертвовать жизнью хороших парней. Потому что я не Бог и не могу творить чудеса.

— Итак, вы утверждаете, что разбомбить невозможно? — настойчиво переспросил Дженсен. — Это чрезвычайно важно.

— Моя жизнь для меня тоже немаловажна. И жизнь моего экипажа. Сэр, это невозможно. По крайней мере для нас. — Он провел рукой по усталому лицу. — Может быть, с ним справится «летающая крепость» «дорнье» с новыми радиоуправляемыми планирующими бомбами… Не знаю. Зато я знаю, что наши бомбы для них все равно что снежки. Нет, — с горечью заметил он, — ничего не получится. Разве начинить взрывчаткой самолет типа «москит» и пустить тараном прямо в отверстие пещеры, где установлены эти пушки? Может быть, так…

— Спасибо, командир. Благодарю вас и ваш экипаж, — Дженсен встал. — Уверен, что вы сделали все от вас зависящее. Жаль, что не удалось… Итак, коммодор?

— Можете быть свободны, Торренс, — сказал коммодор и, когда тот вышел, провел Дженсена и Мэллори через боковую дверь в свой кабинет. — Вот так-то, джентльмены. — Он взломал сургуч на бутылке талискера, принес несколько рюмок. — У Билла Торренса лучшая, самая опытная эскадрилья в Африке. Он бомбил нефтяные районы Плоешти. Как орешки раскалывал. Только Билл Торренс мог осуществить сегодняшний налет. И если он говорит «невозможно», задание действительно невыполнимо, поверьте мне, Дженсен.

— Я и раньше знал об этом. — Дженсен хмуро уставился на янтарь рюмки в своей руке. — Но начальство в этом сомневалось. Жаль, что дюжине человек пришлось заплатить жизнями за доказательство моей правоты. Остается единственный вариант, только один…

— Только один, — повторил коммодор и поднял рюмку. — Выпьем за удачу операции «Керос».

— За удачу, — отозвался Дженсен. Лицо его оставалось суровым.

— Послушайте, — взмолился Мэллори, — я ничего не понимаю. Быть может, вы потрудитесь объяснить мне…

— Керос, — прервал его Дженсен, — та ремарка, после которой твой выход. Весь мир — театр, малыш. Ну и так далее. Сейчас наступил твой черед появиться на сцене и принять участие в этой маленькой комедии, — улыбка Дженсена была безрадостна. — Ты пропустил первые два акта, но не расстраивайся. Тебе предстоит быть главным героем действия, хочешь ты этого или нет. Итак, Керос. Акт третий, сцена первая. Появляется капитан Кейт Мэллори.

Дженсен вел тяжёлый штабной «хамбер» с уверенностью и умением, которые отличали все его дела. Мэллори склонился над развернутой на коленях крупномасштабной адмиралтейской картой южной части Эгейского моря, освещая ее тусклым лучом карманного фонарика. Он внимательно изучал обведенный красным карандашом район Спардеса и северных Додеканозов. Потом выпрямился, передернул плечами — даже в Египте в ноябре прохладно ночами — и взглянул на Дженсена.

— Кажется, я уже разобрался, сэр.

— Отлично, — Дженсен смотрел вперед на серую ленту пыльной дороги. Она извивалась в белых лучах фар. — Отлично, — повторил он. — А теперь представь, что ты уже в порту Наварон, на берегу овального заливчика в северной оконечности острова. Скажите, что ты увидел бы оттуда?

Мэллори улыбнулся:

— Примерно в четырех милях к востоку я увидел бы турецкий берег, косо уходящий к северо-западу, оканчивающийся почти точно к северу от Наварона мысом Демирджи. Мыс изгибается обратно почти точно на восток. Севернее мыса находится остров Керос. Милях в шести западнее — остров Майдос, первый из Лерадского архипелага, протянувшегося миль на пятьдесят к северо-западу.

— На шестьдесят, — кивнул Дженсен. — У тебя неплохой глаз, и достаточно смелости и опыта. — Он с минуту помолчал. — А надеюсь я на то, что тебе чертовски повезет. Одному Богу известно, как оно необходимо это везение.

Мэллори ожидал продолжения, но Дженсен словно ушел в размышления. Только шуршание шин да приглушенный рокот сильного мотора нарушали ночную тишину.

Наконец Дженсен, не отрывая глаз от дороги, тихо заговорил:

— Сегодня суббота. Вернее уже воскресенье. На острове Керос тысяча двести человек. Тысяча двести солдат, которые будут убиты, ранены или взяты в плен к следующей субботе. Большинство будут убиты. — Короткая кривая улыбка промелькнула на его губах и сразу исчезла. — В твоих руках их жизни, капитан Мэллори.

Мэллори несколько долгих секунд глядел в непроницаемое лицо капитана и отвернулся. Бросил взгляд на карту:

…Тысяча двести человек на Керосе. Тысяча двести ожидающих смерти. Керос и Наварон. Керос и Наварон.

Как там в стихотворении, в том романсе который он выучил много лет назад? «Тринадцать было мне всего, как в дивные края Чимборасо и Котопакси увлекли меня.… ».[45] Высочайшие вулканы Эквадора: Чимборасо и Котопакси. Ледники, индейцы и дикие ламы, экзотика. Керос и Наварон. Эти названия звучат так же маняще. Керос и Наварон… — Он замотал головой, пытаясь сосредоточиться. Все элементы загадки мало-помалу занимали свои места.

Дженсен продолжил:

— Восемнадцать месяцев назад, после падения Греции, немцы захватили почти все острова Спорадес. Итальянцы к тому времени контролировали большинство Додеканозов. К прошлому сентябрю мы постепенно заняли все крупные острова. Кроме Наварона. Слишком твердый орешек. Мы просто обошли его. Знаешь, как реагировали на это немцы?

— Неистово!

— Вот именно, яростно. Политическое значение Турции в этой части мира трудно переоценить. Она всегда была потенциальным партнером или для нас, или для Германии. Большинство островов расположено всего в нескольких милях от побережья Турции. Немцам нужно было восстановить свой престиж в ее глазах, и они бросили в бой все, что могли, — парашютистов, морских десантников, альпийские отряды, целые полчища «штукас». Для этой операции они забрали с итальянского фронта все свои пикирующие бомбардировщики. Через несколько недель мы потеряли больше десяти тысяч солдат и все острова, которые заняли перед этим. Кроме Кероса.

— Теперь очередь за ним?

Дженсен достал пару сигарет, подождал, пока Мэллори прикурит, выбросил спичку в окно, сквозь которое севернее шоссе виднелась бледная дымка Средиземного моря.

— Да. Теперь они ударят по Керосу. Спасти его мы не в состоянии. В Эгейском море немцы имеют полное превосходство в воздухе.

— Но… Почему вы уверены, что это произойдет в ближайшую неделю?

Дженсен вздохнул.

— Малыш, Греция кишит агентами союзников. Только в Афинах и Пирее у нас их больше двух сотен. И…

— Двух сотен! — недоверчиво воскликнул Мэллори. — Вы сказали…

Дженсен ухмыльнулся:

— Поверь, это еще пустяки по сравнению с ордой немецких шпионов, которую мы гостеприимно содержим в Каире и Александрии. — Он снова стал серьезным. — По крайней мере наша информация точна. На рассвете во вторник целая армада фелюг и каиков выйдет из Пирея, проскочит сквозь Циклады, просочится ночью меж островков. Любопытная ситуация! Не так ли? Днем мы не рискуем выходить в Эгейское море — боимся бомбежек, а немцы не смеют носа показать ночью. Только стемнеет, отряды наших эскадренных миноносцев выходят на охоту, но еще до рассвета все они ретируются на юг. А маленькие суденышки пережидают день под прикрытием отдельных островков. И все-таки мы не в состоянии им помешать на подходах к Керосу. Немцы наверняка окажутся там в субботу или в воскресенье. Нанесут одновременный удар с моря и с воздуха. Десятки «юнкерсов-52» базируются у них на окраине Афин. Керос не продержится и двух дней.

— Но ведь у нас есть флот, сэр. Эвакуация! Флот, несомненно…

— Флот! — с расстановкой сказал Дженсен. — Флот не заинтересован. Флоту надоело возиться с Восточным Средиземноморьем и Эгейским морем. Ему надоело без малейшей пользы подставлять шею под новые и новые удары. Немцы уже вывели из строя два линкора, восемь крейсеров, четыре из которых потоплено, и около дюжины эсминцев. А мелких судов и не сосчитаешь. И ради чего? Просто наше командование и их берлинские коллеги все стараются доказать, кто из них круче. Играют вокруг этих скал в свои штабные игры. Получают от этого удовольствие. Чего нельзя сказать о той тысяче моряков, которые утонули в этой игре, о тех десяти тысячах томми, индусов и австралийцев, которые страдали и умирали на этих островах, так и не узнав, во имя чего они пожертвовали жизнью.

Пальцы Дженсена на баранке побелели, рот сурово сжался. Дженсен имел отличное представление об изнанке событий…

— Вы сказали: тысяча двести человек, сэр? — спросил Мэллори.

— Да. Тысяча двести человек. — Дженсен мельком взглянул на него и отвернулся. — Ты прав, малыш. Конечно, ты прав. Это я так, сгоряча. Несомненно, мы им поможем. Пусть погибнут еще два-три эсминца. Черт я опять о наболевшем. Прости. А теперь слушай. Слушай внимательно. Эвакуировать их придется ночью. Днем это невозможно: около трехсот «штукас» только и ждут появления эсминцев ее величества. Эвакуировать придется именно на них. Транспорты и тендеры слишком тихоходны. Можно обогнуть Лерадские острова с севера, чтобы подойти к Керосу, но в этом случае эсминцы не успеют вернуться к рассвету на базу. Слишком большое расстояние.

— Но Лерады растянулись длинной цепочкой, — рискнул заметить Мэллори. — Разве эсминцы не могут пройти между ними?

— Между островами? — Дженсен покачал головой. — Проливы напичканы минами, как огород картошкой. Там и на ялике не пройдешь.

— А пролив Майдос-Наварон? Тоже заминирован?

— Нет. Он глубок. Для таких глубин нужен слишком длинный минреп.

— Тогда здесь-то и нужно идти. Не так ли, сэр? Правда придется нарушать турецкие территориальные воды, хотя…

— Мы бы вошли в турецкие воды не задумываясь, если бы только в этом было дело, — устало сказал Дженсен. — Но…

— Что?

— Пушки Наварона. — Дженсен долго молчал, потом повторил медленно, с чувством, как повторяют имя старого и опасного врага: — Пушки Наварона. Они все сводят на нет. Они своим огнем перекрывают пролив. Если бы нам удалось заткнуть глотку пушкам Наварона, то гарнизон Кероса эвакуировали бы уже сегодня вечером.

Мэллори не проронил ни слова.

— Это не обычные пушки, — неторопливо продолжал Дженсен. — Морские эксперты уверяют, что их калибр не меньше девяти дюймов. Думаю, что это двухсотдесяти-миллиметровые гаубицы. Наши солдаты на итальянском фронте боятся их больше всего на свете. Опасные орудия. Снаряд летит с малой скоростью, зато чертовски точно. — Между прочим, — добавил он мрачно, — какой бы конструкции они ни были, им в пять минут удалось потопить «Сибарис».

— «Сибарис»? Я что-то слышал…

— Крейсер с восьмидюймовыми орудиями. Мы послали его месяца четыре тому назад пофорсить перед немцами. Думали, что будет просто, как на параде, вроде обычного морского похода. Но они потопили «Сибарис». Спаслось всего семнадцать моряков.

— Боже мой! — Мэллори был поражен. — Я не имел представления.

— Два месяца назад мы организовали крупную атаку на Наварон. Воздушный десант, поддержанный флотом. — Дженсен не обратил внимания на восклицание Мэллори. — Знали, что мало надежды на успех. Наварон — нерушимый утес, но и наши войска были отборные. Лучшие десантники, которых только можно найти. — Дженсен помолчал и невозмутимо закончил: — Их разбили в пух и прах. Всех перебили, до единого. За последние десять дней мы дважды забрасывали диверсантов, парней специальной морской службы, — он зябко дернул плечами. — Они исчезли.

— Вот как!

— Вот так. А сегодня была последняя отчаянная попытка… И что же? — Дженсен коротко и невесело рассмеялся. — Ведь я и есть тот самый «шутник», которого Торренс и его парни хотели сбросить на Наварон без парашюта. Но я вынужден был так поступить. Знал, что операция безнадежна, но все же был вынужден провести ее.

Громадный «хамбер» сбавил скорость, почти бесшумно покатил мимо низких лачуг и домишек западного предместья Александрии. Серая бледная полоса рассвета высветила небо.

— Пожалуй, я не гожусь в парашютисты, — с сомнением сказал Мэллори. — Я и парашюта никогда не видел.

— Парашютом пользоваться не придется. — Дженсен умолк и все внимание сосредоточил на дороге, которая стала еще хуже.

— Но почему выбрали меня, капитан? — спросил Мэллори.

В сереющей мгле улыбка Дженсена была почти неуловима. Он резко крутнул руль, объезжая чернеющую воронку, снова выровнял машину.

— Боишься?

— Конечно. Не обижайтесь, сэр, но вы так все расписали, что у любого отбили бы охоту. То есть, я хотел сказать совсем не то…

— Я все понимаю. Виновата моя странная манера шутить. Почему ты? Особые качества, мой мальчик. Ты говоришь по-гречески, как грек, по-немецки — как немец. У тебя за плечами восемнадцать месяцев безукоризненной работы в Белых горах на Крите — убедительное доказательство способности выжить на занятой врагом территории, — Дженсен хмыкнул. — Ты даже не представляешь, какое подробное досье на тебя в моих руках.

— Меня это не удивляет, — с чувством заметил Мэллори, — но я знаю по крайней мере трех офицеров, отвечающих таким требованиям.

— Да, есть и другие, — согласился Дженсен. — Но другого Кейта Мэллори не найти. Кейт Мэллори! — патетически воскликнул он. — Кто не слыхал о Кейте Мэллори в добрые предвоенные годы! Лучший альпинист, лучший скалолаз, когда-либо появлявшийся в Новой Зеландии. Разумеется, для новозеландца лучший альпинист Новой Зеландии — лучший альпинист в мире. Человек-муха, покоритель неприступных вершин, победитель отвесных утесов и немыслимых пропастей. Все южное побережье Наварона, — весело продолжал Дженсен, — состоит из одного немыслимого обрыва. Ни единого выступа, решительно не за что зацепиться.

— Понимаю, теперь понимаю, — пробормотал Мэллори. — Попасть в Наварон самым трудным путем.

— Именно, — подтвердил Дженсен, — вы должны забраться туда. Ты и твои парни. Их четверо. Веселые альпинисты Мэллори! Отобраны чрезвычайно тщательно. Каждый — мастер своего дела.

Минут с десять они ехали молча. От порта повернули направо, к центру, прогрохотали по булыжной мостовой Рю-Сёр, выкатили на площадь Мохаммеда, потом мимо биржи — вниз, на улицу Шериф-паши. Светало.

— Куда мы едем, сэр?

— К единственному человеку на Ближнем Востоке, который может вам чем-нибудь помочь, к месье Эжену Влакосу из Наварона.

— Вы храбрый человек, капитан Мэллори. — Эжен Влакос нервно покрутил длинные тонкие концы черных усов. — Я бы сказал, храбрый и глупый, но считаю, что нельзя называть человека глупым, если он всего лишь выполняет приказ. — Он взглянул в бесстрастное лицо Дженсена. — Другого пути нет, капитан?

— Это наша последняя надежда, сэр.

Влакос понимающе кивнул и улыбнулся Мэллори.

— Он называет меня сэром. Я простой грек, управляющий крохотной гостиницей. А капитан королевского флота Дженсен называет меня сэром. Для старика это приятно. — Некоторое время он молчал. — Да, теперь я старик, капитан Мэллори. Теперь я бедный и скучный старик. Но когда-то я был человеком средних лет, богатым и довольным жизнью. Когда-то у меня был свой прекрасный участок земли. Сто квадратных километров в самой прекрасной стране, которую Господь Бог ниспослал земным существам. И как же я любил свою землю! — Он рассмеялся и провел рукой по густым седеющим волосам. — Конечно, скажете вы, каждому владельцу свое кажется лучшим на земле. «Чертовым утесом» назвал эту землю капитан Дженсен. Но мы зовем эту землю Наварон.

Мэллори удивленно посмотрел на Дженсена, тот утвердительно кивнул.

— Многие поколения Влакосов владели островом. Восемнадцать месяцев назад мы спешно вывезли месье Влакоса. Немцам не понравилась деятельность, которую Влакос развил на острове.

— Да, трудно сказать, как оно могло обернуться. Немцы уже приготовили мне и двум моим сыновьям специальные камеры в тюрьме. Но довольно о семье Влакосов. Просто я хотел бы сообщить вам, что прожил на Навароне сорок лет и провел четыре дня за составлением карты, — он указал на стол. — Вы вполне можете положиться на информацию, которую дают вам я и эта карта. Конечно, кое-что изменилось, но существуют вещи, никогда не меняющиеся. Горы, заливы, перевалы, пещеры, дороги, дома и, самое главное, форт остались такими же, как несколько веков назад, капитан Мэллори.

— Понимаю, сэр, — Мэллори аккуратно свернул карту. — Большое спасибо.

Влакос побарабанил пальцами по столу и взглянул на Мэллори.

— Капитан Дженсен сказал мне, что ваши парни говорят по-гречески, что вы будете одеты в платье греческих крестьян. Вы будете… как это по-английски… вполне самостоятельной группой. Будете действовать на свой страх и риск. Пожалуйста, старайтесь не прибегать к помощи жителей Наварона. Немцы беспощадны. Если пронюхают, что вам кто-нибудь помог, уничтожат не только этого человека, но и всю деревню: мужчин, женщин, детей. Такое уже случалось. И может повториться снова.

— На Крите тоже такое было, — согласился Мэллори. — Я сам видел.

— Вот-вот, — кивнул Влакос. — Немцы в нашей стране особенно жестоки.

— Обещаю вам, сэр… — начал Мэллори.

— Минутку, — жестом остановил его Влакос. — Если вы окажетесь в отчаянном положении, можете обратиться к двум людям. На деревенской площади Маргариты, что у входа в долину, милях в трех от форта, под первым оливковым деревом вы найдете человека по имени Лука. Луке можете доверить даже собственную жизнь. У него есть друг Панаис.

— Благодарю вас, сэр. Я запомню. Лука и Панаис, а также деревня Маргарита, первое оливковое дерево на площади.

— Лука и Панаис, только эти двое, — повторил Влакос с мольбой в голосе.

— Даю вам слово, сэр. Чем меньше участников, тем лучше и для нас, и для ваших соотечественников. — Мэллори удивился настойчивости старика.

— Надеюсь, надеюсь, — произнес Влакос.

Мэллори поднялся и протянул руку.

— Вы напрасно волнуетесь, сэр. Никто не увидит нас, и мы никого не увидим. Нас интересуют только пушки.

— Да, пушки… Это ужасные пушки, — Влакос покачал головой. — А вдруг…

— Пожалуйста.. Не волнуйтесь. Все будет хорошо, — мягко, но настойчиво сказал Мэллори.

— Да поможет вам Бог! Мне остается только жалеть, что я не могу пойти вместе с вами.

ГЛАВА 2

Воскресенье — понедельник.

19.00-02.00

— Чашку кофе, сэр?

Мэллори замычал, шевельнулся и с трудом открыл глаза. Он раздраженно подумал, что военно-воздушные силы никогда не соберутся обить эти дьявольские железные кресла, последнюю новинку: тело ныло, как после тяжелой работы. Привычно взглянул на светящийся циферблат. Только семь! Значит, он спал меньше двух часов! Зачем его разбудили?

— Чашку кофе, сэр? — молодой стрелок-радист с импровизированным подносом в руках терпеливо ожидал его пробуждения: несколько чашек кофе дымилось на крышке патронного ящика.

— Извини, парень, извини. — Мэллори приподнялся, взял чашку и понюхал кофе с видом знатока. — Спасибо. Честное слово, запах совсем как у настоящего.

— Так оно и есть. Настоящий кофе, — довольно улыбнулся стрелок-радист. — У нас на камбузе свой кофейник с ситечком.

— Да вы просто волшебник! — недоверчиво покачал головой Мэллори. — Вот тебе и ограничения военного времени в королевской авиации! — Он откинулся на спинку кресла и стал смаковать кофе. Случайно глянул в иллюминатор, вскочил, обернулся к стрелку-радисту и с сомнением указал на неясный горный пейзаж, проплывающий внизу: — Что за черт! Мы должны быть здесь через два часа после наступления темноты. А сейчас едва стемнело… Как это понять?

— Мы над Кипром, сэр, — ухмыльнулся стрелок-радист. — Вон там, на горизонте, виден Олимп. Мы всякий раз даем крюк, когда летим в Кастельроссо. Чтобы нас не заметили, сэр. Потому всегда и уходим так далеко от Родоса.

— Ну и сказанул! Чтобы нас не заметили — передразнил его тягучий голос. Говоривший лежал мешком, другого слова не найдешь. Острые колени задрались выше подбородка. — Ой, не могу! Чтобы нас не заметили даем крюк к Кипру!! — повторил он, с блаженным изумлением. Нас перебросили на моторной лодке за двадцать миль от Александрии, чтобы никто на берегу не подсмотрел, как мы поднимаемся в воздух. И что потом? — Он с трудом приподнялся в кресле, мельком взглянул в иллюминатор и снова рухнул на сиденье, явно утомленный таким усилием. — А потом нас втискивают в эту старую летающую лодку, которую за сто миль и слепой увидит наверняка, особенно сейчас, в темноте, потому что болваны покрасили ее в самый белый из всех белых цветов.

— Белый цвет спасет от жары, — вступился за свой самолет стрелок-радист.

— Меня, сынок, жара не беспокоит, — мрачно сказал янки. — Жара мне даже нравится, а вот снаряды и пули, которые могут просверлить дырки не в тех местах, где надо, мне нравятся гораздо меньше.

Сказав это, он устало прикрыл глаза и сразу уснул.

Молодой стрелок-радист улыбнулся Мэллори:

— Видите, как он волнуется.

Попивая кофе, Мэллори еще раз глянул на спящего, восхищаясь блаженным безразличием этого человека. Да, капрал Дасти Миллер был из тех, с кем приятно иметь дело. Мэллори оглядел остальных. Все они были славными парнями, с которыми приятно иметь дело. С одного взгляда на эту четверку он мог поручиться, что они вполне подходят для задуманной операции. Мэллори еще не был знаком с ними, но внимательно просмотрел подробнейшие досье на каждого и остался доволен.

Правда, против имени Стивенса стоял маленький вопросительный знак. Мэллори взглянул на белокурого парня, почти мальчишку. Тот с интересом разглядывал землю, проплывавшую под белым крылом «Сандерленда».

Лейтенанта Энди Стивенса включили в группу по трем причинам. Он поведет судно, которое доставит их на Наварон; он первоклассный альпинист, имеющий на счету несколько сложных восхождений; окончил университет, свободно говорит на древнем и новогреческом языках.

«Но он молод, чертовски молод, — думал Мэллори, глядя на Стивенса. — А молодость не всегда хорошее качество. В партизанской войне на Крите это обстоятельство часто становилось роковым. Там шла не та война, на которой трубят фанфары, ревут моторы и ценится пренебрежение к смерти в пылу битвы. Там требовались терпение, выносливость и постоянство, там высоко котировалось умение перехитрить и обмануть врага, а подобные качества не часто встречаются у молодых».

Но Энди Стивенс был похож на способного ученика.

Мэллори еще раз украдкой взглянул на Миллера. Дасти Миллер на белом коне с трубой в руке? Нет, этого Мэллори представить себе не мог. Миллер не походил на сэра Ланселота. Скорее он был похож на утратившего все иллюзии человека.

Действительно, капрал Миллер прожил на земле ровно сорок лет. Родился в Калифорнии. На три четверти ирландец, с долей польской крови. За последние двадцать пять лет умудрился повидать столько сражений, испытать столько рискованных приключений, что хватило бы и на дюжину жизней. Добывал серебро в рудниках Невады, пробивал туннели в Канаде, тушил пожары на нефтепромыслах по всему белу свету. Он был в Саудовской Аравии, когда Гитлер напал на Польшу. Его дальние родственники по материнской линии жили в Варшаве. Этого обстоятельства вполне хватило, чтобы в Дасти заговорила ирландская кровь, и он воспринял нападение нацистов на Польшу как личное оскорбление. С первым же самолетом он улетел в Британию, заморочил головы военным чиновникам и поступил в авиацию. Но, к неописуемому возмущению Дасти, чиновники послали его служить на бомбардировщик «Веллингтон». Первый полет Миллера оказался и последним. Он поднялся в воздух с аэродрома Мениди под Афинами, через несколько минут отказал мотор. Дасти сделал вынужденную посадку на рисовом поле, в нескольких милях к северо-западу от города. Дело происходило в одну из январских ночей 1941 года, посадка была удачной, но остаток зимы Дасти провел на кухне того же аэродрома Мениди, проклиная неудачу самыми страшными ругательствами. В апреле, не сказав никому ни слова, он покинул королевские военно-воздушные силы и взял курс на север, к албанской границе, к настоящему фронту. Он потом говорил, что вступил в бой на двадцать дней раньше ближайшей танковой дивизии. Потом остатки их частей эвакуировали на транспорте «Сламат», а «Сламат» потопили немцы. Дасти Миллера подобрал эсминец «Ринек», но его тоже потопили. Дасти спасся и добрался, наконец, до Александрии на старом греческом каике с твердой решимостью никогда больше не пробовать свои силы в воздухе и на море. Через несколько месяцев он уже служил в разведывательно-диверсионном подразделении, действовавшем в Ливии, в тылу немецкой обороны. Дасти — полная противоположность лейтенанту Стивенсу. Молодой, бодрый, корректный, безукоризненно одетый и полный энтузиазма Стивенс и — высохший, тощий, словно сплетенный из канатов, много повидавший, с патологическим отвращением к внешнему блеску, получивший за это прозвище «Дасти» — пыльный, Миллер.

И хотя Дасти не был альпинистом, а единственные греческие слова, которые он знал, вы не нашли бы ни в одном словаре, его включили в состав группы как гениального специалиста-подрывника, находчивого и хладнокровного, точного и аккуратного в работе. Такую репутацию он приобрел, участвуя в нескольких операциях Интеллидженс сервис на Ближнем Востоке. Миллер считался лучшим подрывником Южной Европы.

За Миллером сидел Кейси Браун. Приземистый, темноволосый и плотный связист, родом с берегов реки Клайд. В мирное время старшина Браун работал инженером знаменитой верфи в Гарелохе. Чиновники из королевского флота, как обычно, не поверили своим глазам и зачислили Брауна в связисты: ведь было слишком очевидно, что перед ними опытнейший судомеханик. Невезение Кейси Брауна обернулось удачей для Кейта Мэллори. Помимо того, что Браун будет поддерживать радиосвязь с базой, его знания судомеханика могут пригодиться, если что случится с двигателем той лодки, на которой они будут добираться к острову Наварон. Послужной список Брауна указывал, что он участник партизанских операций дважды награжденный за подвиги в Эгейском море и на ливийской земле.

Пятый, и последний из группы, сидел как раз позади Мэллори, но не стоило оборачиваться, чтобы его увидеть. Мэллори знал его лучше, чем кого бы то ни было на свете. Андреа, лейтенант Андреа, служивший под его началом все восемнадцать месяцев на Крите. Гигант Андреа, с рокочущим смехом и трагическим прошлым. Они вместе скрывались в пещерах, в расщелинах скал, в покинутых пастушьих хибарах, когда немецкие разъезды и самолеты-разведчики преследовали их. Андреа стал его alter ego, его вторым «я». Смотреть на Андреа значило для Мэллори смотреть на себя самого в зеркало. Андреа взяли вовсе не потому, что он был греком, хорошо знал язык, обычаи и психологию жителей островов. И даже не потому, что они с Мэллори отлично сработались, хотя и то и другое учитывали. Его включили в группу по одной причине — присутствие Андреа надежно обеспечивало защиту и безопасность остальных. Выносливый, тихий и беспощадный грек, чрезвычайно стремительный, несмотря на массивность. Его кошачья вкрадчивость могла мгновенно смениться взрывом неистовой ярости — таков был Андреа, великолепный боевой аппарат. Андреа — их страховой полис, гарантия против неудач.

Мэллори был доволен. Дженсену не удалось бы набрать лучшей группы, обшарь он все Средиземноморье. Вдруг Мэллори пришло в голову, что скорее всего Дженсен именно так и сделал.

В восемь часов стало совсем темно. Мэллори вошел в кабину пилотов и увидел совершенно идиллическую сценку. Окутанный клубами табачного дыма, командир корабля в звании капитана пил кофе, а второй пилот, небрежно махнув рукой Мэллори, вновь уставился на осточертевшие ему приборы.

— Добрый, вечер, — с улыбкой сказал Мэллори, — можно войти?

— Всегда рады видеть вас, — уверил его второй пилот.

— Я подумал, что вы заняты. — Мэллори помолчал и спросил: — Кто ведет самолет?

— Джордж. Автопилот, — капитан указал рукой с чашкой кофе в сторону черного приплюснутого ящика, очертания которого едва различались. — Парень трудолюбивый, ошибается реже, чем тот ленивый пес, который сейчас несет вахту.

— Каковы планы на сегодняшнюю ночь?

— Забросить ваших парней в Кастельроссо, когда хорошенько стемнеет, — ответил капитан и добавил искренне: — Не понимаю. Гонять самолет такого класса из-за пяти человек и ста килограмм снаряжения. И именно в Кастельроссо. Последний гидросамолет прошлой ночью потерпел аварию здесь при посадке на воду. Подводные заграждения, черт бы их побрал. Спаслись только двое.

— Знаю. Слышал об этом. Сожалею, но я тоже подчиняюсь приказу. А что до остального — забудьте. Предупредите экипаж, чтобы держали язык за зубами. Они нас никогда не видели.

Пилот мрачно кивнул.

— Нас всех уже запугивали трибуналом.

— Мы оставим здесь пару ящиков. Отправимся на берег в другой одежде. Кто-нибудь позаботится о нашем тряпье, когда будете возвращаться?

— Роджер. И — всего лучшего. Желаю вам всего лучшего, капитан. Тайны тайнами, но у меня предчувствие, что вам очень понадобится удача.

— Если так, вам не мешало бы получше посадить самолет, — усмехнулся Мэллори.

— Не волнуйся, браток, — жестко сказал пилот. — Не забудь, что я тоже нахожусь в этом проклятом самолете.

В ушах еще раздавался грохот мощных моторов «Сандерленда», а небольшая моторная лодка уже беззвучно вынырнула из темноты и пришвартовалась к сверкающему корпусу гидроплана. Времени на разговоры не теряли. Через пять минут все пятеро со всем снаряжением были на борту моторки, а еще через пять минут она остановилась у каменной дамбы в Кастельроссо. В темноту бросили два конца. Чьи-то ловкие руки подхватили и закрепили их. Ржавая железная лестница, вделанная в углубление стенки, уходила вверх, в звездное небо над головой. Едва Мэллори поднялся на последнюю ступеньку, как из мрака выступила человеческая фигура.

— Капитан Мэллори?

— Так точно.

— Капитан сухопутных, войск Бриггс. Прикажите, пожалуйста, своим людям подождать здесь. Вас хочет видеть полковник, — гундосый голос звучал далеко не радушно.

Мэллори разозлился, но промолчал. Бриггс походил на любителя поспать и пропустить рюмочку джина. Кажется, их поздний визит оторвал его от одного из этих занятий.

Они вернулись минут через десять в сопровождении еще одного, видимо вестового. Мэллори посмотрел на троих, стоящих на краю дамбы, узнал их, огляделся.

— Куда девался Миллер? — спросил он.

— Здесь, начальник, здесь я, — с тяжким вздохом ответил Миллер, отрывая спину от массивной деревянной тумбы и лениво поднимаясь на ноги. — Отдыхал, начальник. Так сказать, набирался сил после потрясений изматывающего полета.

— Когда вы все совсем, придете в себя, Мэтьюз отведет вас на квартиру, — едко сказал Бриггс и кивнул спутнику, — Мэтьюз, вы останетесь в подчинении капитана. Приказ полковника. — Тон Бриггса не оставлял сомнений, что лично он считает приказы полковника сущим вздором. — И еще. Не забудьте, капитан, что сказал полковник: «у вас два часа».

— Знаю, знаю, я ведь был там, и полковник говорил это мне, — устало ответил Мэллори. — Ну, ребята, пошли, если вы готовы.

— А как же снаряжение, сэр? — нерешительно спросил Стивенс.

— Оставьте здесь. Пожалуйста, ступайте вперед, Мэтьюз.

Мэтьюз направился вдоль дамбы, а затем вверх по крутым выщербленным ступеням, остальные двинулись за ним след в след.

Поднялись, круто повернули направо, спустились вниз по узкому извилистому переулку, вошли в дом, поднялись по скрипящим деревянным ступеням. Мэтьюз открыл первую дверь в коридоре.

— Здесь, сэр. Я буду ждать вас у двери.

— Лучше подождите внизу, — посоветовал Мэллори, — чем меньше вы будете знать, тем для вас лучше.

Он закрыл дверь. Маленькая унылая комнатенка, окна занавешены тяжелыми плотными портьерами, стол и полдюжины стульев. В дальнем углу скрипнули пружины единственной кровати — это блаженно растянулся капрал Миллер.

— Надо же. Прямо номер в отеле, — пробормотал он. — Совсем как дома. Конечно, обстановки маловато, — тут его осенило. — А где же будут спать остальные парни?

— Мы не будем спать, и вы тоже. Через два часа отправимся дальше.

С кровати раздался стон.

— Вставай, вставай, солдат, — безжалостно продолжал Мэллори.

Миллер сбросил ноги с кровати и с любопытством уставился на Андреа. Гигант грек методично обыскивал комнату. Осматривал шкафы, заглядывал за картины, за занавески и даже под кровать заглянул.

— Чем он занимается? Ищет пыль? — спросил Миллер.

— Он ищет подслушивающие аппараты, — бросил Мэллори. — Мы поступаем так всегда, иначе нас давно бы не было в живых. — Он порылся во внутреннем кармане черного морского кителя, достал морскую карту и ту, что дал ему Влакос. Разложил обе на столе. — Прошу всех сюда. Последние две недели вы, несомненно, задавали себе сотни вопросов. Сейчас получите на них ответы. Надеюсь, они вам понравятся. Разрешите познакомить вас с островом Наварон.

Было уже одиннадцать, когда Мэллори убрал со стола карту, откинулся на спинку стула, оглядел задумчивые лица четверки и подвел итог:

— Вот, джентльмены, в чем наша задача. Если бы все происходило в кино, мне следовало сейчас сказать: «Вопросы есть, ребята?» Но это мы опустим, потому что теперь вы знаете столько же, сколько и я.

— Голую скалу в полкилометра длиной и в сто двадцать два метра высотой он называет единственной брешью в немецкой обороне! — Миллер мрачно склонился над жестянкой с табаком и одной рукой ловко свернул длинную тонкую самокрутку. — С ума сойдешь, начальник. Я даже с лестницы падаю, черт возьми! — он глубоко затянулся и выпустил облако дыма. — Самоубийство. Вот слово, которое я искал. Нам не удастся подобраться к этим проклятым пушкам ближе чем на пять миль! У нас даже на это один шанс из тысячи.

— Ответьте мне, Миллер, какой шанс выжить имеют парни на Керосе, а?

— Н-да… Парни на Керосе, — сокрушенно покачал головой Миллер. — О них-то я позабыл. Думал о себе и об этой проклятой скале. — Он с надеждой глянул через стол на массивную фигуру Андреа. — Разве что меня поднимет туда Андреа… Парень он здоровый.

Андреа молчал, глаза его были закрыты, и мысли, наверно, бродили сейчас где-то далеко, за тысячу миль от Кастельроссо.

— Мы свяжем вас по рукам и ногам и втянем наверх на веревках. Постараемся выбрать веревку попрочнее, — небрежно бросил Стивенс и вопросительно поглядел на Мэллори. — Вы собираетесь подниматься один, сэр, или же..

— Минуточку, — Андреа неожиданно выпрямился и зарокотал на беглом английском жаргоне, который усвоил за время работы с Мэллори. Он торопливо нацарапал на клочке бумаги несколько слов. — Минуточку. У меня есть план подъема на скалу. Вот схема. Как вы считаете, капитан, осуществимо ли это?

На клочке бумаги крупными печатными буквами были написаны два слова:

«ПРОДОЛЖАЙТЕ РАЗГОВОР».

— Ясно, — задумчиво протянул Мэллори. — Неплохо, Андреа, неплохо. Твой план имеет несомненные шансы на успех, — он повернул листок так, чтобы все видели написанное.

Андреа по-кошачьи мягко уже двигался к двери.

— Не правда ли, остроумный план, капрал Миллер? — продолжал Мэллори, словно ничего не происходило. — Он избавит нас от многих трудностей.

— М-да, — выражение лица Миллера не изменилось: глаза полузакрыты, изо рта тянется струйка дыма. — Похоже, что Андреа действительно решил проблему и вам удастся поднять меня в целости и сохранности, — он непринужденно рассмеялся, прикручивая цилиндр к стволу автоматического пистолета, вдруг появившегося в его левой руке. — Только мне не совсем ясно, что означает эта странная кривая и еще вот эти точки у…

Все кончилось в считанные секунды: Андреа распахнул дверь, протянул руку, втащил в комнату отчаянно сопротивляющегося человечка, закрыл дверь.

Сделано это было бесшумно и быстро. Смуглый остролицый левантинец в белой рубахе и синих штанах стоял неподвижно, часто моргая от непривычно яркого света.

Вдруг рука его нырнула под рубашку.

— Берегись! — отрывисто крикнул Миллер и поднял пистолет, но Мэллори остановил его.

— Погоди, — спокойно сказал он.

Рука с ножом замерла в воздухе, блестящее лезвие дрожало сантиметрах в пяти от груди Андреа. Раздался жалобный вскрик и зловещий хруст костей. Гигант грек с силой сжал запястье левантинца, двумя пальцами заботливо, словно родитель, оберегающий любимого, но неразумного дитятю, забрал у него нож, и вот уже кончик ножа уперся в горло левантинца. Андреа, ласково улыбаясь, смотрел в обезумевшие глаза шпиона.

Миллер присвистнул и пробормотал:

— Ну и ну! Я так понимаю, что Андреа и раньше откалывал подобные штучки.

— Правильно понимаешь, — иронически отозвался Мэллори. — Итак, сейчас суд рассмотрит вещественное доказательство номер один, представленное Андреа.

Андреа подвел задержанного к столу. Похожий на хорька левантинец с помутневшими от страха и боли глазами придерживал рукой изувеченное запястье.

— Как ты думаешь, долго ли был этот тип за дверью? — спросил Мэллори у Андреа.

Андреа провел громадной пятерней по густым черным вьющимся волосам с пробеленными сединой висками.

— Точно не знаю, капитан. По-моему, я услышал шумок вроде шороха минут десять назад, но подумал, что слух меня обманывает. Потом я снова услышал шорох с минуту назад. Так что боюсь…

— Минут десять, говоришь? — Мэллори поглядел на задержанного. — Твое имя? Что делал за дверью?

Ответа не последовало. Угрюмые глаза, угрюмое молчание. Андреа дотронулся кулаком до затылка шпиона, тот испуганно вскрикнул.

— Капитан спрашивает тебя. Отвечай капитану, — укоризненно сказал Андреа и снова привел кулак в соприкосновение с затылком бедолаги, на этот раз энергичнее.

Неизвестный заговорил быстро, возбужденно, отчаянно жестикулируя. Андреа вздохнул и остановил словесный поток, прикрыв левой рукой рот задержанному. Мэллори удивленно посмотрел на Андреа.

— По-моему, курд или армянин, капитан. Я не знаю этого языка.

— Я тем более. Говоришь по-английски? — спросил он.

Черные, полные ненависти глаза уставились на Мэллори. Левантинец молчал. Андреа снова ткнул его кулаком в затылок.

— Говоришь по-английски? — настойчиво повторил Мэллори.

— Англиски? Англиски? — Плечи и локти дернулись в традиционном жесте непонимания. — Не ингли.

— Говорит, что не знает английского, — пробормотал Миллер.

— Может, знает, может, нет, — бесстрастно сказал Мэллори. — Он подслушивал, а рисковать мы не имеем права. На карту поставлено слишком много, — глаза его стали суровыми и беспощадными, в голосе зазвучал металл. — Андреа!

— Да, капитан.

— У тебя его нож. Быстро и чисто. Под лопатку.

Стивенс вскрикнул, вскочил на ноги.

— Боже мой, сэр, Боже мой! Что вы…

Он умолк, увидев, как задержанный стремительно бросился в дальний угол, прикрывая согнутой в локте рукой голову. Стивенс медленно перевел взгляд на торжествующего Андреа, заметил понимающие улыбки Брауна и Миллера и почувствовал себя полнейшим дураком. Первым заговорил Миллер:

— Ну-и-ну, ну-и-ну! Понимает английский!

— Скорее всего, — согласился Мэллори. — Никто не станет прижимать ухо к замочной скважине целых десять минут, если не понимает ни слова из разговора. Ну-ка позовите Мэтьюза, Браун. — Через несколько минут в дверях вырос вестовой. — Попросите сюда капитана Бриггса. Да поскорее, пожалуйста.

Солдат стоял в нерешительности.

— Капитан Бриггс спит. Он строго-настрого приказал не будить его.

— Сердце мое обливается кровью при одной мысли, что я вынужден потревожить покой капитана Бриггса. За день он спал больше, чем я за неделю, — Мэллори взглянул на часы, черные брови его сошлись над утомленными карими глазами. — У нас слишком мало времени. Доставьте его сюда немедленно! Понимаете, немедленно.

Мэтьюз козырнул и исчез. Миллер откашлялся и несколько раз прищелкнул языком.

— Все гостиницы на один манер. Сплошная суматоха. Заметьте, однажды я был на конференции в Цинциннати…

Мэллори устало покачал головой.

— Вы просто зациклились на отелях. Это жилье военных, здесь расквартированы офицеры.

Миллер хотел что-то возразить, но передумал. Янки был, безусловно, неплохим знатоком людей. В глубине души Миллер был убежден, что они затеяли безнадежное дело. Важное, безнадежное и, по его мнению, самоубийственное. Но он уже сообразил, почему назначили главным в группе этого бывалого загорелого новозеландца.

Все молчали, пока не появился в распахнувшейся двери капитан Бриггс. Без головного убора, с шелковым шарфом на шее вместо воротничка. Белый шарф четко оттенял красную шею и упитанное лицо. Когда Мэллори впервые разглядел Бриггса у полковника, то отметил: повышенное давление и высокий уровень жизни тыловых крыс. Но оказалось, что чувство негодования может добавить лицу капитана еще несколько глубоких красных тонов.

— Это уже слишком, капитан Мэллори, — раздался гундосый голос. — Я вам не мальчик на побегушках! У меня был напряженный день и…

— Сохраните это для мемуаров и взгляните на того олуха в углу, — оборвал его Мэллори.

Бриггс стал еще багровее, шагнул в комнату, гневно сжимая кулаки, но словно споткнулся — увидел в углу согнутую бесформенную фигурку.

— Бог мой, Николаи!

— Знаете его, — это было утверждение, не вопрос.

— Конечно, знаю, — прорычал Бриггс. — Николаи, бой из прачечной.

— Что ж, в его обязанности входит шнырять ночью по коридорам и подслушивать у двери?

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что сказал, — терпеливо повторил Мэллори. — Он подслушивал.

— Николаи? Я этому не верю!

— Полегче, ты! — рявкнул Миллер. — Сначала подумай, кого называешь лжецом.

Бригсс ошарашенно посмотрел в черный зрачок дула автоматического пистолета, направленного в его сторону, сглотнул слюну и поспешно отвернулся.

— Что из того? Подслушивал! Николаи ни слова не говорит по-английски, — он выдавил улыбку.

— Может быть, и не говорит, — сухо согласился Мэллори. — Но хорошо понимает по-английски. Я не собираюсь всю ночь обсуждать этот вопрос, времени у нас нет. Потрудитесь арестовать этого типа и держать в полной изоляции до конца недели. Шпион это или просто любопытный, но известно ему стало многое. После можете распорядиться им по своему усмотрению. Лично я советовал бы вам убрать его подальше от Кастельроссо.

— Советовали бы? Подумать только! — Бриггс вновь обрел свою обычную наглость. — Кто вы такой, чтобы мне приказывать, капитан Мэллори?! — Он сделал упор на слове «капитан».

— Тогда я прошу вас об одолжении, — устало произнес Мэллори. — Я не могу объяснить, но это очень важно. На карту поставлены тысячи жизней.

— Тысячи жизней? Что за мелодраматическая чепуха! — недобро усмехнулся Бриггс. — Предлагаю сохранить эти слова для мемуаров рыцаря плаща и кинжала, капитан Мэллори.

Мэллори встал, обошел стол и остановился рядом с Бриггсом. Карие глаза его смотрели холодно и спокойно.

— Я слишком устал от споров. Вы сделаете все именно так, как я вам сказал. Иначе я позвоню в штаб флота, свяжусь по радио с Каиром, и тогда, клянусь, на ближайшем корабле вы отправитесь в Англию, на палубе для рядовых.

Лицо Бриггса покрылось белыми пятнами.

— Ну ладно, ладно, к чему эти глупые угрозы? Если вам так уж хочется… — он безуспешно пытался скрыть уязвленное самолюбие. — Мэтьюз, позовите часового.

Торпедный катер несся на северо-запад, то зарываясь носом, то вновь взлетая на волну. Мощные авиационные моторы монотонно тянули вполсилы. В сотый раз за эту ночь Мэллори взглянул на часы.

— Опаздываем? — спросил Стивенс.

Мэллори кивнул.

— Мы должны были сесть на этот катер сразу после посадки «Сандерленда», но там какая-то неисправность и произошла задержка на два часа.

— Держу пари на пять фунтов, что проблемы с двигателем, — проворчал Браун.

— Да, это так. Как догадался? — удивился Мэллори.

— С этими несчастными моторами торпедных катеров всегда случается одно и то же. Они капризны, как голливудские «звезды».

В темной каюте наступила тишина.

— А вдруг мы опоздаем? — заметил Миллер. — Почему бы им не прибавить скорости? Говорили мне, что эти корыта делают от сорока до пятидесяти узлов.

— Вы и так показали себя новичком в море, весь позеленели — бестактно влез в разговор Стивенс. — Наверное, вам никогда не случалось ходить на торпедных катерах в непогоду. Пятьдесят узлов, это в штиль.

Миллер на эту бестактность не ответил, ему хотелось сменить тему:

— Капитан!

— Да, в чем дело? — сонно спросил Мэллори, растянувшийся на узком диване.

— Меня это не касается, начальник, но исполнили бы вы угрозу в адрес капитана Бриггса?

Мэллори рассмеялся.

— Это действительно вас не касается, но, признаться, я бы угрозу не выполнил, просто не смог бы. Не такая у меня власть, чтобы я… потом, я вовсе не уверен, что между Кастельроссо и Каиром есть радиосвязь.

— Ага. Так я и думал, — капрал Миллер почесал щетинистый подбородок. — А если бы он сообразил, что вы блефуете, капитан? Что тогда?

— Застрелил Николаи, — спокойно ответил Мэллори. — Иного выхода не оставалось бы.

— Так я и подумал. Сейчас я начинаю верить, что операция имеет шанс не сорваться. Но лучше было его все-таки пристрелить, а заодно и этого крохобора капитана. Что-то мне не понравилось выражение лица этого Бриггса, когда он входил в комнату. Не то гнусное, не то.. он просто готов был растерзать вас. Вы же растоптали его, а для таких показушников, как он, на свете нет ничего оскорбительнее.

Мэллори не ответил. Он крепко спал. В бездонную глубь его сна не мог прорваться даже надсадный рев моторов, набравших полную мощность, когда торпедный катер вошел в тишь Родосского пролива.

ГЛАВА 3

Понедельник.

07.00—17.00

Они стояли на ветхом пирсе.

— Вы меня ставите в неловкое положение, уважаемый. Клиенты компании «Ратлидж» всегда получали самое лучшее, — офицер шлепнул хлыстом с ручкой из слоновой кости по чистейшей штанине и презрительно указал сияющим носком башмака на широкий двухмачтовый старый каик, пришвартованный кормой к полуразрушенному причалу.

Мэллори скрыл улыбку. Майор Ратлидж с аккуратно подстриженными усами, в ослепительной форме, сшитой на заказ, разительно выделялся на фоне диких лесистых утесов, укрывших бухту. Небрежная самоуверенность и величественное безразличие майора заставляли думать, что бухта неуместна рядом с ним.

— Действительно, каик знал лучшие времена, — согласился Мэллори. — И все же именно он нам нужен, сэр.

— Этого я решительно не могу понять, — майор раздраженно сбил пролетавшую муху. — Чего я только не доставал для ребят за последние восемь-девять месяцев: каики, продукты, яхты, рыбачьи лодки — все. Но еще никто не просил у меня самую ветхую и старую посудину, какую только можно отыскать. Поверьте, не так-то это просто сделать, — лицо его приняло страдальческое выражение. — Ребята знают, что таким хламом я обычно не занимаюсь.

— Какие ребята? — полюбопытствовал Мэллори.

— А там, на островах, — Ратлидж лениво указал на северо-запад.

— Но ведь острова заняты немцами…

— Этот тоже. Но надо же где-то иметь базу, верно? — терпеливо объяснил Ратлидж. Вдруг лицо его просветлело.

— Послушайте, старина, я знаю, что вам подойдет. Каир настаивает, чтобы я достал вам посудину, которая не привлекала бы внимания и не подвергалась досмотру. Что вы скажете о быстроходном немецком катере? В отличном состоянии. Побывал в руках только одного владельца, аккуратного человека. В Англии я получил бы за нее десять тысяч.

Через сутки будет у вас. Один мой приятель в Бодраме…

— Бодрам? — переспросил Мэллори. — Бодрам? Но… но это же в Турции?

— В Турции? А ведь верно, так оно и есть, — согласился Ратлидж. — Однако, сами понимаете, товар откуда-то надо получать, — добавил он словно в оправдание.

— Спасибо, — улыбнулся Мэллори. — Нам нужен именно этот каик, мы не можем ждать.

— Пеняйте на себя. — Ратлидж поднял руки в знак того, что сдается. — Два моих парня погрузят ваше снаряжение.

— Лучше мы это сделаем сами, сэр. Видите ли, у нас особый груз.

— Как хотите, — согласился майор. — Меня здесь зовут «Ратлидж Не Задающий Вопросов». Скоро выходите в море?

Мэллори взглянул на часы.

— Через полчаса, сэр.

— Что, если я предложу вам кофе и яичницу с беконом? Будут поданы через десять минут

— Большое спасибо, с удовольствием, — улыбнулся

Мэллори, повернулся и медленно пошел с причала, с наслаждением вдыхая пахнущий травами, ударяющий в голову воздух Эгейского рассвета. Солоноватый привкус моря, одуряюще сладкий аромат жимолости, резкий запах мяты — все смешалось в тонкий пьянящий букет, неуловимый и незабываемый. До самых пастбищ простирались ярко-зеленые крутые склоны, заросшие соснами, орешником и дубняком. Благоухающий бриз доносил оттуда приглушенный мелодичный звон колокольчиков — неотвязную грустную музыку, ностальгический символ безмятежного спокойствия, которое давно покинуло эгейские берега.

Мэллори невольно покачал головой и ускорил шаг. Его товарищи сидели на том же месте, где незадолго до рассвета их высадил торпедный катер. Миллер растянулся во весь рост на земле, закрывшись шляпой от низких золотистых лучей восходящего солнца.

— Через полчаса отбываем. Завтрак принесут через десять минут. Давайте грузить снаряжение. — Мэллори повернулся к Брауну. — Хотите осмотреть двигатель?

Браун со вздохом поднялся на ноги и без всякого энтузиазма взглянул на потрепанный, облезлый каик.

— Надо бы, сэр. Если и двигатель такой же, как эта посудина… — он сокрушенно покачал головой и проворно спрыгнул на палубу каика.

Андреа и Мэллори последовали за ним. Оставшиеся передали им с причала груз. Сначала мешок со старой одеждой, потом еду, газовую плитку и топливо. Затем все, что требуется для подъема: тяжелые альпинистские ботинки, молотки, скальные крюки, ледорубы, мотки веревок на проволочной основе. После этого осторожно подали радиопередатчик, наконец, взрывную машинку со старомодной заводной ручкой. Вслед за тем два шмайсера, два брена, маузер и кольт. Потом последовал чемодан тщательно подобранной мелочи: карманные фонарики, зеркала, два комплекта документов, бутылки вина — холь, мозель, узо, ретсимо. С большой осторожностью разместили возле передней мачты два деревянных ящика. Один — среднего размера, зеленый, обитый медью. Другой — маленький и черный. В зеленом была мощная взрывчатка ТНТ, аммонал, несколько стандартных брусков динамита. Там же упакованы гранаты и запалы к ним, прорезиненные шланги. В уголок поместили сумку с железными опилками, толченым стеклом и залитую сургучом бутылку с калием.

Все это взяли в расчете на то, что Дасти Миллеру подвернется случай проявить свои редкие таланты взрывника. В черном ящике хранились только детонаторы, электрические и ударные — с гремучей ртутью, столь чуткие, что срабатывали, если на них роняли даже птичье перо.

Едва разместили последний ящик, как из люка машинного отделения показалась голова Кейси Брауна. Он медленно осмотрел грот-мачту, медленно перевел взгляд на фок-мачту и с тем же бесстрастным выражением взглянул на Мэллори.

— У нас есть паруса для этих штук, сэр?

— Думаю, что есть. А в чем дело?

— Дело в том, что только Богу известно, как скоро они нам понадобятся, — с горечью ответил Браун. — Машинное отделение — свалка старой рухляди. А самый ржавый, самый большой кусок железа — соединен с гребным валом. Старый двухцилиндровый «кельвин», мой одногодок. Сделан лет тридцать назад. — Браун огорченно покачал головой. — Он гниет здесь годами, сэр. Весь развалился. Отдельные части и запасные детали валяются на полу. Свалки в Гарелохе просто дворцы в сравнении с этим машинным отделением.

— Майор Ратлидж говорил, что еще вчера каик был на ходу, — мягко сказал Мэллори. — Пошли на берег, будем завтракать. Напомните мне, что нужно захватить несколько тяжелых камней.

— Камней?! — испуганно глянул на него Миллер. — Тащить камни на эту посудину?

Мэллори с улыбкой кивнул.

— Да ведь эта проклятая лодка и без того идет ко дну! — зашумел Миллер. — Зачем нам камни?

— Скоро увидите.

Через три часа Миллер увидел это, когда скатал свою голубую форму в тугой узел и опустил за борт: подвешенный к узлу камень увлек его на дно. Упорно пыхтевший каик двигался на север по лазурному, гладкому от безветрия морю в миле от турецкого берега.

Миллер мрачно разглядывал себя в зеркальце. Одет он был во все черное, исключая темно-фиолетовый кушак вокруг тонкой талии и причудливо вышитый жилет, выжженный солнцем. Черные шнурованные сандалии, черные шаровары, черные рубашка и пиджак. Даже его песочного цвета волосы были покрашены в черный цвет.

— Слава Богу, что меня земляки не видят, — с чувством сказал он, критически осматривая остальных, одетых с незначительными изменениями точно так же. — Ну и ну. Может, я и не так уж страшен? Послушайте, начальник, к чему все эти переодевания?

Мэллори ответил, опустив узел с формой и камнем за борт:

— Говорят, вы дважды побывали в немецком тылу. Один раз под видом крестьянина, а другой — под видом механика. — А теперь вы выглядите, как хорошо одетый наваронец.

— Я о другом. Зачем нам было дважды переодеваться: в самолете и сейчас?

— А, вот вы о чем! Армейское хаки и белая флотская форма в Александрии, голубая форма в Кастельроссо и на острове майора Ратлиджа, а сейчас одежда греческих крестьян? Везде могли быть осведомители. Заметали следы, капрал.

Миллер понимающе кивнул, посмотрел на мешок из-под одежды, сосредоточенно поморщился, наклонился и вытащил оттуда белый балахон.

— А это будем носить на местных кладбищах? — мрачно пошутил он. — Переоденемся в привидений?

— Снежные халаты, — кратко пояснил Мэллори.

— Что?!

— Снежные. Снег. Белый такой. На Навароне есть довольно высокие горы. Вдруг придется в них скрываться. Для этого и халаты.

Миллер был потрясен. Ни слова не говоря, растянулся он на палубе, положил руки за голову и закрыл глаза.

Мэллори ухмыльнулся Андреа:

— Парень хочет всласть понежиться на солнце перед покорением арктических пустынь. Неплохая идея. Может быть, и тебе соснуть? Я постою на вахте.

Уже пять часов каик шел вдоль турецкого берега. Разморенный теплым ноябрьским солнцем, Мэллори приткнулся к фальшборту, глаза его внимательно следили за небом и горизонтом. Андреа и Миллер спали. Кейси Брауна нельзя было выманить из машинного отделения. Иногда он поднимался на палубу глотнуть свежего воздуха, но время между его появлениями все увеличивалось: старый «кельвин» требовал внимания. Браун регулировал неустойчивый уровень смазки, подачу воздуха. Болела голова, клонило в сон — узкий люк едва пропускал воздух. В рулевой рубке лейтенант Стивенс следил за медленно проплывающим турецким берегом. Как и Мэллори, он не сводил глаз с моря. Но не обшаривал его тщательно, квадрат за квадратом, а переводил взгляд с берега на карту, с карты на видневшиеся впереди острова, с островов на старый спиртовой компас, едва заметно подрагивающий на позеленевшем кардановом подвесе, с компаса — снова на берег. Иногда он поглядывал на небо или окидывал развернувшуюся на сто восемьдесят градусов панораму горизонта. Только на засиженный мухами осколок зеркала он старался не глядеть. Болели плечи, хотя его дважды сменяли у руля. Худые загорелые руки одеревенели на потрескавшихся ручках штурвала. Он пытался расслабиться, сбросить напряжение, сводившее судорогами мускулы рук, но мышцы вопреки его воле вновь напряженно сжимались.

Во рту пересохло, губы запеклись. Не помогала и теплая вода, к которой он прикладывался: кувшин был накален солнцем. Противно ныло под ложечкой, левую ногу сводило судорогой. Лейтенантом Энди Стивенсом владел страх. Нет, не потому, что он никогда не нюхал пороху. С тех пор как он помнит себя, он боялся всегда. И сейчас он мог бы припомнить все мелкие страхи, начиная с приготовительной школы. Тогда его столкнул в бассейн отец, сэр Седрик Стивенс, знаменитый исследователь и альпинист.

Отец утверждал, что только так можно научить сына плавать. Он вспомнил, как отчаянно сопротивлялся, сколько воды наглотался с перепугу. Он вспомнил, как до слез хохотали над ним отец и два старших брата, огромные и веселые. Едва он вылезал из воды, они снова толкали его в бассейн.

Отец и братья поклонялись физической силе. Они и представить себе не могли, что кто-то не получает удовольствия от прыжка в воду с пятиметрового трамплина или от бешеной скачки через немыслимые препятствия. Им ничего не стоило взобраться на головокружительный утес или отправиться на утлой лодчонке под парусом в бурное открытое море. И его они заставляли проделывать все эти штуки.

Энди был впечатлительным мальчиком, опасался насмешек. К чувству физического страха у него часто примешивалось чувство боязни неудачи. В конце концов он стал бояться самого страха. Чтобы преодолеть этот страх из-за страха, Энди стал альпинистом. И довольно искусным.

Отец и братья прекратили насмешки. Но Энди не избавился от страха, а только научился скрывать его. Он всегда шел навстречу страху, всегда боролся с ним, всегда стремился преодолеть его. Вот и сейчас все его силы были направлены на эту борьбу. Больше всего Энди боялся, что страх его будет замечен.

Поразительная, невероятная голубизна Эгейского моря, мягкие, смутные силуэты анатолийских вершин на фоне чисто вымытого ультрамарина неба навевали спокойствие. Захватывающее разнообразие оттенков залитых солнцем, лениво проплывающих мимо островов, искрящаяся пучками лучей радужная рябь воды и освежающий, мягкий, пахучий юго-восточный бриз несли тепло, томительную сонливость. Нескончаемое тарахтение старого «кельвина» и безмятежное спокойствие палубы напоминали только о мире. Невероятно, чтобы это могло пробудить страх. Война казалась такой далекой. Но в итоге война была рядом. Она постоянно напоминала о себе.

Дважды над каиком пролетал немецкий гидроплан-разведчик. Потом два самолета снизились над ними и, удовлетворенные мирным видом суденышка, вновь взмыли вверх. Базировались они, по-видимому, на Родосе. Хотя самолеты были итальянскими, но пилотировались наверняка немцами, согнавшими своих недавних союзников в концлагеря после капитуляции Италии. Утром они проплыли в полумиле от крупной шхуны с фашистским флагом. В полдень с оглушительным ревом пронесся мимо каика быстроходный немецкий катер, так близко, что каик закачало на волне и о едва не перевернулся. Мэллори и Андреа, потрясая кулаками, громко проклинали гогочущих матросов. Но никаких попыток задержать каик не было: англичане и немцы старались не нарушать без надобности нейтралитет турецких территориальных вод, и боевые действия между воюющими сторонами там практически не велись. И все же эти непрестанные появления вражеских судов и самолетов постоянно напоминали о войне.

Медленно двигались стрелки часов, приближая их с каждой минутой к отвесной скале, которую еще предстояло преодолеть. В пятидесяти милях по курсу виднелись зубчатые вершины острова Наварон, безлюдные, далекие, высящиеся мрачными громадами на фоне ярко-голубого неба.

В половине третьего неожиданно отказал двигатель. Монотонное тарахтение сменилось гнетущей тишиной. Мэллори бросился к люку.

— Что случилось, Браун? — тревожно крикнул он. — Сломался двигатель?

— Не совсем так, сэр. — Браун все еще возился с двигателем, и голос его звучал глухо. — Я его просто выключил, — он выпрямился, неуклюже вылез из люка, сел на палубу, жадно хватая ртом свежий воздух. Несмотря на загар, лицо его было бледно.

Мэллори внимательно посмотрел на него.

— У тебя такой вид, будто кто-то напугал тебя до смерти.

— За последние два-три часа меня медленно отравляла и, наконец, практически совсем отравила эта проклятая душегубка, я только сейчас понял в чем тут дело. — Браун провел рукой по глазам. — Затылок прямо разламывает, сэр. Угарный газ не очень приятная штука. — Он указал на двигатель. — Видите ту вертикальную трубку с шаром наверху, это водоохладитель? Трубка тоньше бумаги. Понемногу она пропускала и раньше, а сейчас лопнула. Искры, дым, пламя сантиметров пятнадцать. Пришлось двигатель вырубить, сэр.

— Исправить это можно?

— Трудный вопрос, сэр. Вообще-то нужна сварка или пайка. Ни того ни другого нет, но среди всякого барахла, я приметил запасную деталь. Дьявольски ржавая и такая же ненадежная, как и первая. Можно попробовать заменить, сэр.

— Я помогу ему, — вызвался Миллер.

— Благодарю, капрал. Сколько это отнимет времени, Браун?

— Часа два, а может, все четыре. Гайки и болты заржавели, придется срубить или отпиливать их и искать другие.

Мэллори оглянулся на Стивенса. Тот, покинув рулевую рубку, стоял у ящика с парусами и вопросительно смотрел на Мэллори.

Мэллори кивнул:

— Правильно понимаешь. Вытаскивай их и поднимай. Ремонт двигателя займет часа четыре. Мы с Андреа сделаем все, что в наших силах, чтобы тебе помочь. Но учти, что и я, и Андреа сугубо сухопутный народ.

Через два часа они уже порядочно отошли от территориальных вод Турции. Поскольку, теплый до этого ветер сменился на, обещающий грозу восточный, а с теми парусами, которые им удалось поставить, идти против ветра они не могли.

Двигатель молчал. Каик приближался к большому острову на западе в восьми милях. Мэллори решил подойти к берегу. Там их труднее будет заметить, чем в открытом море. Он взглянул на часы и перевел огорченный взгляд на удаляющееся безопасное турецкое побережье. Потом напряженно вгляделся в темную полосу моря, суши и неба на востоке.

— Андреа, ты видишь?!

— Да, капитан. — Андреа мгновенно вырос рядом. — Катер. В трех милях. Идет прямо на нас, — добавил он тихо.

— Да, идет на нас, — неохотно согласился Мэллори.

Все собрались вместе. Мэллори не терял времени даром:

— Если я не ошибаюсь, это тот самый катер, который нам встретился утром. Они деликатничать не будут, обыск устроят тщательный. Вооружены до зубов и ищут приключений. Полумерами явно не ограничатся. На этот счет нам не следует обольщаться. Давайте внесем ясность в этот вопрос. Либо они пойдут ко дну, либо мы. С нашим грузом на борту обыск мы не должны допустить ни в коем случае. — Он в двух словах сообщил свой план.

Стивенс вдруг почувствовал, как заныло под ложечкой и кровь отхлынула от лица. Он был рад только тому, что никто не заметил его дрожащих коленок. Голос его тоже дрогнул:

— Но, сэр… сэр…

Мэллори увидел бледное лицо, бескровные ногти, впившиеся в подоконник рубки.

— Вы, вы не сделаете этого, сэр! — голос Энди прерывался от волнения. С минуту он беззвучно шевелил губами, наконец у него вырвалось: — Это убийство, сэр. Просто убийство.

— Заткнись, щенок! — рявкнул Миллер.

— Перестаньте, — остановил Мэллори американца, внимательно посмотрел на него и перевел взгляд на Стивенса. Глаза его были холодны. — Лейтенант, основным законом войны является стремление поставить противника в наиболее невыгодные условия и не оставлять ему шансов на успех. Либо они погибнут, либо мы — и тысяча человек на Керосе. На твоей совести не должна быть гибель парней на Керосе. Все очень просто, лейтенант.

Стивенс чувствовал, что все смотрят на него. В этот момент он ненавидел Мэллори, готов был убить его. Но вдруг он понял, что ненавидит его лишь за неумолимую логику сказанных слов. Мэллори, идол каждого начинающего альпиниста, лучший скалолаз довоенной Британии, чьи фантастические восхождения давали пищу для сенсационных газетных заголовков. Мэллори, дважды потерпевший неудачу в попытках уничтожить Роммеля[46] в его штабе в африканской пустыне. Мэллори, трижды отказавшийся от повышения по службе, чтобы не бросать своих парней, вместе с которыми он сражался на Крите. Обо всем подумал Стивенс в одно мгновение. Он медленно поднял взгляд на худощавое загорелое лицо, резко очерченный, словно высеченный из камня изгиб рта, на густые черные брови над карими глазами, в которых были холодность, но было и сочувствие.

Ему стало ясно, что капитан Мэллори находится по другую сторону его оценок и суждений.

— Как говорит капрал Миллер, я высказался не в свой черед. — Он натянуто улыбнулся, взглянул на стремительно мчавшийся к ним сторожевой катер, снова почувствовал слабость в коленях, но голос его звучал теперь потверже: — Я не подведу вас, сэр.

— Я в этом никогда не сомневался, — улыбнулся Мэллори и посмотрел на Миллера и Брауна. — Приготовьте все незаметно. Они смотрят на нас в бинокли. — Он повернулся и прошел вперед.

Андреа двинулся за ним.

— Слишком ты строго обошелся с пареньком, — Андреа сказал это без упрека и осуждения, просто отмечая факт.

— Знаю. Я не хотел. — Мэллори пожал плечами. — Но это было необходимо.

— Пожалуй, ты прав, — промолвил Андреа. — Да, это было необходимо. Ты думаешь, они пустят пушки в дело, чтобы нас остановить?

— Вряд ли, разве что предупреждающий выстрел у нас перед носом. Обычно они не действуют так, как капитан Тич.[47]

Андреа нахмурил брови:

— «Капитан Тич?»

— Не бери в голову. — Мэллори улыбнулся. — Пора по местам. Начинаю я, — сухо закончил он.

Тяжелое пыхтение двигателя перешло в мягкий рокот, исчезли носовые буруны, и немецкий катер заскользил в полутора метрах метрах от каика. Мэллори сидел на ящике для рыбы, стоящем на самом носу каика, и старательно пришивал пуговицу к старому пиджаку. Он отлично видел шестерых немецких моряков. Один из них, сгорбившись, сидел за пулеметом «шпандау», установленном на треноге рядом с сорока миллиметровой скорострельной пушкой. Трое стояли на палубе с о «Шмайсерами» наперевес. В дверях рубки маячил командир катера — угрюмый молодой лейтенант с Железным крестом на кителе. Из люка машинного отделения выглядывала еще одна любопытная физиономия. Мэллори не видел корму катера: ее скрывал хлопавший на порывистом ветру парус. Но поскольку пулеметчик, беспрестанно ворочавший дулом «шпандау», держал на прицеле только носовую часть каика, естественно было предположить, что на корме катера имеется еще один пулемет.

Лейтенант с суровым лицом поднес сложенные рупором ладони ко рту.

«Достойный выкормыш гитлерюгенда», — подумал Мэллори.

— Спустить паруса!

Мэллори окаменел. Игла безжалостно впилась ему в ладонь, но он не заметил этого. Лейтенант отдал команду по-английски!

«Стивенс слишком молод, слишком неопытен, — с отчаянием думал Мэллори. — Он клюнет на эту удочку, не может не клюнуть.»

Но Стивенс не купился. Он приоткрыл дверь рубки, высунулся, приложил ладонь к уху и бессмысленно уставился в небо. Он даже открыл рот от удивления, отлично разыграв придурка, не понимающего команды. Мэллори готов был расцеловать его. Не только повадками, но и одеждой, и черной крашеной шевелюрой Энди походил сейчас на заурядного греческого рыбака, недоверчивого и нелюдимого.

— Чего-о? — крикнул он.

— Спустить паруса! Мы сейчас сойдем к вам на борт, — и опять по-английски.

«Упорный, мерзавец», — подумал Мэллори уже спокойнее.

Стивенс все так же бессмысленно глядел на немца, потом недоуменно уставился на Андреа и Мэллори. Те не менее убедительно изобразили на лицах удивление. Стивенс отчаянно пожал плечами.

— Виноват, не понимаю по-немецки! — крикнул он. — А по-нашему вы не умеете? — бегло сказал он на безукоризненном греческом разговорном языке. Правда, это был язык Аттики, а не жителей Архипелага, но Мэллори не сомневался, что лейтенант не уловит разницы.

— Немедленно остановить лодку. Мы сойдем к вам на борт.

— Остановить лодку! А кто ты такой, чтобы из-за тебя останавливать лодку! Ты, ты, ты!.. — Возмущение было таким неподдельным, поток ругательств и проклятий столь натуральным, что лейтенант на минуту опешил.

— Даю десять секунд, — прервал ругань лейтенант. Он уже взял себя в руки, держался холодно и официально. — Потом откроем огонь.

Стивенс всем видом изобразил покорность и повернулся к Андреа и Мэллори.

— Наши повелители сказали свое последнее слово. Убирай паруса! — бросил он.

Те быстро и проворно спустили паруса. Мэллори потянул на себя кливер, собрал его и молча присел на корточки рядом с ящиком для рыбы. Он знал, что его изучают по крайней мере дюжина злых глаз. Парус прикрывал его колени и старый пиджак. Со сложенными на коленях руками он всем видом изображал уныние. Со свистом упал на палубу второй парус. Андреа ступил на него, сделал пару неуверенных шагов к корме, но остановился, опустив тяжелые руки. Мотор дизеля зарокотал еще глуше, повернулся штурвал, и массивный немецкий катер чиркнул о борт каика. Трое немцев со шмайсерами наперевес быстро, но так, чтобы не попасть в сектор обстрела своих пулеметов (второй уже можно было видеть), прыгнули на палубу каика. Один из трех тут же бросился вперед, к фок-мачте, и встал там, держа всю команду под прицелом. Всех, кроме Мэллори, которого держал на мушке пулеметчик, расположившийся на носу катера. Мэллори отметил безупречную согласованность военной машины. Он поднял голову, осматриваясь с чисто крестьянским безразличием. Кейси Браун сидел на корточках возле машинного отделения, возясь с массивной деталью, лежащей на палубе.

Дасти Миллер примостился в двух шагах от него и с подчеркнутым трудолюбием вырезал что-то из небольшой жестяной коробки, по-видимому, латку к мотору. Ножницы Дасти держал в левой руке, хотя Мэллори было отлично известно, что он не левша. Ни Стивенс, ни Андреа не шевелились.

Автоматчик у мачты уставился на них. Двое других медленно шли к машинному отделению. Немцы держали себя свободно, как хозяева положения, которым и в голову не приходит, что возможны какие-то осложнения. Они как раз проходили мимо Андреа. Спокойно, точно и аккуратно Мэллори через пиджак выстрелил в пулеметчика, повернул свой брен, и, прошитый очередью, рухнул часовой у мачты. Он еще не упал на палубу, а в руке Кейси Брауна мелькнул пистолет Миллера с глушителем, который лежал за деталью, с которой Кейси возился. Браун трижды выстрелил, и второй пулеметчик сник за турелью, мертвые пальцы судорожно сжали рукоять пулемета, и «шпандау», уткнувшись стволом в голубое небо, стал стрелять в него без остановки. Миллер надрезал трехсекундный химический взрыватель и бросил жестяную коробку в люк машинного отделения немцев. Стивенс метнул связку гранат в рубку, Андреа с быстротой и меткостью нападающей кобры обхватил огромными ручищами головы двоих, проходивших мимо со шмайсерами, и с силой столкнул их лбами. Все произошло мгновенно. Все пятеро «греков» бросились ничком на палубу. Немецкий катер скрылся в клубах дыма, языках пламени и рое обломков.

Эхо взрыва умолкло, остался лишь звук продолжавшего стрельбу «шпандау». Затем ленту его заело. Оглушенный двумя взрывами, Meллори, пошатываясь, поднялся на ноги. Изумился. Он не предполагал, что может сделать взрыв связки гранат и двух кубиков тола. Самодельная бомба Миллера разворотила днище машинного отделения. Внутри тонущего катера глухо рванули бензобаки. Обломки катера пылали. Мэллори стало не по себе: прямой столб черного дыма — отличный ориентир для немецкого самолета-разведчика. Мэллори успел увидеть развороченную рубку и труп лейтенанта, насаженного на искореженный штурвал: жалкое подобие того, кто несколько секунд назад отдавал приказы наглым голосом. Резкий звук рвоты, сильный и судорожный, донесся из рулевой рубки каика и Мэллори понял, что Стивенс тоже увидел эту безобразную пародию на человека.

Катер чудом держался на ровном киле, вот уже вода подходит к планширю, затем она хлынула на палубу, заливая пламя и катер скрылся в воде. Радужные пятна заколыхались, разошлись кругами. Только щепки да каска плавали среди пятен нефти. Эгейское море опять стало мирным и безмятежным.

Мэллори оглядел каик и своих товарищей. Браун и Миллер наблюдали за тонущими обломками. Стивенс, целый и невредимый, стоял у двери в рубку. Лицо было мертвенно-белым, но на протяжении короткой схватки он был на высоте. У Андреа рассечена щека. Грек стоял над телами двух автоматчиков. Лицо его ничего не выражало.

Мэллори долго смотрел на Андреа, словно восстанавливал подробности случившегося.

— Мертвы?

Андреа кивнул:

— Слишком сильно я их ударил.

Мэллори отвернулся. Из всех людей, встречавшихся ему, никто не мог сравниться с Андреа в ярости к врагам. Он убивал фашистов как собак, убивал безжалостно, умело и беспощадно. И хотя он не считал себя вправе отнимать человеческую жизнь, никогда не дрогнула его рука. Он, любивший ближних своих больше всего на свете, не оправдывал убийства, как это пытаются делать фашисты, прикрываясь национализмом. Он убивал фашистов, чтобы дать возможность жить другим, лучшим людям.

— Кто еще ранен? — с наигранной бодростью спросил Мэллори. — Никто? Ну и отлично. Давайте-ка сматывать удочки. Чем быстрее, тем лучше, — он взглянул на часы. — Почти четыре. Пора связаться с Каиром. Оставьте на минуту свой металлолом, Кейси. Попытайтесь поймать Каир. — Посмотрел на небо на востоке, предвещающее ненастье. Покачал головой. — Не мешало бы узнать прогноз погоды.

Прием был скверным. Крошечный динамик хрипел как придушенный, но сквозь помехи раздалось:

— Ревень вызывает Пастернак. — Это были позывные Каира, их повторили дважды. Браун отстучал ответ. Снова раздался глухой голос: — Ревень вызывает Пастернак. Пастернак, я Ревень. Икс минус один. Подтвердите. Икс минус один.

Мэллори с шумом втянул воздух. Сообщение означало, что атака немцев на Керос произойдет на день раньше. Не в субботу, а в пятницу. Ровно через три дня.

— Подтвердите. «Икс минус один» понят, — спокойно сказал Мэллори.

— …Восточная Англия. Сводка погоды, — продолжал безразличный монотонный голос. — Вечером возможны грозы с сильными ливнями Похолодание в ближайшие четыре часа. Ветер восточный. Сила ветра шесть-семь баллов. К утру ослабнет до умеренного.

Мэллори повернулся и пошел на корму. Ну и положеньице! Осталось всего три дня. Мотор никудышный. Надвигается шторм. Он с надеждой вспомнил, что командир эскадрильи Торренс был невысокого мнения о работе метеослужбы. Но радужным надеждам предаваться было трудно. Громадные грозовые тучи наползали прямо на них.

ГЛАВА 4

Понедельник. Вечер.

17.00—23.30

На западе у горизонта утопал в море огненно-рыжий диск солнца. Темнела вода бухты. Присутствие светила ощущалось только по светящейся завесе ласкового легкого дождя. Золотистые лучи освещали древнюю сторожевую башню на вершине утеса, взметнувшегося метров на тридцать над устьем реки. Они переливались на полированных плитах прекрасного белого мрамора, сверкали на блестящей поверхности стволов пулеметов, которые выглядывали из узких амбразур массивных стен; лучи эти освещали извивающийся паук свастики на флаге, укрепленном над окном. Полуразрушенный замок и теперь представлял мощную и неприступную позицию, контролирующую реку, морское побережье и пришвартовавшийся каик. Медленно, как бы нехотя, Мэллори повернулся и мрачно сказал Андреа и Стивенсу, силуэты которых едва различались в полумраке рубки:

— Восхитительно! Просто гениально. Талантливый командир Мэллори не мог придумать ничего лучшего. На сто миль в округе это наверняка единственная бухта с немецким дозором. Нужно обшарить не меньше сотни островов, чтобы наткнуться на него. Теперь мне остается только пойти и уничтожить немцев. Давайте-ка еще раз взглянем на карту, Стивенс.

Стивенс передал Мэллори карту. Тот, накрывшись брезентом и включив фонарик, стал ее изучать. Стивенс прислонился спиной к переборке и глубоко затянулся сигаретой. Вкус затяжки показался ему отвратительным, а вид Андреа вызывал у него чувство неприязни (ведь именно он заметил немецкий пост) — это болезненное ощущение страха вновь заползало в него. «У них наверняка пушки наверху, — тупо думал Стивенс. — Без пушек бухту не удержать.». Он потер рукой бедро повыше колена, но противную дрожь унять не удалось — страх был сильнее его. Стивенс благословил милосердную темноту крошечного помещения, но когда он заговорил голос его звучал твердо:

— Вы зря ругаете себя, сэр. Это единственная удобная стоянка. В такую бурю мы не смогли бы нигде подойти к берегу.

— Точно. Истинная правда. — Мэллори свернул карту. — Больше укрыться было негде. Самая удобная бухта, в которой можно переждать шторм, и немцы усвоили этот неоспоримый факт раньше нас. Именно поэтому я должен был предположить, что они обязательно поставят дозор. Но, как говорится, снявши голову, по волосам не плачут. — Он повысил голос. — Шеф!

— Хелло! — глухо донеслось из машинного отделения.

— Как там дела, Браун?

— Дела идут, сэр. Почти собрал.

Мэллори облегченно кивнул:

— Сколько еще возиться? Час?

— Около этого, сэр.

Мэллори опять взглянул на Стивенса и Андреа. — Ну, вроде бы все складывается не плохо. Через час отчаливаем. Будет уже достаточно темно, чтобы наши друзья наверху не могли вести по нам прицельный огонь, но еще достаточно светло, чтобы пройти по этому извилистому проходу между рифов.

— Вы полагаете, сэр, что они попытаются нас задержать? — Голос Стивенса звучал слишком ненатурально. И он боялся, что Мэллори заметил это.

— Не думаю, что они выстроятся вдоль берега и помашут вслед, пожелав счастливого пути. — Сухо заметил Мэллори. — Как вы полагаете, Андреа, сколько их там?

— Я видел двоих, — задумчиво ответил Андреа. — Их трое или четверо, капитан. Маленький пост. Вряд ли их там больше.

— Пожалуй, вы правы, — согласился Мэллори. — Основной гарнизон находится в деревне, в семи милях отсюда, судя по карте. И не похоже… — он осекся и напряженно прислушался, ругая себя за то, что не поставил дозорного. На Крите такая халатность стоила бы ему жизни. Мэллори выбрался на палубу. Оружия он не взял, а прихватил полбутылки мозельского. Старательно изображая пьяного, Мэллори проковылял по палубе и чуть не свалился за борт. На берегу, в десяти метрах от него, стоял немецкий автоматчик. Мэллори нагло уставился на него, и, прежде чем снизойти до разговора, встряхнул бутылку и приложился к горлышку.

Худое загорелое лицо немца исказила гримаса гнева.

Мэллори не обратил на это внимания. Небрежно обтер губы рукавом черной куртки и сверху вниз вызывающе посмотрел на солдата.

— Ну, какого черта тебе нужно? — нахально и неторопливо спросил он, как истинный островитянин.

Мэллори увидел побелевшие суставы пальцев на стволе автомата. Мелькнула мысль: не переборщил ли он? За себя он не беспокоился, — в машинном отделении затихли, а рука Дасти Миллера никогда не оказывалась слишком далеко от автоматического пистолета с глушителем, — но ему не хотелось осложнений. По крайней мере сейчас, находясь под прицелом двух «шпандау» на сторожевой башне.

Солдат едва сдержал себя. Требовалась наблюдательность Мэллори, чтобы заметить следы колебания и растерянности. Греки, даже полупьяные, никогда не разговаривали с оккупантами в таком тоне, если не чувствовали своего превосходства в силе. Мэллори и рассчитывал воспользоваться этим.

— Что за судно? Куда направляетесь? — солдат говорил по-гречески медленно, с паузами, но вполне сносно.

Мэллори опять приложился к бутылке, сладостно причмокивая губами, сделал глоток-другой и, оторвавшись от горлышка, любовно посмотрел на нее.

— Очень мне нравится в немцах умение делать прекрасное вино, — громко сказал он. — Спорю, что вам нельзя попробовать его! Угадал? А пойло, которое делают на материке, начинено смолою так, что его можно употреблять только вместо горючего для фонарей. — Он умолк на минуту. — Конечно, если вы знаете честных людей на островах, они достанут вам немного узо[48], но мало кто из наших может делать вина лучше мозеля или рейнвейна.

Солдат поморщился. Как большинство военных, он презирал предателей, даже если они были на их стороне. Правда, в Греции предателей оказалось не так уж много.

— Я спрашиваю, что за судно и куда идет? — холодно повторил он.

— Каик «Агион». Идем на Самос, — гордо ответил Мэллори и добавил значительно: — По приказанию.

— Чей приказ? — спросил солдат.

— Господина коменданта Вати, генерала Крейбеля, — почтительно сказал Мэллори. — Вы, конечно, слышали о герре генерале, правда? — Мэллори знал, это подействует: о командующем десантными войсками генерале Крейбеле, поклоннике железной дисциплины, знали далеко за пределами островов. Мэллори мог поклясться, что лицо солдата побледнело, но тот не успокоился.

— Бумаги есть? Рекомендательные письма?

Мэллори устало вздохнул и повернулся к рубке.

— Андреа! — позвал он.

— Чего надо? — Массивная фигура грека показалась в проеме. Он слышал разговор и продолжал игру Мэллори: открытая бутылка вина почти скрывалась в его лапище. Он подошел поближе и сказал недовольно: — Не видишь, я занят. — Потом оглядел солдата и так же недовольно спросил: — Чего ему?

— Наши пропуска и рекомендательные письма герра генерала. Они внизу в каюте.

Андреа с ворчанием спустился вниз. На берег перебросили канат, подтянули корму и передали солдату бумаги. Они были сделаны отлично. Вплоть до фотостатического факсимиле генерала Крейбеля ничто не могло вызвать ни малейшего подозрения в их оформлении. Солдат вернул бумаги с невнятными словами удовлетворения.

Только сейчас Мэллори разглядел, что перед ним совсем юнец, лет девятнадцати: чистое открытое лицо, не похожее на лица молодых фанатиков из эсэсовских дивизий, осмысленные живые глаза. Мэллори подумал, что ему не хотелось бы убивать этого мальчишку в солдатской форме.

Он сделал знак Стивенсу. Тот передал ему полупустую корзину с бутылками мозельского, Мэллори указал в сторону сторожевой башни:

— Сколько вас там наверху?

Солдат мгновенно насторожился, на лице вновь появилось враждебное и недоверчивое выражение. Он глухо спросил:

— Зачем вам это?

Мэллори с притворным отчаянием простер вверх руки, простонал и огорченно обратился к Андреа:

— Ты видишь, какие они? Никому не доверяют. — Он обернулся к солдату и доверительно произнес. — Мы не хотим создавать себе хлопоты всякий раз, когда сюда заходим. Мы пойдем на Самос еще раз через пару дней. У нас тут осталось несколько бутылок мозельского. — Генерал Крейбель хорошо снабжает э-э-э… своих специальных агентов. Да, вам наверху, на солнце, видно, не сладко приходится. Вот, бери по бутылке на брата. Сколько нужно?

Успокаивающее упоминание о том, что они вновь вернутся, имя генерала и заманчивое предложение окончательно лишили солдата подозрительности. Помогло наверняка и то, что немец представил себе реакцию товарищей. Если те узнают, что он отказался от вина…

— Нас только трое, — недовольно пробурчал солдат.

— Вот три бутылки, — поощрительно сказал Мэллори. — В следующий раз привезем вам рейнвейн. Прозит! — Он встряхнул своей бутылкой, показывая хорошие манеры перед немцем, и добавил гордо: — Ауфвидерзеен.

Солдат пробормотал слова благодарности, постоял в нерешительности, сконфуженно поглядел на бутылки, круто повернулся и неторопливо зашагал по берегу, держа в руках бутылки.

— Всего трое. Это облегчает задачу, — подытожил Мэллори. И…

— Здорово, сэр! Хороший спектакль! — горячо перебил его Стивенс.

— Не то слово, отличный спектакль! — Высунулся из машинного отделения Миллер. — заслуживает «Оскара».

— Благодарю вас, но боюсь, что поздравления несколько преждевременны, — пробормотал Мэллори. Внезапный холодок в голосе озадачил их, все посмотрели в направлении его указательного пальца.

Солдат остановился в двухстах метрах и повернулся к лесу. Через секунду они увидели еще одного, который что-то возбужденно говорил первому, указывая в сторону каика. Наконец оба исчезли в зарослях.

— Порядок! На сегодня достаточно. Займитесь делами. Слишком подозрительно, если бы мы игнорировали этот случай. Но еще подозрительней придавать ему слишком много значения. Лучше не скапливаться, — подытожил Мэллори.

Миллер с Брауном спустились в машинное отделение, Стивенс прошел в рубку. Мэллори с Андреа остались на палубе «распивать» вино.

Дождь перестал моросить. Но ветер продолжал усиливаться. Верхушки сосен гнулись под его порывами. Утес надежно защищал каик, а что будет когда они выйдут из-под его защиты в море?

— Как вы объясните поведение солдат, сэр? — донесся голос Стивенса из темной рубки.

— Тут все ясно. Их предупредили. Они насторожились, ведь до сих пор нет сведений с катера, который послали проверить нас. На нем была антенна, помните? — Мэллори говорил громко, чтобы слышали все.

— И каким образом? Это до меня не доходит, — сказал Миллер.

— Наверняка, пост поддерживает связь со штабом по радио. Или по телефону. И им только что дана команда не спускать глаз с этого подозрительного каика. — Пояснил Мэллори.

— Быть может, они вышлют против нас небольшую армию? — мрачно сострил Миллер.

Мэллори покачал головой. Его мозг работал быстро и четко оценивал ситуацию:

— Даже если это произойдет. То семь миль напрямик, а через горы и лесные тропы — все десять. Да еще в кромешной темени. Сколько времени это займет? Нас уже здесь не будет. — Он указал бутылкой в сторону сторожевой башни. — Тем парням сейчас не позавидуешь.

— Значит, каждую минуту нужно ожидать огня «шпандау»? — донесся голос Стивенса.

Мэллори снова покачал головой:

— Его не будет, по-крайней мере ближайшие полчаса, я уверен. Сами посудите. Они нас подозревают, считая скорее пиратами, чем мирными рыбаками. Но когда парень расскажет про письма и бумаги от самого генерала Крейбеля, это их наверняка поразит. Они свяжутся со штабом. Комендант такого маленького острова не отважится арестовать агентов генерала. Он запросит Вати, получит ответ генерала, что тот знать ничего не знает. Коменданту останется к тому времени только локти кусать с досады, что нас сразу не расстреляли. — Мэллори взглянул на светящийся циферблат. — На все про все у них уйдет минимум тридцать минут.

— Этого достаточно, чтобы взять бумагу и карандаш, записать наши последние желания и составить завещания, — хмуро произнес Миллер. — Я не вижу выхода, начальник.

Мэллори усмехнулся.

— Не волнуйтесь, капрал. Мы предпримем кой-чего. Устроим небольшую попойку прямо здесь, на палубе.

Последние слова песни — сальный перевод на греческий популярной «Лили Марлен» — растворились в вечернем сумраке. Только обрывки песни услышат в сторожевой башне — ветер дует в противоположную сторону. Но топот ног и размахивание бутылками — достаточные доказательства пьяной оргии для всех, кроме слепых и глухих. Мэллори ухмыльнулся, представляя себе замешательство немцев, которые следят за подозрительным каиком — в этом сомневаться не приходилось. Обитатели каика вели себя совсем не как разведчики, которые знают, что у них времени в обрез.

Мэллори поднес ко рту бутылку, сделал несколько глотков — питье было безвкусным. И неудивительно: бутылки наполнили из бачка с питьевой водой. Он взглянул на товарищей. Миллер, Браун, Стивенс. Андреа с ними не было, но Мэллори и не искал его. Он знал, что Андреа сидит скорчившись в рулевой рубке с водонепроницаемой сумкой за спиной, в сумке гранаты и пистолет.

— Поехали, — решительно сказал Мэллори, — сделаем это как можно убедительнее. — Он резко дернулся вперед и с криком ткнул пальцем в грудь Миллеру.

Миллер заорал. Они сидели друг против друга, бешено жестикулировали и отчаянно ругались. Так все выглядело о стороны. Вот Миллер, пьяно покачиваясь, поднялся и ринулся на Мэллори с кулаками. Тот не замедлил вскочить, и через секунду на палубе шла жестокая потасовка. Противники обрушивали друг на друга тяжелые удары, пока крепкий кулак американца не отбросил Мэллори к рулевой рубке.

— Вперед, Андреа, — сказал упавший, не оборачиваясь в сторону притаившегося грека. — Через пять секунд. Желаю удачи. — Последние слова он договорил, поднимаясь на ноги.

В руке Мэллори оказалась бутылка, которую он с яростью запустил в Миллера. Миллер увернулся и нанес командиру прямой удар в челюсть. Завопив от боли, Мэллори беспомощно схватил руками воздух и плюхнулся за борт.

Еще полминуты на палубе стоял невообразимый гам и раздавались вопли. Этого времени Андреа вполне хватило, чтобы проплыть под водой до участка берега, который не просматривался с башни. Мэллори отчаянно бил ногами по воде, пытаясь взобраться на палубу, а схвативший багор Миллер был полон решимости размозжить ему голову.

Остальные повисли на Миллере, стараясь удержать его. В конце концов им это удалось: его сбили с ног, связали и только после этого помогли Мэллори вылезти на палубу.

Через минуту вся компания пьяных, привычных к драке людей уже расположилась на палубе и прикладывалась к горлышку очередной откупоренной бутылки. Драка была забыта, противники помирились и сидели в обнимку.

— Очень мило получилось, очень мило, — одобрительно говорил Мэллори. — Премию Оскара нужно отдать капралу Миллеру.

Дасти Миллер молчал. Неподвижно и подавленно глядел на бутылку в своей руке. Наконец он пошевелился.

— Не нравится мне все это, начальник, — пробормотал он мрачно. — Послали бы меня с Андреа. Один против трех. А они настороже. Ждут, поди, нападения. — Он с упреком взглянул на Мэллори. — Черт возьми, начальник. Вы не уставали твердить, что задание чертовски важное.

— Конечно, — спокойно ответил Мэллори. — Именно поэтому я и не послал вас вместе с ним. Вы бы ему только мешали. Вы не знаете Андреа, Дасти. — Впервые Мэллори назвал так капрала, и Миллер был польщен этой фамильярностью, такой неожиданной. Он перестал хмуриться. — Никто из вас не знает его, а я знаю. — Всего-навсего веселый громадный парень, вечно улыбчивый и шутящий. Сейчас он уже наверху. — Мэллори указал на четкий силуэт башни, вписанный в фон темного уже неба. — Крадется через лес, как кошка. Самая крупная и самая опасная кошка из всех, которых вы видели. Если не будут сопротивляться, Андреа их не убьет без нужды. И все равно, когда я решил послать его туда, к этим мальчишкам, у меня было чувство, будто я уже усадил их на электрический стул и включаю ток.

Слова эти произвели на Миллера большое впечатление.

— Давно вы его знаете, начальник? — это был полу-вопрос, полу-утверждение.

— Давно. Андреа служил в регулярной армии и участвовал в албанской войне. Мне рассказывали, что итальянцы дивизии «Тосканские волки» в ужас приходили от него и его парней. Я о нем много тогда наслышался. Конечно, не от самого Андреа. Такое невозможно. Мы встретились с ним позже, когда пытались удержать Сервийский перевал. Я был младшим лейтенантом в штабе Анзакской бригады. Андреа… — он выдержал эффектную паузу, — был подполковником двенадцатой греческой моторизованной дивизии.

— Что, что? — удивленно переспросил Миллер. На лицах Стивенса и Брауна тоже было написано недоверие.

— Вы не ослышались. Подполковником. Прилично обскакал меня, — насмешливо улыбнулся он. — Совсем в ином свете предстает Андреа, не правда ли?

Они молчали. Мягкий, отзывчивый, общительный Андреа, почти простак, и вдруг такой высокий офицерский чин. Английское высокомерие было достойно посрамлено.

Мэллори довольно улыбался. Сообщение слишком неожиданное. Оно не так легко воспринималось. Теперь им многое стало понятно: спокойствие Андреа, уверенность в себе и в своих поступках и, наконец, вера Мэллори в непогрешимость Андреа, его уважение к мнению грека, когда приходилось советоваться с ним, а случалось это довольно часто.

«Неудивительно, — подумал Миллер, — что ни разу не довелось услышать, как Мэллори приказывает Андреа. А ведь Мэллори никогда не колебался, если была необходимость использовать свое звание».

— После Сервии все покатилось стремительно, — продолжал Мэллори. — Андреа узнал, что Триккалу, маленький городок, где жили его жена и трое дочерей, «хейнкели» сровняли с землей. Он добрался туда, но ничем не мог помочь семье. Фугаска упала в садик перед домом, не оставив от него камня на камне.

Мэллори умолк, закурил сигарету и сквозь клуб дыма поглядел на неясные контуры крепости.

— Единственный человек, встретившийся ему, оказался его двоюродным братом Грегорисом. Грегорис был с нами на Крите. Он и сейчас там. От Грегориса он услышал о фашистских жестокостях во Фракии и Македонии, а именно там жили его родители. Они с Грегорисом переоделись в немецкую форму — вы можете представить, как они достали ее — реквизировали немецкий грузовик, и помчались в Протосами. — Мэллори щелчком послал окурок за борт.

Миллер не переставал удивляться: взволнованность, скорее даже налет взволнованности, которая чужда этому грубоватому новозеландцу, была заметна в его словах. Но Мэллори уже неторопливо продолжал:

— Они приехали под вечер печально известной Протосамской резни. Грегорис рассказывал мне, как переодетый в немецкую форму Андреа стоял и смеялся, когда десяток солдат связывали попарно греков и бросали их в реку. В первой паре были его отец и мачеха, уже мертвые.

— О Боже! — даже Миллер утратил хладнокровие. — Это просто невероятно…

— Сотни греков умирали так. Обычно их топили живьем, — перебил его Мэллори. — Пока вы не узнаете, как греки ненавидят фашистов, вы не сможете представить, что такое ненависть. Андреа распил пару бутылок вина с солдатами, узнал, что именно они убили его родителей рано утром, поскольку его родители вздумали сопротивляться. После наступления темноты он пошел к поржавевшему железному сараю, где солдаты расположились на ночлег. Кроме ножа, у него не было ничего. Часовому Андреа свернул шею. Вошел в сарай, запер дверь и разбил керосиновую лампу. Грегорис не знает, что там происходило. Вышел Андреа вспотевший, забрызганный кровью с головы до ног. Грегорис говорил, что когда они уходили, из сарая не слышалось ни единого стона.

Мэллори опять умолк. На этот раз никто не проронил ни слова. Стивенс поежился и поплотнее запахнул поношенную куртку: ему стало холодно. Мэллори закурил другую сигарету, слабо улыбнулся Миллеру и кивнул в сторону сторожевой башни.

— Теперь вы понимаете, что вы бы ему там только мешали?

— Да. Думаю, что да, — признался Миллер. — Не думаю, просто предполагаю. Но не всех же, начальник! Он не мог убить всех.

— Всех, — прервал его Мэллори. — Потом он организовал партизанский отряд, и жизнь для фашистских дозоров во Фракии стала адом. Одно время отряд преследовала целая дивизия. В Родопских горах его предали. Были схвачены он, Грегорис и еще четверо. Их отправили в Ставрос, хотели предать трибуналу в Салониках. Ночью Андреа выбрался на палубу, и вся охрана была перебита. Взяли курс на Турцию. Турки хотели их интернировать — с таким же успехом они могли бы интернировать землетрясение! В итоге Андреа добрался до Палестины. Там из ветеранов албанской войны формировался греческий батальон. Андреа попытался в него вступить, но — Мэллори неожиданно рассмеялся — его арестовали как дезертира. Потом освободили, но в новой греческой армии места ему не нашлось. А вот бюро Дженсена, наслышанное о нем, знало, что Андреа создан для диверсионных операций… Мы вместе отплыли на Крит.

Минут десять стояло молчание. Лишь изредка делали вид, что прикладываются к бутылке. Это для дозорных в башне, хотя Мэллори знал, что немцы уже ничего не смогут разглядеть, кроме неясных очертаний. Каик покачивало все сильнее. Высокие сосны, темные и стройные, как кипарисы, вырисовывались невероятно высоко на фоне темных туч. Мрачные, смутно тревожные в сумерках. Ветер уныло тянул реквием в их все сильнее раскачивающихся вершинах. Мистическая и зловещая ночь, наполненная тревожными знамениями, внушающая безотчетные страхи.

Неожиданно раздался веселый возглас Андреа, заставивший их вскочить на ноги. Грек не стал дожидаться, когда подтянут к берегу корму каика, бросился в воду и за несколько сильных взмахов преодолел полоску воды. Легко взобрался на палубу, улыбаясь с высоты своего роста, встряхнулся, как лохматый пес, тряхнул густой шевелюрой и протянул руку к бутылке вина.

— Уверен, что не стоит спрашивать, получилось ли, — улыбнулся Мэллори.

— О нет, не стоит. Это было слишком легко. Они оказались просто мальчишками, даже не заметили меня, — Андреа глотнул из бутылки и удовлетворенно улыбнулся. — Я их и пальцем не тронул, — победоносно продолжал он, — ну, может быть, дал каждому пару легких щелчков. Они все смотрели сюда, вниз, когда я вошел. Я отобрал у них автоматы и запер этих пацанов в погреб. Потом немножко погнул стволы «шпандау», самую малость.

«Ну вот, вот и конец, — хладнокровно решил Мэллори. — Конец всему — борьбе, надеждам, страхам, любви и смеху, каждому из нас. Вот к чему мы пришли. Конец, конец для нас, конец для тысячи парней на Керосе». Он машинально провел рукой по соленым от морских брызг губам, по воспаленным от систематического недосыпания глазам, которые ничего не видели впереди, кроме первобытной разъяренной тьмы. Навалилась на него бесконечная усталость и невеселые мысли. «Все исчезнет, все. Кроме пушек Наварона. Они-то будут существовать, они и впрямь неуязвимы. Черт бы их побрал! Черт бы их побрал. Черт бы их побрал. Господи, сколько времени и сил бесполезно потрачено нами! Конец утлому каику. Он распадается на части, трещит по швам».

Действительно, каик распадался, став игрушкой беспощадных волн и яростного ветра, гнавшего его вперед. Он дал течь, едва вышел из-за прикрывавшего от шторма утеса. Двигался медленно к южной оконечности Наварона по беспокойной поверхности моря. Двигался неуклюже, то и дело рыская в стороны, отклоняясь от курса иногда на полусотню градусов. Но сначала швы еще держались.

Напор волн был все так же силен и настойчив. Шторм ослабевал, но это уже не имело существенного значения: каик дал течь и насос был не в силах откачать воду из трюма.

Мэллори выпрямился. Спина затекла — два часа подряд он наклонялся и выпрямлялся. Нагибался и выпрямлялся, подхватывая ведра с водой, которые подавал ему Дасти Миллер из трюма.

Бог знает как чувствовал себя Дасти! Его лицо исказилось от напряжения, железной волей заставлял он себя держаться на ногах и продолжать бессмысленную работу — вычерпывать море из трюма.

Мэллори восхищенно мотнул головой:

— Черт, ну и вынослив этот янки!

С трудом переводя дыхание, Мэллори огляделся. Кейси Брауна он, конечно, не мог видеть. Согнувшись вдвое в тесноте машинного отделения, ослабев от ядовитого дыма, с головной болью, тот ни на минуту не покидал своего поста. Так и сидел там со своим старым «кельвином», ухаживая за ним, как любящая мать.

Андреа работал у помпы безостановочно, не поднимая головы. Он не замечал ни качки, ни злых порывов ветра. Вверх и вниз двигались его руки. Безостановочно, неустанно. Он работал уже почти три часа, и казалось, что будет работать вечно. Мэллори подумал, что предела выносливости у этого человека не существует. Сам Мэллори выдержал возле помпы только час двадцать.

Его удивил Стивенс. Четыре часа подряд боролся юноша с вырывающимся из рук штурвалом, прыгавшим и скакавшим в руках наподобие норовистого коня. Мэллори заключил, что с работой рулевого Энди справился блестяще, хотя трудностей ему выпало не меньше, чем остальным. Он держался молодцом. Волны, захлестывающие палубу, мешали Мэллори рассмотреть Стивенса получше. Он заметил только упрямо сжатый рот и темные круги под глазами. Правая половина лица залита кровью — открылась рана на виске. Мэллори отвернулся. Вновь взялся за ведро. «Отличные ребята, — подумал он, — что за парни!» Не было слов выразить восхищение ими. Он слишком устал, иначе нашел бы слова, достойные этих парней. Во рту пересохло. «Почему они должны умереть именно сейчас, эти великолепные парни? Умереть так бессмысленно. Впрочем, смерть не ищет целесообразности.» Мэллори сжал зубы, вспомнив слова Дженсена о британском командовании, играющем солдатами, как пешками. Конечно, для них ничего не стоит потерять и эту группу. Их это не особенно волнует, потому что они могут послать на смерть еще тысячи таких же, которыми можно играть как оловянными солдатиками.

Впервые Мэллори подумал о себе. Он считал, что вина за гибель группы ложится прежде всего на командира — не смог уберечь. «Это моя вина, моя вина, — думал он снова и снова. — Это я завел их в ловушку».

Оставалось ждать неизбежного конца. Он не мог избавиться от чувства вины перед этими парнями. «Командир должен что-то предпринять, — думал Мэллори вяло, — что-то сделать.» Он выронил ведро и схватился за мачту — тяжелая волна захлестнула палубу и чуть не смыла его за борт. Бешеный водоворот, пенный и стремительный, несся по каику опустошительным смерчем. Мэллори не обращал внимания на фантастическое зрелище. Он напряженно всматривался в темноту, надеясь на чудо, ожидая из этой первобытной темени спасения. «Тьма, черт побери. Тьма». Каик мотало как щепку. Старая посудина жалобно скрипела. Взлетала высоко вверх и проваливалась в преисподнюю. Невидимое и враждебное море только ощущалось в непосредственной близости, ежесекундно грозя гибелью.

Мэллори старался что-то мучительно припомнить… И вдруг: «Ветер! Ветер, ветер ослаб!» Ветер быстро успокаивался. Обхватив мачту руками, в то время как встречная высокая волна пыталась унести его прочь, Мэллори вспомнил, как дома, в горах, у подножия обрыва набегающий ветер, ища путь наименьшего сопротивления, создавал зону относительного затишья. «И эта встречная волна! Скалы! Они возле утесов Наварона!»

Мэллори бросился к люку машинного отделения.

— Полный назад! — закричал он Брауну. Кейси обернулся. — Ради Бога, старина, полный назад! Мы возле скал!

Он поспешно вскочил на ноги и мигом одолел расстояние до рулевой рубки, отчаянно шаря рукой в поисках ракетницы.

— Скалы, Стивенс! Мы почти на них. Андреа и Миллер все еще внизу!

Он посмотрел на Стивенса, увидел запекшуюся кровь, безучастные неподвижные глаза. Увидел белую, едва заметную, фосфоресцирующую линию впереди по курсу, постоянно исчезающую и появляющуюся вновь.

Это ударялись о невидимый берег волны наката.[49]Мэллори выстрелил из ракетницы. Шипя, ракета полетела по почти горизонтальной траектории. На мгновение свет ее погас. Неудача. Сжались кулаки в бессильной злобе. Но тут он увидел ее вновь, ракета горела на площадке примерно в трех метрах над водой. Видимо ударившись о скалу она туда упала. В неверном свете ракеты, поливаемой проливным дождем и брызгами прибоя, Мэллори смог разглядеть прямо по курсу в в двадцати метрах зловещий риф, зазубренный и острый, как игла. Слева и справа от рифа далее во мраке просматривались мокрые черные скалы, до них было еще метров тридцать.

— Ты сможешь обойти риф? — закричал он Стивенсу.

— Кто его знает! Попробую! Но судно практически не слушается руля, и…

Но Мэллори не слушал, он был уже на полпути к носовой кладовке. Как всегда в критической ситуации, его разум работал с той необычайной уверенностью и четкостью, которые он впоследствии никогда не мог объяснить. Схватив скальные крюки, молоток, моток веревки со стальным сердечником, он выскочил на палубу, и упал на колени. Это каик со страшным скрежетом ободрал свой правый борт о риф, и устремился, слегка замедлив ход, на скалы впереди. Стивенс круто переложил руль влево, крича истошным голосом Брауну, чтобы тот дал полный ход назад. Каик развернуло правым бортом к берегу, и по инерции понесло к нему. Расстояние до скал сокращалось с пугающей скоростью.

Мэллори продел голову и левую руку в бухту троса, засунул за пояс крючья, молоток, разместил их по бокам и за спиной, и не сводил глаз с крошечного выступа, небольшой площадки, на которую упала ракета. «Это шанс, которым я должен воспользоваться, — повторял Мэллори себе снова и снова. — Это шанс, которым я должен воспользоваться.» Хотя в глубине души он понимал, что это просто один из способов самоубийства.

Тут рядом появился Андреа, оказывается он развесил по всему борту старые автомобильные покрышки.

— За выступ хочешь зацепиться? — он, широко улыбаясь, ободряюще положил на плечо Мэллори руку.

Новозеландец кивнул, и пружиня согнул ноги в коленях, упираясь в скользкую палубу.

— Ну пошел! — прогудел грек.

В этот момент каик подбросило волной и бросило на утес. Сейчас или никогда, понял Мэллори, и судорожным прыжком он взмыл вверх, упал грудью на наклонный мокрый камень площадки, пытаясь зацепился за него пальцами. Ноги его повисли над пустотой. На мгновение он застыл, стараясь не шевелиться, вздрогнул, услышав, как фок-мачта ударилась о скалу — видимо переломилась. Затем его пальцы соскользнули, и он почувствовал, что он и сам скользит по наклонной плоскости, но тут пряжка его ремня попала в какое-то углубление в камне, зацепилась и скольжение прекратилось. Он не пытался отчаянно ухватиться за что-нибудь, не извивался всем телом и не молотил ногами в воздухе. Стоило ему пошевельнуться — и он бы сорвался вниз. Но не зря Кейта Мэллори звали величайшим альпинистом своего времени. Медленно, методично он рукой исследовал поверхность, нащупал трещину шириной не больше спички. С величайшими предосторожностями достал из-за пояса два крюка, молоток и вставил один крюк в щель. Ухватился за него рукой — теперь его держала не только пряжка. Другой рукой вставил в щель второй крюк и вбил его молотком. И скоро Мэллори расположился на скользком карнизе, как у себя дома. Карниз был узким, не более метра шириной в самом широком месте, а длину его было определить не возможно, обе его стороны терялись во мраке

На высоте около метра новозеландец забил в поверхность утеса еще один крюк, продел в проушину крюка конец веревки и завязал узел, лишь после этого оглянулся и посмотрел вниз.

Каждые семь-восемь секунд очередная волна подхватывала каик и швыряла его об утес. Кранцы не помогут. Скоро от судна останутся одни щепки. Возле разбитой рулевой рубки стояли три человека. Брауна не было. Двигатель работал, шум его то усиливался, то ослабевал. Браун водил каяк взад и вперед вдоль обрыва, удерживая его, насколько это было в человеческих силах на одном месте. Браун понимал, что жизнь их всех в руках Мэллори и в его собственных.

Каик в очередной раз ударило об утес, Стивенс не удержался на судне, его бросило на скалу. Ударившись о нее, он рухнул в море. Юноша должен был утонуть или погибнуть, расплющенный бортом судна, но в следующее мгновение чья-то могучая рука подхватила его и вытащила на палубу, словно мокрого щенка.

— Живей! — кричал Мэллори, бросая им веревку. — Через минуту судно пойдет ко дну. Хватайтесь за веревку!

Он видел, как Андреа и Миллер обменялись несколькими быстрыми словами, как они трясли и колотили Стивенса, приводя того в сознание

Андреа поставил Стивенса на ноги, сунул ему в руки веревку и, когда каик вновь оказался на гребне волны, сильно подбросил юношу вверх. Мэллори протянул к лейтенанту руку, и секунду спустя тот сидел, прижавшись спиной к скале, ошеломленный с затуманенной головой, но в безопасности.

— Теперь твой черед, Миллер! — крикнул капитан. — Скорей, старина!

— Минуту, шеф! — Мэллори мог бы поклясться, что Миллер ухмыляется. — Зубную щетку забыл.

Вместо того чтобы схватиться за веревку, янки кинулся в кладовую.

Несколько секунд спустя капрал появился, но без зубной щетки. Зато в руках у него был большой зеленый ящик со взрывчаткой, который через мгновение взлетел в воздух, подброшенный могучими руками Андреа. Чисто автоматически, Мэллори наклонился и схватил груз, но потерял равновесие и едва не упал — ящик весил никак не меньше двадцати пяти килограмм. Стивенс, который одной рукой держался за крюк, успел поймать новозеландца за пояс. Юноша дрожал от холода и волнения, но уже пришел в себя.

Подхватив очередной брошенный ему груз — рацию, упакованную в водонепроницаемую ткань, Мэллори яростно заорал:

— Оставьте это барахло к чертовой матери! Выбирайтесь сами. Живо!

На уступе рядом с Мэллори уже лежали два мотка веревки, рюкзак с продовольствием и одеждой. Стивенс пытался сложить груз поаккуратнее.

— Слышите? Живо поднимайтесь сюда! Я вам приказываю. Судно тонет, болваны безмозглые!

Каик действительно тонул. Он сильно осел, центр тяжести опустился, и размах колебаний при качке стал меньше. Машинное отделение наполнилось водой так, что Брауну пришлось выбраться на палубу, заглушив двигатель. Миллер по-прежнему изображал дурака:

— Ничего не слышу, шеф. Да оно и не тонет вовсе.

С этими словами американец вновь пропал в носовой каюте.

Спустя полминуты на карнизе оказался и остальной груз. Когда Кейси Браун полез по веревке, корма каика была в воде уже полностью. Когда поднимался Миллер, нос каика уже не был виден, торчали лишь мачты. Когда Андреа ухватил веревку, судно исчезло в волнах полностью.

За исключением того места, где Стивенс сложил их поклажу, уступ, предательски скользкий, имел сильный наклон. Андреа, Миллеру и Брауну, чтобы не свалиться вниз, приходилось прижиматься спиной к скале, держась друг за друга, за веревку и за Стивенса. Но не прошло и двух минут, как Мэллори вбил в скалу на расстоянии трех метров друг от друга на высоте сантиметров семьдесят от поверхности уступа два крюка и, пропустив в проушины веревку, связал их. — Проблема была решена, леерное ограждение было создано.

Тяжело опустившись наземь, Миллер достал из нагрудного кармана пачку сигарет и протянул товарищам, не замечая ни дождя, льющего как из ведра, ни брызг волн, взлетающих ввысь. Он продрог, сильно ушибся о скалу при подъеме, промок, туго натянутая веревка давила на грудь; он был измучен долгими часами работы и морской болезнью, но когда он заговорил, в его голосе звучала абсолютная искренность:

— Господи! До чего же хорошо!

ГЛАВА 5

Вторник. Ночь. До 02.00

Полтора часа продолжается подъем.

Мэллори обнаружил в расщелину на отвесной стене утеса, втиснулся в нее, поднялся, упираясь спиной в одну сторону щели, а руками в противоположную, метра на два, чтобы внизу хватило места для Андреа. Затем вбил крюк и встал на него ногой давая отдых усталому, измученному телу.

«Две минуты, — подумал он. — Только две минуты, пока поднимается Андреа».

Сквозь вой протяжного ветра он слышал металлический скрежет. Это ботинки грека шипами царапали камень, выискивая опору. Мэллори чувствовал, как дергалась веревка, связывающая их. Ветер пытался смахнуть Андреа с гладкой поверхности скалы.

Руки расцарапаны в кровь. Ноет тело. Мэллори дышал тяжело и надсадно — так дышит бегун-марафонец на последних километрах пути. До него снова донесся скрежет металла о камень. Громкий монотонный вой ветра не мог заглушить его. Нужно предупредить Андреа, чтобы старался вести себя потише, ведь до вершины осталось всего шесть метров, могут услышать.

«Никому не придет голову, — с иронией подумал Мэллори, — сказать мне, чтобы я вел себя потише». На его ногах ботинок не было. Одни рваные носки, прикрывали его покрытые синяками и кровоточащие ступни. После первых шести метров подъема он понял, что в альпинистских ботинках на эту скалу забраться не получится, они лишали его ноги всякой чувствительности, способности находить и использовать крошечные опоры. Ботинки он с большим трудом снял, привязал к поясу за шнурки, а после они оторвались.

Восхождение было кошмаром, жестоким беспощадным, заставляющим забыть о подстерегающей опасности, притупляющим риск самого подъема. При таком ветре повиснуть на кончиках пальцев рук или упереться пальцами ног в какую-то смехотворную опору, уже значило подвергаться смертельной опасности!

А тут еще дождь и темень! Пришлось вбить сотни костылей в скалу, размотать сотни метров страховочной веревки, чтобы добраться до этой вот расщелины, чтобы с трудом втиснуться в нее и обрести, наконец, минуту покоя. Такого восхождения ему не приходилось делать никогда в жизни. Такого восхождения, он знал это наверняка, ему больше никогда в жизни не придется делать. Если, конечно, он останется в живых… Оно потребовало величайшего искусства, храбрости, силы и — больше того — высокого духовного подъема. Мэллори выложился весь. Без остатка. А до вершины еще не менее шести метров!

Сначала был спортивный азарт, этот утес был вызовом ему, как альпинисту, была гордость оттого, что во всей Южной Европе он был единственным, кто способен на подобное восхождение, было осознание того, что все это делается для спасения людей на Керосе. Но последние двадцать минут в голове Мэллори была абсолютная пустота, исчезли все мысли и эмоции, и он карабкался вверх как автомат.

Внизу появился Андреа. Он поднимался, перехватывая веревку руками. Ноги его просто болтались в воздухе. Увешанный тяжелыми мотками веревок, с торчащими во все стороны из-за пояса костылями, грек напоминал корсиканского бандита из комической оперы. Он втиснул свое могучее тело в расщелину, ниже Мэллори, вытер мокрый лоб и широко улыбнулся.

Мэллори улыбнулся в ответ и подумал:

«Хорошо, что я не поддался на уговоры Стивенса, а взял с собой в связке Андреа».

Стивенс еще не оправился от шока, потерял немало крови и Мэллори убедил его, что для того чтобы идти сзади, сматывать веревки по мере продвижения, убирать крюки, не оставляя никаких следов восхождения, нужен первоклассный альпинист. Стивенс неохотно согласился, стараясь не показать своей досады.

Восхождение показало, что такая замена была просто необходима. Много раз Мэллори приходилось становился на спину Андреа, на его плечи, на его поднятые вверх ладони, а однажды не менее десяти секунд стоял прямо на его голове, а тогда он был еще в ботинках с шипами. И ни разу Андреа не дрогнул, не запротестовал. Казалось, тот человек был сделан из железа и тверд, как камень этой скалы. С тех пор как наступили сумерки этого вечера, Андреа работал без отдыха. Такая работа могла бы сломить двух обыкновенных людей, но грек совсем не выглядел усталым.

Мэллори указал вверх, туда, где сквозь тьму проглядывала полоска бледного неба, наклонился к самому уху Андреа.

— Всего шесть метров осталось, Андреа, — сказал он прерывистым шепотом. — Последние шесть метров. Они не доставят нам особых трудностей. Расщелина выходит прямо на гребень. Можно считать, что мы достигли вершины.

Андреа задумчиво взглянул на расщелину, промолчал.

— Лучше бы тебе снять ботинки, — предложил Мэллори. — Меньше шума.

— В такую ночь, как эта, при таком ветре, дожде и кромешной тьме… н-да… — в голосе Андреа не было ни сомнения, ни вопроса. В нем скорее слышались нотки согласия. Они так долго были вместе, так научились с полуслова понимать друг друга, что пояснения были просто излишни.

Андреа закрепил веревку к вбитому крюку — связка кончилась. сто двадцать метров прочнейшей веревки уходили вниз к уступу, на котором находились остальные. Андреа снял ботинки, отцепил от пояса гирлянду костылей, прикрепил все это к веревке, вынул двусторонний металлический нож в кожаном футляре, глянул на Мэллори и понимающе кивнул.

После всех испытаний оставшиеся метры показались Мэллори прогулкой по парку. Противоположные стенки щели находились настолько близко к друг другу, что можно было упираться в них всеми четырьмя конечностями и плечами, протискиваясь все выше и выше. Через несколько минут руки Мэллори ухватились за край обрыва. Он, стараясь не шуметь, исследовал поверхность скалы слева, справа, перед собой; наконец прямо перед собой нащупал нужное ему углубление в камне, упершись в него ногой он рывком выбросил тело по пояс на вершину скалы. Последнее усилие его доконало. Он лег грудью на камни и застыл в изнеможении.

Как только глаза пообвыкли, Мэллори уставился невидящим взором в неведомую тревожную темноту. Все его существо, все сознание сконцентрировались в зрении и слухе. Впервые он почувствовал страх и осознал свою беззащитность. Он обругал себя за то, что отказался взять у Дасти Миллера бесшумный пистолет.

Сначала Мэллори не увидел ничего. Потом формы, очертания, выступы высот начали постепенно проявляться. Темнота как-то незаметно перестала для Мэллори быть темнотой. Все в точности соответствовало описаниям месье Влакоса. Узкая голая полоска земли тянулась вдоль обрывистого края. Беспорядочно разбросанные валуны окаймляли ее. За ними проглядывали неясные очертания крутых склонов гор.

«Какая удача, какое везение! Мы все же оказались здесь, в том единственном месте, где немцы никогда не выставляли охрану, потому что забраться сюда считалось невозможным!» — Мэллори чувствовал, как облегчение и душевный подъем волнами захлестывают его. Но тут он увидел, что один из валунов стал выше и задвигался. Сомневаться не приходилось. Высокие сапоги, длинная шинель с непромокаемой накидкой и каска — все слишком знакомо. И это всего лишь где-то в восьми метрах!

«Черт бы побрал Влакоса! Черт бы побрал Дженсена! Черт бы побрал этих всезнаек, которые сидят дома в безопасности! Этих ученых мужей из разведки, которые дают людям неверную информацию и посылают на верную смерть! — Тут же Мэллори ругнул и себя. — К такому нужно быть готовым всегда».

Солдат сделал четыре шага, держа карабин наготове, слегка повернул голову, вслушиваясь в высокий протяжный вой ветра, выискивая в нем звук, заставивший насторожиться.

Мэллори пришел в себя. Сознание лихорадочно заработало. Десять против одного, что часовой услышал, как он карабкался. Мэллори безоружен. Вряд ли он после такого восхождения справится с вооруженным и полным сил человеком. Очень, очень медленно, затаив дыхание, плавно, контролируя каждое движение Мэллори сползал вниз. Силуэт немца уже маячил слева от Мэллори в каких-нибудь пяти метрах. Но часовой глядел в сторону, потому что в лицо бил ветер. Это спасло Мэллори.

Когда он сполз в расщелину и повис на кончиках пальцев, он оказался в тесных объятьях Андреа, им обоим едва хватило места в этой дыре.

— Часовой. Что-то услышал и насторожился, — шепнул Мэллори. Неожиданно луч света, сильный и ослепительный для привыкших к темноте глаз, заметался, зашарил по краю. Немец с фонариком в вытянутой руке методически обследовал край пропасти. Было понятно, что немец двигался не ближе полуметра от края. Он не хотел рисковать. Идти по краю осыпающейся, предательской кромки было опасно. К тому же его могли схватить за ноги и сбросить вниз. А там все же сто двадцать метров и камни.

Луч приближался медленно, но неумолимо. Даже с такого расстояния немец их обнаружит. Мэллори стало ясно, что немец не просто подозрительный. Немец знает, что здесь кто-то есть. Он не прекратит поисков, пока не найдет их. Что же делать? Что делать? Вот луч уже в полуметре от них. Но тут сработала смекалка Андреа, он размахнулся, и бросил костыль в темноту. Секунда. Другая. Они тянулись слишком долго. Мэллори уже думал, что все пропало. Луч вот-вот их осветит. Но тут раздался резкий звук удара металла о камень. Луч на секунду замер. Резко метнулся в сторону. Бесцельно зашарил в темноте, видимо, пытаясь обнаружить источник звука.

Потом опять замер ненадолго. И вот уже луч методически обшаривает валуны слева от Мэллори и Андреа. Затем луч пропал, значит, не обнаружив ничего подозрительного, солдат побежал в ту сторону, откуда раздался звук. Удаляющийся стук его сапог слышался отчетливо. Он не пробежал и десяти метров, как Андреа уже был наверху. Большая черная кошка бесшумно проползла в том же направлении, что и часовой, — слилась с тенью валуна, притаилась.

Метрах в двадцати луч фонарика боязливо обшаривал валун за валуном. Андреа дважды ударил рукояткой ножа о камень. Часовой резко повернулся и снова неуклюже побежал назад. Полы шинели развевались. Фонарь болтался у пояса. В его свете Мэллори успел увидеть белое, напряженное от страха лицо с широко раскрытыми глазами.

Кто знает, какие панические мысли, невероятные и ужасные, проносились сейчас в голове немца. Подозрительный шум, звяканье металла о камень. Напряженное ночное бдение. Страх и чувство одиночества, несомненно, рождались в нем здесь, на враждебной земле.

Мэллори почувствовал какое-то сострадание к нему. Кто-то ведь любит его. Это чей-то муж, брат. Или сын. Его заставили выполнять грязную и неблагодарную работу завоевателя. Грязную и опасную. Приказали прийти в чужую страну, где приходится по ночам испытывать чувство одиночества и страха. Да, жаль конечно, но через минуту он будет мертв. Оценив время и расстояние, Мэллори крикнул:

— Помогите! Помогите! Я падаю!

Солдат остановился в полутора метрах от валуна, за которым притаился Андреа. Луч фонарика осветил голову Мэллори. Часовой на секунду опешил. Но тут же опомнился и взял карабин наизготовку. Его рука потянулась к затвору. Тут он хрюкнул. Сильный конвульсивный выдох и удар о ребра рукоятки ножа Андреа донеслись до слуха Мэллори.

Мэллори смотрел на мертвого часового, на бесстрастное лицо Андреа, вытиравшего лезвие о полу куртки. Грек вложил нож в ножны:

— Итак, мой Кейт, теперь понятно почему наш юный лейтенант сейчас внизу грызет ногти, — Андреа обращался к Мэллори по званию только в присутствии посторонних. — Видимо, Николаи все-таки отпустили.

— Да, — согласился Мэллори. — Я предполагал нечто подобное. И ты тоже. Слишком много совпадений: немецкий катер, хлопоты с дозором сторожевой башни, а теперь вот это, — Мэллори выругался тихо, но выразительно. — Конец нашему другу капитану Бриггсу из Кастельроссо. В ближайший месяц его удалят оттуда. Дженсен позаботится. — Кто кроме Николаи мог знать, что мы высадимся именно здесь?! Мы довольно тщательно заметали следы.

Мэллори помолчал, подумал, взял Андреа за руку:

— Немцы народ дотошный, основательный. Хотя они и уверены, что невозможно высадиться в такую ночь и в таком месте, но с дюжину часовых они наверняка расставили по всему берегу, — Мэллори невольно понизил голос. — А одного часового они здесь бы поставили, только если обеспечили его…

— Связью, — закончил Андреа. — У него должен быть способ быстро оповестить других. Может световая сигнализация?

— Нет, нет, — возразил Мэллори. — Выдавать светом свои пикеты?! Телефон. Именно. Помнишь, на Крите, куда не ткнись, всюду были эти телефонные провода.

Андреа подобрал фонарик часового, прикрыл луч огромной рукой и стал искать. Через минуту он вернулся.

— Так и есть. Телефон, — тихо сказал он, — вон там, за валуном.

— Ну, с этим мы ничего поделать не можем. Если он зазвонит, придется ответить. Иначе они мигом будут здесь. Остается уповать на небеса, чтобы у них не было этого чертова пароля. Но это на них не похоже. Однако кто-то сюда придет обязательно. Смена… Проверяющий посты сержант. Или еще кто. Быть может, часовому нужно ежечасно сообщать о себе. Кто-то будет здесь. И очень скоро. Андреа, нужно побыстрее закончить подъем.

— А этот бедолага? — Андреа указал на труп.

— Сбрось его вниз, — с гримасой отвращения сказал Мэллори. — Этому растяпе теперь все равно. Нам не стоит оставлять лишний след. Вдруг немцы подумают, что часовой подошел слишком близко к краю сыпучему и коварному. Посмотри, может, у него есть документы. Никогда не узнаешь, как они могут оказаться полезны при случае.

— И вполовину не так полезны, как его ботинки. Ты ведь босой, — Андреа махнул в сторону гряды гор. — По скалам в рваных носках далеко не уйдешь.

Через пять минут Мэллори три раза дернул веревку, уходящую в темень, вниз. Получил ответный сигнал. Раскрутил моток прочной веревки и кинул его вниз, прикрепив конец к вбитому а прочную скалу крюку.

Сначала подняли ящик со взрывчаткой, со всех сторон обложенный рюкзаками и спальными мешками. Ящик ударялся о выступы от каждого порыва ветра. Застраховавшись, Андреа наклонился над самой пропастью и поднимал тридцати килограммовый груз так легко, как другой вытаскивал бы рыбку из речки. Мэллори стоял сзади его, сматывая веревку в бухту. Через три минуты взрывчатка была на вершине. Вскоре здесь уже были ящик с детонаторами, оружие, все тоже тщательно упакованное в спальные мешки.

В третий раз пошла веревка вниз, в дождь и тьму. И в третий раз перебирал ее руками неутомимый Андреа. Неожиданно грек издал восклицание.

— Что случилось, Андреа? — Мэллори умолк, увидя, что Андреа пару раз легко поддернул веревку всего двумя пальцами. Ясно было, что веревка была без груза.

— Порвалась? — недоверчиво спросил Мэллори. — Веревка со стальным армированием?

— Не думаю, — Андреа быстро вытащил наверх всю веревку. — Кто-то плохо завязал узел. Груз оборвался.

Мэллори хотел что-то сказать, но внезапная вспышка распорола тьму. Оба невольно зажмурились. Грохнул гром почти прямо у них над головами, оглушающий, словно насмехающийся над жалкими ничтожными людишками. Погода разгулялась не на шутку. Тьма после молнии, казалось, стала еще гуще. Постепенно эхо затерялось где-то в глубине острова среди долин и лесов.

— Господи, ударило ведь совсем рядом. Нам нужно спешить, Андреа. На этом утесе может стать светло, как на ярмарочной площади. Что ты поднимал в последний раз?

Вопрос был праздный, ибо еще раньше было оговорено, что снаряжение будут поднимать в определенной последовательности. Просто он хватался за соломинку, наверняка зная, что это уже ничего не изменит.

— Продукты. Все продукты, — тихо ответил Андреа. — Печка, горючее, компасы, карты.

Мэллори застыл неподвижно. Вроде бы нужно спешить, торопиться, но мысли о том, каково им придется на этом враждебном острове без пищи и огня, тормозили эти необходимые действия. И тут на его плечо легла огромная рука друга. Андреа успокаивающе рассмеялся:

— Ну что ж, мой Кейт, в этом есть и кое-что хорошее. Ведь тащить на себе придется гораздо меньше. Только подумай, как будет доволен наш уставший от жизни друг капрал Миллер. Не огорчайся, все это мелочи жизни.

— Да, ерунда, конечно. — И Мэллори бросил бухту каната в пропасть.

Через пятнадцать минут из кромешного мрака и завесы дождя в свете всполохов молний показалась всклокоченная голова Кейси Брауна. Гром походил на канонаду. Андреа продолжал поднимать грузы. А Браун все сидел, устало уронив голову, так и не сняв коробку передатчика со спины. Двойное подергивание веревки поставило Андреа в известность, что начал подъем Дасти Миллер.

Прошло еще четверть часа. Силуэт Миллера обозначился на краю пропасти. Дасти поднимался неторопливо, с упорством заведенного механизма. Вот он вылез, шаря по земле как слепой. Озадаченный Мэллори нагнулся и заглянул в его бледное лицо — глаза Дасти были закрыты.

— Расслабьтесь, капрал, — участливо подсказал Мэллори. — Вы уже на вершине.

Дасти Миллер медленно раскрыл глаза. Поглядел в пропасть, содрогнулся и проворно, на четвереньках, пополз к ближайшему валуну. Мэллори шел рядом и глядел на него с любопытством.

— Зачем вы закрыли глаза, оказавшись наверху?

— Я их закрыл не здесь, — ответил Миллер. — Я закрыл их внизу и открыл только здесь, — устало сказал Миллер.

— Что? Поднимались с закрытыми глазами? — поразился Мэллори.

— Да. Так оно и есть, начальник. Я же вам говорил еще в Кастельроссо, что у меня патологическая боязнь высоты. Когда я перехожу улицу и мне необходимо подняться на тротуар, то я хватаюсь за ближайший фонарный столб, чтобы не упасть на колени — он умолк, бросил взгляд на Андреа, почти повисшего над пропастью, и снова содрогнулся. — Боже! О Боже! Как же мне было страшно!!

«Страха не существует. Он возникает только в моем собственном воображении!» — сто раз повторял себе Энди Стивенс. Психиатр когда-то подсказал ему этот способ.

Нужно говорить себе: «Я не боюсь, страх, это глупая, беспричинная паника, которая возникает только в моем собственном сознании», и поскольку разум может удерживать только одну мысль в данный конкретный момент, и поскольку мышление и чувство едины, то ты будешь храбрым, ты преодолеешь страх, он исчезнет.

Так убеждал себя Энди. А страх не проходил. Он жил в нем. Холодными лапами держал сердце. В желудке — противная тяжесть.

Его тошнило. Состояние полуобморочное. Дышится тяжело. Слишком велико нервное напряжение. С трудом он отгонял желание разжать впившиеся в веревку пальцы. И тогда все исчезнет. Все кончится.

Энди плакал. Слезы мешались с дождем. Громко всхлипывая, Стивенс выдернул еще один крюк, бросил его в море, бушующее метрах в стах ниже, и продолжил медленно подниматься. Дело было не в подъеме, технически подъем был простым — поднимайся по веревке, да вытаскивай за собой крюки. Энди Стивенс страдал от страха, что теперь, скорее всего, Андреа и Мэллори знают — он трус. Раньше таких людей ему встречать не приходилось. От таких людей не скроешь свои слабости. Ему следовало подниматься вместе с Мэллори, но тот взял Андреа. Мэллори знал, что он боится.

Они поняли это еще в Кастельроссо, и при эпизодах с немецким катером, и немецким постом в сторожевой башне. А как он подвел друзей, из-за его оплошности оборвался мешок с продовольствием, он, моряк, рулевой, сделал неверный узел. Пища и горючее рухнули в пропасть. Тысяча человек на Керосе могут погибнуть из-за такого ничтожества, как он. Больной и измученный, измученный разумом, телом и духом, громко стонущий от страха и отвращения к самому себе, не знающий, где кончается одно и начинается другое, Энди Стивенс вслепую карабкался вперед.

Высокий пронзительный звонок телефона раздался во тьме. Мэллори мгновенно напрягся, пальцы сжались в кулаки. Опять настойчивый звонок.

Мэллори было пошел к телефону, но вернулся к Андреа. Гигант грек поглядел на него с интересом.

— Ты изменил решение?

Мэллори утвердительно кивнул.

— Они будут звонить, пока не получат ответа, — пробормотал Андреа. — А если не получат, явятся сюда. И очень скоро.

— Знаю. Знаю. Нам придется примириться с этим. Вопрос лишь в том, когда они появятся.

Мэллори оглядел продуваемую всеми ветрами вершину утеса. Миллер и Брауна видно не было, они стояли на страже слева и справа, метрах в пятидесяти от места подъема. Именно оттуда по тропе мог появиться противник.

— Не стоит рисковать. Голос мог бы меня выдать. Часовой бесследно исчез. Снаряжение мы подняли. Все здесь, кроме Стивенса. Мы выполнили первую часть операции. Высадились. Никто пока не знает, что мы здесь.

— Ты прав, — кивнул Андреа. — Стивенс будет наверху минуты через две-три. Глупо кидать все псу под хвост и отказываться от достигнутого. — Он помолчал и спокойно добавил: — Но они не появятся. Они примчатся.

Телефон умолк так же внезапно, как и зазвонил.

— Знаю. Думаю, что Стивенс… — Мэллори повернулся на каблуках и бросил через плечо: — Поглядывай за ним, пожалуйста. Я предупрежу остальных, что ожидаются гости.

Мэллори торопливо направился по тропе, стараясь держаться подальше от края пропасти. Ботинки немца были ему тесноваты. Ему и думать не хотелось, во что превратятся ноги после ходьбы по горам. Внезапно он замер. Твердый металлический предмет уперся ему в спину.

— Сдавайся. Или смерть, — решительно сказал тягучий гнусавый голос. После всего пережитого находиться на твердой земле было блаженством для Дасти Миллера.

— Остроумно. Очень остроумно, — процедил Мэллори и с удивлением посмотрел на Миллера. Американец уже снял дождевик, так как дождь прекратился, а куртка и брюки на нем промокли насквозь. Интересно, как такое могло случиться под дождевиком? Но времени разбираться не было.

— Ты слышал телефонный звонок?

— Телефон? Значит, это был телефон? Да, слышал.

— Телефон часового. Его проверяли, или нечто вроде того. Мы за него не ответили. Они примчатся сюда очень скоро. Возможно, появятся с твоей стороны. А может быть, со стороны Брауна. Больше путей сюда нет. Иначе свернут шеи, лазая по скалам. — Мэллори махнул на бесформенное нагромождение камней. — Поэтому держи ухо востро.

— Хорошо, начальник. Не стрелять?

— Не стоит. Лучше побыстрее предупреди нас. В любом случае возвращайся через пять минут.

Мэллори заторопился к Брауну. Когда проходил мимо растянувшегося на земле Андреа, тот перестал глядеть в пропасть, повернул голову.

— Я уже слышу его. Он где-то рядом.

— Отлично. Скажи ему, пусть поторапливается, — на ходу бросил Мэллори.

Через десять метров он остановился. Кто-то бежал по тропе навстречу, оступаясь и спотыкаясь о камни.

— Браун, — тихонько позвал Мэллори.

— Да, сэр. Это я. — Браун был уже рядом. Он, тяжело дыша, махнул в сторону тропы. — Кто-то идет. И очень быстро. Свет фонариков так и скачет. Наверное, бегут.

— Сколько их? — спросил Мэллори.

— Четыре-пять, — Браун еще не отдышался. — Может быть, и больше. Да сами гляньте. — Он недоуменно запнулся. — Черт возьми! Их нет. Исчезли. Но клянусь, только что были…

— Не волнуйся, ты их видел, — мрачно сказал Мэллори. — Тебе не померещилось. Я ожидал гостей. Они соблюдают осторожность. Далеко?

— Не дальше чем в двухстах метрах.

— Пойди за Миллером. Скажи, пусть поспешит.

Мэллори подбежал к краю пропасти, наклонился над лежащим Андреа.

— Они появились, Андреа. Слева. Не меньше пяти. Может, больше. Будут здесь через две минуты. Где Стивенс? Ты его видишь?

— Да. Он уже почти поднялся к расщелине… — Остальное Мэллори не услышал, все заглушил очередной раскат грома. Но он уже сам увидел Стивенса. Тот выглядел измученным. Полз по веревке медленно, как паралитик, как старик. Еле перебирал руками.

— Дьявольщина! — выругался Мэллори. — Что это с ним? Он так будет целый день карабкаться. — Мэллори сложил руки рупором. — Стивенс! Стивенс!

Но Энди, судя по всему, его не услышал и продолжал механически перебирать руками.

— Он уже на исходе, — спокойно отметил Андреа. — Совсем раскис. Видишь, даже головы не поднимает. Если альпинист не поднимает головы, ему крышка. — Он зябко передернул плечами. — Я спущусь вниз, помогу ему.

— Нет. Оставайся здесь, — Мэллори положил руку на плечо Андреа. — Я не могу рисковать двумя. В чем дело? — Этот вопрос был уже задан Брауну, по тяжелому дыханию Мэллори почувствовал, что рядом Браун.

— Поторопитесь, сэр. Поторопитесь, ради Бога. Они уже рядом.

— Уходите в скалы с Миллером, — торопливо приказал Мэллори. — Прикройте нас. Стивенс! Стивенс! — Но снова его слова унес ветер. — Стивенс! Стивенс! Ради Бога, дружище! Стивенс! — В голосе были нотки отчаяния.

На этот раз Стивенс услышал, остановился и поднял голову.

— Немцы идут! — сложив руки рупором, прокричал шепотом Мэллори. — Заберись в расщелину, оставайся там, и ни звука. Ясно?

Стивенс поднял руку в знак того, что услышал. Наклонил голову и снова стал карабкаться. Теперь он двигался еще медленнее. Движения были вялыми и неловкими.

— Думаешь, он понял? — забеспокоился Андреа.

— Будем надеяться.

Снова пошел дождь. Сквозь моросящую пелену Мэллори различил луч фонарика, шарящий по скалам. В тридцати метрах слева от них.

— Сбрось веревку вниз, — он дотронулся до руки Андреа. — Он переждет в расщелине. Давай, пошли. Пошли отсюда.

Мэллори и Андреа по-пластунски поползли к камням, где их ждали товарищи. Без оружия Мэллори чувствовал себя беззащитным. Он знал, что это бессмысленные страхи. Если бы фонарик и осветил их, это означало прежде всего мгновенную смерть немца. Мэллори полностью полагался на Брауна и Миллера. Дважды луч едва не осветил их — проскользнул на расстоянии вытянутой руки. Они замирали, втискиваясь лицами в сырую землю. Наконец они оказались среди валунов. Рядом появился Миллер.

— Долгонько, долгонько, — ядовито прошептал он. — Чего же это вы не провозились еще с полчаса? — Он указал налево. Лучи фонариков отплясывали танец. Голоса немцев слышались отчетливо. — Нам лучше отойти подальше в скалы. Они ищут часового у тропы.

— Его или его телефон, — согласился Мэллори, — ты прав. Возьми оружие и снаряжение. Если они обнаружат Стивенса, придется пойти на крайние меры. Времени нет. И черт с ним, с шумом. Пустите в ход автоматы.

Стивенс услышал Мэллори, но его разум от крайней усталости был не в состоянии осознать значения этих слов. В его голове не было ни страха, ни горечи, ни вообще каких-либо эмоций, осталось лишь осознание того, что он должен карабкаться, что он должен достичь вершины. Должен… Он потерял много крови, двадцатью метрами ниже он ударился головой об острый каменный выступ и теперь кровь постоянно сочилась из этой раны, унося последние силы. Он перевел дух, стоя на вбитом Мэллори в скалу костыле, еще метров шесть до вершины. Но почему друзья не помогают ему? Он слышит голоса. А они даже веревку, которая облегчила бы ему последние метры подъема, сбросили. Хотят испытать его? Он не огорчился. Ему надо достигнуть вершины. Он ее достигнет. Вот его пальцы ощущают край… Стивенс, нашел ногой ту же опору, что и Мэллори до него, точно так же, как это проделал Мэллори, рывком выбросил тело по пояс на вершину. Увидел свет фонариков. Услышал возбужденные голоса. На мгновение сознание его прояснилось. Он понял, что голоса чужие. Немцы уничтожили его друзей. Он остался один. Конец! Все было напрасным. Он медленно сполз обратно, повис на пальцах рук. И тут сознание окончательно покинуло его. Пальцы разжались. Энди рухнул в расщелину. Для него наступила ночь. Пролетев шесть метров, Энди застрял в самом начале расщелины, там где был забит Мэллори крюк, зацепившись за него. Одна его нога отлетела в сторону, упершись в стену расщелины, сломалась, но, благодаря этому, он и застрял, и остался жив. При всем при этом, из его горла не вылетело ни крика, ни малейшего звука.

ГЛАВА 6

Вторник. Ночь. 02. 00—06.00

Немецкий патруль оказался чрезвычайно дотошным. А у молодого толкового унтера было еще и воображение — это для Мэллори и его товарищей было еще опаснее.

Всего четверо. В высоких сапогах, касках и серо-зелено-коричневых пятнистых плащ-палатках. Первым делом они нашли телефон и позвонили на базу. Потом молодой унтер послал двоих вперед по тропе на поиски пропавшего часового. Оставшийся солдат и унтер обшаривали ближайшие скалы.

Ход мыслей унтера был вполне ясен и логичен: если часовой просто ушел куда-то или заснул где-то, что маловероятно, то вряд ли он мог забраться слишком далеко. Поиски немцев пока не представляли особой опасности — Мэллори и его друзья укрылись довольно далеко от тропы.

Затем ушедшие солдаты вернулись, и пришла очередь организованного и методического осмотра края обрыва. Унтер медленно шел по кромке, надежно придерживаемый за пояс руками солдата, которого в свою очередь страховали двое его товарищей. Проверялся каждый сантиметр узким лучом мощного фонаря. Вдруг унтер резко остановился, что-то произнес и нагнулся к самому краю пропасти. Фонарь и лицо унтера были почти у самой земли. — Глубокие следы в мягкой осыпающейся земле, где Андреа поднимал груз! Бесшумно и неторопливо Мэллори и его товарищи приготовились открыть огонь. Если немцы обнаружат Стивенса, если ствол хотя бы одного карабина будет направлен вниз, все эти четверо немцев умрут.

Немецкий унтер растянулся на краю пропасти. Двое солдат держали его за ноги. Голова и плечи унтера висели над краем. Луч его фонарика круглым желтым пятном шарил в расщелине. В течение десяти, может быть, пятнадцати секунд на вершине утеса не было слышно ни звука, вообще никакого звука, только высокий, пронзительный вой ветра и шелест дождя по чахлой траве.

Наконец унтер отполз назад, встал на ноги, слегка покачивая головой. Мэллори жестом приказал всем надежнее спрятаться за камни. Ветер легко приносил к ним мягкий баварский выговор.

— Да, это Эрих… бедняга… — Сочувствие и гнев слышались в голосе унтера. — Я предупреждал его. Ругал за неосторожность, за то, что он подходил слишком часто к самому краю пропасти. Это очень коварный утес. — Унтер невольно отступил на пару шагов назад, на тропу, и опять посмотрел на вмятину в мягкой земле. — Вот здесь и соскользнул его каблук. А может быть, приклад карабина. Впрочем, какая разница что.

— Вы думаете, он мертв, унтер? — спрашивающий был совсем мальчишкой, нервным и испуганным.

— Трудно сказать… посмотри сам.

Солдат боязливо улегся на край пропасти и опасливо заглянул в нее. Остальные перебрасывались короткими редкими фразами. Мэллори повернулся к Миллеру, и шепнул тому на ухо:

— Стивенс был в костюме, когда вы начали подъем?

— Да, вроде так, — ответил Миллер. Но затем сказал. — Нет, черт возьми, кажется, я вру. Мы оба в одно и то же время накинули плащ-палатки.

Мэллори удовлетворенно кивнул.

«Дождевики немцев почти такой же окраски… и волосы часового были иссиня-черными, — припомнил он. — Наверное, сверху видна только плащ-палатка да черная голова. Тогда ошибка унтера не только понятна. Она неизбежна».

Молодой солдат осторожно поднялся на ноги.

— Вы правы, унтер. Это Эрих, — голос парня дрожал. — Думаю, что он еще жив. Мне показалось, что он пошевелился. Уверен, что это не ветер.

Мэллори почувствовал, как могучая ладонь Андреа сжала его плечо, и почувствовал, как его захлестнула волна облегчения, а затем и восторга. Итак, Стивенс жив! Слава Богу за это! Они еще спасут мальчика. Он услышал, как Андреа шепотом сообщает новость остальным, и криво усмехнулся про себя, иронизируя над собственной радостью. — Дженсен наверняка не одобрил бы ее. Стивенс выполнил свою роль — довел лодку до Наварона, и помог поднять все на скалу. Но теперь он покалечен и стал обузой для группы. А это уменьшало и без того малые шансы на успех операции.

С точки зрения высшего командования, со стороны Стивенса было опрометчивым поступком не разбиться насмерть. Тогда, по мнению высокого начальства, от его тела можно было без особых хлопот избавиться, спрятав в холодных волнах, бьющихся в подножие скалы. Но к черту эту формальную бесчеловечную логику! Мэллори сжал кулаки и поклялся себе, что он все сделает, чтобы парень выжил, и вернулся домой. Ко всем чертям всю эту тотальную бойню с ее бесчеловечностью! Ведь Стивенс совсем мальчишка, испуганный и сломленный мальчишка, к тому же самый мужественный из них.

Унтер развил бурную деятельность. Целый поток приказов посыпался на солдат. Быстро, отчетливо, уверенно лились слова. Врача, шины, специальные носилки, скальные крюки, веревки, специальное подъемное устройство — вымуштрованный педант не упустил ничего. Мэллори застыл в напряженном ожидании, гадая, сколько же человек останется здесь, ведь их придется убить. О том, как это сделать быстро и бесшумно, у него не возникло и мысли — стоило шепнуть Андреа, и у оставшихся будет не больше шансов остаться в живых, чем у несчастных козлят перед мародером волком. Даже меньше, козлята из песенки могли хотя бы бегать и блеять перед смертью.

Вскоре ответ на этот вопрос был получен. Уверенная властность, жестокое бессердечие, которые делали немецких унтеров лучшими в мире военными механизмами, дали в руки Мэллори возможность, о какой он и не мечтал. Унтер кончил отдавать приказания. Молодой солдат дотронулся до его рукава и указал на край пропасти.

— А как с беднягой Эрихом? — неуверенно спросил он. — Быть может, мы должны… Как вы думаете, не остаться ли одному из нас возле него?

— Чем ты ему поможешь, если останешься? — ехидно спросил унтер. — Будешь держать его за руку? Если он двинется с места, то упадет. Упадет, вот и все. И никакого значения не имеет, будет ли здесь один или целая сотня — стоять и смотреть, как он свалится. Главное притащите треногу со шкивом.

Трое солдат повернулись и быстро, без единого слова, ушли. Унтер подошел к телефону, коротко доложил кому-то обо всем и направился в противоположную сторону — проверять другие посты. Так по крайней мере решил Мэллори. Еще было видно движущееся пятно света фонарика, а Мэллори уже шепнул Брауну и Миллеру, чтобы те заняли свои наблюдательные посты. Еще раздавались размеренные шаги немецкого унтера по каменистой тропинке, а веревка уже была закреплена и перекинута через край, и по ней спускались Андреа и Мэллори.

Стивенс лежал неестественно скрючившись, залитое дождем и кровью из разбитой головы лицо-маска, несчастное и безжизненное. Рот открыт, правая нога под неестественным углом поднята вверх и сломана в двух местах. Кости торчат из разорванной и багрово-опухшей плоти. Не человек, а просто сломанная кукла.

— Господи, — пробормотал Мэллори. — С парнем совсем скверно, Андреа.

— И то правда, — серьезно ответил грек. — Тут ничего мы сделать не можем?

— Ничего. Абсолютно ничего. Сначала нужно его вытащить, — Мэллори выпрямился и мрачно посмотрел вверх. — Хотя, Боже, как мы…

— Я подниму его, — в голосе Андреа не было отчаянной решимости. Он просто сообщал о своей готовности голосом человека, который никогда не сомневается в возможности выполнить обещанное. — Если ты поможешь поднять его мне на спину и привязать…

— И это с его-то болтающейся на куске кожи сломанной ногой? — возразил было Мэллори. — Стивенс вряд ли выдержит. Он умрет, если мы это сделаем.

— Он умрет, если мы этого не сделаем, — пробормотал Андреа.

Несколько секунд Мэллори смотрел на Стивенса и молча кивнул.

— Да, он умрет, если мы не поднимем его наверх, — устало повторил он слова грека. — Нам придется это сделать. — Он оттолкнулся от камня, спустился по веревке, уперся в стенку расщелины чуть пониже Стивенса. Дважды обернул веревку вокруг пояса Энди, завязал узел. Все — вниз Стивенс не упадет. Руки Стивенса наложили друга на друга до локтей и стянули его же брючным ремнем. Андреа просунул свою голову в получившееся кольцо рук и стал медленно подниматься, перебирая веревку руками. Тело Энди постепенно стало принимать вертикальное положение, ложась на спину Андреа. Мэллори как мог помогал, подталкивая снизу и приводя сломанную ногу в естественное положение. Несколько раз из хрипящего горла парня вырывались долгие дрожащие стоны. Мэллори сильнее стиснул зубы. Наконец Стивенс оказался полностью лежащим на спине Андреа. Неподвижное и застывшее, как у куклы, лицо Стивенса, мокрое от дождя и крови, откинулось назад.

Мэллори подтянулся повыше, с тихими ругательствами примотал веревкой тело Стивенса к Андреа. Проделал все это автоматически: перед ним маячила разбитая голова юноши, нелепо запрокинутая назад, размазанная дождем кровь на лице, пробитый висок под клоком темно-русых волос — дождь успел смыть с них краску.

«Бракоделы, — яростно думал Мэллори. — Ну и краска, Дженсен должен узнать об этом. Это могло нам дорого обойтись». Тут до него дошло, что он думает не о том. Мэллори снова выругался. В свой адрес. Грубее и крепче. Удивляясь банальности своих мыслей.

— Готово, пошел, — дал он команду.

Через минуту связка Андреа-Энди оказалась на вершине. Если семьдесят три килограмма — вес тела Стивенса — и создавали для грека какие-нибудь затруднения, то Мэллори не заметил этого. Выносливость гиганта была поистине фантастической.

Мэллори быстро отвязал Стивенса.

— Давай, Андреа, быстро в камни, — шепнул он. — Жди нас на первой удобной площадке, которую найдешь.

Андреа кивнул, задумчиво глядя полуприкрытыми глазами на парня, которого держал в руках. Мэллори вслушался в тонкое унылое завывание. Но ветер не приносил ни единого звука. Только нарастающее и затихающее погребальное пение в камнях и промозглость дождя, стынущего на ледяных уступах. Он вздрогнул. Сердито встряхнулся и стал сматывать веревку. Она ложилась у ног неровными кругами. И только когда выбрал ее всю, вспомнил про вбитый в самом низу расщелины костыль и свисающие с него сотни метров веревки. Он слишком устал. Слишком был подавлен, чтобы почувствовать злобу к себе. Вид покалеченного Стивенса и мысль о том, как скверно приходится парню, подействовали на него больше, чем он мог предположить. Почти меланхолично он снова сбросил веревку вниз. Спустился по ней на самое дно расщелины, отвязал вторую веревку и зашвырнул костыль во тьму. Менее чем через десяток минут он уже вел Миллера и Брауна в темный хаос камней. Они обнаружили Стивенса с Андреа в небольшой ложбине где-то через сто метров. Какое-никакое, а укрытие от порывов ветра. Стивенс лежал на расчищенной площадке чуть больше бильярдного стола. На ней был расстелен кусок клеенки, а плащ-палатка укрывала тело парня. Все это, конечно не могло спасти его от холода. Андреа глянул на прибывших. Они, спрыгнув к ним в яму, складывали снаряжение.

Андреа уже закатал штанину раненого, разрезал и снял тяжелый альпинистский ботинок с изуродованной, распухшей ноги.

— Христос страдающий! — полу-проклятие, полу-молитва сорвалась с губ Миллера: нога Стивенса выглядела ужасно.

Миллер встал на колено, низко склонился над неподвижным парнем. — Ну и каша, — пробормотал он и глянул вверх через плечо. — Что-то придется делать с его ногой, начальник. А времени у нас нет ни черта. Малый — хороший кандидат в мертвецкую.

— Знаю. Но его нужно спасти, Дасти. Мы обязаны это сделать. — Мэллори тоже опустился на колени. — Давай посмотрим, что с ним.

Миллер досадливо махнул рукой.

— Оставьте его мне, начальник. — В голосе звучала такая твердость и уверенность, что Мэллори промолчал. — Быстро аптечку. И палатку разверните.

— Уверен, что справишься? — Мэллори тут же подумал, что никогда не сомневался в нем. Ему хотелось сказать что-нибудь. — А как ты собираешься… — начал он было.

— Послушайте, начальник, — спокойно прервал его Миллер, — всю свою жизнь я занимался шахтами, тоннелями и взрывчаткой. Это довольно хитрые штуки, начальник. Я видел сотни оторванных рук и ног. Справлялся с ними в основном сам. — Он криво улыбнулся. — Тогда я сам был боссом. Думаю, что это одно из моих теперешних преимуществ.

— Хорошо. — Мэллори хлопнул его по плечу. — Ладно, он твой, Дасти. Но палатка… — он неохотно посмотрел через плечо в сторону клифа. — Я думаю…

— Вы меня неверно поняли, начальник. — Руки Миллера, чуткие и точные, со сноровкой всю жизнь занимающегося таким деликатным делом, как взрывчатка, уверенно обрабатывали рану тампоном, смоченным спиртом. — Я не собирался устраивать здесь стационарный госпиталь. Но потребуются шесты от палаток для шины на ногу.

— Да, да, конечно, шесты. Никогда мне не пришло бы в голову, что для шины… Я ни о чем не думал, кроме…

— Но, в первую очередь нам нужен — Миллер уже открыл аптечку, и разыскивал необходимое с помощью фонарика — морфий. Иначе парень умрет от шока. А потом хорошее укрытие и теплая одежда…

— Тепло, сухая одежда! — беспардонно оборвал его Мэллори. Он глянул на неподвижного парня. По его вине они лишились плитки и топлива. Рот скривился в горькой гримасе: сам себя парень наказал. — А где же, Господи, где? Где нам все это отыскать?

— Да уж не знаю, начальник, — просто сказал Миллер, — но с такой ногой, промокший до костей, парень наверняка схватит воспаление легких. Да, с такой ногой, с этой песьей раной! Стоит попасть инфекции, и он… Так что надо постараться

Мэллори выпрямился и сказал копируя выговор янки:

— Слушаюсь, начальник!

Миллер быстро взглянул вверх, и его удивление превратилось в усталую улыбку. Он отвел глаза и наклонился над Стивенсом. Мэллори услышал стук зубов и увидел, что Миллера бьет дрожь. Но Дасти не замечал ее — он весь сосредоточился на работе своих рук. Одежда его была насквозь промокшей. Мэллори недоумевал, как Миллер умудрился настолько вымокнуть под дождем, ведь на нем была непромокаемая плащ-палатка.

— Вы занимайтесь им, а я пойду поищу укрытие. — Мэллори не был уверен, что найдет, но месье Влакос говорил, что на острове полно пещер. Днем-то они бы ее нашли. А сейчас, в темноте, можно рассчитывать только на случай.

Он увидел, как Кейси Браун, с серым от усталости лицом, поднялся на дрожащие ноги и пошел в проем среди камней.

— Ты куда направился, шеф?

— За остальным барахлом, сэр.

— А справишься? — Мэллори в упор уставился на него. — Ты не слишком хорошо выглядишь.

— А я этого даже не чувствую, — откровенно признался Браун и глянул на Мэллори. — Но при всем уважении, сэр, я бы не сказал, что вы в последнее время выглядите лучше.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Мэллори. — Что ж, ладно, пошли. Я тебе помогу.

На крохотной площадке воцарилась тишина, нарушаемая бормотанием Миллера и Андреа, склонившихся над изувеченной ногой Стивенса, да слабыми стонами последнего. Постепенно подействовал морфий, и Миллер получил возможность работать быстрее, не опасаясь неожиданных движений Стивенса. Андреа держал над ними плащ-палатку, кое-как спасающую от моросящего мелкого дождя и маскирующую свет фонарика.

Миллер выправил ногу, наложил бандаж и шину, прикрутил ее к ноге покрепче, встал, распрямил затекшую спину.

— Слава Богу, дело сделано, — устало сказал он. — Я, кажется, чувствую себя не лучше этого парня. — Он внезапно застыл и предостерегающе поднял руку. — Кто-то идет, Андреа, — прошептал он.

Андреа рассмеялся:

— Всего-навсего Браун возвращается, дружище. Его слышно уже с минуту.

— Откуда ты знаешь, что это Браун? — вызывающе спросил Миллер. Он был недоволен собой и неохотно засунул автоматический пистолет обратно в карман.

— Браун имеет опыт действий в горной местности, — мягко сказал Андреа, — но он устал, а капитан Мэллори… — Он пожал плечами, — Меня за умение бесшумно передвигаться прозвали Большой Кот. Но капитана на Крите называли Призраком. О том, что он рядом, узнаешь, только когда он дотронется до твоего плеча.

Миллера передернуло, как от заряда снега с дождем.

— Мне бы хотелось, чтобы вы ребята, не слишком часто мне это демонстрировали, — жалобно произнес он и посмотрел, на Брауна, обходящего валун медленной, шаркающей и спотыкающейся походкой насмерть усталого человека. — Эй, Кейси! Как дела?

— Бывало хуже. — Браун пробормотал слова благодарности, когда Андреа подхватил с его плеча ящик со взрывчаткой и бережно опустил на землю. — Это последнее. Капитан послал меня сюда, а сам остался. Мы слышали голоса немцев. Он хочет понять, как немцы будут реагировать на исчезновение Стивенса. — Браун устало присел на ящик. — Может быть, узнает, что они намерены делать дальше.

— Мне кажется, что он мог бы оставить тебя там, а этот чертов ящик принести сам, — пробурчал Миллер. — Он выглядит посвежее, я думаю, с его стороны… — Дасти внезапно умолк и дернулся от боли: пальцы Андреа схватили его руку, как гигантские стальные клещи.

— Несправедливо говорить так, друг мой, — с укором сказал грек. — Ты, кажется, забыл, что Браун не понимает ни слова по-немецки.

Миллер тихонько потер занывшую руку, мотая головой и проклиная себя.

— Все этот болтливый рот, — уныло сказал он. — «Миллер, который болтает некстати». Вот как меня надо звать. Вы уж простите меня и вообще… Ну, что там дальше на повестке, джентльмены?

— Капитан приказал идти прямо на север по правому склону этой горы. Гора Костос, так он ее назвал. — Браун ткнул пальцем в направлении темного хаоса скал, возвышавшихся над ними. — Он нас догонит минут через пятнадцать, — Браун устало ухмыльнулся Миллеру. — А мы ему должны оставить этот ящик и рюкзак. Он понесет их.

— Пощадите меня, — взмолился Миллер. — Мне и так кажется, что я несмышленыш, обидевший младшую сестренку. — Он глянул на Стивенса, неподвижно лежащего под матово блестящей мокрой плащ-палаткой, потом вверх, на Андреа. — Я боюсь, Андреа, тебе придется…

— Ну конечно, конечно, — грек быстро нагнулся, завернул в плащ-палатку парня и поднялся на ноги так легко, будто у него в руках ничего не было.

— Я пойду первым, — вызвался Миллер, — буду искать дорогу полегче, для тебя и Стивенса. — Он забросил за спину рюкзаки, взрывную машинку на плечо, и покачнулся под тяжестью груза. Он даже и не предполагал, что так ослаб. — Это пока, — поправился он. — Потом тебе придется тащить нас обоих.

Мэллори неудачно рассчитал время, нужное ему, чтобы догнать остальных. Прошло больше часа, а впереди никого не было видно. Видимо он дал себе поблажку и плетется еле-еле, правда эти тридцать килограмм за спиной…

Задержка была вызвана еще тем, что немцы, оправившись от первого шока, обыскивали вершину, методически и очень медленно, все никак не могли решить, что же им делать. Мэллори напряженно ожидал, что кто-нибудь предложит спуститься в расщелину и тщательно там все осмотреть, но никому из немцев эта мысль не пришла в голову. Следы от крюков наверняка выдали бы присутствие группы. Но к счастью они решили, что раз часовой очевидно сорвался, то внизу делать нечего.

Кончилось все это тем, что, оставив нового часового, они ушли, унося с собой все спасательное снаряжение.

Мэллори шел и его все не покидала мысль, что он уже обогнал своих товарищей. Может они уже нашли более-менее сносное укрытие, а он не заметил и прошел мимо? Сквозь завесу дождя со снегом он в который раз оглядел все вокруг, нет вряд ли. На открытых, обдуваемых ветром склонах, не было ничего, даже отдаленно напоминавшего укрытие.

В конце концов Мэллори буквально наткнулся на своих людей. Только он перебрался через узкую длинную спину очередного валуна, как услышал неясный гул голосов и увидел слабое мерцание света за брезентом, свисающим с входа в крошечную пещеру.

Миллер резко дернулся и обернулся назад, почувствовав на своем плече чью-то руку. Он уже наполовину вытащил из кармана автоматический пистолет, когда разглядел, кто это.

— Ну, ну, полегче с оружием!! — Мэллори облегченно скинул с ноющих плеч тяжелую ношу и взглянул на беззвучно смеющегося Андреа. — Что здесь смешного?

— Я тут сказал одному приятелю, — снова ухмыльнулся Андреа, — что он услышит тебя только тогда, когда почувствует руку на своем плече. Он, кажется, мне не поверил.

— Вы, по крайней мере, могли бы кашлянуть, что ли, — оправдывался Миллер. — Все мои нервы, начальник, — добавил он. — Они совсем не те, что были сорок восемь часов назад.

Мэллори недоверчиво посмотрел на него, хотел что-то ответить, но раздумал, увидев бледное лицо Стивенса. Ниже белой повязки на лбу — открытые глаза, не сводящие с него взгляда. Мэллори шагнул вперед и опустился на колени.

— Ну вот ты и очнулся, — улыбнулся он Стивенсу. Тот улыбнулся в ответ. Губы — белее лица. Вид безрадостный. — Как чувствуешь себя, Энди?

— Неплохо, сэр. Действительно, неплохо. — Налитые кровью глаза его были темны и переполнены болью. Он опустил глаза к забинтованной ноге. Снова поднял их и неуверенно улыбнулся Мэллори. — Сожалею, что так получилось. Чертовски глупо вышло.

— Это не глупо, — Мэллори тяжело ронял каждое слово. — Это преступная оплошность. — Он знал, что все наблюдают за ним, но глаза его видели только Стивенса. — Моя преступная, непростительная оплошность, — повторил он спокойно. — Я предполагал, что ты потерял много крови, но не заметил, что у тебя еще и две глубокие раны на лбу. Я-то должен был их заметить. — Он криво улыбнулся. — Ты бы услышал, что сказали мне эти два типа, когда мы поднялись на вершину. А ведь они были правы. Тебе нельзя было подниматься последним, особенно в таком состоянии, в котором ты был. Это было безумием. — Он снова улыбнулся. — Тебя надо было тащить наверх, как мешок с углем, что вполне могла сделать великолепная альпинистская команда Мэллори — Браун. Одному Богу известно, как тебе удалось подняться. Ты просто молодец. — Он наклонился вперед и дотронулся до здорового колена Стивенса. — Прости меня, Энди, честно говоря, я не подозревал, как сильно ты измотан.

Стивенс неловко пошевелился, мертвенно-бледный пергамент его щек окрасился слабым румянцем от удивления и удовольствия, вызванного словами Мэллори.

— Пожалуйста, сэр, — умоляюще сказал он. — Не заслуживаю я похвалы. — Он умолк, глаза закатились, воздух со свистом вырывался сквозь стиснутые зубы, волна боли прокатилась по телу от раненой ноги. Потом он снова посмотрел на Мэллори. — Я плохо помню, как все происходило. Единственно, что я помню хорошо… — он запнулся.

Мэллори молча смотрел на него, брови вопросительно взлетели вверх.

— Это то, что я смертельно боялся каждого метра подъема, — продолжил Стивенс. Он даже не почувствовал удивления оттого, что говорит вещи, которые раньше ни за что не сказал бы, скорее умер бы. — Никогда в жизни я так не боялся.

Мэллори медленно покачал головой, машинально водя ладонью по подбородку. Он был по-настоящему удивлен. Потом взглянул на Стивенса с насмешливой улыбкой.

— Ну что тебе сказать, Энди, — он опять улыбнулся. Молод ты еще. — Наверное, думаешь, что я смеялся и пел, когда лез на этот чертову скалу. Ты думаешь, я не боялся? — Он зажег сигарету и глянул на Стивенса сквозь облако дыма. — Знаешь боялся — не то слово. Я был просто в ужасе. Да и Андреа тоже. Мы слишком хорошо знаем жизнь, чтобы не бояться.

— Андреа! — Стивенс засмеялся и сразу застонал от боли, вызванной движением тела. Мэллори показалось, что Энди потерял сознание, но тот почти сразу заговорил хриплым от боли голосом.

— Андреа! — прошептал он. — Он боялся? Не верю я этому. Не верю…

— Андреа боялся, — голос громадного грека был ласков. — Андреа боялся. Андреа всегда боится. Потому я и жив до сих пор. — Он уставился на свои громадные руки. — Отчего многие погибли? Они не боялись так, как боялся я. Они не боялись всего, чего человек должен бояться. Всегда было что-нибудь такое, чего они забывали остерегаться. Но Андреа боялся всего. Он ни о чем не забывал. Так-то вот. — Он глянул на Стивенса и улыбнулся.

Стивенс ничего не ответил. Голова его упала на грудь. Редко он чувствовал себя таким счастливым и спокойным. Теперь он знал, что ничего не нужно скрывать от Андреа и Мэллори. Он чувствовал, что должен что-то сказать, но не мог придумать, что именно, к тому же он смертельно устал. В глубине души он понимал, что Андреа говорит правду, но не всю правду; но он слишком устал, чтобы пытаться разобраться во всем этом.

Миллер громко прокашлялся.

— Хватит болтать, лейтенант, — твердо произнес он. — Вы должны поспать хоть немного.

Стивенс посмотрел на него, перевел вопросительный взгляд на Мэллори.

— Ты уж лучше делай то, что он тебе говорит, Энди, — улыбнулся Мэллори. — Это хирург и медицинское светило советник говорит. Это он вправил тебе ногу.

— О, вот не знал. Спасибо, Дасти. Это было… трудно?

Миллер небрежно махнул рукой.

— С моим-то опытом? Простой перелом, — соврал он. — Впрочем, я уже закончил. Поможешь ему устроиться получше, Андреа? Пойдем, начальник, покурим.

Они вдвоем вышли наружу, остановились, повернувшись спинами к ледяному ветру.

— Нужно найти огонь и сухую одежду для малого, — быстро сказал Миллер. — Пульс около ста сорока и температура — сорок. У него жар. Он все время отключается.

— Да знаю я, знаю, — огорченно ответил Мэллори. — И нет никакой надежды найти топливо на этой чертовой горе. Пойдем поглядим, сколько сухой одежды можно наскрести.

Они подняли край брезента и вошли внутрь. Стивенс еще не спал. Браун и Андреа лежали по обе стороны от него.

— Мы здесь заночуем, — объявил Мэллори, — Давайте устроимся поудобнее. Но учтите, — тут же заметил он, — мы слишком близко к обрыву. Но старина фриц и не ведает, что мы на острове, а оттуда нас не видно, поэтому можно вообще-то устроиться и с комфортом.

— Начальник… — Миллер хотел что-то сказать, но умолк.

Мэллори удивленно взглянул на него. Дасти, Браун и Стивенс глядели друг на друга как-то неуверенно, с сомнением в глазах. Предчувствие беды охватило Мэллори.

— Что случилось? — резко спросил он. — Что там еще?

— Плохое известие, начальник, — осторожно начал Миллер. — Надо было раньше вам сообщить. Каждый надеялся, что вам скажет другой. Часовой, которого вы с Андреа скинули в пропасть…

Мэллори угрюмо кивнул. Он знал, что последует за этим.

— Он упал на верхушку рифа, — продолжал Миллер. — От него немного осталось, ну, а что осталось, крепко засело между камней.

— Так, так, — пробормотал Мэллори. — А я все думал, как это ты умудрился вымокнуть под плащ-палаткой.

— Я раз пять пробовал, начальник, — спокойно сказал Миллер. — Остальные страховали меня веревкой. — Он пожал плечами. — Безрезультатно. Чертовы волны каждый раз отбрасывали меня назад к скале.

— Через три-четыре часа будет совсем светло, — пробормотал Мэллори. — Через четыре часа немцы узнают, что мы на острове. Только наступит рассвет, они пошлют лодку для проверки.

— Но, — предположил Стивенс. — ведь он мог упасть сам…

Мэллори слегка отодвинул брезент в сторону, выглянул в ночь. Было холодно. Начинал падать снег. Он опустил брезент.

— Пять минут, — рассеянно сказал он. — Мы отправляемся в путь через пять минут. — Он посмотрел на Стивенса и слабо улыбнулся. — Дело в том, что Андреа ткнул его ножом в самое сердце.

Последовавшие за этим часы, были сплошным кошмаром. Темнота, глубокий снег, голод, жажда, ноющие мышцы, крайнее изнеможение. Они решили вернуться назад, почти к тому месту откуда начали путь, и обойти гору Костос с другой стороны, ведь немцы наверняка решат, что они отправились к северу, в глубь острова напрямую от места высадки…

Шли без компаса. Без звезд и луны, которые помогли бы ориентироваться. Для ориентировки у Мэллори оставалось только ощущение уклона да запечатленная в памяти карта, которую месье Влакос показывал ему в Александрии. Мало-помалу он убедился, что они обошли гору и продвигаются по какому-то узкому ущелью вглубь острова.

Снег был их врагом. Тяжелый, сырой, пушистый. Он кружился вокруг людей, превращаясь в серую, похожую на плотное одеяло массу. Забирался за воротник и в ботинки, вкрадчиво пробирался под одежду, заползал в рукава, забивал уши, рты, глаза. Маской покрывал лица и превращал голые руки в ледышки, тяжелые и бессильные. Всем было трудно, но больше всех страдал Стивенс. Сырая одежда, в которую его завернули, превратилась в лед. Он был лишен возможности согреться движением. Дважды Андреа останавливался и прикладывал руку к его сердцу, так как опасался, что парень уже мертв. Но Андреа не мог ничего определить — руки у него застыли и ничего не чувствовали. Ему оставалось только идти дальше, падать и спотыкаться.

Около пяти утра Мэллори приказал ради безопасности связаться веревкой. Они поднимались по склону. Крутому, предательскому, скользкому, на котором росло лишь несколько чахлых грабов. Еще минут двадцать они тяжело карабкались по увеличивающейся крутизне, держась в затылок друг другу.

Мэллори шёл первым. Ему и думать не хотелось, каково приходится Андреа, несущему Стивенса. Неожиданно уклон уменьшился, а вскоре и совсем исчез. — Они прошли перевал. Теперь они спускались в долину.

Вышли к пещере. Унылый, безрадостный, серый свет струился с бледного низкого неба. Месье Влакос говорил, что весь юг Наварона был как соты — сплошь покрыт пещерами. Но эта оказалась первой более-менее настоящей, попавшейся на их пути. Для замерзших, измученных людей она показалась шикарным убежищем. Места хватило для всех. Завесили вход плащ-палаткой и привалили камнями. Неведомо как в такой темноте они сняли со Стивенса мокрую одежду, опустили его в спальный мешок и плотно укутали. Влили ему в рот несколько глотков бренди. Потом все четверо, даже неутомимый Андреа, рухнули на заснеженный пол пещеры и заснули мертвецким сном. Забыв о холоде, голоде, о насквозь промокшей одежде, о больных, замерзающих руках и даже об опасности.

ГЛАВА 7

Вторник.

15.00—19.00

Бледное солнце, будто с покрытой инеем кромкой, выползло из проплывающего обрывка облака. Оно давно прошло зенит и теперь быстро скатывалось на запад. Андреа отвел в сторону край плащ-палатки и огляделся. Некоторое время он стоял неподвижно, пытаясь расслабить застывшие, ноющие мышцы ног. Суженные блуждающие глаза его еще не привыкли к искрящемуся сиянию кристального снега. Затем бесшумно выскользнул из укрытия, в несколько прыжков добрался до верхнего края впадины, вытянулся на снегу и осторожно прополз к самой кромке. Медленным пристальным взглядом обвел он раскрывшуюся панораму.

Далеко под ним простиралась огромная, изогнутая дугой, почти идеально симметричная долина — долина, внезапно возникшая в объятиях крутолобых гор и плавно уходящая на север.

Ближайший, похожий очертаниями на быка каменный гигант справа от него, словно в задумчивости, навис уходящей в облака вершиной над простором долины. Это Костос, самая высокая гора острова. Они прошли по ее левому склону ночью. В пяти милях к востоку возвышалась другая гора, лишь немного уступающая Костосу по высоте. Северный склон ее круто обрывался в сторону долины, вытянувшейся на северо-восток. Еще дальше в сторону, примерно в четырех милях к северо-северо-востоку, несколько ниже линии снегов и одиноких пастушьих хижин, в складке холмов, на берегу небольшого ручья, который вился по долине, лежало крошечное поселение с плоскими крышами. Это могла быть только деревня Маргарита.

Изучая окрестности, обшаривая глазами каждую трещину, каждый камень, Андреа все пытался определить источник звука, который минуту назад разбудил его. Звук прорвался сквозь покрывало сна, мгновенно поднял его на ноги и приготовил к любой неожиданности еще до того, как сознание успело запечатлеть в памяти этот звук. Вот он снова услышал этот звук — трижды за три секунды, — высокий, одинокий, надрывный свист, эхом прокатившийся по склонам горы Костос. Эхо еще не отзвучало в воздухе, а Андреа уже не было на этом месте.

Через полминуты он вновь появился. Мышцы лица свело от прикосновения ледяных окуляров цейсовского бинокля Мэллори. «Так и есть, это они», — угрюмо подумал Андреа. Двадцать или тридцать солдат вытянулись в длинную неровную линию на снежном склоне Костоса и медленно двигались вперед, тщательно прочесывая каждый овраг, каждую кучу камней. Солдаты были в маскхалатах, но разглядеть их было легко даже отсюда, с расстояния двух миль. Концы связанных лыж поднимались над их головами и отчетливыми штрихами выделялись на белизне снега. Эти черные плоски подпрыгивали и покачивались, когда солдаты скользили и спотыкались на крутом склоне горы. Время от времени в центре цепочки кто-то размахивал альпенштоком, как бы координируя действия поисковой группы. Это он свистел — решил Андреа.

— Андреа! — голос из пещеры был очень тихим. — Что произошло?

Прижав палец к губам, Андреа повернулся в снегу и увидел у входа Мэллори. Заросший, в мятой одежде, он прикрывал рукой глаза от ослепительного сияния снега, а другой тер покрасневшие веки. Андреа поманил его пальцем, и Мэллори послушно двинулся к греку, морщась от боли при каждом шаге. Пальцы ног распухли, слиплись от запекшейся крови. Мэллори не снимал ботинок с тех пор, как взял их у мертвого часового и с трудом напялил на ноги. Он и не хотел их снимать, не хотел видеть, во что превратились ноги. Он осторожно добрался до гребня и опустился на снег рядом с Андреа.

— Гости?

— Гости, причем из самых умелых, — пробормотал Андреа. — Посмотри сам. — Он передал Мэллори бинокль и указал вниз, на склон горы.

В окуляры попала цепочка немецких солдат. Мэллори поправил фокус, бросил еще один короткий взгляд на немцев и в задумчивости опустил руку. Этот сдержанный жест полностью передал всю серьезность момента.

— Батальон егерей, Альпийский корпус. Их лучшие горные войска. — Мэллори потер заросший щетиной подбородок. — Уж кто-кто, а эти нас найдут. Да. Они найдут нас. — Он поднял бинокль, чтобы еще раз посмотреть на приближающихся немцев.

Педантизм, дотошность, тщательность поиска раздражали. Неприятной, даже пугающей, была медлительная неумолимость, неотвратимость приближения крохотных фигурок.

— Бог знает что понадобилось здесь альпийскому корпусу, — продолжал Мэллори, — но достаточно того, что они здесь. Им наверняка известно, что мы высадились, и вот они все утро прочесывают восточный склон Костоса. По их мнению, это самый удобный маршрут, который выведет нас в глубь острова. Они там ничего не нашли. Они знают, что мы несем раненого и далеко уйти не могли. Все дело только во времени, Андреа.

— Дело во времени, — эхом отозвался Андреа и глянул на солнце в темнеющем небе. — Через час, самое большее через полтора, они будут здесь, еще солнце не сядет. — Он с усмешкой взглянул на Мэллори. — Мы не можем оставить парня и не сможем оторваться, взяв его с собой. Так и так он погибнет. Во втором случае мы погибнем вместе с ним

— Через час нас здесь не будет, — сказал Мэллори безразличным голосом. — Если мы останемся, то все умрем или кончим жизнь в одной из тех маленьких камер, о которых говорил месье Влакос.

— Это не самый лучший выход, — медленно отозвался Андреа. — Самый лучший вариант это тот, когда гибель одного человека спасает жизнь множеству, не правда ли, мой Кейт? Именно этот вариант выбрал бы капитан Дженсен.

Мэллори неловко поежился, но, когда он заговорил, голос его был тверд:

— Да это верно, Андреа. Простая пропорция: двенадцать сотен к одному. Но, знаешь, это как-то бесчеловечно, — в голосе послышалась усталость.

— Бесчеловечно, — улыбнулся Андреа. — Но ты ни о чем не беспокойся, кажется есть другой вариант. Пойдем, дружище. Сообщим остальным приятную новость.

Миллер поднял глаза, когда вошли Андреа и Мэллори. Он, расстегнув боковую молнию спального мешка Стивенса, трудился над его сломанной ногой.

Электрофонарь-карандаш был пристроен рядом на рюкзаке.

— Когда мы сможем сделать что-нибудь для парнишки, начальник? — В голосе звучало раздражение, как и в жесте в сторону спящего парня. — Этот чертов водонепроницаемый спальный мешок промок насквозь, да и мальчонка тоже. Он совсем окоченел. Ноги его на ощупь напоминают мороженую говядину. Ему требуется тепло, начальник. Теплая комната и горячий напиток. Иначе ему конец. Сутки проживет, не больше. — Миллер передернулся и обвел взглядом неровную поверхность стен каменного убежища. — Думаю, что даже в первоклассном госпитале у него был бы всего один шанс выжить.

Вряд ли Миллер преувеличивал. Капли воды беспрестанно сочились сверху по скользким, покрытым зеленым лишайником, стенам пещеры. Вода звонко капала на промерзший пол. И никуда не стекала. Пещера без вентиляции, душная, промозглая.

— Возможно, он окажется в госпитале раньше, чем ты думаешь. Что с ногой? — сухо спросил Мэллори.

— Хуже стало, — откровенно ответил Миллер. — По виду намного хуже. Я только что впихнул ему в рот еще антибиотиков и сделал перевязку. Это все, что я мог, начальник. А чего вы прошлись насчет госпиталя?

— Это не шутка, — серьезно отозвался Мэллори, — а один из неприятных фактов жизни. Сюда направляется немецкая поисковая группа. Они свое дело знают. Они нас найдут. Уж это точно.

Миллер выругался.

— Просто чудесно, — горько сказал он. — И далеко, начальник?

— В часе или чуть больше ходьбы.

— А что вы думаете делать с парнишкой? Оставить? Кажется, это единственный выход из положения.

— Стивенс будет с нами, — в голосе Мэллори звучало окончательное решение.

Миллер молча и пристально поглядел на него. Лицо Мэллори было непроницаемо.

— Стивенс будет с нами, — повторил Мэллори, — мы будем его нести с собой, пока он не умрет.

— Это случится скоро. А потом мы бросим его в снегу, так, что ли?

— Да, так, Дасти, — Мэллори машинально стряхнул снег с одежды и опять посмотрел на Миллера. — Стивенсу известно слишком много. Немцы догадались, что мы на острове, но они не знают, как мы собираемся пробраться в крепость. И они не знают, когда пройдут мимо острова корабли. А Стивенс знает. Они заставят его говорить. Скополомин развяжет язык кому угодно.

— Сыворотка правды! На умирающем? — Миллер не поверил.

— А почему нет? Я бы и сам поступил так же. Если бы ты был немцем и знал, что твои большие орудия и половина гарнизона крепости в любую минуту могут полететь ко всем чертям, то, наверно, поступил так же.

Миллер посмотрел на него, криво усмехнулся и покачал головой.

— Я со своим…

— Знаю. С твоим болтливым ртом, — Мэллори улыбнулся и хлопнул его по плечу. — Мне это нравится не больше, чем тебе, Дасти. — От отвернулся и отошел к противоположной стене пещеры. — Как себя чувствуешь, шеф?

— Не так уж плохо, сэр, — Кейси Браун только что проснулся. Дрожа всем телом в мокрой одежде, он спросил: — Что-то не так?

— Да, нет, все в порядке — заверил его Мэллори, — сюда идут немцы. Через полчаса придется уходить, — он глянул на часы. — Ровно в четыре. Как вы думаете, нельзя ли связаться с Каиром?

— Бог его знает, — откровенно признался Браун. Он с трудом встал на затекшие ноги. — Вчера с рацией не слишком деликатно обходились. Но я попробую.

— Спасибо, шеф. Смотри, чтобы твоя антенна не торчала над гребнем. — Мэллори повернулся и хотел было выйти из пещеры, но задержался возле Андреа, сидевшего на валуне возле входа. Андреа только что кончил пристраивать оптический прицел к карабину «Маузер» и занимался тем, что оборачивал его весь от ствола до приклада подкладкой из спального мешка, Наконец карабин превратился в белый кокон.

Мэллори молча следил за его манипуляциями. Андреа глянул на него снизу вверх, улыбнулся, поднялся на ноги и потянулся к рюкзаку. Через полминуты он облачился в белый маскировочный костюм и плотно затянул шнурки капюшона. Потом надел мягкие брезентовые сапоги, взял маузер и снова улыбнулся.

— Я тут подумал, может, мне пройтись, капитан, — сказал он извиняющимся тоном. — Конечно, с вашего разрешения.

Мэллори несколько раз мотнул головой, что-то с трудом припоминая.

— Ты сказал, чтобы я ни о чем не беспокоился, что ты что-то придумал — пробормотал он. — Мне надо было догадаться, а тебе стоило сказать, Андреа. — Но протестовал он слабо. Он не чувствовал раздражения при таком посягательстве на свой авторитет. Андреа никак не мог отвыкнуть от офицерской привычки: самому принимать решения. Когда он спрашивал одобрения или совета, то скорее проявлял вежливость или просто информировал. Мэллори не возражал. Облегчение и чувство благодарности к улыбающемуся гиганту — вот что он ощущал. С Миллером он говорил о Стивенсе небрежным и безразличным тоном. Только для того, чтобы спрятать свою горечь от необходимости поступать так жестоко с раненым парнем. Но и сам он даже не предполагал, как тяжело и больно станет сердцу от принятого решения. А теперь оказалось, что оно не обязательно.

— Извини меня, — с хмурой улыбкой сказал Андреа. — Я должен был объяснить. Я-то думал, ты догадался. Это ведь лучший выход из положения, не так ли?

— Только это и можно сделать, — откровенно признался Мэллори. — Ты хочешь увести их вверх, к перевалу.

— Другого пути нет. На лыжах, вниз по склону, они через несколько минут догнали бы меня. Я, конечно, не смогу вернуться, пока не стемнеет. Вы будете здесь?

— Кто-нибудь да будет, — Мэллори взглянул в сторону Стивенса, растиравшего ладонями усталые глаза. — Нам нужны еда и топливо, Андреа, — сказал он тихо, — как стемнеет я с кем-нибудь пойду в долину.

— Да, да, конечно, мы должны сделать все возможное, — серьезно, почти шепотом ответил Андреа. — Пока можем. Он еще мальчишка, совсем ребенок. — Он отвернул полог и поглядел в вечернее небо. — Постараюсь управиться побыстрее.

— Побыстрее, — повторил Мэллори. Небо уже потемнело от тяжелых облаков. Порывы ветра поднимали снежные вихри и сметали их в неглубокую впадину перед пещерой. Мэллори вздрогнул и схватил могучую руку грека. — Ради Бога, Андреа, береги себя.

— Это ты береги себя, — безрадостно улыбнулся Андреа, мягко высвобождая руку. — Обо мне не думай, — его голос был спокоен и доброжелателен. — Если хочешь помолиться, то моли Бога за тех несчастных, которые вздумали охотиться за нами. — Он вышел, полог опустился за ним.

Мэллори нерешительно постоял у входа в пещеру, бессмысленно глядя в белеющий просвет, потом резко повернулся, прошел к стене и сел на корточки перед Стивенсом. Голова парня покоилась на заботливой руке Миллера, глаза ввалились и ничего не выражали. Мэллори улыбнулся. Он надеялся, что улыбка выглядит естественно.

— Ну и ну, наконец-то соня проснулся. Лучше поздно, чем никогда, — он открыл водонепроницаемый портсигар и протянул его Стивенсу. — Как себя чувствуешь, Энди?

— Замерз, сэр. — Стивенс покачал головой, отказываясь от предложенной сигареты, и попытался улыбнуться. От этого подобия улыбки Мэллори передернуло.

— Ну, а нога?

— Думаю, что она отмерзла. — Стивенс без любопытства глянул на белый кокон перебинтованной ноги. — Одним словом, я ничего не чувствую.

— Отмерзла, — фыркнул Миллер. — Он говорит, отмерзла. Чертовская неблагодарность! Просто первоклассное медицинское обезболивание, это я вам говорю. Слабая улыбка скользнула и пропала на лице Стивенса. Он поглядел на забинтованную ногу, перевел взгляд на Мэллори.

— Слушайте, сэр, не стоит дурачить самих себя, — тихим невыразительным голосом начал он. — Я не хотел бы показаться неблагодарным. Я терпеть не могу самой мысли о дешевом героизме, но… Я просто чертов камень у вас на шее, и меня нужно…

— Оставить тебя, да? — прервал его Мэллори. — Оставить тебя, чтобы ты тут замерз насмерть или попал в лапы немцев. Забудь это, детка. Мы еще в состоянии позаботиться и о тебе и об этих пушках.

— Но, сэр…

— Вы нас оскорбляете, лейтенант, — снова фыркнул Миллер. — Вы задеваете наши чувства. Кроме того, как профессионал, я должен довести этот клинический случай до полного выздоровления. А если вы думаете, что я собираюсь это сделать в какой-нибудь вшивой немецкой каталажке, то можете…

— Достаточно, — остановил их Мэллори движением руки. — Вопрос закрыт. — Он увидел, как щеки больного порозовели от удовольствия и свет благодарности затеплился в безразличных глазах. И ему стало стыдно. Стыдно и больно, ибо его забота диктовалась не беспокойством за раненого, а опасением, что тот может их предать, вольно или невольно.

Мэллори наклонился, стал расшнуровывать ботинки и произнес не поднимая головы:

— Дасти.

— Да?

— Ты так хвалишься своим медицинским искусством, что я подумал не мог ли ты и мне слегка помочь, глянь что у меня с ногами. Кажется, ботинки часового мне немного не по размеру.

Через четверть часа, полных мук для Мэллори, Миллер оторвал край лейкопластыря, которым оклеивал ногу Кейта, неловко выпрямился и с гордостью оглядел результаты своего труда.

— Прекрасно, Миллер, прекрасно, — пробормотал янки удовлетворенно, — даже Джон Хопкинс в Балтиморе… — вдруг он запнулся, нахмурился, глядя на забинтованные ноги Мэллори, и извиняюще кашлянул. — Я только что обратил внимание на маленькую деталь, начальник.

— Давно пора, — хмуро ответил Мэллори. — Как ты, например, собираешься втиснуть мои ноги в эти чертовы ботинки? — Он вздрогнул от холода, напяливая на ноги промокшие шерстяные носки. Поднял ботинки часового на вытянутой руке и с отвращением оглядел их.

— Вот эти точно подойдут, — Стивенс протянул свои ботинки, один из них был сбоку аккуратно разрезан Андреа. — Этот разрез легко заделать. Мне они сейчас ни к чему. И, пожалуйста, сэр, без споров. — Он тихонько засмеялся, но сразу умолк и скривился от боли. — Мой первый и, возможно, последний вклад в эту экскурсию. Как вы думаете, сэр, какую медаль мне за это дадут?

Мэллори взял ботинки, долго смотрел на Стивенса и обернулся в сторону откинувшегося полога. Спотыкаясь, вошел Браун, опустил на землю передатчик, телескопическую антенну и вытащил пачку сигарет. Пачка выпала из окоченевших пальцев, плюхнулась в грязь, сразу став мокрой и никуда не годной. Браун выругался коротко, почти без эмоций, похлопал по нагрудным карманам, но сразу оставил это бесполезное занятие и поудобнее уселся на ближайший валун. Он очень устал.

Мэллори закурил сигарету и передал ее Брауну:

— Ну что там, Кейси? Передали им что-нибудь?

— Это они мне кое-что передали. Самую малость. Прием был паршивый. — Браун с наслаждением сделал глубокую затяжку. — А я никак не мог пробиться. Наверное, из-за этой чертовой горы, что к югу от нас.

— Возможно, — согласился Мэллори. — А что нового у наших каирских друзей? Все воодушевляют нас на великие подвиги? Призывают продолжать начатое дело?

— Новостей никаких. Они чертовски обеспокоены нашим молчанием. Сообщили, что с этого времени будут работать каждые четыре часа. Повторили это раз десять. На том и кончили.

— Да, это нам очень сильно поможет, — ехидно заметил Миллер. — Приятно знать, что они за нас переживают. Нечто похожее на моральную поддержку. — Он ткнул пальцем в сторону выхода из пещеры. — Думаю, немецкие ищейки до смерти напугались бы, узнав об этом. Ты хоть поглазел на них, прежде чем вернуться?

— Не удалось этого сделать, — угрюмо сказал Браун. — Но я слышал их. Похоже, что командир давал им указания. — Машинально Браун взял автомат и вставил рожок. — Сейчас они, должно быть, близко подошли, меньше мили отсюда.

Поисковая партия немцев, двигалась в полумиле от пещеры, когда ее командир, обер-лейтенант, заметил, что правое крыло снова отстало: южный, более крутой склон затруднял движение. Обер-лейтенант нетерпеливо поднес к губам свисток, собираясь дать три резких звука, торопя отставших. Дважды его свисток верещал повелительно. Пронзительные звуки тут же отдавались эхом от покрытых снегом склонов и замирали в глубине долины. Но третий его свист умер еще при рождении. Прервался и возобновился в воющем длинном «до», гармонически перешедшем в страшный, долгий, захлебывающийся крик боли. Секунду обер-лейтенант стоял неподвижно с выражением недоумения на лице, потом резко переломился пополам и рухнул в хрустящий снег. Здоровенный сержант бессмысленно уставился на упавшего офицера. Потом что-то сообразил, глянул вверх с ужасом, открыл было рот, чтобы закричать, вздохнул и устало осел рядом с неподвижным телом обера.

Он уже умирал, когда в его ушах зазвучал злой, похожий на удар бича выстрел маузера.

Высоко вверху, на западном склоне горы Костос, между двух валунов лежал Андреа. Он смотрел в оптический прицел карабина и всадил еще три пули в изломанную, дезорганизованную цепь преследователей. Лицо было спокойно. Даже веки не дрожали от размеренных выстрелов маузера. Глаза ничего не выражали. Ничего. Взгляд был ни жестким, ни безжалостным — просто пустым и пугающе-отсутствующим. Сейчас рассудок был закрыт от мыслей и чувств прочной броней дела, ибо Андреа знал: в такие минуты нельзя ни о чем думать.

Андреа медленно опустил оружие, поглядел на тяжело поднимающийся в морозном вечернем воздухе пороховой дым. Противник исчез. Совершенно исчез из глаз, попрятавшись за разбросанные по склону валуны, зарывшись в белое снежное одеяло. Но он все еще был там, на склоне, он все еще был опасен. Андреа знал, что немцы быстро опомнятся после внезапной гибели офицера — во всей Европе нет более стойких и обученных солдат, чем альпийские стрелки. Они пойдут за ним, поймают его убьют, если это вообще в силах сделать человеку. Поэтому-то Андреа и убил офицера. Тот мог остановить солдат, удержать от преследования и постараться выяснить причину ничем не обоснованной атаки. Андреа инстинктивно пригнул голову. — Автоматная очередь срикошетила от валунов перед ним. Он ожидал этого: старый испытанный прием хорошо обученной пехоты — перебежки вперед под огнем прикрытия. Ложишься, прикрываешь огнем товарища. Потом он тебя прикрывает, а ты идешь вперед. Очень просто. Андреа быстро вставил в карабин новую обойму, отполз на пятнадцать-двадцать метров вправо, прячась за невысокой грядой обломков скалы. — Он старательно выбрал место засады — и остановился. Натянул капюшон до самых бровей и выглянул из-за края камня.

Еще одна длинная автоматная очередь ударила по камням, только что им оставленным. Андреа потерся грязным заросшим подбородком о тыльную сторону ладони. Эти мерзавцы действовали очень профессионально, концы цепи охватывали его полукольцом, окружая. Он это предвидел и заранее приметил спасительный овражек, который извивался вверх по склону позади него, — его путь отхода. Но лишь сейчас ему стало ясно, что при таком раскладе вот этот край цепи наткнется прямо на их пещеру. Нужно срочно менять план действий. А как?

Андреа перевернулся на спину, поглядел на вечернее небо. С каждой минутой становилось темнее. Быстро темнело еще и от тяжело падавшего снега. День угасал. Грек осмотрел вздымающуюся громаду Костоса — лишь несколько скал и выемок перечеркивали однообразие ровного склона. Он еще раз окинул взглядом горы. Автоматы горного батальона снова заговорили. Он увидел, что опять повторяется тот же маневр. Все надо рисковать, подставляться под пули, уводить преследователей прочь от пещеры. Достаточно темно, есть шанс, что промахнуться. Вон в метрах сорока слева вверх по склону первое подходящее укрытие.

Он привстал и бросился туда, вслепую стреляя на ходу вниз. Пули свистели над головой или рикошетили от скал. До укрытия тридцать пять метров, тридцать, двадцать, а пули все мимо, лишь несколько рывков за развевающиеся полы маскхалата. Он поскользнулся, вскочил по-кошачьи. Еще десять метров, а он все цел и неуязвим. Нырнул в укрытие, упал на грудь и живот так, что почувствовал ребрами, как судорожно сжались легкие. Задохнулся. Пытаясь отдышаться, вставил новую обойму. Глянул на вершину горы, выбирая следующее укрытие. Сделал несколько прицельных выстрелов, чтобы охладить пыл преследователей. Вскочил на ноги, и, моля Господа об удаче, кинулся вверх и в сторону к новой груде камней.

Сумерки уже капитально тронули вершину, и Андреа стал только тенью, быстро бегущей тенью на фоне призрачно-смутного горного пейзажа. Разобрать что-либо на монотонном заснеженном склоне было одинаково трудно в любое время. Но непрерывный плотный огонь немцев и сейчас, в сумерках, был опасен. Безумству храбрых поем мы песню. Последние три метра он летел в воздухе, упав за камни, он отполз в сторону, выглянул из-за укрытия и с облегчением вздохнул. Глаза сузились в улыбке. Задача выполнена, — цепь немцев миновала вход в пещеру. Андреа глянул в небо, моргнул — первые хлопья падающего снега растаяли на его ресницах. Он снова улыбнулся. Почти лениво вынул последнюю обойму и вставил ее в маузер.

— Начальник, — голос Миллера угрюм.

— Да? В чем дело? — Мэллори стряхнул снег с лица, с воротника накидки и стал вглядываться в белое месиво впереди себя.

— Начальник, когда вы учились в школе, вам не приходилось читать рассказы о том, как люди терялись в снежной буре и бродили по кругу день за днем?

— У нас была именно такая книга в Куинстауне, — ответил Мэллори.

— Бродили по кругу, пока не умирали, — настаивал Миллер.

— О, ради Бога, — нетерпеливо произнес Мэллори. Ноги его даже в просторных ботинках Стивенса противно ныли. — Как мы можем плутать по кругу, если все время спускались вниз? Ты думаешь, мы где, на чертовой винтовой лестнице?

Дальше Миллер шел в напряженном молчании. Мэллори двигался рядом. Они по щиколотку утопали в мокром липком снегу, падавшем тихо и неустанно в течение последних трех часов, с тех пор, как Андреа увел поисковую партию егерей. Даже в середине зимы в Белых горах, на Крите, не бывало такого обильного и непрерывного снегопада. «А ведь где-то есть острова над которыми круглый год светит солнце, — горько подумал он.

Он не предвидел снегопада, когда собирался в деревню Маргариту за едой и топливом. Но и тогда он не изменил бы решения. Хотя Стивенс теперь не так страдал от боли, он слабел на глазах. Крайняя необходимость вынудила их предпринять этот поход.

Луна и звезды закрыты тяжелыми снежными облаками, и мало что можно было разглядеть, даже на расстоянии трех метров. Потеря компаса делала их беспомощными. Мэллори не сомневался, что найдет деревню — это так просто: пойти вниз по склону и шагать до тех пор, пока не наткнешься на ручей, бегущий через всю долину. Затем по ручью двигаться на север, пока не достигнешь Маргариты. Но что будет, если этот снег помешает отыскать на обратном пути крошечную пещерку в громадной горной пустыне…

Мэллори едва не вскрикнул — железная рука Миллера ухватила его за локоть, и потянула вниз, в снег. Мэллори разозлился, но не на Миллера, а на самого себя, — задумался не вовремя, так и до беды не далеко. Он прикрыл козырьком ладони глаза от снега и стал вглядываться в бархатное белое покрывало, вихрями поднимающееся перед ним в темноте. Наконец, чуть ли не в трех метрах впереди, разглядел темное пятно пастушьей хижины. Этот ориентир он приметил еще днем, она лежала на полпути между пещерой и деревней, почти прямо на прямой их соединяющей. Мэллори облегченно вздохнул, чувствуя прилив уверенности, — не заблудились, скоро будут в деревне.

— Хижина, — тихо сказал он Миллеру на ухо. — Элементарная навигация, мой дорогой капрал. А ты заладил, заблудились, ходим по кругу! Чуть больше веры в… — он умолк: пальцы Миллера еще крепче впились в его локоть.

— Я слышал голоса, начальник, — еле слышно прошептал Миллер.

— Ты уверен в этом? — засомневался Мэллори, заметив, что свой пистолет Миллер не вытащил.

Миллер помедлил и раздраженно прошептал:

— К чертям собачьим, начальник, ни в чем я не уверен. Последний час я только и делал, что воображал всякую чертовщину. — Он отбросил назад капюшон, чтобы лучше слышать, вытянулся вперед и через секунду снова склонился к Мэллори. — Как бы там ни было, я уверен, что слышал что-то.

— Пойдем посмотрим, — Мэллори снова был на ногах. — Думаю, что ты ошибаешься. Это не могут быть егеря. Они наполовину влезли на Костос, когда мы их видели в последний раз. Такие хижины используются пастухами только в летние месяцы. — Он спустил предохранитель кольта 45-го калибра и медленно, пригнувшись, двинулся вперед, к ближней стене хижины. Миллер шел рядом.

Они прижались к тонкой, обшитой толем стене и замерли. Через несколько секунд Мэллори успокоился:

— Похоже там никого. Если кто-то и есть, то ведет себя невероятно тихо, но все может быть. Давай, ты туда, а я навстречу. Встретимся у двери. Углы обходи, отходя подальше от стены, если не хочешь получить по голове.

Через минуту они были внутри хижины. Плотно прикрыли дверь. Отведя руку с фонарем в сторону, Мэллори осветил все закоулки ветхого строения. Хижина была пуста. Земляной пол, грубый деревянный топчан, полуразвалившаяся плита и ржавый фонарь «летучая мышь» на ней.

Вот и все. Ни стола, ни стула, ни даже окна. Мэллори прошел к плите, поднял фонарь, поболтал им в воздухе:

— Им уже много недель не пользовались, но керосин залит полностью. Очень пригодится в нашей пещере, если конечно мы ее отыщем… — Он замер, будто врос в пол. Прислушался. Глаза уставились в пустоту, голова слегка склонилась набок. Мягко, очень бережно он опустил лампу и спокойно подошел к Миллеру. — Напомни, чтобы я извинился перед тобой, — прошептал он. — Нас здесь целая группа. Дай мне твою пушку и продолжай говорить.

— Снова как Кастельроссо, — громко пожаловался Миллер. Он и бровью не повел. — Это становится уже скучно. Китаец, бьюсь об заклад, и на этот раз обязательно китаец. — Теперь он говорил сам с собой.

Держа пистолет с глушителем в левой руке у пояса, Мэллори бесшумно отошел на метр от хижины и двинулся в обход. Он обогнул два угла и подошел к третьему, когда краем глаза заметил сзади неясную тень человека, метнувшегося к нему от земли с занесенной для удара рукой.

Мэллори отскочил в сторону, ловко развернулся и с ходу нанес кулаком яростный удар в живот нападавшего. С болезненным стоном, перегнувшись пополам, нападавший бездыханно рухнул на землю. Мэллори перебросил пистолет в правую руку и, не мигая, уставился на распростертое тело, на примитивную деревянную дубинку, зажатую рукой в перчатке, на холщовую котомку за спиной.

Он держал упавшего на мушке и ждал. Слишком это было подозрительно. Прошло полминуты, а тело на земле все не двигалось. Мэллори коротко шагнул вперед и довольно сильно ударил лежащего по колену. Этот старый прием никогда, как он помнил, не подводил. Боль была короткой и резкой, но — ни звука, ни движения.

Мэллори быстро нагнулся, свободной рукой ухватил наплечные лямки котомки, выпрямился и направился к двери хижины, волоча по земле пойманного. Тот почти ничего не весил. «Видимо им здесь совсем жрать нечего» — огорченно думал Мэллори, жалея что ударил так сильно.

Миллер помог Мэллори швырнуть пленника на топчан в дальнем углу хижины.

— Неплохо, начальник, — похвалил он. — Я ничего не слышал. Кто этот чемпион-тяжеловес?

— Не имею понятия, — Мэллори покачал головой. — Кожа да кости, одни кожа да кости. Закрой дверь, Дасти, и поглядим, кто нам попался.

ГЛАВА 8

Вторник 19.00—24.00. Среда 00.00—00.15

Маленький человечек зашевелился, застонал и кое-как сел. Мэллори поддержал его за плечо, тот тряс головой, судорожно глотал, зажмурив глаза, и с трудом пытался прийти в себя — избавиться от гула в голове и радужных кругов перед глазами. Наконец он медленно поднял голову и в слабом отсвете зажженного фонаря оглядел сначала Мэллори, потом Миллера и опять Мэллори. Смуглые щеки его приобрели нормальный цвет, тяжелые темные усы возмущенно ощетинились, а глаза потемнели от гнева.

Человечек рывком сбросил руку Мэллори со своего плеча.

— Кто вы? — спросил он на чистом, почти без акцента, английском языке.

— Извините, но чем меньше вы узнаете, тем лучше, — улыбнулся Мэллори, стараясь не особенно обидеть человечка. — Это будет лучше для вас же. Как вы себя чувствуете?

Человечек осторожно растер солнечное сплетение и с болезненной гримасой согнул ногу в колене.

— Крепко вы меня двинули.

— Пришлось. — Мэллори пошарил рукой позади себя и достал отобранную у человечка дубинку. — Вы ведь пытались огреть меня вот этой штукой. Что же вы хотели? Чтобы я снял шапку и подставил голову, дабы получить удар посильнее?

— Очень смешно. — Он снова согнул колено и с враждебной подозрительностью глянул на Мэллори. — У меня болит колено, — обвиняюще заявил он.

— Сначала о главном. Зачем дубинка?

— Хотел уложить вас и посмотреть, что вы за тип, — нетерпеливо пояснил он. — Это единственный безопасный способ. Вдруг вы из горного батальона. Почему болит колено?

— Вы неудачно приземлились, — не колеблясь, заявил Мэллори. — Что вы здесь делаете?

— Кто вы? — задал человечек контрвопрос.

Миллер кашлянул и демонстративно глянул на часы.

— Все это очень увлекательно, начальник, но…

— Ты прав, Дасти. Надо спешить. — Мэллори протянул руку к котомке пойманного, взял ее и перебросил Миллеру. — Ну-ка посмотри, что там?

На это человечек даже бровью не повел.

— Еда! — блаженно сказал Миллер. — Великолепный, прекрасный харч! Жареное мясо, хлеб, сыр, вино! — Миллер неохотно закрыл котомку и удивленно посмотрел на пойманного. — Дьявольски подходящее время для пикника.

— Так! Американец, янки, — ухмыльнулся человечек. — Ну слава Богу!

— Что вы хотите сказать? — подозрительно спросил Миллер.

— А вы оглянитесь, — любезно предложил человечек, небрежно кивнув им за спину. — И все поймете.

Мэллори быстро обернулся и увидел, что они в ловушке. Высокий тощий мужчина загородил дверной проем. Лицо его закрывала тень натянутого на глаза капюшона. В руках оружие. Мэллори дотронулся до руки Миллера:

— Не оглядывайся и не трогай пистолет. Наш приятель, кажется, не один. — Мэллори сжал зубы и выругал себя за собственную тупость: «Голоса. Дасти говорил, что слышит голоса. Видать, я устал сильнее, чем думаю».

— Не стреляй, — торопливо сказал человечек по-гречески. — Я уверен, Панаис, что это те, кого мы ищем.

Панаис! У Мэллори стало легко на душе. Это имя называл Эжен Влакос тогда, в Александрии.

— Роли поменялись, не так ли? — улыбнулся человечек Мэллори, и тяжелые усы его забавно поднялись в уголках рта. — Я еще раз спрашиваю, кто вы такие?

— Спецкоманда, — незамедлительно ответил Мэллори.

Человечек удовлетворенно кивнул:

— Вас послал капитан Дженсен?

Мэллори облегченно вздохнул.

— Мы среди друзей, Дасти. Вы Лука? Первая олива на деревенской площади?

Человечек просиял. Поклонился и протянул руку:

— Лука. К вашим услугам, сэр.

— А это — Панаис?

Темный, мрачный, неулыбчивый человек в дверном проеме кивнул молча.

— Все верно, — маленький человечек сиял от удовольствия. — Лука и Панаис. Так о нас помнят в Александрии и Каире? — с гордостью спросил он.

— Ну конечно! — Мэллори спрятал улыбку. — Они очень высокого мнения о вас. Вы и раньше много помогали в борьбе с немцами.

— И снова поможем, — живо ответил Лука. — Чем можем быть полезны?

— Пища, Лука. Нам требуется пища. Она очень нужна.

— Это у нас имеется, — гордо сказал Лука и указал на котомку. — Мы шли с ней к вам в горы.

— Вы шли к нам? — Мэллори был потрясен. — Как вы узнали, где мы? И вообще, что мы на острове?

Лука жестом остановил его.

— Это было нетрудно. Еще на рассвете немецкие отряды прошли через Маргариту к югу, в горы. Все утро они прочесывали восточный склон Костоса. Мы поняли, что кто-нибудь наверняка высадился. Вот почему рыщут немцы. И еще дошли слухи, что немцы перекрыли обе тропинки к южному побережью. А поскольку, на восточном склоне Костоса немцы вас не нашли, следовательно вы пошли по западному склону. Вот сюда мы и отправились вас искать.

— Но вы бы нас никогда не нашли…

— Мы бы нашли вас, — уверенно заявил Лука. — Мы с Панаисом знаем каждый камень, каждый кустик, каждую травинку на Навароне. — Лука поежился и выглянул наружу, в снежную кутерьму, — Вы не могли выбрать погоду получше?

— Вчера она была еще хуже, — мрачно ответил Мэллори.

— Да, — согласился Лука. — Никто не мог и ожидать вас прошлой ночью. В такой ветер и дождь. Никто не прислушивался, летит ли самолет. Никому и присниться не могло, что можно прыгать в…

— Мы пришли морем, — прервал его Миллер, небрежно махнув рукой, — и взобрались на южный отвесный утес.

— Что? На южный утес? — Лука не поверил. — Еще никому не удалось взобраться на южный утес. Это невозможно.

— Именно так я и подумал, когда долез до середины, — откровенно признался Мэллори. — Но тут Дасти прав. Так оно и было.

Лука отступил на шаг. Лицо ничего не выражало.

— А я говорю, что это невозможно, — категорически заявил он.

— Но, это правда, — спокойно заметил Миллер. — Вы когда-нибудь читаете газеты?

— А как же! Конечно, читаю, — возмутился Лука. — Что же вы думаете, будто я… как это у вас называется… неграмотный?

— Тогда вспомните. Незадолго до начала войны, — посоветовал Миллер — все газеты писали об альпинистах в Гималаях. Вы должны были видеть фотографии этого парня не раз и не два, а сотни раз. — Он многозначительно посмотрел на Мэллори. — Только в те времена он был, пожалуй, покрасивее. Да, вы должны вспомнить. Это Кейт Мэллори из Новой Зеландии.

Мэллори ничего не сказал. Он видел замешательство Луки, его вытаращенные глаза и склоненную набок голову. Затем что-то видимо всплыло в памяти человечка, лицо осветилось широченной улыбкой, стершей остатки подозрительности. Лука шагнул вперед, дружественно протягивая руку.

— Клянусь небом, вы правы, Мэллори! Конечно, я знаю Мэллори. — Он схватил руку Мэллори и стал трясти ее с великим воодушевлением. — И правда, как говорит американец, вам следует побриться… да и выглядите вы старше.

— Да и чувствую себя стариком, — мрачно сказал Мэллори. Кивнул в сторону Миллера. — Это капрал Миллер, американский гражданин.

— Еще один знаменитый альпинист? — с жаром спросил Лука. — Еще один горный тигр?

— Он поднялся на эту скалу так, как до него никто не поднимался, — сказал Мэллори истинную правду, взглянул на часы и посмотрел в глаза Луки. — Там, в горах, остальные. Нам требуется немедленная помощь, Лука. Нам она очень нужна. Прямо сейчас. Но, за помощь нам вам грозит…

— Грозит? — Лука презрительно усмехнулся. — Поймать Луку и Панаиса, лис Наварона? Это невозможно! Мы призраки ночи, — он забросил котомку за плечи. — Пошли. Отнесем еду вашим товарищам.

— Минуточку! — остановил его Мэллори, и рука опустилась на плечо Луки. — Нам нужны печка и топливо. И еще нам нужны…

— Печка! Дрова! — Лука не поверил своим ушам. — Что у вас за друзья там, в горах? Старухи изнеженные ?

— А еще нам нужны бинты и лекарства, — терпеливо продолжал Мэллори. — Один из наших товарищей в тяжелом состоянии. Мы боимся, что он не выживет.

— Панаис! — гаркнул Лука. — Быстро в деревню! — Теперь Лука говорил по-гречески.

Мэллори рассказал, где находится пещера, Лука объяснил все товарищу, а убедившись, что тот понял его, на какой-то момент застыл в нерешительности, подергивая конец уса. Потом поглядел на Мэллори

— А сами вы уверены, что сейчас найдете пещеру?

— Бог его знает, — откровенно сознался тот. — Честно говоря, уверенности нет.

— Тогда я пойду с вами. Но, видите ли, для Панаиса груз будет слишком велик… я ему велел прихватить одеяла… и не уверен, что…

— Я пойду с ним. Такая прогулка пойдет мне на пользу — вызвался Миллер. Ему вспомнился подъем на скалу и изнурительный переход через горы. Интересно, сколько я могу еще выдержать? — Подумал он.

Лука перевел его слова Панаису, молчащему, по-видимому, из-за полного незнания английского языка. Но тот неожиданно запротестовал, да так бурно, что Миллер поглядел на него с удивлением.

— Что это с ним? — спросил он Мэллори. — Кажется, он не очень обрадовался.

— Говорит, что сам справится и хочет идти один, — пояснил Мэллори. — Утверждает, что ему придется медленнее идти в горах из-за тебя. — Он покачал головой с притворным удивлением. — Дасти Миллер, он тебя обижает!

— Точно! — Лука прямо ощетинился от злости. Он заговорил с Панаисом, помогая словам жестами руки с вытянутым вперед пальцем.

Миллер обернулся, выжидательно глядя на Мэллори:

— Что Лука ему теперь говорит?

— Одну правду, — торжественно сказал Мэллори. — Говорит, что тот должен гордиться, имея возможность идти с месье Миллером, знаменитым на весь мир американским альпинистом, — Мэллори усмехнулся. — Что Панаис должен сегодня постараться доказать, что наваронец может ходить по горам не хуже и не медленнее других.

— О Господи Боже мой! — простонал Миллер.

Когда они все вышли из хижины, Мэллори, сказал вслед уходящему Миллеру:

— Дасти, на обратном пути не забывай подавать руку старине Панаису на наиболее крутых подъемах.

К счастью, ответа Миллера Мэллори не расслышал из-за сильного порыва ветра со снегом.

Порывы ветра усиливались. Резко хлестали густым снегом по склоненным лицам и выбивали слезы из прищуренных глаз. Тяжелый мокрый снег таял сразу, едва касался одежды. Они промокли насквозь, замерзли и окоченели. Липкий, вязкий снег приставал к подошвам, изматывал, наливал ноги свинцом. Они шли очень медленно, спотыкаясь и едва волоча ноги. Видимости никакой — даже собственные ноги не разглядеть. Они двигались в серо-белой бесформенной массе, вихрящейся, плывущей, порывистой, злой. Лука шел по склону наискосок, с той непоколебимой уверенностью, с которой ходят люди по дорожкам собственного сада. Лука был проворным, как горный козел, и таким же неутомимым. Он непрерывно болтал, всем видом выражая радость человека, снова занятого делом. Неважно каким, лишь бы направленным против врага. Он рассказал Мэллори о трех последних нападениях на остров, об их провале. Немцев каким-то образом предупредили заранее о налете с моря. Они ожидали и отряд специальной морской службы. А коммандос, со всем, что у них было, разнесли в пух и прах. Двум же группам парашютистов сильно не повезло, ибо из-за ряда непредвиденных оплошностей самолеты доставили их прямо в руки противника. Он рассказал и о том, как они с Панаисом едва избежали смерти, пытаясь хоть чем-нибудь помочь парашютистам. Панаиса даже схватили. Но он убил двух часовых и ушел неопознанным. Лука рассказал о расположении немецких войск, о проверочных пунктах, разбросанных по всему острову, о постах на двух единственных дорогах и, наконец, о том немногом, что было ему известно о самом форте Наварон.

«Панаис мог бы рассказать больше, — пояснил он, — Панаис дважды бывал в форте. Однажды провел там целую ночь».

По словам Луки, Панаис знал все закоулки форта и мог рассказать о пушках, комнатах управления, бараках, офицерских комнатах, артиллерийском складе, о постах охраны.

Мэллори тихо присвистнул — они и не надеялись столько узнать. Им еще нужно уйти от преследования, достичь форта и проникнуть в него. Но уж если они туда попадут… Панаис-то должен знать, как туда проникнуть…

Сам того не замечая, Мэллори ускорил шаги, еще ниже пригнувшись к земле под яростными порывами ветра.

— Ваш друг Панаис — замечательная личность, — медленно сказал он. — Расскажите о нем еще, Лука.

— Что еще рассказать? — Лука мотнул головой от порыва ветра. — Что я знаю о Панаисе? Кто о нем что знает? Ему везет как дьяволу. Он отчаянно отважен. Скорее волк пощадит стадо и голодный лев ляжет с ягненком, чем Панаис будет дышать одним воздухом с немцами. Все знают это, но никто ничего не знает о Панаисе. Я благодарен Богу за то, что я не немец, пока Панаис здесь, на острове. Он бьет коварно, ночью, ножом в спину. — Лука остановился. — Руки его в крови.

Мэллори невольно вздрогнул, вспомнив темную угрюмую фигуру Панаиса, его бесстрастное лицо, запавшие глаза. Да, весьма мрачная личность.

— Но вы должны знать больше, — возразил Мэллори. — Вы же оба с Наварона…

— Да, так и есть.

— Ведь это небольшой остров, вы прожили на нем всю жизнь и…

— А вот здесь-то майор и ошибается! — Повышение Мэллори в звании было собственной идеей Луки, Кейт пытался его переубедить, но это было бесполезно. — Я долго жил за границей, помогал Влакосу. Месье Влакос, — с гордостью пояснил Лука, — очень важное лицо.

— Знаю, — кивнул Мэллори. — Консул. Я встречался с ним. Отличный человек.

— Вы его встречали? Месье Влакоса? — Ошибиться было трудно: в голосе Луки слышались удовольствие и восторг. — Это здорово. Это великолепно. Вы мне потом расскажете про это. Он великий человек. Говорил я вам про это когда-нибудь?

— Мы говорили о Панаисе, — мягко напомнил Мэллори.

— Ах да! Панаис. Я же сказал, что долгое время не был здесь. Когда вернулся, его здесь не было. Отец его умер. Мать вновь вышла замуж. Панаис уехал к отчиму и двум сводным сестрам на Крит. Его отчим то ли рыбак, то ли фермер. Его убили в бою с немцами невдалеке от Кандии в самом начале войны. Панаис взял лодку и помогал союзникам бежать с Крита. Его поймали немцы. Подвесили за кисти рук на деревенской площади. Там, где жила его семья. Это недалеко от Кастели. Его выпороли так, что были видны ребра и позвоночник. Для острастки другим. И оставили умирать. Потом сожгли деревню. А семья Панаиса исчезла. Вы понимаете, майор?

— Понимаю, — мрачно сказал Мэллори. — Но ведь Панаис…

— Должен был умереть. Но он крепкий парень. Крепче сучка старого граба. Ночью друзья обрезали веревку и спрятали его в горах. Там он был, пока не выздоровел. Потом снова объявился в Навароне, Бог знает каким образом. Наверное, греб на маленькой лодке от острова к острову. Он никогда не говорит, зачем пришел обратно. Видать, ему доставляет больше удовольствия убивать немцев на своем родном острове. Не знаю, майор, могу только добавить, что еда, сон, свет, солнце, женщины, вино ничего не значат для этого дьявола. Меньше, чем ничего. — Лука остановился, — Он подчиняется мне, потому что я слуга Влакоса. Но и я его побаиваюсь. Убивать, убивать и еще убивать — вот смысл его жизни. — Лука замер и втянул воздух, словно ищейка, учуявшая беглеца. Нога об ногу обил снег с ботинок и уверенно двинулся наискось по склону. В правильности направления он не сомневался.

— Далеко еще, Лука?

— Двести метров, майор. Не больше. — Лука сдул снег с темных тяжелых усов и выругался. — Я вряд ли пожалею о том, что, наконец, добрался до места.

— Да и я тоже. — Мэллори вспомнились ненадежное промозглое укрытие и мокрые камни пещеры почти с любовью. Становилось все холоднее и холоднее. Ветер набирал скорость. Его стонущий вой разносился окрест. Приходилось сильно сгибаться, чтобы преодолевать его сопротивление. Неожиданно они остановились и глянули друг на друга. Вокруг была только снежная пустыня. Они склонили головы, вслушиваясь.

Никаких подтверждений тому, что им одновременно послышался неясный звук.

— Вы тоже что-то услышали? — спросил Мэллори.

— Это всего-навсего я. — Мэллори резко обернулся на басовитый густой голос: громадная белая фигура поднялась из снега. — Молочная цистерна на булыжной мостовой — ерунда по сравнению с тобой и твоим другом. Снег приглушал ваши голоса. Я засомневался, надо ли стрелять…

— Откуда ты взялся, Андреа? — Мэллори глядел на него с удивлением.

— Шел за дровами, — объяснил Андреа. — Искал дрова. Поднялся вверх на Костос еще на закате солнца, когда снег немного перестал. Могу поклясться, что видел оттуда хижину в ложбине. Где-то недалеко. Темный квадрат ее отчетливо выделялся на снегу. Так вот туда я сейчас и направлялся…

— Вы правы, — перебил его Лука. — Это хижина старого Лэри, сумасшедшего. Он пас коз. Все его предупреждали, но Лэри не слушался никого и ни с кем не разговаривал, кроме своих коз. Он погиб в хижине от оползня.

— Плохой конец, — промолвил Андреа. — Старина Лэри все-таки согреет нас сегодня ночью. — Он резко остановился, увидев ложбину у самых своих ног. Проворно спрыгнул вниз. Дважды свистнул и чутко вслушался, ожидая ответа.

Кейси Браун встретил их у входа в пещеру с опущенным автоматом. Чадящая сальная свеча, тяжело колыхнувшись языком пламени от внезапного порыва ветра, наполнила пещеру тревожными движениями теней. Свеча догорала. Лука снял маскхалат и зажег новую свечу от гаснущего огонька. На миг обе свечи вспыхнули вместе, и Мэллори впервые как следует разглядел Луку. Маленькую плотную фигурку в темно-синем пиджачке, обшитом черным шнуром по краю, с узорами на груди. Пиджачок плотно облегал тело и был перехвачен алым кушаком. Смуглое улыбающееся лицо, пышные великолепные усы, которые грек носил как знамя. Улыбчивый кавалер, д’Артаньян в миниатюре, весь увешанный оружием. Мэллори увидел окруженные морщинками блеклые глаза, темные, печальные, словно навсегда усталые. Он успел заметить в них невыразимую скорбь. Огарок свечи вспыхнул и погас, лицо Луки исчезло в тени.

Стивенс лежал, вытянувшись в спальном мешке. Дышал хрипло, часто, отрывисто. Он не спал, когда они пришли, но от еды и питья отказался. И теперь, отвернувшись к стене, забылся тяжелым больным сном. Казалось, он совсем не чувствовал боли. «Плохой признак, — мрачно подумал Мэллори. — очень плохой». Ему хотелось, чтобы Миллер возвратился поскорее.

Кейси Браун запил последние крошки хлеба добрым глотком вина, поднялся на окоченевшие ноги, отодвинул в сторону полог и грустно уставился в снежную круговерть.

Передернулся, опустил полог, продел руки в лямки передатчика, собрал в моток веревку, взял фонарь и подстилку. Мэллори глянул на часы. Без четверти двенадцать.

Вот-вот наступит время радиосвязи с Каиром.

— Хочешь еще раз попытаться, Кейси? Я бы в такую погоду собаку не выпустил.

— И я тоже, — угрюмо ответил Браун. — Но надо попытаться, сэр. Ночью прием намного лучше. Я собираюсь подняться по склону. Если бы я попытался это сделать днем, меня бы тут же засекли.

— Наверное, ты прав, Кейси. Тебе лучше знать. — Мэллори с удивлением посмотрел на него. — А зачем набрал столько лишних вещей?

— Собираюсь накрыть приемник холстиной и сам залезу под нее с фонарем, — объяснил Браун. — А веревку закреплю здесь и размотаю по дороге. Мне все-таки хочется вернуться обратно.

— Неплохо, — одобрил Мэллори. — И будь внимательней. Чуть выше ложбина сужается, превращается в настоящую пропасть.

— Не беспокойтесь обо мне, сэр, — решительно сказал Браун. — С Кейси Брауном ничего не случится. — Снежный порыв, хлопок плащ-палатки, выполняющей роль полога, и Браун исчез.

«Только бы у Брауна все получилось…» — Мэллори поднялся, натянул капюшон на голову:

— За топливом, джентльмены. К хижине старого Лэри. Кто из вас не прочь прогуляться перед сном?

Андреа и Лука встали одновременно. Мэллори покачал головой:

— Хватит одного. Кто-то должен остаться со Стивенсом.

— Он крепко спит, — произнес Андреа. — Вряд ли проснется, пока мы ходим за топливом.

— Не в этом дело, нельзя рисковать. Он случайно может оказаться в лапах немцев. Они заставят его говорить, так или иначе. Он в этом не будет повинен. Но все же его заставят говорить. Нет, риск слишком велик.

— Ха! Вряд ли нужно беспокоиться, майор, — сказал Лука. — В нескольких милях вокруг нет ни одного немца, честное слово.

Мэллори помедлил и улыбнулся.

— Ты прав. Я стал нервным. — Он нагнулся над Стивенсом и слегка тряхнул его. Парень пошевелился, застонал, медленно открыл глаза. — Мы пойдем за дровами, — сказал Мэллори. — Скоро вернемся. Подождешь?

— Конечно, сэр. Что может случиться? Только оставьте пистолет, задуйте свечу. — Он улыбнулся. — И не забудьте предупредить, что это вы, когда вернетесь.

Мэллори наклонился, задул свечу. Пламя вспыхнуло и погасло. Люди и вещи в пещере утонули в полуночной тьме. Мэллори повернулся на каблуках и вышел в летящий, несущийся снег. Андреа и Лука двинулись следом.

Через десяток минут они отыскали полуразрушенную хижину, а еще через пять минут Андреа сорвал дверь с ржавых петель и разбил ее на короткие доски. Та же участь постигла стол и топчан. Вскоре они уже несли все это богатство в свое каменное убежище. Ветер дул им прямо в лицо. Люди окоченели от холода и хлесткого снега, летящего почти со штормовой скоростью. Они облегченно вздохнули, оказавшись в ложбине перед входом в пещеру.

Не поднимая полога, Мэллори тихо позвал Стивенса. Никто не ответил. Он снова позвал. Чутко вслушался в молчание ночи. Повернул голову, быстро глянул на Андреа и Луку. Осторожно положил охапку топлива на снег, вынул кольт и фонарь. Скользнул за полог, одновременно щелкнув предохранителем и кнопкой фонарика.

Луч осветил пол у входа в пещеру, пополз дальше, остановился, снова двинулся в глубину, обшарил самые отдаленные углы, возвратился на середину и замер, словно его зажали в тисках. На полу валялся смятый спальный мешок. Стивенс исчез.

ГЛАВА 9

Среда. Ночь.

00.15—02.00

— Значит, я ошибся, — промолвил Андреа. — Он не спал.

— Конечно, нет, — угрюмо согласился Мэллори. — Он и меня одурачил: слышал, что я говорил. — Его передернуло. — Теперь-то он знает, почему мы так старательно о нем заботимся. Теперь он знает, что был прав, не желая быть обузой. Представляю, что бы чувствовал я на его месте.

Андреа кивнул утвердительно.

— Нетрудно догадаться, почему он ушел.

Мэллори быстро глянул на часы и вышел из пещеры.

— Прошло всего полчаса. Значит, ушел он не более двадцати минут назад. А то и меньше, чтобы иметь гарантию, что мы его не заметим. Он может только ползти на руках. За такое время дальше пятидесяти метров не уйдет. Мы найдем его в пять минут. Включите фонари и снимите капюшоны: в этой чертовой темени нас никто не обнаружит. Пойдем цепью вверх по склону.

— Вверх по склону? — Лука держал Мэллори за руку повыше локтя, в голосе слышалось удивление. — Но его нога!..

— Говорю вам, вверх по склону, — прервал его Мэллори. — У Стивенса голова на плечах, и черт знает сколько мужества. Больше, чем мы предполагаем. Он думает, что мы недооцениваем его и сочтем, что он выбрал легкий путь. — Мэллори остановился на минуту и мрачно продолжал: — Любой на его месте и в таком состоянии не станет выбирать легкий путь. Пошли.

Они разыскали Стивенса ровно через три минуты. Тот, должно быть, подозревал, что Мэллори не обманешь такой простой хитростью. А может быть, услышал, как они спотыкались в темноте, потому что умудрился залезть, как в нору, под навес снежного сугроба возле самого гребня ложбины. Это было идеальное укрытие, но его выдала нога. В мятущемся свете фонаря зоркий глаз Андреа заметил тонкий след крови, темнеющий на снежном насте. Стивенс был без сознания, когда его отыскали. Истощение, холод и страшная боль в ноге доконали его.

Стивенса принесли обратно в пещеру, и Мэллори попытался влить ему в рот глоток узо. Стивенс поперхнулся, закашлялся. Брызги полетели изо рта, но кое-что он все же проглотил. Мэллори с помощью Андреа подтянул шины на ноге и остановил сочащуюся кровь. Покончив с этим, они набросали на стонущего Стивенса всю сухую одежду, которую только могли найти. Мэллори устало присел на камень, вынул из портсигара сигарету. Больше он ничего сделать не мог, оставалось ждать когда Дасти Миллер вернется с Панаисом из деревни. Но скорее всего, и Дасти вряд ли сможет помочь Стивенсу. Вряд ли в их ситуации ему можно помочь.

Лука разложил костер у входа, возле самого полога. Старые сухие доски горели бездымно, с яростным треском. Сразу тепло растеклось по пещере, и все подвинулись ближе к огню. С потолка стали сочиться тоненькие струйки воды — таял снег — и растекаться по гравийному полу пещеры. От возрастающей жары пол превратился в болото. Но для Андреа и Мэллори, впервые за последние тридцать часов оказавшихся в тепле, это была совсем малая цена за тепло. Мэллори почувствовал, как тепло разливается по телу, каждая мышца расслабилась и заныла. Веки отяжелели и набухли сном. Прислонившись спиной к стене, он совсем было заснул с дымящейся сигаретой во рту, но тут в пещеру ворвался холодный порыв ветра и вместе с ним появился усталый Браун.

Кейси с трудом освободился от ремней передатчика. Обычная мрачность сразу покинула его. Глаза засветились при виде костра. С посиневшим лицом, дрожащий от холода, он сгорбился у огня. Молча вытащил неизменную сигарету и задумчиво уставился на языки пламени. Он не обращал внимания на клубы пара, обволакивающие его, на едкий запах от опаленной огнем одежды. Он выглядел совершенно никаким. «Не шутка, — подумал Мэллори, — просидеть целых полчаса без движения на холодной промерзшей вершине». Мэллори достал бутылку, налил в кружку местного вина, сильно отдающего смолой, и протянул ее Брауну.

— Глотай залпом, так ты не почувствуешь привкуса. — Мэллори пнул ногой ящик передатчика. — Опять не пофартило?

— Да нет, проблем не было. — Браун весь скривился от терпко-приторного вкуса вина, — Прием был первоклассный и здесь, и в Каире.

— Тебе удалось связаться!? — Мэллори весь подался вперед. — Ну и как? Они были рады услышать своих пропавших парней?

— Этого они не сказали. Первое, что они мне передали, был приказ заткнуться и помалкивать, — Браун задумчиво ткнул дымящимся ботинком в костер. — Не спрашивайте как, но им намекнули, что недавно на остров доставили два передвижных пеленгатора.

Мэллори выругался.

— Пеленгаторы! Этого только не хватало! — Он мельком вспомнил как из-за этих пеленгаторов им с Андреа приходилось петлять по горам на Крите. — Черт бы их побрал, Кейси! На острове вроде этого, величиной с обеденную тарелку, они засекут нас с закрытыми глазами.

— Вы правы, сэр, — тяжело кивнул Браун.

— Ты что-нибудь слышал про эти станции, Лука? — спросил Мэллори.

— Ничего, майор. Ничего, — Лука пожал плечами. — Не имею понятия, о чем идет речь.

— Ладно, не имеет значения, не будем сейчас об этом. Кейси, что еще сообщили?

— Приказали отвечать короткими кодовыми сокращениями: лишь да или нет, просьба повторить и все в этом духе. Длительную передачу разрешили лишь в экстренных случаях или когда скрываться будет уже бесполезно.

— Ну да, как говорится, смерть на боевом посту, умираю, но не сдаюсь — пробормотал Мэллори.

— При всем моем уважении к вам, сэр, сейчас не до шуток, — угрюмо сказал Браун. — Десантный флот немцев, в основном катера и лодки, сегодня утром вышел из Пирея, — продолжал он. — Около четырех часов. Каир ожидает, что сегодня ночью десант будет скрываться где-нибудь на Кикладах.[50]

— Это очень проницательно со стороны Каира. Где же еще они могут скрываться? — Мэллори закурил вторую сигарету и невидящим взглядом уставился в огонь. — Как бы там ни было, а приятно услышать, что они на подходе. Это все, Кейси?

Браун молча кивнул.

— Вот и отлично. Спасибо тебе за связь. Теперь покури и немножко поспи, если сможешь. Лука считает, что до рассвета мы должны уйти отсюда к Маргарите. Зарыться там на целый день (у него на примете какой-то заброшенный колодец), а на следующую ночь двигаться к форту Наварон.

— Боже мой! — простонал Браун. — Сегодня сырая пещера. Завтра целый день — заброшенный колодец, быть может, наполовину заполненный водой. Где же мы остановимся в Навароне? В склепе местного кладбища?

— В нашем положении предложение Луки единственно приемлемое, — сухо сказал Мэллори. — Будем надеяться на лучшее. Уйдем отсюда еще до пяти. — Он посмотрел на Брауна, укладывающегося рядом со Стивенсом, перевел взгляд на Луку.

Маленький человечек сидел на ящике по другую сторону костра, время от времени заворачивал нагретые камни в тряпки, прикладывал их к окоченевшим ногам Стивенса и блаженно грел руки над пламенем. Наконец он почувствовал, что Мэллори в упор глядит на него, и поднял глаза.

— Вы чем-то обеспокоены, майор? — проворковал он. — Вы кажетесь… как это у вас говорят… расстроенным. Вам не нравится мой план? Я думал, что вы согласны…

— Ваш план меня не волнует, — откровенно сознался Мэллори. — Я даже о вас не беспокоюсь. Я волнуюсь за тот ящик, на котором сидите. В нем достаточно взрывчатки, чтобы поднять на воздух линкор. А ведь он всего в метре от огня. Это не слишком хорошее соседство, Лука.

Лука неловко заерзал на сиденье и потянул себя за ус:

— А я слышал, что, если тол бросить в огонь, он сгорит, как сосновое просмоленное полено.

— Истинная правда, — подтвердил Мэллори. — Вы можете его ломать, крошить, резать, гнуть, прыгать по нему, колотить кувалдой. И в любом случае только разогреетесь от работы. Но если он начнет потеть в жаркой влажной атмосфере то… Мне не хочется отрывать вас от дела, но, по-моему, это сейчас и начинает происходить — в этой дыре становится слишком жарко и сыро.

— Вон его отсюда! — Лука поднялся на ноги и отступил подальше, в глубь пещеры. — Вон его отсюда! — Он немного помедлил. — Если только сырость и снег не…

— Его можно оставить и в морской воде без всякого вреда, — наставительно заметил Мэллори. — Но в ящике лежат детонаторы и взрыватели, а они могут отсыреть. Я не говорю уж о ящичке с детонаторами, который лежит рядом с Андреа… Мы уберем все наружу и защитим от сырости.

— Ха! У меня есть план почище! — воскликнул Лука. — Хижина старика Лэри. Самое место. Точно! Оттуда можно взять ящик в любое время. А если придется смываться, то о взрывчатке можно не беспокоиться.

Раньше чем Мэллори успел возразить, Лука наклонился над ящиком, кряхтя, поднял его и, согнувшись в три погибели, обошел костер. Он не ступил и трех шагов, как Андреа подошел к нему, отобрал ящик и сунул под мышку.

— Если позволите…

— Нет, нет! — оскорбился Лука. — Я сам справлюсь! Это мне вполне по силам.

— Знаю, знаю, — примирительно сказал Андреа, — но взрывчатку необходимо нести особым способом. Меня специально обучали, — пояснил он.

— Вот как? А я и не знал. Тогда делайте так, как нужно. А я понесу детонаторы. — Честь Луки не была уязвлена, самолюбие не пострадало. Возмущаться повода не стало, он, поднял ящичек и торопливо засеменил вслед за Андреа.

Мэллори глянул на часы. Ровно час ночи. Миллер и Панаис должны вот-вот вернуться. Ветер стал стихать. Снег совсем прекратился. Идти будет намного легче, а вот следы на снегу останутся. Они опасны, эти следы. Но не очень. К рассвету сойдем вниз, в долину. Снега там не должно быть, а если попадется заснеженное пространство, обойдем по ручью, и следов не останется.

Огонь затухал. Сразу со всех сторон стал подползать холод. Одежда Мэллори еще не высохла. Он вздрогнул, подкинул несколько досок в огонь, поглядел, как они разгораются, наполняя пещеру яркой игрой света. Браун уже спал, свернувшись калачиком на подстилке. Стивенс лежал без движения, спиной к Брауну, дыша часто и прерывисто.

Один Бог знает, сколько ему еще осталось жить: он умирал, как определил Миллер, но ведь это такое неопределенное понятие. Ведь если искалеченный человек решит не умирать, то становится самым стойким и выносливым существом на земле. Мэллори и раньше приходилось видеть подобное. Жить, преодолевать страдания, вынести боль от ран — значит утвердить себя перед самим собой и остальными. А Стивенс очень молод, самолюбив и страдал так, что желание выжить могло стать для него самым важным желанием в мире. Но с другой стороны он, конечно, понимал, каким стал калекой. Слышал, что об этом говорил Мэллори, осознавал, что Мэллори заботится прежде всего не о его здоровье, а о том, чтобы ненароком не отдать его немцам, которые будут пытать и могут получить сведения о целях группы. Он также знал, что крепко подвел друзей, и для них будет лучше, если он умрет. Так жить или умереть?! — Невозможно предугадать, чем кончится борьба этих противоборствующих сил в душе Стивенса. Мэллори покачал головой, закурил новую сигарету, вздохнул и придвинулся поближе к огню.

Через пяток минут вернулись Андреа и Лука. Миллер и Панаис пришли следом за ними. Справедливости ради стоит отметить, что они услышали Миллера, когда тот был еще довольно далеко. Дасти спотыкался, падал, ругался не переставая, карабкаясь вверх по склону с тяжелым, неудобным грузом. Он ввалился в пещеру совершенно измотанный и рухнул возле костра. Мэллори сочувственно ему улыбнулся.

— Ну как, Дасти? Панаис не слишком тебя обременял?

Миллер его не услышал. Он недоуменно уставился на огонь. Челюсть его отвисла и отвисала все больше: до его сознания доходила одна очень существенная мысль.

— Вот дьявольщина! Вы только поглядите! — Он крепко выругался. — А я потратил половину дьявольской ночи, взбираясь на идиотские горы с плитой и таким количеством керосина, что хватит выкупать слона! И что же я вижу… — он набрал полную грудь воздуха, собираясь облегчить словами душу, но взял себя в руки, хотя было видно, что внутри его все клокотало.

— В твоем возрасте человек должен следить за давлением, — посоветовал ему Мэллори. — Как вы все обстряпали?

— О’кей, кажется. — В руке Миллера появилась кружка с узо, и лицо его немного просветлело. — Принесли одеяла, аптечку.

— Если позволите, я заверну в эти одеяла нашего молодого друга, — прервал его Андреа.

— А еда? — спросил Мэллори.

— Ага. Мы принесли жратвы, начальник. Целую кучу жратвы. Этот малый, Панаис, просто чудо. Хлеб, вино, козий сыр, колбаса с чесноком, рис — что угодно!

— Рис? — настала очередь удивиться Мэллори. — Его теперь не достать на островах, Дасти.

— Панаис достал, — Миллер здорово развеселился. — Он достал все это на кухне Шкоды — немецкого коменданта.

— У немецкого коменданта?! Ты шутишь!

— Простите, начальник, но это святая правда. — Миллер в один глоток осушил полкружки узо и удовлетворенно крякнул. — Бедный старина Миллер болтался у черного хода, и колени его стучали, как кастаньеты Каролины. Он был готов красиво смыться в любом направлении. А в это время сия кроха идет к двери и взламывает замок. У нас в Штатах он составил бы состояние на ночных взломах. Через пяток минут он притащил этот чертов чемодан. — Миллер указал на него небрежным жестом. — Не только очистил кладовую коменданта, но и прихватил взаймы ранец, чтобы тащить все эти прекрасные штуки. Я говорю вам, начальник, общение с таким типом доведет меня до сердечного приступа.

— Но… но как же часовые, охрана?

— На ночь их, кажется, сняли. Старина Панаис — как пень. Слова не вымолвит, а если и скажет, то я не пойму. Теперь нас наверняка ищут вовсю.

— Вас ищут, а вы так и не встретили ни души? — Мэллори налил ему еще вина. — Неплохо сработано, Дасти.

— Заслуга Панаиса, не моя. Я только плелся за ним по пятам… Мы все же наткнулись на его дружков. Вернее, он их откопал. Они, должно быть, ему что-то рассказали. После этого он бегал возбужденный и пытался что-то мне объяснить, — Миллер беспомощно пожал плечами. — А что он мог! Мы работали на разных волнах.

Мэллори глянул в дальний угол пещеры, где голова к голове сидели Лука и Панаис. Лука слушал. Панаис что-то говорил тихо и быстро, жестикулируя обеими руками.

— Да явно что-то произошло, — Мэллори повысил голос. — В чем там дело, Лука?

— Плохо дело, майор, — Лука свирепо дернул себя за ус. — Скоро придется отсюда уходить. Панаис настаивает, чтобы мы ушли немедленно. Сегодня ночью, часов около четырех, немцы будут проверять все дома в деревне. Так ему сказали.

— Не простая проверка, как я понимаю? — спросил Мэллори.

— Этого не случалось уже много месяцев. Они предполагают, что вы проскользнули мимо патрулей и спрятались в деревне, — рассмеялся Лука. — Я не знаю, что и сказать. Для вас это ничего не значит, конечно. Вас там не будет. Окажись вы там, все равно они вас не нашли бы. Однако благоразумнее появиться в Маргарите после проверки, попозже. А вот мы с Панаисом… Если нас не обнаружат в постелях, нам придется туго.

— Разумеется! Вам следует вернуться в деревню. Это мы должны рисковать. Но у нас имеется в запасе время. Через час вы уйдете. А пока о форте, — Мэллори порылся в нагрудном кармане, извлек карту Эжена Влакоса, повернулся к Панаису и свободно заговорил на островном диалекте. — Давай, Панаис. Говорят, ты знаешь форт не хуже, чем Лука свою огородную грядку. Я уже кое-что знаю, но хотелось бы услышать подробнее о расположении пушек, о складах боеприпасов, энергетических установках, бараках, часовых, расписании караулов, выходах и входах, сигнальной системе, даже о том, где тени гуще, — словом, все-все, что тебе известно. Неважно, насколько мелкими покажутся тебе детали — и о них не забудь сообщить. Если дверь открывается не наружу, а внутрь, ты скажи. И такая деталь может спасти тысячу жизней.

— А как майор собирается проникнуть в форт? — спросил Лука.

— Не знаю. Не могу решить, пока не увижу форт. — Мэллори заметил, что Андреа многозначительно посмотрел на него и сразу отвел взгляд. У них уже имелся план операции. Это был стержень всего дела, и Мэллори не хотел говорить о нем без крайней необходимости.

Целых полчаса Мэллори и трое греков сидели, согнувшись над картой в неясных отблесках пламени. Мэллори уточнял все мельчайшие подробности. Записывал карандашом всю свежую информацию, которую сообщал Панаис. Казалось невероятным, что человек может столько запомнить, побывав в форте только дважды. Особенно если учесть, что визиты были тайными, ночными. У Панаиса была феноменальная способность запоминать детали. Наверняка его почти фотографическую память подогревала ненависть к немцам. Панаис все говорил и говорил. Мэллори чувствовал, что надежды на успех операции растут с каждым словом грека.

Проснулся Кейси Браун. Несмотря на смертельную усталость, его разбудило бормотание Стивенса. Раненый бредил, а Миллер чистил и бинтовал ему раны — единственно возможная помощь какую он мог оказать. Браун подошел к костру, послушал, не понимая ничего: четверо говорили по-гречески. Семь человек и постоянно горящий костер начисто съели весь кислород. В пещере было душно. И Кейси решил выйти подышать свежим ночным воздухом. Через полминуты он поспешно возвратился, плотно прикрыв за собой полог.

— Тихо! — шепнул он, махнув рукой в сторону входа. — Там что-то движется. Чуть ниже по склону. Я дважды услышал звук.

Панаис тихо выругался, вскочил на ноги, одновременно разворачиваясь лицом к выходу, и исчез за пологом раньше, чем кто-либо успел произнести хоть слово. Длинный обоюдоострый метательный нож зловеще блеснул в его руке. Андреа было двинулся следом, но Мэллори жестом остановил его:

— Погоди, Андреа. Тебе не успеть. Наш друг Панаис слишком быстр, — прошептал он. — Или там никого, или нам всем нужно будет хвататься за оружие? О черт! Как некстати. — Последние слова были реакцией, на то что в этот момент Стивенс довольно громко забормотал в бреду. — Нельзя ли сделать что-нибудь, чтобы…

Андреа склонился над раненым, взял за руку и стал гладить по голове успокаивающе, мягко, непрерывно, что-то шепча ему на ухо. Стивенс продолжал бредить. Однако постепенно гипнотический эффект возымел действие. Бормотание перешло в шепот, а вскоре и вовсе прекратилось. Стивенс открыл глаза и посмотрел на грека совершенно осмысленно.

— Что это, Андреа? Почему вы…

— Шш-шш-шш, — Мэллори поднял руку. — Я что-то слышу.

— Это Панаис, сэр. — Дасти выглянул в щель полога. — Ползет с гребня в ложбину.

Через несколько секунд Панаис был в пещере, сидел на корточках у огня, всем видом своим выражая недовольство.

— Никого нет, — доложил он. — Видел несколько коз внизу. Вот и все. — Мэллори перевел его слова остальным.

— Кажется, это были не козы, — упрямо возразил Браун. — Это был совсем другой звук.

— Я посмотрю, — вызвался Андреа. — Хочу убедиться. На всякий случай.

Андреа исчез так же быстро и бесшумно, как Панаис.

Через три минуты он вернулся, покачивая головой:

— Панаис прав. Там никого нет. Я не увидел даже коз.

— Видать, это и были козы, Кейси, — сказал Мэллори. — Но мне все это не по душе. Снег почти перестал. Долина, должно быть, кишит немецкими патрулями. Вам двоим пора уходить. Будьте осторожны. Если попытаются вас задержать, стреляйте на поражение. Все равно убитых припишут нам.

— Стрелять на поражение! — сухо засмеялся Лука. — Совершенно лишний совет, майор. Панаис по-другому никогда не стреляет.

— Так. Хорошо. А теперь сматывайтесь! Чертовски жаль, что вы замешаны в это дело. Но раз ввязались, спасибо тысячу раз за все, что вы для нас сделали. Увидимся в шесть тридцать.

— В шесть тридцать, — повторил Лука. — В оливковой роще на берегу ручья. Южнее деревни. Будем ждать.

Лука с Панаисом ушли. Браун вышел следом, на душе у него было не спокойно, ведь он явно что-то слышал. Нужно покараулить. В пещере стало тихо. Потрескивали угольки в затухающем костре. Стивенс забылся беспокойным сном. Миллер на минуту склонился над ним, тихонько прошел к Мэллори через всю пещеру с мотком смятых бинтов в руке.

— Понюхайте-ка, начальник, — тихо сказал он, протягивая их Кейту.

Мэллори втянул ноздрями воздух, резко отдернул голову и сморщил нос от отвращения.

— Боже мой, Дасти! Какая мерзость! — Зная ответ, он все же спросил: — Что это?

— Гангрена, — Миллер тяжело присел рядом, бросил бинты в огонь. В голосе слышались усталость и безразличие. — Газовая гангрена. Распространяется, как лесной пожар. Все равно умрет. Я только время зря теряю.

ГЛАВА 10

Среда. Ночь.

04.00—06.00

Немцы взяли их, усталых и сонных. Они не оказали никакого сопротивления. Неожиданность была полной…

Андреа проснулся первым. Тихий посторонний звук достиг той части его мозга, которая всегда бодрствовала. Грек повернулся на бок, приподнялся на локте. Рука его по обыкновению быстро и бесшумно потянулась к всегда готовому к стрельбе маузеру. Но белый луч мощного фонаря, пронзив темноту пещеры, ослепил его. Рука замерла еще до команды, произнесенной тем, кто держал фонарь.

— Лежать! — слова сказаны почти на безупречном английском. Ледяная угроза звучала в голосе. — При малейшем движении — стреляю.

Включился еще фонарь. Потом еще один. И вот уже вся пещера залита светом. Проснувшийся, но лежащий неподвижно Мэллори до боли в глазах вглядывался в лучи.

В мощных пучках света он едва видел неясные фигуры у входа, пригнувшиеся, с автоматами в руках.

— Руки за голову! Сесть спиной к стене! — Категоричность и твердая уверенность голоса заставили их немедленно подчиниться. — Посмотрите на них как следует, унтер, — тоном мирно беседующего человека произнес тот же голос. Но ни фонарь, ни ствол пистолета не шелохнулись. — У них не дрогнули лица. Даже глазом не моргнули. Опасные люди, унтер. Англичане хорошо выбирают убийц.

Горечь захлестнула Мэллори. Во рту скопилась вязкая слюна. Надежда исчезла. Но не совсем. Она имелась до тех пор, пока был жив Андреа. Он подумал о Брауне. Что с ним сейчас? Собрался было узнать о нем, но вовремя остановился.

— Как вам удалось нас найти? — спокойно спросил Мэллори.

— Только дураки жгут можжевельник, — с апломбом сказал офицер. — Мы были на Костосе весь день и часть ночи. Даже мертвый мог бы учуять этот запах.

— Можжевельник? — Миллер качнул головой. — Кто мог…?

— Хватит! — Офицер, перейдя на немецкий, кому-то сзади: — Сорвите полог. —И, едва заметно махнув фонарем: — Ну ладно, вы трое. Выходите и берегитесь. Поверьте, мои люди только и молятся о том, чтобы Господь послал им повод пристрелить вас, чертовы убийцы. — В ненависти немецкого офицера звучала глубокая убежденность.

Кое-как, очень медленно, с руками на затылке все трое поднялись на ноги. Мэллори не сделал и шага, как резкий голос немца остановил его.

— Стоп! — Луч фонаря осветил Стивенса. Тот был без сознания. Офицер резко махнул рукой в сторону Андреа. — Отойди в сторону, ты. Кто это?

— Не стоит его бояться, — спокойно сказал Мэллори. — Он наш. Тяжело ранен. Умирает.

— Посмотрим, — твердо сказал офицер, — Отойдите в угол пещеры. — Он подождал, пока все трое перешагнут через Стивенса. Наклонился, так чтобы оказаться ниже линии огня прикрывающих его солдат, и медленно двинулся вперед с пистолетом в одной руке и фонарем в другой. В его движениях, поступках и словах были холодный профессионализм и такая неизбежность, что сердце Мэллори екнуло.

Офицер резко сорвал со Стивенса плащ-палатку. Юноша был в агонии. Тело его била крупная дрожь, голова непроизвольно дергалась из стороны в сторону. Офицер посмотрел на искаженное гримасой боли лицо, бросил взгляд на забинтованную ногу и на секунду брезгливо сморщил нос, учуяв гнилостный запах гангрены. Потом таким же манером направился к выходу, распрямился и, выходя бросил через плечо по английски:

— Выходите. Мы не варвары. Мы не воюем с умирающими. Пусть останется на месте. — И по немецки: — Того не трогать. Пусть подыхает там.

Снегопад прекратился. Мэллори увидел на проясняющемся небе мерцающие звезды. Ветер почти прекратился, и стало значительно теплее. «К полудню снег растает», — подумал Мэллори.

Он огляделся вокруг без всякого любопытства, небрежно. Не заметно, чтобы Кейси Браун был поблизости. Это приободрило Мэллори. Младшему офицеру Кейси Брауну представилась возможность провести самостоятельную операцию. Два ряда орденских колодок (орденов он никогда не носил) убедительно доказывали его смелость. У него солидный стаж и отличная репутация партизана, а в руках — автоматическая винтовка. Если бы он оказался где-нибудь поблизости… Словно прочитав его мысли, немец не оставил Мэллори ни капли надежды.

— Вы интересуетесь своим часовым? — с издевкой спросил он. — Не беспокойтесь, англичане, он недалеко отсюда. Спит на своем посту, и, боюсь, спит слишком крепко.

— Вы убили его? — Пальцы Мэллори невольно сжались в кулаки.

Офицер безразлично пожал плечами:

— Право, не знаю. Не могу сказать. Один из моих людей лег на дно балки и стал стонать. Отлично стонал, жалостливо. Даже меня тронул. А этот ваш болван отправился посмотреть. Я оставил еще одного человека наверху. Он держал винтовку за ствол. Уверяю вас, дубинка получилась эффектная.

Мэллори медленно разжал кулаки и стал бездумно смотреть вдоль лощины. После того, что случилось ночью, Кейси не хотел опять оказаться в дураках и второй раз кричать «пожар». Конечно, он должен был сначала пойти и проверить. Мэллори стало ясно, что Кейси и в первый раз что-то слышал. Но Панаис не похож на человека, который ошибается… И Андреа тоже никогда не ошибался… Мэллори обернулся к офицеру:

— Ну, куда мы теперь направимся?

— В Маргариту. И очень скоро. Но сначала нужно выяснить одну вещь. — Немец опустил пистолет к поясу и выключил фонарь, который держал в правой руке. — Одна маленькая деталь, англичанин. Где взрывчатка?

— Взрывчатка? — Мэллори в недоумении вскинул брови — Какая взрывчатка? — безучастно спросил он. И, словно споткнувшись, упал на камни: фонарь в руке немца описал дугу и опустился на его лицо. Удар был крепкий. Мэллори приподнял голову, помотал ею, прогоняя радужные круги, медленно поднялся.

— Взрывчатка. — Фонарь снова покачивался перед ним. Голос немца был бархатистым и мягким. — Я спросил вас, где она?

— Не имею представления, о чем вы говорите, — Мэллори выплюнул выбитый зуб и вытер кровь с разбитой губы. — Вот, значит, как немцы обращаются с военнопленными? — презрительно спросил он.

Офицер снова ударил его фонарем. Мэллори ожидал удара и постарался отклониться. Удар пришелся по скуле, чуть ниже виска. Мэллори рухнул в снег. Потом снова медленно приподнялся. Лицо горело. В глазах плыли круги. Окружающее виделось, как через мутное стекло.

— Мы воюем честно, — офицер тяжело дышал, сдерживая ярость. — Мы не нарушаем Женевских соглашений. Но это для солдат, а не для убийц и шпионов…

— Мы не шпионы, — возразил Мэллори. Ему казалось, что голова вот-вот отвалится.

— Тогда где же ваша форма? — спросил офицер. — Вы шпионы. Я говорю, что вы шпионы и убийцы, которые бьют ножом в спину и перерезают горло, — голос его дрожал от гнева. Негодование было искренним.

— Режут людям горло? — Мэллори недоуменно покачал головой. — О чем вы говорите, черт побери?

— Моему денщику, безобидному, совсем мальчишке, перерезали горло сегодня ночью. Он даже не был вооружен. Мы нашли его всего час назад… Да я только время теряю! — Он умолк и стал глядеть, как двое людей поднимаются по склону. Мэллори замер на секунду, проклиная случай за то, что дорога мальчишки пересеклась с тропинкой Панаиса. Этого никто иной сделать не мог. Он оглянулся, стараясь увидеть то, что привлекло внимание немецкого офицера. Сгорбленная фигурка, подгоняемая приставленным к спине штыком винтовки, карабкалась вверх по склону. Мэллори облегченно вздохнул. Это был Кейси Браун. Половина его лица превратилась в кровавую маску. Но он жив. И это главное.

— Так. Садитесь в снег. Все. — Немец обратился к солдатам: — Свяжите им руки.

— Вы что? Решили нас пристрелить? — спокойно спросил Мэллори. Это ему нужно знать обязательно: если им оставалось только умереть, они могут умереть во весь рост, глядя смерти прямо в лицо, сражаясь. Но если им не суждено умереть сейчас, то всякая попытка сопротивления была бы самоубийственно глупой. Нужно выждать более подходящий момент.

— К сожалению, не сейчас. Придется тащить вас в Маргариту. Мое начальство гауптман Шкода хотел бы поглядеть на вас сначала. Пожалуй, для вас было бы лучше, если б я пристрелил вас прямо сейчас, на месте. Но есть еще герр комендант Наварона, офицер, командующий всем островом, — немец тонко улыбнулся. — Это всего лишь отсрочка, англичанин. Вы будете дрыгать ногами еще до захода солнца. В Навароне мы быстро разделываемся со шпионами.

— Но, герр капитан! — шагнул вперед Андреа с умоляюще поднятыми руками и сразу остановился: два винтовочных дула уперлись ему в грудь.

— Не капитан, а лейтенант, — поправил его офицер. — Обер-лейтенант Турциг к вашим услугам. Что тебе нужно, жирный? — спросил он презрительно.

— Шпионы! Вы сказали, шпионы. Но я не шпион, — зачастил Андреа, опасаясь, что произносит слова недостаточно быстро. — Как перед Богом говорю, я не шпион. Я не ихний, — глаза его были расширены, задыхающийся рот конвульсивно дергался. — Я просто грек, бедный грек. Они заставили меня пойти сюда, как переводчика. Клянусь вам, лейтенант Турциг, клянусь.

— Ах ты, трусливый ублюдок! — злобно прорычал Миллер и тут же застонал от боли, получив прикладом по спине, чуть выше почек. Он упал на четвереньки, но уже падая сообразил, что Андреа притворяется: Мэллори достаточно бегло сказать пару фраз по-гречески, чтобы разоблачить ложь Андреа. Ведь если Мэллори хорошо владеет греческим, зачем ему переводчик? Миллер слабо потряс кулаком, пытаясь выдать гримасу боли за ярость. — Ах ты, двуличный макаронник, предатель, проклятая свинья. Я тебя… — и Миллер рухнул в снег, получив удар в ухо тяжелым лыжным ботинком.

Мэллори безмолвствовал. Он даже не поглядел в сторону Миллера. Стиснув зубы, сжав кулаки, глядел он на Андреа суженными щелками глаз. Он знал, что за ним наблюдает лейтенант, и чувствовал, что нужно до конца поддерживать Андреа. Он не догадывался, какую игру затеял Андреа, но, не колеблясь, стал бы подыгрывать Андреа до самой смерти.

— Так-так, — задумчиво произнес Турциг, — «Когда воры ссорятся, честные люди могут спать спокойно»? Возможно, возможно, но… — Мэллори почудились в его голосе нотки сомнения: лейтенант не хотел рисковать. — Неважно, жирный. Ты уже выбрал дорогу вместе с этими. Твой жребий брошен. Как это говорят англичане? Постелил постель — ложись в нее… — Он равнодушно взглянул на громадного Андреа. — Для тебя, вероятно, придется заказывать специальную виселицу.

— Нет, нет, нет! — в страхе закричал Андреа на самой высокой ноте. — Я говорю вам правду! Я не ихний, лейтенант Турциг! Как перед Богом, я не ихний! — Он горестно заломил руки, а большое лунообразное лицо исказилось страданием. — Почему я должен умирать без всякой вины? Я не хотел идти сюда. Я не военный, лейтенант Турциг!

— Это я вижу, — сухо сказал Турциг. — Ты просто большой кусок дерьма, готовый продать при случае даже родного отца. — Он посмотрел на Мэллори, потом на Миллера, все еще лежащего ничком в снегу. — Твоим друзьям не повезло.

— Я вам все расскажу, лейтенант, все-все! — возбужденно напирал Андреа, желая убедить немца в своей искренности. — Я не друг союзников. Я вам это докажу, а потом, возможно…

— Ах ты, проклятый иуда! — Мэллори заставил себя броситься вперед, но два дюжих солдата схватили его и вывернули руки за спину.

Секунду он сопротивлялся, потом выразительно посмотрел на Андреа:

— Если посмеешь открыть свою пасть, обещаю тебе, что не доживешь до…

— Спокойно, — голос Турцига был холоден. — С меня хватит дешевой мелодрамы. Еще слово, и ты будешь валяться рядом со своим другом. — Секунду он смотрел на Мэллори молча, потом обернулся к Андреа. — Я ничего не обещаю. Я послушаю, что ты нам скажешь. — Он не пытался скрыть отвращения.

— Рассудите сами, — явное облегчение, надежда, серьезность и уверенность слышались в словах Андреа. Он помолчал, драматически простер руку в сторону Миллера и Брауна. — Здесь нет ни одного рядового. Все они люди Джелико[51]. Из специальной морской службы.

— Ты мне лучше расскажи о том, про что я сам не могу догадаться, — рявкнул Турциг. — Этот английский граф много месяцев торчит у нас под кожей как заноза. Если это все, что ты собирался сказать, жирный…

— Погодите! — Андреа поднял руку. — И все же они не обычные люди, а специально подобранные. Ударный отряд, как они себя называют. Прилетели вечером прошлого воскресенья из Александрии в Кастельроссо. Тем же вечером они отплыли из Кастельроссо на моторной лодке.

— На торпедном катере, — кивнул Турциг. — Это мы знаем. Продолжай.

— Вы знаете? Откуда?

— Неважно. Поспеши.

— Конечно, лейтенант, конечно, — ни одним движением Андреа не выдал чувства облегчения, которое он испытал. Николаи, конечно, предупредил немцев. Но он наверняка не перечислил их поименно. Немцы, разумеется, не знали о присутствии в группе гиганта грека. Действительно, почему бы шпион должен был предупреждать о нем особо? Если бы он так поступил, то для Андреа это означало бы конец комедии. — Торпедный катер высадил их где-то на островах севернее Родоса. Не знаю где. Там они украли каик. Проплыли на нем через турецкие воды. Там они встретили большой немецкий патрульный катер и потопили его… — Андреа сделал эффектную паузу. — Я был на расстоянии около полумили от того места. На рыбачьей лодке.

Турциг подался вперед.

— Как им удалось потопить такую большое судно? — Как ни странно, он даже не сомневался, что катер потоплен.

— Они притворились безобидными рыбаками. Такими, как я. Немцы с катера перед этим остановили и обыскали меня, — импровизировал Андреа подробности. — Так вот. Ваш патрульный катер подошел к ихнему каику совсем близко. Потом вдруг с обеих сторон стали стрелять автоматы, а в катер полетели два ящика. Пух-х! — Андреа сделал драматический жест. — Все было кончено.

— Мы думали… — тихо сказал Турциг. — Ну продолжай.

— Что вы думали, лейтенант? — Глаза Турцига сузились, и Андреа поспешно продолжал: — Ихнего переводчика убили в бою. Они хитростью заставили меня заговорить по-английски: я много лет прожил на Кипре. Схватили меня, а сыновьям моим велели плыть на лодке домой.

— А зачем им понадобился переводчик? — подозрительно спросил Турциг. — Многие английские офицеры говорят по-гречески.

— Я как раз подхожу к этому, — нетерпеливо продолжал Андреа. — Ради Бога, как я могу окончить свой рассказ, если вы меня все время перебиваете? Так. Где я остановился? Они заставили меня плыть с ними, а потом у них сломался мотор. Я не знаю, что случилось. Меня держали внизу. Мне кажется, что были мы где-то в бухточке, чинили мотор. А потом они пьянствовали. Вы и не поверите, лейтенант, что люди, которые идут на такое отчаянное дело, могут напиваться. А потом мы поплыли снова.

— Напротив, я тебе верю, — кивнул головой Турциг, соображая что-то про себя. — Я тебе верю.

— Да? — Андреа сразу приободрился. — Так вот. Мы попали в страшный шторм. Лодка разбилась о южный утес этого острова. И мы влезли на…

— Стоп! — Турциг резко откинулся назад, и в глазах его мелькнуло недоверие. — Я почти поверил тебе. Я верил тебе, потому что нам известно больше, чем ты думаешь. Пока ты говорил правду. Но сейчас… Ты хитер, жирный. Но не настолько, как сам считаешь. Ты забыл об одной штуке, а может быть, и вовсе не знаешь о ней. Мы из Вюртембергского горного батальона. Мы-то знаем горы, приятель, получше, чем любые другие войска в мире. Сам-то я пруссак. Но взбирался на все стоящие вершины в Альпах и Трансильвании. Это я тебе говорю. На южный утес взобраться совершенно невозможно. Абсолютно невозможно.

— Для вас, может, и невозможно, — грустно покачал головой Андреа. — Эти чертовы союзники вас еще побьют. Они умны, лейтенант Турциг, чертовски умны!

— Объясни! — отрывисто приказал Турциг.

— Так вот. Они знали, что вы знаете, что южный утес не одолеть. Вот они и решили на него взобраться. Вы и подумать не могли о такой возможности. Вы и не предполагали, что группа высадится на Наварон именно таким путем. Но союзники пошли ва-банк и отыскали человека, который может возглавить такую экспедицию. По-гречески он не говорит. Но это не имело значения, потому что единственное, чего они хотели, чтобы человек этот лазил по горам. Поэтому они выбрали величайшего альпиниста нашего времени. — Андреа сделал эффектную паузу и драматически простер вперед руку: — И они выбрали вот этого человека, лейтенант Турциг. Вы сами альпинист и должны его знать. Его зовут Мэллори. Кейт Мэллори из Новой Зеландии.

Раздалось резкое восклицание. Щелкнул выключатель. Турциг сделал два шага вперед и поднес фонарь к самому лицу Мэллори. Неподвижно вглядывался он в стоящего перед ним человека. Мэллори пытался отвернуться. Фонарь медленно опустился. Узкий луч описал полукруг перед ногами пленного. Один, два, три… Раз десять. Турциг задумчиво кивнул головой.

— Конечно же, — промолвил он наконец. — Мэллори. Кейт Мэллори! Конечно, я узнаю его. У меня в отделении нет ни одного парня, который хотя бы не слышал о нем, — он покачал головой. — Я-то должен был его сразу узнать! — Некоторое время он стоял с опущенной головой, бесцельно тыча носком тяжелого ботинка в мягкий снег. — До войны и даже теперь, во время войны, я был бы горд знакомством с вами. Был бы рад с вами увидеться. Но не здесь. Мне бы хотелось, чтобы они послали кого-нибудь другого! — Он помедлил, хотел еще что-то добавить, но передумал, промолчал. Устало обернулся к Андреа. — Приношу свои извинения, жирный. Ты и вправду не врешь. Продолжай!

— Конечно! — Широкое лунообразное лицо Андреа расплылось в глупой и удовлетворенной улыбке. — Мы поднялись на утес, как я уже сказал, хотя тот парень, что в пещере, сильно покалечился. И утихомирили одного часового. Мэллори убил его, — не моргнув глазом, добавил Андреа. — Это был честный бой. Почти всю ночь мы шли через перевал и потом нашли вот эту пещеру. Мы были полумертвыми от голода и холода. С того времени мы здесь и сидим.

— И за это время ничего не случилось?

— Наоборот, — Андреа испытывал невероятное внутреннее напряжение. — К нам пришли два человека. Не знаю, кто они были. Они все время прятали лица. Я не знаю, откуда они пришли.

— Хорошо, что ты вспомнил об этом. Я узнал плиту, принадлежащую гауптману Шкоде, — мрачно сказал Турциг. — Это навело меня на мысль, что здесь еще кто-то был.

— Вот как! — Андреа поднял бровь, с вежливым удивлением на лице произнес: — Я этого не знал. Ну, они поговорили немного и…

— Ты не слышал, о чем они говорили? — оборвал его Турциг. Вопрос бы задан так естественно и к месту, что у Мэллори перехватило дыхание. Подвел к этому лейтенант отлично. Андреа попадется обязательно… Но в эту ночь грек был в ударе.

— Подслушать их! — Андреа сложил губы в умоляющую гримасу и выразительно глянул на небеса. — Лейтенант Турциг, сколько я могу повторять: я просто переводчик. Они могли разговаривать только через меня. Конечно, я знаю, о чем они говорили! Они собираются взорвать большие пушки в гавани.

— А я и не считал, что они явились сюда на курорт, — ядовито сказал Турциг.

— А, но вы ведь не знаете, что у них есть план форта. Вы не знаете, что корабли британского военно-морского флота придут на Керос в пятницу утром, до того как в субботу утром на него нападете вы. Вы не знаете, что они все время в контакте с Каиром. У них радио. Вы не знаете, что английские миноносцы пройдут в пятницу ночью через Майдосский пролив. Тогда, когда замолчат орудия. Вы не знаете…

— Хватит! — Турциг хлопнул в ладони, лицо его осветилось возбуждением. — Так. Значит, королевский флот? Прекрасно, великолепно! Вот это я и хотел от тебя услышать. Ну, хватит. Побереги свое красноречие для гауптмана Шкоды. Он ждет нас. Пора отправляться. Но еще одна деталь. Взрывчатка. Где она?

Плечи Андреа уныло опустились. Он вытянул руки вперед ладонями.

— Увы, лейтенант Турциг, я не знаю. Они ее вынесли и спрятали куда-то. Кто-то сказал, что в пещере чересчур жарко. — Он махнул в сторону западного перевала, в сторону, прямо противоположную хижине Лэри. — Кажется, вон туда. Но я не уверен. Они мне не сказали, — он с горечью взглянул на Мэллори. — Все британцы одинаковы! Никому не доверяют.

— Бог видит, я не могу их винить за это! — выразительно сказал Турциг и с отвращением поглядел на Андреа. — Больше чем когда-нибудь я желал бы видеть, как ты болтаешься на самой высокой виселице Наварона. Но господин комендант человек добрый и награждает информаторов. Ты, возможно, еще поживешь, чтобы предать еще несколько товарищей.

— Спасибо, спасибо! Я всегда знал, что вы справедливый человек. Я обещаю вам, лейтенант Турциг, что…

— Заткнись! — презрительно оборвал его немец. Он перешел на немецкий. — Унтер, прикажите связать этих людей. Да не забудьте и этого жирного! Потом мы его развяжем, чтобы он отнес раненого на пост. Оставьте одного часового. Остальные идут со мной. Мы должны отыскать взрывчатку.

— А разве нельзя кого-нибудь из них заставить сказать, где она, герр лейтенант? — отважился вмешаться унтер.

— Единственный, кто сказал бы, не может этого сделать. Он уже выложил все, что знает. А остальные… я ошибся в них, унтер, добиться нужного от них будет трудно. — Он обернулся к Мэллори, — Сначала я думал, что это возможно, герр Мэллори. Мы все очень устали. Я почти сожалею, что ударил вас. — Он резко повернулся и быстро вскарабкался на гребень лощины. Через две минуты только одинокий солдат остался сторожить пленных.

Мэллори в десятый попытался ослабить веревку, связывающую руки за спиной. И в десятый раз осознал тщетность этих попыток. Как он только не извивался, как он только не изворачивался. Но человек, вязавший узлы, знал свое дело. Мокрый снег холодом проникал под одежду. Он продрог до костей. Непрерывно дрожал. Мэллори раздраженно подумал: уж не собирается ли Турциг со своими людьми провести всю ночь в поисках взрывчатки? Прошло более получаса с тех пор, как немцы ушли.

Андреа сидел прямо перед ним. Сидел спокойно, с выражением крайней обиды глядя на часового, всем видом показывая, что с ним обошлись несправедливо. Он предпринял одно-единственное титаническое усилие, чтобы освободиться, спустя несколько секунд после того, как охранник жестом приказал им сесть. Натянул веревку так, что она почти исчезала, врезавшись в кисти рук. Но ничего не вышло, и других попыток предпринимать было нельзя. — Турциг мог бы заметить, распухшие, натертые и кровоточащие запястья Андреа, и это был бы провал, это плохо соответствовало бы тому персонажу, который Андреа изображал.

«Прекрасная работа, — раздумывал Мэллори. — Тем более замечательная, что Андреа пришлось импровизировать по ходу действия. Андреа сказал так много правды, так много того, что можно проверить, что вера во все остальное, им сказанное, возникала почти автоматически. И в то же время он не сказал Турцигу ничего важного, ничего такого, чего немцы не могли бы выяснить сами. Разве вот об эвакуации гарнизона Кероса на кораблях королевского флота…»

Мэллори неохотно вспомнил, что у него возникло опасение за игру Андреа, когда тот упомянул о Керосе. Но грек оказался на высоте. Скорее всего немцы и сами бы до этого додумались. Нападения англичан на Наварон и предстоящая операция немцев по захвату Кероса слишком совпадают по времени и чтобы связать одно с другим большого ума не надо. А спасение их группы сейчас зависело только от точности, с которой сыграет свою роль Андреа. Насколько хорошо он выдаст себя за того, кем прикинулся. И соответственно от степени относительной свободы, которую он получит таким путем. Мэллори не сомневался, что именно упоминание о Керосе склонило чашу весов в пользу Андреа.

Даже то, что Андреа назвал субботу днем нападения немцев на Керос, имело большое значение, ибо это дата, которую поначалу сообщил им Дженсен. — Явно ложная информация, подсунутая агентам Дженсена немецкой контрразведкой, которая осознавала, что скрыть подготовку к вторжению все равно невозможно. Если бы Андреа о миноносцах не упомянул, ему вряд ли удалось до конца убедить Турцига. Тогда они наверняка оказались бы на виселицах Наварона, а орудия остались целыми и невредимыми.

Мэллори тяжело вздохнул, отвел глаза от Андреа и оглядел остальных. Браун и пришедший в сознание Миллер сидели со связанными руками, выпрямившись, неподвижно глядя в снег перед собой. Они отрешенно поматывали головами. Мэллори отлично понимал, каково им сейчас приходилось. У него и самого вся правая половина лица ныла и болела. «Ничего кроме боли! Ничего, кроме разбитых голов», — с горечью отметил Мэллори. Он подумал и о Стивенсе: каково ему там! Лениво глянул мимо часового в сторону темного входа в пещеру. И застыл в непостижимом удивлении.

Медленно, с бесконечной осторожностью заставил себя отвести глаза в другую сторону, заставил себя казаться безразличным и равнодушно глядеть на часового. Немец расположился на ящике передатчика и держал палец на спусковом крючке шмайсера, лежащего у него на коленях.

«Господи, хоть бы он не оглянулся, — снова и снова повторял про себя Мэллори. — Пусть он посидит так еще немного, еще хоть чуть-чуть».

Несмотря на все старания, взгляд его упорно возвращался к черному отверстию пещеры. Энди Стивенс медленно выползал оттуда. В неясном свете звезд было заметно, чего стоило ему каждое движение. Сантиметр за сантиметром полз он на животе, таща неимоверный груз искалеченной ноги. Он опирался руками, подтягивался и продвигался немного вперед. Голова и плечи бессильно опускались на мокрый снег после каждого такого нечеловеческого усилия. Каждое его движение было поистине героическим.

«Хотя парень совсем измотан болью и обессилен, голова у него все-таки работает», — подумал Мэллори. Плечи и спину Стивенс укрыл белой простыней. В руке короткий ледоруб. Он, должно быть, слышал хотя бы часть того, что говорил Турциг. В пещере оставалось их оружие, и он мог бы пристрелить часового оттуда, но сообразил, что немцы прибегут на выстрел раньше, чем он освободит друзей.

Стивенсу оставалось ползти пять метров. Самое большее пять метров. В ложбине, где их оставили, дул южный ветер. Звук его — шепот в ночи. Больше ни звука. Ни звука. Разве еще их дыхание… «Немец непременно услышит Стивенса, когда тот подползет поближе, — думал Мэллори с отчаянием. — Наверняка услышит…»

Мэллори опустил голову и громко закашлялся. Долго, беспокойно. Немец поглядел на него сначала с удивлением, потом с раздражением.

— Ну-ка, замолчи, — приказал часовой по-немецки. — Сейчас же прекрати кашлять.

— Прекратить кашлять, да? Не могу! — по-английски возразил Мэллори. Опять закашлялся. Еще громче и еще продолжительнее, чем раньше. — Это вина твоего обер-лейтенанта, — выпалил он. — Выбил мне несколько зубов… — И Мэллори снова изобразил приступ кашля. Через минуту он с трудом остановился. — Разве я виноват, что захлебываюсь собственной кровью? — вызывающе спросил он.

Стивенс был почти рядом — ближе трех метров. Но его мизерные запасы сил истощились целиком. Он уже не мог подтягиваться на полную длину рук и преодолевал каждый раз только жалкие сантиметры. Видно, он окончательно обессилел. Замер. Минуту лежал без движения. Мэллори показалось, что он потерял сознание. Но вот Стивенс снова подтянулся. На этот раз на полную длину рук, но неожиданно тяжело рухнул в снег. Мэллори громко закашлялся. Но не успел отвлечь внимание немца. Часовой вскочил, повернулся всем телом и направил злой зрачок шмайсера на неподвижное тело, распростертое у самых ног. Но увидев кто это, успокоился и опустил ствол автомата.

— Так, — тихо сказал он. — Птенчик выпорхнул из гнезда. Бедный птенчик!

Мэллори весь сжался, когда часовой взмахнул автоматом, будто бы готовый разбить беззащитную голову Стивенса. Но немец оказался не таким жестоким. Его жест был скорее символическим. Он остановил приклад всего в нескольких сантиметрах от измученного лица Стивенса. Наклонился. Бережно, почти по-отечески, забрал из рук раненого ледоруб. Потом свернул и положил под голову потерявшего сознание юноши белую простыню, с удивлением покачал головой и вернулся к ящику, на котором сидел до этого.

Гауптман Шкода — маленький, тощий человечек лет сорока. Аккуратный, подтянутый, очень злой. Что-то враждебно-недоброе выражала его вытянутая жилистая шея, торчащая из набитых ватой плеч мундира. Что-то отталкивающее было в невероятно маленькой яйцевидной головке, маячащей сверху на тощем тельце. Когда его тонкие бескровные губы расходились в улыбке — а это случалось довольно часто, — открывался прекрасный набор зубов. Улыбка вовсе не освещала лицо, наоборот, подчеркивала желтизну кожи, неестественно натянутой на остром носу и скулах, сморщенной возле сабельного шрама, пересекавшего левую щеку от брови до подбородка. И — улыбался он или нет — глаза оставались всегда одинаковыми: неподвижными, черными, пустыми. В этот ранний час — не было еще и шести — гауптман уже тщательно одет, свежевыбрит, волосы, прямо зачесанные назад, влажно блестят. Он сидел за широким столом, и видеть его можно было только по пояс. Но всякий мог с уверенностью предположить, что отутюженные стрелки брюк и до блеска начищенные сапоги будут безупречны. Кроме стола, в комнате не было ничего — только скамейки вдоль стен.

Шкода улыбнулся обер-лейтенанту Турцигу, когда тот окончил доклад. Откинулся назад, поставил локти на ручки кресла и, перебирая тощими пальцами под подбородком, благодушно улыбался, скользя взглядом по комнате. Ленивые пустые глаза ничего не упустили: двое часовых у двери, еще двое — позади связанных пленных… Андреа, сидящий на скамейке, куда он только что уложил Стивенса…

— Отлично сделано, обер-лейтенант Турциг, — промурлыкал он. — Очень, очень умело. — В задумчивости посмотрел он на стоящих перед ним людей, на их лица в запекшейся крови, перевел взгляд на лежащего без сознания Стивенса, снова улыбнулся и позволил себе слегка приподнять брови. — Какие-нибудь осложнения, Турциг? Пленные были не слишком… э-э-э… дружелюбными?

— Они не оказали сопротивления, герр гауптман, абсолютно никакого сопротивления, — холодно ответил Турциг. Тон, манера говорить были педантичными, корректными, но скрытая враждебность и антипатия светились в его глазах. — Мои люди, возможно, проявили излишний энтузиазм. Но мы не хотели ошибиться.

— Правильно, лейтенант, совершенно верно, — одобрил Шкода. — Эти люди опасны, а рисковать мы не можем. — Он оттолкнул назад кресло, легко поднялся на ноги, обогнул стол и остановился перед Андреа. — Может быть, и с этим нужно было поступить так же, лейтенант?

— Он опасен только для своих друзей, — коротко возразил Турциг. — Все так, как я вам говорил, герр. Чтобы спасти шкуру, он мать родную готов предать.

— И претендует на дружбу с нами? — задумчиво произнес Шкода. — Это один из наших храбрых союзников, а? — Он протянул тонкую холеную руку с печаткой тяжелого перстня и злобно ударил Андреа по щеке.

Андреа вскрикнул от боли, протянул ладонь к окровавленному лицу и отпрянул в сторону, закрыв голову локтями.

— Внушительное приобретение для армии третьего рейха, — промолвил Шкода. — Вы не ошиблись, лейтенант. Трус. Такая реакция на удар — безошибочный признак этого. Любопытно, — вслух раздумывал он, — как часто трусами бывают крупные мужчины. Часть процесса природной компенсации, полагаю я… Как тебя зовут, мой храбрый друг?

— Папагос, — угрюмо пробормотал Андреа. — Петер Папагос. — Он оторвал ладонь от щеки, посмотрел на нее медленно расширявшимися от ужаса глазами и сразу стал вытирать о штанину торопливыми, судорожными движениями. На лице его было заметное всем отвращение.

Шкода, забавляясь, наблюдал за ним.

— Не выносишь вида крови, Папагос, а? — предположил он. — И особенно своей?

Несколько минут прошло в молчании. Вдруг Андреа вскинул голову. Лицо его исказилось. Казалось, он вот-вот заплачет.

— Я только бедный рыбак, ваша честь! — начал он. — Вы смеетесь надо мной, говорите, что я не выношу вида крови. Это правда. Я не люблю войну и страдания. Я не хочу ничего этого. — Его огромные кулачищи просительно прижаты к груди, лицо сморщилось. Отчаяние было мастерски разыграно, и Мэллори поймал себя на том, что почти принял все за чистую монету. — Почему меня не оставили в покое? Видит Бог, я не военный!..

— Весьма излишнее заявление, — сухо оборвал его Шкода. — Факт этот совершенно очевиден для всех присутствующих в комнате. — Он постучал нефритовым мундштуком по крышке стола. Глаза гауптмана были задумчивы. — Ты называешь себя рыбаком?.

— Он проклятый предатель! — перебил Мэллори, слишком большой интерес немца к Андреа был опасен.

Шкода тут же обернулся, встал напротив Мэллори, сложил руки за спиной. И, покачиваясь с пяток на носки, оглядел его с головы до ног.

— Так! — задумчиво сказал он. — Великий Кейт Мэллори! Какое у вас звание, а, Мэллори?

— Капитан, — коротко ответил Мэллори.

— Капитан Мэллори, так? Капитан Кейт Мэллори, величайший альпинист нашего времени. Кумир предвоенной Европы. Победитель самых невероятных горных пиков, — Шкода сокрушенно покачал головой. — И подумать только, так кончается слава. Вряд ли потомство признает ваше последнее восхождение величайшим: на виселицу в Навароне ведет всего десять ступеней, — Шкода улыбнулся. — Не очень веселая мысль, а?

— Я не думал об этом, — вежливо ответил новозеландец. — Мне все не дает покоя ваше лицо, — он нахмурился. — Уверен, что уже видел его где-то… — Он умолк.

— Неужто? — заинтересовался Шкода. — Может быть, в Бернских Альпах? До войны я часто…

— Да, вспомнил! — Лицо Мэллори просветлело. Он затеял рискованную игру, но все, что отвлекало внимание от Андреа, было оправданным. Сияющими глазами он уставился на Шкоду. — Три месяца назад, в зоопарке Кипра. Марабу, пойманный где-то в Судане. Старый и паршивый марабу, как мне показалось на первый взгляд, — продолжал Мэллори извиняющимся тоном, — у него была такая же тощая шея и такой же крючковатый нос, такая же лысая голова…

Мэллори умолк, откинулся назад, пытаясь увернуться от кулака. Лицо Шкоды перекосилось, зубы гневно оскалились. Немец нанес ему прямой удар. Но хотя гауптман вложил в кулак всю свою силу, Мэллори совсем не пострадал. Он покачнулся, сразу же выпрямился, и в тот же миг рухнул гауптман Шкода, закричав от боли: тяжелый ботинок Мэллори сбил его с ног. Удар пришелся чуть повыше колена, в бедро. Немец сразу вскочил с пола, как кошка. Бросился вперед и снова упал: ушибленная нога подвернулась. Мгновение в комнате царила тишина. Шкода, придерживаясь за край стола, тяжело поднялся и сморщился от боли. Рот сжат в прямую жесткую белую линию. Сабельный шрам багровел на болезненно-желтом лице, утратившем свой обычный цвет. Ни на кого не глядя, Шкода медленно направился вокруг стола на свое место.

Шарканье его рук по кожаной столешнице било прямо по натянутым нервам пленников. Молчание не предвещало ничего доброго. Мэллори не двигался. Абсолютно спокойно наблюдая за немцем, он ругал себя в душе за собственную глупость. Не оставалось сомнения, что Шкода собирается его убить, но у него это не получится, прежде всего умрет сам Шкода, а затем Андреа. Шкода — от ножа Андреа, Андреа — от пуль часовых. Нож — единственное оружие, оставшееся у грека. Андреа делал вид, что вытирает кровь с лица рукавом, но его пальцы были в нескольких сантиметрах от ножен.

«Дурак, дурак собачий», — снова и снова повторял про себя Мэллори. Он скосил глаза на ближайшего часового. Тот стоял метрах в двух от него. «Часовой прикончит раньше, чем успеешь добраться до него, — подумал Мэллори. — Очередь шмайсера разрежет пополам. Но надо попытаться, — решил Мэллори. — Надо помочь Андреа любым способом».

Шкода выдвинул ящик, вытащил пистолет.

«Автоматический, — машинально отметил Мэллори. — Маленькая вороненая курносая игрушка. Опасная игрушка. Именно такой пистолет и должен иметь Шкода…»

Гауптман неторопливо нажал кнопку, вынул и проверил обойму, ладонью вогнал ее обратно в магазин, щелкнул предохранителем и только после этого взглянул на Мэллори. Глаза его ничуть не изменились. Они были холодны, темны и пусты, как обычно. Мэллори бросил взгляд на Андреа и приготовился к броску. «Так вот, — подумал он в ярости, — вот как умирают чертовы дураки, такие, как я». Но, увидев, что громадная лапа грека опускается без ножа, Мэллори расслабился.

Возле стола послышалась возня. Мэллори оглянулся: Турциг прижал руку Шкоды с пистолетом к зеленому сукну.

— Только не это, — просительно сказал Турциг. — Только не это.

— Уберите руки, — прошипел Шкода. Его неподвижные пустые глаза сверлили Мэллори. — Уберите руки, говорю вам, если не хотите отправиться на тот свет вместе с капитаном Мэллори.

— Вы его не можете убить, герр гауптман, — настаивал Турциг. — Приказ герра коменданта достаточно ясен, гауптман Шкода. Командира группы нужно доставить живым.

— Его могли убить при попытке к бегству, — низким голосом сказал Шкода.

— Это не получится, — покачал головой Турциг. — Придется убить их всех. Иначе они скажут, как было дело, — он отпустил руку Шкоды, — Господин комендант приказал доставить командира живого, но не указал, насколько живым и в каком состоянии. — Он доверительно понизил голос. — У нас могли возникнуть какие-то осложнения, когда мы пытались заставить капитана Мэллори говорить, — пояснил он.

— Как? Как вы сказали? — Отвратительная улыбка неожиданно блеснула на лице Шкоды, и он, представив себе эту предстоящую процедуру, повеселел. — Вы слишком усердны, лейтенант. Напомните мне, чтобы я поговорил с вами на эту тему. Вы меня недооцениваете: это я и хотел сделать — заставить Мэллори говорить под страхом смерти. А вы все испортили. — Лицо его улыбалось, голос звучал легко. Но у Мэллори не было на этот счет иллюзий: молодой лейтенант из горного батальона фактически спас ему жизнь. С таким человеком, как Турциг, можно легко было подружиться, если бы не эта проклятая война. Шкода снова стоял перед ним. Пистолет остался на столе.

— Ну ладно. Оставим глупости. Не правда ли, капитан Мэллори? — Белые зубы немца сверкали в яком свете электрических ламп. — Ведь у нас впереди еще целая ночь.

Мэллори посмотрел на него и отвернулся. В караульном помещении было душно, но он почувствовал, как неприятный холодок пробежал по телу. Стоящий перед ним немец весь был пропитан злобой. Мэллори видел это.

— Но-но-но, теперь-то мы стали неразговорчивы, а, мой друг? — Он что-то замурлыкал под нос, потом резко вскинул голову, улыбка стала еще шире. — Где взрывчатка, капитан Мэллори?

— Взрывчатка? — Мэллори вопросительно поднял бровь. — Не знаю, о чем вы говорите.

— Так. Значит, не помните?

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Так, — Шкода снова что-то замурлыкал и подошел к Миллеру. — Ну, а вы, друг мой?

— Конечно, я помню, — весело сказал Миллер. — Капитан ошибся.

— Вот и умница, — проворковал Шкода. Но Мэллори мог поклясться, что в голосе немца звучали нотки разочарования. — Продолжайте, друг мой.

— Капитан Мэллори не замечает деталей, — растягивая слова, сказал Миллер. — В тот день я был с ним. Он ошибся. Это был гриф, а не марабу…

На секунду улыбка исчезла с лица Шкоды. Потом снова появилась. Мертво застывшая, безжизненная, будто нарисованная.

— Они очень и очень остроумные люди. Не правда ли, Турциг? Как сказали бы англичане, прямо комедианты из мюзик-холла. Пусть посмеются, пока могут. Пока петля палача не затянется… — Он посмотрел на Кейси Брауна. — Может быть, вы?..

— Почему бы тебе не пойти куда-нибудь подальше?

Шкода выбрал сигарету из плоского портсигара, задумчиво постучал ею по ногтю большого пальца:

— Хм, нельзя сказать, что они собираются с нами сотрудничать, лейтенант Турциг.

— Этих людей не заставишь говорить, герр гауптман, — в голосе Турцига слышалась твердая уверенность.

— Возможно, и так, возможно, и так, — в тоне Шкоды не было превосходства. — Как бы то ни было, я получу информацию, которая нужна. Буквально через пять минут. — Он подошел к столу, нажал кнопку, вставил сигарету в нефритовый мундштук и облокотился на стол. В его движениях были надменность и небрежная презрительность. Даже в том, как он скрестил ноги в сияющих сапогах.

Открылась боковая дверь, и в комнату вошли Лука и Панаис, а за ними капрал и автоматчик со шмайсером в руках. У Мэллори перехватило дыхание, ногти яростно впились в ладони.

Лука и Панаис, связанные, истекающие кровью. У Луки — рана под глазом. У Панаиса пробит череп. Значит, их тоже схватили, несмотря на его предостережение! Оба голые по пояс. Лука без своей богато расшитой куртки и алого кушака, без того маленького арсенала оружия, который он носил за поясом, создавал двойственное впечатление, с одной стороны жалкое и потерянное, но лицо его покраснело от гнева, а усы топорщились яростнее обычного. Мэллори равнодушным ничего не выражающим взглядом окинул маленького человечка.

— Что же, капитан Мэллори, — укоризненно сказал Шкода, — у вас и двух слов не находится, чтобы поприветствовать своих старых друзей? Или вы слишком удивлены? — ласково предположил он. — Или вы не ожидали такой скорой встречи? А, капитан Мэллори?

— Дешевый трюк! — презрительно ответил Мэллори. — Я никогда не встречал этих людей, — его взгляд скрестился со взглядом Панаиса. В глазах грека была черная ненависть, дикая злоба. В этом было что-то пугающее.

— Конечно, нет, — устало вздохнул Шкода. — О, конечно же, нет! Человеческая память так коротка, не правда ли, капитан Мэллори? — Вздох его был явно притворным. Шкода наслаждался, как кошка, играющая с мышью. — Тогда попробуем по другому. — Он подошел к скамье, на которой лежал Стивенс, сорвал накидку и, прежде чем кто-либо смог догадаться о его намерениях, ударил ребром ладони по искалеченной ноге. Тело Стивенса содрогнулось, но сам он даже не застонал. Он был в полном сознании и улыбался Шкоде… Кровь сочилась по подбородку из прикушенной нижней губы.

— Вы не должны были так поступать, гауптман Шкода, — произнес Мэллори почти шепотом, прозвучавшим неестественно громко в гробовом молчании комнаты. — Вы умрете за это, гауптман Шкода.

— Так… Да, я умру. — Немец снова ударил по сломанной ноге Стивенса и снова без результата. — Теперь мне придется умереть дважды, а, капитан Мэллори? Этот молодой человек очень мужествен. Но у англичан мягкие сердца, не так ли, мой дорогой капитан? — Его рука плавно соскользнула вниз и обхватила ногу раненого за перевязанную лодыжку. — В вашем распоряжении ровно пять секунд. Вы должны сказать мне правду, Мэллори. Иначе мне придется поменять шины… Царица небесная! Что это с этим здоровым болваном?!

Андреа сделал несколько шагов вперед. Он стоял в метре от Шкоды, качаясь, еле держась на ногах.

— Выпустите! — Грек часто и отрывисто дышал, голова свесилась на грудь. Одной рукой он схватился за живот, а другой держался за горло. — Я не могу этого вынести! Воздуху! Воздуху! Мне нужен воздух!

— Ах нет, мой дорогой Папагос! Ты останешься здесь и будешь наслаждаться… Капрал! Быстро! — Глаза Андреа закатились, были видны только белки. — Этот болван собирается потерять сознание! Уберите его от меня, пока он не свалился!

Мэллори скользнул глазами по двум часовым, поспешившим вперед, по лицу Луки, полному невообразимого презрения. Взглянул на Миллера и Брауна. Веко янки едва заметно мигнуло, голова Брауна слегка качнулась в сторону. Двое часовых с автоматами за плечами подошли сзади к Андреа. Мэллори скользнул взглядом влево. Ближайший часовой стоял полутора метрах, погруженный в необычное зрелище полуобморочного и стонущего гиганта. Автомат немца слегка покачивался на боку. «Можно ударить в пах раньше, чем он успеет им воспользоваться…»

Мэллори завороженно наблюдал, как руки Андреа скользили по плечам поддерживающих его солдат, как они обхватили их тела… Грек держал часовых в руках, вот мышцы Андреа резко сократились, и Мэллори тут же молниеносно бросил свое тело назад, в сторону часового. Плечом, с яростной силой ударил немца в живот, прямо в солнечное сплетение. Конвульсивное «ах», удар о деревянную стену, и Мэллори сразу смекнул, что некоторое время часовой будет абсолютно неподвижен. И, уже падая на пол, Мэллори услышал глухой звук стукнувшихся друг о друга голов. Он успел увидеть и четвертого часового, еле шевелившегося под тяжестью тел Миллера и Брауна. Андреа в это время нейтрализовал последнего автоматчика. Сжав шмайсер огромными руками, грек наставил оружие на Шкоду. Бесчувственное тело солдата еще не упало наземь, а гауптман, лейтенант и капрал уже были под прицелом.

Все в комнате замерли. Не слышалось ни звука. Тишина обрушилась неожиданная и полная, но такая оглушительная после переполоха. Неожиданное потрясение привело немцев в оцепенение, близкое к шоку. Внезапно тишина сменилась резким высоким стаккато, заполнившим небольшое пространство комнаты. Андреа молча и решительно всадил в сердце гауптмана Шкоды три пули подряд. Удар подбросил хилое тело немца над полом и швырнул на стену. Долю секунды гауптман походил на распятие, пригвожденное к стене, потом сник, кулем осел на пол: уродливая разбитая кукла, стукнувшаяся бездумной головой о край скамьи. Глаза немца оставались по-прежнему широко раскрытыми. Темные и пустые, какими были и при жизни.

Держа Турцига и капрала на мушке, Андреа ножом перерезал веревки на запястье Мэллори:

— Подержите, пожалуйста, автомат, капитан.

Мэллори дважды согнул затекшие кисти, кивнул и молча взял автомат. Тремя шагами Андреа преодолел расстояние до двери в приемную, прижался к стене, жестом попросил Мэллори держаться подальше.

Дверь внезапно распахнулась настежь. В дверном проеме Андреа увидел дуло винтовки.

— Обер-лейтенант Турциг! Что случилось? Кто стрелял?

Удар ноги, крик боли и Андреа втаскивает падающее тело внутрь, заглянув в приемную, и закрывает дверь на засов:

— Там больше никого, капитан, он там был один.

— Отлично. Разрежь веревки у остальных, Андреа. — Он резко повернулся к Луке и улыбнулся, увидев комическое изумление на лице маленького человечка, расплывающееся в широченную улыбку.

— Где находятся остальные, Лука? Солдаты, конечно.

— В бараке, что в центре блока, майор. Это офицерские барак.

— Блока? Ты имеешь в виду…

— Проволочное ограждение, — коротко ответил Лука. — три метра высоты вокруг бараков.

— Выходы?

— Всего один. Два часовых.

— Хорошо, Андреа, всех немцев — в другую комнату. Нет, вы, лейтенант, сядьте вот здесь, — он показал жестом на кресло возле стола. — Кто-нибудь обязательно придет. Скажете, что вы убили одного из нас при попытке к бегству. А потом пошлете за часовыми, которые у ворот.

Турциг секунду молчал. Невидящим взглядом проводил он Андреа, волочащего тела двух бесчувственных солдат. Криво улыбнулся.

— Мне очень жаль, но придется вас разочаровать, капитан Мэллори. Слишком много потеряно из-за моей слепоты и глупости. Я этого не сделаю.

— Андреа, — мягко окликнул Мэллори.

— Да? — Андреа остановился в дверях.

— Я слышу, кажется, кто-то идет. Имеется ли выход из боковой комнаты?

Андреа молча кивнул.

— Наружу. К передней двери. Возьми нож. Если лейтенант… — он сказал это сам себе, потому что Андреа уже вышел, выскользнул через черный ход. Беззвучно, как призрак.

— Вы сделаете то, что я скажу, — тихо произнес Мэллори и встал в небольшой нише у двери боковой комнаты. Отсюда он видел дверь в приемную, но его самого из приемной видно было быть не должно. Автомат направлен на Турцига. — Если вы откажетесь, Андреа убьет человека у двери… Потом мы убьем вас и всех солдат в той комнате. А потом перережем охранников у ворот. Девять трупов. И все ваше упрямство будет напрасно, потому что мы обязательно уйдем. А вот и он, — Мэллори говорил шепотом, глаза его безжалостно блестели на жестком лице. — Девять трупов, лейтенант, вот сколько будет стоить ваше уязвленное самолюбие. — Последние слова Мэллори нарочно сказал по-немецки, очень бегло и правильно. Рот его дернулся в ухмылке, когда он увидел безвольно опущенные плечи Турцига. Он выиграл. Турциг рассчитывал, что Мэллори не знает немецкого. Теперь для него такой надежды не оставалось.

Дверь распахнулась. На пороге появился тяжело дышащий солдат. С оружием, но одетый только в майку и брюки. Было видно, что ему холодно.

— Лейтенант, лейтенант, мы слышали выстрелы…

— Ничего особенного, сержант, — Турциг склонил голову над открытым ящиком стола. Он сделал вид, что ищет там что-то. Ему нужно было как-то оправдать тот факт, что он оказался один в комнате. — Один из пленных пытался бежать. Мы его остановили.

— Может быть, дежурного врача позвать?

— Кажется, мы остановили его навсегда, — устало сказал Турциг. — Утром похороните. А пока прикажи часовым у ворот зайти сюда на минуту. Сам иди спать, не то еще умрешь от простуды.

— Постоять на часах вместо них?

— Не надо, — нетерпеливо возразил Турциг. — Я их зову всего на минуту. Хватит болтать. Выполняй. — Он подождал, пока замер в отдалении торопливый топот сапог, и взглянул на Мэллори. — Вы удовлетворены?

— Абсолютно. Приношу вам самые искренние извинения, — спокойно сказал Мэллори. — Я бы не хотел поступать так с вами, — он глянул на дверь: в комнату вошел Андреа. — Андреа, спроси у Луки и Панаиса, нет ли телефонного коммутатора в этом блоке? Скажи, чтобы разбили его, если имеется, а если нет, пусть разобьют все телефонные аппараты. — Он улыбнулся. — А потом скорее возвращайся, чтобы встретить гостей. В делегации встречающих я без тебя буду как без рук.

Турциг проводил глазами широченную спину Андреа.

— Да, капитан Шкода был прав. Мне еще многому нужно научиться, — в его голосе не чувствовалось ни горечи, ни враждебности. — Этот громила меня совершенно одурачил.

— Не вы первый, — заверил немца Мэллори. — Я уже сбился со счета. Не вы первый, но вы счастливее всех прежних.

— Потому что я еще жив?

— Потому что вы все еще живы, — подтвердил Мэллори.

Менее чем через десяток минут двое часовых, охранявших ворота, присоединились к своим приятелям в боковой комнатке. Связанные, обезоруженные, с кляпами во рту. Проделана была операция их пленения так бесшумно и умело, с такой стремительностью, что Турциг невольно восхитился, хотя ему самому было отчего приуныть. Надежно связанный по рукам и ногам, он лежал в углу комнаты. Пока без кляпа.

— Теперь я понимаю, почему английское командование выбрало именно вас, капитан Мэллори. Если кто и смог бы преуспеть в этой операции, то только вы. Но и вы потерпите крах. Невозможное остается невозможным. И все-таки ваша команда просто великолепна.

— Пока справляемся, — скромно сказал Мэллори, последний раз оглядел помещение и улыбнулся Стивенсу. — Ну, готовы вновь отправиться в путешествие, молодой человек? Или вы считаете, что оно становится слишком однообразным?

— С вами готов куда угодно, сэр, — лежа на носилках, откуда-то добытых хлопотливым Лукой, он счастливо вздохнул. — На этот раз отправлюсь первым классом, как и подобает офицеру. Настоящая роскошь. Даже дальняя поездка нам теперь одно удовольствие.

— Говори за себя, — угрюмо оборвал его Миллер: он первым должен был нести тяжелые носилки. Однако умильно изогнутые брови лишали его слова оскорбительного оттенка.

— Вот и хорошо. Отправляемся. И еще одна штука. Где ваша рация, лейтенант Турциг?

— Чтобы и ее разбили, как я полагаю?

— Именно.

— Не имею ни малейшего представления.

— А если я прикажу размозжить вам голову?

— Это вы не сделаете, — безрадостно улыбнулся Турциг. — В других обстоятельствах вы, может быть, и прихлопнули бы меня, как муху. Но человека, который отказался отвечать на подобные вопросы, вы убивать не станете.

— Ваш покойный, недоброй памяти капитан ошибался, не так уж и многому вам придется учиться — заметил Мэллори. — Ладно, рация это в данный момент для нас не существенно. Жаль, что вам приходится заниматься таким грязным делом. Надеюсь, что больше мы с вами не встретимся. По крайней мере до конца войны. Как знать, может быть, мы еще пойдем в одной связке… — он жестом приказал Луке заткнуть Турцигу рот кляпом и быстро вышел из помещения.

Через две минуты группа Мэллори была далеко от бараков и совершенно затерялась в темноте оливковых рощ, протянувшихся на юг от Маргариты. Забрезжил рассвет. Черный силуэт Костоса четко обозначился в сером свете наступающего дня. Ветер дул с юга. Теплый, тихий. Снег на склонах стал таять.

ГЛАВА 11

Среда.

14.00—16.00

Весь день они прятались в роще рожкового дерева.[52] — Густо растущие деревья, низкорослые, искривленные, цепляющиеся за предательский, усыпанный каменистой осыпью склон, дающие укрытие от посторонних глаз и спасающие от солнечных лучей, льющихся с утра до сумерек с безоблачного неба. Отсюда открывался великолепный вид на залитое солнцем Эгейское море. Сразу за рощей было то, что Лука называл Чертовой Песочницей — первоклассная оборонительная позиция.

Легкий ветерок дул с моря, солнце за день прогрело камни гор. Вдали, слева, постепенно пропадая в переливающейся от синего до фиолетового голубизне моря, вытянулись Лерадские острова. На самом близком из них, Майдосе, были отчетливо видны одинокие белые, сверкающие под солнцем рыбацкие домики. Эту узкую полоску воды между ним и островом Наварон и должны пройти в пятницу ночью корабли королевского флота.

Справа, изгибаясь наподобие ятагана, — берег Турции. Однообразный, без всяких примет. Северный край его оканчивается пиком мыса Демирджи. Мыс далеко выступал в спокойную голубизну Эгейского моря. И еще дальше, к северу, будто выплывающий из морской глуби, лежал остров Керос. Казалось, он таял в пурпурной дали. Этот вид захватывал дыхание, заставлял сильнее биться сердце. Великолепная панорама, раскинувшаяся в просторе залитого солнцем моря!

Но Мэллори не стал любоваться прекрасным пейзажем. Он удостоил его лишь беглым коротким взглядом, когда в два часа дня, полчаса назад, встал на вахту. Укрывшись за деревом, он до рези в глазах изучал то, ради чего он оказался здесь. То, что он должен разрушить, уничтожить, — форт Наварон и его пушки.

Город и порт Наварон раскинулись где-то в трех милях от рожковой рощи по берегам овальной бухты. «Четыре-пять тысяч жителей», — прикинул Мэллори. Бухта соединялась с морем узкой полоской воды на севере. Эти морские ворота охраняли орудийные, минометные и пулеметные расчеты. Для ночного времени немцами припасены прожекторы. Мэллори видел каждое здание, каждую улицу, каждую шаланду и катер, стоящие у причала. На западе берег поднимался плавно, улочки сбегали на север к воде, на юге берег поднимается резко, а улочки тянулись параллельно ему.

На востоке — утесы изрытые бомбами эскадрильи Торренса. Утесы, вздыбленные на пятьдесят метров над водной гладью и застывшие над ней в мрачной неподвижности. На них ряды зениток, огромные антенны радаров, приземистые, с маленькими окнами казармы форта, сложенные из крупных диких камней, — все, это владычествовало над остальным пейзажем, включая и черную дыру в скале, прикрытую сверху, как козырьком, нависшим утесом.

Мэллори, машинально кивая головой, прочно запоминал все… Вот она какая, крепость, которая вот уже восемнадцать месяцев сводила на нет усилия союзников в этом районе. Крепость, диктующая всю морскую стратегию в районе Спорадов с того самого времени, как немцы заняли большинство островов. Крепость, блокирующая все действия флота в треугольнике площадью две тысячи квадратных миль — между Лерадскими островами и турецким побережьем.

Только теперь Мэллори понял, как все умно было здесь устроено. Крепость неуязвима для атаки с суши — немцы позаботились об этом. Неуязвима и с воздуха. Мэллори убедился: посылать эскадрилью Торренса против этих громадных пушек, защищенных нависшим утесом и рядами зенитных батарей, просто самоубийство. Форт неуязвим и для атаки с моря — об этом позаботились эскадрильи люфтваффе с Самоса. Дженсен был прав: только партизанский диверсионный отряд имел шанс на успех. Ничтожный, мизерный, но все же шанс. На большее надеяться не следует. И это тоже понимал Мэллори. Он задумчиво опустил бинокль и потер усталые глаза тыльной стороной ладони. Пожалуй, роща была единственным местом на острове, самым близким к форту, откуда можно так хорошо изучить окрестность. Плюс к тому в роще они невидимы и находятся практически в полной безопасности.

Но все это заслуга не его, командира отряда, а исключительно Луки. Именно Лука нашел такое отличное место. Мэллори криво усмехнулся: каково бы им пришлось без этого маленького человечка. Ведь именно Лука предложил двинуться от Маргариты вверх по долине, чтобы Андреа имел возможность прихватить взрывчатку из хижины старика Лэри, а заодно и убедиться, что за ними не идут по пятам; что погони нет и тревога еще не объявлена. В противном случае, они могли отстреливаясь затеряться в оливковых рощах в предгорьях Костоса, укрыться, исчезнуть в горах.

Выведя их из деревни, Лука с Панаисом вернулись домой за одеждой, при этом они пробрались в гараж и вывели из строя легковой автомобиль и грузовик — единственный транспорт немцев в деревне. И вот перед самым восходом солнца группа, благодаря умелому руководству Луки, оказалась в этой рожковой роще. А немцы должны решить, что они скрываются где-то в городе, поскольку они разоружили пост перед самым въездом. Это оказалось легко сделать — месторасположение поста и подходы к нему Луке были хорошо известны. После этого Лука провел группу по длинной полосе застывшей лавы, на которой не оставалось следов, сюда.

Миллер и Андреа, дежурившие утром, сообщили, что видели, как наваронский гарнизон тратил час за часом на повальные обыски в городе. «Это сделает следующий день в два-три раза относительно более безопасным, — прикинул Мэллори. — Вряд ли назавтра немцы повторят обыск, а если и повторят, то уж наверняка не столь тщательно, как сегодня. Лука хорошо выполнил свои обязанности проводника…»

Мэллори повернул голову, взглянул на Луку. Грек спал, примостившись на склоне между тремя деревьями. Он не шевельнулся ни разу в течение пяти часов. Мэллори и сам смертельно устал — ноги ныли от ходьбы, глаза слипались. Поэтому он не решился лишить Луку и секунды отдыха.

Грек заслужил свой отдых — он не сомкнул глаз всю прошлую ночь! Да и Панаис тоже. Однако Панаис уже проснулся, откинул длинные черные волосы со лба. Он перешел от сна к бодрствованию быстро, как кошка. Мэллори знал одно — это опасный человек, отчаянный и беспощадный к врагам. Больше он не знал о Панаисе ничего, совершенно ничего. Мэллори сомневался: узнает ли он когда-нибудь больше этого…

Выше по склону Андреа устроил сооружение из валежника и веток. Он вбил два шеста в полутора метрах друг от друга и заполнял пространство между склоном и шестами до тех пор, пока не получилась более-менее ровная площадка. На нее положили Энди Стивенса. Его принесли сюда на носилках. Стивенс глаз не сомкнул с тех пор, как их взял в плен обер-лейтенант Турциг. Раненый уже перешел грань, за которой не действуют привычные представления о возможностях человеческого организма. От пораженной гангреной ноги распространялся тошнотворный, отвратительный запах гниения. Мэллори и Миллер осмотрели ногу сразу же, как разбили лагерь в роще. Они сняли бинты, глянули бегло, улыбнулись друг другу и заверили Стивенса, что все хорошо и рана затягивается. Однако на самом деле ниже колена нога была совсем черной.

Мэллори поднял бинокль, желая еще раз поглядеть на город, но в это мгновение кто-то схватил его за руку. Расстроенный, озабоченный, сердитый Панаис указал на катящийся к западу диск солнца.

— Время, капитан Мэллори? — Он говорил низким, свистящим, требовательным голосом. Такой голос и должен быть у мрачного, загадочной внешности человека. — Сколько сейчас времени? — повторил он.

— Половина третьего. Или около этого, — Мэллори вопросительно поднял бровь. — Вы чем-то обеспокоены, Панаис?

— Вы должны были разбудить меня несколько часов назад! — «Да, он явно рассержен», решил Мэллори. — Теперь моя очередь наблюдать.

— Но ведь вы не спали ночь, — заметил Мэллори. — Мне показалось просто несправедливым…

— Теперь моя очередь наблюдать, говорю вам! — угрюмо настаивал Панаис.

— Ну хорошо. Если вы так настаиваете, — Мэллори отлично была известна высокая яростная гордость островитян, чтобы спорить сейчас. — Бог знает что бы мы делали без вас и Луки. Я побуду с вами за компанию.

— Ах, вот почему вы позволили мне столько спать. — Панаис весь сморщился, в голосе и взгляде отчетливо чувствовалась обида. — Вы не верите мне, Панаису…

— Ох! Да Боже мой! — начал Мэллори возбужденно, но сдержался и усмехнулся. — Конечно, мы вам доверяем. Ладно, я пойду и прилягу. Растормошите меня через час-другой.

— Обязательно, обязательно, — прямо-таки просиял Панаис. — Конечно, разбужу!

Мэллори забрался в середину рощи, выровнял площадочку и растянулся на ней. Несколько секунд лениво наблюдал, как Панаис прохаживается взад и вперед, как Панаис взбирается на дерево, чтобы иметь лучший обзор, и, наконец, решил последовать примеру остальных, пока имеется такая возможность.

— Капитан Мэллори! Капитан Мэллори! — звучал требовательный голос, а тяжелая рука трясла за плечо. — Проснитесь! Да проснитесь же!

Мэллори шевельнулся и, перевернувшись на спину, быстро раскрыл глаза. Над ним стоял Панаис. На угрюмом лице отражалась тревога. Мэллори помотал головой, прогоняя остатки сна, легким движением, быстрым и привычным, встал на ноги.

— В чем дело, Панаис?

— Самолеты! — торопливо ответил тот. — К нам приближается эскадрилья самолетов.

— Самолеты? Какие самолеты? Чьи?

— Не знаю, капитан. Они еще далеко. Но…

— В каком направлении? — оборвал его Мэллори.

— Идут с севера.

Оба побежали к опушке. Панаис махнул рукой, указывая направление, и Мэллори увидел их — солнце отражалось от плоскости крыльев. «Штукас», — угрюмо определил он. — Семь, нет, восемь. Меньше трех миль отсюда». Самолеты летели на высоте где-то 700-800 метров двумя эшелонами — по четыре самолета в каждом. Панаис потянул его за руку.

— Пошли, пошли, капитан Мэллори, — возбужденно звал грек. — Нам нельзя терять времени. — Он рывком повернул Мэллори и указал вытянутой рукой на угрюмые скалы, поднимающиеся за рощей. Скалы были невероятно выветрены и изрезаны оврагами. Порой овраги эти кончались так же неожиданно, как и начинались. — Чертова песочница! Мы должны сейчас же бежать туда! Бежим, капитан Мэллори!

— Зачем это? — с удивлением посмотрел на него Мэллори. — Нет основания считать, что они ищут нас. Откуда им знать, что мы здесь? Этого не знает никто.

— А мне плевать, — Панаис упрямо стоял на своем. — Я знаю. Не спрашивайте, откуда я знаю. Я и сам не знаю этого. Лука вам скажет: Панаис знает такие штучки! Я знаю, капитан Мэллори, я знаю!

Мэллори секунду непонимающе смотрел на него. Но серьезность и искренность грека не вызывали никакого сомнения. Пулеметная очередь слов перевесила чашу весов в сторону инстинкта против здравого смысла. Почти не сознавая, что делает, Мэллори уже бежал по склону.

Спотыкаясь и скользя по осыпи, он следовал за Панаисом. Все остальные тоже уже были на ногах. Ожидая команды, надев ранцы и вещмешки, в руках у них уже было оружие.

— Бегите к опушке рощи, вон туда! — крикнул Мэллори. — Быстро! И ждите команды. Будем уходить в горы по вон той расщелине. — Он указал на расщелину в скале, черневшей в сорока метрах от их лагеря, и про себя благословил Луку за то, что тот нашел такое удобное место. — Андреа!

Но Андреа уже все понял, и бежал вверх по склону, подхватив умирающего на руки.

— В чем дело, начальник? — Миллер был на пригорке, рядом с Мэллори. — Я ничего не вижу!

— Ты кое-что услышишь, если на секунду прекратишь болтать, — мрачно ответил Мэллори. — Посмотри вон туда.

Миллер задрал голову вверх, в направлении вытянутой руки Мэллори:

— «Штукас»! Целая эскадрилья этих проклятых «штукас»! Шеф, откуда они здесь взялись!

— Дженсен говорил, что фрицы сняли их с итальянского фронта. За последние две недели перегнали сюда на острова больше двухсот машин.

— Но ведь они не нас ищут, — возразил Миллер.

— Боюсь, что именно нас, — невесело ответил Мэллори. — Боюсь, Панаис прав. Посмотри на ведущего…

Ю-87, сделав вираж, с воем устремился с небес прямо на рощу.

— Не стрелять! Всем прижаться к земле, закрыв головы руками!

Стрелять было нельзя — случайное попадание могло привести к тому, что пикирующий самолет рухнет прямо на них.

Сам он своему приказу не подчинился, увлеченный видом стремительного пике бомбардировщика. 300… 200… 100 метров… Устрашающее крещендо мощного двигателя болью отзывалось в ушах. «Штукас», выходя из пике, сбросил бомбу.

Бомбу!? Мэллори опешил и резко сел, сверля глазами небесную голубизну. Не бомбу, а целую их дюжину! Бомбы летели кучно. Казалось, будто они касаются друг друга. Бомбы упали в середину рощи, ударяясь о деревья, ломая ветви и закапываясь по самые стабилизаторы в мягкую почву. Но ужасных взрывов не последовало. Зажигалки! Ю-87 еще не спел полностью выйти из пике, а вся середина старой и сухой рощи пылала яростным бушующим пламенем.

Миллер толкал — локтем, стараясь привлечь внимание к себе в реве огня.

— Зажигалки, шеф! — объявил он.

— А что же, они еще могли сбросить? Спички? Хотят выкурить нас, выгнать на открытое место, и там добить фугасками. Ребята! Пятнадцать метров вдоль кромки рощи до того оврага, затем прямо к расщелине. Не останавливаться, пока не окажетесь по крайней мере в сотне метров от рощи. Андреа, ты первый. Вперед! — Мэллори вгляделся сквозь слепящий дым. — Где Панаис!?

— Панаис! — кричал Мэллори. — Панаис!

— Может быть, он зачем-то вернулся? — Миллер не побежал со всеми. — Может, мне…

— Беги! — рассвирепел Мэллори. — На тебе Стивенс, если с ним что-нибудь… я тебя… — и Миллер, проявляя благоразумие, исчез.

Секунду Мэллори был в нерешительности. Затем рванул вниз по склону, в самое пекло. Может, Панаис пошел вниз? Ведь я кричал по английски, а его он не знает… Мэллори не прошел и пяти метров, как пришлось закрыть голову и лицо руками — жар был невыносимым. Панаис попросту не мог здесь находиться. Судорожно хватая ртом воздух, с трещащими волосами и тлеющей одеждой, натыкаясь на деревья, скользя, падая, вновь поднимаясь, Мэллори выбрался по склону на опушку.

Побежал к восточному краю рощи. Там никого. Все, больше искать бессмысленно. Нужно бежать к ребятам. Повернул, обратно, полуослепший, нахватавшийся дыма. Ревел огонь. В ушах Мэллори шумело. Кровь билась толчками в венах. Все время его сопровождал душераздирающий, воющий рев «штукас», выходящих из пике. Он бросился на землю. — Чуть впереди, в сорока метрах от него с грохотом поднялся столб земли, пыли и дыма. Теперь немцы начали бросать фугасные бомбы между рощей и скалами. «Хорошо еще что ветер относит дым пожара в этом направлении и немцам приходится бомбить практически вслепую», — успел подумать Мэллори. Взрывной волной его подбросило в воздух и швырнуло об землю.

Сознание растворилось во мраке..

ГЛАВА 12

Среда.

16.00—18.00

Раз, второй, третий пытался Мэллори выбраться из темного оцепенения. И опять проваливался в бездну небытия. Он старался как-то уцепиться за уплывающее сознание, но мозг отказывался служить ему. В голове стоял черный туман. Сознание исчезало, надвигалась вязкая мгла, терялась связь с реальностью, и оставалась только мертвая пустота. Он попытался открыть глаза. Безрезультатно: вокруг все та же тьма. Мэллори был в ночи, хотя на небе ярко сияло солнце. В отчаянии он затряс головой.

— Ага! Смотрите-ка! Наконец-то он проявляет признаки жизни! — услышал Мэллори тягучий голос янки. — Старый медик Миллер вновь торжествует победу! — На мгновение стало тихо: Миллер умолк, прислушиваясь к удаляющемуся реву моторов. Едкий дым стал щипать ноздри и глаза Мэллори, его плечи обхватила рука, и в ушах снова зазвучал убеждающий голос Миллера. — Попробуйте-ка вот этого, начальник. Выдержанное бренди. Нигде нет такого.

Холодное горлышко бутылки коснулось губ, голова Мэллори откинулась назад. После этой процедуры он сразу сел рывком, давясь, захлебываясь, пытаясь вздохнуть.

Крепкое, огненное узо обожгло рот и горло. Он хотел что-то сказать, но получился нелепый каркающий звук. Хватая ртом воздух, Мэллори с негодованием таращил глаза на неясную фигуру. Перед ним на коленях стоял Миллер и, в свою очередь, смотрел на него с нескрываемым восхищением.

— Вот видите, начальник. Я же говорил, ничего похожего на это зелье нет. — Он с восторгом замотал головой. — Сразу пришли в себя! Моментально, как говорят ученые. Никогда не видел, чтобы контуженный так быстро оправлялся от шока.

— Какого черта ты мне подсунул? — требовательно спросил Мэллори. Огонь в горле поутих. Он мог, наконец, свободно вздохнуть. — Хочешь меня отравить? — и сердито затряс головой, пытаясь избавиться от тупой боли и крутящегося тумана, которые все еще держались в его мозгу. — Чертовски хороший лекарь? Говоришь, шок, а сам первым делом вливаешь дозу спир…

— Вставайте, — хмуро оборвал его Миллер, — иначе получите такой же шок, но похлеще. Через четверть часа братишка фриц появится снова.

— Но они улетели. Я уже не слышу моторов «штукас».

— На этот раз немцы нагрянут из города, — так же хмуро сказал Миллер. — Лука только что сообщил. Полдюжины бронетранспортеров и два полевых орудия со стволами длиной в добрый телеграфный столб.

— Ясно. — Мэллори огляделся и увидел, что находится в пещере. Криво улыбнулся, вспомнив, как ему показалось, будто он ослеп и глаза выбило взрывом. Мэллори опять обратился к Миллеру: — Снова беда, Дасти. Одни беды. Спасибо, что привел меня в чувство.

— Пришлось, — коротко ответил Миллер. — Нам бы вас далеко не утащить, начальник.

— Это не самое ровное место в округе, — кивнул Мэллори.

— Да, конечно, — согласился Миллер, — но я имел в виду иное. Вас и нести-то некому. Кейси Браун и Панаис ранены, начальник.

— Что? Оба? — Мэллори зажмурился и яростно замотал головой. — Боже мой, Дасти, я совсем забыл о бомбах. — Он схватил Миллера за руку. — Что с ними?

— Что с ними? — Миллер вытащил пачку сигарет и протянул одну Мэллори. — Ничего страшного, если под боком госпиталь. Но чертовски жалко, коли им придется лазить по этим проклятым ложбинам и оврагам. В первый раз вижу каньоны, которые имеют такое же вертикальное дно, как и стены.

— А конкретнее?

— Извините, начальник, извините. У обоих шрапнельные раны. И почти одинаковые: в левое бедро, чуть выше колена. В одном и том же месте. Кости не повреждены, сухожилия тоже целы. Я только что перевязал ногу Кейси. Рана у него нехорошая. Он это поймет, когда придется идти.

— А Панаис?

— Сам перевязался, — коротко ответил Миллер. — Странная личность. Даже не позволил мне взглянуть на рану. Не то что перевязать. Небось прирезал бы, если б я сунулся.

— Лучше к нему не приставать, — посоветовал Мэллори. — У этих островитян имеются странные табу. Всякие запреты и суеверия. Главное, что он жив. Хотя я до сих пор не понимаю, как, черт возьми, ему удалось сюда попасть.

— Он сбежал первым, — пояснил Миллер. — Вместе с Кейси. Вы их, вероятно, потеряли в дыму.

— А как сюда попал я сам?

— Ну, могли бы и сами догадаться, — Миллер ткнул пальцем через плечо в сторону огромной фигуры, загораживающей вход в пещеру. — Опять этот молодчик. Я хотел пойти с ним, но это ему почему-то не очень понравилось. Объяснил, что сомневается, будто ему будет легче тащить в гору нас обоих. Я сильно оскорбился, — вздохнул Миллер. — Видать, я родился не героем, вот и все.

— Еще раз спасибо, Андреа, — улыбнулся Мэллори.

— Спасибо! — возмутился Миллер. — Парень спас ему жизнь, а он: «спасибо»!

— После такой переделки не хочется произносить патетических речей, — сухо ответил Мэллори. — А как Стивенс?

— Дышит пока.

— Небось там, за углом? — кивнул Мэллори в сторону и сморщил нос.

— Да, запах его выдает, — признал Миллер. — Гангрена распространилась выше колена.

Качаясь как пьяный, Мэллори встал на ноги и поднял автомат.

— Нет, правда, как он там, Дасти?

— Он уже мертв, но никак не хочет умереть. И все же он умрет к заходу солнца. Бог знает как он протянул до сих пор.

— Это может звучать самоуверенно, но я тоже знаю, — пробормотал Мэллори.

— Первоклассная медицинская помощь? — с надеждой подсказал Миллер.

— Похоже на то, а? — усмехнулся Мэллори, глядя на стоящего на коленях Миллера. — Но я вовсе не это имел в виду. Идемте, джентльмены, нам предстоит кое-чем заняться.

— Я гожусь только, чтобы сыпать песок в моторы и подрывать мосты, — заявил Миллер. — Стратегия с тактикой слишком высоки для моего простого ума. Однако мне кажется, что эти идиоты внизу выбрали довольно глупый способ самоубийства. Проще им застрелиться самим.

— Согласен с тобой. — Мэллори поудобнее устроился за кучей камней и посмотрел вниз на обугленные, дымящиеся останки рощи, на солдат Альпийского корпуса, поднимающиеся слева от нее. Немцы поднимались развернутым строем по крутому, совершенно открытому склону. — Но они не идиоты. Наверное, им это дело самим не нравится.

— Какого же черта тогда они прут на рожон?

— У них нет выбора. С фланга нас не атакуешь, — Мэллори улыбнулся Луке, лежащему рядом с Андреа. — Лука выбрал отличную позицию. Для атаки с тыла, им потребуется неделя, чтобы одолеть все эти дьявольские завалы, которые позади нас, а через час сядет солнце. И они знают, что поймать нас после наступления темноты нет никакой возможности. И, наконец, самая главная причина: коменданта острова торопит главное командование. Слишком много у них поставлено на карту, чтобы рисковать. Даже если у нас имеется только один шанс из тысячи добраться до пушек… Нет, немцы не могут позволить эвакуировать гарнизон Кероса у себя из-под носа, потерять…

— А почему бы и нет? — прервал его Миллер, широко разведя руками. — Что тут такого, неужели…

— Они не могут ударить в грязь лицом перед турками, — терпеливо продолжал Мэллори. — Стратегическое значение этих островов в Спорадском архипелаге ничтожно. Однако огромно их политическое значение. Адольфу позарез нужен союзник в этих краях. Поэтому он и отправил сюда самолетами тысячи солдат Альпийского корпуса. А «штукасы» — сотнями. Все, что у него есть, бросил сюда. Хотя они очень нужны на итальянском фронте. Но сначала ведь нужно убедить своего потенциального союзника, что ты — ставка верная. Только потом можно уговорить его оставить удобное, надежное место на заборе и спрыгнуть на твою сторону.

— Очень интересно, — заметил Миллер. — Ну и что из этого?

— А вот что. Немцы не будут терзаться угрызениями совести, если наши автоматы разнесут в клочья тридцать или сорок их лучших солдат. Это не беда и ничего не стоит, если сидишь где-то далеко, за тысячи миль отсюда, в тихом кабинете. Пусть-ка они подойдут еще метров на сто. Мы с Лукой начнем с центра, а ты с Андреа приберешь их с флангов.

— Не нравится мне такая работа, начальник, — пожаловался Миллер.

— Не думай, что мне нравится, убивать людей, которых заставили идти на верную смерть. — Спокойно ответил Мэллори. — Но если не мы их, так они нас, — он умолк и указал на Керос, мирно лежащий в золотистых лучах катящегося к западу солнца. — Вспомни о тех парнях, Дасти?

— Да помню я, помню, хватит агитации. — Миллер напялил шерстяную шапочку до самых бровей и холодным взглядом окинул склон, — Когда же начнется массовое избиение?.

— Еще сто метров, говорю тебе, — Мэллори опять взглянул вниз, в сторону берега, и довольно улыбнулся, найдя возможность переменить тему. — Никогда не видел, чтобы телеграфные столбы так быстро укорачивались, Дасти.

— Я ведь только повторил слова Луки, — смущенно оправдывался Миллер.

— Что тебе сказал Лука?! — возмутился маленький грек. — Как перед Богом, майор. Этот американо все врет!

— Наверное, я несколько преувеличил, — великодушно признался Миллер, уставился на пушки и наморщил лоб. — Та, первая, это, конечно, миномет. А что за чертовщина вот тот обрубок?

— Тоже миномет, — пояснил Мэллори. — Пятиствольная штуковина. Очень вредная. «Небельверфер», или «Стонущий Микки». Воет, как потерянные души в аду. Все коленки превратит в желе, особенно ночью. 210-мм снаряды весом по 113 кг. Наверняка ударит осколочными минами. После него человека приходится собирать по кусочкам.

— Отлично, — гаркнул Миллер, — Подбодрите нас еще! — Но в душе он был очень благодарен новозеландцу, потому что тот отвлек его мысли от дела, которым сейчас предстояло заняться. — А почему они не пустят в дело эти штуковины?

— Погоди, еще придет срок, — заверил его Мэллори. — Едва мы откроем огонь и они обнаружат нас…

— Да поможет нам Бог, — пробормотал Миллер. — Так вы сказали, осколочные мины?.. — Он угрюмо замолчал.

— Приготовились, — тихо сказал Мэллори. — Надеюсь, среди наступающих нет нашего друга обер-лейтенанта Турцига. — Он достал бинокль и сразу изумленно замер: Андреа, перегнувшись через Луку, поймал его руку раньше, чем он поднес бинокль к глазам. — В чем дело, Андреа?

— Я бы не стал пользоваться биноклем, капитан. Он уже выдал нас однажды. Я долго думал и пришел к выводу, что мы себя больше ничем не могли выдать. Свет, отраженный от линз…

— Конечно, конечно! А я-то решил… Кто-то из нас был неосторожен. Да, больше ничего не могло произойти… Даже если блеснуло только однажды. Блик сразу засекли немцы… — Он умолк, что-то припоминая, и криво усмехнулся. — Это могло случиться со мной… Началось все именно в то время, когда я был на часах. У Панаиса бинокля нет… — он сокрушенно покачал головой. — Наверняка я был неосторожен.

— Не верю, — откровенно сказал Андреа. — Вы не могли совершить такую ошибку, капитан.

— Не только мог, но и совершил. Поговорим об этом позже… — Рваная цепь солдат уже достигла нижней границы почерневших и обугленных остатков рощи. — Они довольно близко подошли. Я беру на себя белый шлем в центре, Лука. — Еще не закончив фразы, он услышал, как все трое приготовили автоматы, и почувствовал: волна отвращения подкатила к горлу. Но голос прозвучал достаточно твердо и даже небрежно: — Ну, хорошо! Дадим им прикурить!

Последние слова его потонули в отрывистом говоре автоматов. Четыре автомата — два брена и два девятимиллиметровых шмайсера! Это был не бой — избиение. Беззащитные солдаты на склоне, изумленные, еще ничего не сообразившие. Они падали, как марионетки, выроненные сумасшедшим кукловодом. Некоторые замирали на месте, другие, нелепо раскинув руки и ноги, катились по склону, будто у них не было суставов, оседали на каменистую почву. Секунды три оставшиеся в живых были в растерянности. Наконец до них дошло все случившееся. Они в отчаянии бросались на землю, ища укрытия от потоков огня. И не находили его. Частая, отрывистая дробь автоматов одновременно оборвалась. Звук обрезало, как гильотиной. Неожиданная тишина была еще оглушительней и навязчивей, чем грохот стрельбы. Мэллори устроился поудобнее. Гравий резко скрипнул под подошвами его башмаков. Он посмотрел вправо. На Андреа с бесстрастным лицом, лишенным всякого выражения. На Луку, в глазах которого стояли слезы.

Услышал тихое бормотание слева и обернулся к Миллеру.

Дико и непрестанно ругаясь, янки колотил кулаком по острой щебенке.

— Что с тобой, Дасти? — Мэллори дотронулся до его руки.

Миллер искоса взглянул на него. Глаза янки оставались холодными и бездумными. Он не узнавал Мэллори. Потом рука его машинально потянулась за сигаретой.

— Я только мечтаю, начальник, — с притворной веселостью ответил он. — Только мечтаю. — Он тряхнул пачкой сигарет. — Хотите одну?. Попадись мне этот бесчеловечный ублюдок, пославший людей сюда, на этот холм, на верную смерть…

— Хорошо было бы увидеть его в прицеле автомата? — Улыбка Мэллори сразу исчезла, когда тот утвердительно кивнул головой.

— Да, это было бы здорово! — янки рискнул выглянуть из-за большого камня и снова укрылся за ним. — Человек восемьдесят все еще там, начальник, — доложил он. — Эти несчастные ублюдки прямо как страусы, хотят спрятаться за камни величиной с апельсин… Пусть живут?

— Пусть живут, — с усилием повторил Мэллори. Одна мысль об убийстве вызывала у него почти физическое отвращение. — Они не полезут сюда снова. — Неожиданно он умолк и стремительно распластался за камнем. Автоматная очередь прошила скалу над их головами и ушла вверх злым, воющим рикошетом.

— Ну что? Больше, значит, не полезут? — Миллер уже пристраивал шмайсер поудобнее, но Мэллори поймал его руку и дернул назад.

— Это не автоматчики. Слушай!

Еще одна очередь, потом еще, а потом они услышали дикую трескотню пулемета, ритмично прерывающуюся почти человеческими вздохами пуль, свистящих в воздухе.

Мэллори чувствовал, как шевелятся на голове волосы от потревоженного ими воздуха.

— «Шпандау». Если раз в жизни услышишь «шпандау», то уже не забудешь. Им не стоит заниматься. Немцы наверняка поставили его в кузове грузовика. Вреда оттуда он особого не принесет нам… Меня больше беспокоят эти чертовы минометы.

— А меня нет, — быстро ответил Миллер. — Они же в нас не стреляют.

— Именно это мне и подозрительно. Что ты скажешь, Андреа?

— То же самое, что и вы, капитан. Они выжидают. Чертова песочница, как называет Лука это сумасшедшее нагромождение скал. Палить сюда немцы могут только наобум, вслепую.

— Больше они ждать не будут, — хмуро прервал Мэллори грека и указал на север. — Вот их глаза.

Над высотами мыса Демирджи поначалу были заметны только черточки, но теперь даже невооруженным глазом хорошо видны летящие самолеты. Они медленно плыли над Эгейским морем на высоте около пятисот метров. Мэллори смотрел на них. С изумлением обернулся к Андреа.

— Не померещилось ли мне, Андреа? — Он указал на первый из двух самолетов, маленький моноплан-истребитель с высоко расположенным крылом. — Этого не может быть! Ведь это PZL.

— Не может быть, и все-таки это он, — произнес Андреа. — Старый польский истребитель, какой и у нас имелся до войны, — пояснил он Миллеру. — А другой — старый бельгийский самолет. Мы их называли «брегю». — Андреа прикрыл глаза ладонью от солнца, чтобы получше рассмотреть самолеты, повисшие над их головами. — А я-то думал, что они все были уничтожены во время вторжения.

— И я тоже, — отозвался Мэллори. — Видать, их кое-как залатали… Ага! Они нас заметили. Стали ходить по кругу. На кой черт понадобились немцам эти древние гробы?!

— Я не знаю и знать не хочу, — быстро сказал Миллер. — Эти чертовы пушки уже наводят на нас. А когда смотришь прямо в их дула, они выглядят намного больше телеграфных столбов. Так вы утверждаете, что осколочные мины?. Давай, начальник, сматывать удочки отсюда.

Остаток этого короткого ноябрьского дня прошел в игре в прятки среди лощин и выветрившихся камней Чертовой Песочницы. Самолеты руководили этой игрой, кружили в небе, наблюдая за каждым движением преследуемой группы внизу, передавая информацию минометам на прибрежной дороге и роте Альпийского корпуса. Пара современных «хейнкелей» сменила два древних самолета. Андреа пояснил, что PZL не может держаться в воздухе больше часа.

Мэллори и его товарищи находились между молотом и наковальней. Хотя огонь минометов был неточен, но шальные осколочные мины попадали в глубокие ложбины, где скрывалась группа, и потоки металлической смерти метались в узком пространстве среди скал. Иногда мины падали так близко, что группа вынуждена была останавливаться и прятаться в глубине пещер, которыми изрыты склоны каньонов. Там было достаточно безопасно, но такая безопасность иллюзорна, ибо может привести только к окончательному поражению и плену, их могли заблокировать внутри. Мэллори и его люди снова и снова были вынуждены отходить, чтобы избежать окружения. Они двигались за упрямым Лукой, куда бы он ни вел их. Риск погибнуть от мин был постоянным. Одна мина, описав дугу, упала в лощину в двадцати метрах перед ними. Но мина не взорвалась, и это спасло группу. Им выпал один шанс из тысячи. Они обошли мину, держась подальше от опасного гостинца. Затаив дыхание, чуть ли не на цыпочках, проходили они мимо нее.

За полчаса до захода солнца они миновали последний загроможденный валунами склон и остановились. Превращаясь в широкий каньон, овраг поворачивал вправо.

Минометный обстрел прекратился: видимо был израсходован весь боезапас. Самолеты, правда, все кружили над их головами, но они стали неопасными. Солнце склонилось к горизонту — дно оврагов и ложбин потонуло в тени сумерек. Теперь группу не было видно сверху. Но альпенкорпус — солдаты, жившие местью за убитых товарищей, — шел по пятам. Хорошо натренированные горные войска. Свежие, сильные, только начавшие тратить запасы своей энергии. А крошечная группа Мэллори совершенно измотана. Долгими днями и бессонными ночами. Тяжелым трудом и событиями последних часов.

Ложбина поворачивала на север под прямым углом. Здесь, за поворотом, Мэллори лег на землю, чтобы подвести итог дня и отдышаться. С притворной небрежностью оглядел товарищей. Картина безрадостная. Как активная боевая группа они никуда не годились. Вот что увидел он: из семи человек — трое ранены. Лицо Брауна посерело и заострилось. Впервые со времени отбытия из Александрии Кейси Браун стал унылым и безразличным ко всему.

«Плохой признак», — отметил Мэллори. Вряд ли Брауну облегчал путь тяжелый передатчик. Категорически и как-то даже свирепо Браун отказался исполнить приказ Мэллори и оставить передатчик. Лука тоже очень измотался. Это заметно. Но теперь Мэллори узнал, что слабое сложение ничего не стоит по сравнению с тем боевым духом, который жил в Луке. Заразительная улыбка, никогда не исчезающая с лица, щегольство лихо вздернутых усов — все это резко контрастировало с печальными, усталыми глазами. Сам Мэллори и Миллер тоже устали. Но янки, как и Мэллори, несмотря на усталость, мог еще продержаться долго. Стивенс был в сознании. В предвечерних сумерках лицо юноши казалось странно прозрачным, ногти и губы бескровны. Только Андреа, тащивший раненого по каньонам вот уже два бесконечных часа, только он выглядел, как всегда, неутомимым и бодрым.

Мэллори сокрушенно покачал головой, достал сигарету и собрался было зажечь спичку, но вспомнил о самолетах, еще кружащих над головой, и выбросил ее. Взгляд его бесцельно блуждал по скалам, громоздившимся на северной стороне каньона. Мэллори замер от неожиданной мысли, раскрошив сигарету сжатыми пальцами. Ложбина была не похожа ни на одну из пройденных сегодня. Широкая, совершенно прямая, раза в три длиннее остальных, насколько он мог разглядеть в сумерках. Она кончалась вертикальной стеной.

— Лука! — Мэллори вскочил на ноги, забыв об усталости. — Ты знаешь, где мы находимся? Ты знаешь это место?

— А как же, майор, — Лука обиделся. — Разве я не говорил вам, что мы с Панаисом в дни нашей юности…

— Но ведь это же тупик! — воскликнул Мэллори. — Мы попали в мышеловку. Нас загнали в ловушку.

Лука дерзко улыбнулся и покрутил кончик уса. Крошка наслаждался.

— Так? Так, значит, майор не доверяет Луке, а? — Он снова улыбнулся и смилостивился, похлопав по каменной стене, пояснил: — Мы с Панаисом весь день сюда шли. В той стене множество пещер. Одна из них ведет в другую долину, к прибрежной дороге.

— Так, так, понимаю, — с чувством глубокого облегчения сказал Мэллори и снова опустился на землю. — К прибрежной дороге, а куда ?

— Прямо к Майдоскому проливу.

— Как далеко от города?

— Миль пять, майор. Может быть, шесть, не больше.

— Прекрасно, прекрасно. А ты уверен, что найдешь пещеру?

— Даже через сто лет, даже с завязанными глазами, — похвастался Лука.

— Неплохо, — начал было Мэллори, но не закончив фразы, резко бросился в сторону, перелетел через Стивенса с Андреа, и упал рядом с и Миллером.

Мэллори забыл об опасности — немцы заметили его. Из лощины, только что оставленной ими, ударила автоматная очередь и едва не снесла ему голову. Пуля разорвала куртку на левом плече. Миллер сразу оказался рядом и, шаря по широкой спине новозеландца, заботливо ощупывал куртку в поисках раны. Стреляли с небольшого расстояния, метров с пятидесяти, но, к счастью, пуля лишь оцарапала руку.

— Неосторожно, чертовски неосторожно, — произнес Мэллори. — Я и не предполагал, что они так близко. — Однако он не был спокоен, как могло показаться по его голосу: окажись дуло этого шмайсера всего на сантиметр правее, не ходить бы ему в живых.

— Ну как, начальник? — Миллер был в недоумении. — Они…

— Скверные стрелки, — весело заверил его Мэллори. — Они бы не попали и в конюшню. — Он стал разглядывать плечо. — Ненавижу показную браваду, однако на сей раз это действительно лишь царапина. — Он легко поднялся на ноги и поднял автомат. — Извините и все такое, джентльмены, но нам пора идти дальше. Далеко до пещеры, Лука?

Лука потер щетинистый подбородок, улыбка его исчезла неожиданно, он глянул на Мэллори и отвел взгляд.

— Лука!

— Да, да, майор, пещера… — Лука снова потер подбородок. — Да, это довольно далеко, в самом конце каньона, — неловко закончил он.

— В самом конце?.. — спокойно переспросил Мэллори.

Лука подавленно кивнул и уставился в землю под ногами. Кончики его усов уныло обвисли, до того он был понур.

— Здорово, — мрачно произнес Мэллори. — Очень здорово. — Он опять уселся на землю, склонил голову, задумался, даже не обратив внимания на Андреа, когда тот выставил свой брен за камень и пустил короткую очередь скорее для острастки, чем с целью попасть в противника. Помолчали. Лука снова заговорил. Слова его были едва слышны.

— Мне очень, очень, очень жаль. Ужасная вещь. Как перед Богом, майор… Но я думал, что немцы еще от нас далеко.

— Не вини себя, Лука, — Мэллори тронула откровенная подавленность грека. Он потрогал пальцем разодранную куртку. — Я думал также.

— Пожалуйста, сэр, — Стивенс положил руку на плечо Мэллори. — Что случилось, поясните, я не понимаю.

— Зато все остальные отлично понимают, Энди. Все слишком просто. Нам придется полмили идти по ложбине и — нигде никакого укрытия. Немцы сейчас от нас на расстоянии менее пятидесяти метров вниз по склону. — Он подождал, пока Андреа выпалит еще одну короткую слепую очередь, и продолжил. — Они будут постоянно проверять здесь ли мы еще. Как только поймут, что мы ушли, то через минуту окажутся здесь. Они нас перестреляют, как в тире, еще на полпути к пещере. Ты же знаешь, что мы не можем двигаться быстро. У немцев с собой «шпандау». Они из нас решето сделают.

— Понимаю, сэр, — промолвил Стивенс. — Вы очень ясно все изложили.

— Извини, Энди, но так оно и есть.

— Быть может, оставить двоих для прикрытия, а остальным…

— А что будет с прикрытием? — сухо прервал его Мэллори.

— Ясно, о чем вы говорите. Об этом я не подумал, сэр.

— Зато прикрывающие подумали бы. Проблемка, не так ли?

— Нет никакой проблемы, — объявил Лука. — Майор очень добр. Но это моя вина. И я…

— Ты слышал, что сказал командир? Это не твоя вина, — грубо оборвал его Миллер, вырвал из рук Луки брен и положил на землю рядом с собой. — Так что, будь так добр, помолчи!

Лука с гневом посмотрел на него и уныло отвел взгляд. У него был такой вид, будто он вот-вот собирается заплакать. Изумленный неожиданной яростью американца, так не вяжущейся с его характером, Мэллори удивленно уставился на Миллера. Дасти был странно молчалив и задумчив в течение прошедшего часа, и Мэллори не мог припомнить, чтобы тот произнес хотя бы слово. Однако задуматься над странным поведением янки сейчас было не время.

Кейси Браун пошевелил раненой ногой и с надеждой предложил:

— Давайте подождем пока стемнеет, по-настоящему стемнеет, а потом двинемся в путь.

— Не получится. Сейчас полнолуние, на небе — ни облачка. А самое главное, ждать темноты мы не можем, нам нужно пробраться в город, до наступления комендантского часа. Это наш последний шанс выполнить задание. Извини, Кейси, но это не годится.

Прошло четверть минуты. Полминуты. Минута. Все молчали. Но вот заговорил Энди Стивенс.

— Знаете, Лука был прав, — мягко, но уверенно произнес он слабым голосом. Эта уверенность заставила всех обернуться к нему. Раненый Стивенс приподнялся, опираясь на локоть. В руках Энди — брен Луки. Никто не заметил, когда он поднял автомат. — Все очень просто, — продолжал Стивенс спокойно. — Давайте все взвесим. Гангрена распространилась выше колена. Не так ли, сэр?

Мэллори промолчал. Он не знал, как ответить Стивенсу. Полная неожиданность происшедшего вывела его из равновесия. Он чувствовал, как Миллер умоляюще смотрит на него, словно прося ответить «нет».

— Да или нет? — терпеливо и понимающе повторил вопрос Энди.

Мэллори уже понял, что нужно ответить.

— Да, — кивнул он. — Да…

Миллер глядел на него с отчаянием.

— Благодарю вас, сэр, — Стивенс удовлетворенно улыбался, — Большое спасибо. Нет нужды говорить о преимуществах, которые вы получите, если здесь останусь я. — В его голосе звучала твердость, которой никто раньше не замечал. Так говорит человек, уверенный в себе и отдающий отчет в своих действиях. — Пора бы мне что-нибудь сделать в своей жизни. И — никаких прощаний, пожалуйста. Оставьте несколько дисков к автомату да две-три гранаты. И уходите.

— Черт меня побери, если я соглашусь, — Миллер шагнул к мальчишке и замер, увидев направленный в грудь брен.

— Еще шаг, и я тебя пристрелю, — спокойно сказал Стивенс.

Миллер долго глядел на него. Наконец снова молча сел.

— Я бы так и поступил, знаешь ли, — уверил его Стивенс. — До свидания, джентльмены, спасибо за все, что вы для меня сделали.

Прошла целая минута в молчаливом оцепенении, но вот Миллер поднялся. Высокая стройная фигура в разодранной одежде, изможденное худое лицо — весь облик его расплывался в сумерках.

— Пока, детка. Я думаю… ну… может быть, я не так умен, — он взял руку Стивенса, посмотрел сверху вниз в глубоко запавшие глаза, хотел что-то добавить, но передумал. — Еще увидимся, — коротко сказал он, повернулся и тяжело зашагал прочь.

Остальные молча, без слов, гуськом последовали за ним. Все, кроме Андреа. Грек задержался и что-то прошептал парню на ухо. Тот кивнул в ответ и улыбнулся с полным пониманием. А потом остался только Мэллори.

Стивенс и ему улыбнулся.

— Спасибо, сэр, что не подвели меня. Вы с Андреа всегда все понимали.

— Как ты, с тобой все в порядке, Энди?

«Господи, — подумал Мэллори, — какую глупость, какую бессмыслицу я несу».

— Честно, сэр. У меня все о’кей. — Стивенс довольно улыбнулся. — Никакой боли я не чувствую, все прекрасно.

— Энди, я не…

— Вам пора идти, сэр. Остальные вас ждут. А теперь зажгите мне сигарету и дайте очередь наобум в сторону немцев.

Минут через пять Мэллори догнал товарищей. А еще через четверть часа они достигли пещеры, ведущей к берегу острова. На миг остановились у входа, вслушиваясь в беспорядочные автоматные очереди на другом конце каньона там, где остался Стивенс, затем молча повернулись и вошли в пещеру.

Энди Стивенс лежал на животе, вглядываясь в темные сумерки гор. Он глубоко затянулся сигаретой, улыбнулся и загнал новую обойму в магазин брена. Боль отпустила его истерзанное тело. Он ее не чувствовал вовсе. Первый раз в жизни Энди Стивенс был счастлив и доволен, как человек полностью умиротворенный. Он больше ничего не боялся.

ГЛАВА 13

Среда. Вечер.

18.00—19.15

Ровно через сорок минут они были в безопасности в этом старинном доме в центр города Наварона, всего в сорока-пятидесяти метрах от главных ворот самого форта. Глядя налево в окно, разглядывая тяжелые железные ворота и массивную каменную арку над ними, Мэллори в десятый раз покачал головой, отгоняя чувство неверия: ведь они, наконец, почти добрались к цели, впрочем, слово почти можно и отбросить. «Должен же наступить какой-то просвет в полосе неудач, которые преследовали группу с самого момента высадки на остров, — думал он. — Просто по теории вероятности он должен был наступить. Все верно, это так и должно было случиться». Но чувство удивления той легкости, с которой им удалось оказаться здесь не проходило все равно.

В первые четверть часа им, правда, пришлось не так и легко, вспомнилось Мэллори. Только они вошли в пещеру — раненая нога подвела Панаиса и он упал. Мэллори видел неумело забинтованную ногу Панаиса, но полутьма скрывала лицо грека и понять насколько он страдает было невозможно.

Панаис просил бросить его. Говорил, что задержит солдат альпенкорпуса, когда немцы преодолеют сопротивление Стивенса. Но Мэллори грубо прервал грека и заявил, что Панаис слишком ценен, чтобы бросать его. Добавив, что сомнительно, чтобы немцы нашли именно эту пещеру среди десятка других. Мэллори не хотелось говорить с раненым в резком тоне. Однако времени на ласковые увещевания не имелось. Панаис это почувствовал и больше не настаивал. Он не возражал даже, когда Мэллори и Андреа подняли его и помогли прохромать через пещеру. Мэллори тогда отметил, что хромота грека была совсем незаметна. То ли из-за их помощи, то ли оттого, что Панаис понял, — убить еще пару немцев сейчас ему не дадут, и поэтому перестал преувеличивать свою боль.

Едва они вышли из пещеры по другую сторону горы, едва стали спускаться по заросшему деревьями склону к морю, как Лука жестом приказал всем затихнуть. Мэллори одновременно с ним услышал тихий гортанный звук голосов и скрип сапог по гравию, приближающийся к ним.

Группа надежно укрылась в зарослях карликовых деревьев. Затаилась. Но тут же Мэллори чуть не вскрикнул с досады. Он выругался про себя, услышав сзади приглушенный стон и падение тела, и оглянулся. Панаиса с Миллером рядом не было, они почему-то отстали. Когда он их нашел, Панаис лежал на земле без сознания. Миллер объяснил Мэллори, как все произошло. Он шел за Панаисом, и тот остановился так резко, что Миллер налетел на него и Панаис упал, ударившись головой о камни.

Мэллори наклонился над лежащим, подумав: грек такой отъявленный головорез, что способен изобразить несчастный случай, лишь бы получить возможность лишний раз взять на мушку винтовки еще несколько немцев… Но нет, здесь никакого притворства: рваная рана над виском была настоящей.

Немецкий патруль с шумом и разговорами прошел мимо, буквально в нескольких метрах от них, и скрылся.

Голоса затихли. Лука покачал головой. Ясно, что комендант предпринимает отчаянные попытки блокировать все выходы из Чертовой песочницы. Мэллори же считал, что это едва ли так, но спорить не стал. Через пять минут они миновали долину, а еще через пять минут дошли до береговой дороги, где заткнули рты двум, вероятно, водителям, которые охраняли грузовик и служебную машину, припаркованные у обочины. Со связанных немцев сняли форму, каски и оружие, а их самих занесли подальше в кусты, чтобы с дороги не заметили сразу.

В Наварон они проникли до смешного легко, но это было и понятно, ибо немцы совсем не ожидали их здесь. Лука и Мэллори, одетые в немецкую форму, расположились в кабине грузовика. Грек занял водительское место. Вел он автомобиль мастерски, что было чрезвычайной редкостью для жителя заброшенного эгейского острова.

Мэллори чуть было не приписал его искусство мистическим силам, но Лука напомнил, что долгое время был личным шофером Эжена Влакоса. До города доехали за двенадцать минут. Лука не только отлично управлялся с автомобилем, но и хорошо знал дорогу, поэтому мог позволить выжать из мощной машины максимальную скорость. Причем надо заметить, что машина шла с выключенными фарами по горной дороге со множеством поворотов.

Несмотря на это, стремительная поездка обошлась без происшествий. Они проскочили мимо нескольких грузовиков, а в двух милях от города встретили отряд из двадцати солдат, построенных в колонну по два. Лука притормозил. Было бы в высшей степени подозрительным увеличивать скорость, угрожая жизни шагавших немцев.

Поэтому Лука включил мощные фары, ослепившие солдат, и громко засигналил. А Мэллори, высунувшись из окна кабины, обругал их на безупречном немецком языке, приказав убираться с дороги к чертям собачьим. Немцы так и сделали, а унтер-офицер приветствовал машину вытянутой вверх рукой.

Сразу после этой встречи они проехали обнесенные высокими заборами огороды, миновали полуразвалившуюся византийскую церковь и православный монастырь, расположенные через дорогу напротив друг друга, и оказались в нижней части старого города. Мощенные крупным булыжником, с тротуарами высотой почти по колено, кривые, плохо освещенные улочки были всего лишь немного шире их машины. На улицах не было и души, хотя до комендантского часа оставалось еще больше часа. Машина все время круто поднималась вверх. Лука затормозил у лестницы из белого камня, на которой не было никаких перил. Лестница шла параллельно стене дома, а вверху площадка была огорожена богато украшенной решеткой.

Неверно державшийся на ногах Панаис повел их вверх по ступенькам, провел через двор, потом по ступенькам куда-то вниз, потом еще через один темный двор, и затем они вошли в этот древний дом, где сейчас и находились. Лука отъехал сразу, как только они вышли из машины, и сейчас, глядя в окно на ворота форта, Мэллори вспомнил, что они с Лукой не обговорили, что нужно сделать с машиной.

Он от всей души желал, чтобы с маленьким греком ничего не случилось. Лука отлично ориентируется в лабиринте улиц. Он сделал для них так много и сколько еще может сделать! Мэллори испытывал чувство глубокой симпатии к Луке. За его неизменную веселость, за неистощимую энергию, за умение быть нужным и за полную самоотреченность. У Мэллори теплело сердце, когда он вспоминал маленького обаятельного грека. «О Панаисе этого сказать нельзя», — сердито подумал Мэллори. И сразу пожалел об этом: Панаис был Панаисом — требовать от него иного бессмысленно. Он делал для группы ничуть не меньше, чем Лука. Но, нужно сознаться, человечности и теплоты Луки мрачному греку явно недоставало.

Недоставало Панаису и быстрой сообразительности Луки, расчетливо умеющего в любом случае ухватиться за малейшую возможность. В этом умении Лука достиг подлинной виртуозности. Вот и сейчас, именно Лука подал идею занять этот старый, заброшенный дом, — подумал Мэллори. В городе нетрудно отыскать заброшенный дом. С тех пор как немцы оккупировали остров, обитатели городка сотнями переселились в Маргариту и другие окрестные деревни. Они не могли спокойно смотреть, как в ворота входили и выходили сотни раз на дню марширующие завоеватели.

Вид оккупантов был для горожан невыносим. Вот почему они покинули свои дома и переселились в деревни. Серо-зеленые мундиры постоянно напоминали наваронцам, что они когда-то были свободными и что теперь свобода канула в прошлое. Из города ушло много жителей. На площади половину пустующих домов, ближайших к крепостным воротам, занимали немецкие офицеры. Но половина пустовала, это обстоятельство позволило группе Мэллори занять этот пустующий дом и наблюдать за жизнью крепости с максимально близкого расстояния. Когда настанет время действовать, им нужно будет преодолеть по крышам путь к тому дому, торец которого упирается в крепостную стену, а там, как говориться, дело техники. Хотя любой более-менее сообразительный комендант гарнизона всегда готов к неожиданностям, но вряд ли нормальному человеку придет в голову, что диверсионная группа будет так неосторожна, что отважится расположится в гуще врагов у самой крепостной стены.

С точки зрения удобств дом не был находкой — настолько неудобен, насколько можно себе вообразить. Настоящая развалина. Западная и южная стороны площади до самой вершины утеса застроены новыми зданиями, домами из белого паросского мрамора, сложенными на одинаковый для всех островных городов манер. Восточная часть площади застроена преимущественно деревянными домишками с крышами из дерна. Подобные дома скорее встретишь в отдаленных деревушках, чем в городе. В таком-то и расположилась группа Мэллори. Утоптанный земляной пол был бугрист, неровен. Хозяева использовали один угол комнаты в самых разнообразнейших целях, и не в последнюю очередь — как мусорную свалку. Потолок поддерживали грубо обтесанные, потемневшие от времени, кое-как обшитые досками балки. Доски обмазаны толстым слоем глины. По опыту в Белых горах Мэллори знал, что такая крыша протекает как решето, едва пойдет дождь. Вдоль стены протянулась просторная лежанка в восемьдесят сантиметров высотой, которая служила кроватью, диваном или столом — в зависимости от обстоятельств. Мебели не было никакой…

Мэллори вздрогнул и обернулся: кто-то коснулся его плеча. Рядом стоял чавкающий Миллер с почти пустой бутылкой вина.

— Неплохо бы вам пожрать, начальник, — посоветовал он. — Надо же время от времени набивать брюхо. А я пока покараулю.

— Ты прав, Дасти, спасибо, — Мэллори на ощупь двинулся в глубину комнаты.

Темень, хоть глаз выколи. Свет зажечь они не рискнули. Мэллори добрался до лежанки. Андреа порылся в рюкзаке и приготовил еду: сыр, сушеные финики, мед, чесночную колбасу, жареные каштаны. Большего Андреа предложить не мог. Мэллори был голоден и не желал думать о гастрономических тонкостях, а когда он запил еду местным вином, принесенным Лукой и Панаисом, то приторная сладость отбила все остальные привкусы. Тщательно прикрыв рукой огонек спички, Мэллори закурил сигарету и впервые заговорил о плане проникновения в крепость. Можно было не беспокоиться о том, что их разговор могут услышать: в соседнем доме беспрерывно и монотонно стучала весь вечер пара ткацких станков.

Соседний дом — один из немногих на этой стороне площади, в котором еще кто-то жил. Мэллори догадывался, что работающие ткацкие станки — дело рук Луки, хотя не мог представить, каким образом маленькому греку удалось связаться со своими городскими друзьями. Впрочем, для Мэллори было достаточно того, что станки работали. Он принимал все как должное. Поэтому он постарался понятнее и доходчивей изложить суть задачи.

Вопросов ему не задавали, из чего Мэллори заключил, что понят отлично. Некоторое время болтали о разной чепухе. Обычно молчаливый Кейси Браун разговорился и горько сетовал на еду, на питье, на свою раненую ногу, на лежанку, которая не позволит ему глаз сомкнуть всю ночь.

Мэллори улыбнулся: Кейси явно входил в норму.

— Ну, поболтали — и хватит, джентльмены. — Мэллори встал с лежанки, потянулся — Господи, как я устал! Наш единственный, первый и последний, шанс выспаться этой ночью. Дежурим по два часа. Я первый.

— Один? — из другого угла комнаты откликнулся Миллер. — Не кажется ли вам, начальник, что следует дежурить по двое? Один — со стороны площади, другой — во дворе. Все чертовски измотаны. Кто-то ведь может на посту заснуть, — последние слова он произнес так озабоченно, что Мэллори расхохотался.

— Вряд ли, Дасти! Будем дежурить у окна, а если кто и заснет, то чертовски скоро проснется, шлепнувшись на земляной пол. Мы все так устали… Зачем же бодрствовать без крайней необходимости? Дежурить будем так. Сначала я, потом ты, за нами — Панаис, потом Кейси и Андреа.

— Да, пожалуй, это лучше, — неохотно согласился Миллер и вложил в руку Мэллори тяжелый предмет — автоматический пистолет с глушителем: самая дорогая для Миллера вещь. — Эта штука поможет продырявить любого непрошеного посетителя и не разбудить при этом жителей города. — Он прошел в глубь комнаты, зажег сигарету, молча выкурил ее, потом задрал ноги на лежанку. Через пять минут все, кроме дежурного у окна, крепко спали.

Минуты через две-три Мэллори услышал крадущийся шорох позади дома. Он весь обратился в слух. Стук ткацких станков в соседнем доме прекратился, вокруг стояла глубокая тишина. Снова послышался шорох. Мэллори отчетливо разобрал мягкие шаги в конце коридора, у входной двери.

— Оставайтесь на месте, капитан, — тихо шепнул Андреа. Мэллори в сотый раз восхитился способностью гиганта пробуждаться от ничтожнейшего постороннего звука. А вот самая сильная буря не может помешать его крепкому сну! — Я сам посмотрю. Наверное, это Лука.

Действительно, это вернулся Лука. Человечек дышал как рыба, выброшенная на берег. Утомленный до предела, но чрезвычайно довольный, он с благодарностью принял чашку вина, налитую Андреа, и медленно осушил ее до дна.

— Чертовски рад снова видеть тебя, — искренне сказал Мэллори. — Ну как? За тобой не следили?

Лука растянулся во весь рост на лежанке.

— Кто из этих дураков может заметить Луку, хотя бы и в лунную ночь?! А тем более поймать его! — возмущенно воскликнул маленький грек. Он перевел дух и глубоко вздохнул. — Нет, нет, майор! Я знал, что вы будете беспокоиться обо мне, и бежал всю дорогу… почти всю дорогу, — поправился он. — Я ведь не так молод, как раньше.

— Всю дорогу бежал? Откуда? — спросил Мэллори, он был доволен, что в темноте не видно его улыбку.

— От Вигоса. Это старинный замок, построенный франками много веков назад, милях в двух отсюда по береговой дороге на восток. Я шел только дважды. Примерно по минуте каждый раз. Только на обратном пути. — Мэллори показалось: Лука сразу пожалел, что упомянул о возрасте.

— Что же ты там делал? — спросил Мэллори.

— Я все думал, когда расстался с вами, — уклонился Лука от прямого ответа. — Я, я-то ведь всегда думаю, — пояснил он. — Это моя привычка. Я все думал. Едва солдаты обнаружат пропажу машины возле Чертовой песочницы — сразу догадаются о нашем исчезновении из того дьявольского места.

— Да, — осторожно согласился Мэллори. — Да, они сразу догадаются.

— И тогда они скажут себе: «Ага, у этих проклятых англичан не остается времени». Они знают, что у них мало надежды поймать нас на острове, ведь мы с Панаисом здесь каждый камень знаем, каждую пещеру, каждую тропу, каждое дерево. Тогда для них останется единственное — не пропустить нас в город. И они перекроют все ведущие в город дороги. А ведь сегодня у нас последняя возможность попасть в город. Вы следите за моими рассуждениями? — с беспокойством спросил он.

— О, я очень стараюсь.

— Но сначала, — Лука сделал драматический жест, — но сначала они захотят убедиться, что нас нет в городе. Они были бы дураками, если бы решили перекрыть дороги после того, как мы проникли в город. Они сперва должны убедиться, что нас нет здесь. А потому — обыск. Повальный обыск. С этим… как вы говорите?.. прочесыванием.

Мэллори кивнул, постепенно улавливая нить рассуждений грека.

— Кажется, он прав, Андреа.

— Я тоже так думаю, — упавшим голосом отозвался гигант. — Нужно было это предвидеть заранее. Но, возможно, мы успеем еще спрятаться? На крышах или…

— Это когда прочесывают-то?! — нетерпеливо прервал Лука. — Но не беспокойтесь, все хорошо. Я, Лука, все обмозговал. Будет дождь. Скоро луну затянут тучи, и передвигаться станет безопасно. Не желаете ли узнать, что я сделал с машиной, майор Мэллори? — Лука испытывал невероятное удовольствие.

— Совсем позабыл о ней, — признался Мэллори. — Так что ты сделал с машиной?

— Я оставил ее во дворе замка Вигос, вылил весь бензин из бака на мотор. Потом зажег спичку…

— Что?! — поразился Мэллори.

— Я зажег спичку. Но, к сожалению, стоял очень близко к машине и лишился бровей, — Лука вздохнул. — А жаль. Такая хорошая была машина. — Лицо его неожиданно посветлело. — Но, Господи, майор, как великолепно она горела!

Мэллори уставился на него.

— Какого черта…

— Все очень просто, — терпеливо пояснил Лука. — Солдаты возле Чертовой песочницы наверняка уже знают о пропаже машины. Увидят огонь. Прибегут… как это вы говорите?. — Осмотреть. — Да. Рассмотреть. Подождут, пока затухнет огонь. Потом снова осмотрят. Ни тел, ни костей в машине. Начнут обыскивать замок. И что они там найдут?

В комнате наступила тишина.

— Ничего! — нетерпеливо ответил Лука сам себе. — Они не найдут там ничего. И станут прочесывать местность на полмили вокруг. И что же они там найдут? Опять ничего. Тогда они поймут, что их одурачили, что мы уже в городе. Они вернутся и начнут обыскивать город.

— С прочесыванием… — произнес Мэллори.

— С прочесыванием. И что же они найдут? — Лука сделал паузу, а затем поспешил закончить, пока это не сделал за него кто-нибудь другой: — И опять ничего не найдут. А почему? Потому, что к тому времени пойдет дождь, луна скроется, взрывчатка будет спрятана, а мы уйдем!

— Куда уйдем? — ошеломленно спросил Мэллори.

— Куда же, кроме замка Вигос, майор Мэллори? Никогда они не додумаются искать нас там второй раз.

Некоторое время Мэллори молча смотрел на грека, а потом повернулся к Андреа.

— Капитан Дженсен сделал пока всего одну ошибку. Он выбрал в командиры не того, кого следовало бы. Хотя это теперь не столь существенно… Как мы можем проиграть, когда с нами Лука?!

Мэллори осторожно опустил рюкзак на земляную крышу, выпрямился и уставился вверх, в темноту, руками прикрывая глаза от первых капель дождя. Отсюда, с крыши дома, торец которого прилегал прямо к стене форта было видно, что до верхнего края стены крепости всего пять-шесть метров. Дом расположен на северной стороне площади довольно далеко от ворот. От здания, в котором они устроили временное пристанище, сюда пришлось добираться по крышам, прилегающих к друг другу домов. Острые шипы по верхней кромке стены, едва заметные в темноте, угрожающе торчали в разные стороны. Дальше домов не было, этот был последним, стоял прямо на краю обрыва.

— Добрались, Дасти, — произнес Мэллори. — Наконец-то.

— Добрались?! — ужаснулся Миллер. — И мне… и мне придется через нее лезть?

— Ты уже проделывал это забираясь на утес, — улыбаясь ответил Мэллори. Он хлопнул Миллера по плечу и пнул ногой лежащий рюкзак. — Бросим вот эту веревку вверх, крюк зацепится, а ты эдак ловко вскарабкаешься…

— И подохну, истекая кровью, на шести рядах колючей проволоки? — прервал его Миллер. — Лука говорил, что шипы на стене очень длинные и острые.

— Бросим на них палатку, — утешил его Мэллори.

— У меня очень нежная кожа, начальник, — пожаловался Миллер. — Там, где нет пружинного матраца…

— Что ж, у нас есть целый час, чтобы найти его, — безразлично ответил Мэллори. — Лука прикинул, что обыск докатится к северному краю города приблизительно через час. Это даст Луке и Андреа время подготовиться к отвлекающему маневру. Спрячем-ка наше барахло и — вон отсюда! Положим рюкзаки в угол, завалим землей. Но сначала вытащи-ка веревку. У нас едва ли останется время распаковывать рюкзаки, когда мы сюда снова вернемся.

Миллер опустился на колени, шаря руками по ремням и застежкам, и вдруг беспокойно воскликнул:

— Это не тот рюкзак! — пробормотал он остервенело, но голос его сразу изменился. — Хотя вот, подождите минутку!

— Что там еще стряслось, Дасти?

Миллер ответил не сразу. Несколько секунд рука его обшаривала содержимое рюкзака. Он выпрямился.

— Бикфордов шнур, начальник, — голос дрожал от гнева, злобного гнева, поразившего Мэллори. — Шнур исчез!

— Что?! — Мэллори наклонился к нему и стал лихорадочно обшаривать рюкзаки. — Не может быть, Дасти! Просто невозможно!. Черт знает что! Ведь ты сам его укладывал! Я же сам видел, как ты возился с ним сегодня утром.

— Конечно, начальник, верно вы сказали, — заскрежетал зубами Миллер. — А потом какой-то ублюдок подполз к рюкзаку и незаметно вынул шнур!

— Но это невероятно! — запротестовал Мэллори. — Это совершенно невозможно, Дасти! Ты сам застегнул рюкзак. Я же видел, как ты застегивал его в роще сегодня утром. А нес рюкзак все время Лука. А Луке я верю, как самому себе, я бы доверил Луке собственную жизнь.

— И я тоже, начальник.

— Наверное, мы ошибаемся, — продолжал Мэллори немного спокойнее. — Может быть, ты перепутал рюкзаки? Мы ведь все чертовски устали.

Миллер как-то странно посмотрел на него, секунду помолчал и снова посыпал ругательствами.

— Это я виноват, начальник. Моя собственная вина! Проклятье!

— В чем ты еще виноват?. Черт подери, парень, не выдумывай, и я ведь там был… — Мэллори умолк, вскочил на ноги, обернулся в сторону южной оконечности площади и уставился в темноту. Там раздался одинокий выстрел. Резкий хлопок карабина, хлесткий, звучный. И сразу за ним — высокий тонкий вой рикошетируемой пули. Потом стало тихо. Мэллори напряженно застыл, вытянув вперед руку.

Десять минут назад они с Миллером расстались со всеми. Панаис должен был провести к замку Вигос Андреа и Брауна. К этому времени они уже должны были быть далеко от площади. Лука, спрятав оставшийся тол под крышей дома в котором они находились, должен был дожидаться там возвращения его и Миллера.

Но что-то могло сорваться. Что-то всегда может случиться. Ловушка? Или засада? Но что за ловушка? Внезапная прерывистая скороговорка тяжелого пулемета прервала его размышления. Заговорил еще один, легкий пулемет. Оба пулемета умолкли так же внезапно, как и начали. Мэллори не мешкал.

— Собирай все барахло, — энергично зашептал он. — Заберем с собой. Что-то там не так.

Через полминуты они снова уложили веревки в рюкзаки, забросили за спину. Согнувшись почти вдвое, стараясь ступать как можно бесшумнее, они побежали по крышам к своему временному пристанищу. Там должен их встретить Лука. Подбегая к дому, заметили силуэт, медленно поднявшийся с крыши им навстречу. Но это был не Лука. Миллер сообразил, что человек этот был выше Луки ростом. Не останавливаясь, он обрушил все свои восемьдесят килограмм на неизвестного и резко ударил в солнечное сплетение. Через секунду жилистые руки Миллера сомкнулись у того на шее мертвой хваткой.

Он был бы задушен, ибо янки не собирался ограничиваться полумерами, но что-то заставило Мэллори наклониться к сплетенным телам и глянуть в лицо незнакомца.

Он увидел вылезшие из орбит глаза и едва не вскрикнул от неожиданности.

— Дасти, — хрипло прошептал он. — Ради Бога, остановись! Отпусти его! Это Панаис.

Миллер не услышал его шепота. Лицо янки окаменело, голова глубже уходила в плечи, руки сильнее сжимали шею грека и душили его.

— Это же Панаис, дурак ты чертов! Это Панаис, — орал Мэллори шепотом в самое ухо американца. Схватив запястья Миллера, он пытался оторвать руки от горла Панаиса. Услышал, как застучали пятки Панаиса по дерну крыши, и рванул что есть силы. Подобный звук ему приходилось слышать, когда враг оказывался в железных тисках Андреа. Было ясно, что Панаис вот-вот отдаст Богу душу, если Миллер не разожмет рук. Но янки вдруг сообразил, что ошибся, и отпустил грека. Выпрямился и, тяжело дыша, уставился на лежащего человека.

— Что с тобой за чертовщина случилась? — тихо спросил Мэллори. — Ты что, ослеп или оглох? Или то и другое сразу?

— Что-то в этом роде, — Миллер вытер лоб тыльной стороной ладони, лицо его оставалось бесстрастным. — Извините, начальник, извините.

— Какого черта извиняться передо мной? — Мэллори перевел взгляд на Панаиса. Грек пришел в себя, пытался сесть. Растирая рукой затекшее горло, со свистом хватал воздух. — Извиняйся вот перед ним.

— Подождем с извинениями, — грубо оборвал его Миллер. Мэллори внимательно посмотрел на него, потом обратился с вопросом к Панаису. Выслушал сбивчивый ответ грека. Тому трудно было говорить, губы складывались в жесткую горькую прямую линию. Миллер видел, как поникли плечи новозеландца, и нетерпеливо спросил:

— Ну что там, начальник? Что-нибудь с Лукой, а, начальник?

— Да, — бесстрастно ответил Мэллори. — Они едва вышли из дома, как наткнулись на немецкий патруль. Лука хотел отвлечь немцев, и пулеметчик прошил ему грудь. Андреа убил пулеметчика и унес Луку. Панаис вернулся ждать нас, он утверждает, что ранение у его друга наверняка смертельное.

ГЛАВА 14

Среда. Вечер.

19.15—20.00

Они прошли через город без происшествий и двинулись к замку Вигос, стараясь держаться подальше от главной дороги. Пошел дождь. Сильный и ровный. Земля под ногами раскисла. На распаханных полях ноги вязли по щиколотку. С большим трудом перебрались они через одно из таких полей. Увидели неясный силуэт башни цитадели в миле по прямой, а не в двух, как рассказывал Лука. Теперь они пробирались вдоль забора, огораживающего небольшой участок с землянкой. Тут Мэллори услышал Миллера.

Янки впервые заговорил с тех пор, как они покинули городскую площадь в Навароне.

— Мне капут, начальник, — голова янки склонилась на грудь, дышал он тяжело. — Старик Миллер вот-вот отдаст концы, и у него отвалятся ноги. Может, мы устроим здесь перекур, начальник?

Мэллори удивленно взглянул на него, почувствовал, как отчаянно ноют его собственные ноги, и неохотно кивнул головой. Не такой Миллер человек, чтобы жаловаться без крайней необходимости. Значит, он действительно падал от усталости.

— Хорошо, Дасти. Минута отдыха не повредит нам, — он быстро перевел разговор на греческий, чтобы Панаис был в курсе, и направился к землянке.

Миллер шагал за ним следом, продолжая жаловаться на свои годы. В землянке Мэллори на ощупь пробрался к неизменной лежанке, с удовольствием сел, закурил сигарету и поднял удивленный взор: Миллер расхаживал по комнате, барабаня пальцами по глинобитным стенам.

— Ты чего не садишься? — раздраженно спросил Мэллори. — Разве не для этого мы зашли сюда?

— Нет, начальник, не совсем, — сейчас его американский тягучий акцент чувствовался особенно сильно. — Это маленькая уловка, чтобы оказаться здесь. Хочу показать вам пару-тройку особенно любопытных штучек.

— Особенно любопытных? Какого черта ты городишь?!

— Странных и интересных. Потерпите, капитан Мэллори, — официальным тоном ответил Миллер. — Всего несколько минут потерпите. Эти минуты для вас не пропадут даром, даю вам слово, капитан Мэллори.

— Ну хорошо, — Мэллори был заинтригован, но Миллеру он доверял полностью. — Как знаешь. Только не слишком тяни.

— Благодарю, начальник, — официальность трудно давалась Миллеру. — Времени потребуется немного. Здесь имеются свечи или лампа? Вы ведь говорили как-то, что островитяне никогда не оставляют без них даже нежилой дом.

— Да, верно. И этот обычай сослужил нам неплохую службу, — Мэллори заглянул под скамью, пошарил там, выпрямился и произнес: — Две-три свечи здесь найдутся.

— Мне нужен свет, начальник. Окон здесь нет. Я сам проверил. О’кей?

— Зажги пока одну, а я выйду наружу и погляжу, не просвечивает ли в щели. — Для Мэллори намерения янки были темным лесом, но спокойная уверенность Дасти предупреждала неуместное любопытство. Через минуту Мэллори вернулся. — Снаружи не видно ничего, — сообщил он.

— Вот и прекрасно. Спасибо, начальник, — Миллер зажег вторую свечу, сбросил со спины рюкзак, положил его на лежанку и некоторое время молча стоял рядом. Мэллори взглянул на часы, затем на Миллера.

— Ты собирался мне что-то сообщить, — поторопил он.

— Да, так оно и есть. Я говорил о трех вещицах, — он порылся в рюкзаке и вынул черную коробочку, чуть поменьше спичечной. — Экспонат «А», начальник.

— Что это? — Мэллори удивленно поглядел на нее.

— Взрыватель с часовым механизмом, — Миллер стал отворачивать заднюю крышку. — Не работает, — тихо добавил он. — Больше не работает. С часами все в полном порядке, а контакт отогнут назад. Эта штуковина может протикать до второго пришествия и даже фейерверка не устроит.

— Но как это…

— Экспонат «Б», — Миллер вроде бы и не слышал его.

Он открыл коробку с детонаторами, бережно извлек капсюль из специального ватного гнезда и поднес к самым глазам. Потом поглядел на Мэллори. — Устройство с гремучей ртутью, начальник. Всего семьдесят семь гранов, но этого достаточно, чтобы оторвало пальцы. Чертовски чуткая штука: стукни слегка, сразу срабатывает, — Он разжал пальцы, и капсюль упал на пол. Мэллори инстинктивно зажмурился и откинулся назад, когда американец с размаху ударил по капсюлю тяжелым кованым каблуком. Однако взрыва не последовало. Не случилось буквально ничего.

— Вот. Тоже не слишком хорошо работает, не так ли, начальник? Сто против одного, что и остальные такие же. — Он достал пачку сигарет, зажег одну, поглядел на вьющийся вокруг свечи дым и только после этого спрятал пачку в карман.

— Ты хотел еще что-то показать мне, — спокойно напомнил Мэллори.

— Да, я хотел показать вам и еще кое-что, — голос Дасти был таким ледяным, что у Мэллори пробежал холодок между лопаток. — Я хотел показать вам шпика, предателя, самого злостного, увертливого и двуличного ублюдка, которого я когда-нибудь видел. — Янки извлек из кармана бесшумный пистолет и крепко держал его в руке. Дуло пистолета было нацелено прямо в сердце Панаиса. Он продолжал еще спокойнее, чем до этого: — Иуда-предатель ничто по сравнению с этим другом, начальник. Сними-ка куртку, Панаис.

— Что ты вытворяешь? Спятил, что ли? — Мэллори направился к нему, злой и ошарашенный, но наткнулся на вытянутую руку Миллера, жесткую, как железная решетка.

— Что за чертова чепуха? Он и английского-то не знает!

— А может, все-таки знает? Вот почему он пулей выскочил из пещеры, когда Кейси сообщил по-английски, что услышал снаружи какие-то звуки… и вот почему он первый сбежал из рощи. Вы же отдавали приказ по-английски? Сними-ка куртку, иуда, или я прострелю тебе руку! Даю две секунды.

Мэллори хотел схватить Миллера за руку, но не сделал ни шагу, увидев лицо Панаиса: зубы оскалены, в угольно-черных глазах смертельный блеск. Мэллори ни разу не видал такой злобы на человеческом лице. Злобы, мгновенно сменившейся болью, тоской и безнадежностью, когда пуля впилась чуть повыше локтя.

— Еще две секунды и — вторую руку, — деревянным голосом сказал Миллер.

Но Панаис уже срывал с себя куртку, не спуская с Миллера темных звериных глаз. Мэллори невольно вздрогнул и поглядел на Миллера. Безразличие. Только это слово и годилось, чтобы передать выражение лица американца. Безразличие. Сам не понимая почему, Мэллори почувствовал, как по спине опять побежал холодок.

— Повернись, — пистолет не дрогнул.

Панаис медленно повернулся. Миллер шагнул вперед, схватил воротник рубашки и резким рывком сорвал ее.

— Ба, кто бы мог подумать? — протянул Миллер. — Удивительно, удивительно! Помните, начальник, нам рассказывали, что этого типа публично пороли немцы на Крите? Пороли до тех пор, пока не показались ребра. Спина его в ужасном состоянии, не так ли?

Мэллори глянул на спину грека и не сказал ничего. Он был выбит из колеи. Мысли мелькали, как в калейдоскопе. Он пытался осмыслить неожиданную ситуацию. Ни единого шрама, ни единого пятна на темной гладкой коже.

— Ничего удивительного. Просто на нем все заживает как на собаке, — произнес Миллер. — И только я своими мерзкими вывихнутыми мозгами мог додуматься до того, что он был немецким агентом на Крите, стал известен союзникам как член «пятой колонны», потерял значение для немцев и под покровом ночи катером был переброшен обратно в Наварон. Пороли его! Добирался сюда, на Наварон, через острова в шлюпке! Пыль в глаза, вот что все это!.. — Брезгливо скривив рот, Миллер умолк. — Хотел бы я знать, сколько сребреников он получил там, на Крите, пока немцы не нашли ему другого применения?

— Но, Господи, нельзя же убивать человека только потому, что он враг?! — возразил Мэллори. Как ни странно, в нем вовсе не было той решимости, которая слышалась в голосе. — Сколько бы у нас осталось союзников, если бы…

— А, еще не убедились? — Миллер небрежно махнул Панаису пистолетом. — Заверни-ка левую штанину, предатель. Еще две секунды.

Панаис сразу выполнил приказ. Черные, полные ненависти глаза не отрывались от Миллера. Грек поднял темную материю штанины до колена.

— Повыше!.. Вот так, моя крошка, — подбодрил его Миллер. — А теперь сними повязку, сразу всю. — Прошло несколько секунд, Миллер сокрушенно покачал головой. — Страшная рана, начальник, тяжелая рана?!

На темной жилистой ноге не было ни царапины.

— Кажется, теперь я понимаю, что ты имеешь в виду, — задумчиво произнес Мэллори. — Но какого черта…

— Очень просто. Есть по крайней мере четыре причины. Этот молодчик, этот предатель, скользкий ублюдок! Даже на милю не подползла бы к нему ни одна уважающая себя змея! Он притворился раненым, чтобы остаться в пещере у Чертовой песочницы, когда мы, четверо, отбивались от солдат альпенкорпуса у рощи.

— Почему? Боялся, что ли?

— Этот молодчик ничего не боится. Он отстал, чтобы оставить записку. Он и потом оставлял записки на видном месте, когда делал вид, что бинтует ногу. В записке сообщалось, где мы выйдем из пещеры, и была любезная просьба к немцам выслать нам навстречу делегацию. И они выслали эту делегацию. Помните тот автомобиль, который мы увели у немцев, чтобы проскочить в город? Тогда я впервые заподозрил этого друга. Помните? Он отстал от нас и вскоре догнал. Слишком быстро догнал для человека с подбитой ногой. Но я не был уверен до конца. И только сегодня, на площади, когда я открыл рюкзак…

— Ты назвал только две причины, — напомнил Мэллори.

— Вот я и добрался до остальных. Третий номер. Я шел за ним, а он еле-еле шевелил ногами, специально отставал, зная что впереди встречающая делегация. Предатель вовсе не собирался доводить дело до того, чтобы и его ухлопали, раньше чем он получит жалованье. Я не был полностью уверен в предательстве, но сильно подозревал. Рисковать не хотелось, и поэтому я трахнул его как следует, когда услышал немецкий патруль, пробирающийся по склону.

И — четвертый номер. Помните ту трогательную сценку, когда он испрашивал у вас разрешения остаться в сквозной пещере? Что же, разве он собирался покончить с собой?

— Хотел показать немцам нужную пещеру, это ты имеешь в виду?

— Точно.

— Понятно, — спокойно сказал Мэллори. — Теперь понятно. — Он в упор посмотрел на Миллера. — Тебе следовало предупредить меня раньше. Ты не имел права…

— Я хотел это сделать, начальник, но не было возможности. Этот молодчик все крутился около. Я хотел было сообщить об этом полчаса назад, когда поднялась стрельба.

Мэллори понимающе кивнул.

— А как ты его заподозрил, Дасти?

— По можжевельнику, — коротко ответил Миллер. — Помните, Турциг сказал о том, что нас выдало? Он упомянул о можжевельнике.

— Правильно, мы ведь жгли можжевельник.

— Конечно, жгли. Но немец утверждал, что учуял запах на Костосе. А ветер весь день дул от Костоса!

— Господи, — пробормотал Мэллори. — Конечно, конечно, а я это совсем упустил из виду.

— Но фриц почему-то знал, где мы. Откуда? У него же нет дополнительной пары глаз на затылке, как и у меня их нет. Ему кто-то подсказал. Ему подсказал этот вот приятель. Помните, я упомянул о его разговоре со своими друзьями в Маргарите, когда мы спустились туда за провиантом? — Миллер с отвращением сплюнул. — Все время меня дурачил. Друзья! Я и не подозревал, насколько был прав. Конечно, это были его друзья, его немецкие друзья! Он им и сообщил где нас искать. И жратва, которую он, как утверждал, забрал из немецкой кухни… Он и вправду ее там взял. Это точно. Входит прямо на кухню и просит еду. А старик Шкода дает ему еще собственный ранец, чтобы можно было ее туда напихать!

— Но немец, которого он убил по дороге из деревни? Я уверен…

— Панаис его действительно убил! — В голосе Миллера была усталая уверенность. — Что значит лишний труп для него?! Небось наткнулся на этого ублюдка в темноте, вот и пришлось его прирезать. Помните? С ним был и Лука. А он не мог позволить, чтобы Лука его заподозрил. Он всегда мог обвинить в убийстве Луку. Этот тип не человек. А помните, как его впихнули в комнату Шкоды? В Маргарите, вместе с Лукой? Как у него текла кровь из раны в голове?

Мэллори кивнул.

— Первосортный томатный соус. Тоже небось из кухни коменданта, — мрачно сказал Миллер. — Если бы Шкоде не удалось ничего узнать другими способами, у него все равно оставался напоследок вот этот приятель в качестве подсадной утки. И почему он ни разу не спросил у Луки, где лежит взрывчатка? Даже не представляю.

— Наверное, не догадывался, что Лука о ней знает.

— Может, и так. Но одно он знал и умел прекрасно. Знал, как пользоваться зеркалом. Передал немцам морзянкой из рощи сведения о нашем лагере. Иначе это никак невозможно сделать, начальник. А сегодня утром он добрался и до моего рюкзака! Вытащил бикфордов шнур. Расправился с часовыми взрывателями и детонаторами. Ему могло бы руки оторвать, когда он возился с ними. Бог знает где он научился обращению с подобными штуками.

— На Крите, — сказал Мэллори. — Немцы позаботились. Шпион, который не может быть одновременно и диверсантом, для них не подходит.

— А он для них был ценен, — тихо сказал Миллер. — Очень и очень ценен. Они будут скучать без своего приятеля. Этот иуда-предатель считался здесь умницей.

— Да, был. Только не сегодня ночью. Ему стоило бы опасаться, что кто-нибудь из нас обязательно заподозрит его…

— Возможно, он и догадывался, — прервал Миллер. — Поэтому и пошел ва-банк, устроил все это представление. Я думаю, что Лука не ранен. Я думаю, что этот молодчик уговорил Луку и остался вместо него. Лука его всегда побаивался. Потом он прогулялся к своим дружкам у ворот форта, сказал, чтобы те послали хорошо вооруженный отряд к Вигосу, дабы захватить наших товарищей, и попросил их немного пострелять. Затем он снова пошел через площадь, устроился на крыше и ждал, когда мы войдем в дом через черный ход, чтобы подать сигнал своим приятелям. Но Лука забыл сказать ему, что мы договорились встретиться на крыше, а не в самом доме. Десять против одного, что у него в кармане фонарик.

Мэллори поднял куртку Панаиса и быстро обыскал карманы.

— Так и есть.

— То-то и оно. — Миллер зажег сигарету, задумчиво глядя, как бежит по спичке огонек до самых его пальцев, потом уставился на Панаиса. — Ну и как ты себя теперь чувствуешь, Панаис, когда знаешь, что умрешь? Теперь ты можешь представить, что испытывали те люди на Крите, которых ты обрек на смерть. Теперь ты знаешь, что испытывали парни из воздушных и морских десантов на Навароне, которые погибли только потому, что считали тебя за своего. Как ты себя чувствуешь, Панаис?

Панаис ничего не ответил. Левой рукой он зажимал рану, безуспешно пытаясь остановить кровь. Он стоял неподвижный, темный, с нечеловеческим оскалом на искаженном ненавистью лице. В нем не замечалось никакого страха, совсем ни капли. Мэллори приготовился к последней отчаянной попытке предателя спасти свою жизнь.

Он ни минуты не сомневался, что Панаис обязательно предпримет такую попытку. Но когда взглянул на Миллера, то ему стало ясно, что ничего подобного не произойдет, что это просто исключено, ибо в действиях американца были страстная твердость и неумолимость: неподвижность его руки с пистолетом и каменная тяжесть взгляда предостерегали даже от мысли о возможности такой попытки.

— Арестованному больше нечего сказать, — устало прозвучал голос Миллера. — Полагаю, что сказать должен кое-что я сам. Полагаю, что мне нужно выдать длинную речь и объяснить, что сейчас я и судья, и суд присяжных, и палач… Но вряд ли это необходимо, поскольку свидетелей твоих преступлений нет, — все они мертвы… Быть может, ты можешь что-нибудь сказать в свое оправдание, Панаис? Может быть, есть какая-то причина, из-за которой ты стал тем, что ты есть? Бог знает. А я не знаю и знать не хочу! На тебе слишком много трупов. Я убью тебя, Панаис, не задумываясь, и сделаю это сейчас. Так ты ничего не хочешь сказать?.

Предателю нечего было ответить. Злоба и ненависть в черных глазах говорили за него. Миллер коротко кивнул, словно сообразив что-то. Хладнокровно и бесстрастно он дважды выстрелил в сердце Панаиса. Задул свечи, развернулся и был уже на полпути к двери, когда труп предателя глухо ударился об пол.

— Боюсь, что не смогу ничего сделать, Андреа! — Лука устало откинулся к стене и энергично помотал головой. — Мне очень жаль, Андреа. Узлы слишком тугие.

— Я понимаю, — Андреа перекатился и сел, не оставляя попыток ослабить путы на ногах и запястьях. — Хитрые они, эти немцы. Мокрые веревки не развяжешь. Их можно только разрезать.

Но он-то сам две минуты назад сумел развязать веревки на запястьях Луки, развязал их зубами и своими стальными пальцами в пять-шесть движений.

— Предпримем еще что-нибудь, — утешил он маленького человечка, и еще раз осмотрел комнату.

Она освещалась слабым светом коптящей масляной лампы, стоявшей на полке перед решетчатой дверью. В призрачном и желтом свете лампы можно было разглядеть в противоположном углу комнаты и Кейси Брауна, спеленутого, как и они, мокрыми веревками, привязанного, как и они, к железным крюкам, вбитым в потолок. Андреа невесело улыбнулся. Снова в плену.

Второй раз за сегодня. И опять они попали в ловушку так же легко и неожиданно. Сопротивляться не было возможности. Они не подозревали о засаде. Их схватили в верхней комнате замка через несколько секунд после того, как Кейси окончил разговор с Каиром. Немцы точно знали, где их искать. Командир патруля злорадно сообщил им, какую роль играл Панаис. Неожиданность и успех операции стали понятными. Командир патруля был так уверен в себе, что можно было не сомневаться в дальнейшей судьбе Миллера и Мэллори. У них не оставалось возможности избежать ловушки. Но в голове Андреа даже случайно не возникла мысль о безвыходности положения…

Глаза его скользили по комнате, отмечая каждую деталь, которую можно разглядеть на каменных стенах и полу: крючья, вентиляционные колодцы, тяжелую зарешеченную дверь. Камера, пыточная камера — мог подумать любой, попавший в комнату. Но Андреа и раньше бывал в подобных местах. Дом называли замком, но на самом деле от замка осталась лишь башня, не более. В остальном это был обыкновенный помещичий особняк, построенный вокруг зубчатой башни. Давно почившие франкские аристократы, строившие дом, жили добротно. Не камера это, а просто кладовая. В ней хранили подвешенными на крюки мясо и дичь, оттого в кладовой нет окон и света, так как… Свет! Андреа уставился на чадящую масляную лампу. Глаза его сосредоточенно прищурились.

— Лука, — тихо позвал он. Маленький грек обернулся к нему. — Сможешь достать лампу?

— Наверное, смогу. Да, смогу.

— Сними стекло, — прошептал Андреа, — оберни тряпкой: оно горячее. Осторожно раздави об пол. Стекло толстое. Осколками ты разрежешь веревки в минуту.

Мгновение ошарашенный Лука глядел на него непонимающими глазами. Потом утвердительно кивнул. На связанных ногах запрыгал к лампе, протянул руку к стеклу, но сразу отдернул ее. Его остановил раздавшийся металлический лязг. Лука повернул голову на звук. Протяни он руку, то свободно дотронулся бы до ствола винтовки, который угрожающе торчал между прутьев дверной решетки. Часовой опять застучал стволом о прутья и закричал что-то непонятное греку.

— Оставь это занятие, Лука, — тихо сказал Андреа спокойным голосом. Ни тени разочарования не слышалось в нем. — Иди обратно. Наш друг, там, за дверью, не очень тобой доволен.

Лука послушно проскакал на место и снова услышал гортанный голос, на этот раз торопливый и встревоженный. Лязгнуло железо — часовой вытащил винтовку из дверной решетки, и его кованые сапоги поспешно загромыхали по каменным плитам коридора.

— Что это стряслось с нашим общим другом? — зазвучал как всегда печальный и усталый голос Кейси Брауна. — Что это его так взволновало?

— У него есть причина для волнения, — улыбнулся Андреа. — Он увидел, что руки Луки не связаны.

— Так почему же он снова не связал их?

— Может быть, он соображает и туго, но совсем не такой дурак, как кажется, — пояснил Андреа. — Он побоялся попасть в ловушку и поэтому побежал за своими приятелями.

Почти тотчас же они услышали глухой стук, словно где-то далеко хлопнули дверью. А затем звук громыхающих по коридорным плитам ног — топот бегущих. Наконец зазвенели связкой ключей, заскрежетал дверной замок, щелкнул, завизжали давно не смазанные ржавые петли, и в комнату ввалились два солдата. Мрачные, угрожающие, с винтовками на изготовку. Некоторое время они не двигались, привыкая к полумраку камеры. Стоящий ближе к двери заговорил:

— Кошмарные вещи, начальник! Как это плачевно!. Оставили их на минуту одних, и смотрите, что из этого получилось. Вся шайка-лейка связана, как куры на базаре!

Трое узников ошеломленно уставились на солдат в тяжелых сапогах. Первым пришел в себя Браун.

— Так бы и давно, — произнес он. — Мы уж думали, что вы никогда не придете.

— Он хочет сказать, что не надеялся увидеть вас в живых, — спокойно пояснил Андреа. — Я тоже не думал встретить вас целых и невредимых.

— Да, — кивнул Мэллори. — Спасибо Миллеру. Он единственный оказался настолько внимательным, что раскусил Панаиса, пока мы все хлопали ушами.

— Где он?! — спросил Лука.

— Панаис-то? — Миллер небрежно махнул рукой. — Мы его оставили одного. С ним несчастный случай произошел.

Он стоял возле Брауна и аккуратно разрезал веревки, связывающие ноги радиста. Мэллори тоже был занят: освобождал от пут Андреа и одновременно пересказывал подробности, успевая в то же время слушать торопливый отчет грека о происшествии в башне. Андреа поднялся на ноги. Растирая затекшие руки, он глядел на насвистывающего Миллера.

— Уж этот мне свист, капитан. Звучит ужасно и, что еще хуже, очень громко. Часовые…

— Не беспокойтесь о них, — мрачно сказал Мэллори. — Они никак не ожидали увидеть нас с Дасти. Были беспечны. — Он взглянул на Брауна, ковылявшего по комнате.

— Как нога, Кейси?

— Отлично, сэр, — обронил Браун небрежно, будто речь шла о чем-то несущественном. — Я связался с Каиром. Доклад…

— С рапортом придется подождать, Кейси. Нужно поскорее убираться отсюда. Ты в порядке, Лука?

— Мое сердце разбито, майор Мэллори. Ведь он мой соотечественник, друг, которому я доверял…

— С этим тоже придется подождать. Пошли.

— Вы слишком спешите, — посетовал Андреа. Они вышли в коридор, перешагнув через труп часового, мешком валявшегося на каменных плитах. — Конечно, если все они такие, как этот приятель…

— С этой стороны нет никакой опасности, — нетерпеливо прервал его Мэллори. — А вот солдаты в городе. Они-то, должно быть, уже пронюхали, что мы раскусили Панаиса, а значит, избавились от него. Немцы наверняка сообразят, что мы постараемся улизнуть отсюда. Судите сами, в таком случае они должны быть уже на полпути к замку. А если они придут… — Он уставился на вдребезги разбитую взрывную машинку и останки браунского радиопередатчика в углу прихожей. — Неплохо они над ними поработали, а? — огорченно сказал он.

— Слава Богу, — небрежно согласился Миллер. — По крайней мере меньше придется тащить, вот что я отвечу. Если бы только видели, во что превратилась моя спина после этой чертовой взрывной машинки!.

— Сэр?.. — Браун поймал Мэллори за руку: странный поступок для всегда сдержанного младшего офицера. Мэллори изумленно остановился и вопросительно поглядел на радиста. — Сэр, это очень важно. Я имею в виду рапорт. Вы должны выслушать его, сэр.

Его поступок и невероятная серьезность полностью приковали внимание Мэллори. Он улыбнулся Брауну.

— Хорошо, Кейси, выкладывайте, — спокойно предложил он. — Вряд ли нам может быть хуже, чем сейчас.

— Может, сэр, — в голосе Кейси звучали усталость и такой надлом, что большой каменный зал показался Меллори еще холоднее. — Боюсь, что может, сэр. Сегодня вечером я связался с Каиром. Отличная слышимость. Сам капитан Дженсен был у передатчика. Он прямо-таки с ума сходил. Он ждал нас целый день. Хотел узнать, как дела. Я сообщил ему, что в крепость мы еще не проникли, но надеемся попасть туда через час или около этого.

— Продолжайте.

— Дженсен ответил, что это самая лучшая новость, которую он когда-либо слышал. Он сказал еще, что был дезинформирован, что его одурачили, что флот вторжения не задержался на ночь на Кикладах, что немецкий десант пошел дальше под самым мощным воздушным прикрытием, которое когда-либо видели в Средиземном море . Немцы ударят по Керосу завтра на рассвете. Он сказал, что наши эсминцы весь день ждали на юге, что сейчас они на подходе, и ожидают приказания-разрешения пройти через Майдосский пролив. И поскольку из этого сообщения следует, что группа Мэллори через час уже проникнет в крепость, то он даст такое разрешение. Я сказал ему, что, возможно, у нас что-то может пойти не так. А он ответил, что у группы, в которой есть такие люди как капитан Мэллори и Миллер, не может что-то пойти не так. Кроме того, он добавил, что не может обречь на смерть двенадцать сотен людей на Керосе, запретив эсминцам войти в пролив, только из-за абсурдного предположения, что у Мэллори и Миллера может что-то не получиться. — Браун внезапно умолк, остановился и мрачно уставился в пол.

Все стояли молча, не произнося ни звука.

— Продолжайте, — шепотом повторил Мэллори. Лицо его побледнело.

— Это все, сэр. Больше ничего он не сказал. Сегодня в полночь эсминцы войдут в пролив. — Браун посмотрел на свои светящиеся часы. — В полночь. Через четыре часа.

— О Господи! В полночь! — Мэллори был огорошен. Он вперился в одну точку. Руки сжались в кулаки так, что суставы пальцев побелели. — Они придут сегодня в полночь. Да поможет им Бог! Теперь им может помочь только Бог. Только не мы…

ГЛАВА 15

Среда. Вечер.

20.00—21.15

Часы тикали, часы торопили: 8.30, 8.30, 8.30… Ровно тридцать минут до комендантского часа. Мэллори, а за ним и Дасти Миллер, с большим автомобильным аккумулятором в руках распластались на краю крыши здания, расположенного так близко к стене форта, что осталось только материться. Стоит часовому с вершины крепостной стены посветить фонариком — и им конец. А вершина вон она — возвышается над ними всего лишь метров на шесть. По всей длине с внутренней стороны стены, где-то с метр от вершины, сделаны мостки, по которым ходят часовые. Случайный луч фонаря — и они будут обнаружены. Возможно, им следовало бы остаться с Лукой и Кейси на одной из крыш, подальше от крепостной стены, и там ждать ушедшего на разведку Андреа. Но время поджимало, приходилось рисковать, и вот они лежат здесь, на крыше дома, прилегающего торцом к тому, что отправился обследовать Андреа. А отправился он обследовать дом на крыше которого они уже были, тот что упирается торцом в стену крепости.

Лука и Кейси сейчас заняты тем, что мастерят крюк из проволоки и крепят его к бамбуковому шесту, который они выдернули из бамбуковой изгороди. За ней они спрятались от трех грузовиков с солдатами пронесшихся мимо в направлении замка Вигос. Это произошло сразу за городом.

8.32. «Какого черта копошится там Андреа?» — раздраженно подумал Мэллори и тут же пожалел о своем раздражении. Не только промедление, но и излишняя торопливость в их ситуации была смерти подобна. Казалось маловероятным, что внутри здания будут какие-нибудь офицеры, ведь в эту минуту половина немецкого гарнизона прочесывала город и местность в районе Вигоса. Но если там окажется хотя бы один, и, в результате поспешности Андреа, этот один поднимет тревогу, то это будет конец.

Мэллори посмотрел на свою обожженную руку. Криво улыбнулся. Поджог грузовика — его единственный вклад в действия группы сегодня вечером. Все остальное сделали или Миллер, или Андреа. Именно Андреа предложил единственно возможное решение их проблемы, в котором этот пустующий дом, расположенный среди других домов, занятых немецкими офицерами, играл ключевую роль. А Миллер, лишившийся взрывателей, взрывной машинки и других источников электроэнергии, предложил выйти из положения, достав автомобильный аккумулятор. И опять-таки именно Андреа, заслышав надсадный вой грузовика, успел завалить тяжелыми валунами въезд на длинную дорожку, ведущую к башне замка Вигос. Солдаты оставили автомобиль у ворот и побежали к замку.

Преодоление препятствия в виде шофера и его напарника заняло лишь несколько секунд. Чуть больше потребовалось Мэллори, чтобы отвинтить клеммы тяжелого аккумулятора, найти в обычном месте канистру с бензином и вылить ее содержимое на мотор, кабину и кузов, сразу исчезнувшие в реве и вихре пламени. Как сообщал раньше Лука, облитый бензином грузовик был небезопасен — ожог на руке Мэллори болезненно ныл. Но опять-таки, как и рассказывал Лука, машина горела великолепно. Горящая машина, конечно, сразу подсказала немцам, что группа не в замке. Однако сжечь грузовик было необходимо, чтобы скрыть отсутствие аккумулятора. И все-таки Мэллори слишком хорошо знал противника, чтобы недооценивать опасность: немцы могли догадаться об истинной цели нападения на грузовик быстрее, чем предполагали преследуемые…

Миллер дернул его за ногу. Он вздрогнул и обернулся.

Американец показывал вперед, в том направлении, где должен был появиться Андреа. Мэллори обернулся вновь и увидел Андреа, машущего рукой из выхода на крышу соседнего дома. Мэллори так глубоко задумался, что прозевал появление Андреа. Единственное оправдание — гигант грек, как всегда, все сделал без малейшего шума. Мэллори огорченно покачал головой, разозлившись на свое поведение, забрал у Миллера аккумулятор, велел позвать остальных, а сам медленно и бесшумно пошел по крыше. Ему показалось, что автомобильный аккумулятор весит не меньше тонны, но Андреа подхватил его, сунул под мышку и спустился по лестнице в крохотный холл, проделав это все так, будто аккумулятор вообще ничего не весит…

Андреа прошел в открытую дверь балкона, с которого открывался вид на темную гавань. Дом стоял на краю обрыва, до воды добрых тридцать метров. Если глянуть направо, взгляд упрется в стену крепости. Мэллори вышел следом. Легонько дотронувшись до плеча грека, когда тот опускал батарею на пол, он тихо спросил:

— Никаких осложнений?

— Совершенно никаких, Кейт, — Андреа выпрямился. — Дом пуст. Я так удивился, что обошел его дважды, чтобы лишний раз убедиться в этом.

— Отлично! Великолепно! Наверное, честна́я компания рыщет сейчас в поисках нашей группы по всему острову. Интересно, как они запели бы, узнав, что мы сидим у них в гостиной?

— Никогда не поверили бы, — не колеблясь ответил Андреа. — Здесь они будут нас искать в последнюю очередь.

— Как я хочу, чтобы ты оказался прав! — с надеждой прошептал Мэллори, прошел к решетчатым перилам, глянул вниз, во тьму под ногами — балкон навис над водой — и вздрогнул от открывшейся картины и от холода: проклятый, хлещущий как из ведра дождь пронизывал до костей. Он отступил на шаг и потряс руками перила. — Как ты думаешь, эта штука достаточно крепка?

— Не знаю, Кейт, не знаю, — Андреа пожал плечами. — Надеюсь, что выдержит.

— Да, остается надеяться — эхом отозвался Мэллори. — На вид-то они крепки. — Он подошел к правой стороне перил, посмотрел в вверх и влево. В наполненном дождем ночном мраке едва проглядывалось черное пятно — жерло пещеры, в которой находились два больших орудия. Отсюда до входа в пещеру где-то метров пятнадцать по горизонтали и восемь-девять по вертикали. Пещера и теперь для них так же недоступна, как Луна. Он обернулся, услышав сзади шаги. Это Браун хромая вышел на балкон. — Иди-ка в прихожую, Кейси, и стой там. Лучше у окна. Переднюю дверь не закрывай. Если придут гости, впусти.

— Бить только кулаками и ножом. Не стрелять. Не так ли, сэр? — промолвил Браун.

— Только так, Кейси.

— Хоть это мне оставили, — мрачно произнес Браун и захромал к двери.

Мэллори повернулся к Андреа:

— Сверим часы, Андреа. На моих двадцать сорок.

— На моих тоже.

— Ну, удачи тебе.

Мэллори повернулся к Миллеру:

— Пошли, Дасти. Нам с тобой пора на сцену.

…Пять минут спустя Мэллори и Миллер сидели в таверне на южной стороне городской площади. Стены, столы, стулья и полки хозяин выкрасил в этакий ярко-синий отвратительно-веселенький цвет. Такого же цвета были ящики с бутылками: у всех островитян неизменное правило — красить винные лавки в синий с красным, а кондитерские — в зеленый цвет. Несмотря на это, таверна казалась довольно угрюмым, плохо освещенным помещением, таким же мрачным, как суровые, с пышными усами, лица героев войны за Независимость, чьи горящие глаза глядели с дюжины плакатов, наклеенных на стену на уровне глаз. Между каждой парой плакатов висела реклама греческого пива «FIX».

Впечатление непередаваемое. Мэллори вздрогнул, представив, как это все выглядело бы при ином освещении. Если бы трактирщик не поскупился на него. Но в кабачке, кроме чадящих масляных ламп, поставленных на стойку, не было другого света. Полумрак вполне устраивал Мэллори и Миллера. Их темная одежда, куртки с тесьмой, кушаки и сапоги выглядели весьма заурядно, а черные шапочки — фески, неизвестно где добытые Лукой, были вполне уместны.

Островитяне в таверне — их было человек восемь — носили точно такие же. Одежда вполне подходящая. Трактирщик сделал вид, что не обращает на них особого внимания. — Хозяин питейного заведения не должен помнить в лицо всех жителей пятитысячного городка. Патриотически настроенный грек, как его отрекомендовал Лука, даже и бровью не повел бы, чтобы немцы поняли, что в кабаке появились чужаки.

А немцы там были — четверо солдат за столиком у самого прилавка. Мэллори и Миллер их не боялись. Лука презрительно назвал этих немцев бандой старух. Мэллори догадался, что это штабные писаря, которые приходят сюда каждый вечер.

Миллер закурил вонючую местную сигарету и с отвращением сморщил нос:

— Чертовски странный запах в этом притоне, начальник.

— Выброси сигарету, — посоветовал Мэллори.

— Вы не поверите, но запах, который я чую, во много раз хуже сигаретного.

— А! Гашиш, — коротко пояснил Мэллори. — Проклятие всех здешних портов. — Он кивнул в угол. — Парни из той компании дымят им каждый вечер. Ради этого они только и живут.

— Что же, им обязательно нужно дьявольски шуметь, когда они этим занимаются? — брезгливо спросил Миллер. — Послушал бы такую музыку Тосканини!

Мэллори глянул на кучку людей в углу, сгрудившихся вокруг играющего на бузуке — мандолине с длинным грифом. Тот пел нудную, заунывную песню курильщиков гашиша из Пирея. В музыке слышалась какая-то меланхолия, была какая-то восточная привлекательность, но сейчас она действовала на нервы. Чтобы по-настоящему оценить эту песню, нужно быть в определенном состоянии, нужно иметь беззаботное настроение. А Мэллори никогда в жизни не чувствовал себя более озабоченным, чем сегодня.

— Да, это довольно мерзко, — заметил он, — но зато мы можем спокойно разговаривать, чего нельзя будет позволить, если они вдруг встанут, соберутся и уйдут.

— Как я хочу этого! — мрачно сказал Миллер. — Я бы с удовольствием помолчал. — Он принялся брезгливо ковыряться в смеси из маслин, печенки, сыра и яблок, лежащей на тарелке перед ним. Как истинный американец, много лет подряд пивший аперитивы, он не одобрял греческий обычай запивать еду вином. Неожиданно он поднял глаза, погасил сигарету и спросил со стоном: — Ради Бога, начальник, сколько мы еще будем терпеть это?

Мэллори глянул на него и отвел глаза. Он точно знал, что испытывает сейчас Миллер, ибо и сам испытывал то же самое. Напряженность ожидания, взвинченность — каждый нерв натянут как струна: многое зависело от последующих нескольких секунд. Не напрасны ли их труды и страдания, погибнут или будут жить люди на Керосе, напрасно или не напрасно жил и умер Энди Стивенс, — все решится сейчас, через несколько мгновений. Мэллори еще раз глянул на Миллера, увидел его нервные руки, глубокие морщины вокруг глаз, плотно сжатые побелевшие губы — признаки сосредоточенности, но решил не придавать им значения. Из всех людей, которых он когда-либо знал, спутником в этой ночи можно выбрать только тощего, угрюмого американца. За исключением Андреа. А быть может, и не исключая Андреа. Лучшим диверсантом Южной Европы назвал Миллера тогда, в Александрии, капитан Дженсен. Миллер проделал долгий путь сюда исключительно ради сегодняшней ночи. Сегодняшняя ночь — это ночь Миллера.

Мэллори посмотрел на часы.

— Через пятнадцать минут — комендантский час, — спокойно сказал он. — Андреа с Лукой начнут действовать через двенадцать минут. Мы начнем через четыре. — Мэллори увидел пульсирующую жилку на виске Миллера и невольно подумал: то же самое мог заметить на его лице и американец. Он вспомнил о раненом Кейси Брауне. В доме, из которого они недавно ушли, радисту предстояла ответственная работа, а дверь в самый критический момент останется без охраны. Кейси будет на балконе. Стоит кому-то войти и… Он заметил, что Миллер как-то странно смотрит на него и криво улыбается.

«Все ли в порядке у Андреа с Лукой ? — подумал он. — По идее им никто не должен помешать. Немцы давно обыскали эту часть города и их здесь быть не должно. Но нельзя предвидеть всего, что может случиться. Всегда может случится что-нибудь неожиданное. И очень даже просто…»

Мэллори опять взглянул на часы. Стрелки ползли как никогда медленно. Он закурил последнюю сигарету, налил последний стакан вина и прислушался к вою доносящейся из угла песни, не вникая в нее толком. Песня курильщиков жалобно замерла. Стакан пуст. Мэллори поднялся.

— Вот и все, — произнес он, — начинаем действовать. — Мэллори непринужденно направился к выходу, пожелав присутствующим спокойной ночи. У самой двери остановился, выглянул наружу и озабоченно пошарил по карманам, словно искал что-то. Ночь безветренна. Идет дождь. Очень сильный — капли дождя высоко отскакивают от булыжника мостовой. Насколько можно разглядеть, улица пустынна. Удовлетворенный этим, Мэллори крепко выругался и повернул обратно. Лицо приняло сосредоточенное выражение. Он пошел прямо к столу, за которым только что сидел. Рука покоилась в просторном внутреннем кармане куртки.

Мельком взглянув на Дасти, заметил, что тот поднимается, отодвигая стул. Мгновенно остановился. В метре от столика немцев. Лицо прояснилось. Рука уже не искала ничего.

— Ни с места! — тихо произнес он по-немецки, и слова его были не менее угрожающи, чем его кольт 45, направленный на солдат. — Мы отчаянные парни. Кто двинется, будет убит.

Солдаты окаменели. Лица их застыли без всякого выражения, глаза расширились от удивления. Неожиданно немец, который сидел ближе к стойке, мигнул и дернул плечом. В тот же миг застонал от боли. В руку его впилась пуля: тихий хлопок бесшумного пистолета Миллера не могли услышать за дверью.

— Извините, начальник, — просительно сказал Миллер. — Быть может, он просто страдает пляской святого Витта, — он с интересом взглянул на искаженное болью лицо, на темную кровь, сочащуюся сквозь скрюченные пальцы зажавшей рану руки. — Но, похоже, он уже вылечился.

— Да, он вылечился, — согласился Мэллори с мрачным видом и повернулся к высокому меланхоличному человеку с тонким лицом и усами китайского мандарина, угрюмо свисавшими к уголкам губ. Это был трактирщик. Мэллори заговорил с ним по-гречески: — Немцы понимают по-гречески?

Трактирщик покачал головой. И бровью не повел. Будто событие не производит на него никакого впечатления, будто вооруженные нападения в его таверне — правило, а не исключительный случай.

— Они — нет! — презрительно ответил он. — Быть может, по-английски немножко? Но не по-нашему. В этом-то я уверен.

— Хорошо. Я британский разведчик. У вас есть место, куда можно спрятать немцев?

— Вы этого не должны делать! Меня же убьют за это! — слабо запротестовал трактирщик.

— О нет, не убьют, — Мэллори скользнул за прилавок, и дуло его пистолета уперлось в грудь трактирщика. Со стороны никто не мог бы усомниться, что греку угрожают, и угрожают всерьез. Никто, кроме видевших, как Мэллори подмигнул трактирщику. — Я свяжу вас вместе с ними. Идет?

— Ладно. Там, в конце стойки, люк. Лестница в погреб.

— Что ж. Годится. Я наткнусь на него случайно, — Мэллори зло и сильно, совсем по-настоящему, толкнул трактирщика. Тот зашатался. Мэллори перепрыгнул через стойку, подошел к певцам в углу комнаты. — Убирайтесь домой, — быстро сказал он. — Вот-вот наступит комендантский час. Идите через черный ход и помните: вы ничего не видели. Понятно?

— Понятно, — ответил парень, который играл на бузуке, ткнул пальцем в своих товарищей и улыбнулся. — Плохие люди, но зато хорошие греки. Может, мы вам будем полезны?

— Нет! — решительно ответил Мэллори, — Подумайте о своих семьях. Солдаты вас опознают! Они ходят сюда каждый вечер. Они, должно быть, хорошо вас знают, так ведь?

Парень кивнул.

— Тогда убирайтесь. И все-таки… спасибо!

Через минуту в сумеречном, освещенном свечой подвале Миллер ткнул ногой ближайшего солдата, подходящего по сложению.

— Раздевайся.

— Английская свинья! — гаркнул немец.

— Не английская! — возразил Миллер. — Даю тебе полминуты, чтобы ты снял китель и штаны.

Солдат злобно выругался, но с места не двинулся. Фриц был смелым парнем, но церемониться с ним времени не оставалось. Дасти хорошенько прицелился и нажал курок.

Снова раздался мягкий хлопок, и солдат тупо уставился на дыру в кисти левой руки.

— Нельзя же портить эту чудесную форму, не так ли? — словоохотливо пояснил Миллер. И стал поднимать пистолет. Солдат уставился в черный зрачок дула. — Следующая пуля между глаз! — Небрежно брошенные слова звучали убедительно. — Тогда не много потребуется времени, чтобы снять форму с тебя.

Но солдат уже срывал китель, рыдая от бессильного гнева и боли.

Не прошло и пяти минут, как Миллер и Мэллори, облаченные в немецкую форму, уже смело шагали по середине улицы. Дождь, казалось, припустил еще сильнее. Кругом ни души. Через полсотни метров вышли на площадь, повернули налево и пошли по улице пролегавшей вдоль восточной стороны города. Правая сторона этой улицы представляла собой высокую крепостную стену. Вот слева дом, в который их привел Панаис. Стараясь не слишком задерживаться, на ходу, они подхватили ранцы, которые им подавал Лука из приоткрытой двери. Два тяжелых немецких ранца, набитых веревками и шнурами, проводами, взрывчаткой и другой необходимой канителью, а также бамбуковый шест с крючком на его конце.

Через несколько метров они укрылись, присев на корточки, за двумя огромными винными бочками, оставленными возле двери в парикмахерскую. Отсюда хорошо видно часовых, которые ежились у ворот крепости под холодным дождем в ожидании смены, менее чем в ста метрах от них. Миллер и Мэллори надели рюкзаки и затаились в ожидании.

Ожидание продлилось лишь несколько мгновений, все было рассчитано до секунды. Мэллори едва затянул потуже поясной ремень ранца, как метрах в трехстах от них раздались несколько взрывов и автоматная очередь, заглушенная новыми взрывами. Андреа отлично справился со своей частью дела, используя гранаты и самодельные бомбы.

Широкий луч прожектора вспыхнул высоко над воротами. Он осветил всю верхнюю кромку высокой стены. Стал отчетливо виден каждый изогнутый шип, каждая прядь колючей проволоки. Мэллори и Миллер обменялись угрюмыми взглядами. Панаис сказал правду: они бы застряли в проволочном заграждении, как мухи на липучке, а пулеметы прикончили бы их в доли секунды.

Мэллори подождал еще с полминуты. Толкнул Миллера в плечо, вскочил и сломя голову побежал к воротам. Наперевес, как копьеносец, держал он бамбуковый шест с крючком. Американец громыхал сапогами следом.

Через несколько секунд они были у ворот форта. Испуганные часовые встретили их перед самым входом.

— Все к Ступенчатой улице! — закричал Мэллори. — Чертовых английских диверсантов накрыли в одном из домов. Нам нужно несколько минометов. Скорее, черт возьми, скорее!

— Но ворота! — возразил было один из часовых. — Мы не можем их оставить! — У него не возникло и тени подозрения: в таких обстоятельствах — почти полная темнота, дождь, солдат в немецкой форме, прекрасно говорящий по-немецки, несомненная очевидность того, что рядом идет бой, — при всем этом вряд ли он мог усомниться в правдивости говорящего.

— Идиот! — заорал Мэллори. — Болван! От кого их охранять? Эти английские свиньи на Ступенчатой улице. Их необходимо уничтожить. Ради Бога, скорее! — отчаянно завопил он. — Если диверсанты опять ускользнут, всех нас отправят на русский фронт!

Мэллори уже положил руку на плечо немца, приготовившись иным способом наставить того на путь истинный. Но крайних мер не потребовалось: двое солдат торопливо перебежали через площадь и вскоре исчезли в иссеченной дождем темноте. Через несколько секунд Мэллори и Миллер были уже в самом форте.

Вокруг творилась обычная в таких случаях суета — целеустремленный беспорядок, который можно было ждать от испытанных немецких солдат альпенкорпуса. Выкрикивались команды, и раздавались свистки. Заводились моторы. Сержанты сновали взад-вперед, выстраивая своих людей или впихивая их в автомобили. Мэллори и Миллер пробежали два-три раза мимо солдат, сгрудившихся у бортов грузовика. Им спешить не было нужды, но вид спокойно шагающих солдат наверняка вызвал бы подозрение. Так что и они вынуждены были побегать в этой суете. Вот они и бежали, стараясь прятать лица в особенно освещенных местах. Миллер очень часто и с искренним чувством ругался. Он не привык к такому способу передвижения.

Справа остались две казармы, слева миновали здание электростанции, потом — справа — склад боеприпасов и, наконец, — опять слева — гараж. Они карабкались вверх в почти полной темноте, но Мэллори ориентировался отлично: так крепко запомнились точные описания Влакоса и Панаиса, что совершенно свободно он определил верное направление.

— Что это там, начальник? — Дасти поймал Миллера за руку и указал на большое прямоугольное здание, мрачно маячащее в темноте. — Местный мавзолей?

— Водный резервуар, — коротко пояснил Мэллори. — Панаис утверждал, что в бак вмещается примерно полмиллиона галлонов воды. В случае чего водой можно моментально залить артиллерийский склад. Он рядом.

Они приблизились к казарме старших офицеров. Кабинет коменданта находился на втором этаже. Недалеко напротив казармы виднелось массивное железобетонное сооружение — вход в бункер к двум большим орудиям, упрятанным глубоко внизу в скале. Мэллори остановился, нагнулся, схватил горсть грязи и размазал по лицу. Миллеру приказал сделать то же.

— Маскировка, — пояснил он. — Эксперты разведки, пожалуй, сочли бы такой способ слишком элементарным. Но это должно сработать. Свет внутри чуть посильнее, чем здесь.

Он побежал вверх по лестнице как угорелый, вломился в двери с такой силой, что чуть не сорвал их с петель. Часовой у ящика с ключами изумленно уставился на него и направил автомат в грудь.

— Опусти эту штуку, идиот чертов, — свирепо рявкнул Мэллори. — Где комендант? Быстро, болван! Вопрос жизни и смерти!

— Герр… герр комендант, — начал, запинаясь, часовой, — он ушел. Все ушли. Минуту назад.

— Что? Все ушли? — Мэллори вперился в немца прищуренными угрожающими глазами. — Ты сказал, что все ушли? — тихо спросил он.

— Да… Я… я уверен в этом… они все… — он умолк, заметив, что Мэллори уставился на что-то за его спиной.

— А кто это там? — свирепо спросил Мэллори, не дав простофиле опомниться.

Нужно было быть сверхчеловеком, чтобы не клюнуть на удочку. И часовой клюнул. Не успел немец повернуться, как Мэллори резко ударил его ребром ладони чуть пониже уха. Немец еще не упал, а Мэллори уже разбил стекло ящика с ключами, смел все ключи — всего около дюжины — с их гвоздиков себе в карман. Еще двадцать секунд потребовалось, чтобы заткнуть часовому рот кляпом, связать руки и засунуть в шкаф.

Выйдя из казармы, они побежали дальше.

Бухая в темноте тяжелыми сапогами. Мэллори думал о следующем препятствии. Последнем из трех. Он не знал и не мог знать, сколько часовых охраняет вход в орудийное царство, но в этот момент особого духовного подъема его это совсем не волновало. Предельное нервное напряжение спало, не было никакого волнения, не осталось никаких сомнений, никаких тревог. Он чувствовал и в Миллере точно такой же духовный подъем. Вряд ли Мэллори согласился бы с утверждением, что именно такие люди, как он и Миллер, созданы для подобных моментов. Но это было действительно так.

Они вытащили фонарики, включили их. Лучи, описывая беспорядочные круги, скакали по камням тропинки. Они продвигались вперед, огибая многочисленные батареи зениток. Громкие шаги, то, что они не прятались, было сейчас лучшим оружием против любого подозрения. Кто заподозрит торопящихся людей с включенными фонариками, один из которых кричит другому что-то по-немецки? Только самый внимательный наблюдатель мог бы заметить, что фонари светят узким направленным лучом.

Впереди мелькнули две тени: отделились от дверей входа в бункер. На секунду Мэллори остановил на них луч, желая как следует во всем убедиться. Замедлил шаги.

— Слава Богу, — тихо сказал он. — Всего двое. На каждого по одному. Подойдем к ним поближе. Быстро и тихо! Крик или выстрел — нам конец! И ради Бога, не вздумай бить фонариком. На складе света не будет. Мне совсем не хочется ползать со спичками в руках. — Он переложил фонарь в левую руку, вытащил свой морской кольт, взял его за дуло и резко остановился рядом с подбежавшими часовыми.

— У вас все в порядке? — выдохнул Мэллори. — Здесь кто-нибудь был? Скорее, скорее!

— Да, да, все в порядке, — солдат был сбит с панталыку и перепуган. — Бога ради, что там за шум? Что происходит?..

— Проклятые английские диверсанты! — злобно выругался Мэллори. — Они убили часовых и проникли в форт! Вы уверены, что здесь никого не было? Дайте-ка я проверю. — Он оттолкнул часового плечом, обшарил фонариком массивный висячий дверной замок и сжался в пружину. — Спасибо и на этом, Господи.

Он обернулся, направил слепящий луч прямо в глаза солдату, пробормотал извинения и выключил фонарь. Щелчок выключателя слился с тупым ударом рукоятки: чуть пониже уха, где голову немца не прикрывала каска. Часовой стал медленно оседать. Мэллори пришлось уклониться от падающего тела второго часового. На всякий случай он огрел и второго кольтом. И — замер обескураженно. Два злобно свистящих хлопка бесшумного пистолета Миллера раздались один за другим.

— Какого дьявола?.

— Хитрые птицы, начальник, — проговорил Миллер. — В самом деле, очень хитрые! Там был еще один, сбоку, в тени, — держа пистолет наготове, он нагнулся к телу третьего. — Кажется, успокоился навсегда, — произнес он безразлично.

— Свяжи этих, — Мэллори едва ли слышал слова Дасти. Он был занят: пробовал по очереди ключи. Третья попытка оказалась удачной. Ключ подошел. Замок открылся. Мэллори ткнул дверь. Та легко поддалась. Мэллори быстро огляделся. Вокруг никого. Не видно никого и никого не слышно. Только рев мотора последней машины, выезжающей за ворота крепости, да отдаленный треск автоматов. Андреа прекрасно делал свое дело. Только бы он не переборщил и вовремя отступил, не дал бы себя окружить.

Мэллори включил фонарь и шагнул внутрь. Миллер последует за ним, как только кончит возиться с часовыми. Вертикальная стальная, прикрепленная к скале, лестница уходила вниз вглубь пещеры. По обеим ее сторонам располагались полые шахты лифта. Даже сеткой не защищены. В середине шахт блестели смазанные маслом стальные тросы, а по углам квадрата — полированные металлические направляющие для подпружиненных колес самого лифта. Спартанская простота устройства не позволяла спутать шахты подъемников, ведущих в артиллерийские погреба, с чем-то иным.

Мэллори спустился по лестнице вниз. Перед ним открылся горизонтальный туннель. Посветив фонариком, Мэллори понял, что туннель ведет в огромную пещеру, которая скрывалась под высоким скальным выступом, возвышавшимся над всей гаванью. А эта часть пещеры, там где он сейчас находится, дело рук человека, а не природы: вулканическая порода была высверлена и взорвана. Здесь не было ничего, кроме двух шахт подъемника и лестницы, ведущих вниз в артиллерийский склад. Со складом можно подождать. В первую очередь необходимо проверить, нет ли здесь часовых, и обеспечить путь к отступлению.

Мэллори быстро прошел туннель, то выключая, то включая фонарик. Немцы — мастера по части различных ловушек (скрытых мин и прочего) для охраны важных объектов. Однако в туннеле наверняка мин не было: ставить их рядом с сотнями тонн взрывчатки просто нелепо, детонацию никто не отменял. Сырой туннель с дощатым полом был метра два с половиной в высоту и столько же в ширину, — но проход узкий: почти все пространство занимали роликовые конвейеры для тяжелых снарядов и гильз. Они тянулись по обе стороны, справа и слева. Неожиданно рельсы конвейеров резко повернули — одна пара налево, другая направо — и отправились далее на расстоянии шести метров друг от друга, потолок туннеля исчез, в свете фонарика стали видны: вверху сводчатый купол, а впереди огромный зияющий вход в пещеру и силуэты двух огромных орудий. Свет могли увидеть снаружи — Мэллори выключил фонарь.

Он ощутил странную дрожь в пальцах рук, держащих фонарь и пистолет. Медленно пошел вперед. Медленно, но не крадучись. Без той медлительности, когда человек ежесекундно ожидает беды. Теперь он был совершенно уверен, что здесь нет часовых. Он шел как во сне. Как человек, не верящий, что совершил такое, во что до конца никогда не верил. Это была медлительность человека, встретившего наконец врага. Врага, которого боялся. Врага, которого все время искал.

«Наконец-то я здесь, наконец-то я здесь, — вновь и вновь повторял про себя Мэллори. — Я добился своего. Вот они, пушки! Те пушки, которые я должен уничтожить. Пушки острова Наварон. Наконец-то я до них добрался…» Но он никак не мог полностью в это поверить. Медленно подошел к орудиям. Осмотрел как следует — насколько представлялось возможным в полумраке.

Размеры пушек потрясли. Невероятно толстые в обхвате стволы. Невероятно длинные. Концы орудий терялись где-то далеко в ночи. Он вспомнил, что специалисты считали, что калибр этих пушек 229 мм, явно опасаясь преувеличить их калибр. Он повторил цифру вслух. Не согласился с мнением специалистов. «305 мм! Если не больше». Самые большие пушки, которые он когда-либо видел.

Большие? Боже мой, да ведь они гигантские! Дураки, чертовы слепые дураки те, кто послал «Сибарис» против этих динозавров.

Поток его мыслей резко оборвался. Мэллори замер, держа руку на могучем лафете, пытаясь сообразить, что за звук вернул его к действительности. Он стоял совершенно неподвижно. Закрыв глаза, чтобы лучше слышать. Но звук не повторился. Неожиданно до него дошло, что это вовсе не звук, а полное его отсутствие. Глубокая тишина прервала его мысли и зазвучала в нем сигналом тревоги. Ночь вдруг стала тихой, очень тихой: в самом сердце города прекратилась автоматная стрельба.

Мэллори выругался шепотом. «Размечтался! Так и есть. Андреа отступил. Теперь, надо думать, немцы вот-вот обнаружат, что их надули. Тогда они примчатся. Ясно без слов, куда они прибегут». Быстрым движением плеч Мэллори скинул ранец. Вытащил свернутую бухтой армированную веревку: их путь к отступлению. Что бы он ни делал, а об этом не забывал ни на минуту.

Накинув бухту на руку, осторожно двинулся вперед. Сделал всего три шага, ударился коленной чашечкой обо что-то твердое. Сдержал стон. Обследовал препятствие свободной рукой. — Железные перила высотой с метр, предохраняющие прислугу орудий от падения с обрыва особенно в темное время. В бинокль из рощи его невозможно было заметить, поскольку перила шли не по самому краю. И все же это следовало предусмотреть заранее. Мэллори на ощупь быстро прошел влево, к самому концу перил. Перелез через них. Надежно привязал веревку к основанию стойки, вмурованной в скалу, и осторожно двинулся к краю, понемногу разматывая бухту.

Под его ногой совершенно неожиданно оказалась пустота, 38-40 метров пустоты до поверхности воды гавани. Он стоял на кромке жерла пещеры. Вдали на севере, справа от него, бесформенное пятно среди морской глади — должно быть, мыс Демирджи. Прямо перед ним, чуть правее, на острове Майдос за темным бархатным сиянием пролива, огни домиков рыбаков. Их свет был не только демонстрацией самоуверенности немцев: огни служили для ориентира при ночной стрельбе. А слева, там где в скалу упиралась стена крепости, через дорогу, удивительно близко, всего в пятнадцати метрах по прямой, но значительно ниже, где-то на восемь-девять метров, должен находиться край балкона дома, где их сейчас ждет Кейси Браун — балкон в темноте не виден, но он должен был быть там. Крыши, крыши, а еще дальше остальной город, облепивший полумесяц бухты. Вверху… вверху фантастический навес скалы загораживал полнеба. Внизу темнота так же непроглядна — поверхность бухты черна как чернила, чернее самой ночи. Он знал, что там стояли суда: греческие шаланды, каики, немецкие катера, но не видел их, словно они находились за многие мили от него.

Короткий, но успевший все схватить взгляд отвлек Мэллори всего на секунду, но этого ему было достаточно. Он наклонился, привязал к концу веревки две петли и оставил веревку на самом краю. Веревка, пожалуй, не достанет до воды метров девять, это гарантирует, что ее не зацепит мачтой проходящий катер или каик. Но при прыжке с конца веревки есть риск угодить не в воду, а им на палубу, поломав при этом кости. А ведь суда вполне могли там оказаться, скала нависала над водой никак не меньше двадцати метров. Мэллори еще раз поглядел в темноту и вздрогнул: он молил Бога, чтобы им с Миллером не пришлось выбираться этим путем.

Дасти Миллер стоял на коленях возле лестницы, ведущей в артиллерийский склад, когда Мэллори прибежал к нему обратно по туннелю. Руки Дасти были заняты проводами, капсюлями, детонаторами и взрывчаткой. Увидев Мэллори, он выпрямился:

— Пусть порадуются. — Он установил стрелки часового взрывателя, внимательно прислушался к еле слышному тиканью и спустился на несколько ступенек вниз по лестнице. — Нужно его установить вот здесь. Между гильзами.

— Куда хочешь, — согласился Мэллори. — Только постарайся, чтобы не было слишком заметно и в то же время чтобы не слишком трудно было найти. Вряд ли они подозревают, что мы узнали, в каком дерьмовом состоянии нам подсунул Панаис капсюли и взрыватели.

— Ни в коем случае, — заверил Миллер. — Едва они обнаружат вот эту штуковину, то от радости синяков друг другу на спинах наставят. И больше искать ничего не станут.

— Я тоже так думаю, — удовлетворенно произнес Мэллори. — Закрыл дверь вверху?

— Конечно, закрыл. — Миллер с упреком глянул на Мэллори. — Начальник, я иногда думаю…

Но Мэллори так и не узнал, о чем иногда думает Дасти. Заглушив слова Миллера, громкий металлический лязг эхом разнесся по пещере и замер над бухтой. Звук повторялся снова и снова. Они мрачно уставились друг на друга.

— Целая рота, — промолвил Мэллори. — С кувалдами. Господи, будем надеяться, что дверь выдержит. — Он уже бежал по туннелю к пушкам. Миллер следовал за ним по пятам.

— Рота! — Миллер на бегу покачал головой. — Что-то чертовски быстро они сюда добрались. Как так получилось?

— Скорее всего, — свирепо ответил Мэллори. Он перемахнул через перила и подошел к самому краю жерла пещеры. — Когда мы открыли дверь в бункер, в караульном помещении сработала сигнализация.

ГЛАВА 16

Среда. Вечер

21.15—23.45

Мэллори сделал концом веревки виток вокруг верхнего поручня перил, пропустил конец веревки под свой поясной ремень, затянув ремень потуже, вставил ступи ног в петли, привязанные к концу веревки и закинул за спину бамбуковый шест с крючком. Все к спуску готов!

Миллер постепенно опускал Мэллори, ослабляя веревку обмотанную вокруг поручня и разматывая бухту веревки, другой конец которой был привязан Мэллори к стойке. Наконец он почувствовал сигнал: конец бечевы, замотанный вокруг запястья, дважды дернулся. Миллер закрепил веревку, прочно ее привязав, застраховался обвязав веревку вокруг пояса, лег на краю обрыва, высунувшись по пояс. Веревка, которой он застраховался, сильно натянулась. — Все в порядке. Обеими руками ухватил веревку пониже и стал сначала медленно, а затем все быстрее, все с большей силой раскачивать ее и висящего на ней человека. Раз, раз! — из стороны в сторону, как маятник, вкладывая в этот процесс всю силу своих жилистых рук и плеч. Только таким образом Миллер мог приблизиться к балкону и зацепить другую веревку, сброшенную с него Брауном. Сейчас Кейси Браун должен быть там — на балконе дома, в котором его оставили.

Далеко внизу, между жерлом пещеры и невидимыми водами гавани, по огромной дуге раскачивался Мэллори. От одной крайней точки к другой. Темень и холодный секущий дождь словно сговорились помешать выполнению задуманного. При спуске Мэллори сильно ударился головой о выступ и чуть не потерял сознание, но рук не разжал. Кровь заливала глаза, смешивалась с дождем. Но сейчас столкновения со скалой ему больше не грозили. Он остановил свой спуск, когда до кромки пещеры оказалось двадцать пять метров, а до воды должно быть метров пятнадцать. Чем ниже он опускался, тем дольше он оказывался от скалы. Скала так сильно нависала над водой, что даже в верхних точках этой дуги, он скалы не касался. Хоть в этом ему повезло. Но беспокоила не рана, не кровь, мешающая смотреть вперед. Веревка, которая должна болтаться в воздухе, сброшенная с балкона Брауном! Только она сейчас имела значение.

На месте ли веревка? Не случилось ли что с Кейси Брауном? Не пришлось ли ему покинуть дом до того, как он сбросил веревку? Если так, то не будет никакой возможности преодолеть пятнадцать метров пространства между пещерой и домом. Тогда и делать здесь нечего… Нет, веревка обязательно должна быть там!

Но если она на месте, то почему же Мэллори не может ее поймать? Почему он не может ее отыскать, хотя сделал целых три попытки? Трижды, он пытался нашарить ее бамбуковым шестом. Но слышал только противный скрежет крючка по голому камню. В четвертый раз, вытянув руки вперед до предела, он неожиданно почувствовал, что поймал веревку! Мгновенно дернул шест на себя и схватил ее раньше, чем полетел назад. Все… Он торопливо задергал сигнальную бечеву. — Раскачивать больше не надо.

Подъем по мокрой и скользкой веревке не прошел для него даром. Ничего не видя перед собой, совсем обессилев, он с помощью Миллера перебрался через край и лег, беспомощно хватая ртом воздух.

Миллер связал обе веревки вместе, подергал и увидел, как обе веревки исчезают в темноте.

Сначала перетащили тяжелую аккумуляторную батарею. Браун, обвязав батарею веревкой, спускал ее вниз, потом ее втаскивали наверх Мэллори и Миллер. Затем с чрезвычайной осторожностью они перетащили брезентовый мешок с капсюлями, детонаторами и взрывчаткой. Положили его на каменный пол рядом с батареей.

Внезапно стало тихо — тяжелые удары кувалды по стальной двери прекратились. В этой тишине было нечто угрожающее и тревожное. Молчание таило в себе большую угрозу, чем удары кувалды, которой немцы пытались взломать стальную дверь. Может быть, дверь поддалась? Может быть, замок сломан и немцы ожидают их во мраке туннеля с автоматами наизготовку? Тогда автоматные очереди в секунду пресекут их жизни. Времени на колебания не оставалось. Ждать они не могли ни минуты. Остановиться и взвесить все «за» и «против»? Нет! Время осторожности прошло. Умрут они или выживут — решится буквально через пару минут.

Держа возле пояса свой кольт, Мэллори мягко ступая, миновал проход между гигантскими орудиями. Здесь никого, видимо дверь все еще цела. Мэллори мигом взлетел по лестнице, остановился на самом верху и вслушался. Ему показалось, что он различает приглушенный гомон и шипящий звук по ту сторону тяжелой двери. Он наклонился вперед, чтобы получше слышать, оперся ладонью о стальную обшивку, хотел приложить к двери ухо, но с приглушенным стоном отпрянул назад. Руку пронзила боль: чуть выше замка дверь раскалилась почти докрасна.

Мэллори спрыгнул на бетонный пол туннеля в тот момент, когда подошел спотыкающийся под тяжестью аккумулятора Миллер.

— Дверь горяча как огонь! Они ее наверняка режут…

— Что-нибудь слышно? — прервал Миллер.

— Что-то вроде шипения…

— Кислородно-ацетиленовая горелка, — коротко бросил Миллер. — Они хотят вырезать замок. На это потребуется время. Дверь-то из брони.

— Почему же они не взорвут ее? Гелигнитом, или чем там вы в таких случаях взрываете?

— Даже и не думайте! — торопливо ответил Миллер. — Даже и не говорите об этом, начальник! Детонация — хитрая штука. Имеются достаточные основания предполагать, что в подобном случае здесь все взлетит на воздух. Помогите-ка мне, начальник, опустите этот чертов аккумулятор вниз.

Через секунду Дасти Миллер погрузился в свою стихию. Он был занят делом, забыв обо всех опасностях… Вся его работа заняла четыре минуты. Всего четыре минуты от начала до конца! Ради этих четырех минут они проделали все трудное путешествие. Ради них они преодолевали все препятствия. Мигом спустившись в склад боеприпасов, Миллер при свете фонаря по резкому переходу на направляющих от полированного металла к матовому определил место где останавливаются колеса подъемника со снарядом. Извлек взрывчатку из брезентовой сумки, достал оттуда же капсюль и детонатор — ртутный детонатор собственной конструкции, провода изоленту. Примотал черной изолентой два провода к задней направляющей, там где она была матовой, но матовый цвет уже кончался. Отступил на шаг, осмотрел работу издали — лента совершенно незаметна. Очистил концы этих проводов от изоляции и оголенные концы отогнул так, чтобы они, не касаясь направляющей, нависли над ее блестящей частью всего в сантиметре друг от друга. Затем собрал всю остальную цепь: взрывчатка, капсюль, детонатор и все это постарался как следует замаскировать. А вот и Мэллори с автомобильным аккумулятором, последним недостающим элементом цепи. Миллер подсоединил к нему провода. Все дело сделано! Теперь, как только орудия начнут стрелять, подъемник заработает, подавая снаряды, — колесо замкнет оголенные провода, и детонатор сработает.

Миллер, проверяя положение оголенных концов проводов на направляющей, похлопал Мэллори по ноге. Тот обернулся и увидел, как Дасти небрежно водит ножом всего в паре сантиметров от оголенных проводов.

— А знаете, начальник, — словоохотливо начал Миллер, — если я сейчас прикоснусь лезвием к проводам, вся чертова пещера разлетится в пух и прах… — Он задумчиво покачал головой. — Стоит дрогнуть руке, дернуться чуть-чуть, и Мэллори с Миллером среди ангелов!

— Ради Бога, убери подальше свой нож! — нервно бросил Мэллори, — И давай убираться отсюда к чертям. Немцы уже вырезали в двери целый полукруг!

— Давай только спрячем этот чертов аккумулятор в какой-нибудь темный угол, теперь-то его не видно, но при работе, наверное, здесь будет более-менее светло.

Через пять минут Миллер был в безопасности: спуститься по натянутой веревке туда, где их ожидал Браун, оказалось для него совсем нетрудным делом.

Мэллори бросил последний взгляд на каземат. По лицу пробежала недовольная гримаса. Он прикинул, сколько солдат будут обслуживать пушки и склад боеприпасов во время стрельбы. «Вся суть-то в том, — подумалось ему, — что немцы и не узнают никогда, в чем же дело, вот бедолаги!» Но потом он сотый раз вспомнил о парнях на Керосе, обо всех эсминцах, потопленных пушками, сжал губы и отвернулся. Не оглядываясь, скользнул через перила и исчез в ночи. Он был на полпути, в самой нижней точке натянутой веревки, и уже поднимался вверх, когда услышал прямо над собой отрывистый треск автоматных очередей.

Беспокойно оглядываясь через плечо, Миллер помог Мэллори перелезть через балконные перила. И Мэллори вдруг с досадой сообразил, что огонь ведется на западной стороне площади. Всего в четырех домах отсюда!

Путь к отступлению был отрезан огнем немецких автоматчиков.

— Пошли-ка, начальник! — поторапливал Миллер. — Давайте-ка выбираться из этого вертепа. Климат здесь становится нездоровый.

Мэллори мотнул головой в сторону выстрелов.

— Кто это там старается? — быстро спросил он.

— Немецкий патруль.

— Тогда, черт побери, как же мы отсюда выберемся? — воскликнул Мэллори. — Где Андреа?

— Вон там, на той стороне площади. В него-то и палят эти соколики.

— На той стороне площади?! — Он взглянул на часы. — Боже мой, да что он там делает? — Мэллори ходил по комнате, бросая вопросы через плечо. — Зачем ты его отпустил?

— Я его не отпускал, начальник, — мягко возразил Миллер. — Его уже не было, когда я здесь появился.

Вмешался Браун:

— На площади появился крупный немецкий патруль. Начался повальный обыск. Немцы принялись за дело рьяно и обшаривали сразу по два-три дома. Тут возвратился Андреа. Он решил, что немцы как пить дать обойдут всю площадь и нагрянут сюда через две-три минуты. И Андреа тут же помчался по крышам как летучая мышь.

— Чтобы отвлечь их? — Мэллори стоял рядом с Лукой и глядел в окно. — Дурак сумасшедший! На этот раз его убьют, точно убьют! Вокруг полно солдат. Во второй раз они на ту же удочку не клюнут. Андреа уже одурачил их однажды, в горах, а теперь немцы…

— Думаю это ему удастся, сэр, — возбужденно прервал его Браун — смотрите, сэр, смотрите! — Браун чуть не танцевал от возбуждения, совсем позабыв о раненой ноге. — Трюк удался, сэр, удался! Немцы наверняка решат, что там мы собираемся перебраться через стену на территорию форта.

А произошло вот что. — Андреа расстрелял прожектор на восточной стороне площади. И Мэллори увидел, как немцы, покинув укрытие в доме справа от них, бегут по площади туда, где Андреа только что уничтожил прожектор. Бегут тяжело громыхая сапогами по булыжнику, спотыкаясь, падая, вновь вставая и снова теряя опору на скользкой неровной мостовой. Мэллори заметил и темные силуэты на крышах домов, бегущие туда же.

— Они навалятся на него со всех сторон, — Мэллори говорил спокойно, но кулаки его сжались и пальцам стало больно от впившихся в кожу ногтей. Он стоял несколько секунд совершенно остолбенело, потом наклонился и подобрал с пола шмайсер. — Андреа не спастись. Я пойду на помощь. — Он круто повернулся и столь же быстро замер: загораживая дверь, на пути стоял Миллер, а Браун говорил:

— Андреа просил передать, что мы должны оставить его в покое, не мешать, что он справится сам. Андреа сказал, что никто не должен пытаться ему помочь. Ни в коем случае.

— Не пытайся остановить меня, Дасти, — Мэллори говорил ровным тоном, смотря сквозь Миллера. Он знал только одно: нужно идти, идти сейчас же, быть локоть к локтю рядом с Андреа, помочь ему чем сумеет. Слишком долго они были вместе. Слишком многим он обязан улыбчивому гиганту, чтобы так легко отказаться помочь ему и дать погибнуть. Он и не помнил даже, сколько раз Андреа спасал его. В таких ситуациях, когда все казалось потерянным. Он положил руку на плечо Дасти.

— Вы ему только помешаете, начальник! — настойчиво повторил Миллер слова Брауна. — Вы сами говорили…

Мэллори оттолкнул его и уже поднял кулак для удара, но руку его мягко ухватили повыше локтя.

Он остановился вовремя, увидев обеспокоенное лицо Луки.

— Американо прав, — убедительно сказал Лука, — Вы не должны идти. Андреа говорил, что вы отведете нас к гавани.

— Пройдете сами, — грубо ответил Мэллори. — Дорогу знаете, план города тоже.

— Вы бы отправили всех нас…

— Я бы весь свет отправил к чертям, если бы это могло помочь Андреа, — новозеландец говорил с неподдельной искренностью, — Андреа меня никогда бы не оставил, никогда бы не подвел.

— А вот вы его подведете, майор Мэллори, — тихо произнес Лука. — В этом все дело, майор Мэллори.

— Какого черта? Ты что имеешь в виду?

— Вы его обязательно подведете, если не поступите так, как он просил. Его могут ранить, даже убить. Но это может произойти, и если вы будете рядом с ним. Так вы ему не поможете. Это совершенно бесполезно. Сейчас он рассчитывает только на себя, а появись вы — все усложнится. И тогда он погибнет ни за что. Так вы хотите отплатить другу за все, что он сделал для вас?

— Ну ладно, ладно! Ваша взяла! — раздраженно сказал Мэллори.

— Вот это пришлось бы Андреа по душе, — промолвил Лука. — В любом случае он бы…

— Хватит читать мне мораль! Прекрасно, джентльмены, давайте отправляться. — Он окончательно успокоился. — Попробуем пробраться поверху, по крышам. Поковыряйтесь-ка в той печке, вымажьте сажей лица и руки. Да смотрите, чтобы не оставалось ни одного белого пятна! И — ни слова!

Пятиминутное путешествие к стенке гавани совершили удивительно гладко, без всяких приключений. Шли тихо, молча. Мэллори пресекал малейший шепот. Не встретили ни одного солдата и вообще никого не встретили. Улицы были совершенно пустынны. Обитатели Наварона мудро подчинялись комендантскому часу, а Андреа отвлек на себя всех преследователей. Мэллори стал опасаться, что немцы взяли его в плен, но едва они подошли к воде, как опять услышали автоматные очереди. Теперь выстрелы раздавались значительно дальше от центра, в самой северо-восточной части города, позади форта.

Мэллори остановился на низкой стенке гавани, поглядывая то на своих спутников, то на темную, с нефтяными разводами воду за сеткой частого дождя. Он едва различал смутные очертания шаланд и каиков, причаленных кормой к стенке. Дальше ничего невозможно было увидеть.

— Ну, мокрее, чем сейчас, едва ли мы сможем сделаться, — заметил он, повернулся к Луке и прервал его в тот момент, когда маленький грек снова заикнулся было об Андреа. — Ты уверен, что найдешь его в такой темени?

Он — это личный катер коменданта. Десять тонн водоизмещением, длина одиннадцать метров. Его держали причаленным к бую в сотне метров от берега. Механик, он же и часовой, как сообщил Лука, всегда находился на борту.

— Я будто уже там! — похвалился Лука, — Хотите, завяжите мне глаза и я все равно…

— Ну ладно, ладно, — торопливо сказал Мэллори. — Я тебе верю. Одолжи-ка мне свою шляпу, Кейси. — Он запихал пистолет в шляпу, напялил ее на голову, мягко соскользнул в воду и поплыл рядом с Лукой.

— Майор, наверное, механик не спит, — тихо произнес Лука.

— Я тоже так думаю, — хмуро ответил Мэллори. Снова раздался треск автоматов и хлесткий, как удар кнута, выстрел маузера. — Как и всякий в Навароне… Если он не глух и не мертв. Останься сзади, как, только увидишь катер. Подплывешь, когда позову.

Через десяток секунд Лука коснулся руки Мэллори.

— Вижу, — прошептал Мэллори. Неясный силуэт возник всего в пятнадцати метрах.

Мэллори бесшумно поплыл к катеру, без единого всплеска, сдерживая дыхание. На юте, возле машинного люка, смутно маячила фигура человека. Немец напряженно вглядывался в темноту — в направлении верхней части города и крепости. Мэллори неторопливо обогнул корму и оказался, за спиной у механика.

Он ухватился левой рукой за низкий борт, осторожно снял шляпу и вытащил из нее пистолет. Он знал, что не промахнется с двух метров, но стрелять в немца не мог. По крайней мере сейчас. Леерное ограждение на палубе было скорее символическим — с полметра высотой. Плеск от упавшего в воду тела насторожит посты у входа в бухту.

— Не двигайся, иначе стреляю! — тихо сказал Мэллори по-немецки.

Часовой окаменел. Мэллори заметил в руках немца карабин.

— Клади карабин. Не оборачивайся.

Часовой послушно подчинился. Мэллори вылез на палубу, легко шагнул вперед и ударил немца рукояткой пистолета по голове. Он поймал обмякшее тело раньше, чем оно свалилось в воду, и осторожно опустил на палубу… Вскоре все были на борту, целые и невредимые.

Мэллори двинулся за прихрамывающим Брауном в моторный отсек. Тот, включив фонарь, профессиональным взглядом окинул поблескивающий шестицилиндровый двигатель.

— Да… — благоговейно произнес Браун. — Вот это двигатель! Прелесть! Я знаю эту модель, сэр.

— Не сомневался, что так оно и будет. Можешь завести его?

— Минутку, дайте осмотреться, — Браун обладал неторопливостью и терпением прирожденного механика. Медленно, методично обшарил лучом безупречный интерьер машинного отсека, включил топливный насос и сообщил Мэллори: — Надежнейшая штука, сэр. Управляется и отсюда, и из рубки.

Так же дотошно Браун обследовал рулевую рубку. Мэллори нетерпеливо ожидал, когда закончится осмотр. Дождь заметно стихал, хотя и был еще довольно сильным. Но в его потоках уже можно было разглядеть слабые очертания выхода из бухты. В десятый раз подумал Мэллори о том, что часовые не должны догадываться о плане их побега. Маловероятно, чтобы немцы заподозрили их в намерении захватить катер самого коменданта! Шум, устроенный Андреа, наверняка заставил немцев убедиться, что диверсанты не помышляют о побеге. Он наклонился вперед, коснулся плеча Брауна.

— Двадцать минут двенадцатого, Кейси, — промолвил он. — Если эсминцы пойдут раньше, нам на голову свалятся тысячи тонн скалы.

— Все готово, сэр, — объявил Браун и кивнул на приборную доску. — В полной готовности.

— Очень рад этому, — горячо отозвался Мэллори. — Давай заводи! Только не спеша и потише.

Браун извиняюще кашлянул.

— Пока мы еще пришвартованы к бую, сэр, неплохо бы проверить пулеметы, прожекторы, сигнальные фонари, спасательные жилеты и буйки. Не мешает знать, где все расположено. На всякий случай, — просительно закончил он. Мэллори тихо рассмеялся и хлопнул его по плечу.

— Из тебя получится хороший дипломат, шеф. Отлично, так мы и сделаем. — Человек сухопутный до мозга костей, Мэллори почувствовал, какая пропасть между ним и такими людьми, как Браун. И не боялся признаться в этом. — Ты его сам поведешь, Кейси?

— Да, сэр. Только позовите сюда Луку. Кажется, здесь везде глубоко, но ведь могут быть отмели и рифы. Никогда не знаешь точно, что под водой.

Через три минуты катер, тихо урча, двигался к выходу из гавани. Мэллори и Миллер, все еще облаченные в немецкую форму, стояли на палубе перед рулевой рубкой. Лука, низко пригнувшись, спрятался возле штурвала в самой рубке. Неожиданно замигал сигнальный фонарь. Приблизительно в шестидесяти метрах от них. Его настойчивое щелканье отлично слышалось на палубе катера.

— Даниэль Бун Миллер сейчас им покажет, как это делается, — пробормотал янки и приник к пулемету. — Из моего пулеметика я…

Он внезапно умолк, ибо голос его пропал в торопливом щелканье из рулевой рубки. В быстром треске задвижки сигнального фонаря, которым работал Браун, чувствовался профессионализм. Кейси, передав руль Луке, отвечал морзянкой тем, у выхода из гавани. Холодный крупный дождь серебристыми нитями застыл в мигающем луче.

Вражеский фонарь попытался переварить полученную информацию, но затем начал мигать снова…

— Ба! Да им, оказывается, есть о чем поговорить! — восхищенно воскликнул Миллер. — И долго они будут обмениваться любезностями, начальник?

— К сожалению, думаю, они уже закончили беседу.

Мэллори быстро двинулся к рулевой рубке. Осталось менее тридцати метров до выхода из гавани. Браун обманул противника, выиграл бесценные секунды. Гораздо больше, чем можно было надеяться. Но долго такая игра продолжаться не могла. Мэллори тронул его за руку.

— Запускай на полную катушку, как только дадут сигнал остановиться. — Через две секунды он стоял на прежнем месте, на носу, со шмайсером наготове. — У тебя есть возможность отличиться, Даниэль Бун. Не давай прожекторам поймать катер в крест, иначе они ослепят нас!

Мэллори еще не договорил, когда сигнальный фонарь потух, а два ослепительно белых луча распороли тьму, залив всю гавань неистовым сиянием. Оно продолжалось какие-то секунды и сменилось непроглядной тьмой: оба прожектора разбили вдребезги две короткие пулеметные очереди. С такого расстояния промахнуться было просто невозможно.

— Всем лечь! — крикнул Мэллори. — На палубу!

Эхо от выстрелов еще замирало вдали, и отзвук эха не успел замолкнуть у большой стены форта, а Кейси Браун уже включил двигатель на полную мощность и свирепый рев дизеля забил все звуки ночи.

За десяток секунд они проскочили ворота гавани. И еще секунд пятнадцать — двадцать не слышалось ни единого выстрела. А через полминуты катер был уже вне досягаемости пулеметов. Нос высоко поднялся над водой, за глубоко осевшей кормой вилась и пенилась лента фосфоресцирующей воды. Мощный двигатель завывал на полных оборотах. Браун резко повернул катер вправо, под защиту отвесных береговых скал.

— Битва была отчаянной, начальник, но победили сильнейшие, — ухмыльнулся Миллер. Он держался за носовой пулемет, так как палуба уходила из-под ног. — Мои внуки еще услышат об этом морском сражении.

— Видать, всю охрану бросили в город на обыски, а оставшиеся у прожекторов и пулеметов болваны ничего не сообразили. А может быть, мы просто застали их врасплох. — Мэллори покачал головой. — Как бы там ни было, нам чертовски повезло!

Он прошел в рулевую рубку. Браун стоял у руля. Лука едва не визжал от восторга.

— Великолепно, Кейси, — искренне похвалил Мэллори. — Первоклассная работа. Выключи мотор, когда подойдем к утесам. Наше дело сделано. Я иду на берег.

— Не придется, майор.

— Это еще что? — изумился Мэллори.

— Не придется. Я хотел сказать об этом, когда еще шли к бухте, но вы заставили меня молчать. — Лука был уязвлен. Он повернулся к Кейси. — Потише, пожалуйста. Последняя просьба Андреа, майор, это просьба прийти вот сюда. Почему же, вы думаете, он дал немцам возможность загнать себя в ловушку, к обрыву? Почему не отступил в глубь острова, где всегда можно легко спрятаться?

— Это правда, Кейси? — спросил Мэллори.

— И не спрашивайте меня, сэр, эти двое… они всегда говорят по-гречески.

— Конечно, конечно, — Мэллори поглядел на невысокие скалы справа по борту. Катер едва двигался. Двигатель выключили. Мэллори обратился к Луке: — А ты точно уверен в том, что…

Он умолк, не закончив фразы. Выскочил из рубки. Плеск! Он не мог ошибиться. Плеск прямо по носу. Мэллори стоял возле Миллера. Оба вглядывались в темноту.

Вдруг Мэллори разглядел темную голову всего в шести метрах от катера. Он перегнулся через борт, протянул руку. Через пять секунд Андреа стоял на палубе. Вода стекала с него ручьями. Круглое лунообразное лицо сияло. Мэллори провел друга в рубку. Включил мягкий свет штурманской лампы под абажуром.

— Боже мой, Андреа! Это чудесно! Уж и не надеялся, что придется тебя снова увидеть. Как ты выкрутился?

— Сейчас услышите, — рассмеялся Андреа. — Только сначала я…

— Да ты ранен! — изумленно прервал его Миллер. — У тебя все плечо изрешечено! — Он увидел красное пятно, расплывающееся на мокрой куртке.

— Да, кажется, немного задели, — Андреа изобразил на лице бесконечное удивление… — Пустяковая царапина, друг мой!

— Да, конечно, царапина! Ты скажешь то же самое, если тебе совсем оторвет руку. Пойдем-ка в каюту. Твоя рана — детская игрушка для человека с моим медицинским опытом.

— Но ведь капитан…

— Он подождет. И твой рассказ тоже. Старый медик Дасти Миллер никому не позволит беспокоить своих пациентов. Пошли!

— Ну, хорошо, хорошо, — послушно отозвался Андреа, притворно покоряясь судьбе, покачал головой и последовал за Миллером.

Браун снова включил мотор на полную мощность и повел катер на север, к мысу Демирджи, чтобы наверняка избежать огня батарей, если их заметят. Потом повернул катер к Майдосскому проливу.

Мэллори стоял рядом с Кейси Брауном и глядел в темные спокойные воды. Внезапно он различил вдали белые буруны, схватил Брауна за руку и указал прямо по курсу.

— Буруны впереди, Кейси. Может быть, рифы?

Кейси долго молчал. Пристально смотрел вперед. Наконец покачал головой.

— Это буруны от форштевня, — бесстрастно объявил он. — Эсминцы идут.

ГЛАВА 17

Среда. Полночь

Командир новейшего его величества эсминца «Сирдар» (класса S), капитан третьего ранга королевского флота Винцент Райан, оглядел набитую битком штурманскую рубку и задумчиво потеребил великолепную холеную рыжую бородку а-ля кэптен Кеттл. Это был его любимый литературный герой. Райан никогда не встречал более бандитской, более подозрительной и более оборванной компании молодчиков. «Разве что в те далекие времена, — отметил он про себя, — когда приходилось участвовать в ликвидации пиратской банды Виас-бея возле Китайской станции». Тогда он имел чин младшего офицера и был совсем юнцом. Он рассмотрел молодчиков повнимательнее, еще раз подергал бородку и отметил, что в гостях заключено нечто большее, нежели просто бандитская внешность. Не хотелось бы ему получить приказ уничтожить эту команду. «Опасны, весьма опасны, — думалось капитану, — но почему — ответить сразу невозможно». В гостях чувствовалось такое спокойствие, такая невозмутимая настороженность, которые заставляли капитана чувствовать себя несколько неловко в их обществе.

Дженсен называл их людьми для деликатных поручений. Капитан Дженсен умел выбирать себе людей!.

— Быть может, кто-либо из вас хочет пойти вниз, джентльмены? — предложил Райан. — Горячая вода, сухая одежда и теплые постели. Хотя этой ночью спать не придется, и постели не понадобятся.

— Большое спасибо, сэр… — Мэллори помедлил. — Но нам хотелось бы досмотреть все до конца.

— Ну хорошо, — весело сказал Райан. Палуба задрожала под ногами: «Сирдар» набирал скорость. — Оставайтесь на мостике. Только учтите, что находиться здесь будет несколько рискованно.

— А мы заколдованные, — протянул Миллер. — С нами никогда ничего не случается.

Дождь перестал. Холодно поблескивающие звезды виднелись в просветах рваных облаков. Мэллори огляделся. Слева по курсу увидел выплывающий остров Майдос, а по правому борту проплывала громада Наварона. За кормой, примерно в кабельтове, он различил еще два корабля, вспарывающие форштевнями белые гребни волн. Буруны казались еще белее на фоне темных силуэтов эсминцев.

Мэллори обратился к капитану:

— Разве нет с вами транспортов, сэр?

— Нет. Транспортов нет, — Райан испытал странную смесь удовольствия и замешательства оттого, что этот человек назвал его «сэр». — Только эсминцы. Молниеносная операция. Черепахам здесь делать нечего. Мы и так выбились из графика. Сильно опаздываем.

— Сколько времени потребуется, чтобы всех забрать с острова?

— Полчаса.

— Что?! Тысячу двести человек? — не поверил Мэллори.

— Значительно больше, — вздохнул Райан. — Половина жителей тоже хочет уйти с нами. Многие островитяне не желают оставаться у немцев. Мы рассчитывали все сделать за полчаса Но, возможно, потратим несколько больше времени. Будем, кроме людей, грузить всевозможное оборудование.

Мэллори кивнул, глаза его скользнули по верхней палубе «Сирдара»:

— И куда же вы все думаете разместить?

— Резонный вопрос, — согласился Райан. — Лондонская подземка в пять вечера — ерунда по сравнению с тем, что будет твориться на палубе после погрузки. Но… как-нибудь упакуемся.

Мэллори снова кивнул и глянул на Наварон. Еще минута, ну может быть, две, и крепость покажется из-за мыса. Он почувствовал, как чья-то рука коснулась его плеча, полуобернулся, глянул в грустные глаза грека и тихо успокаивающе сказал:

— Теперь недолго, Лука.

— Люди, майор, — пояснил маленький человечек. — Население города. С ними все будет благополучно?

— Все будет благополучно. Дасти клянется, что скала и форт взлетят вверх. Большинство камней рухнет прямо в бухту.

— Да, а как же лодки?

— Брось беспокоиться! Ведь в них никого не будет. Ты же знаешь, что рыбаки уходят из бухты до комендантского часа. — Кто-то дотронулся до его локтя. Мэллори обернулся.

— Капитан, хочу представить вам лейтенанта Бистона, моего артиллериста, — в голосе Райана появился легкий холодок. Это заставило Мэллори предположить, что капитан отнюдь не в восторге от своего артиллерийского офицера. — Лейтенант Бистон обеспокоен.

— Да, я обеспокоен! — Тон лейтенанта был холоден, равнодушен, с почти неуловимым оттенком снисходительности. — Вы что, предложили капитану не отвечать немцам огнем из орудий?

— Это звучит так неправдоподобно, что похоже на сообщение Би-би-си, — коротко ответил Мэллори. — Но вы правы. Это так и есть. Нельзя же стрелять вслепую. Нужно засечь пушки прожекторами, а это смертельно опасно. Смертельно опасно и открывать огонь по вспышкам их выстрелов, не включая прожектора.

— Я не понимаю вас, — лейтенант удивленно вскинул брови, правда, поскольку было темно, об этом можно было только догадываться.

— Вы бы выдали свое местонахождение, — терпеливо пояснил Мэллори. — Тогда немцы накроют корабли с первого же залпа. Дайте им минуту форы, и они прикончат нас. У меня имеются основания считать, что меткость их артиллеристов просто фантастическая.

— У флота тоже есть такие основания. — вставил свою реплику в разговор Райан. — Третий снаряд немецких орудий попал прямо в пороховой погреб «Сибариса».

— Как вы думаете, капитан Мэллори, почему это произошло? — Бистона, казалось, не убедили слова Кейта.

— Пушки наводятся радаром, — коротко бросил Мэллори. — Он там, наверху: две огромные антенны.

— На «Сирдаре» в прошлом месяце тоже установили радар, — быстро отозвался Бистон. — Мы и сами могли бы засечь их орудия, если…

— Вряд ли бы вы промахнулись, — Миллер лениво растягивал слова, а тон его был сухим и вызывающим. — Это чертовски большой остров, Мак.[53]

— Кто? Кто вы? — возмутился Бистон. — Какого черта вмешиваетесь в разговор?

— Капрал Миллер, — янки был невозмутим. — Должно быть, у вас очень чуткий прибор, лейтенант, если он может, отыскать пещеру в тысяче квадратных метров камня.

На минуту стало тихо, потом Бистон пробормотал что-то невразумительное и отвернулся.

— Вы уязвили профессиональное артиллерийское чувство, капрал, — заметил Райан. — Лейтенанту очень хотелось бы пострелять. Но мы от стрельбы воздержимся. Когда это произойдет капитан?

— Точно не знаю… — ответил Мэллори. — Что ты скажешь, Кейси?

— Через минуту, сэр. Не позже.

Райан удовлетворенно кивнул и ничего не сказал. На мостике воцарилось молчание, которое подчеркивал только шум бурлящей воды да зловещее щелканье гидролокатора. Луна упорно пробивалась сквозь редеющие облака. Небо неуклонно прояснялось. Никто не произносил ни слова. Никто не шевелился. Мэллори чувствовал рядом громаду Андреа, а за спиной слышал дыхание Миллера, Брауна и Луки. Рожденный далеко от моря и воспитанный у подножия Южных Альп, Мэллори был до мозга костей сухопутным человеком, совсем чужим на борту боевого корабля. Но никогда еще в жизни ему не было так хорошо, как здесь, в рубке. Никогда еще не испытывал он, что значит быть своим, в доску своим. Он счастлив был безмерно, более чем счастлив. Так чувствовал себя не только Мэллори. Так чувствовал себя и Андреа, и новые их друзья. Они сделали невозможное. А что после этого могут испытывать люди, кроме глубокого удовлетворения?! Не все они возвращаются домой. Нет с ними Энди Стивенса. Но странно, Мэллори не испытывал сожаления, а только легкую грусть. Словно угадав его мысли, Андреа чуть наклонился вперед.

— Он должен быть с нами, здесь, — промолвил грек. — Энди Стивенс должен быть сейчас с нами. Вы о нем подумали, правда?

Мэллори кивнул, улыбнулся, но не ответил ничего.

— Он всегда будет с нами, так ведь, Кейт? — В голосе гиганта не слышалось ни волнения, ни вопроса: просто утверждение факта. — Это не важно, что посторонние его не видят. Он сейчас здесь и всегда будет с нами.

— Он всегда будет с нами, — кивнул Мэллори.

Еще не договорив, он быстро взглянул вверх. Свет! Яркое оранжевое пламя вырвалось из крутой скалы форта; эсминец обогнул мыс, а Мэллори и не заметил этого. Прямо над головой раздался воющий, свистящий рев, напомнивший Мэллори звук поезда-экспресса, вырвавшегося из туннеля. Огромный снаряд взорвался за кормой эсминца. Мэллори прикусил губу. Машинально сжал губы, стиснул кулаки. Теперь было легко понять, как погиб «Сибарис».

Он услышал, как артиллерийский офицер что-то торопливо говорит капитану, но слов не разобрал. Моряки смотрели на него, а он на моряков, совсем не замечая их. Его сознание странно раздвоилось. Еще один снаряд? И Мэллори снова очутился в снарядном погребе, схороненном глубоко в скале. Только сейчас он видел перед собой людей, обреченных, но не ведающих об этом. Он вновь увидел подвесные тележки конвейеров, тянущие по воздуху огромные снаряды к элеватору, к шахте подъемника. Он увидел и подъемник и шахту — колодец, в который спускались Миллер и он совсем-совсем недавно. Он увидел, как лифт медленно опускается, увидел застывшие оголенные провода всего в сантиметре друг от друга. Блестящее колесо мягко катится вниз по отполированной направляющей. Мягкий толчок, лифт…

Белый столб огня взметнулся на сотни метров в черное ночное небо, и страшный взрыв вырвал сердце острова Наварон. Ослепительный столб, в секунду осветивший весь город, выросший до невероятной высоты. Вот он коснулся облаков, и до них докатились ударная волна и гром взрыва.

И, наконец, мощный грохот, когда тысяч тонн камня и две гигантские пушки Наварона обрушились в гавань. Воды бухты взметнулись вверх миллионами всплесков и поглотили все.

Грохот еще стоял в ушах, раскаты эха затихали, вдали над Эгейским морем, а облака разошлись, и открылась полная луна, посеребрившая рябь воды по правому борту. Кипящая под винтом «Сирдара» вода засияла всеми цветами радуги. Впереди, купаясь в белом лунном свете, сонно лежал на поверхности моря загадочный и таинственно-далекий остров Керос.