Последнее будущее

Кто наказал мои глаза -

почему я должен видеть мерзкую улыбку иудея?

Их надо бить по зубам,

чтобы губы не могли складываться в улыбку,

окровавленный рот не улыбается.

Я уничтожу их веру внутри их души.

Не они должны возвещать миру о Едином Боге, не они!

Им никто эту роль не поручал,

они сами себя выбрали,

нарекли себя народом Всевышнего,

главным народом мира сего,

возомнили себя сидящими у Его ног, лицом к лицу.

Он повернется к ним задницей, их Всевышний.

В самых страшных снах никому не снилось,

что я сделаю с этим народом.

Я их буду содержать в таком голоде,

что они сожрут всех свиней Вселенной,

но даже свинину я им буду давать только по субботам.

Я убью всех мальчиков, которым они сделают обрезание.

Он повернется к ним задницей, их Всевышний.

Они забудут слова своей речи,

будут лаять друг на друга, как собаки,

собственными руками в собственном храме

сожгут свои священные свитки.

Принесут в свой храм наших богов -

будут нести осторожно, бережно,

чтобы не споткнуться, не уронить священные образы.

Самые смелые из них

будут вздрагивать от звука моего имени,

самые гордые – станут слугами наших слуг,

самые набожные будут молиться моему слону, как ангелу,

самые красивые их женщины

будут вытворять с нашими необрезанными предметами

невиданные чудеса

Он повернется к ним задницей, их Всевышний.

И тогда их священники запоют псалмы ненависти.

Им просто ничего не останется,

как возненавидеть Того, кого они любят сильнее себя.

Мои уши станут свидетелями вопля отречения

самого верующего народа от самого божественного Бога!

Господи, вот я стою перед Тобой -

уже без моих мальчиков, налегке.

Семеро моих сыновей, как Ты того пожелал,

один за другим, на глазах у всего Израиля

сложили головы с Твоим именем на устах.

Спасибо Тебе, Господи, что ты помог им выдержать

назначенное Тобой испытание.

Кажется, я догадываюсь о замысле Твоем -

оставить грядущим поколениям

достойный пример мужества

Спасибо тебе, Всеблагой,

что выбор Твой пал на нашу семью.

Меньшенький так хотел жить,

жуткий страх сверкал в его глазах,

он боялся смерти больше, чем Тебя, Господи,

прости ему этот грех,

когда душа его предстанет перед Тобой.

Он прижался к моему животу,

будто хотел обратно втиснуться туда.

Шестеро старших ушли из жизни, как настоящие герои -

ни у одного не задрожала ни одна жилочка,

а младшенького убила я, Всеблагой.

Если бы я не сказала «Сын мой...»

и не развела вот так руками,

он смирился бы перед Антиохом,

отрекся бы от субботы,

поклонился бы идолам,

откусил бы обгорелое свиное ухо,

которое ему совал в рот начальник язычников, -

он был готов ради жизни на все.

Я его остановила,

в моих глазах он прочитал Твой приговор.

Он был целиком в моей власти,

он подчинился мне,

как сухой листочек подчиняется ветру,

как я подчиняюсь Тебе, Господи.

Те шестеро пошли на смерть, как на свадьбу,

даже если бы я их удерживала,

они бы не изменили решение,

а этого я убила.

Держи его душу возле себя, Всевышний,

пусть он найдет в этом утешение,

ему его жизнь была дороже Тебя, но не дороже меня,

я была между вами.

Господи, смилуйся над Израилем,

не заставляй больше матерей совершать подобное.

Братья, воины Израиля.

Мужья и женихи самых прекрасных женщин в мире.

Через несколько часов нам предстоит

тяжелая мужская работа -

Уничтожать врагов нашей веры,

коварных, озверелых, не считающих нас людьми,

многократно превосходящих нас

количеством и вооружением:

на каждого из нас их приходится больше,

чем у каждого из нас имеется рук и ног.

Они пойдут на нас, как слон на козу.

Но мы не козы, мы евреи,

нас всегда было и всегда будет меньше,

чем наших врагов.

Это наша судьба – побеждать не числом, а умом,

побеждать мощью нашей любви к Всеблагому.

В стане врага уже ожидают нашего поражения

купцы, торгующие рабами,

мы им обещаны задешево – продавать будут оптом,

по сто, по двести человек в одни руки.

Наше поражение с ликованием встретят

не только язычники,

но и тысячи наших бывших единоверцев,

изменивших Завету.

Неужели мы утешим подлое отступничество?

Неужели возрадуем предавших Всевышнего?

Все они ждут нашего поражения,

чтобы убедить себя, что Всеблагой – наша выдумка,

что мы – сошедший с ума народ, народ-выродок,

уничтожить который под корень – великое благо.

Братья!

Любовь не бывает общей – каждый любит в отдельности,

только я знаю, как я люблю Господа,

только ты знаешь, как ты любишь Господа,

в душе нет свидетелей,

свидетелем станет наша победа или наше поражение,

завтра утром может наступить конец Израилю.

Как мы не можем не дышать,

так мы не можем не победить завтра,

как мы не можем не думать о наших семьях,

так мы не можем не победить завтра,

как мы не можем не мечтать о времени,

когда Иерусалим будет свободен

и в Храме Соломона снова зазвучат наши молитвы,

так мы не можем не победить завтра

Пусть наша победа накроет продажные души

черной волной тоски, которая сведет их со света,

пусть наша победа вознесется в утреннее небо,

как благодарственная песнь Всеблагому.

Берегите себя в бою.

Даже погибнуть каждый из нас имеет право

только после того, как уверится,

что мы побеждаем,

умереть раньше – все равно что сдаться в плен,

мертвый воин – предатель.

Братья, бойцы Израиля.

Не забудьте пописать перед боем,

чтобы ничего не сдерживало вашу ярость.

С Богом.

Посмотрите на меня, люди и коровы,

деревья и разбитые стены Иерусалима,

перед вами самый счастливый еврей на свете.

Всеблагой на моих глазах сотворил неслыханное:

только что это произошло – я еще не могу опомниться,

душа еще дрожит от радости и страха

В Доме Соломона разлитый по лампадам Меноры елей,

которого не могло хватить даже на одну ночь,

горел непрерывно восемь суток.

Он не сгорал. Он начал сгорать только час назад,

когда принесли первый кувшин

с новым освященным маслом.

Эта жидкость, будто имела разум,

ждала восемь дней и ночей.

О, эти великие дни и ночи,

незабываемые восемь суток

после вызволения Храма из плена язычников!

Я был в том отряде,

который первым вошел в святилище:

увидев, что сотворили там варвары,

мы превратились в каменные столбики от ужаса.

Храм был разграблен, загажен,

сотни солдат в течение трех с половиной лет

испражнялись внутри и снаружи,

самое благоуханное место Израиля

источало зловоние.

Сам Иегуда Маккавей,

чье сердце казалось стальным, не выдержал -

опустился на колени среди развалин и заплакал:

крупные желтые слезы катились из глаз,

вся борода была мокрой.

Это он распорядился очистить святилище,

зажечь Менору.

Увы, мы нашли только один небольшой кувшинчик

с неоскверненным маслом,

Иегуда велел священникам

залить, сколько есть, зажечь,

а нам приказал к полуночи хоть под землей

отыскать еще кувшины с елеем.

Мы искали весь день,

молились и искали, искали и молились,

но Бог не помог нам.

Когда мы, понуро опустив головы,

вернулись с пустыми руками,

ожидая увидеть мрак черноты,

мы увидели чудо:

огни Меноры вовсю пылали,

а вокруг пели, плясали, веселились евреи.

«Смотрите, смотрите!» – кричали нам,

и мы заплакали от счастья.

Когда я раньше читал Тору – как море расступилось,

чтобы евреи могли уйти из египетского рабства,

я говорил себе: «Ой, это неправда -

как могут воды стоять стеной, образовать проход?»

Я боялся признаться, но в глубине души не верил.

«Ну как это может быть, – кричала душа, – ну как, как?»

Теперь я знаю как: ты просто стоишь и смотришь,

а в это время происходит то, чего быть не может.

Быть не может, а происходит.

Не может быть, а есть.

О, Всевышний мой, Родненький,

какая это радость – доверять Тебе полностью,

не сомневаться, что Ты можешь творить невероятное!

Какой камень свалился с души моей!

Теперь совсем другое дело, совсем другая жизнь.

Я не верил – и уверовал,

я не мог себе представить,

теперь буду всю жизнь об этом рассказывать.

О, Всеблагой, отныне я буду твердить

на каждом углу Иерусалима:

«Никогда не будет свободен тот,

кто не верит в способность Всевышнего

творить чудеса».