Порождения ехиднины

Диего де Инестроса, генерал Сообщества Иисуса 14 декабря 1456 года, Саламанка, королевство Толедское

На двух пюпитрах - две стопки бумаг. Та, что справа, пожелтела от времени, чернила выцвели и, кажется, пахнут пылью. Это не оригинал, это копия, но копиист старался тщательно воспроизвести все, включая мельчайшие особенности почерка. Графология - глупость и суеверие, но, тем не менее, то, как человек пишет, говорит кое-что о строе его мыслей. Этот лист - болтун. Ровные строчки, большие пробелы, одинаковый отступ, четкий почерк, романский шрифт - без завитушек, но и без излишней смазанности. Читателю должно быть легко. То же относится и к излагаемым мыслям. Все просто, понятно, внятно. И в самой этой простоте - какое-то тихое изящество, щегольство. Будто автор улыбается, слегка, краем рта: "Да, это была сложная проблема. Над ней веками ломали головы. А теперь все расписано по пунктам, можно брать и использовать."

Копию эту сделали почти сто лет назад с оригинала, переданного в Орден Проповедников. Оригинал, может быть, уничтожен, может быть - спрятан еще надежнее копии. Может быть, просто пришел в негодность.

Сколько копий было снято с "ромской рукописи" - никто не знает. Если есть одна, то могло быть две, три и четыре. Сколько братьев Ордена, помимо копиистов, ознакомилось с этим документом? Кто может сказать точно, если данная копия не передана законным путем, а попросту украдена? Удивительно уже, что сама рукопись оказалась не легендой, не вымыслом, а грустной реальностью. И, чтобы в этом удостовериться, потребовались всего-то сто лет, серьезные осложнения у Ордена в Аурелии - впрочем, у Сообщества ничуть не меньшие, - и очень много золота. То есть - почти ничего.

Не смешной "Некрономикон", не арабские колдовские песнопения, неблагозвучные, но в целом безобидные, не алхимические трактаты, зашифрованные в пять слоев, а потому бесполезные для всех, кроме автора, не трактаты чернокнижников, описывающие вещи вредоносные, но известные... "ромская рукопись". Знаменитая работа великого инженера, химика и врача, решившего проверить, есть ли зерно истины в суевериях дьяволопоклонников - и составившего по результатам нечто вроде учебника. Вернее даже, вроде букваря.

Результаты проверки - слева, на втором пюпитре. Новая бумага, яркие глянцевые чернила с изумрудным отливом. Модный почерк с растянутыми вертикальными линиями и резкими росчерками. Модный лет тридцать назад, когда писавший учился, с какой силой нажимать на перо и когда отрывать его от бумаги. Старательно учился - навык сохранился до сих пор.

Почерк, бумага, пюпитр, история, биография автора, способ, которым рукопись попала в Сообщество - все это лишь от нежелания впустить в свой мир то, что написано глянцевыми чернилами. То, что уже прочитано вчера вечером и к утру не изменилось ни на завитушку.

Покойный и правда был слишком хорошим ученым. Слишком. Потому что талант был нужен ему только на первых стадиях - чтобы сделать открытие и чтобы понять, что именно он открыл. А вот результатами мог пользоваться любой. Кто угодно. Человек без грана таланта - к магии или к чему-либо еще. Не совершая преступлений. Не нарушая ни единого церковного закона. Не переступая через себя. Результаты проверки были однозначны - подопытные приносили в дар свое страдание или удовольствие, и в ответ на это совершались чудеса. Надежно.

С ними даже не случалось ничего сверх обыденного. Доброволец, вызвавшийся испытывать на себе рецепты рукописи, после третьего опыта категорически отказался продолжать, объяснив это тем, что искушение властью, всемогуществом и улучшением всего сущего по персональным лекалам пока что подвластно ему - так не хотелось бы, чтобы стало наоборот. Испытание властью, обычное дело; другой мог бы и сорваться - но это человеческий путь, а не дьявольский.

Мгновенное заживление нанесенных побоев и ран. Вызванный в середине лета в Толедском королевстве местный снегопад. Воскрешение скончавшегося двое суток назад брата. Все документировано, тщательно описано и подтверждено внимательнейшими исследованиями.

Все тем более заслуживает доверия, что с воскрешением не получилось ничего хорошего. Бывший покойник получил обратно все низшие, животные функции и память, но оказался начисто лишен чего бы то ни было, напоминающего волю... или личность. И пока братия решала, что с ним теперь делать - мирно умер сам, кажется, подавившись воздухом. Результат в определенном смысле радовал, поскольку из него следовало, что власти над душами магия не имеет и вообще принадлежит к сфере естественной, просто плохо изученной...

Естественная вещь, творимая Сатаной по просьбе людей - в обмен на боль и страдание... или вожделение. Все стройно, логично и безупречно. Действительно, отчего бы одному из мятежных творений Господа, бывшему служебному духу, которому была дана немалая власть над материальным миром для воплощения Божьей воли, и не до конца лишенному того прежнего могущества...

...а отчего бы одному бестолковому творению Господа, возглавившему Сообщество Иисуса лишь потому, что Господь попускает твориться всякому несуразию, не перестать думать о второстепенном и не срочном, и не обратиться к действительно важному? Рукопись есть, есть и копии с нее. Одну копию удалось заполучить Сообществу... кстати, в исследовании рецептур принимали участие пятеро.

Мы раскрыли ларец Пандоры. Раскрыли и выпустили в мир несчастья, болезни и беды. Нужно принять решение. Нужно. И неважно, что ошибку сделали не мы, а братья из Ордена Проповедников - когда не уничтожили документ и не заткнули рты всем, кто знал о нем. Неважно, что. Неважно, кто. Неважно, почему. Важно - фитиль уже зажжен.

Пожилой человек - от прежних занятий у него осталась только осанка, это не выбивается ничем, - аккуратно перекладывает страницы. Самый конец правой, старой рукописи. Вот этот эксперимент они не ставили.

"Мне представляется, что магию - стремление изменить мир желаемым образом, путем прямого или опосредованного приложения чистой воли - нельзя истребить совершенно. Можно скрыть от профанов принципы и самые действенные средства, однако все, что было некогда известно, может быть и будет открыто заново, свидетельством чему эта рукопись.

Однако, по моему мнению, надежная защита все же существует. Это неверие. Достаточно убедить людей, что колдовство - бессильно, и они станут преследовать свои цели на иных путях."

Проверим, возможно ли это. Другого выхода у нас нет.

Максим Щербина, заместитель по внешней безопасности руководителя флорестийского филиала корпорации "Sforza С.В." 14 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

Чайник - из добротной керамики, стенки в палец толщиной. Основательный и надежный, как его создатели. Хорошо, что из керамики - в Японии делают и металлические чайники, весят они куда как много.

Когда такая штука, запущенная меткой рукой, влетает ровно в плечевой сустав, думаешь только две вещи: хорошо, что керамика. И хорошо, что кабинет оформлен в минималистcком стиле. Стол большой, ноутбук нужен, ни кресло, ни ковер далеко не забросить.

- Почему я должен выбирать, кто из вас прав?!

Нипочему. No reason. Потому что выбирать не надо. Прав, по умолчанию, родственник. Даже не потому, что он-то не ушел своими ногами, и не потому, что он не сопротивлялся. Потому что он - близкий человек, член семьи.

- Я вам говорил, что его не надо, нельзя слушать, да? Вообще - нельзя!

- Да. - И еще нужно помнить, что "господин Сфорца" вслух произносить не следует. Обычно и не хочется. Сейчас не тот случай.

Привык, что можно себе доверять. Расслабился. Повадился кувшин по воду ходить - а голову сломил, вернее сломал, другой.

- Да? Так какого ж вы черта? Вот какого черта вы мало что затеяли с моим шурином беседу на отвлеченно-философские темы, так еще и слушали, что он несет?

- Он хотел обсудить со мной телерепортаж.

- У вас слишком много свободного времени в течение рабочего дня? Вам есть когда обсуждать новости с Антонио? Я исправлю это положение дел. А вот как исправить то, что вы, как сущий младенец, тащите в рот любую гадость? Без разбора, включая ядовитых пауков и змей?

Никак. Не тащил в рот, не пытался даже. Наоборот, когда хоть немного понял, о чем говорит синьор Антонио да Монтефельтро, шурин работодателя, владелец заводов, газет, кораблей и всего такого прочего, то постарался приравнять его ко все еще бубнящему телевизору на стене столовой. Шум и шум. Удивительно, но не получилось даже с телевизором - и свежепойманный маньяк, специалист по подросткам, время от времени вклинивался в монолог.

Признательный - исполненный добровольных признаний - маньяк и синьор Антонио пели дуэтом, точнее, маньяк служил для синьора основной темой и толчком к вариациям и импровизациям. Наверное, это была джазовая композиция. Черт ее знает. Максим не любил джаз, от него он быстро начинал чувствовать себя механизмом, рассыпающимся на составные части.

Как сейчас. Комната основательно плыла, пол плясал под ногами как палуба. Вот ты какая, морская болезнь.

- Я не хочу даже знать, что именно он там наговорил по мотивам репортажа - кстати, о чем был репортаж? Дайте-ка угадаю, о поимке Доктора Моро? - дожидается кивка... кивок - большая ошибка; продолжает: - Я хочу знать, как вы ухитрились приложить это к себе!

А действительно, как? Вот вещал наш белый айсберг прохладным убедительным голосом, что все эти маньяки и прочие носители личностных расстройств - имя же им легион - совершенно неинтересны. В подоснове лежит банальная душевная лень и отсутствие доброй воли. Нет такой клепки в голове, отсутствие которой нельзя было бы как-нибудь скомпенсировать. Если преступник этого не сделал, значит не хотел приложить нужное усилие, других причин нет. А при наличии минимальной воли, можно горы свернуть - да вы хоть на себя посмотрите...

- Триста лет судебной психиатрии идут лесом... - пожал плечами Максим, залпом допил сок и демонстративно прибавил звук: синьор Антонио мешал слушать цветистые рассуждения позирующего перед камерой Доктора Моро, серийного убийцы, который орудовал во Флоресте лет восемь. Три года назад у полиции появились новые сервера - и оказалось, что в стране действует серийщик. Il Dottore Moro - или El Doctor Moro, как прозвала его пресса.

Акция протеста успеха не возымела. Негромкий вроде бы да Монтефельтро мастерски перекрывал мощные динамики здоровенной плазменной панели. Разрешение у нее было посредственное, маньяк, раза в четыре больше себя самого, расплывался и шел пятнами, а теплом тянуло - обогреватель позавидует...

Максиму, в отличие от да Монтефельтро, криминологию преподавали - пусть по верхам, но преподавали, и серийные убийцы в программе были тоже. Поэтому его куда более привлекал телевизор: практика все-таки. Одно дело - слова на бумаге, другое - живой и подвижный представитель типа.

Подвижный - и охотно делящийся опытом. Вот, даже глаза затуманились. Понять никто не мог, зачем это ему - нервные узлы жертвам всякой химией заливать, органы удалять или трансплантировать... это помимо всего прочего. А ему, оказывается, просто нравилось. Рассказывает, пальцами шевелит. Объясняет - про убожество современной скульптуры, про вызов времени. Что-то с Доктором Моро странно. А показывают только лицо и руки, которыми он помогает себе объяснять. Все, что ниже подбородка - стонет и плачет. Видимо, вдохновенно билось о ботинки полиции.

- Он же все знал, - продолжает да Монтефельтро. - Только ни разу не попытался перевести знание в действие, в поведение.

Энергичная, ритмичная речь. Так и ждешь, что синьор Антонио сейчас начнет в такт размахивать вилкой или салфеткой. Не дождешься. На жесты оратор скуп.

- Экспертиза разберется, знал или не знал. - Жаль только, что у нас институт судебной психиатрии пребывает в состоянии "два ежа и белка". Отправят в Толедо, видимо.

- Помилуйте, - усмехается айсберг, который не подтаял даже в рестийской жаре, - что может сделать экспертиза? Доказать, что он не понимал, что трансплантация органа в домашних условиях неизбежно приведет к смерти? Вот как делать трансплантацию - понимал, а что получится - не понимал? Глупости, Максим. Не желал понимать - слишком уж хотелось поиграть в живых кукол. Среди таких, как он, есть и просто дураки. Так они и за художества по телу не берутся. Они простые преступления совершают, на своем уровне, на том самом, где тоже все понятно. Взял молоток - и убил хозяйку ломбарда. Не нужно быть философом, чтобы не понять, что тут плохого. Или тот же покойный Личфилд, которого вы инфарктом накормили. Он не мог не знать, во что обходятся другим его истерики, но не знал, потому что не хотел.

Максим широко улыбнулся, проглотив приятнейшее воспоминание и нежные чувства к напомнившему. Да, накормил. Правда, не инфарктом - а всего лишь публичной демонстрацией подвигов, на весь мир, в прямом эфире. Знал ли он тогда, чем на самом деле кормит мистера Личфилда? Не мог не знать, что пожилой человек с лишним весом, с определенным характером подобного конфуза скорее всего не переживет? Не мог не знать, но не знал, потому что не хотел. Так по логике оратора и получалось...

Улыбаемся и машем.

- За всем этим стоит только недостаток воли к добру. Ничего более. А поскольку такая воля является обязанностью всякого члена социума, то не нужно придумывать никаких иных преступлений, обстоятельств и мотивов. Дело только в нежелании проявить волю и увидеть неприятное для себя, но необходимое.

Айсберг уставился на стенку и принялся цитировать по памяти:

- Естественный порядок начинается там же, где и воля к нему - внутри человеческой личности. Только приведя свой собственный внутренний мир в соответствие традиционной иерархии естественного порядка, человек может обрести целостность, необходимую для успешных действий в окружающем мире. Инстинкты, чувства, эмоции, память и соображение должны быть подчинены воле, воля - цели. Такова традиционная иерархия внутри человека. Узнаете? Это ваш соотечественник, между прочим, - поведал синьор Антонио, словно это должно было быть важно. - Или вот, великолепно там же сказано: "Справедливость принципа взаимного служения более или менее чувствуют все люди. Но немногие способны понять, что служение не унизительно, хотя и подчеркивает нашу зависимость. Дело в том, что мы в равной мере зависим друг от друга, и это одна из самых главных истин жизни. Вопрос лишь в том, добровольно ли мы следуем этой истине, сознавая ее справедливость, или видим в ней нарушение эгоистического стремления "получать больше, чем отдавать". Только добрая воля к взаимному служению реально объединяет людей между собой, рождая здоровое и жизнеспособное общество." Понимаете, в чем дело? Эти люди - те самые эгоистически устремленные личности. Вот вам и вся экспертиза.

Доктор Моро тем временем объяснял, почему он не выставлял свои творения на общее обозрение, а пытался спрятать или уничтожить тела - оказывается, умершее произведение искусства теряло для него значимость. Эта мысль показалась Максиму неожиданно здравой. Обычного человека Максим просто уронил бы на пол, зафиксировал и спросил - какой недостаток воли мешает ему встать. Но синьор Антонио был произведением искусства.

Очень яркий человек. Очень эргономичный. Безупречная инсталляция аксессуарами и атрибутами по биологической оболочке, а внутри несколько мощных процессоров и... что-то лишнее. Мухомор, бабочка или... саперная лопатка. Та самая толика безумия и нелогичности, которая нужна картине или поэме, чтобы преодолеть грань между поделкой и творением, как это объясняли на лекциях по теории искусства. Слава усиленной программе: теперь можно опознать таковое.

- Вот, слышите, - указал перстом в телевизор да Монтефельтро. - Чистейшей воды эгоизм. Сделал для себя живую игрушку, сломал и зарыл. Заметьте, зарыл - а не оставил там, где легко найти. И улики за собой подчистил. А можно было бы, например, создавать мобайлы, да хоть из анатомических манекенов. А попросить о помощи - остановить его в его устремлениях, если уж самому трудно себя придержать и переориентировать - еще проще, психиатры в этой стране все-таки есть. Но для этого нужно произвести над собой небольшое, но такое неприятное для подобных людей усилие... признать, что с тобой что-то не в порядке. Согласиться, что ты перед кем-то за что-то отвечаешь. - Да Монтефельтро покачал головой. - На самом деле, это все поправимо. Не так уж трудно научить людей следить за собой, если начинать достаточно рано. Конечно, это не дело одного дня и еще год-два назад такой проект никто бы не пропустил, но учитывая масштаб нынешних перемен - кто заметит еще одну подвижку?

Репортаж закончился, начались столичные новости культуры.

- То есть, - переспросил Максим, - вы предлагаете с детства учить людей подчинять инстинкты, чувства, эмоции, память и соображение воле, а волю - цели?

- Ну разумеется, - обрадовался синьор Антонио. - Согласитесь, что вам самому было бы куда легче, если бы до вас донесли эту простую истину еще в детстве? Вы бы не потеряли столько времени. Обучать воле к добру, как языкам, нужно с раннего возраста.

Мысль о том, что этот счастливый человек сравнительно недавно уже спровоцировал одну революцию, Максима посетила. Но потом. А в тот момент он только осознал, что стены помещения почему-то накренились в разные стороны, окно выгнулось внутрь - и вообще геометрию нужно было срочно спасать.

- Я хочу знать, как вы ухитрились приложить это к себе!.. - Ах да. Я не там. Я уже здесь. И нужно отвечать, благо, окончательно ясно - как.

- А мне прямо заявили, что все мои приключения продолжались до тех пор, пока я не начал тренировать в себе волю к добру, - развел руками Максим. Еще одно упущение: плечо нецензурно выбранилось.

Франческо тоже высказался - и был для романца на диво экспрессивен, но родной язык Максима - совсем другое дело.

- Я вас понимаю... но убивать-то зачем? Дали бы раз-другой в орудие насилия, то есть, в органы речи - и все.

- Я не хотел его убивать. Я хотел, чтобы его не было. - Господи, что это я такое изрек?..

- Это ново. - Франческо замер, будто налетел на воздушную стену. - И невозможно же... время - это условность, но материя-то делится, да? Куда вы ее денете, чтобы сделать бывшее - небывшим? И еще точечно. Бред - даже хуже того, что вы мне только что излагали.

Стены плыли, пол качался, корабль по имени кабинет двигался в неизвестном направлении. При морской болезни - откуда, с какой стати, с пяти лет в самую мерзкую зыбь на лодке ходил... - блевать полагается за борт. За борт - это за дверью, когда отпустят. Улыбаемся - и не машем, не киваем...

- В общем, запоминайте. Не запомните со второго раза, я не знаю, что я с вами сделаю. - "Не знаю" тут обозначает не угрозу, а именно незнание. Не придумал еще, но обязательно придумает. - Не слушайте моего шурина. Ни при каких обстоятельствах. Как только он начинает философствовать - делайте что хотите, хоть бейтесь о стенку головой. Он так генерирует идеи, причем не в той области, о которой говорит. А если что, его найдется кому убить, помимо нас с вами.

- Aye, aye, Sir! - Короче и гласных меньше.

- Так, - Франческо мутной тенью - ибо мутит от этого слишком быстрого скольжения чего-то синего и серого на фоне лазурной панели, - оказывается очень близко, смотрит в глаза. Там тоже лазурное, желтое, красное. Опять мы не спали пару суток? - Это вас Антонио по голове?

- Нет. Охрана.

Охрана. В столовой. У синьора Антонио хватило ума - или еще чего - не вступать в драку. Если бы он сопротивлялся, он бы, наверное, умер, никакая охрана не успела бы. Это даже не прокол, это неизвестно что такое. По гражданскому законодательству это немотивированное нанесение телесных повреждений то ли средней тяжести, то ли и вовсе тяжких, соответственно, от 4-х до 7-ми. А по корпоративному - нет, это мы даже представлять не будем... тут мне защита не нужна.

- Значит, охрана.

- Они со мной как-то очень осторожно обошлись.

- Так. Ну-ка встаньте. М-да. Один момент... - мобильник вибрирует в нагрудном кармане. "Да? Конечно, заходи". - Так, сейчас вас проводят в медпункт.

- Не надо, я сам. - Вот только постороннего - комплекс незнакомых запахов, интонаций, движений, ощущений - сейчас и не хватает...

- Шагом марш!

Отвечать нет смысла. Кивнуть нет сил. Встать - и не на раз-два, а на медленные двадцать, каждое движение отдельно. Снаружи ничего не видно, снаружи все это выглядит очень хорошо, плавно, текуче. Повернуться. Выйти. Закрыть за собой дверь. Не напугать ни одну секретаршу. Вспомнить, где медпункт.

И за первым же поворотом - огибая угол по широкой внешней дуге - обнаружить синьору Паулу с нехарактерным для нее зеленовато-серым цветом лица. Жабья шкурка такая... Жаб Максим очень любил, но с чего бы Пауле вдруг?.. А, да. Антонио же ее муж, и любимый муж притом.

- Здравствуйте, Максим, - говорит она. Обычно она говорит "привет". - Хорошо, что я вас встретила. - "Хорошо" - это в смысле далеко не ходить, дабы доделать то, что не доделала охрана?

Это пожалуйста. А в медпункт потом и сами отнесут, если будет что. Ну... свой морг у нас тоже есть.

- Я в вашем распоряжении.

- Максим, Антонио пропал.

Кто? И главное - как? Уполз из Urgencias?

- Младший Антонио, - поправляется Паула. - Мой на месте. А он не вернулся из города. И телефон отключен. Он никогда не отключает телефон, Максим.

- А охрана что?

- Он сбежал от них сорок минут назад. Это уже не первый раз, ему непривычен такой контроль, да и он очень хорошо усвоил, что такое здесь статус племянника Франческо. Они искали, звонили - он, конечно, не брал трубку. - Паула идет по направлению к кабинету брата, Максим, разумеется, сопровождает. - Мне не сообщили, идиоты... это не ваши идиоты, это наши. Когда сообщили, я сразу позвонила - со мной он не стал бы играть в городского герильеро... телефон уже был отключен. Минут пятнадцать назад. Может быть, это все просто такие шалости, и я напрасно паникую?

- Все правильно, - твердо говорит Максим. - Паниковать не нужно, а поднять тревогу нужно.

Плыть необходимо, а жить обязательно.

Он аккуратно подхватывает Паулу под руку. Получается.

- Давайте лучше ко мне. От меня удобнее. Если это ложная тревога, прекрасно.

Безопасность детей - дела да Монтефельтро и их службы. Но Флореста - территория Сфорца. Обычно всеми дипломатическими тонкостями занимается синьор Антонио... но он вряд ли сможет это сделать даже завтра. Добродетель сама себе награда, а порок сам себе наказание.

Синьора да Монтефельтро - самая разумная женщина в этом здании, этом городе и этой стране. Пятнадцать минут - то время, что нужно, чтобы дойти от апартаментов их семейства до кабинета брата. Выслушала рапорт, перезвонила - и немедленно отправилась принимать меры. Не стала ждать, не бросилась в город, не предупредив, не сделала еще множество вещей, которые сотворили бы здешние обитатели.

Сидит на краю кресла, сложив руки на коленях, и только по побелевшим костяшкам понятно, что она напряжена до предела. Должно быть, наличие четверых детей вырабатывает привычку контролировать не слова, не голос, не жесты - самоощущение. Платье-рубашка цвета хаки, плетеные из ремешков сандалии. Кажется, что они с предельно чопорным и всегда затянутым в костюмы-тройки мужем из разных миров...

- Сейчас мы запустим стандартную поисковую процедуру. Полиция Флориды плюс наши силы в городе. Если молодой человек прогуливается по крышам или угодил в какое-нибудь происшествие, его обнаружат в течение получаса, - объясняет Максим. - Помимо всего прочего, здесь он смотрится как белая ворона, так что пропустить его не смогут даже самые подслеповатые постовые. - Говорить, спокойно и с улыбкой, объяснять, не волноваться самому...

- Естественно, одновременно мы снимем все данные у ваших людей, это позволит нам определиться с возможными маршрутами, намерениями, компанией. И я подниму синьора Анольери. Он заведует внутренней безопасностью и у его людей, конечно же, отработаны стандартные процедуры на случай похищения и всего прочего. Отработаны хорошо, практики было много. Поначалу и "Черным", и всякой идейной и безыдейной шушере помельче казалось, что персонал компании - это такие глупые ходячие деньги, они же средство нажима - только подбирай.

Это ошибка. Паула сжимается на краешке кресла, ее делается очень мало - а плотность резко повышается. За этим должен следовать взрыв... или образование черной дыры? В чем дело?

Слово "похищение". Покушение уже было в прошлый приезд. Черт. Черт, черт и черт... работай головой, кретин, сначала головой - а потом языком!..

- Должен признаться, что с инопланетянами мы пока еще не сталкивались. Опыта совершенно нет, - Максим делает скорбное лицо. - А кроме инопланетян в нынешней обстановке быть просто некому, остальных мы давно вразумили. Но если я ему не позвоню, мне придется потом долго объяснять, почему я этого не сделал.

Тут Пауле все понятно. Дело не в аппаратных скачах, а в том, что синьор Анольери может решить, что ему не доверяют.

- Ох, - говорит женщина. - Вы меня поймали на пути к Франческо...

- Он бы все равно вызвал меня. К тому же он работает. - Хочешь соврать правильно, скажи половину правды.

Три минуты. Проверить всех, включая детей. Самый маленький - здесь. Двое средних на море. С Алваро. В полном порядке. Вернуть.

Пять минут. Каждый полицейский во Флориде и окрестностях получил сообщение с перечнем примет Антонио-младшего. 13 лет, высокий, худой, волосы белые, кожа белая - тут уточнение, именно белая, как бумага - глаза серые. Явный европейский акцент. Одет в джинсы, белую майку и сандалии. Кожаный рюкзак.

Десять минут. Город насквозь простреливается внимательными глазами профессионалов. Проверяются больницы, полицейские участки, морги. Полицейские опрашивают встречных подростков, уличных попрошаек, охрану парков, спортивных комплексов и кинотеатров.

Пятнадцать минут. Люди Анольери выдвигаются на узловые транспортные пункты. Охрана допрошена, информация получена, отдел внутренней безопасности начинает прорабатывать все камеры и следящие устройства в районе пропажи. И в смежных. На всякий случай.

Двадцать. Двадцать пять. Тридцать. Тридцать пять.

Все.

Объявляем общую тревогу. Вторая степень. Версия: похищение. Первая степень будет, если проявится похититель.

Со стороны - для Паулы - ничего не изменилось. Просто еще несколько строчек вбито, несколько галочек в окошках интерфейса расставлено, а Максим может дойти до холодильника, взять банку стимулятора, вылить в кружку, всыпать туда две стандартных дозы гуараны и проглотить залпом.

- Простите... - невежливость была совершенно намеренной, чтобы быть вежливым, нужно топливо. Но извиниться необходимо. - Что вам предложить?

- Это коричневое - то, что я думаю? Тогда, пожалуйста, мне все то же самое, только одну ложку.

Да, конечно же. Ей тоже по роду профессии время от времени нужна ясная голова, когда естественным путем взять ее просто неоткуда.

Налить, смешать, предложить.

- Его украли?

- Пока - вряд ли. Но тут лучше перестраховаться сейчас.

Я болван. Безголовый совершенно болван. Нужно немедленно позвонить в Лион.

Глава антикризисного комитета Мирового Совета - второе лицо на планете. Или первое, как посмотреть. По крайней мере, председатель Совета без его слова шагу не ступит. Год назад глава комитета, мистер Грин, тогда еще сеньор Эулалио, консультант "Черных бригад", спланировал похищение тогда еще не жены господина Сфорца... успешно спланировал и идеально осуществил, нигде ничего не зазвенело. Мистер Грин лучше прочих знает, как эффективно похитить человека корпорации. Это раз. Два - у него могли быть коллеги, знающие эти способы. Три - он лучше остальных разбирается в политических потоках. Если это не дело рук местных, а подарок из Старого Света, то он предупредил бы... если бы знал, но вот тенденцию мог и подметить, даже не понимая еще, что именно видел.

Или сможет вычислить постфактум. Или хотя бы подскажет, куда смотреть.

Но для этого разговора нужен пустой кабинет и очень, очень хорошо работающая голова. А вот сообщение - небольшое, аккуратное, со сводкой, под соответствующим грифом и со всеми слоями шифровки - можно отправить прямо сейчас.

Дать время прочесть, прикинуть, подумать. Может быть, что-то проверить. Охрана спохватилась вовремя и Паула спохватилась вовремя. Время пока есть. Даже если это похищение, время пока есть.

Доктор К. Камински, ведущий криминолог Полицейского управления Флориды 14 декабря 1886 года, Веракрус де Санта Мария, Флореста, Терранова

Ровно в тот момент, когда Кейс въезжает в городок, ослепительное солнце сменяется темно-серыми сумерками, а на крыше автомобиля затевает тур чечетки взбесившаяся лошадь.

Ливень. С градом. Хляби небесные разверзлись, а дорога на глазах начала превращаться в хляби земные. Полицейская машина, до того бодро бежавшая по грунтовке, начала сбавлять скорость и вязнуть в почве. Метров за пятьсот до участка она затонула окончательно, погрузившись в раскисшую за минуты землю так, что пассажирскую дверь пришлось тянуть снаружи и толкать изнутри. Ноги проваливались по середину голени. Поверить, что полчаса назад земля была сухой, звонкой и растрескавшейся, как старая глиняная кружка, было невозможно.

Какая подлость. Когда за преступника играют местные власти, соседи, члены семьи, группировки - это еще понятно, но природа?! Нужна была жаркая сухая погода, и она же продержалась до последнего. Нарочно выжидала, чтобы испортиться прямо на глазах. Назло. Ливни пришли на неделю раньше графика.

Но это не значит, что они вот так же, раньше графика, и закончатся. Или что они закончатся вообще. Кейс пьет горячий чай с местной настойкой, настойки в нем больше, чем чая, это достоинство, ест бутерброд с солониной - предпочитая не думать, кого или что они тут солят - и рассматривает местных служителей закона. Лица у них длинные от тоски. Мало того, что дожди. Мало того, что по такой погоде собаку из дому не выгонишь, а преступник и сам не пойдет - тем более, что до сих пор он убивал только по жаре... если это и правда серия. Так еще и придется неизвестно сколько времени провести с доктором Камински. А характер доктора Камински всей стране известен и вряд ли успел исправиться за последние сутки. Кейс производит внутреннюю инвентаризацию себя - нет, решительно не успел.

Доктор Камински в очередной раз берет со стола кружку - и заезжает себе по зубам, а чай выплескивается на колени, на грубую доску стола. Координация тоже не успела улучшиться. Дорога, перепад давления, температуры и влажности не способствуют. А у полицейских не хватает ума сообразить, что не надо, не надо, не надо!.. наливать чашку всклень горячим, сладким и крепким. Идиоты. Или это специально?

Дышать нечем: воздух и вода взогнались в единый плотный пар. Думать нечем - голова в сухом прошлом этого забытого Богом угла, в документах по делу, в багажнике полицейской машины, отдельно от тела.

Три девочки. Очень разных - потому и спохватились не сразу. Возраст в разбросе от восьми до четырнадцати, но четырнадцатилетняя была с примесью ниппонской крови, небольшого роста... и с длинными волосами, а здешние девочки-подростки таких уже не носят почти, мода добралась и сюда. Все убиты во второй половине дня, в двух случаях точно неизвестно, когда, в первом тело обнаружили почти сразу, случайно. Все задушены. Все оставлены на открытых местах.

Еще вчера можно было посетить каждое место преступления примерно в то же время, когда происходило убийство. Постоять, послушать. Поснимать. Прогнать на расстояние пяти километров все это полицейское унылое длинномордие, посидеть в тишине. Теперь - бесполезно, бессмысленно и безнадежно. Пошел дождь, все изменилось. Теперь здесь еще и страшно распаковывать фотокамеру и ноутбук. Придется, конечно, но следовало позаботиться о водонепроницаемых чехлах.

- Мне нужен обогреватель. - Кажется, в этой деревне это слово прозвучало впервые в жизни. Во Флориде его знают. Здесь - нет. И правда, зачем, если тут температура не опускается ниже +20? Идиоты. Ну идиоты же. Тут не воздух, а баня, прежде чем включать аппаратуру, нужно просушить комнату.

- Мне нужен обогреватель. Я не стану из-за вашей глупости гробить ценную технику, а в этой комнате она проработает... от пятнадцати минут до получаса. За новой придется посылать вертолет.

Что бы им еще такого сказать? Про вертолет - сущая правда. Машины по грунтовой дороге уже не пройдут. И еще дня два не пройдут. И если встанет выбор: тащить на плоскогорье вертолетом новую электронику или возвращать обратно доктора Камински, то господин Дельгадо, если его уже выписали из больницы, трижды предпочтет посылать хоть по ноутбуку в день. А если еще не выписался - то тем более.

- А-а-а! - радуется невесть чему форменный дебил. Бесформенный - в клетчатой рубашке и сандалиях из какой-то лозы - дебил кивает: - Жаровню. Чтоб сухо было. Да, доктор?

Момент истины, как говорится.

- Да. Комнату, где не течет ни сверху, ни снизу. С дверью с замком и ставнями. С нормальной розеткой и живым удлинителем. Ясно?

- Это, - переглядываются бесформенный и форменный, в кителе на голое тело, - получается кабинет начальника.

- Великолепно! - радуется Кейс. - То, что надо! И кровать туда поставьте. Трехспальную. - доктор Камински выдерживает паузу. - Шучу. Двуспальной хватит.

- Ну... - оба мнутся, - нужно спросить.

- Спрашивайте. Спрашивать можно. - милостиво отвечает Кейс. - Если откажет, напомните, что я старше по званию.

А вот это как раз глупости, на которые можно купиться только в такой глуши. Доктор Камински - гражданский специалист. Иначе бы Дельгадо не проглотил, фигурально выражаясь, все эти осколки в собственной спине, а применил бы административные меры. Но при разбирательстве с гражданским лицом всплыли бы и те слова, которые Дельгадо сказал, прежде чем пробить стену, и, что важнее, причины, по которым он их сказал. Доктору Камински тоже пришлось бы солоно, но доктору Камински светил бы срок на общественных работах за хулиганство и членовредительство, что всегда пожалуйста, а вот карьера Дельгадо на том могла и закончиться.

Господин Аболс решил проявить гуманизм и отправил Камински к пернатому змею на рога, а Дельгадо - в госпиталь корпорации, по знакомству. Доктора Камински к господину Аболсу не пустили - ни лично, ни по телефону. Их высочество Карл Первый Флорестийский, наместник герцога Сфорца во Флориде, счел, что и служебная командировка - по делу, а не для составления фоторобота и психологического портрета фетишиста, ворующего носки с веревок - предельная милость. Так что нечего, нечего...

Но если уж работать, то и обстановка должна быть рабочей - в пределах плоскогорья, дождя и местного идиотизма. Сухо, тепло - и так далее.

И тихо. Главное - тихо.

- Давайте, - говорит Кейс. - Марш к начальнику за разрешением и ко мне с ключами. Мой чемодан в багажнике. С кроватью можно разобраться и потом, но до вечера - обязательно. Чем быстрее я начну, тем быстрее я уеду.

Кровать - это необходимость. Когда работаешь больше суток подряд, качество падает. Нужно спать. И предмет должен быть перед глазами, иначе забудешь.

И только лежа можно пользоваться ноутбуком больше десяти часов подряд. Все остальные позы - себе дороже. Не исключено, что господин Дельгадо скоро поймет, почему, если уж нельзя постелить на полу в участке коврик (почему нельзя? несолидно, видите ли) - то не нужно хамить сотрудникам после того, как они очень долго и чинно сидели за обычным столом на обычном, даже не эргономичном от слова "совсем" стуле. Поймет на своей шкуре. Может быть, тогда и напольные коврики для сотрудников войдут в обычай.

- И да, - вспоминает Кейс, - у вас тут наверняка можно купить лист. За это я заплачу, по такой погоде - даже по городской цене.

Лист коки - приятный мягкий стимулятор, не хуже хорошего зеленого чая, которого здесь днем с огнем не найдешь. Я раскатаю это дело, - думает Кейс, - я раскатаю этого урода в здешнюю тортилью. Или нескольких уродов, если это не серия. Я вернусь во Флориду через неделю-полторы максимум. Если повезет, даже раньше - но время еще есть. И Дельгадо станет не до ковриков, потому что если Аболс не откроет мне дверь, я ее взорву.

Хуан Алваро Васкес, секретарь руководителя флорестийского филиала корпорации "Sforza С.В." 14 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

Если тебя просят вывезти средних да Монтефельтро на море - это вполне приятно. И Пауле отдых, и вообще... Конечно, нужно быть европейцами, чтобы купаться зимой в воде температурой +23, но оба довольны. Если тебя вдруг сдергивают с обоими корсарами назад, в корпорацию - это не трагедия, потому что на пляже отчаянно скучно даже с корсарами, а купаться куда приятнее в бассейне или во флоридском аквапарке. Корсары, конечно, обижаются - но слова "мама велела" пока еще имеют над ними магическую власть. Вот над младшим Антонио - уже не вполне, он на море ехать отказался. Тоже понятно: ему в тринадцать с книжкой и то интереснее, и если можно шариться по лабораториям и помещениям службы безопасности, так плевать на море, а уж вылазка в город...

Когда ты после сборов уединяешься в туалетной кабине и набираешь сообщение Максиму, желая узнать, что случилось, поскольку приказ возвращаться пришел по его линии, а не от Паулы и не от охраны да Монтефельтро, и узнаешь, что Антонио-младший пропал в столице, Антонио хочется оторвать уши. Пропадает он уже в четвертый раз: гуляет по Флориде, заводит знакомства, при помощи столичной шпаны измывается над охраной, а потом, когда ему звонит мать, объясняет, что он вообще-то эту охрану видит с крыши, как они суетятся, так что все под контролем, мама. Потом соображаешь, что если бы и в этот раз все было как раньше, никто бы не стал устраивать экстренную эвакуацию средних с пляжа.

Корсарам об этом, конечно, говорить нельзя. Но шестилетке Пьеро достаточно того, что мама велела, а вот одиннадцатилетний Франческо-младший - это ходячее наказание. Как взглянешь в эти анимационные огроменные глазища небесной синевы, так и понимаешь, почему его назвали в честь дяди. Только дядя уже вырос и отрастил хоть какую-то выдержку - а этот... Пубета... Пубертатный период, ага. Помноженный на характер. Глаза уже на мокром месте.

- Что-то случилось? - спрашивает для вида, кажется, а сам уже уверен: да.

- Ничего не случилось, - напоказ ворчит Алваро. - Ваш старший братец опять над охраной измывается. А нам отдуваться, потому что так по протоколу положено.

- И вот так всегда, - говорит кареглазый, как отец, Пьеро. Интересно, почему дети в этом возрасте так любят воровать у взрослых и фразы, и интонации? Невероятно же смешно звучит, когда такая малявка говорит тоном... чьим на этот раз? Кажется, синьора Анольери. Услышал, проникся, прибрал.

Младший Франческо молчит. Надул губы, отвернулся к окну и молчит. Вот тут сразу начинаешь верить в ту давнюю скверную историю с отцом Франческо-старшего. Почуял неладное буквально из ничего, из воздуха, из настроения Алваро что-то выловил. И трогать его - такого - и страшновато, и нельзя. Обычно детеныш ласковый, как котенок - все трое такие, старший только суховат, - но вот сейчас светится надпись "Руками не трогать".

- Так, - говорит Алваро. - Ничего не произошло, просто Антонио перегнул палку и все делается, как принято. Я ему не завидую, когда его найдут. Но наша задача сейчас какая? Не трепать нервы маме, хватит с нее одного Антонио. Так что возвращаемся, ужинаем, умываемся - и смотрим телевизор. - Под присмотром гувернанток и прочего персонала, который понатащили да Монтефельтро, но из гувернанток эти пираты веревки вьют. - На маме не виснем и подать ее срочно со сказками и колыбельными не требуем. Договорились?

- Телевизор? - подпрыгивает Пьеро. Им обычно вместо телевизора включают что-то приличное, детские фильмы и образовательные передачи, но тут можно сделать исключение. - И новости?

- И новости, само собой. - И откуда у шестилетнего ребенка из такой семьи неугасимая страсть к сводкам происшествий, репортажам о катастрофах и преступлениях?..

- И про маньяка?

Пресвятая Дева, когда успел просочиться-то? К охране в машину залез, что ли? Какая сволочь пустила все эти гнусные репортажи средь бела дня? Да от них же тошнит почище чем от лекарств...

- Про маньяка, - обещает Алваро, - я тебе сам расскажу. У меня есть во-от такая, - размером с Пьеро выходит, - книга. "Самые громкие преступления века" называется. Там этих маньяков...

- С картинками?

- Разумеется. - Но картинки тщательно отобраны и не так выразительны, как репортажи в новостях. Хотя Пьеро, чтоб начать видеть кошмары по ночам, нужно оказаться на месте крушения авиалайнера, не меньше. Двадцать пять килограммов непробиваемого оптимизма, энергии и аппетита до всего на свете, от возни до маньяков.

Как бы этому телевидению внушить хорошие манеры? Позвонить, что ли? И начнется вопль на всю Флоресту: корпорация зажимает свободную прессу. А я бы и зажал в тупике за такую свободу. Между дулом автомата и годной стенкой. Куда Франческо-старший смотрит? Явно не в дневные новости.

Приехать, выгрузить пиратскую команду, выдать гувернанткам на мытье и кормление, пообещать вернуться с новостями, намекнуть старшей из дам, что за младшим Франческо надо приглядеть - и к Максиму. Паула наверняка там.

И застыть на входе в кабинет, и обнаружить... возмутительное. Заместитель наш по внешней безопасности развалился в кресле, откинул спинку, а его гладят по голове, а он жмурится, как кот на нагретой крыше.

- У вас руки холодные, как у Джастины. Вы точно родня только через Франческо?

- Еще по разуму, наверное, - улыбается Паула. И кладет ладони этому на лоб. Если у нее руки холодные, то ее нужно на диван и отпаивать чаем, придурок, а не мурлыкать тут... вот свинья же! Влез, понимаете ли. Ему что, своей семьи мало? Нашел, значит, момент и повод - и влез...

- Я вам не помешаю?

- Нет... мавр флорестийский, - отвечает наглый оккупант. Еще и издевается.

- Ну что ты, солнышко? - Паула улыбается через силу. - Тебя не слишком замучили?

- Нет. Вверенная мне команда пиратского брига подкрепляется и принимает ванну при помощи рабынь. Мне приказано разведать обстановку и доложить...

Нет, думает через полчаса Алваро. Это я докладывать, особенно Франческо-младшему, не стану. Потому что Антонио до сих пор не нашелся и уже вовсю отрабатывается версия похищения. Это, пожалуй, должна делать мать, а не я. Она знает, что и как сказать. А я мирно почитаю Пьеро обещанное из книжки - и спать, спать. Им спать, конечно.

А вообще, убирать их отсюда нужно, обоих. Куда-нибудь, где интересно, безопасно и где они по окружающим ничего не поймут. А то здесь они сами загнутся и Паулу заездят. И я даже знаю, куда.

Зайти. Потратить полтора часа на демонстрацию добытой у безопасников в шкафу книги. Переключить сначала Пьеро с любимых маньяков на самое громкое ограбление века, на Лионский банк. Устроить увлекательную игру "а теперь давайте догадаемся, как все было сделано", благо с ним в такую некогда играл синьор Эулалио. Потом заставить младшего Франческо шевелить мозгами и опережать следователей - и даже развеселиться под конец.

Забавные дети. Если их спросить, кем они хотят быть, Пьеро сходу выпалит "журналистом!", и, кажется, правильно видит свое место в жизни. Антонио-младший слегка усмехнется - "наследником, кем же еще?". Младший Франческо уставится в туманные дали в поисках ответа.

И все трое на самом деле хотят быть. Быть - это как мама и папа, как дядя Франческо, как дядя Рауль, как дедушка, как двоюродная бабушка, которую убили на рабочем месте, как все, кого они знают. Они вообще не представляют себе, что можно иначе. Не знают, что жить, как хочется, что заниматься любимым делом, что стоять за свое, даже с риском проиграть, для многих - роскошь, а для большинства - нечто вообще непредставимое. Ему, Алваро - теперь-то это яснее ясного - чтобы выскочить из колеса, потребовалось сойти с ума.

А после сессии Совета стало понятно, что дело не в деньгах, не в положении. Потому что там, в фойе с огромными, от пола до потолка прозрачными стеклами, все были примерно одного уровня. Корпоранты, мировая элита, которые могут преспокойно пить и есть не на золоте даже, на платине. И они все разные - и такие, как Франческо с Паулой, и такие как давешняя Анна Гавел, и вообще - очень разные. От чего это все-таки зависит, ну от чего? Сеньор Эулалио - из среднего класса, Максим вообще из деревни, да даже Паула была кем? Дочкой наемного специалиста по безопасности. Вот бы понять...

А для этих ребятишек он свой, такой же как они. И то, что он едва не убил их дядю - это даже... в некотором роде документ, свидетельство о принадлежности. Отчасти, оно так и есть. Он спятил, обвинил во всех своих бедах господина Сфорца - и захотел его убить. А захотев, пошел и стал человеком, у которого есть шанс это сделать. А уже этого человека можно было - предварительно отняв у него все его фантики и стеклянные шарики и избив до полусмерти, изнутри, конечно - превратить в заготовку для чего-то, будем надеяться, терпимого...

- Все, пираты. Отбой. Завтра с утра быть готовыми к отплытию. Поедем к Раулю. Вы там еще не были, а там, между прочим, весело и можно поучиться ограблениям.

- А Антонио?

- А Антонио будет сидеть дома наказанный за сегодняшнее. Его вообще, наверное, до отъезда никуда не выпустят.

Злорадные пираты переглядываются. Если речь зашла о "не выпустят", значит все в порядке. А старшего потом можно будет дразнить. Хочется надеяться, что так оно и получится.

Доктор К. Камински, ведущий криминолог Полицейского управления Флориды 14 декабря 1886 года, Веракрус де Санта Мария, Флореста, Терранова

Это не дело, думает Кейс, это какой-то сиротский приют. Ни по одному из трех трупов даже не проводили вскрытие в силу того, что в трехтысячной дыре по имени Веракрус де Санта-Мария есть фельдшер и ветеринар, а более никакого медицинского персонала нет, не говоря уж о патанатоме. Морга тоже. Поэтому всех трех убитых похоронили на следующий же день после осмотра. Хорошо еще, что засняли место преступления и трупы - но на что засняли-то, на одноразовые "Polarizador", которые всем полицейским участкам даром рассылает корпорация от щедрот своей фабрики. Качество - соответствующее цене. И на том, впрочем, спасибо - все равно ни фотолаборатории, ни одного компьютера в дыре имени Святого Креста Пресвятой Девы Марии нет.

Два раза собака не взяла след, потому что вокруг трупа разлили настойку перца. Один раз - потому что жители дыры все следы затоптали, толпясь вокруг найденного тела. Собаки здесь изумительные, злобные полудикие костлявые твари, найдут и черта, если он оставит хоть отпечаток копыта - но среди ста пар ног нужную не определили. Хотя - звоночек: никуда вне деревни ни один след не вел. Или - опять перец?

Разумеется, о такой роскоши, как взятие проб спермы - да и сперма ли еще то была... да была ли там сперма вообще - и кожи из-под ногтей жертв с последующей отправкой биоматериалов в столицу на анализ речь не шла. Вообще все, что сделала местная полиция - три человека, двое рядовых и начальник в чине лейтенанта, - засняли, произвели осмотр, попытались найти свидетелей, записали все в три папочки, потом, после третьего убийства, соединили в одну. Все. Хотя для этой дыры имени С.К.П.Д.М. - уже вершина профессионализма.

- Так, - говорит Кейс. - Мне нужны три списка. Во-первых, всех, кто был осужден или подозревался в изнасилованиях и растлении малолетних. Во-вторых, всех, про кого ходили подобные разговоры, сплетни и наговоры. Потом - всех, кого можно считать сумасшедшими, сдвинутыми или со странностями. С уточнением характера странностей. С указанием семейного положения. Мужчин, конечно, - уточняет на всякий случай доктор Камински. - От тринадцати до шестидесяти. И, да я хочу знать обо всех случаях хронического семейного насилия, которые бытовали здесь от пяти до сорока лет назад. Пьянство, религиозный фанатизм, все тому подобное...

Бесформенный идиот строчит в блокнотике, кивает, таращит глаза. Надо будет им на прощание набить на здешней раздолбанной машинке стандартную инструкцию. Вот ведь - кто бы мог подумать, что надо взять еще и переносной принтер. Бесконечно далеки вы, доктор Камински, от реалий работы полиции в каких-то двухстах километрах от Флориды.

Доктор права, доктор психологии Кейс Камински смотрит на карту. Три флажка. Два пустыря и одна заросшая спортплощадка. Не так уж далеко все места преступления друг от друга. Уже известно, что там проходят тропинки, по которым местные дети ходят в школу и из школы. Обычно они ходят стайками - но не все, не всегда. Занятия заканчиваются около полудня. Предположительное время убийства - два-три часа дня. Сильно плюс-минус, но в другие сроки в окрестностях кто-то был - и ничего странного не приметил. Каждый раз стояла лютая жара. Но дети нередко задерживаются на обратном пути - им сиеста не так нужна, как взрослым.

Черт, по этим материалам даже невозможно догадаться, убиты ли девочки там, где были обнаружены тела - или в ином месте...

Ногу сводит судорогой. Тянем носок на себя. Тянем, тянем... отпустило, кажется. Оказывается, в каждом ботинке по чашке воды вперемешку с грязью. Кейс вытаскивает из чемодана сухие носки, с отвращением смотрит на два изляпанных глиной мокрых комка на полу. Несет болотной тухлятиной. За окно, что ли, выставить - выстираются и выполощутся сами за минуту. Вот взять палку, две палки - и выставить наружу. Или потребовать прачку? Лучше второе. Не было еще печали возиться с палкой... и пусть только не найдут.

Нужно ходить по окрестностям, просматривать каждый куст и каждую ямку. В этот ливень, поскольку ждать его окончания нелепо, это месяца два пройдет. Нужно опрашивать людей. Беседовать с фельдшером и священником, с учителями. Короче, все то, что обязаны были сделать эти местные недоумки. Повторно опрашивать родителей потерпевших - самая гнусная часть работы. Но эти-то все сами придут в участок, не развалятся.

Сотня рутинных дел, набор информации, которой надо наглотаться досыта, чтобы начать ощущать странности, нестыковки, сомнения... план на сегодня и завтра. С перерывом на прогулку по местам преступления. А есть ли здесь такая роскошь, как дождевик и резиновые сапоги?

Максим Щербина, заместитель по внешней безопасности руководителя флорестийского филиала корпорации "Sforza С.В." 15 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

Ты не руководитель, говорит Максиму его отражение в зеркале. Говорит уже в четвертый раз - ровно столько, сколько он оказывается в небольшой ванной за кабинетом, чтобы сунуть голову под холодную воду. Помогает ненадолго. Справедливые проповеди из зеркала не помогают вовсе.

Да, не руководитель. А специалист сферический в вакууме. В полном вакууме. Сколько у тебя заместителей? Два. Сколько референтов? Три, из них в наличии двое. Может быть, это плохой персонал, негодный? Нет. Этих людей ты набрал сам, когда Франческо с характерной феодальной щедростью сказал "берите кого хотите, кто нравится, на любых условиях - только Антонио не грабьте". И вот они есть, отобранные лично. Один из референтов - даже выпускник того же новгородского филиала. И тоже отличник. И даже не с общевойскового факультета, а с факультета особых операций.

Так отчего бы одному сферическому руководителю в вакууме не отправиться спать - тут же, в оборудованном после достопамятной сессии Мирового Совета гнезде, и не проспать 3-4 часа? Потому что одному сферическому руководителю - голова по ощущениям напоминает шаровидный аквариум с нитроглицерином, - нужен мозгоправ, и этого добра у нас тоже есть, есть прекраснейшая миссис Дас, но не сейчас же?! Не в три утра, не в разгар операции по розыску младшего да Монтефельтро?

А почему не сейчас? От тебя толку ноль, меньше чем ноль, только людей пугать. И никто не завалит дела, нечего заваливать пока. Если случится прорыв или просто придет новая информация, разбудят же.

Не помогает. Совсем. Внутри поперек головы стоит стеной уверенность, что стоит только сомкнуть глаза - как все пойдет прахом. Проводки разойдутся, координация посыплется, люди наделают ошибок, ребенка убьют... а пока Максим не спит, не убьют. Почему-то.

Крепко так стоит, даже в зеркале отражается. Вместе с зубной щеткой.

И вообще - очень страшно засыпать. Пока ходишь, все в относительном порядке. Не хорошо, а именно в порядке: знаешь, где что валяется. Знаешь, что пока сидишь тихо и смотришь на монитор, все почти нормально, если не очень - так в ящике стола есть недогрызенная еще пачка анальгетика, если не подпрыгивать с места, то ничего перед глазами не плывет, а если совсем невмоготу - так вот, кран с ледяной водой, и так стоять, пока уши не начнет колоть словно льдом. Можно работать. А - отрубишься, и что из этого выйдет? А если не ты - то кто? Вот этот вот безупречный во всех отношениях, включая отношения с деканатом университета, референт? Почти что твой клон? Да что ему Гекуба...

С этим уже только к врачу. Хорошо, к врачу, но потом, после. Если Франческо за такие дела не запрет в клинику намертво - до полного излечения всего. Ну спасибо, что паранойя перестала хотя бы орать, что выгонит. Это явный прогресс в сравнении с прошлым годом.

Вытираем голову. И лицо тоже. Берем наушник.

- Векшё? - референта половина сотрудников зовет по имени, как и самого Максима. Но Карлу Векшё приятно, когда его хоть кто-то выговаривает. - Я отключусь часа на три. Передаю штурвал вам. Если что - будите, как хотите.

- Да, шеф.

В голосе то самое здоровое хулиганство пополам с гордостью, которое Максим отлично помнит и узнает по себе. Доверили. Пустили к рычагам управления. Заметили, обнаружили, что годен, способен, может. Да, конечно же, может. Мальчик, ты не виноват, что пошел работать под начало психа с манией контроля...

Вылезти из панциря одежды. Вылезти, вылезти - иначе завтра это будет не костюм, а типичная жвачка, отнятая у коровы. Да, у нас есть еще, прямо здесь в шкафу и есть, но и этот незачем приводить в негодность. Так что нужно выбираться. Преодолеть идиотское предубеждение, что ослабить узел на галстуке - утратить контроль над ситуацией...

И вот тут вот терминал в "гнезде" тихим звоном сообщает о входящем вызове.

А поскольку все звонки уже переключены на Карла... либо это Франческо, либо рабочая группа что-то поймала, либо в дверь стучится ответ на письмо.

- Собирались спать? - говорит мистер Грин. Выглядит он как обычно. Впрочем, он всегда выглядит одинаково, что бы ни происходило. Вот как бы это перенять? - Это хорошо. Я вас, к сожалению, задержу ненадолго.

Ненадолго. К сожалению. Значит, в Лионе глухо. Ничего не слышно и намеком.

- Я проверил все, что мог. С использованием всех ресурсов. - В переводе это значит "включая ресурсы Сообщества Иисуса". - Пусто. Я, в общем, этого и ожидал, поскольку в нынешних обстоятельствах похищать ребенка да Монтефельтро - это просто очень трудоемкий способ самоубийства. Мои прежние контакты во Флоресте очень качественно мертвы. Кроме того, пока я был консультантом компании, - а вернее необъявленным военнопленным необъявленной же войны, - мы с синьором Анольери приняли меры, чтобы сделанное мной невозможно было повторить впредь.

- Жаль, - за последние часы Максим почти отучился качать головой. Почти. Будем надеяться, что собеседник свяжет факт сожаления и выражение лица, а не выражение лица и отсутствие жестикуляции. - Было бы спокойнее.

Поскольку профессионал с политическим мотивом - это гарантия неприкосновенности заложника. А вот местные инициативы, чьи бы они ни были, от остатков бригад до бандитов-одиночек, ничего подобного не обещают. Даже наоборот, здесь считается хорошим тоном прислать какие-нибудь части заложника в доказательство серьезности своих намерений. Если речь вообще о заложничестве, а не о похищении для нужд подпольного борделя или порностудии по внешним данным, а не по фамилии.

- Мне тоже. Что говорит синьор да Монтефельтро? И что случилось с вами?

Не свяжет. Этот собеседник... Действительно голова не работает.

- Синьор да Монтефельтро ничего не говорит. Он в реанимации. Это было еще до похищения, он просто высказал мне очередную философскую идею, а потом тут же решил воплотить ее в жизнь.

- Странно, - мистер Грин демонстрирует легкое недоумение. - Я пытаюсь представить себе ту философскую концепцию, на которую вы ответили бы рукоприкладством по собственной инициативе... и не могу. Или дело в воплощении? Синьор да Монтефельтро проповедовал за обедом каннибализм и перешел от теории к практике?

- Да нет. Он хотел школьную программу изменить, чтобы там учили правильному настрою на добро, с детства... но какое это имеет отношение к делу?

- Какое-то, определенно, имеет. С вашего позволения, я украду еще минут десять вашего отдыха. - Мистер Грин хочет сказать, что ему безразлично наличие позволения и что, с его точки зрения, плюс-минус десять минут на качестве этого отдыха не скажутся. Прав. И как глава своего антикризисного комитета имеет право задавать самые дурацкие вопросы в самое неудобное время. - Расскажите подробнее.

Максим вздыхает и начинает рассказывать подробнее. Про передачу, про радостного маньяка Доктора Моро, про волю к добру и воспитание этой воли в себе, про смерть судебной психиатрии, рождение новой школьной программы и использование его, Максима Щербины, в качестве аргумента и экспоната - на чем и произошел взрыв. Рассказывать не хотелось. Смысла за действием не просматривалось. Но просто так, без задней мысли, ему не стали бы приказывать, значит, исполняем распоряжение буквально.

- Вас самого ничего не удивило?

- Удивило, - признается Максим. - Собственная безалаберность и отсутствие контроля меня удивили. По голове мне все-таки дали позже, а по моему поведению получается, что до.

- И это все? - щурится собеседник. - Еще забавнее. Максим, обычно в подобных ситуациях вы ведете себя несколько иначе. Учитывая, что вы услышали в комплименте да Монтефельтро прямое оскорбление.

Ах, это был комплимент? Кто бы мог подумать. И в чем же он состоял? В том, что я - злостный баклан, который годами предпочитал доводить всех до истерики по причине лени и нежелания сделать над собой усилие и взглянуть правде в глаза?

- Возможно, я повзрослел.

- И это тоже, - кивает историк-экономист-террорист-но-ни-в-коем-случае-не-священник. - У вас появился некий центр, который вы готовы защищать. Но вот убивать ради него вы не готовы - и вряд ли до этого вообще дойдет. К тому же, я только что оскорбил вас куда сильнее, чем синьор да Монтефельтро. И что вы сделали? Как обычно, проглотили обиду и принялись искать в моих словах рациональное зерно.

Проглотил, разумеется. Как очередное тыканье носом в могилку Личфилда и все маргаритки на ней. Улыбаемся и машем. Не подаем виду, что нам очень приятно. Не подаем виду, в каком восторге пребываем от того, что мистер Грин, человек и пароход, педагог и террорист, только что с присущей ему деликатностью обозначил, что я есть существо, способное проглотить все, что угодно. Нам обоим известно, почему.

- Вы выбрали негодное время для опытов. Я нерепрезентативен.

- О. Опять. Я рад, что вы научились обижаться, но сейчас, пожалуйста, бросьте это занятие и подумайте, что вас тогда сорвало с якорей. Сядьте, спокойно открутите все назад и попробуйте выделить фактор. Возможно, он и правда не имеет отношения к похищению. Но он должен быть. Вы что-то почувствовали, поймали, увидели - и начали обрабатывать. А когда вмешался синьор да Монтефельтро со своими разглагольствованиями, смесь стала гремучей.

- Хорошо. С вашего позволения?.. - Я не хочу переставать обижаться. Ни на опыты, ни на экспериментальные комплименты. Не хочу. Я хочу спать. Хотя бы лечь и положить на голову пресловутый холодный компресс. Хотя бы это. И последовать совету, потому что он-то, в отличие от оценок, и нужный, и не ядовитый.

- Да, конечно же. И, пожалуйста, скажите мне, когда вспомните. Или если не вспомните, - и не нужно быть телепатом, чтобы понять, что если ничего не прояснится, он попытается сорваться сюда - посмотреть на ситуацию вблизи.

Совет оказался хорош. Слишком, невероятно, невозможно хорош для случайного совета. Нереально просто.

Заснуть так и не удалось. Или все же это была не полудрема, похожая на медитацию, впадать в которую его научили еще на втором курсе, а обычный сон? Просто очень яркий и образный. Даже слишком яркий, пожалуй - поскольку чувствовать себя во сне серийным убийцей в действии... уточнение: двумя разными серийными убийцами в действии - это развлечение то еще.

Оказывается, ты напрасно издевался над Раулем. Оказывается, и у тебя есть предел не целесообразности, а попросту терпимого и выносимого. Даже вне ощущений жертвы или преступника. Само по себе "недолжное". Растем над собой - или теряем хватку?

- Франческо, наша доблестная полиция поймала не того!

- Сейчас пять утра, - говорит работодатель. Очень отчетливо. Изображения на экране нет. - И четверть часа назад я лег спать и даже заснул.

- Они поймали не того маньяка, - говорит Максим. - Тот, что признавался - это не Доктор Моро. Это просто какой-то педофил... - Чуть не сказал "левый", удержался, пришлось бы объяснять, почему именно "левый" и что это слово значит. - А Доктор Моро охотится на подростков. На мальчиков-подростков, хорошо развитых, из обеспеченных семей.

- И... - Франческо на мгновение затыкается - есть подозрение, что глотает все подходящие для пяти утра и подобной новости оценки, грубости и гадости, потом задумчиво хмыкает несколько раз подряд. Соображает, что к чему. Сразу понимает, что имеет в виду Максим. - Так. Для начала - извините. Теперь еще раз извините - но вы можете это чем-то, кроме своих ощущений, доказать? Вы же понимаете, да?

Да. Максим понимает. Если он пустит розыск по ложному следу, если отвлечет ресурсы на то, что ему показалось, подумалось и озарило - выйдет... таких слов нет, таких дураков и таких ошибок тоже не бывает.

- Я могу работать по этой версии параллельно основной?

- Вы открыли способ одномоментного клонирования? - интересуется Франческо.

- У меня, - спасибо, мистер Грин, кстати, не забыть позвонить и ему тоже, - компетентная команда. Я набирал ее сам.

В каком-то смысле они - это я, господин Сфорца. Как я - это вы. Но я не настолько сильно ударился головой, чтобы произносить это вслух.

- Делайте, как считаете нужным.

У других это значило бы "...хоть вешайтесь, только в пять утра не будите, урод!". У Сфорца значит только "добро", ничего больше.

- Я посплю часа полтора - и начну.

Если Максим прав, дело плохо. Но если он прав - сон ему необходим. Те самые полтора часа, очнуться. Потом можно добавить стимуляторами сверху, но без основы - никуда.

И главное - теперь он сможет заснуть.

Ровно в 7 - взлететь по первому писку будильника; душ - напор в степени массажной, контрастный, одеться, завязать галстук, синий, в мелкую, очень приятную наощупь синюю же полоску другой фактуры, набить рот горьким шоколадом, ибо есть необходимо, но при мысли о какой-нибудь котлете тошнит, выплыть, всему в командирской нежности... отставить литературный бред, обласкать взором и улыбкой Карла.

- Векшё, вы назначаетесь старшим по основному направлению. - И - прочь отсюда, распевая на ходу, что, мол, la donna Х mobile qual piuma al vento, и держа голову по возможности неподвижно... За дверью сейчас должны гадать, пьяно начальство или злоупотребило наркотиками. Пусть гадают.

Начальство злоупотребило исключительно служебным положением. И уже успело установить, что господин капитан Парис Дельгадо, руководитель особой следственной группы лежит в больнице корпорации с большим количеством швов на нем, а вот его зам, госпожа Анна Суарес, тоже местная, на рабочем месте и вполне доступна к потрошению.

Но сначала нам жизненно необходим шофер и личный помощник. Причем личный помощник, который в курсе происходящего и понимает, о чем нужно непременно молчать. А шофер... ну какой из парня, который три месяца назад получил права, пусть его учили лучшие люди филиала, шофер? Никакой. Но Максиму придется работать по дороге - это хорошая, годная отмазка. И будем надеяться, что машине корпорации дорогу уступят просто из уважения.

И что мы не попадем в аварию - ни вдвоем, ни поодиночке.

Хуан Алваро Васкес, секретарь руководителя флорестийского филиала корпорации "Sforza С.В." 15 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

Алваро было... правильное слово "страшно". Страшно, тошно и нехорошо. Он так не боялся даже в прошлой жизни, когда шел убивать господина Сфорца. Да ему потом в подвале было проще, от него меньше зависело. Было хуже, сейчас ему не хотелось упасть, раствориться, вообще не быть - но не так страшно. Настоящий страх - это когда ты оступишься, а упадет кто-то другой.

А нужно следить за дорогой впереди, и за зеркалом, и за приборной доской, особенно за спидометром, будем считать, что это - тренажер, даже не тренажер, а игрушка, из детских - дешевенькая электроника, которая булькает и пищит, выдавая тебе очки, и играет похоронный марш, выключаясь. Вот похоронный марш мы вычеркнем - и все в порядке. Даже кожаная оплетка руля под руками запахла старым пластиком и перестала казаться слишком толстой.

Он никогда еще не попадал в настолько сложную и мутную ситуацию. Во-первых, непрестанно нужно всем врать. Пауле, Франческо №2 и шестилетнему Пьеро - больше и чаще прочих. И помнить, не путаясь, что именно, как, каким тоном, с каким лицом врешь. Ни Паулу, ни Номера Второго пугать нельзя особо. Женщину - потому что за нее держатся трое детей и беспомощный муж. Младшего Франческо - потому что он здорово похож на Франческо-старшего в те же одиннадцать лет: "ну очень нервная система". Прекрасно понимает, что творится что-то много хуже, чем говорят, не хочет никого пугать и отвлекать, но глаза на мокром месте со вчерашнего вечера. Вот Пьеро - им можно гвозди забивать, тут всем повезло.

Врать - и успокаивать, успокаивать - и врать. Какое счастье, что синьору айсбергу свернули челюсть, и с ним можно разговаривать, но он в ответ молчит. И еще неделю точно будет говорить мало и редко, а питаться через соломинку. Молчащий Антонио - почти человек, его даже жалко по-настоящему: сына похитили, а отец только и может, что валяться и разговаривать при помощи рук - и ведь по дури своей...

И Максим не в кондиции - из-за него же, из-за Антонио. Это что ж нужно было ляпнуть, чтобы Максим сорвался... Алваро уже и ребят из охраны выспрашивал, говорят, не слышали толком. Вроде не врут. А насколько Максим работать не может, Алваро понял, только когда зам по внешней безопасности его в шоферы позвал. Формально-то причины понятны: самому машину вести - время от работы отрывать, а Алваро уже столько секретов корпорации знает, что еще парочка или даже пара десятков положения не изменят. На самом деле, а на самом деле Максим головой едва шевелит... и если он возьмет с собой кого-то из подчиненных, то подчиненный его расколет за полчаса-час.

Я, думает Алваро, его сдам через полчаса после того, как он найдет Антонио-младшего. Через полчаса - это чтоб успел собрать первую порцию аплодисментов, а то обидится. Я бы тоже обиделся. Но не позже.

Хм, следом думает Алваро - интересно, а если я сегодня на него настучу, он меня убьет или только положит на соседнюю с синьором да Монтефельтро койку в травматологии? Проверить нет никакой возможности: спросишь - соврет, но очень любопытно. Я бы убил. Или нет? А если бы я был Максимом - а если бы из-за меня не нашли ребенка, ой, а это-то откуда? - я бы не убил. Мне бы было все равно уже.

- Ну ты и ведешь - я по клавишам не попадаю, - говорит пассажир. Да-да, я так и верю, что дело именно в моей неловкости.

- Ха, - усмехается Алваро, который на самом деле изо всех сил старается вести машину плавно, как только может. - Захочу - въеду вот в этот грузовик. Ты не знаешь, к кому в руки попался. А я тебе все припомню. Это моя Паула, ясно тебе?

- Твоя, твоя, - соглашается Максим. - Но ей нужно кого-то опекать, кроме детей и мужа, она так успокаивается, а тебя не было. Кстати, если тебя это утешит, я влип куда хуже, чем ты думаешь. Паула теперь знает, где я держу свой запас гуараны.

Алваро пытается возразить, что кабинет заместителя по внешней безопасности - охраняемая территория, потом вспоминает, что Паулу-то пропустят куда угодно.

А потом вспоминает, что он за рулем и смеяться, стучась головой об этот руль, ему сейчас нельзя.

- Гуарана тут растет, на севере. Тоже мне, сокровище. Ты еще матэ и тростниковый сахар заныкай в сейф.

- Вряд ли, - вздыхает Максим, - Паула поедет за ними на север. Даже если очень попросить. И вряд ли я ее отпущу. Алваро, я тебя кое о чем должен предупредить. Ты мне будешь помогать разбираться, и если хоть кто-то узнает, в чем именно...

- Я уже понял, - говорит Алваро. - Я уже понял, что я здесь не как шофер или секретарь, а как... - он думает и выговаривает: - член семьи. Потому что я могу не отвечать, если спросят.

Максим смотрит в экран, а кивок изображает левой рукой. Очень такое... журавлиное движение.

На парковке для посетителей почему-то почти пусто. То ли у тех, кому нужно в полицейское управление, редко есть машины, то ли жители столицы не любят здесь парковаться, то ли день удачный. Или время.

- Ты со мной, - говорит Максим. - И, если что-то заметишь, а до выхода оно ждать не сможет, пошли мне сообщение.

В 8:25 в полиции сотрудники уже кишмя кишат. А, вспоминает Алваро, это я в корпорации избаловался, это у нас рабочий день начинается по-европейски, не раньше 9, а у Франческо и компании - вообще не раньше 14. А здесь с 6 или 7, зато с 12 до 15 - перерыв, потом еще 3 часа на работу, и все. Говорят, в Толедо тоже так, и на юге Винланда, и в Африке... а в корпорации вместо этого кондиционеры в каждом углу.

Госпожа следователь Анна Суарес, полтора с небольшим метра разнообразных оттенков кофейного цвета, сначала гневно привстает в кресле, а потом поднимается, будучи очень любезной. Слегка близорука - щурится и шею тянет, не различила, кто к ней пришел вне графика и вошел без стука. Как разобралась, так сразу превратилась в гусыню.

Что ж она очки не носит... неловко? А может и хорошо, что не носит. Потому что Максим ей врет и Алваро это видно, а ей наверняка нет. Врет как на работе, объясняет, спокойненько так, что в ходе текущего расследования обнаружилось, что за одним из детей сотрудников корпорации некоторое время следили - и вообще выглядело все это нехорошо. Кое что из виденного навело Максима на мысль о Докторе Моро, а потому он хотел бы поговорить с кем-то из следователей и обязательно ознакомиться с материалами дела, потому что если его выводы подтвердятся, то целую ветку расследования можно будет просто закрыть и сосредоточиться на более перспективных вариантах.

Сидит, чуть ладонью поводит. Свеженький такой, разве что на сгибах не хрустит. Не вписывается в кабинет: здесь все что не дешевый, уже выстарившийся пластик - то дешевое полированное дерево, поцарапанное и залапанное. Папки - и те какие-то захватанные, с обмятыми корешками, с пятнами на наклейках. У самой госпожи Суарес такой вид, будто она только что поднялась из спортзала, а там впахивала на тренажерах прямо в своем костюме. Пахнет спитым кофе, окурками, залитыми водой и настоявшимися до бурого цвета, подгоревшим хлебом от стоящей на подоконнике мини-печки. Рабочая, в общем, обстановка...

Когда-то давно Максим перевел для Алваро очередную шутку - о женщине, у которой от постоянного вранья глаза сошлись к переносице. Глупости. Они от постоянного вранья расходятся от переносицы и стремятся спрятаться за ушами. Госпожа офицер Суарес являет тому наглядный пример. Дело она отдавать не хочет: говорит, запрещено. Ага, запрещено - одному из высших руководителей филиала корпорации? Взятку вымогает - не может быть, не дура же она? Копии снимать и то не стремится как-то: секретность. Интересная у них тут секретность - сначала восемь интервью у Доктора Моро взять позволили и по всем каналам прокрутили, а теперь ни-ни, великая тайна.

Так, стоп. А зачем Максиму сейчас материалы по Доктору? Ах, это он мне полчаса назад угрожал, вполне всерьез - мол, застрелю и скажу, что так и было. А у него самого основная версия... э... а... я сейчас этой неперелетной гусыне все перья повыщиплю, если она все срочно сама не принесет!

- Госпожа Суарес, - журчит Максим, - я, признаться, вас не понимаю. Вернее, я вас прекрасно понимаю, но почему вы не сказали мне сразу? Ваш непосредственный начальник запретил вам выдавать материалы - он был в своем праве, а вы не можете нарушить его распоряжение. Ну так скажите мне, к кому мне обратиться, чтобы этот приказ отменить - я во всем полицейском управлении знаю только господина Аболса да нескольких сотрудников отдела по расследованию убийств.

- К нему самому, к капитану Дельгадо - ну или к господину Аболсу, коль вы к нему вхожи. Я без их распоряжения не могу вам ничего выдать.

- Госпожа Суарес, - любопытствует Максим, смакуя поданную газировку со льдом. Алваро с удивлением вертит свой стакан: стерильный, как из автоклава и скрипящий под пальцами. Напитки приносила секретарша. - А как вышло, что эксперт по делу выкинул старшего следователя, ведущего дело, через перегородку в общую комнату?

Если бы глаза госпожи Суарес могли, то они бы сбежали с ее лица вообще, как в рисованном фильме. И зарылись в узел волос на затылке. И засели бы там, подрагивая.

- Доктор Камински - превосходный специалист, - цедит она, - Но отличается вспыльчивым характером. А капитан Дельгадо не всегда сдержан на язык, особенно когда устает.

В переводе "наш капитан обругал нашего психолога, а психолог в ответ пробил им стенку. И дело это настолько обычное, что даже не вызвало шума". Вроде и правда. А все равно вранье.

- А что на сей раз сказал капитан Дельгадо доктору Камински?

- Не знаю, - врет офицер Суарес. - Какую-нибудь грубость, как обычно. Капитан Дельгадо иногда так шутит, что не знаешь, дать ему пощечину или выброситься в окно. Все давным-давно привыкли. Иногда ему действительно дают оплеухи или кидают через стену. Господин Аболс в курсе особенностей характера лучших сотрудников. Выйдет из больницы, извинится, капитан извинится. Да и Камински остынет.

И опять врет. Не остынет их эксперт, что-то там посерьезнее грубой брани проскочило.

- А где сейчас доктор Камински?

- В Веракрус де Санта-Мария, - любезно сообщает офицер Суарес. - Это на плоскогорье. По личному распоряжению господина Аболса. У них там свой маньяк объявился. Как говорит господин Аболс, плоды просвещения.

- Спасибо. Так вы мне дадите материалы - или мне ехать к господину Аболсу за разрешением?

- А чего, - встревает Алваро, - давай доедем? Я его месяц не видел.

Чистая правда. Хотел сказать "у нас уже месяц никого не убивали" - но постеснялся.

- Может быть, - вдруг говорит офицер Суарес, - я ему позвоню?

Кажется, поняла, что материалы мы добудем все равно - и не хочет быть тем человеком, который нам мешал.

- Это очень любезно с вашей стороны, - отзывается Максим.

Я бы на его месте здесь бы уже все разнес. А если голова болит, помощнику поручил бы. Мне. Мало что с делом что-то нечисто, мало что они эксперта в глушь к лягушкам закатали - на плоскогорье сезон дождей, оттуда не выберешься же, и связи наверняка нет... так еще и нам голову морочат.

Промолчать или вякнуть? Вякнуть или промолчать? У Максима изумительно получатся быть безупречно вежливым, тихим, почти неживым. Не человек, а функция корпоративной системы. Место в штатном расписании. Не обижается, не злится и не сердится, ибо не умеет. Ставке не положено.

- А что они там не поделили - мы самого Дельгадо спросим, - "напоминает" Алваро. - Может, ему заодно и средство от хамства назначат...

- Васкес, госпожа Суарес пытается нам помочь.

По фамилии. Да, мол, да. Это тот самый Алваро Васкес, которого вы сравнительно недавно видели в прямой трансляции. Боевик "Черных Бригад", выкормыш иезуитов, участник государственного переворота, а ныне - личный секретарь господина Сфорца. И вакансию он получил, осуществив покушение на господина Сфорца. Практически удачное. Высоко оцененное. Вы все еще думаете, что табель о рангах вас защитит?

Тот самый Васкес робко так улыбается. Невинное оклеветанное дитя, да и только. Это почему-то всех пугает куда больше, чем угрозы и искушенный вид. А госпожа офицер несколько ближе к начальству, нежели обычно принято между коллегами, и с похвальным героизмом думает не о себе - о любовнике. Сообразила, поймала улыбку ангела - и "поплыла"...

- Да ничего там не было интересного. Гонсалеса, то есть, Моро, сняли с очередной жертвы. Буквально. И без малейшего участия доктора Камински, по наводке информатора. Доктор, конечно, величина - но тут Парис... капитан Дельгадо сам обошелся. И доктору апломб ударил в голову - это у вас не тот псих. Гонсалес поет, как соловей - а не то, видите ли. Дельгадо и высказался на тему зависти и гордыни.

- И вылетел в трубу. Но это вопиющее совершенно поведение. - Максим не поясняет, чье. - Почему же господин Аболс не принял меры?

- Потому что Гонсалес не последний. И убийство это не последнее. А других толковых экспертов у нас вообще нет! Камински из Винланда выписали.

Госпожа Суарес кивает сама себе, снимает трубку. И докладывает. Потом кивает еще раз.

- Я покажу вам все, что у меня есть, - говорит она. - И копии сделаю.

- И не забудьте про координаты доктора Камински. Телефон, электронная почта, - тихо напоминает Максим. - С вашего позволения, мы подождем внизу, в буфете. - Офицеру вручаются визитка и прямоугольник накопителя данных. - Пригласите нас, когда закончите копировать бумажные материалы. И большое вам спасибо за содействие.

Глаза у офицера Суарес никуда не бегают, не прыгают и не порываются даже. Смотрят в одну точку. Офицер Суарес, кажется, думает, что только что счастливо разминулась со смертью. Это мы еще посмотрим, разминулась или нет. Юный ангел в белой рубашке элегантно кланяется с порога. Может быть, я сюда еще вернусь.

- Максим, - спрашивает по дороге Алваро, - с чего это ты вдруг такой добренький?

- Потому что у меня нет сил быть злобненьким, - честно отвечает спутник. - А ты можешь свирепствовать, только голос при мне не повышай.

- Это как же свирепствовать-то? Шепотом?

- Ну, значит, не свирепствуй.

- Слушай, а у тебя всегда так... внутри?

- Что?

- Плавает все. Одни пятна и полосы, хуже, чем у Антонио.

- Это я так выгляжу, если меня стукнуть. Знаешь такое слово "синяк"? И вообще - сгинь, нечистая сила. Знаешь, как ты обычно выглядишь?

- Знаю, как хамелеон. А кто тебя стукнул? Старший Антонио?

- Удавлю, - тихо обещает Максим, и по совершенно бесцветному взгляду ясно: и правда что удавит. - Дай я хоть проверю, что у нас там - потом уже болтать будем.

- А что у вас там может быть? - смеется Алваро, для приличия и снижения громкости прикрывая рот ладонью. Смех, правда, выходит очень злобный. - Безупречный порядок под руководством твоего клона и никакого прогресса.

- Я бы предпочел прогресс, - говорит Максим.

Алваро вспоминает, что за версию они разрабатывают, сглатывает порцию почему-то очень сухого полицейского воздуха и думает, что он бы тоже предпочел прогресс.

Но тот человек, которого вчера и позавчера показывали по телевидению, куда больше похож на чокнутого клоуна, а также обыкновенного... вежливо выражаясь, педофила из-под забора, которым во Флориде несть числа, и которых Алваро вечно лишал душевного равновесия, нежели на умного и опасного маньяка. Типичный такой урод, который будет за тобой волочиться через пять улиц, плести всякую чушь, а когда в темном переулке получит кастетом по зубам, пообещает обратиться в полицию с жалобой на кражу...

- Но нам же придется сказать.

- Франческо дал мне добро. Остальным пока не нужно. Добро пожаловать! - Куда, Максим не говорит.

- Мне не нравится этот их Камински, - говорит Алваро. - Почему он не пошел к Аболсу или сразу к нам? Раскидался тут...

- Сначала, - назидательно говорит Максим, - мы возьмем дело и посмотрим, какие яйца несет этот Камински. И только потом будем решать, как к нему относиться.

Максим Щербина, заместитель по внешней безопасности руководителя флорестийского филиала корпорации "Sforza С.В." 15 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

Криминалистику в новгородском филиале преподавали неправильно. Неправильно и неудовлетворительно. Максим, несмотря на свою относительно "детскую" специализацию, мог вполне грамотно совершить целый ряд преступлений, но вот расследовать нормальное гражданское дело - а уж тем более ненормальное - и на свежую голову бы не рискнул. А дело перед ним было кривым как альбийские скрюченные дорожки. Первые шесть эпизодов в него вообще включили задним числом, когда полиция наконец полностью перешла на электронную систему хранения, соорудила себе нормальный каталог и начала заливать туда архивы. Поскольку пять из шести случаев относились ко времени гражданской смуты, то расследование вели разве что приблизительно. Соответственно, никто не был уверен, что связь на самом деле есть - а не привиделась людям и машинам.

Но эпизодов в деле было куда больше. И даже если вычесть все, что произошло во времена бумажного делопроизводства, то получалось, что за три года прицельной работы по литерному делу "Вивисектор" - их двенадцать. По четыре в год, раз в квартал, как по расписанию... стоп. Тут не двенадцать, тут четырнадцать. Раз в квартал плюс еще два. Об этом есть подробный доклад доктора К. Камински. Интересно, К. - это что? Забавная манера не ставить имя в подпись. Но в доклад мы пока что смотреть не будем, просмотрим краткие справки по каждому из четырнадцати, которые делались для Аболса. Сливки и выжимки.

И получим, что двенадцать строго идентичны, а два - отличаются некоторыми деталями. Конечно, подумал Максим, это не я один такой умный: вот, несколько запросов к доктору на то, включать ли два эпизода в эту серию. Оба раза ответ отрицательный. Почему дела еще в серии? По решению капитана П. Дельгадо. Обоснования - солидные и на первый взгляд, и на второй. Сходные приемы. Сходный способ сокрытия улик и трупов. Сходные данные экспертизы. Но в двух у нас налицо совершение насильственных действий сексуального характера - а в остальных нет. По мнению капитана Дельгадо, это не основание для исключения...

А по моему мнению? Это только пристрелочное, данных пока мало, но... я бы сказал, что из серии торчат три дела. Последнее, которое точно за Гонсалесом, и еще два. Одно - годичной давности и внесезонное, кстати, и второе - очень похожее было в Винланде три года назад, там тоже использовали электроток. И о случае, кстати, кричали все газеты. Но это мнение дилетанта, извне. И то, что мне очень не нравится капитан Парис Дельгадо и его манера хранить документацию и руководить отделом - тоже не фактор.

В здешней столовой подают совершенно изумительное молоко кокосового ореха. Есть по-прежнему не тянет, но и пить-то много нельзя, вот досада. Приходится цедить единственный позволенный себе стакан по четверти глотка. Так, пожалуй, и лучше: вкус пробивается через мерзкое - словно антигистаминных препаратов наелся - онемение на языке.

Жаль, что мне нужен реальный человек - хоть видеозапись, хоть аудио - чтобы что-то разобрать. Но вот тогда, когда да Монтефельтро вздумалось проповедовать, что мне показалось? Что маньяк в телевизоре избит вхлам - но это не мешает ему наслаждаться каждой камерой, каждым микрофоном под носом. Что он счастлив по уши, потому что дорвался до внимания, признания и интереса. И что этот человек врет, а вот тот, кто дал делу имя "Вивисектор", и даже журналисты, притащившие связь между манерой совершать преступления и популярным лет сорок назад романом, и популярным лет десять назад фильмом - не ошибся. Il Dottore Moro. Вивисектор. Экспериментатор. Не деятель искусства, не гениальный непризнанный скульптор. "Ученый", а не "художник". И его не возбуждает причинение жертвам боли - в отличие от деятеля из телевизора, за которого Максим бы поручился, что только многие пинки по яйцам мешали ему испытывать то самое возбуждение во время рассказов о якобы своих подвигах.

Кстати, целый ряд произведенных Моро операций без обезболивающих препаратов просто невозможен - жертва умрет от шока. Что, судя по всему, и произошло с двумя подростками на ранних стадиях. А больше таких смертей не было. Все остальное - последствия инфекций, отторжения и прочего. Доктор наш в какой-то мере и степени обучаем, и мучительство для него не самоцель. Он пытается чего-то добиться. Это хорошо. Для нас хорошо. Это дает нам немного времени - и одну зацепку. Лекарства.

Запросы по аптекам делали - но вот беда, в этой благословенной стране уже несколько лет можно заказать через сеть и получить по почте все то, что свободно продается в мире. А в мире у нас, по причине расхождений в местных постановлениях, можно купить практически все. Включая наркотики. Одно тут, другое там. И получать, предварительно оплатив кредиткой, в любом почтовом отделении. При этом опись не прилагается - тайна вложения, - а для получения можно предъявить все, что угодно, включая пропуск на работу. Тут копали год подряд - и умыли руки. Ложных сигналов было море, попутно вот раскрыли четыре дела о жестоком обращении с престарелыми. А Доктора не нашли.

А вот средства, подавляющие иммунитет, он не применял никогда. То ли у него не было этой страницы учебника, то ли последствия Доктора Моро не интересовали. Интересно. А еще интереснее, какие резоны были у Дельгадо, помимо очевидных, карьерных. Да и эти-то не особенно очевидны... достаточно доктору убить снова и Аболс обрушится на нарушителей всей своей обманутой тушей.

Под это же дело проверили едва ли не всех врачей и младший медицинский персонал во Флоресте, включая уволившихся и уволенных за нарушения. Наркоторговцев нашли десяток, подпольных абортариев - шесть штук, борделей для извращенцев, где требуются услуги медика, как персоналу, так и клиентам - два. Практикующих без лицензии - троих, на одном два трупа вследствие непрофессионализма. Этих, кстати, нашли благодаря доктору Камински. Гребет частым гребнем. Вообще не дело, а воплощение collateral profit. Оздоровление криминального климата Флориды налицо. А Доктора Моро все нет...

Предварительный вывод номер раз: нам жизненно необходим доктор Камински.

Предварительный вывод номер два: доктор Камински прав, а Дельгадо... а с Дельгадо нужно поговорить, благо, он в нашем госпитале.

Набрать номер доктора Камински. Первый звонок срывается. Второй тоже. Далее "абонент временно недоступен". Далее звонок срывается... так, понятно. Дожди и дешевый мобильник с номером местной компании. Что нам мешает подключить полицию к своему спутнику? Надо внести предложение. Отбить сообщение с краткими выводами. И - ждать ответа, параллельно продумывая процедуру эвакуации.

А чтобы не биться головой о стены в пустом ожидании - Векшё работает, и как работает, умница, мальчик, а мне там и делать-то нечего, разве что ему мешать - навестить Дельгадо. С одним простым вопросом: какова мотивация.

И если она не будет признана достойной...

Но вот Алваро при этом лучше не присутствовать. А просто так он не уедет... Что ж, там, где не действуют приказы, действуют другие вещи.

- Вот что, - говорит Максим, - сейчас мы заедем в аптеку и я кое-что себе куплю. Потом я возьму такси, а ты поедешь ко мне, затащишь купленное в кабинет и сядешь там читать дело. А потом - перечитывать. Чтобы оно у тебя от зубов отскакивало. Но ты никому ничего не говоришь, никому ничего не показываешь и открытые файлы нигде не оставляешь.

- Ы... - говорит страшное оружие воздействия, и смотрит на часы. - Я, конечно... но я обещал отвезти пиратов к Раулю. Можно, я сначала отвезу, а потом сяду? Я на обратном пути начну.

Можно было и не уговаривать.

- Вези. Хорошо придумано, им там самое место.

- Ну если я оттуда сбежать не смог... - ухмыляется Алваро.

- Да ты и не хотел. Это главный секрет заведения. Поехали.

Остановить машину под огромной светящейся вывеской "Farmacia de guardia". Глюкоза в ампулах, шприцы, жгут, "Гаммалон", "Фурон", "Маброн". Лекарственный Мировой Союз: одно из Японии, другое - из Франконии, третье и вовсе с Кипра... ну и что наши мединструкторы и всемирная информационная сеть имели в виду под словом "гормоны"? По логике - кортикостероиды. Значит, "Дексамед" - местного производства. Поддержим флорестийского производителя - а он в ответ поддержит нас.

Дозировки уточним во все той же всемирной информационной. Равно как и подлинный смысл понятия "гипертонический раствор глюкозы", сколько именно в нем процентов. Вот понятие "внутривенно" в расшифровке не нуждается. Учили, спасибо большое. "Это может сделать любой стухший наркоман с трясущимися руками и гнилыми венами - а у вас какие проблемы?" Никаких, спасибо, Николай Глебович. Но почему вы не учили нас прогнозировать эффект взаимодействия стимуляторов с анальгетиками - вы все-таки готовили спецагентов, а не секретарш... хотя хорошая секретарша должна знать и это.

Было бы обидно заснуть от "Маброна" - и еще обиднее получить какую-нибудь неконтролируемую реакцию, но головная боль должна пройти, и усталость тоже. Одновременно. Времени слишком мало.

- И четыре упаковки презервативов.

Аптекарь смотрит на препараты, на покупателя, на препараты... выразительно хмыкает, лезет под прилавок. Нет, дело не в том, о чем он подумал. В том, что нужно бросить в пакет сверху что-то яркое, знакомое и заведомо безопасное. И в том, что на востоке, на плоскогорье, льют такие дожди, что размыло все дороги.

А аптекарь, несомненно, позвонит по номеру, который ему оставила полиция. И донесет: мол, покупал нетривиальные для эротического тура препараты, шприцы и жгут. Лицо госпожи Суарес, которая сведет приметы, ассортимент и недавний визит, представлять в минуты особой душевной непрухи.

Господин Парис Дельгадо, наверное, очень не любил свое имя. А в эти дни - особенно. Хуже ему было бы только, если бы не знающие судьбы родители назвали его Ахиллом. Потому что осколки обнаружились в нем везде - вплоть до щиколотки. Сначала верхняя, прозрачная часть перегородки, а потом графин и три стакана на том столе, на который Дельгадо приземлился. Не любил свое имя - и на обращение "капитан Дельгадо" просто расцвел навстречу.

В ответ на вопрос о причине нанесенных повреждений капитан морщится, словно уксусу хлебнул.

- Эта гнида... Эта вошь поганая... Ни черта не смыслит в криминалистике, все со своими психологическими портретами носится. И если что-то в картинку не лезет, то сразу в драку. Да мы Гонсалеса с пацана сняли, и все там было - и лекарства, и инструменты!

- А вас не смутило как раз то, что вы его, как вы выразились, "сняли"? - Очень громкий человек. И злой. И вздрюченный. И совершенно уверен, что арестовал, кого надо. - Ведь обычно Доктор Моро своими жертвами в этом смысле не интересовался.

- Да вы что, сговорились? Тут не интересовался, там интересовался... он псих. Какая-то логика у него есть, так вот он, за решеткой, спросите его - он расскажет. Не пускают? Тьфу ты, глупость, я все закрыть приказал, еще тогда, чтобы эта скотина польская к журналистам не пошла. Верней, чтоб прищучить, если пойдет. Я позвоню и вам все откроют. Извините.

- А что такого вы сказали польской скотине?

В уютной одноместной палате - специальная койка, передвижной столик, телевизор, музыкальный комбайн - нестерпимо благоухает антисептиками, ранозаживляющими мазями, изопропиловым спиртом. К концу первого курса все в Новгородском филиале УМСУ умели отличать этот запах от этанола, и ассоциировался он с медпунктом и занятиями по служебно-прикладной физической подготовке. Прикладной - от слова "приложили", как шутили курсанты. Капитана Дельгадо приложили от души.

Человек, лежащий на животе и прикрытый специальной простынкой из нетканого полотна, дергает массивным загривком, щурится. Не хочет сочинить безобидную версию, а вспоминает. Понятное дело: последующий полет ему запомнился куда ярче.

- Примерно - уйди, завистливая задница, не порть людям радость. Не стоило, конечно, надо было отвести в уголок и объяснить все то же, но для этой заразы персонально, понятным образом. Но я же Гонсалеса сам брал, ну сорвался...

- А Камински?

- А Камински орет, что у нас еще до следующего трупа время в запасе было, а теперь его, может, и нету. А я терпеть не могу, когда на меня давят, да еще и на пустом месте. И, главное, дурак, забыл же, с кем дело имею. Мы от этого доктора всех на свете наук получили только кучу головной боли. Кого только не выловили, всем отделам показатели повысили. А от Камински только портретики и суета под ногами. То проверьте заявления о трудоустройстве в моргах, то проверьте уволенных за некрофилию. И так три года... а кто мне план с подсадными закопал? Дескать, слишком опасно... бла-бла-бла! Ну опасно - а так не опасно было, что ли? И вот взяли уже, и тут эта сволочь на меня орет. Я и сказал, что если б не ты, мы бы его, может, на полгода-год раньше повязали...

Нет, думает Максим, тут совершенно некого зарывать живьем в термитник. Этот скандальный человек - мастер своего дела. Своего. А его заставили заниматься не своим. Ловил бы он взломщиков - цены бы ему не было. Потому что там, где у меня дыра, в криминалистике - у него все отлично. А вот про криминологию, видимо, конек доктора Камински, он не знает и знать не хочет. Какие портреты, какой анализ личности - главное, что руки связывали клейкой лентой, значит, один автор. И он не знает и знать не хочет, что Камински ему все правильно советовал. Так ведь оно и делается - частым гребнем, выборками, проверками всего на свете, вплоть до подглядывания за девочками в детсаде...

И понятно, что произошло. Столкнулись два профессионала в разных областях на самом поганом деле - дети мрут. По расписанию, как часы. И одному кажется, что его все время толкают заниматься ерундой, а второй видит, как драгоценное время уходит впустую... и тут подворачивается этот Гонсалес. И поведение Аболса понятно. Эти двое наверняка не первый раз ссорятся и не первый раз с мордобоем.

- Спасибо, капитан, вы очень мне помогли.

Надо будет о нем позаботиться. То есть, взять Аболса за лацканы и тихо попросить, чтобы никогда, никогда, никогда больше капитан Дельгадо не расследовал дела такого типа. Пусть ловит кого угодно - взломщиков, террористов, бандитов... всем будет хорошо. А что такое доктор Камински - посмотрим живьем.

Доктор К. Камински, ведущий криминолог Полицейского управления Флориды 15 декабря 1886 года, Веракрус де Санта Мария, Флореста, Терранова

Вечер, ночь и вторая половина утра отданы работе. За окнами - все то же беснование стихии, прорвало стояк в небесном водопроводе. В здании полицейского участка дрожат и трясутся при каждом ударе грома перегородки и внешние стены. Но крыша не подтекает, а дом не отправляется вплавь по волнам и даже не улетает по ветру. Видимо, между доктором Камински и девочкой из Винланда слишком много отличий.

Время с 3 до 7 утра отдано сну. Засыпать легко, даже невзирая на лист коки, просыпаться - совсем другое дело. Почти что невозможно. И, кстати, не нужно. Пока не открываешь глаза, не сдергиваешь пропитанную влагой простыню с головы - можно поймать, перехватить то, что за время сна рискнуло высунуться из океанских глубин подсознания. Там, где вечная тьма и невероятно высокое давление, там водятся истины, открытия и разгадки тайн. Но тащить наружу их можно только медленно, потихоньку - иначе разорвет на клочки - хорошо, если рыбу. Может и рыболова.

Вчерашний священник, например.

- Вы, конечно, ограждены тайной исповеди... - цедит Кейс.

- Может быть, я плохой служитель Господа, - у падре непроглядные глаза индейца и сильный акцент. - Но я родился в этом городе. Я назвал бы убийцу даже вам, не то что полиции. Но никто не каялся в этом грехе.

Или учитель.

- Мы не во Флориде, дон Федерико. Здесь все у всех на виду. Мне что, начинать думать, что вы всей деревней скрываете убийцу?

- Да думайте вы, что хотите! Мы и правда здесь друг у друга на виду - и у нас есть разные люди, но таких, чтобы вот так вот - нет и не было. Этот убийца - он же какой-то оборотень!

- Серийный убийца всегда оборотень. А вы не хотите быть учителем оборотня, да? Поэтому оглохли и ослепли?

- Да идите вы... откуда пришли, пешком. Мы тут себе головы сломали, девочки из дому выходить боятся, слухи идиотские... Мартинес со своей девушкой днем целовался, его не убили едва. Не было у нас ничего такого!

Чуть не плачет. Не врет. Не было. Совсем не было. Обычно хоть на кого-то да думают. Часто по ошибке, по глупости, по злобе. Тут - не понимают. Еще не понимают, чего хотел. И я не понимаю пока. Это серия, это точно серия, она выглядит одинаково и пахнет одинаково... но в картине чего-то не хватает. Камешка какого-то.

Посторонний? Только вот новые люди в Веракрусе и в округе не селились лет так восемь. Несколько семей уехало, а новые не приезжали. Нужно все-таки взять себя за шкирку, а полицию за жабры - и поплыть на места преступления. Посмотреть, понюхать, послушать...

Пустырь. Трава почти в рост, ее даже этим дождем не прибило - только кажется, что все просматривается на километр, нет, ничего подобного. Пригнись - и тебя не видно. Спросить, где нашли тело. Приказ полиции: отойти на сто метров и ждать свиста или жеста.

Вода стоит стеной, но мне очень жарко. И у меня очень болит голова. Очень, невыносимо. Как раньше. Господи, почему Ты со мной больше не разговариваешь? Чем я провинился? Смотри, Господи, я принес тебе голубя в жертву. Белого. Господи, почему ты мне не помогаешь, как раньше?

Первое место преступления. Второе место. Третье место - спортплощадка. Все в радиусе километра... В радиусе? В радиусе от чего?

- А что это у вас во-он там, за краем пустыря? Сарай?

- Общественный сарай, доктор. Мы там смотрели. Ничего там... - отвечает расплывшийся волоокий начальник местной богадельни. Типичный уроженец флорестийской деревни, и пузо у него не от пристрастия к местному пиву, а от хронической белковой недостаточности, которой тут страдают все поколениями подряд. Кукуруза-тыква-бобы - у всего плоскогорья в анамнезе написаны.

- А теперь посмотрим нормально.

- Нормально это как? - спрашивает лейтенант. И ведь знает уже, что ему ответят, но нарывается же. Начальство местное, в городе училось... по ускоренной программе какой-нибудь.

- Нормально это с использованием глаз, головы и аппаратуры. - оправдывает ожидания Кейс.

Вот за аппаратуру местные не отвечают. Нету и взять негде. И за климат тоже не отвечают. Одно удовольствие тут пешком ходить. И откуда ко мне этот белый голубь в голову залетел, из песни, наверное. Тут до конца сезона дождей белого голубя не увидишь.

- Вы мне вот что скажите лучше, - говорит Кейс, - вторая девочка, Катарина, у нее, судя по фотографиям, был рассечен лоб. Но там не разглядишь ни черта. Вы там первым оказались, из полиции. Опишите, как это выглядело.

Лейтенант Гомес ведет усом, а может и всей щекой... это ему "черт" не понравился, ко всему остальному он уже привык, а погоду и вовсе не замечает. И правда - что буйволу грязь? Радость.

- Там даже не рана, а так... скользнуло и ссадило. Широкая такая царапина, неглубокая. На фотографии она хуже выглядит, потому что крови было много и она запеклась вся на лице, на волосах, на одежду попало. Жарко было очень, не скажу сколько, но в тени больше сорока - а уж на солнце...

- Отвечайте на вопросы, - обрывает Кейс лирический монолог "как это было ужасно". Три месяца курсов в ближайшем городе, наверное. И лет двадцать усердия по поимке воришек и вразумлению драчунов. Предел - поймать мужа, который зарезал жену из вредности... то есть, из ревности, впрочем, синонимично, и попытался пешком удрать в столицу - или на восток, в бассейн Параны. - Крови - из ссадины?

- Да. - Буйвол вот-вот начнет реветь и бодаться. С полей шляпы стекают потоки воды. Это не шляпа, это шлем-салад какой-то, об эту кожу можно бритву доводить... - Наверное, она упала.

- Наверное, - кивает доктор Камински. - Открывайте ваш общественный сарай.

Открывать его не нужно. Замок, конечно, висит - но не запертый. Играет роль засова. От ветра и собак.

Нормального переносного прожектора в деревне тоже нет. И ненормального нет. Но вот это как раз не страшно. "Жужжалка" помещается в карман плаща. Батарейки у нее мощные, а если сядут, можно крутить ручку.

- Вы нашли обо что она ударилась?

- Нет, - буйвол разглядывает чудо техники. - Но могло и пылью засыпать, а кровь, я говорю же, засохла почти сразу.

- Конечно. - Задача: отскрести с сапог всю здешнюю грязь, не сотворив при этом нового мира. И Дух Божий носился над водами, как я его понимаю. Конечно, тут - общественное место - уже натоптали как могли, но усугублять не хочется.

- Стойте, где стоите, - приказывает Кейс. - Держите фонарик. Будете светить, куда я скажу.

Открытая коптильня. И на веревках вдоль стены вперемешку с пучками травы развешаны копченые птичьи тушки. Перья - в мешке в углу, очень аккуратно собраны. Тушки птичьи - и некрупных грызунов. На другой стене развешаны умело и осторожно снятые шкурки. Выделка, конечно, самая примитивная - но старательная и мастерская, ни одного лишнего разреза или разрыва.

Голуби... белые...

Лопата, самодельная стремянка, ящики, сколоченные из чего ни попадя, еще какой-то трудовой хлам. В земляной пол втоптаны мелкие перья, солома, опилки, гнутые гвозди. Окошко у самого потолка было затянуто пергаментной бумагой, сейчас она промокла, внутрь летят брызги.

- Чье это хозяйство?

- Луиса, воспитанника падре Фелипе. Он дурачок.

- А это?

- Перья и шкурки берет кооператив, на поделки всякие. А голубей у нас едят, и жареных, и копченых. Это ж не ваши, городские, - снисходительно объясняет буйвол.

Как же, как же. Наши морально чистые сельские пташки... Но неважно, не сейчас.

- И дурачку дали ружье?

- Да кто ж ему... - ухает Гомес, только фонарь дрожит, - у него праща. Для этого голова не нужна.

Праща. Праща... Если поводить по стенкам, то можно увидеть и саму пращу. Даже не одну. Две, на выбор. Видимо, для четных и нечетных. Веревка потолще и погрубее, а второе - и не веревка даже, какой-то пояс? Лента? Что-то такое. И от каждого из мест преступления до этого сарая - примерно... так, надо не примерно, а точно.

- Лейтенант Гомес, вам тоже голова не нужна. Поэтому пройдите-ка отсюда до каждого места обнаружения трупа, считая шаги. Собьетесь - начинайте сначала.

Смотрит - как убить хочет. Нет уж, я так просто не дамся. Давай, пошел. А я тут еще постою и подумаю.

- Фонарик отдайте.

Пули, для пращи. Не просто случайные камешки, подходящие по размеру и весу, нет. Глиняные и свинцовые шарики. У глиняных дальность меньше и летят они... плохо они должны летать, метров на сто, может быть, но зато добычу не калечат, а голубю много не нужно. И кроту. А девочке? Взрослой женщине разве что шишку наставить, основательную такую шишку, взрослые здесь в шляпах живут и даже спят. В жестких кожаных шляпах. Свинцовым можно. Но это нужно, чтобы с собой было. А глиняные есть всегда.

Что это за лента все-таки? Пятна какие-то... если отстирать грязь, будет искусственный шелк с крупным цветочным узором. Странный материал для пращи. А если обработать вот эти мелкие темные пятна, то - конечно, будет кровь. Но оказаться может чья угодно, и кролика, и охотника...

Очень жарко. Очень. Плохо, когда так жарко, после болезни так всегда. И заснуть не получается: голова болит. Раньше, когда голова болела, то приходили ангелы и пели, а Господь утешал. А теперь? Зовешь-зовешь... надо, конечно, не так. Принести плоды и добычу. Настоящую, хорошую добычу. Тогда Он откликнется. Точно. Так правильно. Нужна жертва. Все время в голове эта мысль вертится - значит, ангелы подсказывают...

Значит, ангелы. Иже херувимы. Жертвы, голуби и перья. Давид с пращою. Кейс не знает, откуда приходят подобные образы. Из глубин бессветного океана, оттуда, где рыба-удильщик с фонариком на голове привлекает добычу, оттуда, где во впадинах гнездятся невиданные твари, не способные выжить на мелководье.

Не снаружи, нет. Это-то сто раз проверено. Никакой... экстрасенсорики, никакого "съема" информации, считывания. Просто все падает вниз, наслаивается, варится, и заводится там какая-то жизнь, сначала простая, а потом все более специализированная, она тянется к свету, потому что там, внизу, свет - это еда... Интуиция - это всего лишь логическое мышление со свернутыми цепочками. И, кстати, точно так же может врать. Так что серию мы отщелкаем, всю. И посмотрим потом в кабинете с нормальным увеличением, с нормальным светом, Боже благослови Силикон и всех присных его.

Этот буйвол со своими курсами даже не понял, что Катарина была жива, когда поцарапала лоб... сама взяла и поцарапала, конечно же. И что их убивали не там, где находили - крови на земле не было, только на трупе. Вот это уже для деревенского стыдно просто - они же тут все охотники...

Возвращается лейтенант Гомес. Глаза квадратные. Челюсть лежит на пузе. Вода течет потоками уже не только со шляпы.

- Триста шагов, триста пять шагов, триста три шага. Я там поскользнулся пару раз кое-где, так что ну триста в общем... от дверей как велено.

- Вы же в сарае смотрели, а? - усмехается Кейс. - Да тут, наверное, и дурачок догадался бы...

Буйволу не хочется ругаться... совсем. Да оно и понятно. Теперь доктор Камински вписывается в картину мира. У магов и волшебников всегда дурной характер, как-то это связано с ремеслом.

- У хорошего пращника, лейтенант, свинцовый шарик летит метров на 250. Может, чуть подальше. А глиняный примерно на сто, вес не тот, - снисходит Кейс до напоминания очевидного и общеизвестного. - Да вы же и сами знаете. И никто ничего не видит, потому что видеть нечего. Луис, деревенский дурачок, на голубей охотится.

- Чушь, - говорит лейтенант. - Луис и мухи не обидит. Он безобидный как младенец, да и падре за ним присматривает.

- Да ну? - Характеристика Луиса - вещь полезная, но вот слова "чушь" Кейс прощать не собирается. - Primo - вот это, если грязь убрать, пояс от шелкового платья. Белый фон, красные цветы. Знакомо? Secundo, на нем кровь. Tertio.. ладно, не буду усложнять. Вторая жертва разбила голову при жизни. А у первой и третьей вы кожу под волосами просто не осматривали. Крови нет - и ладно. Опросите девочек - не попадал ли он по кому-то якобы случайно? Quarto, когда к вам вернется способность соображать, понюхайте тот мешок с перьями, что ближе к стене. Или можете просто вызвать понятых и вытащить оттуда бутылку с перечной настойкой. А дурачок ваш всегда был не совсем умен, но вот года три-четыре назад чем-то переболел, едва Богу душу не отдал - и даже счету разучился. Так? Так, я спрашиваю?

Лейтенант Гомес вжат в стенку, невнятно булькает - и кивает. Теперь можно и отпустить его.

- Не верите, дождитесь жары и смотрите за этим сараем и этим Луисом. Ваше право. Но вот он, ваш убийца. Вы, кстати, молодец.

Гомес таращит глаза. Кажется, боится, что его еще раз в стенку впечатают.

- Ну не считайте городских уж совсем дураками. Вы не думали, что это маньяк. Вы просто не понимали, что у вас творится. Один это человек, разные, нечисть, "Черные Бригады"... Вы только понимали, что сами не справитесь, ума не хватает, а столице до ваших мелких неприятностей дела нет. А вот если у вас серия, то там могут и зашевелиться. И вы попытались подогнать убийства под серию, как умели. Потому что на курсах вам только про сексуальных маньяков объясняли. Эта "сперма" ваша - это сметана или сливки?

- А...

- А у вас и правда была серия. Только не на сексуальной почве. На какой? На такой... что во всей вашей Богом оставленной деревне, хоть она имени Истинного Креста три раза будь, некому даже осмотреть и выписать лекарство этому несчастному. Он у вас на глазах спятил окончательно - и дошел. Я не знаю, что там у него, хроническое воспаление мозговых оболочек, надо понимать. Но теперь его повесят - вы лучше его при задержании убейте, лейтенант, потому что... потому что вот все у вас так!

- Но если он сумасшедший...

- Его не оправдают, лейтенант. Поверьте моему слову, - морщится Кейс, - он понимал, что убивает. И если его будут судить, любой психолог это установит на раз. Он сумасшедший, но вот это он понимал. Да случись все это не в вашей глуши, его бы и нашли на раз, и без меня. Максимум на втором трупе. А будет и попытка устроить четвертый. Помните карту? Проведите линию между первым и третьим, между вторым, сараем - и дальше вниз. Представили себе? Так что - если недостаточно улик, а их и правда кот наплакал, ни отпечатков, ни биоматериала, ни орудий... ни черта же нет, одна перцовка - так возьмите с поличным. Он сначала подшибает, несет сюда, здесь душит - и только потом обратно. На выбранное место. Но вам-то и первого действия достаточно. Следите за ним - и возьмите его на живца, и все тут. На это-то вас должно хватить. А если вы ему случайно шею свернете, никто не удивится.

Лейтенант горестно морщится. Поверил и представил себе, как оно все будет выглядеть, если по закону. А у нас же еще оккупационное законодательство, в общем, пока приговор утвердят, из всех пять раз душу вынут. Но утвердят - деваться некуда.

- Слушайте, Гомес, - говорит Кейс, - что у вас здесь пьют? Ведь что-то же пьют?

- Канью пьют.

- Это тростниковый самогон?

- Ну, лучше... а так-то пьют, что сами выгонят или что привезут. Но у меня канья есть. - Вот, иногда он даже все правильно понимает. А весь анализ, характеристику и прочее я ему набью потом, когда согреюсь и просохну. И - на всякий случай - нужно проверить почту. Деревня, как ни странно, находится в зоне одной из компаний сотовой связи. Телефон работает - на одну черточку, но работает, значит, и до почты доберемся. Медленно и печально. Вряд ли там хоть одно письмо, но - мало ли, мало ли...

И во Флориду доложить, что помощь местным органам правопорядка оказана, дело оформляется - и специалисту на плоскогорье больше делать нечего. Если начать зудеть сегодня, за неделю можно и выбраться.

- А как вы догадались... про счет? - интересно ему.

- Про болезнь в формуляре есть. В том самом, что вы мне дали. А счет... вон, на стене посмотрите. Он сначала свою добычу в столбик считал, грифелем. Потом цифры поплыли. А потом он стал зарубки делать. Ваши не заметили - дурачок и дурачок, какая разница, насколько не дотягивает. А для него это, наверное, конец света. - Кейс мотает головой, стряхивает воду на вещественные доказательства. - Идемте к вам, тащите вашу канью - а я вам за нее рапорт напишу и план оперативного мероприятия.

Письмо выкачивается сравнительно быстро - и Кейс долго расписывает лейтенанту Гомесу, какие редкостные кретины водятся в столице, особенно, в корпорации. Буйвол, конечно, компьютер видал только в чужих руках - и все тонкости переписки при крайне дурной связи с использованием шифрования и ключей ему непонятны. Но объяснить можно все. Сейчас, когда жарко и сухо, и в желудке плещется почти целая бутылка - можно вообще все.

- Ну представьте, вот ливень, как сейчас, связи почти нет, а вам звонит какой-нибудь другой деревенский полицейский... и начинает передавать шифровку кодом, даже не спросив, знаете вы его или нет. Дебил, а? Вместо чтоб сказать по делу и быстро, что надо...

- Представил, - кивает Гомес. - Это глупость. - Лейтенант наливает стакан до краев, видимо, предлагая выпить за глупость корпорантов и рода человеческого вообще. Это мы с удовольствием...

Канья оказалась напитком, смахивающим на очень сладкий ром. Вязкий, густо-коричневый, пахнущий медом, корицей и бочкой. Пьется с превеликим удовольствием, только сахарное послевкусие наводит на мысль, что поутру будет невесело. Забыть про то, что сладкое нельзя, забыть про то, что во время похмелья давление падает в минуса, а здешнего фельдшера к себе подпускать тоже нельзя. Ладно, будем жевать лист и уповать на лучшее -работать завтра все равно не нужно, а феи-крестной, чтобы прислала за мной гиппогрифа или хотя бы вертолет, у меня нет...

У Гомеса уже все состыковалось, место для доктора Камински в картине мира нашлось, да и канья поспособствовала. Так что местное население, можно сказать, покорено.

- Это в кубе глупость, потому что связь еще рвется, дурная система здесь не знает, где кончается блок, ну, кусок, дурная система там не получает подтверждения, решает, что все, пришли злоумышленники... и на простую работу уходит полчаса вместо десяти секунд.

А я тут сиди и ломай голову, что у них там стряслось.

Отправитель: Shcherbina Maxim, maxim-zlaya@freemail.ru

Медитативненько. Корпоративный мальчик, блиставший в телевизоре, со своим именем, с бесплатной почты в североевропейском домене, с 2048-битным шифрованием... злая он собака, да? Шуточка для определенного контингента - здесь вот значок @ называют "ухом", а уж игра слов...

>Уважаемый доктор Камински!

>По доступным мне материалам дела Доктора Моро я был вынужден сделать вывод о том, что ликование несколько преждевременно.

Поздравляю, ваш IQ больше 75. Вы оставите за столбом все наше управление.

>У меня создалось впечатление, не знаю, насколько оно оправдано, что лицо, в настоящий момент дающее признательные показания, с вероятностью более восьмидесяти процентов несет ответственность за эпизод №16 и - с вероятностью меньше пятидесяти процентов - за эпизод №12.

Корпоративный мальчик пишет на безупречном альбийском, настолько безупречном, что сразу ясно: язык ему не родной. Почему не на романском или толедском?

- Гомес... а про корпорации-то оказывается не врут.

Ай-яй-яй, злая собака, там не пятьдесят, там от силы тридцать - вас электроток сбил, он и меня сбил поначалу. До меня только потом дошло, что в этом богоспасаемом кабаке кто кого только током не бил во время здешних беспорядков. Любимый способ допроса, дешево и сердито. У нас или в Винланде электроды в паху - фактически диагноз: "возбуждается от причинения боли", потому что это значит, что преступник вопросом интересуется, даже такую неочевидную информацию отыскал, докопался, а здесь про этот метод знают все, даже те, кто сроду газет не читал.

>У меня есть основания считать, что в настоящий момент ДМ взял очередную жертву. Вне графика.

Я вам соболезную, практически сострадаю, но возможности взять на себя руководство расследованием из утопающей деревни не имею.

Хм-ммм... и кем же должна быть жертва, чтобы из-за этого засуетился "мальчик из телевизора?" По этому делу жертвы - от 11 до 14, только мальчики, либо с неплохим уровнем семейного дохода, либо достаточно развитые и предприимчивые. Под это описание проходила бы их спецшкола, но там подростки старше 15. Значит, ребенок кого-то из сотрудников.

Однако. Ну что ж, посмотрим, насколько вы заинтересованы в том, чтобы этого детеныша найти. Живым. Целым точно не найдете, потому как, пока вы пропажу установили, прочие версии проверяли, исключили все на свете и до нашего Моро добрались, сколько дней прошло - если вы такой умный... три? Там уже все в самом разгаре.

Ну что ж, материалы дела на бочку - и так, чтобы они ко мне дошли. Все про пострадавшего. И вертолет. И разбирайтесь с полицией Флориды, как хотите.

И пишите sms, поскольку еще раз возиться с вашими шифровками я не собираюсь.

А по здешней телефонной связи общаться и вовсе неосмысленно. Будет анекдот "- Я со Флоридой разговариваю! - А что, по телефону нельзя?". Но об этом смышленый корпоративный мальчик либо догадается - либо убедится, что здешняя itinerancia идеально рифмуется со словом "итерация". Двадцать восьмая причем итерация, с которой можно просто прозвониться - но ничего не услышать.

Свой анализ ДМ... да вышлю я вам его, вышлю. И неважно, что там Дельгадо закрыл, а что нет. Материалы у меня с собой. Вы его получите, но вот шифровать его я не буду. Обойдетесь.

Максим Щербина, заместитель по внешней безопасности руководителя флорестийского филиала корпорации "Sforza С.В." 15 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

Вертолет стонал и трясся, пилот бранился на местном наречии, щедро пересыпанном словами из гуарани. По прогнозам пилота в ближайшее время всех ожидало прямое попадание молнии в машину с последующим крушением вертолета непосредственно на эвакуируемого сеньора.

Оценив обстановку, пилот решительно отказался сажать вертолет. Объяснил вполне подробно: мало что облачность под 100 метров, мало что видимость километра два и ветер в полтора раза больше нормы - и не в таких условиях садились. Но завязнем по хвостовое оперение и уже не взлетим. Тащите своего пассажира, благо, оборудование есть. Максим настаивать не стал. Завязнуть в этой деревне - полный конец света. Лучше даже улететь без Камински.

Пока что молнии лупили мимо, вертолет висел над заданной площадкой, а где-то внизу доктор Камински ковырялся со сбруей для подъема. Набор ремней и тросов был, по клятвенному заверению спутника, абсолютно безопасен.

- Удобнее чем ребенку в слинге, - кричал он сквозь гул винтов. - Знай себе, перебирай... О! Пошло!

Человек внизу, в представлении Максима, чем-то походил на него самого. Старше - тридцать два года, но остальное - между строк читались жесткая привычная сила, уверенность в себе и холодный цепкий рассудок. И килограмм девяносто хорошо развитого тела. Впрочем, о последнем свидетельствовала скорее история с выброшенном сквозь перегородку весьма корпулентным начальником отдела.

Метра за три до конца подъем прекратился. Выглядывать наружу и объясняться было бесполезно: ничего не видно из-за дождя, не слышно из-за винтов, да и вопрос "какова мотивация" можно задать потом.

- Тащим! - скомандовал полицейский. - Ну, взялись!

Максим взялся. Кажется, слишком резво. То, что он рывком втащил за трос в салон, было раза в два легче, чем он рассчитывал, и потому он повалился на спину, на помощника, а добыча - на него. Дедка на бабку, бабка на внучку - в общем, вытянули репку.

Вертолет повело.

- Вы что там, совсем? - спросил пилот.

Ворох сырой насквозь одежды, стянутой ремнями, заканчивался сверху пышной шапкой напрочь мокрых черных кудрей, и где-то внутри находилось что-то едва живое, заледеневшее и до смерти перепуганное. Оно вцепилось в плечи Максима и невнятно... гудело. Не стон, не брань - монотонное вибрирующее "ы-ы-ы".

Доктор К. Камински. Скандалист на всю Флориду. Крупный такой, физически развитый специалист.

Максим смотрел на спину существа, где главный карабин, соединяющий нижнюю и верхнюю часть сбруи, был защелкнут преоригинальным образом: две половинки замка стояли ровно на кольце.

Хотелось заорать во весь голос. Вдруг стало ясно, почему люди порой это делают. Не зачем. Почему. Потому что тяжелый вывих плеча - это самое мелкое из возможных последствий, слети карабин... об остальном думать не будем. Люблю грозу... особенно в конце декабря.

Максим протянул руку и легким щелчком сдвинул кольцо внутрь, на место. Усилие - как перышко сбить.

Помощник выбрался из кучи малы, оставив Максима с добычей. В руках у него было самое несчастное, замерзшее и напуганное существо на свете - и впервые в жизни он не мог определить по запаху, наощупь, по звуку, какого оно пола. Для этого нужно было оторвать воплощенное страдание от себя, заглянуть в лицо и переспросить для верности. Чувства молчали. Оставалось уповать на лучшее. Вероятность 57% в пользу Максима. Маловато. Это может быть женщина - 52%. Это может быть мужчина-гей или бисексуал - 5%... и категорически непонятно, что с этим делать, что он будет с этим делать, и как это может быть, что подобное вообще заползло в голову, но одно ясно совершенно точно: это его добыча, и кем бы оно ни оказалось, никому и нипочему это мокрое расстройство Максим не отдаст. Се человек. Притом до последнего момента свой собственный - вот это разобрать проще простого. А теперь - оно мое. С вероятностью 57%.

Поздравляю, сказало левое полушарие правому. Время и место выбраны просто идеально.

Антонио да Монтефельтро-младший 15 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

Дома йогурт. В корпорации йогурт. И здесь - тоже йогурт! С кальцием и витаминами, рацион для молодых спортсменов. Это, конечно, часть эксперимента - но все равно заговор. Но лучше, чем инъекции витаминов с глюкозой внутривенно, которые были вместо ужина. Человек напротив ест овсянку со взбитыми сливками и корицей. Из пакетика, растворимую, но пахнет - слюнки текут, а приходится глотать мерзкий йогурт, ложку за ложкой.

- А меня, - говорит Антонио, - конечно, ищут. Но у вас тут вроде бы все хорошо устроено. Вы телефон выбросили? По нему можно найти, даже по выключенному.

- Выбросил, конечно, - улыбается человек. - Вообще-то я его в вагоне на кольцевой оставил.

- Разумно, - одобряет Антонио. - То ли я его там забыл, то ли вы уронили, и вообще его там наверняка украдут. - Обеспеченные люди в электричке по кольцу вокруг города не ездят, а... необеспеченные найденный телефон в полицию не понесут.

Если не объявить за него награду вдесятеро выше цены. Дядя может, конечно. Но сам по себе телефон, если отпечатки стереть - это ничего не значит. А дом почти за городом, обнесен оградой, во всем коттеджном поселке - трое или четверо жильцов. На электропоезде сюда не едут. Здесь вообще должна была жить местная городская элита, но обнаружилось, что у всех построек плывет фундамент, потому что перед стройкой не проверили как следует. Вот поселок и стоит почти пустой. Это все вчера рассказал человек, который уплетает овсянку. Интересно, а как он купил такой коттедж? Еще до строительства - или потом, по дешевке?

Мебели в доме почти нет, а стены даже не отделаны до конца. Грубая штукатурка поверх кирпича. Стол, пара стульев, шезлонг - пластиковые, пляжные. Между прочим, и драться всерьез этой мебелью нельзя. Стукни - прогнется.

- Вы здесь не живете ведь? Вас по дому или через работу отследить нельзя? Я понимаю, - объясняет Антонио, - что я может быть глупости спрашиваю, но мои будут очень нервничать, а когда они нервничают, с ними невозможно иметь дело. Город они вывернут наизнанку точно.

- Да, в общем, нельзя, - говорит хозяин. - И их полиция со следа собьет.

- Я бы не рассчитывал. - Ложечку за маму, ложечку за папу и все его... фасетки. - Я когда передачу посмотрел, сразу решил, что у полиции концы с концами не сходятся. А папа с дядей, да и мама - они умнее меня. Пока.

- Ну что ж, несколько дней у нас все-таки есть, а за это время мы успеем.

- Конечно! Я тогда сам все объясню, мне же проще будет. - Жалко только, что маме позвонить нельзя.

Она не поймет. Папа, может, и поймет - но тут мама его уговорит. В каких еще экспериментах участвовать, вот доживешь до совершеннолетия - как угодно собой распоряжайся, а пока за тебя отвечаю я! И все. И спорить бесполезно. В общем-то, так и есть, отвечает. Все логично.

Так что, как ни грустно, а маме ничего говорить нельзя. В интересах науки. И в собственных, если честно. Кто ж еще когда даст такое попробовать.

- На самом деле, - говорит Антонио, - я вас так быстро понял, не потому что я уж совсем такой. Просто папа тоже так думает. Что либо мы все эти перегородки поломаем и на качественно новый уровень выйдем, либо на следующем системном кризисе нам кранты. Он опасался, что вообще на этом вот. Но папа через общество больше забирает, а не через биологию.

- Общество, - говорит хозяин, - все-таки должны формировать люди нового типа. Иначе ничего не получится. Не льют молодое вино в старые мехи.

- Бутылки, - смеется Антонио. - Там в оригинале бутылки, bottles. New wine in old bottles.

Хозяин так радостно улыбается, словно Антонио подарил ему выигрышный лотерейный билет.

- Я все больше убеждаюсь, что поступил правильно, выбрав тебя.

Ну еще бы. Хотя пятьдесят на пятьдесят, что сначала он на внешность повелся. Такие белесые здесь редко попадаются. Было у него что-то такое во взгляде, что Антонио сначала нехорошее подумал. Оказалось, зря.

- Только учти, - говорит хозяин, - что нужен действительно прорыв, все остальное не годится, а законы природы...

- На козе не объедешь. - выдает Антонио недавно пойманную поговорку. - Да понятно. Но мне нравится ваша идея с пробной серией. Посмотрим. И пока будем гонять, вы не покажете мне, что вы раньше делали и как?

- Зачем?

- А давайте вместе посмотрим, на чем вы спотыкались. Я, конечно, не специалист - но две головы лучше, правда? Если я даже сам ничего не пойму, то могу хоть вопросы задавать, чтобы вы сами это для себя систематизировали. Очень полезная штука.

Хозяин думает. Потом кивает одобрительно. Вообще, очень разумный человек. Хотя маньяк, конечно. Впрочем, кто из хороших ученых не маньяк... Сводная бабушка, Юлиана, по рассказам судя, вообще никаких аргументов, кроме силы, не понимала.

Тут все гораздо деликатнее: подсел в баре, где Антонио пил сок, завел разговор. Мальчик сначала подумал, что эксперимент - это прикрытие для определенных забав. Предупреждали еще давным-давно. Он бы еще в кино сняться предложил. Пробы, эротическая сцена, все такое. Пока Антонио примеривался, как ему половчее засветить графином по голове - тяжелое стекло, мало не покажется, - мужчина перешел к делу. И не уговаривал пойти с ним, а просто излагал свою теорию. И почему нужны подростки, которые еще расти не закончили, и почему абы кто не пригодится, и что дело, конечно, рискованное - но нужное.

Антонио бы с ним не пошел, да быстро сообразил, что раз уж к нему обратились, то вряд ли отпустят, риск слишком большой. А пока думал - слушал. И чем дольше слушал, тем больше удивлялся. Толковая была идея, с какой стороны ни возьми, толковая. И с возрастными рамками он прав, во всяком случае, с верхней границей. И с психикой. И вообще.

Он еще в том баре сказал - а тут ведь нужно полное согласие подопытного и максимум доброй воли с его стороны. Насильно не выйдет. Если бы собеседник как-то не так отреагировал, Антонио бы ровно тут же закатил такой скандал... племяннику Франческо Сфорца делать непристойные предложения едва ли не в центре города?! Остались бы от хозяина... рожки и копытца? Или как оно там?

Сказал - и чтобы проверить, с кем имеет дело, и чтобы себя на всякий случай обезопасить. Потому что мало ли, какие эксперименты потребуются.

А человек обрадовался, словно ему ангел явился. Да, говорит, да, конечно же, тут все дело именно в собственной воле, а не в принуждении! Принуждение - это неправильно, насильно не заставишь, а надо, чтобы подопытный сам хотел измениться. Потому что привходящих и без того много - организм-то у нас так устроен, что при прочих равных по пути наименьшего сопротивления сворачивает, даже если на этом пути ничего хорошего не предвидится. А если при этом еще и сознание насиловать - тут можно и прекращать, толку не будет.

Первый тест они прогнали вчера ночью, чтобы время зря не терять. Если Антонио не подходит, лучше это сразу выяснить, пока у домашних еще паника не началась. Тест простенький - диэтиламид d-лизергиновой кислоты и выдаваемая себе же установка на работу. И набор задачек. Логических, ассоциативных, на интуицию. Крепкий такой набор, в лицее их еще на похожих не гоняли. Потом Антонио пошел спать, а хозяин - обрабатывать результаты. А утром Антонио проснулся от слов:

- Ингибитор моноаминоксидазы мы тебе не давали, значит, йогурт тебе можно, - и понял, что тест положительный.

Теперь попробуем со стимуляцией нервных узлов. Должен быть куда больший эффект. В начале, пока только разгонка, можно как раз повозиться со старыми записями. А потом уже к основному делу. Может быть, с первого раза и не получится - наверняка даже, но надо постараться.

А иглоукалывание - совершенно не страшная и очень действенная вещь.