Полюби меня. Навсегда

Глава 9 Эми

Я сижу у себя в кабинете, который удобно расположен этажом ниже моей квартиры. Передо мной толстая папка с документами, на обложке которой красуется эмблема тюрьмы для несовершеннолетних Перли, которые мне сегодня надо просмотреть. Как только у меня появляется возможность принять кого-то в программу, я связываюсь с мистером Брентфордом, тюремным психологом, который высылает мне сведения о кандидатах. Есть еще несколько тюрем, с которыми я работаю, однако ТДНП более склонна к сотрудничеству. Кроме того, я без проблем встречаюсь с кандидатами несколько раз, прежде чем принять окончательное решение. Рекомендация психолога – это одно, но личный контакт дает более полную картину. В большинстве случаев молодые люди узнают о моем визите незадолго до нашей встречи, чтобы сложилось объективное впечатление.

Во вложенном в папку письме мистер Брентфорд рекомендует мне кандидатку. Софии семнадцать лет, и, по словам психолога, судьба обошлась с ней очень сурово. Однако определяться нужно быстро, так как ее должны освободить всего через несколько недель.

Я пролистываю первый файл. Т. Дж. Робертс, которому осталось провести в тюрьме еще три месяца. Молодой человек восемнадцати лет. Домашнее насилие, уход из школы, драки, нанесение тяжких телесных повреждений – типичная драма.

Юноша на фото выглядит усталым. У него красивое лицо, но глаза отражают всю несправедливость прожитой жизни.

Вторыми лежат документы Софии. Я изучаю ее снимок: лицо обрамляют темные, слегка спутанные волосы, подводка растеклась, взгляд глубоко посаженных глаз кажется равнодушным и пустым. На мгновение я будто узнаю на фотографии другого человека, но моргнув, вижу лишь незнакомую девушку. Да, по-другому и быть не могло, ведь образ Имоджен стерся из моей памяти, он безвозвратно потерян. Я быстро просматриваю страницу с информацией о Софии. В ТДНП она провела чуть больше года, значит, на фото ей около шестнадцати лет. За два года до тюрьмы девочка жила в четырех приемных семьях, из которых каждый раз сбегала. Трудно сказать, в чем причина – в семьях или в Софии, но она, несомненно, общий знаменатель. Хотя, вспоминая собственное прошлое, я часто задаюсь вопросом, почему не сбежала раньше.

На самом деле в истории Софии отражаются многие проблемы этого мира. После рождения ее отдают на удочерение, однако из-за порока сердца и многочисленных операций на первом году жизни семью ей найти не удается. Такая слабая, в самом начале жизни она оказалась брошенной. И чем дольше ее не удочеряют, тем ниже вероятность, что это когда-нибудь произойдет. Бездетные пары с нереализованным желанием иметь детей буквально охотятся за младенцами. Но маленькой неполноценной девочке со сложной историей болезни приходится нелегко. Настолько нелегко, что София проводит детство и юность в приюте. В восемь лет она в первый раз попадается на воровстве. У нее наверняка появляется чувство, что мир ее ненавидит. В ее жизни нет ничего, кроме печали. Но в двенадцать она впервые находит выход: Софию ловят за курением травки и едва не выгоняют из детского дома – единственного дома, который у нее когда-либо был. Когда ей исполняется тринадцать, девочка отправляется в первую приемную семью и начинает прогуливать школу. Сбежать от повседневности ей помогает уже не травка, а более сильные наркотики, прежде всего кристаллический метамфетамин.

Я снова смотрю на фотографию, на которой София всего на пять лет старше, чем Джинни. Девочка, у которой нет никого, кроме себя самой. Мистер Брентфорд считает, что она подходит для моей программы, однако у меня еще слишком свежа в памяти ситуация с девушкой, которая под действием наркотиков напала на собственную мать. Эта история стала одной из причин, по которым я лишилась сначала одного спонсора, а пару дней назад – второго. Неверное решение может лишить других столь необходимого им места, хотя София, конечно, заслуживает шанса. Но с наркоманами шутить не стоит.

Сглатываю ком в горле. Потом тянусь за телефоном и набираю номер мистера Брентфорда.

– Тюрьма для несовершеннолетних Перли, Брентфорд слушает, – произносит приятный мужской голос.

– Добрый день, это Эми Дэвис, – здороваюсь я.

– Эми! – у психолога всегда такой жизнерадостный тон.

– Я смотрю документы Софии Марин, которые вы мне прислали.

– Что вы насчет нее думаете?

– Не уверена насчет нее. Я сейчас с осторожностью отношусь к наркотической зависимости в прошлом.

– Понятно, – отвечает мистер Брентфорд и прочищает горло: – По-моему, вам стоит с ней познакомиться.

– Честно говоря, я склоняюсь к кандидатуре Ти Джея. – А я и не осознавала, какой след оставило разочарование последних нескольких месяцев.

– С парнем вы наверняка не ошибетесь, но мне захотелось дать Софии шанс жить. Но это, разумеется, рискованно, да.

– Я заеду в ближайшее время, чтобы встретиться с Ти Джеем.

– Когда вам будет удобно.

Во второй половине дня я жду Джинни перед школой. Но мысленно еще нахожусь дома у Кайли и Стива, чья квартира расположена недалеко от школы. Сегодня они оба встретили меня в приподнятом настроении. Кайли очень обрадовалась информационным брошюрам вечерних школ, а у Стива на следующей неделе действительно состоится собеседование.

– Мисс Дэвис! – строгий голос выдергивает меня из размышлений. Это миссис Харрис, классная руководительница Джинни. – Хорошо, что вы уже здесь. Не могли бы вы зайти на минутку?

– Да, конечно, – слегка удивленно отвечаю я, – с Джинни все в порядке?

Не реагируя на мой вопрос, она решительно направляется к входной двери одноэтажного здания начальной школы. Я запираю машину и спешу за ней.

Запах внутри напоминает мне о собственных школьных годах: забытые сумки, в которых медленно портятся упакованные ланчи, химические чистящие средства, дешевая еда в столовой. Нигде не ощущаешь себя такой маленькой, как в школе.

Перед кабинетом директрисы мы останавливаемся. Что, бога ради, это значит? Миссис Харрис стучится, и нас приглашают войти.

Джинни сидит на стуле перед директорским столом, металлическая табличка на котором сообщает, что женщину зовут миссис Латимер. Девочка с тревогой оглядывается, когда мы переступаем порог комнаты. Потом опускает голову.

– Мисс Дэвис, хорошо, что мы вас поймали. Думаю, будет лучше, если мы сразу официально обсудим один вопрос. Присаживайтесь, пожалуйста.

Директор относительно молода для должности, которую занимает в школе. Вряд ли ей больше тридцати пяти лет. Распущенные вьющиеся волосы рассыпались по плечам, на ней свободное мешковатое платье. И лишь присмотревшись, я замечаю, что она на большом сроке беременности.

Я опускаюсь на стул рядом с Джинни и беру ее за руку, давая понять, что не стоит волноваться.

– Джинни, не хочешь рассказать, почему мы здесь? – спрашивает миссис Харрис, которая стоит возле директрисы, уперев руки в бока.

– Я опять не пошла на физкультуру, – произносит Джинни так тихо, что я почти ее не слышу.

– Она снова прогуляла, – заявляет миссис Харрис, чтобы я точно поняла, что Джинни провинилась.

У меня невольно вырывается вздох.

– Мне казалось, мы с этим разобрались. – Я смотрю на Джинни, но она не поднимает голову. – Мы уже говорили о том, что прогуливать плохо, – говорю я, обращаясь к обеим женщинам. – Уверена, что Джинни раскаивается. Можешь пообещать, что такого больше не повторится? – прошу я девочку.

К моему удивлению та качает головой.

– Значит, ты снова так сделаешь? – миссис Харрис приходит в ужас.

– Джинни, ты должна понять, что не можешь сама решать, когда тебе ходить в школу. Это не то место, которое можно посещать по желанию. Нужно присутствовать на всех занятиях, которые указаны в твоем расписании. – Я рада, что миссис Латимер более мягко общается с Джинни.

– Я знаю, – отвечает она.

– И все равно нарушаешь правила! – Меня злит, что миссис Харрис так важничает. Другие девчонки воруют и принимают наркотики. Джинни два раза пропустила физкультуру, а эта коза устраивает такой шум.

– В наказание за многократные прогулы без уважительной причины мы оставляем после уроков, – обращается миссис Латимер больше ко мне, чем к моей приемной дочери. – На следующей неделе после обязательных уроков Джинни каждый день по два часа будет выполнять общественные работы в школе. В школьном саду, в музыкальном классе, в библиотеке. В третий раз ей грозит выговор. А если это не поможет – временное исключение. Возможно, вы, мисс Дэвис, могли бы посодействовать нам и заняться этой проблемой.

– Разумеется, – соглашаюсь я и смотрю на Джинни строже, чем хотелось бы.

Я мысленно прокручиваю в уме следующую неделю. Мы уже так удачно все спланировали. Теперь придется собираться еще раз. Весьма вероятно, что новое время, в которое нужно будет забирать Джинни, пересечется со сменами Риса.

– Что ж, хорошо, тогда вы можете идти, – произносит миссис Латимер и с трудом поднимается, положив левую руку на выпуклый живот, а другую протягивает мне, чтобы попрощаться.

– Может, расскажешь, что случилось, – прошу я Джинни, когда мы садимся в машину. Двигатель я еще не заводила и в ожидании смотрю на нее.

Джинни рисует пальцем фигуры на штанах. Опустив голову, она напряженно уставилась вниз, словно избегает моего взгляда.

– Ты пообещала мне больше не прогуливать, – продолжаю я. – Помнишь? Обещания нужно выполнять, иначе они теряют свою ценность.

Девочка качает головой.

– Я обещала только попытаться, – тихо говорит она, – и я пыталась, правда.

Не знаю, что на это ответить. С одной стороны, меня не покидает чувство, что Джинни меня обманула, а с другой – должна сказать, что она очень умна. Мне тяжело сдерживать улыбку.

– Хочешь поговорить об этом?

Я прекрасно понимаю, что в школе никому не хочется заниматься физкультурой. Но у меня такое ощущение, что тут кроется нечто большее. К тому же неделю назад мы уже обсуждали, что к своим обязанностям – в ее случае к школе – надо относиться серьезно.

Джинни мотает головой.

– Ты можешь рассказать мне что угодно. Доверие, помнишь?

«Доверие» для нас – важное слово. Мы с самого начала дали обещание доверять друг другу и не предавать это доверие. В заключительной речи в конце судебного процесса об опеке центральной идеей было взаимное доверие.

– Эми Дэвис наконец вернет десятилетней Джинни то, чего эта девочка была лишена долгие годы – доверие в собственном доме, – сказал наш адвокат, и у судьи на глазах выступили слезы.

– У меня плохо получается, – начинает Джинни так тихо, что почти не разобрать.

– Что у тебя плохо получается? – спрашиваю я.

– А потом все смеются, – продолжает она, не обращая внимания на мой вопрос.

– Они смеются над тобой? – Я убираю ладони с руля, который крепко стиснула, чтобы не потерять терпение. Затем поворачиваюсь к девочке.

– Когда мы играем в вышибалы, – объясняет Джинни, кладет беспокойную руку на ногу и смотрит на меня, – я боюсь, что мне опять бросят мяч в лицо.

– Поэтому у тебя погнуты очки?

Джинни кивает. У нее кривится лицо, как будто она старается сдержать слезы.

– Мальчишки гораздо выше нас и кидают намного сильнее. Я хотела поймать мяч, но он попал мне в лицо.

– Когда это случилось? – спрашиваю я.

Джинни пожимает плечами:

– Где-то пару недель назад.

– И с тех пор ты больше не была на физкультуре?

Она качает головой:

– Нет, только на прошлой неделе и на этой, потому что все смеются, когда я убегаю от мяча.

Потянувшись, я заключаю Джинни в объятия. Ее костлявые плечи врезаются мне в грудь, но это неважно. Сейчас я ей нужна. Девочке необходимо знать, что я рядом.

– Ты могла мне рассказать.

Я обнимаю ее, а у нее за спиной сжимаю руки в кулаки. При мысли о том, что кто-то плохо обращается с Джинни, меня чуть ли не тошнит. Она должна чувствовать себя уверенно, знать, что находится в безопасности и не бояться, что над ней будут насмехаться. Эта девочка и так выделяется на фоне других ребят. Ниже ростом и более худенькая, чем сверстники, поскольку все еще немного истощена. Шнурки практически всегда развязаны, а на голове торчат неаккуратные крысиные хвостики – это единственная прическа, с которой она выходит из дома, потому такую ей всегда делала мама. На самом деле она уже слишком взрослая для такой прически.

Как бы мне ни хотелось утешить Джинни и сказать, что все будет хорошо, я знаю, насколько жестоки бывают дети. А уверенность в себе в ее годы не приходит сама, ее нужно выработать. Но у меня есть идея.

– А если мы потренируемся? – предлагаю я. – Поучимся бросать и ловить.

– А ты умеешь? – с надеждой отзывается Джинни.

– Хм, не то чтобы очень, – признаюсь я, – но можем спросить Риса или Малика. А как насчет брата Малика Тео?

– Тео наверняка умеет, – решает Джинни, – спросим у него.

У меня нет абсолютно никакого опыта в воспитании детей и приходится импровизировать на каждом шагу, но мне кажется, что я довольно хорошо справилась с этой проблемой. Откровенно говоря, моя собственная память хранит лишь пугающие примеры. После несчастного случая Малкольм был первым взрослым, который обращался со мной как с человеком, имеющим какую-то ценность. А предыдущие восемь лет оставили на мне свой след. А сейчас я становлюсь счастливее, когда удается подарить Джинни лучшее детство.

Я завожу машину, и мы отправляемся домой.