Поменяться местами

2. Эйлин

Прошло четыре прекрасных долгих месяца с тех пор, как муж ушел от меня к инструкторше по танцам. И до этой самой минуты я ни разу о нем не вспомнила.

Прищурившись, я смотрю на банку, стоящую на серванте. Уже пятнадцать минут я безуспешно пытаюсь открутить с нее крышку – даже запястье разнылось. Но я не отступлюсь. У некоторых женщин никогда и не было мужа, и они сами прекрасно справляются с банками.

Я дожила до семидесяти девяти лет. Я выносила и родила дочь. Я приковывала себя к бульдозеру, чтобы защитить лес от вырубки. Я противостояла Бетси и не дала изменить правила парковки в Нижнем переулке.

Я смогу открыть эту проклятую банку с соусом для макарон!

Дек наблюдает с подоконника, как я роюсь в ящике с кухонными принадлежностями.

– Считаешь меня слабоумной старухой, да? – обращаюсь я к коту.

В ответ он лишь машет хвостом, надменно так, словно говоря: «Люди – вообще вид слабоумный. Я вот ни одной банки в жизни не открыл: все делают за меня. Учись!»

– Скажи спасибо, что у тебя корм в пакетиках! – наставляю я на него ложку.

Меня вообще-то не назвать кошатницей. Это Уэйд решил завести сразу двух котов, но после знакомства со своей плясуньей потерял к ним интерес. Мол, только старики живут с кошками, да и в Хэмли ему вдруг стало скучно. Великодушно оставил их мне: «скрасят твою тихую жизнь». Самодовольный болван.

Вообще-то, он старше меня: в сентябре исполнится восемьдесят один. Что касается моей тихой жизни… Просто подожди, Уэйд Коттон, и все сам увидишь!

– Все теперь будет иначе, Деклан, – говорю я коту, сжимая хлебный нож, найденный в глубине ящика.

Дек явно не впечатлен: смотрит на меня равнодушно и лениво, но как только я поднимаю нож обеими руками, чтобы воткнуть его в крышку банки, пулей выскакивает в окно. На выдохе я пронзаю крышку – раз, другой, третий, – точь-в-точь убийца-дилетант из романа Агаты Кристи. Но зато теперь крышка легко открылась, и я торжествующе выливаю ее содержимое на сковородку.

С тарелкой пасты и чашкой чая я сажусь за стол и придвигаю к себе список.

Не переставая есть, я тянусь за ручкой. Весь день гнала от себя эту мысль, но раз уж решила выписать всех холостяков подходящего возраста… Ведь даже Базиля добавила!

Нет, лучше вычеркну пункт про троллей. Откуда мне знать, вдруг его родители были приятными людьми? А вот про котят оставлю.

Ну вот, теперь никого не забыла. Я смотрю на список, склонив голову, но стоит признать, что под любым углом он абсолютно непрезентабельный. Взглянем правде в глаза: в Хэмли-на-Харксдейле, где всего сто шестьдесят восемь жителей, выбор мужчин небогатый. Если уж искать любовь в моем возрасте, то надо смотреть шире. Вот Таунтингем, например: население по меньшей мере двести человек, и всего полчаса на автобусе…

В гостиной звонит телефон. Успеваю подойти и снять трубку.

– Да-да?

– Бабушка, это Лина.

Не могу сдержать улыбки.

– Погоди секунду, я присяду.

Опускаюсь в свое любимое кресло, зеленое с узором из роз. Этот телефонный звонок – лучшая часть любого дня. Даже когда было очень грустно, когда мы говорили только о смерти Карлы – или о чем угодно другом, потому что было слишком больно, – даже тогда разговоры с Линой поддерживали меня.

– Ну как дела, солнышко?

– У меня все хорошо. А ты как?

Я прищуриваюсь.

– Обманываешь.

– На автомате вырвалось, прости. – Она шумно сглатывает. – Бабуль, у меня… У меня случилась паническая атака прямо во время рабочей встречи, и меня отправили на два месяца в отпуск…

– Ох, Лина! – Я сочувственно вздыхаю, но тут же спохватываюсь: – Хотя отдых тебе и впрямь не повредит. Может, оно и к лучшему.

– Ты не понимаешь, меня отстранили от проекта!

– Ну не так уж это и страшно…

– Еще как страшно! – срывается она. – Я ведь… Ну, я же обещала Карле, что буду сильной, а она… она так мной гордилась, а я… – Лина плачет.

Я мну в кулаке рукав кардигана. Даже в детстве Лина почти никогда не плакала. Другое дело Карла. Расстроившись, та театрально заламывала руки, точно драматическая актриса – трудно было удержаться от смеха. Лина же только хмурилась, с укоризной смотря из-под длинных черных ресниц.

– Ну хватит, родная. Карла бы порадовалась твоему отпуску.

– Да… Да. Только для меня это не отпуск, а ссылка. Я все испортила! – Голос приглушен, словно она уткнулась лицом в ладони.

Я снимаю очки и тру переносицу.

– Солнышко, ты ничего не испортила. Стресс, с кем не бывает. Может, приедешь на выходные? Сварим горячий шоколад, поболтаем, и жизнь уже станет лучше. Да и передохнешь от суматохи в нашем тихом Хэмли.

Наступает долгое молчание.

– Мы уже давно не виделись, – неуверенно добавляю я.

– Знаю. Прости, бабуль.

– Нет-нет, я не обижаюсь. Ты же смогла приехать, когда ушел Уэйд, и за это я тебе очень благодарна. К тому же ты так часто звонишь. Мне очень повезло с внучкой.

– Но я же понимаю, что одних звонков мало… Только не подумай, что я… В общем, я правда хочу увидеться.

О матери и слова не сказала. Хотя до того, как Карлы не стало, Лина навещала Мэриан, по крайней мере, раз в месяц. Когда же закончится эта проклятая вражда между ними?

Я стараюсь эту тему не поднимать, не хочу вмешиваться. Впрочем…

– Мама звонила?

Опять долгая пауза.

– Да.

– По поводу этой… Как там? Гипертерапии.

– Гипнотерапии.

– Да, точно.

Лина молчит. Она такая непоколебимая, наша Лина. Вот как им с матерью помириться, когда они обе чертовски упрямые?

– Ладно, ваше дело.

– Прости, бабуль. Я знаю, что ты из-за нас переживаешь.

– Да что там, пустое. А ты точно не хочешь приехать? Трудно утешать на расстоянии.

– Знаешь что, бабушка, – со всхлипом отвечает Лина, – а я приеду. Уже давно ведь собиралась!

– Вот и славно! – Я улыбаюсь. – Испеку что-нибудь к чаю и расскажу тебе все деревенские сплетни. Роланда вот посадили на диету. А Бетси пыталась покрасить волосы, но что-то пошло не так, и мне пришлось везти ее в парикмахерскую с полотенцем на голове.

Внучка смеется.

– Спасибо, бабуль. Ты всегда знаешь, как меня приободрить.

– Ну как же одной Эйлин бросить в горе другую?

Так я успокаивала ее в детстве. Полное имя Лины тоже Эйлин. Мэриан назвала ее в мою честь, когда мы все думали, что я умираю после тяжелой пневмонии. Когда мы поняли, что я все-таки не на пороге смерти, Лина стала Линой – чтобы не путаться с именами.

– Люблю тебя, бабушка, – говорит внучка.

– И я тебя.

Она вешает трубку. Снова не рассказала ей о своей задумке… Не то чтобы мне было стыдно, но старушка в поисках любви – повод для шуток. Беззлобная насмешка, как над ребенком, который повторяет за взрослыми или мужем, отправленным в супермаркет.

Вернувшись за стол, я бросаю взгляд на печальный список холостяков. Сейчас он кажется такой ерундой. Мои мысли заняты Карлой. Я пытаюсь думать о других вещах – твидовых пиджаках Базиля, бывшей жене Петера, – но это бесполезно, поэтому я успокаиваюсь и позволяю себе вспомнить внучку.

В памяти возникает маленькая Карла: копна кудряшек, коленки в ссадинах, сжимает руку сестры. А вот она уже юная красавица в выцветшей футболке «Гринпис». Слишком худая, зато задорно улыбается и в глазах огонь.

А потом я вижу Карлу, лежащую в гостиной у Мэриан. Изможденная, бледная, борется с раком из последних сил.

Нет, зачем я вспоминаю ее такой? Карла никогда не выглядела слабой – искорка в ее глазах горела до последнего. Даже за несколько дней до смерти она подтрунивала над плачущей старшей сестрой.

Добрые люди из социальной службы привезли для Карлы специальную кровать, собрали ее в два счета и уехали – я им даже чаю не успела предложить. Центром гостиной отныне был не телевизор, а кровать с нежно-персиковыми бортиками и серым пультом регулировки высоты. И вот мы с Мэриан стоим в дверях комнаты, а Лина сидит в кресле рядом с сестрой. Это кресло так потом и не передвинули.

– Ты невероятная, – шептала Лина со слезами на глазах. – Невероятная и такая смелая, и…

Тут Карла с поразительной легкостью пихнула сестру в плечо.

– Да хватит уже. Если бы я не умирала, в жизни бы от тебя такого не услышала. – В хриплом и слабом голосе слышен смех. – Никак не привыкну, что ты со мной такая милая. Даже скучаю по тем дням, когда ты отчитывала, что я трачу жизнь впустую.

– Я такого никогда… – вздрогнула Лина.

– Да ладно, шучу я.

Лина замялась и поерзала в кресле, на что Карла драматично закатила глаза. К тому времени я уже привыкла к ее лицу без бровей.

– Все, дальше без шуток, – обещала Карла.

Она взглянула на меня и Мэриан, затем потянулась к Лине – ее пальцы были слишком бледными на фоне загорелой кожи сестры.

– Вот теперь точно серьезно. – Клара прикрыла глаза на миг. – Скажу кое-что важное. Помнишь, когда ты вернулась из универа и мы отправились в поход? Ты тогда сказала, что управленческий консалтинг изменит мир, а я только посмеялась в ответ. А потом мы спорили о капитализме, помнишь?

– Помню.

– Зря я тогда смеялась. – Карла сглотнула и сморщилась от боли, пересохшие губы дрогнули. – Надо было сказать, что я горжусь тобой. Ты меняешь мир, в каком-то смысле – делаешь его лучше, и миру нужны такие люди, как ты. Гони в шею надутых стариков и бери дело в свои руки. Открой свою фирму, как планировала. Помогай людям. И пообещай, что моя смерть тебя не остановит.

Глаза Лины наполнились слезами. Плечи затряслись.

– Лина, ну, прекращай уже. – Карла качается головой. – Вот, и говори с тобой серьезно! Хочешь еще раз кулаком в плечо получить?!

– Не надо, – смеется сестра сквозь плач. – Вообще-то больно было.

– Вот и знай, что каждый раз, когда ты будешь в себе сомневаться, каждый раз, когда решишь отступить от цели, я буду тыкать тебя в плечо даже с того света!

Вот какой была Карла Коттон. Пылкой и смешливой. И она знала, что без нее нам будет тяжело.