Последние атаки

ПОСЛЕДНИЕ АТАКИ

Полгода как Петр Васильевич Воронин служит старшим инструктором-летчиком Главного управления фронтовой авиации. В Москве приходилось бывать мало: отчитаешься за командировку — и снова в полет.

Основная работа инструкторов на фронте: обобщать боевой опыт и на основе его показом и рассказом учить воевать летчиков авиационных полков.

И вот новая и, как считала группа летчиков-инструкторов, последняя в этой войне командировка. И задача была поставлена особая. Ее определил начальник Управления в своем напутственном слове перед отлетом:

— Дивизия, в составе которой вы будете воевать, — старая боевая дивизия. Народ там опытный. Много асов. Учить их особенно нечему. Поэтому инструкторские обязанности с вас снимаются. Главная ваша задача — сказать свое убедительное для фашистов последнее слово во фронтовом небе. Желаю каждому личной боевой победы и благополучного возвращения в Москву.

Шел апрель сорок пятого. Этот апрель особый — последний военный апрель. Линия фронта проходила по Одеру и Нейсе. Война всех сделала стратегами, поэтому молчание пушек объяснили последней передышкой перед штурмом главной крепости фашизма — Берлина.

Аэродром Альтено. Это обыкновенное поле. Кругом сосновый лес. Самолетами забита вся опушка, Здесь стоят три полка истребителей. Непрерывно поднимаются и садятся «яки». Пришел черед взлетать и инструкторам.

Курс на Берлин. Петр Воронин идет в паре с Константином Трещевым. По-летнему палит солнце. Видимость в небе хорошая, но внизу, словно пенящийся океан, бушует война. Там окружена двухсоттысячная группировка противника. Она рвется на запад. Навстречу ей тужится пробиться 12-я армия гитлеровцев.

Через десять минут полета показался Берлин. Он похож на дышащее огнем черное чудовище, плотно зажатое раскаленными клещами. Клещи — это 1-й Украинский и 1-й Белорусский фронты. Небо здесь всюду бороздят советские самолеты.

В пелене дыма Воронин и Трещев с трудом отыскивают центр города с парком Тиргартен. Блекло просматривается круг площади Кенигплац. Тут где-то должен быть рейхстаг. В массе разрушенных домов, прикрытых гарью, все сливается в сплошные хаотические нагромождения и определить отдельные здания невозможно. К тому же наземная радиостанция предупреждает о появлении фашистских истребителей. Летчики уже не смотрят вниз, а зорко оглядывают небо.

Вот показываются два «фоккера». Они словно скользят по волнам копоти, окутавшей город. Воронин с капитаном Трещевым идут им наперехват, но их опережает пара «Лавочкиных». Вражеские истребители не принимают боя и поспешно скрываются.

Фашистских самолетов теперь в небе появляется мало, и наши истребители в буквальном смысле охотятся за ними: надо хоть один самолет сбить над Берлином. И Воронин с нетерпением вглядывается в дымное небо в надежде отыскать силуэты истребителей противника. Наконец-то заметил знакомые контуры: «фоккеры» скользили над самыми крышами Берлина, то исчезая в волнах дыма, то снова появляясь.

— Костя!.. — Петр только хотел об этом передать напарнику, как пара «Лавочкиных» стремительно пошла в атаку. Фашисты, пытаясь уклониться от огня наших истребителей, метнулись вправо, но, опасаясь на развороте натолкнуться на городские постройки, чуть приподнялись и вынырнул из пелены дыма. Момент… Но его было достаточно, чтобы «Лавочкины» сделали короткий бросок и одновременным ударом уничтожили фашистов. Петру и Константину осталось только позавидовать такой мастерской атаке. А ведь они учителя. Впрочем, чтобы быть настоящими учителями, нужно учиться и у своих учеников.

— Ну как, Миша, сработано?

— Чисто. По-охотничьи, навскидку…

Очевидно, эти короткие фразы принадлежали летчикам с «Лавочкиных». До чего же знаком один голос! Воронину захотелось узнать этих ребят. Он подлетел поближе к ним и разглядел номера на фюзеляжах: 44 и 27.

«Лавочкины» скрылись. А Петр и Константин Трещев еще продолжали летать в надежде заудить какую-нибудь «рыбку».

На ловца, как говорится, и зверь бежит. Под ними необычно быстро проскользил какой-то самолет. Глаза Воронина крепко вцепились в него. Поразили необычная конфигурация и скорость. В это время донесся голос с земли:

— Появился реактивный фашист. Высота пятьсот метров.

Это, наверное, про него сообщила земля, подумал Петр. Реактивный? Да это же первая встреча с такой диковинкой. Вот бы завалить!

Реактивный самолет вновь снарядом пронесся внизу. Потом развернулся и пошел в нашу сторону. Воронин успел заметить под его крыльями спаренные двигатели. Четыре двигателя. О таком самолете приходилось только слышать. «Арада». Истребитель-бомбардировщик. На нем четыре тридцатимиллиметровые пушки и могут быть ракеты. Скорость машин около девятисот километров в час. Это последняя новинка гитлеровской военной техники. Хотя мы и летели на самых лучших «яках», знаменитых Як-3, но на них поршневые двигатели. Скорость у «яков» поменьше километров на двести. Старыми приемами этого зверя не возьмешь. Опыт подсказал, как лучше его атаковать.

«Арада» несется навстречу. У Воронина высота шесть километров. Замысел созрел мгновенно: когда реактивный самолет будет визироваться под 45 градусов, резко пойти отвесно вниз и там перехватить врага.

«Яки» как всегда легко, точно игрушки, перевернулись и отвесно пошли к земле, быстро набирая скорость. Враг оказался сзади нашей пары. Почему бы ему не изловчиться и не ударить из четырех пушек, а может, еще и из ракет? Ему стоит только поднять нос, и он, имея огромную скорость, сразу настигнет «яки». И Воронин, имея достаточную высоту, крутит машину на пикирование, чтобы посмотреть, как реагирует на это «Арада».

Фашист же по-прежнему летит на низкой высоте и скоро обгонит нашу пару. В этот-то единственный момент и должен Воронин, как задумал, ее подловить. Скорость-то за семьсот. «Як» уже повинуется с трудом. Он этим как бы говорит летчику: хватит меня насиловать — и порывисто рвется выйти из пикирования. Таковы законы аэродинамики. Но Петр, крепко держит его, продолжая терять высоту.

Як-3 не рассчитан на такую большую скорость: может развалиться. А если и хватит прочности, то не выйдет из пикирования: засосет поток воздуха. Пора выводить из пикирования!

И тут случилось то, чего Петр никак не ожидал. Раздался взрыв, что-то ударило по голове. Летчик захлебнулся от чего-то густого, холодного. В глазах потемнело, но сознание четко отметило: это последняя атака. Наверняка разорвался снаряд в кабине… Но почему обдало холодом, а не жаром? И Петр не чувствует ни боли, ни палящего огня? Может быть, разрушился самолет. Парашют? Единственное средство спасения!

Воронин хватается левой рукой за замок привязных ремней, чтобы отстегнуться. Однако четко видит горизонт и… «Араду» перед собой. Нет, его самолет цел. А взрыв, удар? Вот оно что — бешеным потоком воздуха сорвало с кабины фонарь! Скорее, пока не поздно «Араду» в прицел!

Эх, черт побери, уже далеко, можно и запросто промазать. Огонь!.. Великолепно! Шнуры трассирующих снарядов догнали противника и впились в его дюралевое тело. Из «Арады» брызнули искры, огонь, повалил густой дым. Однако она, снизившись, на повышенной скорости удалилась от «яка» Воронина и скрылась в сизом дыму берлинского неба.

Досадно! Возможно, враг споткнулся и врезался в землю?

— Где реактивный фашист?

— Не видно. Куда-то пропал, — ответила земля…

Механик самолета техник-лейтенант Ефим Смоленский не на шутку встревожен, когда увидел, что Воронин прилетел без фонаря. Да, очевидно, и измученный вид командира насторожил техника, и он нетерпеливо прыгнул на крыло.

— Что с вами, товарищ майор?

— Со мной ничего, а вот с машиной непорядок.

А это что? Кожа шлемофона сверху разрезана будто ножом. Вспомнился удар по голове… Фонарь. А ведь он мог оглушить, убить. Погибнуть из-за такого пустяка? Солнечный день омрачился. На душе у Петра потяжелело, словно там дала о себе знать старая рана. Мысль о смерти так остро еще никогда не саднила его. Очевидно, близость победы обостряет чувство жизни.

Когда Воронин вылез из кабины, вспомнил «Лавочкиных» с номерами 44 и 27. Вскоре на КП дивизии узнал приятную новость: одним из этих истребителей управлял Михаил Рудько. Его из 728-го перевели в другой полк, летчики которого много летали на свободную охоту. А ведь парень начинял войну, не имея ни одной стрельбы по воздушной мишени. Теперь же — снайпер!

Тридцатого апреля советские войска ворвались в рейхстаг, и над ним вот-вот должно взвиться Знамя Победы.

Сколько времени воины ждали этого дня! О нем мечтали под Москвой и Сталинградом, о нем говорили в Курской битве и в битве за Днепр. В Берлинской же операции все жили победой, поэтому в редкой части, наступающей на Берлин, не имелось знамени. Кто не мечтал водрузить его над рейхстагом!

Кабинет командира дивизии подполковника Георгия Агеевича Лобова. Сегодня он не сидит за письменным столом, как обычно. Он на диване как-то растворился среди присутствующих офицеров своего штаба и инструкторов ВВС. Это располагает к непринужденной беседе. У всех настроение праздничное: завтра Первомай, война вот-вот закончится. Одно воспоминание сменяется другим.

Заговорили о Знамени Победы над рейхстагом, которое будет водружено наземными войсками. И тут раздался вопрос:

— А когда наше знамя, знамя авиации, появится над Берлином?

Комдив подумал, сказал, как бы советуясь:

— Может, завтра…

Все поддержали.

Но истребители Як-3, которыми была вооружена дивизия, для этого не были приспособлены. Конструировать же подвески уже не было времени. Предлагалось много способов, но ни один из них не гарантировал надежность. Остановились на двух вариантах: сбросить победное Знамя из-под посадочных щитков Як-3 или же из кабины двухместного учебного истребителя. Однако из-под щитков рискованно: от скорости Знамя может задержаться и упасть не там где надо. Из кабины — была опасность, что полотнище захлестнется на хвостовом оперении машины. Для надежности решили использовать оба варианта. Один из двух должен сработать наверняка.

Выполнить эту почетную миссию было поручено 1-му гвардейскому ордена Ленина, Краснознаменному, ордена Кутузова третьей степени истребительному полку и 115-му гвардейскому.

Первого мая 1945 года в двенадцать часов дня с аэродрома Альтено взлетели две группы истребителей «Яковлева». Знамена находились на самолетах майора Ивана Малиновского, в задней кабине которого со знаменем сидел корреспондент армейской газеты капитан Анатолий Хорунжий, и под посадочными щитками «яка» старшего лейтенанта Кузьмы Новоселова. Инструкторы ВВС: Андрей Ткаченко, Павел Песков, Иван Лавейкин, Петр Полоз, Константин Трещев и Петр Воронин летели в качестве почетного эскорта.

Самолеты парадным четким строем взяли курс на Берлин.

День стоял солнечный, тихий. Однако сразу же многих охватило беспокойство: город закрыт гигантским темно-розовым колпаком пыли и гари. Увидит ли земля в этой мгле знамена авиаторов?

При подходе к городу видимость резко ухудшилась. Солнце и небо потускнели. Земля чуть просматривалась. Найти рейхстаг, над которым должны быть сброшены Знамена, нелегко. И вдруг над самым центром Берлина — просветление. Даже видно солнце и кусок голубого неба. И вот в неостывшем еще от боев воздухе кумачом вспыхнули два шестиметровых полотнища с надписью «Победа».

Рано утром второго мая инструкторы Военно-Воздушных Сил подъезжали к поверженному Берлину. До этого им доводилось на него смотреть только с неба через мглу войны, а сейчас представилась возможность разглядеть его с земли.

Восточный ветер уже рассеял пыль и копоть. Кругом — чистое небо, прозрачный воздух. Солнце щедро заливает все весенним, ласковым теплом. Пригород встречает летчиков ароматом цветущих садов. Все укутано бело-розовым покрывалом.

В самом же городе иное зрелище. Исчезли целые кварталы и улицы. Кругом — сплошные завалы из камня, щебенки, битого кирпича, воздух был пропитан пылью.

Куда ни бросишь взор, повсюду разбитые пушки, минометы, обгоревшие и исковерканные танки, машины, оборванные провода, кучи трофейного оружия и колонны военнопленных.

Наконец добрались до разбитого и пустынного парка Тиргартен. Где-то неподалеку от него должен быть и рейхстаг.

— А вот и наши! — воскликнул майор Полоз, шедший впереди группы.

На разрушенном бункере сидела небольшая группа усталых солдат, аппетитно евших мясную тушенку с черным хлебом. Гимнастерки после боя еще не успели просохнуть от пота, воротнички расстегнуты, автоматы рядом на земле. В нагрудных карманах у многих красуются веточки сирени. В ремнях автоматов — тоже цветы.

Не хотелось прерывать солдатский завтрак, но спросить больше некого было. На вопрос, как добраться до рейхстага, лейтенант махнул рукой на северо-восточный угол парка. И все увидели: там виднелась обгоревшая коробка двухэтажного здания со скелетом купола наверху, на котором развевалось красное Знамя Победы.

— Гитлер там отсиживался?

— Нет. Он был вон в том доме — имперской канцелярии, — и офицер показал на большой серый дом с массивными колоннами, находившийся неподалеку. — Пока еще не выставили охрану, идите туда скорее.

Кругом здания — баррикады и масса фашистских трупов. Среди них много юнцов. В имперской канцелярии находились все высшие государственные, военные и партийные учреждения фашистской Германии, в том числе и ставка Гитлера.

Перед входом в имперскую канцелярию летчики наткнулись на огромный фашистский бронзовый герб. Хищная птица, распластав крылья на асфальте, лежала навзничь, плотно зажав в своих лапах свастику, обрамленную венком, — зловещий символ фашизма, принесшего неисчислимые беды народам.

Весна, Победа! В это майское сияющее утро летчики-инструкторы не хотели ехать на аэродром: казалось, после взятия Берлина — конец войне. Но враг отказался капитулировать. Бои продолжались…

Утро на аэродроме тихое. В окружающем летное поле лесу веселый гомон птиц, будто они вместе с людьми радуются приближающемуся миру. Подходя к КП дивизии, Воронин увидел Василяку. Улыбающийся, он шел ему навстречу.

— По-барски живете, — шутил он. — Время уже десять часов, а вы, москвичи, только являетесь на работу. Я уже целый час тебя жду.

Владимира Степановича Воронин знал как малоразговорчивого, сдержанного, суховатого и немного замкнутого человека. Сейчас старого командира не узнать. Того грузноватого и чуть сутулившегося человека и в помине нет. Статный, подвижный, в новом реглане, он выглядел даже немного франтоватым.

— Ты помолодел и похорошел.

— Правильно подметил, ведь мы с тобой почти одногодки. К тому же много летаю. А полеты для летчика — это жизнь! Вот и помолодел.

— А как же с руководством полетами?

— Да у меня теперь четыре помощника, — махнул рукой Владимир Степанович, — вот я их по очереди и заставляю руководить земными делами. И получается неплохо. Мы сбили пятьсот четыре самолета. В нашей воздушной армии столько побед не имеет ни один полк. Только из твоей третьей эскадрильи, Петр Васильевич, вышло пять Героев Советского Союза. А в полку Героев будет двенадцать человек. Недавно Героев получили Миша Сачков и Сергей Лазарев. На Сашу Выборнова вот-вот должен быть Указ.

— Как там Лазарев? — поинтересовался Воронин. — Он так и продолжает командовать третьей эскадрильей?

Владимир Степанович, словно не слыша вопроса, посмотрел на часы, заторопился:

…И тогда Сергей винтом рубанул фашиста. Оба истребителя, имея большую скорость, по инерции вошли в облака. Первым из них вывалился «як» Лазарева и тут же рассыпался. Очевидно, взорвались баки с бензином…

— Жаль Сергея, — горестно покачал поникшей головой Василяка. — Похоронили его в Польше, в городе Болеславец… Теперь твоей эскадрильей командует Коваленко. И командует хорошо.

После небольшой паузы Владимир Степанович встал и, пожимая Воронину руку, пригласил в гости: — Только обязательно прилетай. Через два-три дня война закончится — пир закатим. И сразу несколько свадеб: Сачкова, Сирадзе… Ой! — спохватился Василяка. — Чуть не забыл. Тебе письмо. От Люси. Невесты Игоря Кустова.

«Пишу из Берлина. Не удивляйтесь. Тоже стала солдатом и вот уже более шести месяцев вместо Игоря и за Игоря воюю с фашистами …