После зимы

Глава 10

В утренних газетах и новостях по радио уже во всю обсуждали грядущее отречение, а следовательно и окончательный закат империи Ситтори. В арайнских газетах, естественно. Местные, за исключением рекламных листков, были давно закрыты. Что творилось в остальном мире Маэда мог себе примерно вообразить. Кинерим, тот почти наверняка выразил серьезную озабоченность, единогласно поддержанную его политическими и военными союзниками. Но не более. Остальным мировым лидерам было откровенно плевать. Век империй ушел безвозвратно, да и было бы о чем жалеть. А вот насчет реакции обывателей-ситтори судить было и сложно, и рано. Вполне вероятно, что они воспримут решение государыни как предательство. И кто знает, может солдаты армии маршала Ердины, в конце концов, сложат оружие. На то, видимо, и был расчет, когда в штабном пресс-центре репортерам в красках расписывались роскошные условия, в которых будет жить отрекшаяся императрица.

Вряд ли государыне успели показать передовицу свежей газеты, но завтракать она отказалась наотрез. Оставила себе только хлеб и безбожно разбавленный водой яблочный сок. Остальная еда вернулась на кухню нетронутой. Охранник, поставив поднос, тут же примчался жаловаться капитану Яно.

— Я занят! — раздраженно рявкнул тот и обратился к Каю. — Разберетесь с этим, Маэда? У вас все равно получится лучше. Как главный спец по императрицам, а?

Свою порцию похвал Кай уже получил. Не лично от генерала Найто, но от его адъютанта, что тоже ценно.

— Сейчас к вам привлечено слишком много внимания прессы, — попытался извиниться молодой человек.

— Я просто выполнял приказ, ничего такого особенного не сделал.

Так уж повелось, что каждый солдат делает лишь то, что ему приказано, и не требует аплодисментов от командования.

Но странный утренний демарш государыни в картину идеально выполненного задания не вписывался никак.

Маэда хотел было забрать тарелку и отнести её обратно, но посмотрел на вылепленную из картофельного пюре половинку яблока и передумал. Целое яблоко символизировало у ситтори бессмертие, половина — человеческую смертную жизнь.

— Почему вы сделали именно такую подачу? — спросил Кай у господина Гираны — у старшего из поваров.

— День сегодня подходящий, — как бы нехотя ответил он, не переставая чистить морковку. — Видимо, государыне нездоровится, если даже пробовать не стала.

Шеф Гирана выглядел опечаленным не на шутку, его помощник вообще отвернулся к Каю спиной, чтобы тот не видел его слёз.

— Это же просто пища, — разозлился Маэда. — К обеду она обязательно проголодается.

Можно подумать, она им родная, чтоб так переживать! За время проведенное во дворце он еще раз убедился, что пропаганда не врет, когда на все лады склоняет пресловутое ситторийское чинопочитание. Оно у них не вместе, а вместо крови, не иначе.

Ладно, поварам и прачкам сами боги велели глядеть на власть имущих снизу вверх. И, допустим, барышне Лоули с детства вбивали в голову идею пожизненного служения государыне Ситтори, но теперь-то она взрослый, живущий своим умом человек. Или нет? Или титул правительницы заслоняет все недостатки женщины, оказавшейся на хлипком троне догнивающей империи лишь из-за малочисленности и слабости своего аристократического семейства?

Тем временем, на центральной лестнице случилось целое столпотворение. Ситторийские милицианты таскали какие-то ящики со второго этажа в подвал. Очень много ящиков, тяжелых и не очень, с неясной целью, но зато по прямому приказу особиста. Оружие у коллаборантов, конечно же, отобрали. И потому что сабли мешают работе, и просто на всякий случай. Маэду же теперь все знали в лицо, а ему совсем не хотелось лишний раз показываться этим людям на глаза, так что он пошел к императрице «черным» ходом. Черным в прямом смысле слова. Это была вотчина истопника — господина Варады: ящики с углем, совки и всякие приспособления для прочистки дымоходов. Тут, в каморке под лестничным пролетом он и жил — бесшумный, как нетопырь, и скрытный, как краб.

Сейчас старичок сидел весь скрючившись и старательно вырезал что-то ножницами. Больные руки его не очень-то слушались.

— Доброе утро, господин Варада. Что вы тут делаете?

Тот не стал таиться, доверчиво протянув Каю фото из газеты, на котором были запечатлены они с императрицей.

— Хороший картинк, мой господин. Красивый. Мой будет хранить-охранять на память.

Маэда снова почувствовал себя крайне неловко. Проклятая известность.

— Капитан теперь начальник… большой… крупный, — старик старательно подбирал слова на арайнском. — Газета написан… главный и важный… для переговоров. Это хороший. Я просить капитан один раз. Всего один. Можно?

— Вы хотите попросить меня о чем-то? — догадался Кай. — Да, я слушаю. Можете говорить на родном языке, я его хорошо знаю.

— Да, спасибо, у меня просьба большая есть к вам, мой добрый господин, — зашептал истопник встав на цыпочки, чтобы дотянуться до уха рослого собседника. — Говорят, вы теперь будете главным во дворце.

Затянутый бельмом глаз его слезился, дед нервничал и всё пытался вытереть ладони об штанины брюк. К слову, господин Варада всегда одевался очень чисто, каждый день меняя рубашки. Сегодня на нем была фланелевая рубаха в красно-черную клетку.

— Вы бы распорядились девочку похоронить по-людски, а? Ну закопали же дитя, как собачку какую. Видят боги, нельзя же так. Я понимаю, что война. Всякое бывает на войне-то, грабят-насильничают. Но нельзя же вот так, совсем без уважения к смерти.

— Какую девочку? — спросил Кай, цепенея от очень плохого предчувствия.

— Миёйку нашу, какую ж еще. Лежит за сараем, говорю, как собака. Вы ж теперь за главного, вы же можете. И человек добрый, я ж вижу. Да? Прикажете, да? Мы сами выкопаем и сами похороним. Там, где монахи, с монахами, оно почти как в родовом склепе.

Голос у старика был скрипучий, но говорил он вполне разборчиво, чтобы капитану Маэде не пришлось сомневаться всё ли он верно понял.

— Когда господин капитан Яно уедет, мы по-быстрому всё сделаем. Только вы разрешите, пожалуйста, уже не откажите в милости. Все ж таки дитя невинное.

— Я же вас уже спрашивал про неё, почему вы молчали?

Дед заскулил и заискивающе подергал Маэду за рукав кителя.

— Страшно было. Очень страшно. Вдруг вы такой же как… — он испуганно оглянулся. — Не нужно злиться, мой господин, уже ведь ничего не исправишь. Вы теперь главный, в газете прям так и написано.

— Хорошо, я разберусь, — отрезал Кай и побежал вверх по лестнице. Хотя истопник был прав — уже ничего нельзя было исправить. Ничего совсем.

Она сидела на диване-подоконнике, холодная как день, что начинался за окном. Смотрела сквозь стекло на заснеженные деревья и крыши дворцов, прижимая к груди куклу в белых вязанных носочках. Тут самую, с лицом барышни Хагуты. Миёйки, как назвал её истопник.

— Почему вы мне не рассказали сразу?! — крикнул Кай с порога. — Это — военное преступление. Я бы обратился к генералу, виновников бы строго наказали. Расстреляли бы, возможно. Зачем были эти вопросы от посла? Он что, тоже в курсе? Тогда зачем? Я не понимаю.

Императрица даже пальцем не пошевелила. Кай присел на корточки рядом, чтобы заглянуть ей в лицо, чтобы не сверху вниз, а на одном уровне — глаза в глаза. Как равный, как тот, кому не всё равно.

— Ваше императорское величество! Государыня, я же к вам обращаюсь. Вы правда хотели, чтобы я узнал обо всём самым последним? — в отчаянии спрашивал он, всматриваясь в неподвижное лицо-маску.

В мировоззрении ситтори не существовало такой этической концепции как прощение. Никогда — ни в древности, ни сейчас. За преступление полагалось наказание, за обиду — неотвратимое отмщение, и только после их свершения появлялась возможность отпущения вины. Может быть, но не обязательно. Месть же оправдывала любые уловки и закрывала все счета. Справедливо мстящий, с точки зрения любого ситтори, всегда в своем праве. В праве хитрить, обманывать, подставлять и наносить удар в спину.

— То есть, весь наш договор ничтожен? Ваши обещания были обманом, уступки — ловушкой. Но ради чего? Ведь всё придется начинать сначала. Я не понимаю. Вы не хотите, чтобы наказали преступников?

Кай сам от себя не ожидал такой жалкой истерики. Но как же ему было обидно, просто до соплей обидно. Вся работа насмарку, все усилия втуне, ведь она не подпишет это проклятое отречение даже под пыткой.

— Да, я ничего подписывать не стану, — молвила она, точно угадав мысли арайнца, и осторожно погладила куклу по волосам. — Мой подарок Миёй на шестнадцатилетие.

— Но почему вы не рассказали мне сразу? Почему?

— А что вы могли сделать с офицером Особого отдела, который вами же и командует, по сути? — парировала императрица.

— Яно? Это он сделал?

— Почем мне знать, может и он… хм… поучаствовал, — пожала она плечами равнодушно. — Но он мог, но не остановил остальных, тех, других ваших солдат. Я должна была рассказать вам, как она кричала всю ночь? Могу сейчас, хотите? Или как мы с Шиффей пытались выломать запертые снаружи двери? Был ли там Яно, не знаю. Но это он вытащил её утром на улицу — растерзанную, голую, дрожащую — приставил к голове пистолет и выстрелил, глядя в мои окна.

— Он не…

— Не мог? Уверены? Конечно же, у меня нет никаких доказательств. Ваши вояки будут молчать, ситтори же никто не станет слушать. Так есть ли смысл в моем рассказе?

— А монахи? — вспомнил Кай.

— А что монахи? Их тоже убили. Не знаю уж, насиловали их или нет, мне же под окна приносили их головы. Головы отдельно, отрезанные языки отдельно. Две кучки. Вы еще помните как сильно пахло хлоркой в храме Тишины? Его, по всей видимости, пришлось тщательно отмывать от засохшей крови.

— Этого быть не может! — воскликнул капитан Маэда и тут же вспомнил как было дело, как особист предварительно отправил солдат убраться в храме. И — да, хлоркой там воняло безбожно.

Императрица снова пожала плечами. Она ни разу не посмотрела на собеседника. Небо, облака и кроны её интересовали гораздо больше какого-то ненавистного завоевателя.

— Миёй была для меня как дочь, я знала её с младенчества, любила, растила, помогала, мечтала… — она вздохнула. — Тут есть и моя вина. Не уследила, не поняла, что она не уехала со всеми, а спряталась в своей комнате. Но свою вину я сама и буду искупать.

— Я доложу генералу Найто. Он найдет управу на Яно и всех остальных. Их накажут, верьте мне, — горячо пообещал Маэда, желая лишь одного — чтобы она ему верила.

— Конечно, — неожиданно легко согласилась государыня. — Доложите своему генералу, накажите насильников и убийц. Это будет самый правильный поступок.

Её тихий голос звучал вовсе не издевательски, как можно было ожидать.

— Я поеду к нему прямо сейчас. Я заставлю его начать расследование. Напишите бумагу… заявление… обвинение. Срочно! Оно необходимо.

— Уже написала. И кое-что приложила в качестве доказательства, — сказала государыня подавая запечатанный конверт. — Вот, тут показания моих слуг-ситтори, если это поможет.

— Спасибо, ваше величество.

— Не за что. Езжайте, офицер Маэда Кай.

Он уже бросился к двери, но знакомая пауза между фамилией и именем заставила остановиться и обернуться:

— А где барышня Лоули?

Они чуть ли не впервые говорили наедине, без вездесущей камеристки на заднем плане.

— Спит, — ответила императрица Химара, наконец встретившись с арайнцем взглядом. — Я не стала её будить.

— А!

Весь свет в кабинете — зимний и скудный — падал из единственного незашторенного окна, со спины, отчего на лице государыни Химары лежала густая тень. Точно темная туча, сквозь которую мерцали живым золотом её глаза.

Кай сбежал вниз по всё еще заполненной людьми лестнице, часть из которых капитан Маэда видел впервые, но капитана Яно, считавшего всегда своим долгом контролировать всех и вся, в его кабинете не оказалось. Он, по словам коменданта Хори, отбыл куда-то по делам. А обе машины и их водителей отправил с поручениями. По каким делам? Что еще за поручения?

«Не страшно, — сказал себе Кай, — доберусь в Штаб на попутке. До обеда как раз успею. Еще не всё потеряно»

Никогда путь через территорию императорского дворца не был таким долгим. Аллеи так никто и не почистил, и пришлось петлять по протоптанным солдатскими сапогами узким тропинкам между сугробами. У ворот Кая промурыжили без малого полчаса. Офицер охраны не смог дозвониться к капитану Яно (потому что того не было в его кабинете), а потому всё не решался самовольно выпустить Маэду слишком надолго. Пришлось тому на время отложить в сторонку такую этическую конструкцию как совесть и соврать, что вернется ровно через два часа. Хотя за это время он бы только до Штаба успел бы добраться при самых лучших раскладах. А расклады у Кая получились не самые лучшие. Так всегда бывает, когда события торопят, время поджимает, а уже начертанная судьба противится и упирается всеми четырьмя лапами.

Общественный транспорт в Хито ходил нечасто и, естественно, не было такого маршрута, который бы вез прямиком в Штаб.

До моста Кая подбросили ребята из какого-то саперного полка, их перебрасывали поближе к горам Арр, где не так весело и сытно как в столице. Понятное дело, никто этому рад не был, но парни и не роптали особо. Как сказал один из саперов: «Ситтори — лопухи, чуть цыкнещь — сразу отдадут, что попросишь, даже бить не надо», рассчитывая, что в провинции народ ещё проще и доверчивее. Кай промолчал. Победителей не судят. Они же победили, в конце- то концов.

Пеший проход через мост после недавней диверсии был запрещен, и Маэда торчал на остановке еще час, ожидая автобуса. Военные водители подвозить на ту сторону реки Ван отказывались, у них был четкий приказ — никаких незнакомцев на борт не брать.

В автобус капитан прорывался с боем, сражаясь не столько с ситтори сколько с их раскладными тележками. Местные ехали за город на закупки продуктов в те тихие деревушки, куда прежде, наверное, катались на пикники по выходным и праздникам. И так как Кай оказался единственным чужаком в салоне, то по мосту до следующей остановки весь автобус ехал в гробовой тишине. В этом демонстративном молчании не чувствовалось агрессии, просто незачем победителю слушать жалобы побежденных, не его это дело.

В Арайне любят повторять, что все ситтори похожи как горошины в одном стручке, и это отчего-то преподносится как некое унизительное отличие. Может быть, дело в совершенно одинаковом выражении лиц, когда они намеренно молчат и глядят куда-то в пространство? Безмолвная толпа бледноликих и желтоглазых людей, чьи мысли открыты только богам Тишины, на самом деле, страшит.

Кай, конечно, не испугался, но, сойдя на нужной остановке, вздохнул с облегчением. Нет уж, обратно он поедет со своими. Хватит с него местного колорита на сегодня, решил он.

Штаб армии расположился на территории электростанции, одной из старейших в империи с роскошным управленческим корпусом и охраняемой территорией. Очень удобно во всех отношениях, а с точки зрения безопасности — особенно.

На КПП капитана Маэду снова задержали, хотя до этого всегда пускали после предъявления личного жетона.

— У его превосходительства генерала Найто срочное совещание, вам придется подождать, капитан, — объявил офицер охраны и демонстративно закрыл дверь, оставив Кая в приемной.

Там было тепло, тихонько играло радио, стул имелся, и Маэда решил воспользоваться моментом, чтобы тщательнее продумать свою будущую речь.

Во-первых, надо прояснить насколько серьезен вопрос прощения-непрощения в ситторийской культуре, до какой степени важен факт наказания как частицы феномена отпущения вины. В системе ценностей их культуры месть — это хорошо и правильно, а от чувства вины вообще избавляться не принято. Считается, что есть целый ряд ошибок, которые не могут быть исправлены ни при каких обстоятельствах.

Во-вторых, наставник должен понять, что у них нет никакой иной возможности заставить императрицу отречься, кроме как казнить виновников. У неё на глазах убили девушку, которую она считала дочерью. И всё её естество ситтори жаждет такого же кровавого отмщения. А Яно не только совершил военное преступление, казнив мирного жителя, но и скрыл этот факт от командования.

Хотя… Кай вдруг вспомнил настойчивые просьбы кинеримского посла. Вайерд знал что-то? Или догадывался? Или это просто совпадение такое? А если всё знал, то почему не поднял скандал?

И следовательно, в-третьих… Сердце капитана Маэды быстро забилось, лоб покрылся испариной. В горячке он совсем забыл, что события последнего месяца — все встречи, договоренности, соглашения, все они построены на фундаменте из лжи. Арайнцы всё это время думали, что ведут переговоры, а императрица мстила. И получается, что каждый её поступок…

Маэда заметался по приемной от стены к стене, словно раненое животное в клетке. Его картина мира, еще несколько минут бывшая цельной и логичной, рассыпалась на тысячи мелких кусочков, которые силой его разума и знаний пришли в движение, чтобы сложиться в полностью иную картину. Ту, где всё имеет другой, зачастую противоположный, смысл. Как узор из цветных стеклышек в детском калейдоскопе, стоит только повернуть тубус. Не витраж, а калейдоскоп!

Если точкой отсчета взять ту ночь, когда Химара приказала своему злосчастному мужу умереть, тот миг, когда он перестал дышать. Что делает государыня? Она распускает двор, приказывает всем уходить и остается только с барышней Лоули. Наверняка, у неё уже был в голове план. Сложный, как всё задуманное ситтори, но с её точки зрения вполне осуществимый. А может быть, даже несколько сценариев. Она же не думала, что современные люди, законопослушные, умеющие читать и писать, в целом гуманно относящиеся к животным, инвалидам и старикам, взяв оружие в руки, превращаются в озверелых скотов, чья жажда крови и насилия неустанно подпитывается безнаказанностью. Или, наоборот, отлично знала. Уже не важно. Важно, что юная барышня Миёй этого не понимала.

Далее между кровавой оргией во дворце и появлением капитана Маэды — лакуна. Что тогда происходило никто не знает, но императрица сидит под замком на своем третьем этаже, отрезанная от всего мира. И терпеливо ждет, когда арайнское командование пришлет кого-то… скажем, кто не из Особого отдела. Кая Маэду, филолога-в-погонах, идеалиста, с помощью которого можно наладить контакт с внешним миром.

Маэда звонко шлепнул ладонь по лбу.

Ну конечно же! Вся эта катавасия с презентацией завтраков, обедов и ужинов. Пять смыслов, мать вашу! Обратная связь, через количество луковых перышек и форму картофельной рыбки, и бог знает чего еще. Это же дворец! Замкнутый мир со своим языком, тайнами и смыслами, которых редко бывает меньше пяти.

И нет никаких сомнений, что посол Кинерима принял самое активное участие в сложной мистификации. Покупка дизайнерских штучек? Сумочка как зашифрованное послание? Инкрустированная шкатулка с ключом или ключ, а в придачу к нему шкатулка? «Ларец Пяти Смыслов» в мировом масштабе. Она ведь не зря подсунула Каю книгу. Нет, не подсунула, ситтори не подсовывают ничего, ты должен сам захотеть, сам пойти, сам взять и заглянуть под обложку.

И что же было конечной целью? Маэда сжал раскалывающуюся от боли голову руками.

Думай, тупой пенёк, думай! Вспоминай, листай назад, читай историю, уже зная, как она заканчивается. Всё ведь к чему-то шло, шаг за шагом, смысл за смыслом. К чему именно?

И Маэда догадался. Тот звонок по телефону — вот зачем она унижалась, обещала и соглашалась. Чтобы сказать кому-то по ту сторону эфира…

Кай аккуратно надорвал конверт, который до сих пор покоился во внутреннем кармане шинели, и вытащил лист хорошей дорогой бумаги на которым каллиграфическим почерком и, надо думать, запредельно дорогими чернилами было написано: «Вот ты, допустим, обычный стриж, один из тысяч, из сотен тысяч…». Стихотворение юнго Шэнли, которое называлось «Слово из пяти букв», а вовсе не «Стриж».

Слово из пяти букв. Так, как по-ситторийски пишется слово «жизнь». Или «стриж».

Она ведь сказала тогда «стриж». Кому-то, не послу Вайерду. Но кому и зачем?

В этот момент веселая песенка из радиоточки оборвалась и дикторша бодро анонсировала самые последние новости.

— Завтра, ровно в полдень по местному ситторийскому времени будет подписан исторический документ. Императрица Химара официально отречется от титула и всех претензий на престол…

Дальше Кай слушать не стал, он рванулся к дверям. Уже зная, что случилось в императорском дворце, и что он опоздал навсегда.

Над крышей Дивной Песни с оглушительными воплями кружилась огромная стая галок и грачей. Что-то сорвало их с насиженных веток и оторвало от увлекательного расклёвывания мешков с мусором. То, что выбило окна на третьем этаже Дивной Песни, и от чего обломки рам с кусками штор вылетели наружу и повисли на ветках.

Возле парадного крыльца на плотно утоптанном ярко-красном снегу неопрятной кучей лежали мертвецы. Кай отчетливо видел коричневые шерстяные чулки с штопкой на пятках, которые носили прачки, скрюченную руку старичка-истопника, торчащую из груды тел. Их по всей видимости закололи штыками. Кастеляна и фельдшера убили выстрелами в затылок. Обоих поваров обезглавили прямо тут, у крыльца, и горячая кровь, хлынувшая из жил, растопила снег под телами аж до брусчатки.

Тяжелая входная дверь отворилась. Сосредоточенный солдатик из охраны тащил за ноги еще один труп — тело коллаборанта, и оставил его с краю на ступеньках. Следом вышел капитан Яно в расстегнутом кителе, взъерошенный и с наскоро перебинтованным запястьем.

— Ага! Вот вы где, капитан Штаба. Вовремя появились. А у нас тут… жопа.

Особист зло сплюнул на кровавый снег.

— Сигареты есть?

Маэда механически протянул открытую пачку.

— Что здесь произошло? — спросил он.

— Я же сказал — жопа, — повторил Яно, затянувшись поглубже дымом.

Оставаться на улице, на холоде не было никакого смысла, они зашли внутрь.

Парадная лестница, если так можно сказать, была «инкрустирована» трупами милициантов. И хотя каждому в руку вложили окровавленный меч, выглядело это крайне недостоверно.

— Никто не поверит, что они решили отомстить императрице за предательство.

— Да ладно! Им для того и оставили их мечи, чтобы сразу было ясно кто напал… — возразил деловито особист.

— Глупость какая.

— Почему же?

Маэда осторожно перевернул ближайший труп. Так и есть — автоматная очередь почти в упор. Интересно, милицианты в какой-то момент догадались или их застали врасплох?

— Потому что за все три тысячи лет истории Ситтори ни разу не проливалась кровь императриц.

— Да их душили-травили регулярно…

— Вот именно. Душили, травили, закапывали живьем, одну даже замуровали в башне. Но ни разу не зарезали и не отрубили голову. Сила Императриц и их священная кровь, которая созидает Империю. Ни один ситтори не коснулся бы Химары ничем хоть отдаленно напоминающим отточенное лезвие.

Капитан Яно уставился на Кая почти с мистическим ужасом, словно увидел привидение. Лицо его очень быстро из растерянного стало по-настоящему жестким и злым.

— Эй! — крикнул он пробегавшему мимо солдату. — Бросайте всё! Займитесь нашими мертвыми и ранеными.

— Но…

— Всё! Балаган окончен. Это приказ! — отрезал особист и заковыристо выругался, признавая поражение.

Его тоже накрыла ярость от бесполезности всех приложенных усилий.

— Чертов умник! Идиот конченный!

— Это вы обо мне?

— Нет, о вашем генерале Найто, — в сердцах рявкнул Яно. — Вас, такого деликатного спеца по ситтори, он сумел найти, а поинтересоваться местными загонами с королевской кровью не смог. Псу под хвост всю работу, мать-перемать. Эй, вы куда?

— На третий этаж, куда же еще?

Видели и слышали боги Тишины, а они просто обязаны это делать, Кай сейчас ничего не чувствовал — ни печали, ни ярости, ни страха. Неживое, противоестественное спокойствие, может быть. И бездонную пустоту в сердце.

— Зачем? Её там нет. Всё, что от неё осталось, я приказал завернуть в ковер и сжечь.

Тот столб коптящего дыма над хозяйственным двором. Всё сходится.

— За синим сараем? — на всякий случай уточнил Маэда. — Там же где и Миёй? Почему не к монахам?

— Ого! Вы и это знаете?

— Теперь знаю, да.

Почему особист вдруг решил, будто Кай ждет объяснений? Но он побежал следом по высоким ступеням.

— Вы же видели ту резную штуковину на стене в её кабинете? Так вот, оказывается, внутри деревянного меча был упрятан настоящий меч, и когда ребята пришли, она их уже ждала.

— Ха.

Нет, изысканная государыня Химара не собиралась безропотно подставлять тонкую выю под ножи убийц, она дорого продала свою жизнь, по самому высокому тарифу. Потолок и стены были густо расчерчены кровавыми брызгами, таким, какие бывают, когда кровь ударяет фонтаном из разрубленных шейных артерий. Кровь все еще хлюпала по подошвами сапог. И только там, где лежал ковер, осталось просто квадратное розовое пятно.

— Кто знал, что эта дьяволица умеет драться. Тут на полу было месиво. Она отсекала им руки и головы… страшное зрелище…

Славные ситторийские прямые мечи — огромная ценность в глазах коллекционера, и страшное оружие — в руках профессионала.

— А потом?

— Пришлось мне кинуть гранату, а затем еще парочку. Для гарантии.

Осколки густо посекли резную статую божества, оставив глубокие щербины на его безмятежном лике. Тишина лишилась глаза, куска лба и одной из кистей и тут же стала похожа на каждого мертвого ситтори во этом проклятом дворце. Остался ли хоть кто-то в живых?

— Слуги, все эти старики…

Яно показал проступившую через повязку кровь.

— Это, между прочим, помощник повара был.

— А что с барышней Лоули?

— В спальне посмотрите.

Кай предположил что-то жуткое, в духе расправы над Миёй, но неизменная спутница императрицы лежала на боку в позе крепко спящего человека в пижаме и с повязкой на глазах. И успела полностью окоченеть.

— Трогать мы её не стали, но думаю, что это яд. И вряд ли она сама.

Значит, в тот момент, когда государыня разговаривала с Каем этим утром, Шиффей была уже мертва. Как та поняла, что именно сегодня её придут убивать? Вот как?

Наверное, вечером они пили чай, разговаривали о чем-то, смеялись потихоньку как ловко её величество обманула дураков-арайнцев, этих варваров и неучей. А потом барышня Лоули церемонно попрощалась и легла в постель. Спала ли прошлой ночью императрица? Может сидела рядом с подругой и соратницей, когда та умирала? Маэда аккуратно накрыл покойницу тонким шелковым покрывалом.

Оставаться в разгромленном кабинете было больше незачем.

— И что вы намерены делать дальше, капитан Яно?

— Я-то? Да всё как обычно, — ухмыльнулся особист. — Буду прятать трупы, затыкать рот арайнской родне погибших, выбивать для кое-кого компенсацию, писать отчеты, схлопочу взыскание, возможно, отправлюсь в «поле» ловить дезертиров. Ничего такого, к чему бы я был не готов. А вы готовы предстать перед трибуналом, капитан Маэда?

Яркий калейдоскоп в голове у Кая снова повернулся: стеклышки те же, но узор уже совсем другой.

— Так и было задумано с самого начала? Взбунтовавшиеся ситтори зарубили предательницу-императрицу, а я такой-сякой прохлопал заговор и покушение?

— Ваш добрый наставник планировал сделать из вас главного вдохновителя убийства, вообще-то. Обстоятельства немного изменились. Как вам такая версия: вы поняли, что стерва ничего не подпишет и убили её? За что милицианты хотели вас прикончить, но наши солдаты открыли огонь.

Они стояли возле горы трупов и курили, как будто ничего не произошло.

— Неплохо придумано.

— Пока лишь импровизация, но детали всегда можно согласовать, разъяснить парням, что именно нужно будет сказать. И тогда ваша версия тоже получит право на жизнь.

Намек был настолько прозрачен, что Маэда не удержался от хриплого смешка. Права была барышня Лоули, они все-таки грубые, неотесанные варвары. Арайнцам еще расти и расти до отточенности интриг ситтори.

— Почему вы решили убить её именно сегодня? — спросил Кай. — Не через неделю, скажем? Торопиться было некуда.

Яно подкуривал как раз следующую сигарету от предыдущей, и руки у него подрагивали. Нервы у офицера Особого отдела тоже не железные.

— Ошибаетесь. Самое время. Вчера в Центральном банке Винерфила посланец маршала Еринды получил доступ к тайному банковскому счету и подземному сейфу-хранилищу, принадлежавшему императрице. Ровно в полдень. Угадайте как банкир с ней связался, чтобы получить подтверждение на смену владельца? По телефону. Кинерим сумел-таки нам нагадить по-крупному. Разведка говорит, это была чуть ли не вторая казна Ситтори. Маршал теперь купит себе еще две-три армии и попытается нас отсюда выгнать. Нельзя допустить, чтобы Химара стала его живым знаменем? Ни за что!

По всем законам драматургии капитан Маэда должен был сейчас истерически расхохотаться. Всё стало на свои места, и каждая причина получила свое следствие. Он уже слышал про живое знамя. От генерала Найто совсем недавно.

— Что ж, — пробормотал он себе под нос, — теперь у маршала Еринды есть всё необходимое для…

— Капитан Яно!

Парень с капральскими нашивками (не Коико, того зарубила императрица) тащил за собой какого-то человека со связанными ремнем руками и орал на весь парк:

— Капитан Яно! Я тут какого-то мужика цивильного поймал! Вроде не желтоглазый! Его тоже в расход или как?

Пойманный мужик одет был длинное черное пальто, издалека походившее на арайнскую офицерскую шинель, но арайнцем он не был это точно. Он поднял седую голову и…

— Охренеть! А вы как тут оказались?! — ахнул особист.

— Попутным ветром занесло, — холодно ответил кинеримский посол Вайерд, моментально оценив обстановку. — Надеюсь, я не вовремя?

Светлые глаза его превратились в узкие щелочки, а на челюсти вздулись желваки, и поскольку Маэда уже знал характер посла, то ничего хорошего этот взгляд не сулил. Но, и вправду, как он оказался во дворце? Как долго? Что успел увидеть?

— Мое правительство будет обязательно поставлено в известность о произошедшем здесь инциденте…

— Вот непруха, — тяжко вздохнул капитан Яно и поднял с земли ситторийский меч. — Не повезло вам, господин Вайерд.

Один удар и он бы пронзил печень посла насквозь. Но Кай выстрелил первым. Прямо в вихрастый затылок особиста.

«Трибунал так трибунал», — окончательно решил он.