После победы все дурное забудется...

14. I. 42 г.

Говорят, наши взяли Мгу. Пока не прочту в газете своими глазами — не верю. Боюсь, что страстную мечту принимают за свершившееся. Страстно жду прибавки хлеба, где-то тлеет надежда, на трехтонках возят муку. Это добрый знак. Вчера взяла муку, — оказывается, исчерпала талоны и в столовой не дают супа. Ни печки, ни плиты не топили — заварили кипятком муку с солью — и получился суп не хуже, чем в столовой. О, все это легче, если бы знать, что у нас успехи на фронте.

Самая близкая мне сейчас поэма Маяковского — «Хорошо!» Средние ее главы — сама наша жизнь. Но для сердца, чтобы оно согревалось, — Пастернак, грузинские поэты с их солнечными жаркими пейзажами.

Дома много ссоримся. Это от голода, от трудного быта. И надо бы меньше быть вместе — и невозможно, — все жмемся к теплу, да и некуда идти, почти не к кому.

Голод — во всех отношениях страшная вещь. Близкие становятся противны своей алчностью, завистливыми взглядами на чужой суп, едят жадно, чавкая, громко глотают обжигающий кипяток, разговоры об еде и только об еде. Грустно. И я, вероятно, такая же. Во всяком случае, я злая, раздраженная, и не хочется сдержаться, когда нужно бы. Тетя М/аня/ безмерно капризничает и владычествует над нами с постели. И все понимаю — ее болезнь, трудности жизни, и все же она деспотически признает только себя, свои страдания, и эта несправедливость неприятна, озлобляет добавочно.

Как хочется иметь время и возможность заняться чем-то действительно дельным, а не тратить лучшие светлые часы дня на жратву, самовары, столовые, печки. И иногда сидеть одной, не слушать дурацких разговоров об очередной еде. Доживу ли до этого времени? <…>