Помолвка мсье Гира

Глава 6

«Господину Прокурору Республики Господин Прок…»

Мсье Гир разорвал розовый бювар на мелкие кусочки, бросил их в печь и какое-то время смотрел на огонь. Сегодня у него было много работы. Как всегда по понедельникам, ответы на его объявления пришли в изобилии, так как мелкий люд использует для писем воскресное утро. Да еще к этому добавилась субботняя почта, к которой он еще не прикасался.

Сидя в одиночестве в своем подвале, он приготовил сто двадцать пакетов и смог отнести их на почту только в три приема. Но эти походы доставили ему удовольствие. Когда он отправился туда в третий раз, то чуть было не улыбнулся, заметив в одной из витрин отражение понурой фигуры шедшего за ним инспектора. Это был не тот, кто следил за ним все время, а какой-то маленький бородач с гнилыми зубами, который весь день простоял с поднятым воротником, дрожа от холода, напротив дома 67.

«Господину Прокурору Республики Господин Прок…»

Закончив работу два часа назад, мсье Гир рисовал узоры на бюваре, писал отрывочные слова и зачеркивал их и наконец отчаялся придумать какой-то хитроумный ход, который наконец отведет подозрения от него.

Было уже почти семь часов, когда он убедился, что печка сама потихоньку потухнет, выключил свет и вышел на улицу с черным портфелем под мышкой. Маленький бородач стоял на углу и старательно изображал господина, слишком рано явившегося на свидание. Он пошел за мсье Гиром по бульвару Вольтера, прижимаясь к стенам домов и прячась за спинами прохожих, когда мсье Гир оборачивался. Ему, должно быть, забыли сказать, что это не имеет никакого значения.

Он, наверное, был человек женатый, семейный и невезучий, это почему-то сразу чувствовалось. Когда мсье Гир вошел в ресторанчик, где был завсегдатаем и имел собственную салфетку в отдельном ящичке, полицейский остался на улице и прохаживался мимо запотевших окон, как призрак.

Скатерти были бумажные, столики маленькие, прислуживали женщины в черно-белой одежде, а меню было написано мелом на большой грифельной доске.

Мсье Гир ел колбасу с картошкой и все размышлял, все старался что-то придумать и вдруг, подняв голову, произнес каким-то чужим голосом:

— Красного вина.

Такого еще никогда не случалось. Он не пил ничего другого, кроме воды или кофе с молоком.

— Графинчик?

Графин играл рубиновым пятном на белой бумаге, покрывавшей стол. Мсье Гир налил в бокал немного вина и доливал водой, пока оно не стало бледно-розовым. Отпив из бокала, он заметил, как официантки переглянулись между собой, и допил до конца, но удовольствие было испорчено. Он иронически улыбнулся.

Выйдя на улицу, он тотчас же приметил полицейского в тускло освещенном баре напротив, тот ел рогалик, макая его в кофе; мсье Гир видел, как он запихнул в рот полрогалика, пошарил в карманах и бросил мелочь на стойку.

Вплотную к тротуару шел автобус. Мсье Гир мог вскочить на площадку, оставив инспектора в дураках. Но он этого не сделал. Он шагал, выпятив живот, так как очень плотно поел, а главное — сознавал, что каждый жест его имеет важное значение.

Он не старался уйти куда-то далеко. Возле площади Вольтера сияло огнями большое кафе. Мсье Гир вошел туда, и по мере того, как он продвигался в шумной толпе, заполнявшей помещение, грудь его все больше выпирала вперед, рука все увереннее прижимала к телу портфель, а на губах уже играла смутная улыбка.

Слева от кафе находился кинотеатр, принадлежавший той же фирме и сообщавший о начале сеанса безостановочным трезвоном, разносившимся повсюду. Помещение кафе было огромным. По одну его сторону посетители ели, по другую — играли в карты на столах, покрытых красным сукном. В глубине зеленые светильники горели над шестью бильярдными столами, и вокруг них величественно ходили кругами мужчины в жилетах, без пиджаков.

Жены и дети сидели тут же, ожидая, пока отец семейства отыграет партию в бильярд. Сорок официантов сновали между столиками, покрикивая: “Позвольте! Разрешите!” А на эстраде пианист, скрипач и виолончелистка знакомили публику со следующим номером своей программы, подвешивая картонную цифру к медному треугольничку.

Мсье Гир двигался вперед, как всегда, вприпрыжку. Когда он проходил мимо кассы в глубине зала, хозяин кивнул ему как знакомому. Здесь тоже слышны были звонки кинотеатра, разноголосица настраиваемых инструментов, стук бильярдных шаров, но к этому добавились какие-то громовые раскаты, доносившиеся из-за открытой настежь двери. Мсье Гир шел навстречу этим раскатам. Он переступил порог, за которым уже не было потоков яркого света и царили суровость и подтянутость, свойственные лаборатории или заводскому цеху.

Он снял пальто и шляпу, отдал портфель слуге и зашел в умывальную, где причесался и вымыл руки.

Когда он вышел оттуда, полицейский как раз набрался смелости войти в этот же зал и уселся за столик в углу, не решаясь снять пальто. Он, видно, очень стеснялся и не понимал, что это за заведение и доступно ли оно всем или только каким-то привилегированным лицам.

Зал был квадратный, со стеклянным потолком. На столах стояли пивные кружки, но за этими столами никто не сидел.

Посетители толпились подальше, возле четырех дорожек для игры в кегли. На стене висело объявление: “Bowling Club[1] Вольтер”.

А мсье Гир чувствовал себя очень свободно и шел, словно танцуя, и каждый был рад пожать ему руку. Да, да, каждый пожимал руку мсье Гиру, даже игроки, державшие по большому шару с железными обручами, на миг приостанавливали игру. Все знали мсье Гира. Все с ним заговаривали.

— Вас ждут.

— У вас четвертый номер.

Мужчины были без пиджаков, и мсье Гир тоже снял свой, аккуратно сложил его и положил на стул, попутно бросив взгляд на маленького сыщика, одиноко сидевшего там, далеко, за одним из зеленых столиков.

— Что вам подать, мсье Гир?

Это спросил официант, он тоже хорошо знал мсье Гира.

— Что ж, дайте-ка мне кюммель[2]!

Пусть так! Он был полон решимости. Ожидая своей очереди, он с известным высокомерием следил за игрой, и в какой-то миг полицейский услышал, как мсье Гир подпевает вальсу, исполняемому оркестром в большом зале.

— Вам играть!

Мсье Гир обернулся к инспектору, радостно вздохнул и сказал своему партнеру:

— Начните вы, пожалуйста.

Он разыскал среди больших шаров тот, что был ему привычен, сразу узнал его, покачал на ладони, покрутил его по полу три-четыре раза, прежде чем занять место далеко от доски, по которой шару предстояло катиться навстречу кеглям. Противник уже опрокинул пять штук.

Мсье Гир наклонился вперед и свесил руки, ожидая, когда эти кегли поднимут; глаза его были полузакрыты, и он слегка притоптывал правой ногой, как бегун на старте. Двадцать человек смотрели на него. На скулах его опять играл розовый румянец, губы были приоткрыты.

Он припустился вперед мелкими, торопливыми шажками. Казалось, тяжелый шар увлекает его за собой, но внезапно, в какой-то миг, шар оторвался от него и покатился по доске, не очень быстро, вращаясь вокруг своей оси. Шар ударил по первой кегле, а дальше завертелся волчком, как будто наделенный собственным разумом. Создавалось впечатление, что он то и дело меняет направление, стремясь опрокинуть все кегли по очереди. И действительно, только одна из всех осталась нетронутой, но мсье Гир нахмурил брови и вытер платком влажные ладони.

Официант подал кюммель, и он рассеянно выпил его маленькими глотками, а затем подобрал шар, который ему вернули. Наморщив лоб, бросился вперед и раздраженно топнул ногой, когда шар опять сбил восемь из девяти кеглей.

— Не надо волноваться, — сказал ему секретарь клуба, помощник начальника канцелярии какого-то министерства.

Мсье Гир ничего не ответил. У него на это не было времени. Он снова тщательно протер ладони и пальцы, а заодно промокнул платком мокрый лоб и затылок.

— Хха! — выдохнул мсье Гир, когда шар оторвался от него.

Ему даже не понадобилось следить за шаром. Кругом все аплодировали. А он молча пошел за шаром к трубе, через которую его возвращали, потом опять наклонился, опять побежал, часто-часто перебирая ногами.

— Девять!

С торжествующим грохотом рухнули все девять кеглей, и торжество было тем большим, что в какой-то тревожный миг последняя кегля нерешительно покачнулась, как бы раздумывая, выстоять или нет.

— И еще девятка!

Пять девяток, одна за другой! Он тяжело дышал. Пот заливал лицо, даже подбородок. Волосы прилипли к вискам. Он закончил партию. Улыбаясь, надел пиджак, боясь простудиться, и присоединился к остальным.

— Еще партию?

— Да, сейчас, против Годара.

Разговор он не поддерживал. Держась очень раскованно, вытирая платком мокрые руки, он переходил от одной дорожки к другой, смотрел на бегущий шар, одобрительно кивал, когда падали четыре или пять кеглей.

Яркий свет, жара, скупо обставленное помещение, сосредоточенные лица участников игры напоминали фехтовальный зал или манеж. Здесь занимались серьезным делом одни мужчины. Там, за дверью, игроки в бильярд ходили вокруг столов в общем зале, под громкую музыку, тут же вертелись ребятишки. Неподалеку от них играли в карты, и женщина говорила своему партнеру: “Что ж ты не пошел с козыря?”

А еще дальше был кинозал. Всего в этих стенах собралось, должно быть, около трех тысяч человек, которые пили, ели, играли, курили, и все звуки накладывались один на другой, не сливаясь, не заглушая друг друга, и каждый был отчетливо слышен, даже дребезжание бокалов, подаваемых на стол, даже завяканье кассы, когда кассирша крутила рукоятку.

Где же маленький сыщик? Возле зеленых столиков его уже не было. Только шляпа лежала на стуле. Мсье Гир прошелся взад-вперед, заложив руки в карманы, и, заглянув в открытую дверь, увидел, что инспектор беседует с одним из официантов. Мсье Гир улыбнулся и посмотрел на свои часы.

— Так вы говорите, что он всегда здесь бывает в первый понедельник месяца?

— Да, это клубный день. Некоторые каждый день приходят тренироваться, а он — нет.

Официант был удивлен расспросами и с недоверием поглядывал на инспектора.

— Да вы должны его знать, раз вы сами из полиции, он ведь тоже из ваших, и, должно быть, из самой верхушки.

— Ах, так! Он сказал, что работает в полиции?

— Все так считали еще до того, как он сам сказал. Весь вид у него такой.

— А в этом клубе он давно состоит?

— Года два, пожалуй. Я это помню, потому что я уже тогда обслуживал кегельбан. Он вошел как-то вечером, робко, вроде вас, и спросил меня, всем ли можно сюда ходить. Сел вон там, положил портфель на колени и заказал кофе со сливками. Просидел часа два, наблюдая за игрой, а потом, когда все разошлись, поставил упавшие кегли на место и попробовал играть в одиночку. Увидев меня, покраснел, а я и посоветовал ему записаться в клуб, всего-то тридцать франков в год…

Мсье Гир смотрел на них издалека.

— И что, он сам заговорил о полиции?

— Тут все месяцами гадали, кто он такой. Он ведь не больно-то разговорчив. Даже теперь, когда он признан лучшим игроком, ни с кем из членов клуба не встречается, кроме как здесь. Так вот, в один прекрасный день казначей поспорил, что узнает, кто он такой, и с ходу задал ему вопрос.

— Какой вопрос?

— Он спросил: “Вы ведь из полицейской верхушки, верно?” Мсье Гир покраснел — значит, так оно и есть. Тут кто-то вспомнил, что у полицейских бывают театральные контрамарки, и попросили у него. Он их чуть ли не каждый раз приносит.

Когда инспектор вернулся к кегельбану, мсье Гир заканчивал вторую партию, и так как партия была решающей в соревнованиях этого месяца, все столпились вокруг него. На этот раз призом была индейка, которую казначей поместил на круглый столик неподалеку от игроков. Игроки в бильярд тоже подошли сюда, чтобы присутствовать при финальной игре.

Мсье Гир ходил взад-вперед, без пиджака, усики его были лихо закручены, щеки горели. Держался он необычайно уверенно. Ноги ступали именно туда? именно в ту самую точку, куда им следовало ступить. Рука, державшая шар, описывала геометрически правильную окружность.

Жена председателя клуба поджидала мужа, застегивая пуговки на серых нитяных перчатках и кидая взгляды на индейку, желтоватое мясо которой она уже успела пощупать.

— Девять!

Мсье Гир был точен как машина. Он никого не видел. Люди были для него только декорацией, украшающей обе стороны кегельбана. Ожидая, пока поставят на место упавшие кегли, он небрежно подбрасывал шар и ловил его, ловко попадая тремя пальцами в нужные отверстия. Одним из зрителей, стоявших ближе других, был инспектор, и, наверно, ради него мсье Гир вносил в игру некоторую выдумку, вращая шар в воздухе, перед тем как его запустить.

— Девять!

Он протянул руку к толпе.

— Шейный платок! — коротко бросил он. Ему подали серое кашне, он замотал его вокруг головы, закрыв им глаза, и снова протянул вперед руку, на ощупь отыскивая шар.

— Восемь!

Раздались дружные аплодисменты, а он сорвал с головы кашне и нерешительно пробормотал:

— Что сейчас?

За ним оставался еще один ход, и он хотел проделать что-то необыкновенное, из ряда вон выходящее. Сейчас у него все получится! Он двигался уже не вприпрыжку, а подскакивал в воздух, легкий как мяч.

— Еще три очка, и победа за вами! — сообщил секретарь. На мгновение мсье Гир замер, будто обессилев, потом подошел к концу доски, откуда полагалось бросать шар, повернулся спиной к мишеням и широко расставил ноги. Прямо перед собой он видел маленького сыщика. Подняв шар над головой, швырнул его назад, между ног.

— Семь!

Все разом заговорили, принялись надевать пиджаки и пальто, собираясь расходиться. Мсье Гир подошел к жене председателя клуба.

— Разрешите предложить вам… — Он указал на индейку.

— При условии, если вы разделите с нами обед.

— Извините, никак не могу… Служба… Оживление прошло, на него уже не обращали внимания. Рассеянно пожимали друг другу руки, — Завтра увидимся?

Теперь все звуки перекрывал стук бильярдных шаров. Официант потушил половину ламп, как в цирке после последнего номера, и так же, как там, стало пыльно, тускло и пусто. Но мсье Гир еще не утратил вскипевших в нем жизненных сил. Он все ходил по залу, никому не нужный, никем не замечаемый, щеки его пылали, глаза блестели. Внезапно он остановился прямо перед инспектором, который пересчитывал сдачу, полученную от официанта.

— Ну что, голубчик? — Эти слова вырвались у него совершенно неожиданно громко и сопровождались покровительственным взглядом. — Немало я вам хлопот доставил, а?

Губы его вздрагивали, но скорее от возбуждения, чем от страха перед собственной дерзостью.

Сыщику, по-видимому, тоже было не по себе, он откашлялся, прикрывая рот ладонью, потом выдавил:

— Это вы мне?

— Жозеф, пальто! — крикнул мсье Гир, не отвечая полицейскому.

Председатель клуба отвел его в сторону:

— Мне жена сказала… Вам правда не нужна ваша индейка? Вы могли бы кого-нибудь угостить…

— Нет, уверяю вас, — ответил тот с холодной улыбкой.

Трудно сказать, почему эти вечера всегда кончались таким унылым бегством врассыпную. Осталась только кучка из трех-четырех членов клубного комитета, обсуждавших какие-то нововведения. Они издалека поклонились мсье Гиру, и не успел он отвернуться, подтолкнули друг друга локтями, о чем-то пошептались и подозвали официанта.

— А тот, второй, кто такой?

— Маленький бородач в дрянном пальтишке? Инспектор сыскной полиции.

Они торжествующе переглянулись.

— Что я вам говорил?

Мсье Гир, с портфелем под мышкой, пробирался сквозь толпу в большом зале. В кинотеатре был антракт, и толпа повалила в кафе. Его толкали локтями со всех сторон, сбили шляпу, он ее отыскал в стороне, на чьем-то плече. Выйдя, остановился в нерешительности на краю тротуара под сияющей желтыми огнями вывеской кафе. На бульваре уже никого не было, кроме зрителей, вышедших из кинотеатра на воздух, чтобы выкурить в темноте сигарету в ожидании звонка.

Инспектор стоял чуть подальше, тоже на краю тротуара, и притоптывал ногами, подняв воротник пальто, под начавшимся мелким холодным дождем.

«Господину Прокурору Республики Господин Про…»

Вся фигура мсье Гира выражала нерешительность. Слева от него послышался шум включаемого мотора, и он увидел в маленькой дребезжащей машине председателя клуба с женой. Индейка, кое-как завернутая в газету, лежала у нее на коленях.

Проезжая мимо мсье Гира, председатель помахал ему рукой, а жена его вовсе не заметила.

На середине бульвара стояли гуськом пять свободных такси, и мсье Гир поднял руку. Шофер первой машины вышел, чтобы завести мотор. Лицо инспектора помрачнело.

— Вильжюиф, сразу за перекрестком. Я вам скажу, где остановиться.

В такси пахло рисовой пудрой, а на сиденье валялся увядший цветок гвоздики. Мсье Гир увидел за окошком машины бородатого полицейского, который еще топтался на месте, а затем наконец припустился пешком по направлению к метро.

От кюммеля жгло в желудке. Колени мсье Гира дрожали, как всегда после игры в кегли в первый понедельник месяца.

Он понемногу остывал. Мало-помалу возбуждение, горячка, подъем — все улетучилось, и он уткнулся лицом, до самого носа, в воротник пальто. Шофер, не повернувшись к нему, не замедлив хода, приоткрыл одной рукой дверцу и крикнул, чуть наклонясь:

— Поедем через Порт д'Итали?

— Все равно, как хотите.

Дверца хлопнула. Стекло опустилось на два сантиметра, и машину пронизала острая, ледяная струя воздуха.

«Господину Прокурору Республики…»

Проехали пустырь, где была убита женщина. Шофер, должно быть, знал об этом, потому что замедлил ход, чтобы поглазеть на тот забор. На углу, как всегда, стояла девка, равнодушным взглядом провожая такси.

Консьержка долго не просыпалась. Когда мсье Гир, проходя наконец мимо привратницкой, назвал свое имя, он услышал, как она завозилась в кровати. Он медленно поднимался по лестнице и оказался на своей площадке, когда консьержка уже выключила свет. Открыв дверь, он удивленно нахмурился, почувствовав что-то неожиданное. На полу играли красноватые блики, потрескивал огонь, комната дышала теплом.

Когда он зажег лампу, то увидел, что печь топится, а на ней кипит кофейник. Кровать была расстелена. На столе в стакане стоял букет из четырех-пяти цветочков довольно грустного, надо сказать, вида, потому что в Вильжюифе торгуют только кладбищенскими цветами.

Мсье Гир закрыл дверь и, еще не сняв пальто, подошел к окну и приподнял один из листов серой бумаги. Напротив горела лампа. Но Алиса спала. Книга соскользнула с одеяла. Глаза Алисы были закрыты, ровное дыхание приподнимало грудь, голова лежала на согнутом локте, под мышкой видны были рыжеватые волосы.

“Господин Прокурор Республики…” Он готов был затопать ногами от нетерпения, от бессилия. С яростью взъерошил волосы и принялся раздеваться, поглядывая то на кровать, то на горящую печь.

Потом вернулся к окну. Алиса разогнула руку. Теперь она лежала на спине, откинув одеяло. Большие, тяжелые груди торчали под полотняной рубашкой.

Накануне она так лежала в кровати мсье Гира. Он присел на край, чтобы снять носки, потом босиком подошел к печке, прикрыл ее наполовину и снял с нее горячий кофейник.

Наконец, бросив искоса последний взгляд на окно, он опустил серый лист бумаги и погасил лампу. Скрипнули пружины кровати. С шоссе донесся грохот: это лионский грузовик-экспресс с восьмитонным грузом промчался со скоростью сто километров в час. Грохот утих, а чашка еще вздрагивала на блюдце.

Прошел целый час, пока дыхание мсье Гира стало ровным. Рука свесилась с кровати. При каждом выдохе губы его приоткрывались, издавая “пфф…”, и вздрагивали нижние волоски усов.

Он еще крепко спал, как всегда по утрам, а служанка поднялась в шесть часов, прихлопнула трезвонивший будильник и оделась, не умываясь; глаза ее опухли от сна, во рту стоял неприятный привкус. Она шла в молочную лавку, чтобы навести там чистоту и расставить бутылки с молоком у дверей обитателей дома.