Портрет предателя

18. Утро

Полная луна заливала широкий тракт серебристым сиянием. Беглецы заранее обвязали тряпками копыта лошадей и скакали почти бесшумно, а заслышав приближение других всадников, съезжали на обочину, прятались за деревьями и пережидали пока те проедут мимо.

Ночь миновала без происшествий, а под утро путники разбили лагерь на лесистом холме, откуда хорошо просматривалась дорога. Легкие облака озарились розоватым светом восходящего солнца, а золотистые лучи пробивались сквозь деревья, и разгоняли густой клубящийся между ветвей туман. Себастьян отправился за топливом для костра, а Зигурд принялся устанавливать палатки.

— Скилик, почисть овощи для супа! — попросил он Доминику, сидящую без дела на поваленном дереве.

— Я? — удивилась она.

— А кто? — поинтересовался он, накручивая веревку на вбитый в землю колышек. — Ты видишь здесь ораву слуг?

— Но…

Наемник повернулся к ней.

— Что?

— Я не умею, — пролепетала она.

Зигурд закатил глаза.

— Это очень просто. Берешь нож — и чистишь. Давай!

Доминика тяжело вздохнула, кручинясь о своей печальной судьбинушке. Ей никогда еще не приходилось заниматься такой грязной работой! Она брезгливо взяла в руку круглую картофелину с сероватой шершавой кожурой и неуверенно провела по ней ножом, двигая его от себя. Лезвие тут же соскочило и вонзилось ей в указательный палец.

— Ай! — взвизгнула она, в ужасе уставившись на кровь, обильно потекшую из пореза.

Зигурд оглянулся.

— Черт побери! Погоди, я сейчас перевяжу!

Он достал из седельного мешка небольшую шкатулку с инструментами для оказания первой помощи, оторвал кусок бинта, взял небольшой пузырек и зубами вытащил из него пробку. Доминика почувствовала разлившийся в воздухе крепкий запах алкоголя.

Хейдеронец опустился рядом с ней на колени.

— Давай сюда свой палец! — скомандовал он.

Она протянула руку, и он капнул на порез несколько капель спирта. Ранка сильно защипала, и Доминика поморщилась от боли. Зигурд аккуратно обмотал палец бинтом, надорвал его концы и связал их между собой, чтобы закрепить повязку.

Взгляд Доминики упал на склонившееся над ее рукой лицо, и сердце учащенно забилось. Утреннее солнце играло в темно-русых волосах хейдеронца, выразительные брови были сдвинуты к переносице, а чувственные губы — плотно сжаты. Ее странно взволновала его близость, она сидела замерев, боясь пошевелиться, ощущая, как щеки горят от смущения.

Зигурд завязал края бинта на узел, но не спешил выпускать ее маленькую ручку из большой, теплой ладони. Он поднял на Доминику взгляд, и она утонула в его светло-серых глазах.

Он медленно и нежно провел большим пальцем по внутренней стороне ее ладони, как будто оставляя на коже пылающий след. Доминика оторопела, у нее перехватило дыхание. По руке как по фитилю пробежала искра, заставив все тело лихорадочно вздрогнуть.

Их пальцы переплелись. Зигурд поднес ее кисть к своему лицу, и горячее дыхание обожгло ей ладонь. Кончики ее пальцев прикоснулись к жесткой щетине, и Доминика невольно погладила его по щеке. Он судорожно вздохнул и мягко поцеловал ее ладонь, смотря ей в глаза неотрывным пронзительным взглядом.

Она, затаив дыхание, заворожено уставилась на чуть приоткрытые губы и медленно провела подушечкой пальца по шраму, пересекающему его рот. Тело наполнилось жаром, и она неосознанно подалась вперед, чувствуя, что ее неудержимо тянет к нему, и что какая-то непреодолимая сила толкает упасть в его объятия.

Внезапно раздался шорох кустов. Они резко отпрянули друг от друга, словно застигнутые на горячем преступники. На поляне показался Себастьян с большой охапкой хвороста. Пунцовая Доминика с дико бьющимся сердцем склонилась над грудой овощей, а Зигурд принялся вбивать в землю следующий колышек.

Она боялась взглянуть жениху в глаза, ей показалось, что по ее покрасневшему лицу он обо всем догадается. Хотя ведь ничего дурного не произошло? Пока не произошло… За те короткие мгновения ни она, ни Зигурд не произнесли ни слова… Но, между тем, было сказано больше, чем тысяча слов.

После завтрака Доминика без напоминаний вымыла посуду и ушла в свою палатку отдохнуть после бессонной ночи. Ее трясло. Она ощущала напряжение в каждой мышце и никак не могла уснуть. Эта странная ситуация не шла у нее из головы.

Она не могла понять свои чувства к Зигурду. Неужели она влюбилась? Да нет, не может быть, ведь они так мало общались! После ее возвращения с учебы и до ужасных событий той ночи они едва ли перекинулись парой десятков слов, а потом и вовсе было не до разговоров, ведь им приходилось все время бежать, спасая свою жизнь. Нельзя же влюбиться в человека, которого знаешь так мало! Что за бред! Они совершенно не подходят друг другу, ведь он простолюдин, да еще и хейдеронец в придачу!

А как же Себастьян? Она ведь его любит! Нельзя же любить двоих сразу!

«А любишь ли ты Себастьяна?» — закралась в голову подленькая мысль.

«Конечно люблю, что за вопросы!» — ответила она себе.

«Как друга?» — продолжал ехидный голосок.

«Нет! Не только как друга!» — отрезала Доминика.

«Ты уверена в этом?»

«Заткнись!»

Себастьян первым заступил на вахту, и то сидел у погашенного костра, то ходил вокруг лагеря, наблюдая за трактом. Все было спокойно, если не считать того, что по дороге непрерывной чередой тянулись повозки и фургоны, по всей видимости, беженцев из Форталезы.

Через три часа он разбудил Зигурда, чтобы тот его сменил, а сам собрался наведаться в палатку Доминики.

— Эй, куда намылился? — вдруг раздался грубый окрик хейдеронца.

Себастьян недоуменно оглянулся.

— А тебе-то что?

— Твоя палатка вон там. Дай девчонке поспать!

— Твое какое дело? — вспылил он. — Что хочу то и делаю! Она моя невеста!

— А мне насрать! — отрезал Зигурд. — Нечего тут устраивать поебушки! Вы оба должны быть отдохнувшими, нам еще всю ночь скакать!

Себастьян заметил недобрый блеск в его глазах и невольно поежился. Что этот грубиян себе позволяет? Но связываться с ним — себе дороже, ну его к черту! Надо будет при первой же возможности от него избавиться! Он нервно пожал плечами и полез в свою палатку, кляня хейдеронца на чем свет стоит.

Зигурд уселся на бревно, достал из сумки толстую иглу, вдел в нее суровую нить и принялся пришивать к сапогу оторвавшуюся подметку.