Посейдон

Расставание

Вскоре к изящному серому американскому фрегату, дрейфовавшему всего в каких-то нескольких сотнях ярдов от «Посейдона», присоединился еще один корабль. Это был современный британский лайнер «Лондон Тауэр» водоизмещением порядка двадцати четырех тысяч тонн. Он находился в полумиле от тонувшего круизного судна. Его трубы, выкрашенные в красный и синий цвета, блестели на солнце, а на палубе яблоку негде было упасть от любопытных пассажиров.

Один спасательный моторный вельбот с «Лондон Тауэра» уже швартовался у кормы, другой же спешил к носовой части «Посейдона». Все вокруг было усеяно обломками, которые еще не унесло от китообразного корпуса. На волнах качались спасательные плоты, надувные шлюпки, сорванные с фишбалок, шезлонги и кресла, какие-то клочки одежды. В вышине кружили четыре американских спасательных гидросамолета.

Капитан прокричал сквозь брешь в корпусе:

— Есть еще кто-нибудь там внизу?

— Нет, сэр!

— Проверьте еще раз, да быстрее. Времени в обрез, он вот-вот уйдет под воду.

Он повернулся к группе спасенных:

— Здесь все? Никто не потерялся?

Джейн Шелби сказала:

— Пропал мой сын Робин. Ему десять лет.

— Ваш сын? — повторил капитан. — Где же он был? Рядом с вами?

— Нет, — ответила Джейн. — Это случилось намного раньше, там, внизу. Не помню уже, на какой палубе, мы давно сбились со счета. Он потерялся, когда погас свет и началась давка.

Капитан на мгновение задумался.

— Со спасательного плота мы сняли только троих матросов. — Затем добавил. — Но сейчас мы принимаем людей с носа. Возможно, что он там. Я обязательно все выясню. Как его полное имя?

— Робин Шелби.

Рядом с капитаном стоял связист с переносной рацией. Капитан приказал:

— Свяжитесь с носом и узнайте, есть ли там мальчик десяти лет по имени Робин Шелби.

Впервые за все время команда Скотта заметила, что на носу «Посейдона», всего, по городским меркам, в двух кварталах от них, тоже были какие-то люди.

Издали лиц было не разобрать, но в лучах яркого утреннего солнца Мюллер разглядел пассажиров и матросов; некоторые мужчины были одеты в черные смокинги, совершенно дико и неуместно смотревшиеся в подобной ситуации. Он почувствовал к ним неприязнь и ему показалось, что Шелби и Мартин, смотрящие в ту же сторону, испытывают нечто похожее.

На протяжении их долгого пути наверх, к свету, он считал, нет, был уверен, что если они все-таки спасутся, то это будет милостью Божией, дарованной им и только им. Они прошли через неописуемые страдания, страх, ужас, смерть и вот, наконец, выбрались наружу. Перед его мысленным взором даже возник газетный заголовок: «Единственными спасенными с затонувшего „Посейдона“ оказались…»

Они стояли на корме, десять человек, грязные с головы до ног, исцарапанные, полуголые, измученные до предела, едва сохранявшие рассудок. А на носу были люди, извлеченные из такой же мышеловки, но одетые в вечерние платья и смокинги.

Что же с ними случилось? Как они выбрались? Был ли какой-то выход, аварийный запасный проход или коридор, ведший в носовую часть? Быть может, они просто-напросто поднялись по лестницам и оказались наверху, где и ждали спасателей? Или же тоже продирались сквозь темные шахты и полузатопленные отсеки, теряя товарищей? И кто их вывел? По какому праву они стоят там, свеженькие и целехонькие?

Мюллер вдруг поймал себя на мысли, как бы все повернулось, если бы они вместе с остальными остались ждать в обеденном зале, а не пошли бы за Скоттом. Спаслись бы они, избежав стольких страданий и жертв? Тут он осекся: останься он в большой столовой, он никогда бы не встретил Нонни…

Все они напряженно следили за происходящим на носу. Шелби истово молился: «Боже Милостивый, сделай так, чтобы Робин оказался там!»

И, словно вторя ему, мисс Кинсэйл, поплотнее завернувшись в одеяло, преклонила колени у ярко-красной килевой линии и вознесла благодарственную молитву:

— Благодарю Тебя, Господи, что смилостивился и пощадил нас.

Мартин тоже помянул имя Господне в мыслях своих, поскольку ему было страшно и в то же время стыдно: «Боже мой, а если среди них окажется Вильма Льюис?» Он снова ощутил себя в смертельной опасности.

Связист, говоривший с кем-то по рации, обратился к капитану:

— Сэр!

— Да, Харпер, — отозвался тот.

— На носу нет десятилетнего мальчика по имени Робин Шелби, сэр.

— Теперь все в сборе?

— Так точно, сэр. Тридцать два пассажира, двенадцать членов экипажа.

Капитан сказал:

— Мне очень жаль, сударыня, но среди тех людей вашего сына нет.

Джейн поблагодарила его, спросив:

— А будут ли еще искать? Есть ли хоть какая-то надежда?

— Сударыня, там ярус защитных отсеков. Можно, конечно, попробовать автогеном, хотя…

Корпус под их ногами завибрировал, и снизу донесся грохот. С утробным бульканьем на поверхность вырвался и тотчас лопнул огромный водяной пузырь, с громким хлопком взметая вверх фонтан нефтяных брызг. На волнах закачался труп матроса в промасленном комбинезоне.

Капитан приказал:

— Шлюпку сюда, живо! Немедленно снять всех с борта!

— Быстрей, да быстрей же! — торопил он. — Сначала женщины, за ними мужчины. Сударыня, вы первая. Переоденетесь позже. Лодки и так перегружены.

Матрос с «Лондон Тауэра» принял конец веревочной лестницы, которую моряки с «Монро» приладили от киля до самой ватерлинии.

Капитан окинул Джейн взглядом и спросил:

— Вы сможете сама спуститься?

— Да, — ответила она, и с горькой иронией подумала, что последней рывок из ада будет не вверх, а вниз.

— Снимите-ка на время одеяло, — продолжил он. — В шлюпке есть еще одно. Вам помогут сойти на борт.

Затем он обратился к остальным.

— Когда всех снимем, проведем перекличку.

Джейн стала спускаться по лестнице. За ней быстро последовали Сьюзен, мисс Кинсэйл и Нонни, потом Шелби, Мюллер, Мартин и Кемаль.

Рого тем временем говорил Роузену:

— Не волнуйтесь вы так, Мэнни. Они же обещали, что возьмут ее. — Роузен, очевидно, отказывался разлучаться со своей женой.

Капитан прокричал вниз:

— Порядок! Спасибо, здесь всё!

Офицер отозвался:

— Есть, сэр! — и приказал: — Отдать швартовы!

Старшина шлюпки и рулевой отпустили тросы, и вельбот, стрекоча и тарахтя мотором, отвалил от борта. Спасенные сидели, плотно прижавшись друг к другу, своим тесным кружком как бы отстранившись от экипажа шлюпки.

Понемногу начинало спадать нечеловеческое напряжение последних часов. Эйфория от сознания того, что они спасены, вместе со всеми перенесенными страданиями, понемногу отодвигалась в прошлое, и каждый по-своему понимал, что жизнь просто продолжается.

А «Посейдон», словно безмолвный мираж, продолжал нависать над морем своей громадой, и солнце бросало красноватые отблики от его выкрашенного антикоррозийным суриком днища.

Сьюзен высунула руку из-под одеяла и спросила Джейн:

— Мама, ты как? — Затем прибавила. — Мне почему-то так весело.

Та ответила:

— Да, мне тоже.

Наперерез им шел второй вельбот с «Лондон Тауэра», снявший уцелевших с носа «Посейдона». Там все сидели вперемежку: экипаж шлюпки, спасшиеся пассажиры и члены команды, несколько официантов в своих белых фраках, женщины, по самые глаза закутанные в одеяла.

Мюллер вдруг воскликнул:

— Боже мой! — и Нонни тут же тревожно отозвалась: — Что, что такое?

Шлюпки разделяло не более дюжины ярдов.

— Это же Весельчак со своей подружкой! — прокричал Мюллер. — Эй, там, на шхуне! Бейтс! Памела!

Весельчак поднял глаза. Он был в смокинге и в расстегнутой рубашке. Девушка сидела рядом с ним, завернувшись в одеяло, одной рукой он обнимал ее за плечи. Когда он узнал своих знакомых, его красное лицо расплылось в широкой улыбке. Они с девушкой помахали им. В другой руке Весельчака была крепко зажата бутылка. Великий и могущественный бог Бахус в очередной раз спас своих почитателей.

Из глаз Нонни вдруг градом хлынули слезы.

— Как здорово, что они оба уцелели. Я все время думала, как они выберутся оттуда, из темноты.

Мисс Кинсэйл наконец-то выпростала руку из-под одеяла и тоже помахала. Потом заметила:

— От всей души надеюсь, что он не оставит бедную девочку после всего, что она для него сделала. — И вдруг добавила как бы между прочим: — Не думаю, однако, что он на это способен.

Сьюзен воскликнула:

— Но не бросит же он ее теперь! И потом, он так нежно ее обнимает…

— …и бутылку тоже, — сухо закончила мисс Кинсэйл. — Они же оба пьяны. Разумеется, он ее бросит. Все мужчины одинаковы.

— Знаете, — сказал Мюллер, — может случиться нечто и похуже. Он женится на ней, и на обратном пути из мэрии она начнет наставлять его на путь истинный.

Сьюзен с горечью подумала: «Да, ну и разговоры начались».

Вторая шлюпка удалялась в сторону лайнера.

У Джейн Шелби вдруг схватило сердце, и в голове ее пронеслись бессвязные мысли: «Что все мы здесь делаем? Кто эти люди? И что им до нас? За что, за что у меня отняли Робина? И как после этого мы еще смеем жить? Во имя чего? Как же все глупо и бессмысленно!» И тотчас вдогонку им последовала еще одна мысль, на сей раз здравая и рассудительная: «Надо любой ценой поправить то, что я натворила. Безумно и преступно разрушать то последнее, что у нас осталось. Этому надо положить конец».

Она произнесла:

— Ричард, дай мне свою руку. Она так мне нужна.

Тот изумленно посмотрел на нее, словно силясь понять, не ослышался ли он, и нежно взял ее за руку.

Джейн сказала:

— Мы нужны друг другу в нашей общей скорби. То, что я сказала тогда там, внизу… Я была не в себе.

Разум мой помутился от горечи и скорби. Я сама не ведала, что творила. Это все неправда, все, все неправда! Я чуть было тогда не помешалась. Дик… нашего мальчика, нашего сына больше нет!!!

Он смотрел на нее, до глубины души тронутый ее словами и ощущая необыкновенный прилив сил. Он вновь обрел душевное равновесие и уверенность в себе, которых, как ему казалось, он лишился уже навсегда. Он уже напрочь забыл, да и не хотел никогда больше вспоминать, сказанное ею тогда в гневе и ярости. То было пустое сотрясение воздуха. Главное же, что он снова стал самим собой.

Он обнял ее, привлек к себе и нежно прошептал:

— Мы выстоим, любовь моя, обязательно выстоим.

Сьюзен с восхищением посмотрела на них и поняла, что стала немного взрослее.

Несмотря на палящее тропическое солнце, Мюллера били нервная дрожь и озноб. Он уцелел. Почему, ради чего и ради кого? Ради Нонни, чья жизнь и судьба отныне были в его руках? И что она для него? Награда? Наказание? Услада или же камень на шее? Он мысленно обратился к своим друзьям и спросил их: «Что вы на все это скажете?»

Мартин высунул голову из-под одеяла, поправил съехавшие на нос очки в золоченой оправе и начал напряженно всматриваться в лица спасенных, плывших во второй шлюпке. Со страхом и в то же время с неясной надеждой он выискивал глазами копну пышных, блестящих волос и пытался поймать взгляд чарующе сияющих глаз, в омуте которых он так часто сладко тонул. Но Вильмы Льюис там не было.

Он думал про себя: «Значит, все обошлось, как я и хотел. Я спасся, и, может быть, даже мое имя попадет в газеты. А на самом-то деле я просто грязный, похотливый недомерок, коротышка, закрутивший этакий круизный романчик с разбитной вдовушкой. И никто никогда ничегошеньки не узнает — ни тебе порицания, ни тебе воздаяния. Адюльтер, так сказать, за счет заведения».

Не надо было даже ни в чем признаваться жене. Он испытывал и облегчение, и угрызения совести. Ведь где-то, когда-то и как-то должен же он будет получить по заслугам.

Мюллер повернулся к офицеру и спросил:

— Где мы сейчас? С какого вы корабля и куда шли?

— Лайнер «Лондон Тауэр», Антильские линии, сэр. Круизы из Веракруза в Гавану, на Бермуды и в Лондон. Сейчас идем в Англию. Скоро вас примут на борт, и все будет хорошо. Смею заметить, сэр, что вам очень крупно повезло.

— Да, ясное дело, — вставил Шелби. — А как вы думаете, что же все-таки произошло?

— Подводное землетрясение, сэр, — ответил молодой старшина.

Ричард вдруг встрепенулся, до конца осмыслив слова офицера.

— В Англию? В Лондон? — изумился он. — Но мы американцы, нам туда не надо.

К нему вернулось то странное ощущение, что он испытал в недрах «Посейдона»: если они выберутся на свет Божий, то окажутся прямо дома, в Детройте.

— Уверен, что все разрешится наилучшим образом, сэр.

Мартин сказал:

— Я хотел бы послать телеграмму жене в Чикаго.

— Непременно, сэр.

Роузен, завернутый в одеяло по самые глаза, дрожал, как в лихорадке, и лишь твердил, словно заклинание:

— Мамочка, мамочка, мамочка!

Нонни попыталась успокоить его. Она шевельнулась, одеяло сползло вниз, открыв сбившуюся розовую набедренную повязку, тряпицу на груди и молочно-белую кожу, всю в масляных пятнах. Рулевой вытаращился на нее во все глаза и протянул:

— Вот так да-а-а! Ты откуда такая свалилась-то? С бала-маскарада, что ль?

Лицо Нонни тотчас же ощерилось, а губы сжались в тонкую, злобную нитку.

— Пасть захлопни! — рявкнула она, и в словах ее, как в капле воды, отразилось все то, что коробило Мюллера и что он так любил в ней: внешняя вульгарность и ершистость и внутренняя ранимость и незащищенность.

Он снова укрыл ее одеялом и с нежностью посмотрел ей в глаза.

Острым женским чутьем она поняла, какие чувства его раздирают, а практический ум подсказывал ей, что обещания, данные в минуты смертельной опасности, ровным счетом ничего не значат. Она прошептала:

— Вовсе не обязательно на мне жениться, Хьюби. Я и так никогда тебя не брошу. И буду с тобой, сколько ты захочешь.

Ему предоставлялась полная свобода выбора и действий, но вопреки всем доводам рассудка он не хотел с ней расставаться. Она была бы вполне удовлетворена ролью его любовницы до тех пор, пока он сам ее не бросит. Это устроило бы их обоих. Острота чувств притупится скоро, и станет ясно, как день, что они из разных миров и что им, по большому счету, не по пути. Но ему совсем не хотелось давать ей возможность однажды первой сказать: «Между нами все кончено». Да ни за что на свете!

Он нежно прижал ее к себе, как не раз прижимал в темном лабиринте бесконечных палуб лайнера:

— Не волнуйся, Нонни! Не трать напрасно силы.

Она успокоилась, и он был этому рад. А он, казалось бы, уже приняв решение, продолжал терзаться, разрываясь между голосом разума и зовом плоти, без конца задавая себе одни и те же вопросы: «Что же мне делать? Как с ней-то быть, а? И что обо всем этом скажут? И как же мне дальше жить?»

Внутри «Посейдона» раздался приглушенный взрыв, и возле его носа звонко лопнул еще один громадный водяной пузырь. На волнах закачалась офицерская фуражка с золотым галуном. Мюллер пробормотал:

— Когда тебя назвали «Посейдон», то, вероятно, чем-то оскорбили бога землетрясений.

Нонни спросила:

— Ты что-то сказал, дорогой?

Мюллер подавил в себе желание одернуть ее и отрезать: «Не называй меня дорогой» и проговорил:

— Да так, ничего, Нонни. Давай попрощаемся с кораблем.

Нонни снова заплакала. Слезы градом текли по ее перепачканному нефтью лицу.

— И со всеми, со всеми нашими, — всхлипывала она.

— Увы, ничего уж тут не поделаешь, — согласился он.

Сотрясаясь от рыданий, она уткнулась лицом в его плечо.