Последнее звено

Глава 3. АЛЬБИЙСКОЕ ПРАВОСУДИЕ.

–Суд завтра, почтенные подсудимые, –сообщил им надзиратель. Нет ли у вас желания что-то сказать, что может повлиять на решение судей?

Молчание было ему ответом.

Надзиратель покинул их камеру, с лязгом опустилась в пазах решетка…

Не сказать, что Торнан был таким уж великим знатоком тюрем Логрии, но кое-какой опыт имел – и как узник, и как стражник.

Но узилище, куда они угодили, было самым занятным и из ряда вон выходящим.

То была большая просторная камера, в которой в свою очередь было что-то наподобие альковов, числом три. Только вот отгороженных не занавесями, как принято в обычных домах, а решетками.

В них-то и сидели узники – в данном случае воительница, капитан и шаман.

Что занятно, решетки, коими отгораживалась и большая камера от коридора, и отдельные номера от нее, не открывались, как в двери обычных тюрьмах других стран, и даже не отодвигались –как по слухам в Картагуни.

Нет – они поднимались и опускались сверху, в пазах, и делалось это из камеры наверху. Там же и запирались эти решетки. Ни отрыть их, ни сломать. Можно было видеть друг друга, разговаривать. В камерах были даже небольшие сифончики, через которые подавали трижды в сутки воду.

Все же это была главная тюрьма Альбийской империи – задние дворы которой выходили к задним дворам императорских палат. Их даже кормили объедками, доставляемыми с государевых кухонь.

Вот уже два месяца сидели они в этой тюрьме.

С того самого дня как…

Да, этот день он запомнит до конца жизни, сколько бы ему не прожить (а жить видимо, не очень долго).

Как понял он, глядя на летящих к нему всадников, что спасение – такое близкое – недостижимо.

Как стояли спина к спине, подняв мечи, и закрывая собой повизгивающую Лиэнн.

Как обводя глазами оскаленные конские морды и удивленно-злые лица под стальными шлемами и острия наставленных пик, Торнан, ощущая холодное отчаяние в душе бросил ятаган под копыта жеребца центуриона. Как закричав дурным голосом, опустила руки Марисса, дав себя разоружить. Как спешившиеся гвардейцы пытались привести в чувство бьющуюся в истерике дочку герцога (вернее – уже герцогиню) в то время как другие связывали их, поваленных на песок садовых дорожек – а Торнану ну было уже все равно.

Как с удивленными лицами сотник передавал какому-то типу в пышной хламиде конфискованные у Мариссы грамоты…

Как явился другой тип в такой же хламиде, но носившей следы всего что тот съел за завтраком –видать побывал на кухне, или увидел порубленных телохранителей…

А потом их приволокли обратно в дом и поставили на колени перед тощим, уже не первой молодости человеком, выглядевшим как книжник или учитель –это и был наследник престола Лукерий Товис. Он только растерянно озирался, да подслеповато щурился рассматривая их сквозь отшлифованный кристалл бледного аметиста.

Наконец его адъютант осведомился: не хотят ли они воспользоваться своим правом, и попросить у царственной особы милости и справедливого суда?

–Хотим, хотим!! –прежде чем Торнан сообразил что-то, завизжал Чикко, брякаясь на пол перед принцем. Просим у царственной особы милости и справедливого суда!!

Наследник аж вздрогнул, торопливо закивал, и исчез за спинами драбантов.

–Ну и чего ты добился? –спросила Марисса, когда их, стянутых цепями, сунули в подвал усадьбы.

–Того хотя бы, что нас не вздернули сразу, – уточнил Чикко, и замолк.

Выглядел он постаревшим лет на пятнадцать – священный танец высосал из него все силы. Видать, за все надо платить.

Потом их десять дней везли в закрытых повозках через всю империю, к столице – каждого в своей повозке, прикованного на цепи за ошейник.

И вот привезли сюда, в эту тюрьму, стоявшую напротив дворца, слева от которой был храм местной богини истины и правосудия –Йусты, а справа – здание Имперского Трибунала.

Честно говоря, Торнан думал, что их доставят к местному владыке, и тот прикажет их немедля казнить – вот и все правосудие и справедливость.

Но нет – их судили по всем правилам, в соответствии с местными законами, в которых всякая буква была священной, и отступить от нее было никак невозможно.

И следствие длилось уже почти два месяца, да еще так, что временами ему казалось, что суд этот никогда не настанет.

Дело в том, что обвинение стало в тупик.

Не говоря уже о том, что убийцами были как-никак, а люди самой почитаемой в Логрии богини, к тому ж –не просто люди, а посол храма с сопровождающими лицами, была еще занятная закавыка.

Имперские законы не зря называли законами на все случаи жизни.

Они предусматривали не много ни мало – сорок девять видов убийства.

Убийство простое, убийство жесткое и совершенное с особой жестокостью.

Убийство жреца, офицера, сборщика налогов, убийство благодетеля облагодетельствованным, и бывшего хозяина –вольноотпущенником.

Убийство с расчленением трупа и без такового. Убийство из ревности, мести, похоти естественной и извращенной. Убийство любовника мужем и мужа –любовником. Убийство с целью кражи скота, и просто кражи. Убийство гостей хозяином и хозяев –гостем (но Торнан не провел ночь под крышей покойного герцога, а стало быть не мог считаться его гостем.)

Но вот убийства с целью спасения жизни той, кто предназначался к обряду великого гостеприимства законы не предусматривали.

И знаменитое альбийское правосудие, которым эта забавная империя так кичилась, застопорилось.

…Их допрашивали вместе и порознь, по двое, и вновь по одиночке.

Допрашивали одного в присутствии двух других или кого-то одного, допрашивали двоих в присутствии молчащего третьего, и вновь по одному. Их то сажали в одиночные узилища, то вновь возвращали в эту камеру.

Следователей интересовало буквально все.

Они задавали Торнану на его взгляд совершенно идиотские вопросы. Вроде –не домогался ли покойный Антеус Мариссы, не оскорблял ли богов, в которых Торнан верит, не было ли родовой вражды у их предков до седьмого колена включительно, не могли ли каким-нибудь образом Торнан и Антеус состоять в родстве??

Затем комиссия жрецов –демонологов тщательно выясняла вопрос – а не есть ли все случившееся следствие козней злых духов?

Целых три дня два почтенных старца, представившихся членами Альбийской академии, внимательно изучали Чикко, расспрашивали о чем-то, сверяясь со свитками и рисунками, пока не подтвердили –да, это есть доподлинный фомор и ошибки быть не может. Почему-то это было тоже важно для судей.

Более того –каждому из них были назначены адвокаты – специальные люди, получающие жалование в храме Йусты, которые следили чтобы «их законные права не потерпели никакого ущерба». Те тоже задавали вопросы, и что-то записывали.

Пару раз пришел местный жрец Тиамат: толстый и еще молодой, бормотавший какую-то чушь, насчет того что госпожа посол совершила нечто ужасное, и он теперь не знает чем помочь, и хотя конечно он обратиться к императору, но...

И так далее, и тому подобное.

Во время допросов отчаяннее всего вела себя Марисса, думавшая, видать, что ей терять нечего.

Она поносила обычаи империи вообще, а обычай великого гостеприимства в особенности, взывала к Тиамат, называла судей людоедами и детоубийцами…

Те не гневались, а терпеливо записывали все сказанное ей.

Сам Торнан отвечал на вопросы прямо и односложно.

Да, убил. Да, столкнул в печь. Да, чтобы спасти девушку. Да, считает что обычай мерзкий и неправильный. Нет, не жалеет. Да, так ему велит учение его богов. Нет, добавить нечего.

В словопрениях он никогда не был силен.

Хитрее и умнее всего повел себя, как ни странно, Чикко.

Знал ли он, что задумали его спутники? Да откуда ж он мог знать? Они не сговаривались и с ним не советовались. Что? Если бы посоветовались? Посоветовал бы не делать того, что сделали.

Колдовал? Ну да –когда на него ни с того ни с сего напали слуги хозяина. Он же не знал –что произошло. Черная магия? Да откуда ж?

Нет – ни про какого Содагуи он не знает. И про Заббала тоже не слышал –ни на родине, ни в Логрии. И кто такой Шогг-Лаггарат он тоже сказать не может. Это она? Что вы говорите - с козлиными копытами?? Да помилуйте –он всего лишь скромный шаман вымирающего островного народца – с чего бы ему быть причастным к какой-то там древней тьме?

Хотел ли кого-то убить? Нет не хотел и не убил. Зачем служит храму Тиамат? За серебро.

Следователи не могли нарадоваться на столь покладистого и миролюбивого заключенного.

Похоже, фомор сумел как-то разобраться в этом хитром альбийском правосудии, в котором и сами имперцы не шибко, похоже, понимают.

Время шло, и временами, какое-то тупое, равнодушное отчуждение постепенно завладевало владело Торнаном, погружая в зыбкое отупение. Он словно смотрел со стороны на себя – вернее на варвара из северных лесов, убившего вдруг ни с того ни с сего почтенного человека, бывшего в своем праве –распорядится своей родной дочерью как ему угодно. И теперь варвара будут судить. Что его ждет? Странный вопрос! Ну, если бы он сам у себя дома судил убийцу князя или тысячника?

Но вот все кончилось.

Завтра их судьбу решит высочайший суд страны – Верховный Трибунал Всевеликой Альбийской Империи.

–Друзья, –вдруг сказал Чикко. Вот есть у одного народа занятный обычай – когда подступает смертный час, нужно вспомнить все недоброе, что тяготит тебя и попросить за это прощения у своих богов. И говорят –это облегчает душу при жизни и помогает в посмертии.

Давайте же исповедуемся перед нашими богами и перед друг другом.

Торнан и Марисса помолчали, молча соглашаясь.

–Давайте тогда я начну, – сказала девушка.

Я принимала зелья, запирающие чрево, противные Богине, которой молилась.

Я спала с мужчинами без обряда и даже без любви, я дралась и пьянствовала.

Я убивала людей, даже и не помню сколько, а сама не дала жизнь никому и после меня никого на земле не останется. И еще... Я осталась одна-единственная у тети, и больше у нее никого нет. И если я умру, то ей будет тяжело и горько...

Вот, и все грехи мои.

Замолчав, Марисса спрятала лицо в коленях.

–Ну, что мне сказать, – сообщил Чикко.

Мой первый и главный грех, видать, в том, что я уклонился от службы своему народу, для которой был рожден на свет. А служил, выходит, лишь своему отростку. Я не чтил отеческих богов, а чужеземных презирал или вообще насмехался над ними. Ну, что я воровал и помогал ворам почти всю жизнь, пока живу в Логрии, это не так тяжело, хотя и в этом грешен.

И я даже не знаю –что будет со мной после смерти, потому что боги наверное не захотят иметь со мной дело.

Больше ничего за собой такого не помню. А если боги вспомнят еще что-то –каюсь и за это.

–Ну тогда и я покаюсь, –Торнан сделал глубокий вздох, и сообщил.

–Я должен был стать королем в своих землях, но сбежал.

Оба его спутника молча смотрели на него.

Марисса только не удерживала отвисшую челюсть.

–Расскажи, как это случилось? - тихо попросила она.

–Ну что ж... Мой старший брат –король Серуны, умер, простыв на охоте. Я был его наследник, и должен был занять его место. И унаследовать его жену.

А я ее терпеть не мог, да и она меня не любила. А мой младший брат Дорогал был влюблен в эту змею по уши.

К тому же… У моего отца было пять жен, от каждого клана. Ну и клан моей матушки был самым слабым. Вот и пошли разговоры, что должен дескать править не я, а он. А у нас не полагалось отрекаться от престола.

Ну я и сбежал. Ускакал как бы на охоту, и...

Торнан не стал вдаваться в подробности, что к моменту его бегства три клана из пяти уже начали потихоньку поднимать дружины, а один из двух коронных уж слишком часто стал шептаться о чем-то с дядюшкой Думом: братом матери Дорогала. И что Дорогол как ни крути был его любимым братом – и воевать с ним Торнан решительно не хотел. Не важно это уже теперь. Особенно теперь.

–Как же ты решился?? –с восхищением спросил Чикко.

–Дурак молодой был! –резюмировал Торнан. Повоевал бы, глядишь всех врагов бы и победил.

Ладно. Давайте спать.

Завтра у нас будет тяжелый день…

Но спать не хотелось. Ни ему, ни девушке, ни даже шаману.

–Торнан, –вдруг попросила амазонка. Спой что-нибудь.

Он удивился просьбе, но спорить не стал. Почему бы не спеть, ведь песня поддерживает дух в бедствиях?

Но вот что?

И тут припомнилась ему старая, почти полузабытая песня родных краев, что любил напевать его воспитатель –дядька Осмунд. Длинная, с бесконечным количеством куплетов –их все целиком не помнили даже рапсоды.

–Хотите, друзья, спою вам как поют в моих родных краях? Ее поют, когда пир кончается, и приходит пора вспомнить тех, кого нет уже на земле…

Марисса кивнула, Чикко одобрительно покашлял.

Вспоминая слова, Торнан набрал полную грудь воздуха, и затянул.

Славно мы рубились,

Метко стрелы били,

И у скал холодных,

Я волков голодных,

Мясом борандийцев,

Подкормил изрядно.

Славно мы рубились,

Лихо смерть дразнили,

Слали в царство мертвых,

Норглингов дружины,

Пламенем драккаров

Бухты освещая.

Славно мы рубились,

На день скачки конной,

Уходили в степи

От родных пределов

Отгонять харьяттов,

Славно мы рубились

Из лесов итвакских,

Из похода с князем,

Мать привез сынам я

И подругу сердцу

Славно мы рубились,

А погибну в битве,

Смерть с улыбкой встречу,

С предками я стану,

Пить хмельную брагу,

Во чертогах Дия,

Жизнь она не вечна…

Славно мы рубились…

Он вдруг запнулся, увидев лицо прижавшейся к решетке Мариссы. Он понял –она сейчас заплачет.

Но та все же справилась с собой.

…Славно мы рубились… – повторила она полушепотом, отворачиваясь.

***

Утром им дали выспаться –когда за ними пришли, было уже около полудня.

С лязгом ушли в потолок тяжелые решетки.

Сбрызнув благовонной водой, надели хитрые кандалы и повели длинными коридорами и лестницами наверх.

Затем открыли замки, и без злобы подталкивая кончиками копий, завели в большой, богато отделанный зал со множеством рядов скамеек, и обширной кафедрой синего гранита.

Их усадили за аккуратные конторки, не забыв замкнуть левую ногу каждого в крепкую деревянную колодку, и запереть на замок. Словно этого было мало, за спиной каждого стало по два стража в посеребренных кирасах.

Потом зал начал заполняться публикой.

Тут в Альбии, полагалось, чтобы правосудие вершилось на глазах народа, даже если судят за украденную курицу –дабы все видели, сколь мудры законы и беспристрастны судьи.

Народ был все больше солидный, хорошо одетый, многие приходили с женами.

Еще бы –не каждый день судят убийц сенатора и нобиля. Да еще не грабителей и разбойников каких-нибудь, а послов.

Появились и судьи – сановитые старцы как на подбор, лишь двое были лет этак под сорок. Все в голубых длинных мантиях и тогах, один даже с зеленой лентой через плечо – член совета Скипетра -приближенный здешнего монарха.

Да, можно гордиться: не какие-нибудь серые судейские крысы тебя на плаху отправят –аристократы тобой займутся.

И вот наконец, пристав возгласил начало процесса, а присутствовавший тут жрец воззвал к богине справедливости.

После чего один из судей спросил –не хотят ли подсудимые сказать что-нибудь перед тем, как их дело рассмотрит суд?

Чикко смиренно промолчал.

Торнан помотал головой.

–Итак, если вы не хотите больше ничего сказать…

–Я скажу! – поднялась, звякнув цепью Марисса.

Говорила она совсем недолго, и суть сказанного ей сводилась к одной фразе – «Жечь, резать, рубить в лапшу надо тех, у кого такие обычаи!»

Речь ее, несмотря на сумбур, произвела впечатление на присутствующих, правда не такое, на которое она рассчитывала.

Публика ухмылялась, кое-кто откровенно крутил пальцем у виска.

Судьи тоже зашушукались.

–Я полагаю, –изрек один из них: морщинистый, но еще на вид бодрый старикан с крашеными волосами, – что подсудимая Марисса явно не в себе. Видимо, злодеяние совершено ей не по злобе, но по душевному нездоровью.

Я ходатайствую перед судом о помещении вышеизложенной Мариссы в приют для душевнобольных при храме Эскалопия, причем во имя человеколюбия готов оплатить ее пребывание там и лечение...

«Надо же –и тут есть добрые люди» –подумала Марисса.

«Может, хоть она спасется и доставит треклятую палку Анизе» – пожал плечами Торнан.

«Старый ты козел! Тебе не о бабах думать надо, а о фамильном склепе!» –фыркнул Чикко.

Потом пристав начал читать подробное описание дела…

Потом начали выступать судьи.

Их речей, произносимых на старом альбийском, Торнан не понимал. Но по тону, по выражению лиц, по долетавшим из зала репликам догадывался – дела их неважные.

Потом вышел уже знакомый им жрец Тиамат – бледный и жалкий, что то пропищал и убежал. Выскочили адвокаты, и тоже что-то бормотали с солидным видом…

И тогда Торнан решился. Мысленно обратя глаза к небесам, он начал говорить

- Прародитель мой, бог предков моих, Хозяин Громов, идущий по звездам! Я редко вспоминал тебя и еще реже молился, но я не докучал тебе пустыми просьбами! Теперь же умоляю об одном – спасти не мою жизнь, но жизнь моих товарищей и спутников! Пусть уйдут они отсюда целыми и невредимыми, пусть вернуться они в Килльдарг с удачей. А моя жизнь в твоей милости и в руках судьбы... И произнес несколько слов на неведомом языке, которые заставил его выучить верховный волхв Благ.

Ничего не случилось, не грянул гром, и в дверях не появился императорский посланец с указом о помиловании.

Но вдруг встрепенулся один из старцев – самый разряженный, и увешанный золотыми знаками гуще всех прочих. Почти не участвующий до того в заседании глава трибунала.

–По-озвольте, по-озвольте, – обратился он к присутствующим, –кажется мы упустили одно обстоятельство... Просто удивительно – как плохо работает нынешняя молодежь.

–Подсудимый Торнан, –сказал он. Вы ведь, если я не ошибаюсь, не логриец?

–Да, я ант, – не замедлил подтвердить капитан.

–То есть вы варвар? – уточнил дедок.

–Да, бывало меня и так называли...

–А вы, посол Храма – дочь варвара из степей, из народа в Логрии не жившего?

Зло оскалившись, Марисса сообщила, что будь тут ее отец, они бы поостереглись так его назвать.

–Ну, что касается именующего себя Чикко, его варварское происхождение даже не нужно подтверждать, –ничуть не обиделся старец.

В таком случае, принесите мне пятнадцатый том Свода законов, да, кажется пятнадцатый.

Спустя минуту пристав приволок массивную инкунабулу, и старец, кряхтя, принялся перелистывать покоробившиеся пергаментные листы.

Прочие судьи и адвокаты, и даже сам прокурор, да и публика в зале благоговейно взирали на священнодействия председателя.

–Так, так, –бормотал он, –не то, не то, так... Нет, тоже не то... Вот, нашел, –сообщил он. Указ императора Биберия Х, от третьего числа пятого месяца 1145 года от основания Альбы...

«Ежели какой-нибудь варвар по глупости и темноте своей нарушит какой-то из чтимых в империи обычаев, то не надлежит ему ставить того в вину, ибо не умыслом сие совершено, но лишь от дикости...» Вот!

Объявляю процесс законченным. Судьи удаляются на совещание!

И бодро засеменил к дверям Тайных Покоев, за ним потянулись и остальные члены Имперского Трибунала.

Совещались они не более получаса.

Пока судьи решали их судьбу, им принесли еду – хлеб и воду. Торнан не стесняясь, отломил чуть ли не треть каравая, и принялся уплетать его. В конце концов, вполне возможно и такое, что следующий раз ему доведется поесть уже в покоях Дия. Позади него переговаривались стражники.

–Смотри как жрет, –это ж три фунта зараз!

–Вот интересно –сожрет он их или нет?

–Да кому же три фунта сожрать-то? Он же не слон!

–Об заклад бьешься?

–А то?!..

Судьи вышли гуськом из-за позолоченных дверей, с изображением богини правосудия, и расселись на своих местах.

При этом председатель выглядел весьма довольным, но еще более довольным выглядел самый молодой из судейских: прямо как кот, слопавший всю сметану на хозяйской кухне, и умудрившийся свалить вину на мышей.

– Сегодня... числа... месяца –забубнил пристав, –Верховный Трибунал Всевеликой Альбийской Империи, рассмотрев дело об убийстве, разбое и похищении знатной девицы, постановил.

Дело это всецело подпадает под указ императора Биберия Х о варварах, а посему –считать означенного варвара Торнана и его спутников оправданными по всем пунктам обвинения.

Что касается девицы Лиэнн Тамисской, дочери и наследницы герцога Марко Антеуса, то суд, рассмотрев все обстоятельства, счел, что поскольку данная девица волей отца и по родительскому праву была предназначена к свершению обряда великого гостеприимства, и над ней были свершены все положенные погребальные процедуры, то она не может наследовать имущество и титул герцогов Тамисских.

Каковые переходят к ближайшему родственнику...

При этом рожа самого молодого из судей прямо-таки засияла, и даже простодушному капитану стало все понятно.

–Посему трибунал постановил – передать девицу Лиэнн, отныне не имеющую фамилии и рода, под опеку варвару Торнану, на основании эдикта Люцция II «О бесхозной скотине».

Также, постановляем –варвара Торнана и его спутников, купно с девицей Лиэнн, выдворить из пределов империи, доставив к ближайшей границе, и изгнав под страхом вечной каторги по возвращении, если оным персонам не будет возможности доказать, что оные вернулись не по своей воле.

Трижды стукнул священный молоток в руках председателя, возвещая о том, что решение вступило в законную силу, окончательно и обжалованию не подлежит.

«Надо же – выходит не зря Громовника молил...» – вздохнул про себя Торнан.

«Выручила все же Великая Мать недостойную дочь свою!» –сжав руки на груди, прошептала Марисса.

«Сколько премудрых слов, и все для того, чтобы захапать чужое добро!» –подумал Чикко

«Лучше б меня зажарили...» –обреченно промелькнуло у Лиенн.

–Плати, говорю! –рыкнул стражник на приятеля. Проспорил –так гони как есть два скропула! Говорил я тебе: сожрет! А ты не поверил...