Однажды после полудня, когда делать было совершенно нечего, а солнце ярко светило, Попо и Фифина отправились на берег моря. Вернее, на берег океана. Позади их дома почти сразу начинался пологий спуск. Пройдёшь по нему ярдов[1] сто и наткнёшься на огромное дерево. Его корни вылезают из земли, извиваются как змеи, сплетаются в клубки и потом снова уходят в землю. А чуть дальше, у самой кромки воды, громоздятся большие камни.
Если же взглянуть на извилистую линию берега, направо и налево, то увидишь всю бухту Кейп-Гаити, очень похожую на подкову. И ещё увидишь, что почти повсюду прямо из воды выступают зазубренные, острые скалы, а в расселинах растёт миндаль.
Попо и Фифина уселись бок о бок на выступе большой скалы и во все глаза глядели на залив. Вдали стояли на якоре несколько больших пароходов, а возле них сновало множество парусных лодок.
— Какие красивые! Правда? — сказал Попо про лодки.
— Очень, — согласилась Фифина.
— Ой, посмотри вон на те, маленькие! — закричал Попо. — Они только что отплыли от берега. Что это у них вроде хвоста?
— Папа Жан говорил: это кормовые вёсла. Они не хуже, чем па́рные. Только надо уметь грести.
Попо смотрел, не отрываясь, на небольшое судёнышко — размером со средний скиф[2]. Трое полуголых темнокожих мужчин стояли на его корме и лениво размахивали вёслами: туда-сюда, туда-сюда. Как будто собака виляла хвостом. И движение этого хвоста заставляло лодку плыть.
— Смотри, — сказал Попо. — Вон там, ближе к берегу… Они сталкивают лодку в воду.
— Ага, — сказала Фифина. — А ты видишь, что они везут?
На носу лодки сидел мальчишка, наверно, того же возраста, что и Попо. Он был, как и полагается, совсем голый, а локтями обеих рук прижимал к своим тёмным бокам по цыплёнку. Но это были не простые цыплята, это были бойцовые петушки. Из них должны были вырасти петухи, которых учат драться друг с другом на потеху людям.
А ещё в лодке, на самом дне, стояла корзина с плодами манго, и там же лежали связки бананов, а возле одного из кормовых вёсел был привязан зелёный попугай.
Попо вскочил на ноги и замахал руками мальчишке, сидящему в лодке. Когда тот увидел его, Попо закричал что есть силы:
— Эй, скажи, куда ты везёшь петушков?
Мальчишка ухмыльнулся.
— Мы продадим их матросам на пароходе! — заорал он в ответ.
Мужчины, которые выталкивали лодку на более глубокое место, впрыгнули в неё и схватились за кормовые вёсла. И вскоре уже небольшое судёнышко со своим обычным для острова Гаити грузом выходило на сверкающий простор залива.
Попо растянулся на камнях, уткнул подбородок в ладони и глубоко задумался. Он думал о том, на какой лодке вышел сегодня в море папа Жан и где он сейчас плавает, в каком месте. Может быть, он тоже продаёт что-нибудь на тех вон кораблях, что бросили якорь почти у горизонта? Или он где-то ещё дальше — выплыл из гавани, похожей на подкову, в открытый океан и качается сейчас на больших волнах, закинув поглубже свои сети?
Как Попо завидовал в эту минуту своему отцу, как хотел он быть вместе с ним!.. Наступит ведь такой день, когда и у них будет своя лодка, и тогда Попо тоже будет восседать на носу или на корме не хуже того мальчишки с петушками. Вот когда начнётся настоящая жизнь!..
А Фифина прыгала с камня на камень. Иногда она останавливалась, чтобы заглянуть в воду, неглубокую и прозрачную возле берега. На несколько минут девочка застывала неподвижно, а потом снова принималась прыгать и карабкаться с камня на камень, со скалы на скалу. Вдруг она резко остановилась и громко закричала:
— Попо! Эй, Попо, иди скорей сюда!
Поло не стал выяснять, что она хочет, а вскочил как ужаленный и помчался к тому месту, где была Фифина. Она стояла на большом камне под миндальным деревом, чьи ветви тянулись далеко вперёд и висели прямо над водой. Попо прыгнул раз, другой и благополучно, не упав и не поскользнувшись, обосновался на камне рядом с сестрой.
— Что ты увидела? Что? — прошептал он, когда перевёл дух.
— Вон! Смотри туда. — И Фифина ткнула пальцем в прозрачную воду у подножия скалы.
— Ой, верно!
Попо улёгся на живот и свесил голову с камня, Фифина опустилась на колени рядом с ним, упёрлась руками в каменный выступ, и оба они уставились вниз, на чистую, чуть-чуть рябоватую поверхность залива.
Там, почти на самом дне, белом и песчаном, можно было видеть стайки красных, синих и жёлтых рыбок. Все вместе они очень напоминали оперенье попугайчиков. Рыбы сновали туда и сюда, такие яркие и аппетитные, что прямо хотелось сразу взять их в рот, как леденцы. Ни Попо, ни Фифина никогда не видели вблизи такой красоты.
— Вот бы поймать хотя бы одну! А? — сказал Попо.
Фифина покачала головой. Она была старше и потому разумней.
— Ничего не выйдет, — сказала она. — Хоть целый день просиди здесь… Чем их ловить? Они такие быстрые… И потом, что мы будем с ними делать?
— Как — что? Отдадим маме Анне, чтоб она их зажарила на ужин.
— Неужели тебе не стыдно будет их есть? — спросила Фифина. — Ведь они такие красивые, что прямо не знаю!..
Попо совсем немножко подумал и согласился с ней. В самом деле, трудно было представить их на сковородке. Исчезнут эти радужные цвета, остановится их стремительное движение! Пожалуй, даже не нужно и пугать рыбок. Пусть себе резвятся на здоровье… Обо всём этом Попо, может быть, и по правде подумал, но сказал он, а вернее, прошептал только одно слово:
— Ладно.
А Фифина потом сказала:
— Зато мы можем наловить крабов. Мама ведь их очень любит.
Они снова запрыгали по скалам, спустились к воде уже в другом месте и стали копаться в прибрежном песке и на мелких местах.
— Нашёл, Фифина! — вскоре закричал Попо. — Я первый! Гляди, какой красивый! Только посмотри!
Он осторожно приподнял огромного красного с зеленоватым отливом краба — осторожно, потому что крабу ничего не стоило схватить его за руку своими клешнями. А это не слишком приятно.
— Молодец! — сказала Фифина. — Придави его камнем, чтоб не уполз, а я поймаю ещё одного, и мы потом привяжем их друг к другу. Тогда они никуда не денутся.
Прошло не так уж много времени, и Фифина тоже выловила краба; они связали крабов стеблями травы и снова отправились на поиски. Вскоре колонна крабов, связанных друг с другом, как невольники, достигла уже длины примерно в целый ярд, и Фифина сказала, что на сегодня, пожалуй, довольно.
Но только ребята собрались повернуть к дому, как увидели, что неподалёку бросила якорь лодка и из неё вышло несколько человек, а среди них — папа Жан. Все они зашлёпали по мелководью к берегу, и Попо был страшно удивлён, потому что не ждал папу Жана в такую рань. Он не думал, что уже время возвращаться с рыбной ловли. Но это был действительно папа Жан собственной персоной, и по всему заливу можно было видеть ещё много мелких судов, которые тоже направлялись к берегу, пользуясь попутным ветром, который дул с моря на сушу. Закатное солнце освещало надутые, трепещущие белоснежные паруса, и всё вместе было до того красиво, что увидишь — так не скоро позабудешь!
И вот уже перед ребятами стоял сам папа Жан, широко расставив босые ноги в подвёрнутых выше колен штанах, в рваной, не заправленной в брюки майке и со связкой блестящей, словно остекленевшей, рыбы в руках. Вся рыба висела на длинном пруте, продёрнутом сквозь их жабры.
— Ой, как много! — закричала Фифина, посмотрев сначала на рыбу в руках отца, а потом на колонну собранных ими крабов. — Что мы будем с ними делать?
— Найдём что, — сказал папа Жан и улыбнулся. — Кое-что съедим, а кое-что продадим на рынке. А если всё равно останется… что ж, отнесём нашему дяде Жаку, он живёт на том конце Береговой улицы. Мы ещё ни разу не навестили моего брата, с тех пор как приехали в город. Я буду рад принести ему что-нибудь в подарок. Другого ведь ничего у нас нет.
— И я тоже пойду? — поспешил выяснить Попо.
— Только не сегодня. Пока мы доберёмся до дома, будет уже слишком поздно… Ого! — Это папа Жан увидел цепочку крабов у своих ног. — Я вижу, у меня не такие уж плохие дети! Мама Анна, верно, тоже будет вами довольна. Я думаю, что вы заслужили награду, и скоро мы кое-куда прогуляемся. Может быть, даже очень скоро… Хотите на маяк?
Попо расправил плечи. Ему казалось, что так он больше похож на взрослого мужчину. И он решил не обижаться на отца за то, что его не возьмут сегодня к дяде Жаку.
Он шёл за папой Жаном и Фифиной вверх по склону и с гордостью нёс связку крабов, с неменьшей гордостью, чем папа Жан свой улов.