Последние пассажиры

15

Другой бы эти следы и не заметил. Да и он. Натренированный военный профессионал, для которого умение замечать следы и читать их, было архиважным, не сразу приметил рисунок протектора. И обратил на него внимание, лишь заметив прижатую траву на газоне и сломанный кустарник. Тут бы ничего странного не было, не будь этот день одним из тех бесконечных и безымянных дней, что угрюмо текли вот уже четвертый год после всемирной ядерной катастрофы. Машину, которая могла ездить, Моряк не видел уже год. А характер следов говорил, что проехали по этой сухой уродливой траве неделю назад. Или чуть больше. Он понимал, что сейчас не она важна, а дело спасения этой бестолковой и несмышленой девчонки. Но природное чутье, на которое Моряк уже давно привык полагаться, говорило ему – надо найти и проверить. И он стал искать.

Это оказалось не просто. Машина то и дело возвращалась на асфальт, где следы терялись. Но, спасибо катастрофе, во многих местах покрытие улиц давно потрескалось, выпуская наружу обнаглевшую траву и кустарник. И кое-где было отчетливо видно – по растениям проехались колесами тяжелой машины.

Поиски показались тупиковыми, когда следы привели его к разрушенному зданию, на которое упало большое дерево с прогоревшим внутри стволом. Моряк ходил вокруг, но больше новых следов не встречал. Это было несколько странным. Но он обратил внимание на дерево. Было бы логичным, если оно упало тогда. Три года назад. Оно вспыхнуло под воздействием теплового излучения или от близлежащего пожара, который так же возник благодаря взрыву. И упало в итоге. Но осмотр показал, что все не так. Дерево прогорело давно. Но рухнуло недавно. В этом мог быть ключ к разгадке того, отчего следы обрывались именно здесь. И Моряк не ошибся.

Кто-то загнал машину в провал стены здания. Затем залез на дерево и привязал к нему толстую пеньковую веревку. Другой конец привязал к торчащей арматуре панели стены, нависшей над проломом. И туда же прицепил трос лебедки. Когда машина оказалась в укрытии, некто потянул лебедку и обрушил панель, закупорив вход. В свою очередь, падающая панель увлекла за собой дерево, которое едва стояло с пустым выгоревшим стволом. Что и говорить, этот некто замаскировал машину хорошо. Ей оказался четырехколесный бронеавтомобиль БРДМ с нарисованным на корпусе Андреевским флагом. Пробравшись через густую крону заваленного дерева, Моряк тщательно осмотрел машину снаружи, на предмет возможных ловушек и растяжек. Ничего не было. Бросилась в глаза белая грязь на подножке возле переднего левого колеса. Белый мазок обращал на себя внимание на фоне темно-зеленого корпуса и разводов брызг влажного грунта. Моряк пощупал отметину. Белая масляная краска. Очень густая, но до сих пор не высохшая. Видимо, много олифы добавлено было в краску. Она и так не склонна к скорому высыханию. А уж в такую постоянно сырую пасмурную и холодную погоду…

Моряк в очередной раз понюхал испачкавшиеся кончики пальцев, растирая в них краску. Он готов был поклясться, что уже видел совсем недавно такие следы от ботинка, увязшего где-то в белой массе. Но вот где… Однако надо теперь осмотреть внутренности бронемашины. Масса питания не включилась. Соответственно зажигание тоже не работало. Но причина оказалась проста. Аккумулятор отсоединен. Более того, и клеммы и контакты батареи обильно смазаны веретенкой, чтобы долго не подвергаться окислению. Тщательно протерев их найденной у водительского сидения ветошью, Моряк подсоединил питание. Масса включилась. Стартер заработал. Значит аккумулятор в порядке. Бак оказался почти полным. Машина полностью исправна. Хоть сейчас садись и езжай. Завалившую вход плиту он сдвинет без проблем.

– Помоги…

Жиган дернулся и вскочил на стуле, растирая сонные глаза. То, что он увидел, ввело его в ступор. В дальнем конце трапезного вагона, у самого входа, стоял Щербатый которого он не видел почти сутки и едва ли вообще рассчитывал увидеть когда-либо.

Щербатый был совершенно грязным и насквозь промокшим. На бледном лице странные красные язвины. У правого мыска лба непонятная залысина, где отсутствовали еще недавно росшие там густые каштановые волосы. Он тряс перед собой ладонями и тяжело, с хрипом, дышал.

Жиган обратил внимание, что ладони Щербатого невероятно распухли, напоминая надутые резиновые перчатки.

– Помоги, – снова простонал вернувшийся на станцию убийца скинхеда Шума. – Помоги мне…

Щербатый трясущейся ладонью коснулся своей головы, и Жиган с ужасом увидел, как прилипшие к распухшей руке грязные волосы с невероятной легкостью отслоились и остались между пальцев.

– По-мо-ги…

– Твою мать! – заорал Жиган и попятился назад. – Не подходи! Клим! Клииим!!!

Он все понял. Щербатый после своего бегства где-то угодил в очаг такой сильной радиации, что за считанные часы стал живым трупом.

– Клим! Сюда!

– Помоги… – повторял свой хрип Щербатый. Он вдруг как-то дернулся, и из его рта хлынула бело-желтая масса. Щербатый рухнул на пол вагона, и задергался в конвульсиях. А изо рта продолжала безостановочно литься рвотная масса, которая с каждой новой судорогой все больше окрашивалась в кровавый цвет.

Такие консервы он уже видел. Они ели их на станции несколько дней назад. Еще несколько упаковок флотских сухпайков. Именно таких, какие он принес на станцию, когда пришел туда на постой. Это уже интересно. Медикаменты. Бинты. Пакеты с солью. Спички. Свечи. Сухарики. Понятно. Презервативы? Именно. Две огромные упаковки. И… Порножурналы. Целая стопка. Штук сорок. Моряк нахмурился и прикрыл глаза. Он сосредоточенно думал обо всех этих вещах, что были аккуратно уложены в машине. Порножурналы. Сухпайки. Презервативы. След перепачканного в белой масляной краске ботинка… Родька…

– Черт! – Моряк прыгнул за руль машины. Сомнений никаких уже не было. Он вспомнил. БРДМ взревел двигателем и, тараня обрушенную плиту стены здания, вырвался на улицу.

– Ваффен умер, – мрачно произнес Клим, глядя на распластавшегося в луже собственной рвоты и крови Щербатого. Тот, казалось, тоже уже был мертв. Хотя нет. На вывернутой распухшей ладони иногда подергивался большой палец. За последние минут пятнадцать распухли не только ладони. Все тело Щербатого невероятно надулось. И лицо распухло настолько, что уже не было видно глаз, и рот, из которого сочилась отвратительная кровавая масса, был лишь крохотным отверстием. – Ты убил парня… Он умер…

Эстонец так и не смог доползти до своего ящика. Хотя, возможно он полз к жилищу Родьки. Она опустилась на колени возле избитого тела и плакала, обняв голову мертвеца.

– Прости меня! – причитала девочка, убаюкивая голову мертвого Ваффена. – Родненький, прости! Я не хотела чтобы так… Не хотела! Прости! Миленький! Ваффик! Зайкин! Прости меня!

Жиган через окно посмотрел на эту душераздирающую сцену и вздохнул.

– Ну… Сам виноват… Так уж вышло…

– Да уж. Так вышло. – Угрюмо проговорил Клим, не сводя глаз со Щербатого. – А теперь здесь еще и радиация.

– Нда… И нас осталось всего трое, – кивнул Жиган.

– Двое, приятель. Нас осталось двое. А ты один.

– Что? – Жиган уставился на Клима. – Это как понимать?

– А так и понимай. Я забираю Родьку, и мы уходим. Наши пути расходятся. Ты парня ни за что угрохал, а он даже не сопротивлялся. И я больше знать тебя не желаю.

Клим вышел из вагона и зашагал по перрону станции. Но Жиган догнал его и, дернув за плечо, развернул к себе лицом.

– Может, потрудишься объясниться, а?!

– Что я должен тебе объяснять, Жиган? То, что о девочке буду заботиться я и только я?

Жиган угрожающе ухмыльнулся.

– Мне бы очень хотелось знать, что именно ты имеешь ввиду. Я ведь давно заметил, как ты на нее смотришь. И тебе совсем начхать, что ей пятнадцати еще нет. Что она еще ребенок! А теперь ты с такой отеческой заботой заявляешь, что забираешь ее, и наши пути расходятся. Боишься, что я и тебя за педофилию отделаю, как Ваффена?!

– Я не педафил. Я педагог!

– Какая хрен разница, урод! Она еще ребенок! – воскликнул Жиган.

До Родьки донесся этот возглас. Она притихла и уставилась на двух, пока еще живых людей оставшихся на станции.

– Ребенок? Я в школе работал. Знаешь, чего я там насмотрелся от этих детишек?! Рассказать тебе, как под лестницей в школе во время урока уборщица застукала восьмиклассницу, делающую минет двум десятиклассникам, а третий снимал это с ее ведома на камеру мобильника!? Рассказать, как парни угощали малолеток сигаретами, набитыми шалфеем, а потом снимали на те же мобилы, что с этими тупыми овцами творилось? Рассказать, как на выпускном девки обоссавшиеся раком стояли на школьном газоне и блевали, перепившись самогона или спирта! Рассказать, как часто находили в раздевалке спортзала использованные презервативы и шприцы? Рассказать, что только за последние перед войной полгода в нашей школе семь учениц сделали аборты, и двум из них не было еще пятнадцати! Рассказать, что среди этих детишек было девять диагностированных алкоголезависымых. И одному из них всего двенадцать! А три десятиклассника плотно сидели на героине! Я не говорю уже про коноплю, пиво и просто сигареты и десятиэтажный мат из их поганых глоток! Пиво они пили у входа с утра, перед уроками. Иногда на переменах! Вырождавшиеся ублюдки! Нет никаких детей. Дети только в яслях и были. Даже в детсадах уже не дети и уроды какие-то! А Родька, сколько тут жила, ни разу не притронулась, ни к сигаретам, ни к алкоголю, хотя этого было в достатке. Она чистая и здоровая! И потому и выжила в отличие от всего того сброда, что сразу передох! Она с головой и толковыми понятиями в голове!

– И поэтому ты решил, что ее надо трахнуть?! – засмеялся зло Жиган. – Небось, и в эту умную голову тоже, ага?!

Клим шагнул в сторону Жигана и свирепо посмотрел в его глаза.

– Я же сказал. Она чистая и здоровая! Сколько, по-твоему, сгорело в ядерном огне людей? Три миллиарда? Пять? Сколько мы видели чужаков за последние месяцы? Вообще ноль! Людей остались единицы и надо выживать! Сейчас не те времена, когда надо смотреть на совершеннолетие по паспорту! Родька плодоносная и сможет родить нормальное потомство. А потомство – ключ к выживанию нашего вида! Но сейчас такое время, что в любой момент любой из нас может подхватить нежданно-негаданно радиацию, как Щербатый. И тогда все! Ее надо оплодотворить, пока она здорова, сильна и молода! Даже если она не захочет сразу, я сделаю это ради будущего нашего вида. А потом она все поймет!

Родька почувствовала, как невероятно холодный ужас сковал ее тело. Она, выпучив глаза на Клима, слушала его триаду, и не верила своим ушам.

– Ты извращенец и насильник! – прорычал зло, скалясь, Жиган.

– Я не насильник! Я педагог и знаю подход к детям! Я знаю, что со мной она будет в безопасности и примет свою миссию, так как надо! Уж кто-кто, а я смогу ее уговорить! И я окружу ее заботой и любовью…

– Ты! – Жиган расхохотался. – Ты, жалкое отребье! Она может, здорова и чиста и у нее хорошие гены! Но ты! Слабак и ничтожество!

– Заткнись! – Клим сжал кулаки.

– Да какие у тебя самого гены?! – продолжал Жиган. – Ты в армии оказался тряпкой и отравил себя язвой, чтобы свалить со службы! Ты не мог найти нормальную мужскую работу и пошел как баба в школу на нищенский оклад! А теперь ты постоянно загибаешься с дырой в желудке! И выблюдки у тебя такие же будут!

– Замолкни!!!

– А теперь, чмо, выслушай меня! – и в руке Жигана блеснул нож. – Я не сломался и отслужил. Я много добился в жизни! И у меня была жена и куча любовниц! А знаешь почему?! Да потому что так было угодно природе! Я носитель чистых и здоровых ген и мать природа желала, чтобы я сеял их в каждую смазливую дыру! Эволюция вида, твою мать! А ты на что способен?! Припер косметику, чтобы девка накрасилась и радовала твой глаз?! Ты даже понятия не имеешь, что нужно молоденькой сучке!

– Что?…

– А я разбудил ее нутро! Я заставил ее думать не башкой, а другим местом! Именно я заставил ее думать о том, с кем бы перепихнуться, подкинув ей эти журналы!!!

– Что-о?!…

– И именно благодаря мне она себя пальчиками теребила последняя время, а не благодаря твоей убогой педагогике!!!

– Так это ты?! – воскликнул Клим, – Ты подбросил ей журналы и следил…

– Я!!! Я хитер и силен! Я самого Саныча одолел!

– Ты убил его?!

– Именно Я!!! Старый козел сказал, что видел того, кто подглядывал! На кой хер мне свидетель?! Ну, кто бы мог осилить этого лося?! А я осилил! У меня ХОРОШИЕ ГЕНЫ! И я не только сильный, но и хитрый. Я подставил этого неудачника Щербатого, потому что он постоянно торчит на станции в этом вагоне и мог бы видеть и помешать мне увести девку отсюда, подальше от вас всех, чмошников! А если я хитер, значит успешен! И я хороший добытчик! Я лучше тебя еду добывал! Я добыл, починил и спрятал броневик, чтобы убраться отсюда с этой бабой! А что ты можешь, вафёл?!

Родька смотрела на них и видела двух диких и страшных животных, готовых вцепиться друг другу в глотки и биться до смерти только ради того, чтобы добраться до ее тела. И никого не интересует, что по этому поводу думает она сама. Ей стало невыносимо страшно и холодно. Она на четвереньках подползла к навеки замершему составу электропоезда и нырнула под вагон, с ужасом обхватив стальную ось руками и зажмурившись, просила всевышнего спасти ее…

Жиган этого удара в челюсть не ожидал. Он рухнул на перрон и выронил нож. Тут же попытался кинуться к своему оружию, то Клим навалился на него всем своим весом и стал молотить.

– Ты не получишь ее, сука! Она моя!

Они сцепились в дикой, яростной схватке, где тот, кто уступит, не будет иметь права на жизнь. И каждый из них это понимал. Но приз за победу не менее сладок, чем роковая горечь поражения. Приз за победу тело молоденькой девчонки.

А молоденькая девчонка с ужасом наблюдала, как эти звери рвут друг на друге волосы. Одежду. Сворачивают яростными ударами кулаков носы. Выбивают зубы. Рассекают в кровь лицо, делая друг друга все менее привлекательными для любой женщины, не только для несовершеннолетней девственницы. Но им ведь наплевать, привлекательны они для нее или нет. Любой из них, выйдя из смертельной схватки за самку победителем, возьмет ее силой. И эта мысль холодила кровь в жилах. Но Родька боялась бежать. Она боялась высунуться из своего мнимого укрытия. Страх сковал ее. И она смотрела на этих двух хищных животных, схватившихся в своей «брачной» дуэли.

Оказалось, что «чмошник» Клим совсем не уступает Жигану ни по силе мускул, ни по той ярости, с которой он старается избавиться от соперника. Было совершенно неясно, кто выйдет из этой отвратительной битвы победителем. Они кидали друг друга об пол. Вколачивали кулаками. Потом отлетали от ответного удара. Пинали тяжелыми ботинками, один из которых, что на ноге Жигана, был испачкан в белой масляной краске. Ломали друг другом деревянные ящики, которых на станции было навалом. И продолжали рычать и орать.

– ОНА МОЯ!

Однако всего одна деталь, которая попала в поле зрения девчонки, заставила ее взглянуть на двух негодяев совершенно иначе. Да. Они показали сейчас свою звериную суть. Но это не плотоядные хищники, какими они предстали перед ней вначале. Это тупорылые травоядные антилопы-гну, которые пасутся, жрут и дерутся рогами за самку только для того, чтобы вскармливать своими тушами настоящих плотоядных хищников. И именно на плотоядного зверя, вперившего свой взгляд приготовившегося к охоте льва в двух копытных и безмозглых существ она устремила сейчас свой взор.

Плотоядный хищник каким-то образом добрался снаружи до окна под потолком станции и остался незамеченным для всех кроме Родьки. Сейчас он восседал на пирамиде ящиков. На самой вершине этой пирамиды, как царь пирамиды пищевой. Он оскалился в злобной улыбке, предвкушая скорую расправу над двумя обреченными уже недочеловеками. Его оскал не оставлял сомнений в их участи. И блеснуло в полумраке его оружие. Странного вида меч. И он прыгнул вниз. На нижнюю ступень. Еще ниже. Еще прыжок. А антилопы-гну, как и положено глупым травоядным, продолжали яростно друг друга бодать, не заметив как рядом с ними оказался плотоядный хищник в тельняшке, шинели и черном берете.

Моряк занес свой меч, и Родька со всей силы зажмурилась.

Внизу ветер практически не ощущался. Но там. В небе, он сильно гнал тучи, освободив от них рваные островки чистого неба. Раскачивались деревья, что были повыше.

– Ты убил их… – прошептала обнимающая своего оранжевого зайца Родька. Она сидела на старом поваленном дереве недалеко от станции и смотрела в небо.

Моряк сидел рядом. Спиной к ее спине. Курил и тоже смотрел в небо, то и дело, бросая взгляд на припаркованный неподалеку БРДМ.

– Вообще-то, их убила ты. – Невозмутимо ответил он.

– Чего?

– А того. Ты стала причиной смерти всех этих людей. Ты стала катализатором того безумия, которое погубило всех и оставило лишь нас двоих в качестве последних пассажиров это треклятого электропоезда.

– Это жестоко и подло так говорить. Ты же сам разрубил Жигана и Клима.

– А не надо было? Отчего ты так тряслась тогда под вагоном? Может у тебя сомнения насчет их намерений касающихся тебя?

– Нет. Но мне не нравится, что ты меня обвиняешь.

– Я моряк. А у нас на флоте говорят, что женщина на корабле, быть беде. Вот именно поэтому.

– Я не понимаю.

– Ну и дура.

– Прекрати! – воскликнула Родька. Она толкнула его в спину и обернулась.

– Прости, – тихо хихикнул Моряк.

Она обиженно вздохнула и прошептала.

– Хоть ты меня не обижай. Пожалуйста…

– Прости сестренка. Не буду. – Он кивнул.

Родька почувствовала, как ком подкатил к горлу, и захотелось плакать. Настолько трогательно прозвучало это слово. Сестренка.

– Как тебя зовут? – сдерживая слезы, спросила она.

– Илья. Илья Крест. – Ответил Моряк.

– Крест это кликуха?

– Крест – это Крест. Крикуха у меня Ахиллес. Хотя недавно кое-кто настойчиво называл меня людоедом. Мне почти нравится, стало. – Он снова усмехнулся.

– Людоед? – Она посмотрела на него через свое плечико. – А что. Тебе идет.

– Спасибо. – Он кивнул.

– Не обижайся. Я в хорошем смысле.

– Ну конечно в хорошем. – Хмыкнул он. – Как еще иначе можно людоедом прослыть…

– Да ладно тебе…

– Я не обижаюсь.

– Вот и хорошо. – Вздохнула Родька. – А почему ты мое имя не спросишь?

– Да зачем. Я уезжаю. Так что больше не свидимся.

– КАК!

– Да вот так. Мне тут больше делать нечего.

– И ты бросишь меня?! – она вскочила и, зайдя спереди, пристально посмотрела Илье в глаза.

– Я сделал для тебя и так много. И времени потерял немало. А сейчас ты обуза.

– Что?! Да что ты такое говоришь?!

– Женщина на корабле…

– Да иди ты с этой чепухой!

– Вот и пойду. Поеду точнее. – Крест поднялся на ноги.

Она схватила его за шинель.

– Боишься соблазна перед молодым девичьим телом?! – она зло усмехнулась, и было в этой усмешке нескрываемое отчаяние.

Он резко оттолкнул ее и обнажил самурайский меч, свирепо сверля ее взглядом.

– Еще что-нибудь эдакое ляпнешь, снесу голову.

– Это ты умеешь. Я видела. Но я же пропаду одна! Я даже не из этого города!

– Вот как? А откуда?

– Из Москвы я.

– Надо же. И как тут оказалась?

– У бабули гостили семьей, когда случилось все…

– И где твои родители?

– Неужели непонятно? – она повесила голову. – Нет в мире справедливости. Бабули не стало. Матери тоже. А этот живой…

– Кто? – спросил Моряк.

Родька подняла заплаканные глаза.

– Мой отчим. Я убежала от него потом. Он хотел сделать со мной то же самое, что и эти двое, которых ты зарубил. Он ищет меня. Я боюсь…

Крест вздохнул, глядя в сторону и извлек из внутреннего кармана шинели фотографию, которую забрал у казненного им каннибала.

– Держи, – он протянул карточку девочке. – Он больше никогда тебя не найдет.

Родька с изумлением смотрела на фотографию.

– Это же я… Мне тут десять лет… Откуда она у тебя?

– Долгая история. Могу сказать только, что справедливость все-таки иногда торжествует. Твой отчим сейчас в аду, и то, что он хотел сделать с тобой, делают с ним черти.

Родька вдруг прижалась к нему и обняла.

– Ахиллесик… Людоедик… Крестик… Миленький. Ты же меня сестренкой только что назвал. Не бросай меня. У меня никого кроме тебя нет. Кроме тебя и этого зайца рыжего…

Он тяжело вздохнул. Обнял ее одной рукой за плечи.

– Ну, хорошо. Как тебя зовут?

– Наташа. Родионова Наташа.

– А почему Родька?

– Ну, из-за фамилии. Мама часто так называла. – Девочка грустно улыбнулась. – Но я ведь из этого детского прозвища выросла. Правда?

– И как прикажешь тогда тебя величать? Наталья?

– Нет. – Она поморщилась. – Так отчим меня называл. Не хочу.

– А как тогда.

– Нордика, – после минутной паузы ответила Наташа. – Так суровей, взрослей, ну и, брутальней.

– Ишь ты. – Илья усмехнулся и сделал полшага, назад внимательно разглядывая ее. – Ну ладно. Так и быть. Поскольку мне надо в Москву, довезу тебя до твоего города, или до того, что там от него осталось. Но только сделай одолжение. Покуда мы вместе, не надо взрослеть. У меня своих хлопот по самые ноздри, чтобы еще этот геморрой терпеть. Уяснила?

– А ты грубый.

– Я Людоед, детка.

– Это не смешно.

– А я ржал что ли? – Он усмехнулся. – И еще. Дабы ты не была обузой, а несла хоть какую-то пользу, будешь мне помогать. – И он опустил перед ее ногами свой вещмешок. – На. Тащи.

– То есть как?

– Да очень просто. Взяла в руки и потащила к броневику. – Илья схватил оранжевого кролика, закинул на плечо и подмигнул Наташе. – Кенни я понесу. Сейчас заедем еще в один мой тайник. Возьмем там кое-что из моего барахла и в путь.

Сказав это, он зашагал в сторону БРДМ.

– Это же не честно, – проворчала она, с трудом волоча вещмешок. – Ну, ты натуральный людоед.

– Такие нынче времена, мелкая. – Отозвался Крест, не оборачиваясь.

– Не называй меня так! Я тебе не мелкая! Я Нордика! – зло крикнула Наташа.

– Хорошо, мелкая Нордика. Я это учту. – С усмешкой в голосе ответил Илья. А сам думал, что, наверное, это не плохо, что у него теперь есть сестренка. Только вот баловать ее нельзя излишней заботой. Не те времена нынче. Но ежели что… За нее он башку снесет любому. Главное не переусердствовать в этой опеке. А то бедняжка и парня нормального себе найти не сможет. Если таковые вообще остались. А сейчас, пока она еле волочит этот рюкзак, надо быстрее добраться до машины и вышвырнуть оттуда всю гадость, что сложил там Жиган.

Они двигались в сторону БРДМ. А над головой тучи снова сомкнулись. На сей раз, сомкнулись они окончательно на долгие годы. Но они этого не знали. И не знали ни Людоед, ни Нордика, что скоро пойдет первый снег настоящей ядерной зимы, который сомкнет свои ледяные объятия вокруг поверженной ядерной войной планеты. И продлиться это тоже долгие годы. Ни он, ни она, и никто из оставшихся на этой планете всего пока не знали. Это будет потом. А они просто шли к БРДМ.

КОНЕЦ