Полюшко-поле

8

Начальник штаба Юго-Западного фронта генерал-майор Тупиков проснулся от петушиного крика. Он спал в клуне, зарывшись в свежее сено. Было приятно вдыхать густой запах трав. В камышовой крыше шуршали струи ночного ветра. В распахнутые двери влетел блеск молнии, и от удара грома вздрогнула ветхая клуня.

Он лежал с открытыми глазами, удивляясь сновидениям. Они были на редкость явственны и точны. Нет, он видел не сновидения, а, скорее, какую-то своеобразную киноленту, запечатлевшую последние месяцы его жизни. Тупикову снился Берлин, охваченный безумной жаждой войны. На него надвигалась миллионная, ураганом ревущая толпа. Черная туча плыла по Унтер ден Линден. Улица шириной в пятьдесят четыре метра и длиной в тысячу двести шесть метров от Бранденбургских ворот до площади Оперы грохотала походными маршами и воинствующими выкриками. Это был грандиозный спектакль, устроенный коричневыми бонзами в честь победоносного фюрера, открывшего поход на Восток.

Черная туча-толпа до вечера бушевала слепой грозой на берлинских улицах и площадях.

А ночью молчаливое факельное шествие — зловещее, как похоронная процессия. Только потрескивание пламени да шум шагов. Это символ. Россия сходит со сцены мировой истории. Ее песня спета. Перед тевтонскими факелами она отступает за Уральский хребет, погружается во мглу…

Тупиков не отходил от приемника. Радиостанции мира сообщали о внезапном нападении Германии на Советский Союз. Тупиков весь превратился в слух, он ждал первых сообщений с фронта. Враг будет остановлен на советской границе. Там ему обломают бронированные клыки. Он не пройдет. Ему приготовили отпор. Не хотелось верить германским сообщениям с фронта. Немцы не могли захватить Красную Армию врасплох. Военный атташе Тупиков своевременно предупредил председателя Совнаркома о готовящемся нападении. С помощью истинных и бескорыстных друзей Советского Союза он вырвал у гитлеровского генерального штаба самую сокровенную тайну…

День шестого мая промелькнул буквально как одна минута — в молчаливой борьбе с гестапо. Но он запомнился навсегда, врезался в память со всеми подробностями… Когда машина военного атташе вышла из ворот советского посольства, шофер сразу предупредил:

— Василий Иванович, за нами «хвост».

— Я вижу…

В зеркальце сиял никелированными фарами черный «мерседес-бенц».

— Василий Иванович, та же тройка…

— Старые знакомые… При встрече так и хочется поздороваться, а верней — плюнуть в поганые морды. Может, уйдешь, а?

— Невозможно уйти.

— Тогда давай хорошенько поводим за собой… Пусть покружатся. У нас обыкновенная прогулка.

Тупиков обратил внимание на старинные части города — Старый и Новый Кельн. Они были забиты бронетранспортерами и танками. Моторизованные колонны, сотрясая мостовые, двигались «в неизвестном направлении».

Берлин походил на военный лагерь. Каждая площадь шумела от зари до зари, как потревоженная нашествием медведей пасека.

По городу ползли самые противоречивые слухи: «Это прыжок через Ла-Манш», «Нет, фюрер обнаружил врагов рейха. Их ждет участь Рема», «Говорят, войска просто готовятся к какому-то параду»…

Многие иностранные корреспонденты, с которыми Тупиков поддерживал дружеские отношения, предупреждали его за чашкой кофе:

— Фюрер нацелился на Восток. Это открытый «дранг нах Остен».

Сам Тупиков не сомневался в том, что Гитлер нарушит пакт о ненападении, подписанный Германией и Советским Союзом. По воле фюрера этот важный международный документ в любую минуту может стать клочком бумаги. К такому убеждению Тупикова привела не простая догадка, а строгий учет и анализ событий. Функционеры КПГ, стоявшие во главе подпольных групп, снабжали его самыми достоверными и неопровержимыми данными о подготовке Гитлера к войне против единственной в мире страны социализма.

Особенно насторожили Василия Ивановича события мартовских дней. Руководитель одного из отделов главного имперского управления безопасности Шелленберг пригласил советского военного атташе посетить танковые заводы и школы. В машине чиновный гестаповец намекнул, что это желание фюрера, и Тупиков понял: психологическое воздействие. Пусть Россия посмотрит и устрашится.

В Потсдаме к ним присоединился генерал Мюллер. Они посетили два завода и пять танковых школ. Советскому военному атташе показали отличную боевую выучку танковых экипажей и конвейерное производство танков.

В казармах, на танкодромах и за обеденным столом Шелленберг и Мюллер неустанно твердили о могуществе вермахта. Они пытались запугать Тупикова германской танковой мощью.

Осматривая немецкие боевые машины, Василий Иванович в душе ликовал: «Все они уступают нашим КВ и Т-34».

Поднимая на прощание в потсдамском ресторане бокал пенистого «Поммэри э Грено», Мюллер самодовольно усмехнулся и сказал по-русски:

— Смотрите, господин генерал Тупиков, смотрите внимательнее. Мы показываем вам все. У нас нет никаких секретов от советского военного атташе, потому что нам угрожает войной… Швейцария!

Тупиков, поднимая свой бокал, как бы между прочим заметил:

— Господа, с такими машинами воевать в горной стране будет очень трудно.

У Мюллера дрогнул бокал.

«О наших новых танках им ничего не известно, — мелькнула у Тупикова мысль. — Не они, а я произвел психическое воздействие на вероятного противника».

Машина советского посольства шла на главную магистраль Старого Берлина — Королевскую улицу. Выступила вперед величественная ратуша. Серый гранит с темно-красным песчаником придавал зданию строгость.

— Вася, на Центральный почтамт! — приказал Тупиков шоферу.

…По камышовой крыше увесистыми желудями застучали первые капли. Упоительно-звонкую перекличку предрассветных петухов заглушили удары грома. Тупиков лежал на пахучем сене, прислушиваясь к шуму дождя, а мысли уносили его в далекий Берлин. Он не мог забыть последней встречи с профессором Карлом Улихом и его обаятельной женой Александрой Николаевной.

Посещение Тупиковым профессорской квартиры не могло вызвать у гестапо подозрений. По разрешению имперского министра пропаганды Геббельса Карл Улих преподавал сотрудникам советского посольства немецкий язык. Профессор имел право часто бывать в посольстве и принимать учеников у себя дома.

Улих служил в секретариате министерства пропаганды и пользовался доверием Геббельса.

Городская квартира маститого ученого-востоковеда состояла из двух комнат — большого кабинета и крохотной спальни. Просторный пятидесятиметровый кабинет напоминал музей. Высокая светлая комната блистала уникальным собранием редких вещей, перекочевавших сюда, на стены и полки, из хижин дикарей малоизвестных экзотических островов.

Профессору давно перевалило за шестой десяток, но его атлетическая фигура сохраняла стройность, а в пышной каштановой шевелюре чуть пробивалась седина. Александра Николаевна в свои сорок лет выглядела красавицей. Она так же, как и ее муж, в совершенстве владела многими иностранными языками и вместе с ним побывала во многих странах мира. Александра Николаевна вышла замуж по любви, будучи студенткой, и покинула Москву в двадцать четвертом году. Но эта высокообразованная женщина продолжала до самозабвения увлекаться русским театром и блестяще перевела на немецкий язык книгу Станиславского «Моя жизнь в искусстве».

После звонка Тупикова в дверях появилась хозяйка квартиры в черном платье, с алой розой в светлых волосах. Всегда предупредительно вежливая, в этот раз она даже не ответила на его приветствие и, опустив голову, проронила:

— Василий Иванович, это ужасно… Война близка.

Они вошли в кабинет. Профессор едва кивнул Тупикову. Он сидел в своем старом венском кресле и, казалось, старательно изучал висевший на стене бумеранг. Очень долго, необычайно тягостно длилось молчание. Наконец профессор прервал угнетавшую тишину:

— Господин атташе, по настоянию Александры Николаевны я намерен сообщить вам важную тайну. Речь идет о судьбе вашей Родины. Поверьте мне искренне, я никогда не питал ненависти к вашему народу. У меня жена — русская, и я благодарю за это судьбу… — Он сорвал со стены скальп и бросил его на ковер. — Я не хочу, чтобы Гитлер сделал с Россией то, что когда-то совершал дикий человек… — Снова наступило молчание. Собираясь с мыслями, он поглаживал бархатную ручку кресла. — Итак, я прошу вас ничего не записывать, только слушать меня внимательно и запоминать… В ближайшие дни без объявления войны Германия нападет на Советский Союз. На Крайнем Севере сосредоточена армия «Норвегия», командующий — генерал-полковник Эдвард Дитль; далее: в направлении на Ленинград действует группа «Север», командующий — генерал-фельдмаршал Вильгельм фон Лееб; затем — группа армий «Центр», командующий — генерал-фельдмаршал Теодор фон Бок, и за ней — группа армий «Юг», командующий — генерал-фельдмаршал Герд фон Рундштедт. Финляндия выступит на стороне Германии. Сведения эти достоверны.

Прощался профессор с Тупиковым молча. Твердо пожали друг другу руки. Голубые глаза Александры Николаевны лучились: «Это все для моей Родины».

…Дождь сечет камышовую крышу; наплывают воспоминания. В первый день войны в гестаповском застенке сложил свою голову на плахе профессор Улих; пеньковая петля оборвала жизнь Александры Николаевны. Казнили ее эсэсовские палачи на многолюдной Унтер ден Линден.

Василий Иванович своими глазами видел, как ее казнили. Под старыми липами молотки гулко сколачивали виселицу. Они словно в сердце вбивали гвозди. Тупиков сжимал в бессильной ярости кулаки. С деревянной перекладины змеисто сползла просмоленная веревка. Вот она уже легла на плечи Александре Николаевне. И ничем нельзя помочь этой смелой, самоотверженной русской женщине.

Она стоит на эшафоте в полосатом тюремном халате, со связанными назад руками. Ее лицо, разбитое в кровь, распухло и страшно синеет.

Улица оцеплена гестаповцами, а на месте казни под липами все нарастает, гудит толпа. Беснуются зонтики, монокли, трости. Поймана опасная государственная преступница!

Александра Николаевна словно не замечает разъяренного сборища. Она смотрит поверх толпы. Ее не сломили никакие пытки в гестаповском застенке. В последнюю минуту жизни она стоит непобежденная, с гордо поднятой головой. Это вызов всему вражескому стану. Кляп мешает ей бросить с эшафота в фашистское сборище:

— Я умираю за Советскую Родину!

Кто же предал бескорыстных друзей России? Так и не удалось разгадать эту загадку.

Молния рассекает сырой мрак. Гремят раскаты грома. В такой вот ливень он прощался с женой на вокзале Фридрихштрассе в Берлине. Накануне войны она уезжала в Харьков. Бегут сквозь память голоса паровозов… Мелькают болгарские и турецкие станции. Через эти страны уже в войну возвращаются на Родину сотрудники посольства. Из Тбилиси Тупиков звонит по телефону в Харьков и слышит радостные голоса жены и дочурки. Ставка вызывает его в Москву. Он обещает Елене Петровне остановиться в Харькове всего на два часа. Но и этих двух часов не подарила ему судьба. Аэродром размыт ливнем, посадка запрещена. По просьбе Тупикова летчик низко-низко проходит над хмурым Харьковом и над центром города описывает три прощальных круга…

…Тупиков прислушался и узнал шаги полковника Захватаева.

Тот тихо спросил:

— Василий Иванович, вы не спите?

— Часика два поспал. Голова перестала звенеть. А то все казалось, будто серебряными монетами осыпают.

— Хочу вас порадовать: Тридцать восьмая армия перешла в наступление. Я только что разговаривал с командармом Фекленко. На дериевском плацдарме мы тесним немцев. Фекленко жалуется: на подготовку контратаки почти не было времени. Сам бог послал проливные дожди и подарил два лишних дня. Фекленко со своим штабом сколачивал полки. Пополнение пришло малообученное. Зенитчики не имеют достаточной подготовки, а танковые экипажи водили боевые машины только старых марок.

— Что в Кременчуге?

— Тихо. После захвата города противник молчит.

— Тревожит меня Кременчуг… А что, если Клейст переправился через Днепр? Может быть, он притаился в районе Кременчуга? Выжидает? У меня не выходят из головы разведчики из танковой группы Клейста. Все время в башке сидит заноза: где Клейст?

— Я должен заметить, Василий Иванович, мы в основном занимались севером и не столь пристально посматривали на юг.

— Твоя правда, — согласился Тупиков.

Пока начштаба с трудом натягивал мокрые сапоги, заместитель начальника оперативного отдела подполковник Глебов принес новую приятную весть:

— На левом фланге Пятый кавалерийский корпус развил успех. Дериевский плацдарм немцев дал трещины.

На берегу Днепра армия Фекленко продолжала теснить противника. Порой Тупикову казалось — победа близка. Немцы вот-вот или оставят плацдарм, или будут сброшены в реку. И все же ощущение смутной тревоги не покидало Тупикова. Вскоре он получил тревожное донесение: Гудериан навалился крупными силами на тонкую линию обороны Сороковой армии, прорвал фронт и двинулся в глубокий тыл на Ромны. Все резервы были израсходованы, и навстречу немецким танкистам Тупиков не мог выдвинуть ни одного заслона.

На севере вражеские танковые дивизии вырвались на оперативный простор, и Василий Иванович поспешил с докладом к генерал-полковнику Кирпоносу.

Тупиков бросил на стол карту и сказал:

— Товарищ командующий, налицо все признаки тяжелой, кризисной обстановки. Войска Юго-Западного фронта свой долг перед Родиной выполнили: они задержали немцев у стен Киева и этим помогли другим фронтам подготовиться к обороне. Но дальше наши дивизии сражаться на Днепре не могут. Мы должны сократить линию фронта, оставить Киевский укрепленный район, вывести оттуда наши войска, они послужат тем дополнительным резервом, в котором мы так нуждаемся на других участках фронта.

За напряженной штабной работой промелькнули еще два горячих дня. Штаб фронта стремился сохранить управление войсками, наладить устойчивую связь. Ранним утром из Москвы пришла телеграмма, встревожившая Военный совет. Ставка освобождала маршала Буденного от обязанностей главнокомандующего войсками Юго-Западного направления. На этот пост назначался маршал Тимошенко.

— Теперь вам ясно? — спросил Кирпонос Тупикова, перечитывая телеграмму.

— Абсолютно…

— Верховный не разделяет наших взглядов на оперативную обстановку.

— Я уверен, маршал Тимошенко разберется в положении войск и поддержит нас.

В кабинет не вошел, а влетел заместитель начальника оперативного отдела полковник Захватаев:

— Чрезвычайное сообщение… Танковая группа Клейста прорвалась северо-западнее Кременчуга.

Все переглянулись.

— Клейст переправился через Днепр, — проронил Тупиков.

— Карту!

— Вот карта, товарищ командующий. Танки Клейста движутся на Хорол, — сказал Захватаев.

Тупиков схватил циркуль, определяя расстояние.

— Сто пятьдесят километров отделяет Клейста от Гудериана… У нас в запасе два дня… последних, решительных. Мы еще сможем отвести армии и предотвратить катастрофу. В свете новой обстановки наши атаки на дериевском плацдарме потеряли всякий смысл. Мы не можем задержать Клейста, навстречу ему нам нечего выдвинуть.

— Я согласен, — нахмурил брови Кирпонос. — Распорядитесь, Василий Иванович…

— Захватаев, сообщите командарму Фекленко, пусть он приостановит наступление. Ему не угнаться за Клейстом. — Полковник помчался выполнять приказание. Тупиков продолжал: — Товарищ командующий, я сейчас набросаю телеграмму, пошлем ее в Ставку.

Послав в Москву телеграмму, Тупиков простился с Михаилом Петровичем и поспешил в село Верхояровку. Но едва он приехал в штаб, к нему подбежал дежурный офицер:

— Товарищ генерал, вас вызывает командующий!

Тупиков вернулся. Кирпоноса он застал в облаке табачного дыма склоненным над картой.

— Я внимательно прочел ответную телеграмму, — сказал командующий, — и понял: Ставка продолжает возлагать надежды на Брянский фронт, а нам приказывает драться, не посматривая на восток, и неуклонно выполнять волю Верховного — все, что было приказано нам одиннадцатого сентября. — Командующий положил руки на оперативную карту и застыл. Долго, мучительно думал Кирпонос. — Значит, так… Мы можем и должны сделать шаг вперед. Надо не потерять управления войсками. Решено, переносим КП в Киев.

На рассвете, простившись с Тупиковым, генерал-полковник Кирпонос повел первый эшелон к Днепру. Мысленно он переносился в Киев и, намечая план дальнейшей обороны, превращал город в неприступную крепость. Он сосредоточивал в днепровских заливах мониторы и канонерские лодки. Налаживал взаимодействие артиллерии с пехотой… Скудный запас боеприпасов приводил его в отчаяние. Где же взять снаряды и патроны? Самолеты? Хлеб?! Вот еще загвоздка. Прекратится подача тока, и мельницы не дадут муки. Придется молоть зерно дедовским способом. На выручку должны прийти самые простые жернова.

Думая о плане обороны, командующий не замечал дороги. За Оржицей до его слуха долетели пулеметные очереди. Шофер остановил «бьюик» под вербами. Шоссе оказалось перехваченным немцами. Передовые подразделения полка связи натолкнулись на вражескую заставу.

— Разворачивайся, Лебедь, в Киев нам не пробиться, — бросил Кирпонос шоферу и подумал: «Все планы дальнейшей обороны крепости на Днепре рухнули. Вражеское кольцо вокруг Киева сомкнулось».

Хмурый, возвращался командующий на старый КП. Тяжелым шагом вошел в хату, где жил Тупиков. Начштаба стоял у телефонного аппарата. В трубке трепетал испуганный голос телефонистки:

— Товарищ начальник, вы слышите меня? Какой ужас… Я вижу в Лохвице немецкие танки и грузовики с пехотой… Что прикажете делать?

— Если вам еще удастся позвонить, сообщите, сколько приблизительно движется грузовиков и танков.

— Я постараюсь… Но кажется, все кончено. Сюда идут…

Голос телефонистки смолк. Тупиков сказал:

— Вы все слышали, товарищ командующий? Гудериан вот-вот соединится с Клейстом. А в Киев вы не смогли попасть. Согласно последним данным, на стыке Пятой и Тридцать седьмой армий прорвался противник. Сама обстановка подсказывает нам план действий. Пока кольцо окружения не стало плотным, мы можем, мы должны пойти на прорыв.

— Все это верно, Василий Иванович, но мы получили от Верховного строгое указание. Оно известно вам.

Никакие дальнейшие доводы Тупикова не повлияли на Кирпоноса. Тяжело вздохнув, он сказал:

— Я прошу вас, Василий Иванович, помнить только об устойчивом штабе.

Но как ни старались штабисты, на оперативной карте с каждым часом появлялось все больше неизвестных «белых пятен». Охваченный горечью, Тупиков видел, как его штаб начинает терять на шестисоткилометровом фронте управление войсками. Уже от многих правофланговых дивизий не поступали регулярные донесения. Рации смолкли, не отвечали на позывные сигналы. Войска испытанной Пятой армии, едва разорвав вражеское кольцо, снова попадали в окружение и с тяжелыми боями пробивали путь северо-западнее Пирятина. Где-то между Путивлем и Ромнами продолжала сражаться Сороковая армия. А юго-восточнее Прилук в зияющей восьмидесятикилометровой бреши свободно разгуливали танки Гудериана. Тридцать седьмая армия еще продолжала удерживать Киев, а в тылу у нее находились крупные силы Шестой немецкой армии. В междуречье Днепра и Сулы с ударной группой Клейста вела бои Двадцать шестая армия. Вражеская танковая лавина двигалась с востока и запада. Все спуталось, перемешалось. Сплошной линии фронта больше не существовало.

Тупиков удивился, когда в дверях увидел начальника оперативного отдела штаба фронта генерала Баграмяна. Он бросился к нему, обнял.

— Как? Каким путем? Вы же находились в Двадцать шестой армии, а потом выехали в Полтаву, в штаб главкома. Ну, Иван Христофорович, что там? Какие привезли новости?

Баграмян коротко рассказал о том, как помог ему генерал Фалалеев покинуть на скоростном бомбардировщике Полтаву и как самолет совершил посадку на заминированном аэродроме и, к великому удивлению подрывников, не взлетел в воздух. Потом он подробно остановился на своей встрече с маршалом Тимошенко и доложил, что главнокомандующий войсками Юго-Западного направления разрешил начать отвод армий на реку Псел.

— Немедленно к Кирпоносу! — воскликнул Тупиков. — Решение правильное. Мы еще, быть может, спасем армии!

Тупиков стремительно вошел в кабинет Кирпоноса.

— Товарищ командующий, вот Баграмян! Он привез распоряжение маршала Тимошенко. Оно настолько отвечает обстановке, что нет необходимости его обсуждать. Разрешите отдать приказ войскам.

— Какой?

— На отход.

— Вы привезли письменное разрешение на отход? — просил Кирпонос Баграмяна.

— Нет, маршал Тимошенко сказал: «Передайте командующему фронтом мое устное приказание: оставив Киевский укрепленный район и прикрываясь небольшими заслонами на реке Днепр, главными силами фронта незамедлительно начать отход на тыловой оборонительный рубеж по реке Псел».

— Что-то не так… Тут какое-то противоречие… Верховный приказал нам не оставлять Киев.

— Михаил Петрович, я предлагаю поставить этот вопрос на Военном совете, вынести решение и начать отвод армий согласно устному распоряжению маршала Тимошенко, — вмешался дивизионный комиссар Рыков.

Тупиков подошел к Бурмистенко.

— Михаил Алексеевич, ваше слово.

— Руководители должны быть образцом твердости.

Тупиков воскликнул:

— Сегодня мы еще можем надеяться на организованный отход войск, а завтра, послезавтра эту возможность потеряем.

— Я вижу единственный выход. На имя Верховного надо послать радиограмму… Сообщить о решении главкома Тимошенко, и пусть Ставка дает свое согласие. Только так! — И Кирпонос зашагал по комнате.

Тупиков направился на радиостанцию. С большим трудом, преодолев в эфире вражеские глушители и всякие прочие помехи, радисты связались с Москвой.

Начштаба с нетерпением ждал ответа. Медленно тянулось время. С каждым потерянным часом отрезались от своих тылов передовые части и попадали в тяжелое положение.

Семнадцатого сентября в двадцать три часа сорок минут в штаб фронта поступил наконец долгожданный ответ. Войдя с телеграммой в руках в кабинет командующего, Тупиков громко сказал:

— Ставка разрешает оставить Киевский укрепленный район и переправить войска на левый берег Днепра. Об отводе главных сил ни слова. — Он развел руками. — Вот это решение!.. Вы только вдумайтесь, товарищ командующий, оставить Киев можно, отступить за Днепр тоже можно… А выходить из окружения — нельзя! Вот оно что… Так зачем же тогда бросать укрепленную полосу и менять ее на открытую степь?! Лучше до последней возможности сидеть в дотах.

Командующий снова склонился над картой. Он долго молча изучал обстановку и наконец произнес:

— Будем отводить войска. Пусть армии с боем выходят из окружения. Они сделали, что могли. Их стойкость при обороне Киева заставила Гитлера отказаться от немедленного похода на Москву. Наши Вооруженные Силы выиграли на московском направлении драгоценное время. Задержка немцев на Днепре пойдет на благо Советской Родины. — Кирпонос выпрямился и обвел членов Военного совета серыми глазами. — Кто за отвод войск? Кто против?

— Я — за! — Бурмистенко поднял руку.

— Я присоединяюсь, — сказал Рыков.

Тупиков тут же набросал оперативный план и, согласовав его с командующим и членами Военного совета, помчался на радиостанцию.

— Свяжитесь с командармом Двадцать первой армии! — приказал он дежурному радисту.

— С Двадцать первой потеряна связь, товарищ генерал.

— С командующим Тридцать седьмой!

— Связь потеряна.

— Тогда вызывайте командармов Пятой, Сороковой и Двадцать шестой.

Военный совет Пятой находился в пути. Он двигался на Пирятин. Его преследовали немецкие танки и мотопехота. Переговорив по радио с командармами Потаповым, Костенко и Подласом, начштаба вскоре услышал отдаленнее орудийные залпы.

В окне показалась голова адъютанта. Шаухалов предупредил:

— Товарищ генерал, немцы подходят к Верхояровке.

— Я слышу…

По приказу Тупикова в селе все пришло в движение. Связисты сматывали провода. Светало. Из туманом окутанных садиков на дорогу выкатывались легковые автомобили, грузовики, автобусы. Колонна штабных машин двинулась на Пирятин. На окраине города к ней примкнули машины Военного совета Пятой армии.

Машина начальника штаба пошла к реке. Переправа через болотистый Удай тревожила Тупикова. Противник висел на плечах отходящих частей и мог для создания паники и неразберихи бросить на мост десант парашютистов.

Проехать на машине к мосту оказалось не просто: ближайшие к нему переулки и улицы заняли тылы различных частей. Штабные офицеры охрипли на переправе от приказов и команд.

Длинная стрела деревянного моста уходила в туман и сливалась с зеленью болотистого луга. Всюду Тупиков видел следы ожесточенной бомбежки.

Машины Военного совета и штаба фронта благополучно переправились на левый берег Удая. Но тут взошло солнце, и под его лучами спасительный туман начал рассеиваться, редеть. Как только в небе появилась голубизна, послышался гул самолетов.

Девятка «юнкерсов» со стороны солнца заходила на бомбежку моста. Развернувшись над куполами церквей, пепельно-желтоватые самолеты цепью повисли над рекой. Флагман «клюнул» носом и с воем вошел в пике. Крупные бомбы, подняв фонтаны воды, разорвались близ моста. Удай вспенился.

В небе рокотала вторая девятка. Тяжело груженные «юнкерсы», казалось, медленно ползли по тучкам. Вначале пикировщики как бы не замечали шоссейки. Но последнее звено неожиданно изменило курс и атаковало автомобильную колонну. «Юнкерсы» пикировали, стреляли из пушек и пулеметов. Как только стая стервятников отбомбилась, на смену ей пришла новая. Над шоссе зазвенели моторами «мессершмитты». Спускаясь, они посвистывали, шли на бреющем и трассами зажигательных пуль расстреливали автомобили. Асы Геринга охотились даже за одиночными бойцами и всадниками.

Машины Военного совета и штаба фронта, свернув с Лохвицкого шоссе, прижались к лесистому Удаю. Лес укрыл автомобили от штурмовой авиации, но водителям и саперам каждый километр дороги приходилось теперь преодолевать с огромным усилием. Лесные топи затормозили движение. Моторы выли от непосильного напряжения и глохли. Черная липкая грязь засасывала колеса. На гатях возникали «пробки». Шоферы бросались в объезд, но и там их поджидали болотистые низины.

Втянувшись в лес под селом Деймановка, колонна Военного совета и штаба фронта натолкнулась на скопище подвод и машин. Тупиков, осмотрев болото, безнадежно махнул рукой. Но штабные офицеры бросились прокладывать дорогу. Шофер Лебедь осторожно повел машину командующего. Под колесами затрещал зыбкий настил. Рывок, еще рывок. Переднее колесо, соскользнув с гати, ушло в трясину.

— Дружно взяли! Еще раз взяли! — раскачивали в болоте «бьюик» солдаты и офицеры.

Кирпонос, ступив на гать, сказал:

— Бросьте, друзья, это бесполезная работа! Зря теряем время. Пойдем пешком.