Порочные сверхурочные (СИ)

Глава семнадцать

Соколов слово свое держит.

Мультиоргазма не случается, но вот затяжной…

Когда я уже не могу больше умолять, хныкать и ныть, он все-таки стимулирует клитор подушечкой пальца, позволяя мне взорваться.

Дима с рычанием продолжает двигаться в моей сжимающейся вокруг него норке, и меня снова и снова накрывает волной. Я даже не сразу понимаю, когда Соколов кончает.

Осознаю, что меня забрызгали спермой, когда вместо члена в дырочке оказываются два пальца и нежно поглаживают изнутри, вызывая новые спазмы.

— Кто-то грязный и испорченный, его надо помыть, — Дима сгребает меня со стола, и я безвольно повисаю на нем, обхватив его за шею слабеющими руками.

Мыть? Если как в прошлый раз, то я буду драться.

— Я уволюсь, — еле выговариваю я.

— Думаешь, это что-то изменит? — хмыкает несущий меня опять в ванную Соколов.

Я смогу сдвигать ноги и вернуться к виду прямоходящих…

Эволюция — наше все.

А то этот естественный отбор, устроенный Димой… Я могу его не пройти.

Скучная сексуальная жизнь, покинувшая меня вчера, теперь кажется мне неимоверно заманчивой. Секс — это, конечно, хорошо и приятно, но столько трахаться нельзя…

Впрочем, Дима вроде бы утолил свой голод, и мое омовение проходит без эксцессов. И я даже рада, что он справляется самолично без моего участия, потому что все мои силы уходят на то, чтобы не сползти на пол душевой кабины.

Ловлю мощнейший откат. Все, чего мне хочется, чтобы меня больше не трогали. Лампочки перегорели.

Так я думаю, пока Соколов не спрашивает:

— Есть хочешь?

Тут-то я и понимаю, что голодная, как помоечная кошка.

— Да, — хриплю я сорванным горлом.

— Не соблазняй, — строго выговаривает мне Дима, видимо, принявший это за попытку продолжить игрища. — Ты меня заездила, а я весь день голодный…

Да я как бы тоже так и не поела…

Шта?

Я его заездила? А чего морда у него лоснится удовольствием? Я вот выгляжу, как будто вампирюга-Соколов высосал из меня последние соки. Я даже чувствую себя похудевшей.

Хоть что-то примиряет меня с этим тяжелыми трудовыми сверхурочными.

Лишнего веса у меня нет, но похудеть никогда не помешает.

— Не надо на меня так смотреть. Пока не поем, ничего не будет, — ворчит этот озабоченный.

Если он думает, что белковый коктейль, которым он меняя накормил, сойдет, то зря. Мне надо мясо!

— Я хочу есть, — внятно озвучиваю я.

— Ты готовить умеешь? — заинтересовывается Соколов.

— Нет, — честно признаюсь я. — Яичницу могу и макароны. С переменным успехом.

Причем я не вру от слова совсем. Не то чтобы я безрукая, но, видимо, не только бухгалтерия — это не мое. Однажды, попытавшись сварить курицу, я через час молнировала Сашке: «Как быстро устранить сильное задымление?». А мое фондю, намертво приклеившееся к горшку, вспоминают в семье до сих пор. Кстати, горшок пришлось выкинуть.

Дима окидывает меня критическим взглядом.

— Ну ладно. Зато ты талантливый писатель, — усмехается он.

Нахохливаюсь, не в состоянии определиться: обиделась я или загордилась, потому что не пойму, чего в словах Соколова больше — подкола или похвалы.

Дима заглядывает в холодильник:

— Тебе заказать каких-нибудь роллов или пиццу? Я не знаю, что там едят девушки?

В смысле не знает?

У меня сложилось впечатление, что каждую свою свободную минуту Соколов либо трахается, либо склоняет женщин к сексу. Эти скилы у него прокачаны мощно. Должен же он их кормить? Иначе, где то самое кладбище истощенных тел, непрекращающимися скачками?

Стоп!

Мне, значит, роллы какие-то, а сам достает кусок мяса!

— Это мое! Мне! — издаю я вопль голодной кошачины. — Сам ешь свои роллы!

И этот мерзавец начинает надо мной ржать.

— Какое у меня хищное полотенце, — угорает он, глядя как я сверкаю на него глазами из махрового кулька, в котором меня принесли на кухню.

Хочу огрызнуться, но замираю.

Смеющийся Соколов — это удар под дых.

Сразу пропадает флер биг-босса. В нем проглядывает что-то мальчишеское. Какой он красивый…

И у меня подозрительно щемит в груди.

Мозг подсказывает: «Это гормоны, а проблемы не с сердцем, а ниже. Там все натерто, и если купишься на эту улыбочку, то опять все натрут».

Но, кажись, поздно.

Машуня влипла.

Стоит тут такой. Идеальный. Высокий. Широкоплечий. Темноволосый и со щетиной как я люблю. Кубики пресса выставил.

Мясо держит.

Гад.

Я вздыхаю и молчу.

Капец.

Всего девять часов вечера, а я втрескалась по самое «не балуйся».

«Не балуйся» поддакивает, что оно что-то такое предчувствовало.

Могло бы сильнее семафорить об опасности. А теперь мне думай, как выгребать.

Сволочной Соколов еще и стейк пожарил офигенно. С ума сойти, он хотел его один сожрать. Надо срочно найти в нем какой-то недостаток и уцепиться за него.

Ничего кроме «тиран, изверг и трудоголик» в голову не приходит.

Но это пока.

Я подслушивала болтовню Сашки и Левиной, и знаю: все эти мужики рано или поздно показывают свое настоящее лицо.

До поздно я, скорее всего, не дотяну. Тут даже мой мозг, искалеченный любовными романами, согласен. Нет перспектив у отношений, начавшихся с секса в лифте. Поэтому надо сделать так, чтоб сердечко не болело уже сейчас.

А ужин растягивается.

Расслабившийся Дима шутит, рассказывает смешные истории, о чем-то меня спрашивает, затягивая в свою паутину. Если б киска не побаливала, могла бы представить, что у нас первое свидание.

Божечки, ну почему я не могу на все забить и отнестись к этому как безбашенному приключению? Запиваю нервы «Маргаритой».

Когда мы перекочевываем в гостиную, мне выделяют футболку вместо полотенца и предлагают посмотреть кино.

Кино?

Я почему-то была уверена, что Соколов или до утра меня из койки выпускать не будет, или отправит после секса домой на такси.

В растерянности я соглашаюсь почиллить под какой-то боевичок и благополучно под него отрубаюсь. И сплю сладко, как в детстве, пока сон не становится эротическим.