Понять. Поверить. Простить. (СИ)

Глава 34

Глава 34.

От Эли не было никаких известий четыре дня. Четыре долгих, бесконечных дня. Я маялся, словно у меня отняли что-то жизненно необходимое. Такое, как воздух, душу, жизнь, в конце-концов.

Можно было бы легко определить, куда она скрылась, если бы при ней был мобильный — зная связи Олега и отца, это не стало бы проблемой. Вот только Эля сама не захотела, чтобы ее нашли: телефон с sim-картой она оставила, билетов ни на самолет, ни на поезд она не покупала, и с банковской карты она сняла все имеющиеся деньги еще в день своего исчезновения (мы с отцом даже это пробили). Я знал, что отец даже попросил помочь своего знакомого, который занимал какой-то важный пост в системе МВД. Вот ведь ирония судьбы: если бы я знал, как просто можно организовать поиски человека, имея определенные круг связей, то нашел бы Элю еще тогда — пять лет назад. Но я предпочел действовать самостоятельно, совершенно не прибегая к помощи отца. Мне казалось, что он меня не поймет: Эля — дочь его врага, да еще и то злополучное обвинение… А я до последнего не верил, до последнего пытался найти ей оправдание. Хотел найти и услышать от нее, что все это ложь, что она по-прежнему меня любит. Вот только отыскать Эвелину Викторовну Колчину мне так и не удалось. А ее семья мне точно ничего бы не рассказала. Да и вообще мне ясно дали понять, чтобы я оставил их в покое ради своего же здоровья.

А на пятый день мне с работы позвонила Настя и взволнованно сообщила, что им в офис пришло заказное письмо, посредством которого Эля подала заявление об увольнении по собственному желанию.

— Настя, посмотри на штамп почтового отделения, — в моей душе сразу же затеплилась надежда, но тут же угасла со словами сестры.

— Стас, Эля отправила письмо в день отъезда. Из отделения неподалеку от дома. Она явно не хочет, чтобы мы ее искали.

— А что с электронкой? Ты ей писала?

— Много раз, а в ответ молчание. Стас, — в голосе Насти слышалось сожаление, — она не ответит. Ей сейчас нужно время, чтобы прийти в себя. Дай ей его.

Я все это понимал, но дать время — значило упустить наш с Элей шанс, снова отдалиться друг от друга. А я больше не хотел ее терять — теперь, когда все встало на свои места. Я готов бороться за наше счастье. Я верю, что не все еще потеряно и в сердце Эли еще жива любовь.

Не зная еще, как же быть, я решился съездить поговорить с отцом Эли, надеясь, что может быть ему что-то известно. Не зная адреса его нового места проживания, я поехал к нему прямо в офис, благо адрес его фирмы я знал.

Виктора Сергеевича я увидел, едва подъехал к зданию его офиса, — он направлялся к своей машине. Я быстро вышел из своего автомобиля и направился к нему. Колчин тоже заметил меня и пошел навстречу.

— Стас? — в его голосе я уловил удивление. — Ты, наверное, ищешь Элю?

— Вы что-нибудь знаете, где она? — сразу же задал я интересующий меня вопрос.

Он стоял напротив и долго изучал меня, а затем задумчиво произнес:

— Знаешь что, мне кажется, нам нужно поговорить. Давай пройдем куда-нибудь в кафе.

Сделав глоток заказанного кофе, я с нетерпением смотрел на Виктора, нервно закурившего сигарету, и ждал его ответа.

— Я ведь и вправду не знаю, где сейчас Эля, — тревожно сказал он. — В прошлый раз я хотя бы имел возможность следить за ее судьбой: ведь это я сделал ей новые документы, помог на первых порах с подработкой, пока она училась в институте. Да и на работу ее пригласили по моей протекции. А сейчас я просто не знаю, где моя дочь. Когда она пришла ко мне после больницы, она была чрезвычайно взволнована. А потом еще и разговор с матерью… Признаться, я и сам после него был в шоке, а для Элечки это стало просто потрясением. Я не знаю, где сейчас ее искать и это меня очень тревожит. Ведь полезла же она столь безрассудно в горящую квартиру, как бы еще чего не случилось. — А затем Виктор поднял на меня обеспокоенный взгляд и спросил. — Стас, что же между вами произошло?

Я ожидал подобного вопроса, вот только все равно задумался, прежде чем ответить на него.

— Конечно, во многом это моя вина, что так случилось — не смог сдержаться. Но вы и меня тоже поймите: столько лет я думал одно, а на деле все совсем иначе. К тому же я узнал от совершенно постороннего человека, что оказывается, у меня есть дочь… А ведь у Эли был шанс мне все самой рассказать: мы один раз нечаянно встретились здесь в Москве, да и через родителей моих или Настю она вполне могла все рассказать.

— Да, — вздохнул Виктор, — Эля поступила необдуманно. Решила за двоих. Но и ты посмотри на ситуацию с ее стороны: она столько лет жила, неся ответственность за двоих, потому и привыкла принимать решения самостоятельно.

— Я понимаю, что не имею права осуждать Элю за это. Но все же нам с ней нужно обо всем поговорить. По-хорошему, без эмоций. Мне хочется верить, что все еще можно наладить.

— Я думаю, что все наладится, только нужно запастись терпением. Эля ведь тоже очень переживает по этому поводу, иначе она бы не уехала. — Я видел, как переживает Колчин: нервно выкуривает сигарету за сигаретой, как цепко, до побеления, его пальцы сжимают чашку с кофе. Он тоже беспокоится о своей дочери, тоже не знает, как ее найти. А я уверен, что и у него имеются свои возможности, чтобы разыскать дочь.

Мы оба сидели и молчали, каждый погруженный в свои мысли и воспоминания.

— Виктор Сергеевич, — все же нарушил я молчание, — так как же все так вышло с обвинением, с прокуратурой?

Колчин стыдливо опустил глаза, но я заметил, как предательски дернулись его губы.

— Стас, мне ужасно стыдно за то, что произошло. Я уже и сам хотел с тобой встретиться, чтобы принести свои извинения… — Он тяжко вздохнул и продолжил. — Хотя может в них уже и никакого толка нет. Но лучше поздно чем никогда. Прости меня. За всю ту боль, что я причинил.

— И все же как так вышло?

— Я ведь понятия не имел, насколько серьезны у вас с Элей отношения. У меня была лишь одна работа, работа, работа… Чертова работа… Мне ведь и домой-то совсем не хотелось возвращаться. Дети выросли, каждый занят своими делами. А отношения с женой… Что уж говорить, их уже и не было. Я многого не знал, что творится у меня в семье. Когда конфликт с твоим отцом достиг критической отметки, я узнал, что ты и Эля встречаетесь. Вскоре я стал замечать, что у меня стали пропадать важные документы, и что удивительно, всегда появлялись у твоего отца. Это уже потом я вычислил, что «кротом» был начальник службы безопасности. А до этого под подозрение сразу же попал ты. Я думаю, ты меня можешь понять… Моя жена была в курсе этого всегда. И вот в один из дней она мне тактично намекнула, что ты… Ну в общем, заставил Элю лечь с тобой в постель. Я видел в те дни, что Эля была какой-то грустной, задумчивой. Одним словом, я, не разобравшись с ситуацией, решил, что будет лучше, если увезу ее подальше, чтобы оградить от беды. Кто бы знал, что я сам же эту беду и накликал. А про это чертово заявление я и сам долго ничего не знал. Как потом выяснилось, это Кристина сама от имени Эли написала заявление и дала ему ход с помощью каких-то знакомых в прокуратуре.

— Но для чего ей это было нужно? — все никак не мог понять я. Да, наши отцы конфликтовали, но как так могло выйти, что жена действует без ведома мужа именно в вопросе его бизнеса?

— Нелепо, глупо… Я только сейчас узнал, что заставило Кристину так поступить. Причиной всему — ее ревность к твоей матери. Я когда-то был знаком с Галей…

— Я знаю, — перебил я. — Отец мне рассказывал. Вы ее любили и даже пытались разрушить брак моих родителей.

— Да, было и такое дело, — уклончиво произнес Колчин. — И давно ты знаешь обо всем этом?

— Мне рассказал отец, когда увидел нас с Элей вместе. Это было незадолго до того, как она решила меня познакомить со своей семьей.

— Значит ты не знал изначально, кто такая Эля, — скорее подтверждая собственную догадку, произнес Виктор Сергеевич. Он тяжело облокотился головой о руки и продолжил. — Я не знаю, совершенно не знаю, как мне искупить все те несчастья, что я принес тебе и своей дочери.

Что я мог ему ответить? Лично мне было совершенно безразлично, как он хотел искупать свою вину. Жизнь уже покарала сама этого мужчину — она отняла у него семью, заставила жить с раздирающим душу чувством вины. Все, чего я хотел, — это поскорее вернуть свою девочку, свою Элю.

Так и не узнав, как же мне найти Элю, я расплатился за кофе и уже хотел было уйти, как меня остановил Колчин:

— Стас, подожди. Оставь мне свой номер телефона — если мне удастся что-нибудь узнать, я дам тебе обязательно знать об этом.

Я недоверчиво посмотрел на него, но все же продиктовал номер. А потом, вежливо попрощавшись, уехал к себе домой.

Какая-то безвыходная ситуация: Эля прилагает все усилия, чтобы ее никто не смог найти, она ищет уединения и спокойствия, а я же, наоборот, безумно хочу ее видеть, мне просто необходимо чувствовать, что она рядом, и знать, что с ней все в порядке. Эта неизвестность пугает меня. Я готов в любой момент сорваться и ехать к ней, просить, умолять о прощении, умолять дать нам еще один шанс. Я понимаю, что время ни чуточки не притупило и не похоронило мою любовь к Эле — я люблю ее все так же: искренне, безумно, безоглядно, всей своей душой. Без нее я страдаю, мне невыносимо больно, даже больнее, чем было тогда, когда я думал, что она меня предала.

В этот вечер я впервые напился почти до беспамятства. Началось все с того, что я просто не знал, как мне выплеснуть накопившееся напряжение. Хотелось просто крушить все вокруг, чтобы все летело мелкими осколочками. И тогда я просто достал бутылку коньяка, налил себе приличную порцию и залпом осушил бокал. А после на меня накатили воспоминания.

Я вспоминал, как впервые увидел Элю — танцующую в клубе у Макса, такую красивую, загадочную, невероятно притягательную. До сих пор помню свои ощущения, когда впервые увидел ее: мне казалось, что она танцует только для меня, я буквально каждой клеточкой тела чувствовал ее взгляд на себе. И с трудом мог оторвать от нее свой взгляд. А потом Макс привел ее, чтобы познакомить со мной… И я увидел ЭТИ глаза… Вот тогда-то я точно понял — я пропал. Навсегда пропал в глубине этих божественных карих глаз, мягких, добрых. Эля была такой нежной, такой стеснительной, что я поначалу даже поразился столь явному контрасту между нею настоящей и ее образом во время исполнения танца. И чем больше мы потом были вместе, тем больше я понимал, что настоящая Эля словно нежный цветок нуждается в заботе и ласке. И я дарил ей все это, всю свою любовь. И в ответ получал любовь, не уступающую по силе моей.

Вспомнился наш первый поцелуй. Я только-только устроился на работу и в первую же неделю меня отправили в командировку. Как же я маялся всю ту неделю — мне беспрестанно снились незабываемые карие глаза, я понимал, что скучаю, но, к сожалению, совершенно не мог позвонить — слишком занят был на работе. И едва только приехал домой, сразу же захотел увидеться с Элей. Она устроила мне небольшую экскурсию вдоль Москвы-реки. Мне было безумно интересно с ней. Вспомнился мой подарок для нее: белый палантин, украшенный какими-то необыкновенными цветами. Я видел с каким восторгом она развернула подарок — ее радостные глаза стали лучшей благодарностью для меня. А потом был наш первый поцелуй. Я просто поддался какому-то внутреннему порыву и решительно нагнулся к е губам. Эля была смущена, но все же не оттолкнула меня. И мне нравилось, как она в ответ прижимается ко мне. А я все сильнее прижимал ее хрупкое тело к себе, загораживая от холодного ветра и от всех окружающих. Мне так хотелось, чтобы она была моей.

А потом во всех красках передо мной предстала наша первая ночь. Когда Эля мне стыдливо призналась, что это будет для нее в первый раз, я, признаться, был удивлен. Но больше всего меня переполняла радость от того, что она МОЯ, только моя, что доверилась она именно мне. И я понимал, что никак не должен это доверие уничтожить. Помню, с каким упоением я изучал ее прекрасное тело, как дарил ей ласки и с каким жаром она на них отвечала. И ее слезы от неизбежной боли — в тот момент я чувствовал себя настоящим извергом, но единственное, чем мог ей помочь — это нежно прижать к себе и успокаивать. Именно эта ночь назвала все своими именами: я понял, что люблю Элю, что именно с ней хотел бы связать всю свою жизнь. Потом у нас было еще не мало моментом близости, но именно этот наш первый раз я так ясно помню — волшебный новогодний сон, произошедший наяву.

Я любил смотреть на Элю спящей, когда она доверчиво прижималась ко мне, а ее длинные волосы в беспорядке лежали и на подушке, и на моем плече, и на моей груди — разомлевшая от ласк, Эля всегда засыпала на моем плече, положив руку мне на живот или бок. Я любил прикасаться к ее густым мягким волосам, струившимся темными волнами сквозь мои пальцы. Любил ее звонкий смех, от которого ее глаза начинали ярко и озорно сиять, заряжая меня самого веселым настроением. Я не мог ей противиться: она была для меня как ясное солнышко. И я весь мир готов был бросить ей под ноги, чтобы только она была счастлива, чтобы видеть ее сияющие глаза и нежную улыбку.

Я налил себе в бокал еще коньяка и снова выпил, но уже не залпом, а маленькими глотками.

Странно, среди всех наших счастливых воспоминаний есть еще одно, которое пришло на ум только сейчас. Мой день рождения. Это был апрель. Но я снова был в отъезде, поэтому отпраздновать его в кругу семьи не мог. Именно в этот день я хотел познакомить Элю с родителями, но не получилось. И шанс был упущен.

А когда я приехал, Эля устроила мне настоящий сюрприз.

— Я не знала, что тебе можно подарить, — оправдывалась она, ведя меня по улице. — Но надеюсь, что мой сюрприз тебе понравится.

Я никак не мог представить, что же она мне приготовила. Но когда мы подошли к огромному шатерообразному зданию, я сразу же все понял. И заулыбался как ребенок. Вот такого сюрприза я точно не ожидал. И это было поразительно.

— Ты уже догадался, куда мы пойдем? — с озорной улыбкой на губах спросила она.

— Ты решила сводить меня в цирк? — я просто не мог не улыбаться ей в ответ.

— Да, — Эля крепко сжимала мою руку, как будто боясь потерять. — Я решила подарить тебе кусочек детства. Его иногда во взрослой жизни так не хватает.

Вот казалось бы, самое обычное цирковое представление. Но это и вправду был праздник. Во время антракта мы ели сладкую вату, смотрели на веселую детвору, что бегала и прыгала вокруг. И я был безумно счастлив. И наверно именно тогда впервые меня стали посещать мысли о свадьбе — я безумно хотел, чтобы Эля всегда была в моей жизни, уже не просто как любимая женщина, а именно как любимая жена, как любимая мать наших детей.

Я помню, как Эля любила всегда делать мне маленькие сюрпризики: то, бывает, полезу в карман куртки после ее ухода — а там маленькая открыточка со словами «Я люблю тебя», то в бардачке машины найду целую горстку своих любимых конфет.

Я сделал еще глоток янтарно-коричневой жидкости. Алкоголь снова разлился по венам, так и не принося желаемого расслабления. На смену приятным воспоминаниям начали приходить события, произошедшие после Элиного исчезновения.

Незадолго до этого мы с отцом разговаривали в его офисе, и я краем глаза увидел по телевизору интервью Виктора Сергеевича. Я тогда еще отцу сказал, что познакомился с дочерью Колчина. И реакция отца меня тогда очень удивила — он посоветовал мне не связываться с этой семьей, чтобы не дай бог чего плохого не случилось. И лишь потом отец рассказал мне, что с Колчиным у него давняя вражда. Сначала Виктор Сергеевич пытался разбить нашу семью, надеясь, что мама бросит отца и уйдет к нему. А чуть позже эта вражда вылилась в конкуренцию их фирм.

В то время, когда мы с Элей стали встречаться, эта конкурентная вражда достигла своего пика. К сожалению, мы стали заложниками этой войны между нашими семьями.

Я до сих пор помнил, как метался от неизвестности, когда Эля вдруг исчезла. Безо всяких объяснений. Ее телефон был отключен, а на мои письма она не отвечала. Я вообще до сих пор склонен думать, что ее электронную почту взломали и все тщательно "чистили", потому как ни на одно из сообщений я так и не получил ответа.

Я искал ее везде. Но никто из знакомых не знал, что же произошло. Я подолгу ждал ее возле подъезда, но очень быстро понял, что Виктор Сергеевич был один, а остальные члены семьи куда-то уехали.

Я ужасно переживал: что же могло случиться, если Колчин был вынужден спрятать своих родных? Было страшно от мыслей, что Эле могло что-то угрожать. Я отказывался думать о том, что это как-то могло было быть связано со мной и моей семьей.

В довершение ко всему я стал замечать, что за мной велась слежка. Сначала я не придал этому большого значения, но все изменилось тогда, когда после одного из своих неудачных поисков Эли ко мне подошли трое неизвестных. Они застали меня врасплох в темноте подъезда: сначала следом за мной зашел один из них и, после его негромкого присвиста, с лестницы мне навстречу спустились еще двое. Они окружили меня и придвинули к стене, и я почувствовал, как к моему боку что-то приставили.

— Спокойно, парень, — услышал я голос одного из них. — Сегодня мы тебя просто предупредим: оставь девушку в покое и все будет хорошо.

— Да кто вы такие, — попытался я тогда вырваться, но получил кулаком в живот.

— Мы тебя предупредили. Пока по хорошему. Оставь девушку.

И, заслышав шаги наверху, незнакомцы быстро ретировались к выходу.

Это было первое предупреждение. Я тогда самонадеянно подумал, что смогу сам разобраться во всем. И поиски свои не прекращал.

Через два дня я снова встретил незнакомцев, но уже на улице: они окружили меня возле машины и снова по-своему сделали предупреждение оставить Элю, после которого на ребрах еще долго оставались синяки.

А на следующую ночь весь двор был освещен пламенем моей горящей машины.

Отец узнал о том, что мою машину подожгли, и пришел ко мне поговорить. Оказывается, что Колчин приходил к нему и требовал, чтобы я оставил его дочь в покое. Иначе он грозился действовать иными методами.

А я все равно не хотел отступать. Я боролся за Элю, не хотел ее отпускать ради прихоти ее отца.

Но новым ударом, еще более сильным, оказалось заявление об изнасиловании. И оно было написано от имени Эли. Меня вызвали в прокуратуру и предъявили обвинение.

Я не мог в это поверить: чтобы моя Эля обвинила меня в изнасиловании… Несколько дней я находился под подпиской о невыезде. У меня было много времени, чтобы обо всем подумать. А через две недели меня снова вызвали и сказали, что заявление забрал заявитель и обвинения сняты.

Дома отец рассказал, что в этот же день к нему приходил Колчин и заявил, что они заберут заявление из прокуратуры в обмен на какие-то уступки в делах. Но с еще одним условием, чтобы я забыл об Эле. Отец был вынужден согласиться на такие условия. Вот только я так легко не собирался сдаваться — я должен был найти Элю и поговорить с ней, узнать, почему она так поступила.

Но люди Колчина (а я уверен был, что это были они) теперь действовали жестче — на меня напали возле моего дома. В тот раз пришлось обращаться в больницу. Сразу после этого неизвестные несколько раз выстрелили из травматического оружия в машину моего отца, когда он там находился. Было еще пару покушений. Но последнее покушение заставило отца принять волевое решение отправить меня обратно в Германию.

В тот вечер я возвращался с работы поздно. Совершенно уставший, измученный собственными мыслями об Эле, я потерял бдительность и поплатился за это. Из глубины подъезда на меня напали все те же трое незнакомцев.

— Тебя предупреждали, парень, — сказал один из них. — Надо было слушать, а не своевольничать.

За этим последовал удар в лицо, затем удар в бок, в живот. Эти трое наносили удар за ударом. Я попытался отбиваться, но против троих у меня совершенно не было шансов. И вдруг в руках одного из них я заметил блеснувшее лезвие, а затем почувствовал, как оно вонзилось мне в бок один раз, другой… Всего было пять ударов. Нападавшие продолжили бы и дальше, если бы в это время из лифта не вышел мужчина с огромной собакой. Неизвестные быстро убежали из подъезда. А я был доставлен в больницу.

После нападения отец в срочном порядке организовал мой переезд в Германию. Впоследствии я узнал, что он разыскивал тех троих нападавших, чтобы привлечь их к ответственности и узнать имя заказчика, хотя и сам прекрасно знал, кто это. Да вот только этих троих вскоре нашли убитыми на заброшенной даче. Ниточка связи разорвалась и имя заказчика осталось для следствия неизвестным.

Я долго приходил в себя — мне понадобилось почти два месяца, один из которых я провел в клинике под наблюдением медперсонала.

Но едва мне стало легче, я снова, вопреки запретам отца, отправился в Москву на поиски Эли. Но ее я так и не нашел. От Максима я узнал лишь то, что Эля ушла от родителей и теперь ни он сам, ни Света не знают, как с ней связаться.

Я снова искал, искал, искал… Но вновь получил угрозу в свой адрес.

И как ни печально это было думать, но видимо отец оказался прав — Эля стала очень хорошим козырным тузом в руках своего отца. Она выбрала не меня, а благо своих родителей, не побоясь оклеветать меня. И я все чаще стал задумываться, а так уж ли она меня любила.

Я снова уехал в Германию. На этот раз я покидал Москву навсегда. И какой бы очевидной не казалась мне правда о поступке Эли, я все равно не мог ее разлюбить и забыть. А ее фото, одно-единственное, которые случайным образом уцелело после моего карательного сожжения всех остальных его собратьев, и то лишь потому, что лежало забытым в чемодане во внутреннем кармане, каждый день напоминало с прикроватной тумбы, как жестока порой бывает жизнь. Я отказывался верить в предательство той, которую безумно любил, но факты — вещь упрямая.

Снова благодаря протекции дяди, я смог устроиться в немецкую крупную компанию. И стал постепенно налаживать свою жизнь. Я брался за любую работу, загружал себя сверх меры и буквально приползал домой, совершенно изможденный, с единственным желанием: поскорее добраться до кровати и заснуть. Работа — сон, работа — сон, работа — сон… И так до бесконечности.

Поиски Эли так и не дали никаких результатов — она словно растворилась. Единственное, что мне удалось узнать, это то, что она покинула свою семью и больше не поддерживает с ними никаких отношений, ушла с института и даже забросила танцы. А Эвелина Викторовна Колчина словно в воду канула. И вскоре мне пришлось прекратить свои поиски, как бы не прискорбно это было.

Очень редко я пытался переключить себя на что-нибудь другое: несколько раз посещал клубы, чтобы попробовать там познакомиться с какой-нибудь девушкой, но не мог себя пересилить — все время сравнивал их с Элей, и сравнение было не в их пользу.

Пока однажды не встретил Карлу. Она пришла работать в нашу компанию. Мы познакомились, стали общаться. К этому времени прошло уже почти четыре года с того момента, как я уехал из России. Мои родители стали все явнее намекать, что мне пора было бы уже обзаводиться семьей. А я совершенно не горел таким желанием — все мои мечты о семье остались навечно там в Москве с Элей.

Но ровные отношения с Карлой вскоре навели меня на мысль, что если уж родители так хотят, чтобы я женился, то почему бы, в конце-концов, не сделать это? И Карла стала бы неплохим выбором на роль жены.

Я уже даже собирался сделать ей предложение. Но все оттягивал этот момент. Даже кольцо не спешил покупать. Я словно чего-то ждал. И не переставал в душе сравнение Карлы с Элей.

Осенью прошлого года мне предстояла поездка в Москву: были дела по работе, а заодно я решил и родных проведать. Я встретил одного своего знакомого, с которым раньше мы играли в одной команде в любительский хоккей, и он предложил мне прийти на игру, как говорится, вспомнить прошлое. И я, не раздумывая, согласился. Боже, я ведь даже и не представлял, что меня там ждет.

Я сначала и не сразу понял, что это ОНА. Просто мельком увидел какую-то девушку. И вдруг я ее узнал — это была Эля в том самом белом палантине, который я когда-то ей подарил. И она меня тоже узнала. Мне казалось, что я сплю — настолько неожиданной была наша встреча. Мы оба стояли и неверяще смотрели друг на друга. И я чувствовал, будто сердце остановилось — мне просто не верилось, что я вижу ее. А потом она вдруг сорвалась с места и убежала, оставив меня недоумевать о причинах такого поведения. Мне хотелось догнать ее, потребовать ответы на все свои вопросы, но, к сожалению, я не мог этого сделать.

А потом я вновь остался один на один со своими мыслями и воспоминаниями, которые ожили и снова причиняли невыносимые страдания. Почему Эля убежала? Почему не захотела остаться и поговорить? Не может же такого быть, чтобы по прошествии стольких лет ей было нечего мне сказать. Она вела себя так, словно чувствовала за собой какую-то вину. И тогда я вновь вспомнил о том злополучном заявлении. Как бы мне не хотелось верить в то, что Эля могла его написать, но вот ее поведение в тот день заставляло думать, что все это было правдой.

Я задержался в Москве еще на несколько дней, снова и снова пытаясь найти Элю — но как и прежде, ее нигде не было. Макс с ней не контактировал, а его сестра Света теперь жила за границей и тоже не поддерживала связей с Элей.

Я вернулся в Германию, так и не найдя ответов. А спустя несколько дней после моего приезда Карла заявила, что между нами все кончено. На мой удивленный вопрос, в чем причина, она спокойно ответила:

— Я терпеливо ждала, что ты сможешь меня полюбить. Но теперь я понимаю, что мне никак не тягаться с ней, — и она указала на фото Эли, которое стояло на прикроватной тумбе. — Ее зовут Эля, да? Каждый раз, когда мы занимаемся любовью, ты называешь меня ее именем. Я не хочу вести борьбу с твоим прошлым. Разберись в нем сам.

Карла ушла. И, как это ни странно, я в какой-то мере был этому рад. После той неожиданной встречи в Москве Эля вновь, словно ураганный вихрь, ворвалась в мои мысли: что бы я не делал, мои мысли были только о ней. Сколько бы я ни злился, сколько бы ни обвинял ее, все равно я продолжал ее любить. Находясь рядом с Карлой, я все время представлял Элю. Всегда — даже до поездки в Россию. Я не мог отпустить ее, да и просто не хотел. Любил, скучал и злился. Адская смесь чувств, которая никак не давала забыть Элю.

Я налил себе еще один бокал коньяка. И осушил его маленькими глотками. Сколько же всего мы упустили, потеряли за эти пять лет. Повинуясь непонятному порыву, я включил свой ноутбук и стал пересматривать фотографии дочери. Моя девочка, моя маленькая принцесса. Я так и не успел с тобой познакомиться. В памяти вдруг возник сон, который когда-то давно мне приснился. Я никогда не запоминаю сны, но именно этот запомнился. Мне снилась маленькая девочка, которая гуляла со мной в парке возле пруда. Мы вместе запускали в воду кораблик на управлении. И девочка называла меня папой. А затем она за руку вела меня в сторону лужайки, где на расстеленном покрывале сидела Эля и, с улыбкой и распахнутыми объятиями, ждала нас, подставляя щечки для поцелуев. И почему-то в конце этого сна девочка спросила: "Папочка, не оставляй нас больше, хорошо?".

Этот сон повторялся несколько раз. Я пытался вспомнить, когда же это происходило, и с удивлением, сопоставив все факты, все события и дату рождения Анечки, понял, что этот сон был за несколько дней до рождения дочери. Это была какая-то мистика: как будто малышка звала меня.

Но самое непостижимое случилось, когда Эля с Анютой попали в аварию. Я это чувствовал — и душой, и телом — у меня даже сердце тревожно билось. В душе было такое сильное волнение и тревога, что я просто никак не мог понять, что же происходит. Почему-то сразу же подумалось, что дома что-то произошло. Я позвонил маме, но она так ничего и не сказала — лишь только попросила меня поскорее приехать. Я до сих пор виню себя за то, что не бросил все и не приехал. Может мое присутствие ничего бы и не изменило, но я смог бы провести хоть некоторое время со своей маленькой дочерью, со своей принцессой. Да и Эля тоже очень нуждалась тогда в поддержке и любви. Я бы смог оставить свои обиды и просто быть рядом с ней. Но мне не дали этого шанса. Не дали мои же родные люди — моя семья.

Я смотрел на фотографии своей малышки и плакал. Мне не было стыдно за свои слезы — это были слезы боли, потери. Я не видел ее рождения, не держал ее крошечную на руках, не видел ее первых шагов, не слышал ее первых слов, не видел первых рисунков. Я так и не успел с ней познакомиться. Теперь, зная всю правду, я могу понять Элю, могу принять ее страх. Могу ее простить — я слишком сильно ее люблю, чтобы обвинять и ненавидеть. Но вот смириться с тем, что у меня навсегда отняли дочь, не смогу никогда — это будет всегда жить внутри меня. Я не стану никого обвинять, вот только выводы свои я извлек из этого жестокого урока судьбы: никогда не скрывать от своих близких НИЧЕГО и верить им.

И уже под самый конец стали приходить мысли о нашей встрече на Настиной помолвке. Когда я узнал от Светы, что у меня оказывается, есть ребенок, я был просто поражен. Я тут же позвонил отцу, чтобы сказать, что хочу приехать и разыскать Элю и узнать, правда ли это. А он лишь подтвердил, что это правда:

— Стас, раз уж ты так все узнал, то я тебе скажу еще больше: Эля дружит с Настей и будет сегодня на ее помолвке. Мы не хотели тебе рассказывать все по телефону, это было бы не правильно…

— Неправильно? — разозлился я. — Да о таких вещах нужно было сразу же мне рассказать. Пап, ты взрослый человек, ну как так можно…

Я лихорадочно прикидывал, что же теперь делать. И видел лишь одно правильное решение — приехать на помолвку, чтобы встретиться с Элей. По дороге в Москву я пытался унять свои чувства, но злость никак не унималась. И чем больше я думал о том, что у меня есть взрослый ребенок, тем больше понимал, что только накручиваю себя, но уже ничего не мог с этим поделать.

К сожалению, я не смог себя сдержать, увидев Элю. Злость и накопившаяся обида во мне взяли верх — и вот во что это все вылилось. Я только обвинял Элю и даже не дал ей возможности все мне рассказать, оправдать себя. Конечно же она теперь не хочет даже видеть меня. Ей и самой очень досталось от жизни: предательство родителей, беременность и уход в неизвестную жизнь, гибель Анечки. А тут еще и я со своими обвинениями…

Я должен ее увидеть вновь, я должен попросить прощения. Я хочу начать все с начала — я верю, что наша любовь все еще жива и что у нас все еще получится. Я люблю эту женщину и сделаю все, чтобы мы были вместе и чтобы она была счастлива.

В окно стали пробиваться первые отблески зари, а я все еще сидел, крепко сжимая в руке бокал. Я просидел так всю ночь, предаваясь воспоминаниям. Эля все свои переживания записывала в дневник, а я все держал в себе, глубоко-глубоко, не допуская даже порой самого себя к этим воспоминаниям. И вот сегодня все эти воспоминания разом нахлынули, разбередив душу.

Я десятки раз перечитывал этот дневник и очень остро ощущал Элину боль, ничуть не меньшую, чем моя собственная. Некоторые записи из Элиного дневника никак не желали покидать мои мысли и строчки все время мелькали перед глазами:

"Это был тот самый момент, когда я все для себя решила. Что бы ни случилось, что бы ни решили мои родители — я обязательно сохраню ребенка. Ведь это же его — Стаса — ребенок, зачатый от любви (я все же хотела верить в это). Я просто не имею право убить этого малыша, ведь вот же он — малюсенький, размером с горошинку, но ведь уже живой. А биение его сердечка теперь ощущалось и во мне внутри. Ведь это МОЙ… Нет НАШ малыш… Как я буду смотреть в глаза его отцу, зная, что убила плод нашей любви… "

"Я скучаю. Так скучаю, что внутри от одиночества все скручивает. В душе образовалась пустота и ничто не может эту пустоту заполнить. Даже маленькая Анюта не может ни вытеснить, ни заменить Стаса из моего сердца…"

Где же она сейчас? Мне было страшно за нее — как бы в таком состоянии она не попала в беду. Я чувствовал, что сейчас она остро нуждается во мне, но гордость и обида не позволяют Эле вернуться. Она боится, что я не прощу. А я простил. Я уже давно все простил, потому как моя любовь к ней выше всего.

Я разжал ладонь и посмотрел на предметы, лежавшие в ней: одна сережка с бриллиантиками и капелькой граната — та самая из пары, которую я подарил Эле на наш волшебный Новый год, (она обронила ее в ванной комнате в день Настиной помолвки, когда между нами состоялся разговор — Настя сказала, что Эля никогда не носила иных украшений, только эту пару сережек) — и кольцо с россыпью гранатов и бриллиантов — я хотел его подарить Эле незадолго до тех трагических событий в нашей жизни, хотел сделать ей предложение, но так и не успел. А я все эти годы бережно хранил ее подарок — часы. Они всегда были со мной, напоминая о тех волшебных днях, что были у нас с Элей. Может быть это мелочно, но мне постоянно нужны были напоминания о моей девочке, без которой я не жил, а существовал: эти часы, кольцо да фотография, которая стояла на тумбе и которой я мог любоваться часами, проводя пальцем по волосам, губам и глазам, рукам. У Эли была Анюта как напоминание обо мне и подаренные мною сережки, а у меня — ее часы, фото и то кольцо, которым я хотел связать наши жизни.

Ближе к вечеру ко мне приехали родители. Отец сразу же с порога заметил мое состояние:

— Хреново выглядишь, сынок. От Эли нет никаких вестей?

— Нет, — устало покачал головой я.

Мама подошла, поцеловала меня в щеку и прижала к себе (хотя еще не известно было, кто кого прижал к себе: она меня или я ее, при моем-то росте).

— Мы что-нибудь придумаем, — попытался подбодрить меня отец. — Найдется Эля, не переживай.

А я понимал, что Эля найдется только тогда, когда она сама будет к этому готова. Но и сидеть сложа руки тоже не хотел. Я буду все равно разыскивать ее. И буду добиваться вновь и вновь.