Последний Альбом

— Парни! — встрепенулся Саша. — Я же совсем забыл вам сказать! Завал­то, кажется, заканчивается. Сегодня наверху образовалась дырка, небольшая, но заметная. Земли много, но насыпана теперь не под потолок. Представляете?

— Ну и ну! — протянул Паша. — Что­то нам прямо поперло, да, парни? — он улыбнулся и посмотрел на Максима.

— Да рано еще ликовать, на самом де­ле, — ответил тот. — Сначала надо докопать... да и что там, в конце, еще неизвестно...

Но по воодушевленному лицу Максима было понятно, что он тоже очень рад этой новости и разделяет Сашин оптимизм.

И только Ваня, задав Саше несколько вопросов о том, каков, по его мнению, примерный объем оставшейся земли и сколько времени уйдет на остальную расчистку, воспринял эту новость почему­то довольно спокойно. А ребята­художники очень обрадовались.

Последний час работы пролетел совсем легко. Рисунок быстро обрастал новыми деталями и вскоре был закончен, Саша выключил камеру, и все встали в ряд возле большой яркой картины на стене.

Постояв немного и полюбовавшись результатами своего труда, вся компания начала дружно собираться. Максим убрал лам­пы и смотал шнуры, Саша пошел складывать свою камеру, которую очень любил и берег — она объехала с ним полмира, с самого начала их гастрольной деятельности, и была свидетелем очень многих радостных событий в Сашиной жизни. Милана с Димой собирали свои инструменты, Паша помогал им, аккуратно упаковывая баллончики с краской.

Потом, оживленно переговариваясь, они двинулись в обратный путь, и казалось, что даже привычные коридоры базы, освещенные или тонущие в полумраке, встречали их как­то по­новому, чуть ли не празднично, проникнувшись хорошими новостями и событиями последних двух дней.

— Давайте мы сейчас проводим Милану с Димой, а заодно к себе зайдем, возьмем для репетиции все, что надо, а? — сказал по дороге Максим. — Я ведь клавиши с собой не брал.

— Да, давайте зайдем, — поддержал Ваня. — Я гитару другую возьму.

Настя уже стояла на пороге и держала на руках Андрюшку. Она услышала голоса и вышла встречать.

— Ну, как он себя вел? — спросила Милана, забирая сына.

— Такой непоседа, кошмар, — покачала Настя головой. — Но вообще — все хорошо. Да, малыш? — Она потрепала кроху за щечку, и Андрюшка заулыбался.

Саша решил подождать ребят у Миланы с Димой и поиграть с Андрюшкой. Они давно, с самого Андрюшиного рождения поладили, поэтому он всегда радовался, когда Саша приходил в гости, и охотно играл с ним.

Вернулись парни. Максим достал клавиши, завернутые в майки, а Ваня заменил свою акустическую гитару электрической. У Паши и Саши своих инструментов, увы, не осталось — Паша почти сразу же пустил барабаны на производство множества бытовых вещей, а Саша свой бас не привез на их последнюю нормальную репетицию — забыл дома. Поэтому сейчас оба они играли на общественных инструментах — тех, что имелись в последней сохраненной репетиционной комнате. Впрочем, в ней всегда находились три гитары, два баса и две барабанных установки, а также клавиши — весьма недурственный комплект, играть на таком наборе можно было все, что душе угодно.

— Ну, пока, — сказал Саша, отдавая Андрея маме, как только вернулись ребята.

— Пока, — ответила Милана. — Вы нам покажите, когда сделаете видео. Там же еще какие­то кадры будут, Саша говорил, ну и ­вообще хочется посмотреть на готовый результат.

— Конечно, о чем речь, — сказал Максим. — Выдадим вам подарочный экземпляр. Ну что, — повернулся он к парням. — Пора переходить к следующему этапу планов на вечер?

Над репетиционной комнатой, казалось, время было не властно. В ней были такие же белые, в маленьких дырочках стены из звукоизоляционного материала, на полу — черный ковролин, усыпанный щепками от барабанных палочек и клубками намертво спутанных проводов для комбиков.

Когда Саша находился здесь, ему иногда казалось, что вот сейчас он откроет оббитую мягкой тканью дверь, выйдет в освещенный коридор, в котором курят отдыхающие музыканты, спокойно минует его, выйдет за угол, поднимется наверх по длинной широкой лестнице и, щуря отвыкшие от яркого света глаза, зашагает в сторону метро по залитой лучами ослепительного закатного солнца улице. Увы, Саша знал точно, что за дверями теперь все совсем по­другому.

— Ребята! — обратился Ваня к распутывающей шнуры и подключающей инструменты команде. — Я сейчас хочу рассказать вам, что надумал. Слушайте. Давайте все эти песни, и новые и старые, оформим в альбом, да так и назовем — «Последний альбом». А? Мне кажется, неплохое название... — добавил Ваня и задумался.

Забавно, подумал Саша. Мысли сходятся. Про себя он так и называл всю эту затею — последний альбом, как минимум, потому, что это и был бы их последний альбом на данный момент, просто по факту. Пусть будет «Последний альбом», почему бы и нет.

— В общем, записать все на болванки, видео и музыку, положить в прочную упаковку и спрятать тут, на заводе, в место по­укромней, — продолжил Ваня. — Пусть лежит себе, есть же не просит. Мало ли, может, найдет кто­то потом. Чем черт не шутит. Сделаем такой вот своеобразный последний релиз нашей группы. Может быть, это будет вообще последний альбом музыкальной группы на Земле? Как звучит­то, а? — Ваня усмехнулся.

— Я знаю, кто его найдет. Дети эмо­панков, — заметил Максим. Паша засмеялся.

— Ну и неплохо будет, кстати, — серьезно ответил Ваня. — Послушают хоть истории из мира, в котором довелось когда­то жить их родителям... Если, конечно, не будут дикими настолько, что наделают из дисков зеркалец и ожерелий на шею, — Ваня грустно улыбнулся. — А насчет того, что это прям совсем последняя запись, можете не переживать. Может, сделаем еще что­нибудь. Предлагаю потом всем заняться сольными проектами. У кого какие идеи появятся, будем вместе реализовывать.

Вот даже как. Сама затея спрятать альбом в цеху была достаточно детской — что­то в духе записок, которые Саша с маленьким братом писали на клочках бумаги, а затем закупоривали в бутылки и выбрасывали подальше в море, когда отдыхали на побережье с родителями. Вдруг кто­то найдет и сможет прочесть их детские каракули, пусть и через много лет? Музыканты в каком­то смысле навсегда остаются детьми, до конца жизни предпочитая игры с любимыми шумящими игрушками многим другим «серьезным делам». Даже тут, на базе, где, казалось бы, совсем не до музицирования, некоторые все же не смогли оставить свое любимое дело.

Саша, кстати, почему­то не обратил внимания на второстепенный, несколько пессимистичный подтекст названия, предложенного Ваней. Да и потом, ну какая разница, как альбом будет называться? Все, что они задумали, было так здорово, и погружаться в тягостные размышления Саше совсем не хотелось. Распутать бы побыстрей шнур от баса да начать играть.

— Ну ладно, потом еще, после репетиции поболтаем, если хотите... времени уже мало осталось. Давайте играть. Паш, ставь на метрономе девяносто. Смотри, бас тут такой... Соль...

И Саша целиком погрузился в осмысление басовой партии, на какое­то время забыв обо всем — и о проходе на «Парк Победы», и даже про альбом. Наконец, через двадцать минут четыре ноты все­таки склеились в незамысловатый басовый рифф. Он за­играл ровно, Ваня стал играть на гитаре и запел, музыка звучала все уверенней и уверенней, переливалась красивая мелодия... у Саши стало так хорошо на душе, как не было уже очень давно. Впервые за последнее время он, кажется, вдруг почувствовал себя спокойным и счастливым человеком.

Они довольно быстро разобрались с аранжировкой новой песни, затем стали вспоминать какие­то свои старые треки...

Позже все вернулись в комнату, весело переговариваясь, разгоряченные, насквозь промокшие от пота, и, переодевшись, уселись вокруг компьютера — склеивать отснятое в цеху видео с кадрами из обширного Сашиного архива. Они просматривали файл за файлом. Разных коротких роликов во время поездок было отснято довольно много — вот путешествие на Дальний Восток, вот — Средиземное море, Израиль, Таллинн, а вот Сибирь — Саша нетвердой от вчерашней вечеринки рукой снимает из окна автобуса ка­кие­то бескрайние, до горизонта, поля... На всех видео за кадром стоял веселый шум и гам, камера тряслась, периодически кто­нибудь хватал за руку снимающего и начинал что­то взахлеб говорить, чуть ли не уткнувшись носом в объектив.

Не отрывая глаз, ребята смотрели ролик за роликом, поначалу даже забыв о поставленной цели — у каждого всплывали какие­то свои воспоминания, ассоциации с увиденным... Саша с застывшей на лице улыбкой смотрел на экран, его обуревали очень противоречивые эмоции... он видел всю свою группу, слышал беззаботный гомон, улыбался давно забытым шуткам. Но где­то в подсознании все равно таилась черная мысль, что все это далеко в прошлом и никогда уже не будет таких вот поездок, хмельных, веселых и безбашенных.

Выбор подходящих кадров и монтаж не занял много времени, и вот уже на рабочем столе Ваниного ноутбука лежали две папки с файлами — «Последний альбом» и «Последнее видео». В них находились треки, отобранные Ваней, и видео — снятые на телефон фрагменты той самой вечеринки, на которой ребята играли «Жечь электричество», а все остальные месились в безумном танце, и только что смонтированное видео с кадрами из цеха.

— Я как­то даже не ожидал, что так просто все будет, — сказал Ваня, отодвигаясь от экрана компьютера. — Видите, как это все без радиостанций, лейблов и продюсеров быстро делается: сутки — и альбом готов, никакого мозгоклепства. А то сейчас началось бы — вот тут ты не так спел, эту аранжировочку бы сделать попопсовей, чтобы побольше людей послушало, и вообще нужен же хит, хит, мать твою! А тут уже не нужен хит. Вот бы раньше так, — он улыбнулся. — Считай даже два клипа есть. Полный набор. Принимайте.

— Да уж, и с распространением дисков нынче проблем никаких. Главное, только властям эту работу не показывать — а то найдут опять пропаганду какой­нибудь ерунды. Например, пропаганду апокалипсиса, — Максим изобразил хмурящегося Силовика, и все рассмеялись.

— Может, тогда еще наклейку Parental Advisory стоит налепить? Ну, чтобы Милана с Димой Андрюшке не поставили случайно, — пошутил Паша.

— Да, Андрюшке­то как раз поставить нашу пластинку в первую очередь надо будет, как подрастет, — Ваня вдруг погрустнел и замолчал.

— Так, ну что, все готово? Завтра надо будет только на болванки залить. Они вроде у нас остались еще, да? — нарушил повисшую на минуту тишину Саша.

— Да остались болванки, — успокоил его Иван. — Я залью, не волнуйся. Ты лучше поищи, в чем мы его прятать будем, по возможности понадежней и покрепче что­нибудь.

— Макс вон пусть поищет, — ответил Саша.

— А чего это опять Макс? — встрепенулся Максим, и все на десять минут углубились в долгие разбирательства, кто что должен сделать, выясняли, кто о чем договаривался и кто что продинамил, но все это было как­то совсем иначе, чем вчера, — весело, шутливо, театрально и явно с хорошим настроением... Было решено, что они займутся «Последним альбомом» завтра вечером, после работы.

Саша сказал, что прямо с утра хочет пойти в тридцать восьмой корпус — с новыми силами броситься на раскапывание завала.

— А может быть, и нет никакого коридора на «Парк Победы», а? — вдруг сказал Ваня. — Что, если там опять тупик? Вот тогда там все и спрячем, места на базе глуше точно не найти.

Саша не хотел думать о том, что коридор, раскапыванию которого отдано столько времени и сил, ведет в никуда. Но с предложенным Ваней вариантом он согласился — по крайней мере, он сможет сначала узнать, что там с завалом, а потом уже они спокойно займутся своим «релизом». «Черт, поскорей бы завтрашний день», — нетерпеливо думал Саша.

Все еще долго болтали и шутили, даже после того как разлеглись по койкам и вроде был объявлен отбой. Засыпал Саша в крайне хорошем расположении духа, думая о завтрашнем дне, обещавшем быть еще насыщенней прошедшего, отнюдь не бездарно проведенного. Только Ваня уснул раньше всех, иногда вздрагивая во сне и что­то невнятно бормоча.

Саша проснулся до звонка будильника, все еще спали. Ему снился какой­то интересный сон, он уже не мог вспомнить, о чем именно, но что­то явно очень хорошее, совсем не та бредятина, что приснилась ему вчера. Саша просто лежал, разглядывая причудливые узоры облупившейся известки на потолке, закинув руки за голову и наслаждаясь приятным шлейфом, который оставил за собой сон.

Прозвонил телефон­будильник Максима, все начали ворочаться и приходить потихоньку в себя. Вот встал Макс, зашевелился и сел в своей кровати Ваня. Саша тоже решил, что пора вставать, поднялся со своей тахты и прошел в соседнюю комнату, где стоял умывальник. Ополоснув лицо привычно отдающей машинным маслом водой, он собирался вернуться, но тут на пороге внезапно появился Леня.

— Доброе утро, Сань, — весело сказал он. — Сегодня оно особо доброе, может быть, правда? Я к тебе вот по какому вопросу. Как ты считаешь, нужна тебе помощь сегодня? Вон Макарон рвется в бой, я ему рассказал про твои достижения. Прямо не терпится ему, помогать хочет.

Саша задумался. Копать вдвоем было тяжело, проход был узкий, и сразу двум вози­ть­­ся там было неудобно — однажды они уже пробовали и сочли эту затею неразумной.

— Ну, раз так рвется... Может, он будет землю носить? Так будет удобней, чем вдвоем там тесниться. Я буду тогда только копать, дело по­любому быстрее пойдет.

— Смотри сам, — ответил Леня. — Если надо будет, ты скажи, мы еще кого­нибудь в помощь найдем. Ладно, я побегу, надо еще несколько дел сделать. Ты тогда к Макарону сам зайди, тебе все равно по пути. Он ждет сидит. О’кей?

— Хорошо, — сказал Саша и улыбнулся. — Неужели в этот раз все получится? — он с надеждой посмотрел на Леню.

— Ну вот вы докопайте, чтобы пройти хоть как­то можно было, а там и посмотрим, что дальше. — Леня тоже улыбнулся и подмигнул Саше. — Но я надеюсь, что это тот коридор. Даже уверен. Ладно, все, я побежал. До встречи. — Леня развернулся и пошел в сторону выхода.

Саша посмотрел Лене вслед и вытер ли­цо полотенцем. Он еще со вчерашнего вечера пребывал в прекрасном расположении духа, чувствовал себя полным сил и теперь хотел как можно быстрее схватить лопату и чуть ли не побежать раскапывать завал.

— Парни, я, наверное, сегодня пораньше пойду, — сказал Саша, откидывая ткань и входя обратно в комнату. Все уже успели одеться и заняться кто чем — Ваня засел за свой компьютер и ждал, пока тот загрузится, Максим решил подлатать свою одежду, которая давно требовала ремонта. Паша задумчиво сидел на своей кровати и смотрел что­то у себя в телефоне.

— Что, до завтрака пойдешь, что ли? — удивленно спросил Максим. — Ну ты и маньяк!

— Да по дороге заскочу в столовую, возьму что­нибудь. Потом нормально поем, — отмахнулся Саша. — Кстати, Паш, ты не помнишь, кто сегодня дежурит, а?

Паша оторвался от телефона.

— Силовик сегодня, кажется. Я, если честно, точно не помню.

— Да, Силовик может начать выпендриваться, мол, непорядок, все должны вовремя есть, как в казарме. Ну да ладно, мне, если честно, вообще все равно — Саша подошел к кровати и начал одеваться.

Натянув свои неизменные камуфляжные штаны, майку и балахон, из которых он практически не вылезал и до взрыва, Саша вышел в соседнюю комнату, там все хранили хозяйственные инструменты и прочую утварь. Проверив свою лопату и прицепив к ремню, на всякий случай, свой большой желтый нож, он решил, что затягивать с выходом не стоит и пора идти.

— До вечера, ребята, — сказал Саша, просунув голову в проем двери жилой комнаты. — Собираемся, как договорились? Если вдруг какие­то еще новости появятся, приду пораньше, скажу. Мне надо еще за Макароном зайти, он вроде помогать рвется. Только что Леня заходил, он его мне в помощники завербовал. Им, наверное, тоже не терпится узнать, есть ли там что, — Саша неопределенно махнул рукой в сторону тридцать восьмого корпуса.

— Да, встречаемся как договорились. Ну давай, если что вдруг, зови нас, — сказал Максим.

Саша попрощался с Пашей и Ваней, взял лопату и пошел в сторону цеха, сквозь многочисленные коридоры базы.

База была наполнена привычными, изо дня в день неизменными утренними звуками — хлопали двери, где­то журчала вода, тонкой струйкой вытекающая из бочки в ведро на полу, в комнате у металлистов звонил чей­то будильник — все постепенно просыпались, умывались и принимались за свои ежедневные дела. Никто ведь пока не знал, что скоро, возможно, все изменится и наступит другая, новая жизнь... Может, там, на «Парке Победы», кто­то найдет свою вторую половину, подумалось Саше, когда он проходил мимо комнаты, где жили втроем Степан и два его друга­металлиста, барабанщик и басист.

Саша прошел еще немного и постучал в обитую красным ковролином дверь комнаты, в которой жили панки с эмо­девчонками. Через несколько секунд дверь открылась, и на пороге появилась Настя, невысокая худенькая девчонка с черными волосами, которые она раньше местами красила в розовый цвет, а сейчас переплетала тоненькими розовыми проводками. На базе все старались хоть как­то сохранить свой стиль и прилагали к этому массу усилий — плели фенечки из изоляции, делали колечки из кусочков проволоки — в общем, использовали все, что могло на это сгодиться.

— Привет. Макарон дома? — спросил Саша. — У меня к нему дело.

— Да, дома, — приветливо сказала Настя. — Он тебя с утра сидит ждет. Что вы там, клад откопали, что ли? Макарон просто уже извелся весь, сидеть на месте не может, — улыбнулась Настя. — Ты проходить будешь?

— Нет, не будет, — раздался из глубины комнаты звонкий голос Макарона, и через мгновение на пороге возник он сам — невысокий, шустрый, с копной взъерошенных светлых волос и озорным взглядом. — Да? Мы же сразу копать пойдем? Чего тянуть, верно?

— Да, почти сразу, — ответил Саша. — Только зайдем сначала в столовую, надо хоть что­нибудь съесть. Силы­то нужны, не на гитарах же играть идем.

— Ну, как скажешь, командир, — бодро согласился Макарон. — Пока, Настюш.

Макарон поцеловал Настю, вышел из комнаты, и они вместе с Сашей отправились дальше, в глубь завода, прошли мимо двери Силовика, миновали коридор, ведущий наверх, к наглухо закрытым воротам, потом еще несколько комнат, часть из которых была, как и раньше, захламлена, а часть приспособлена под хозяйственные нужды, про­шли мимо холла и оказались в столовой.

Там было пусто, время общего завтрака еще не наступило, и только в той части комнаты, которая выполняла роль кухни, копошились Силовик и Саныч. Никто из тех, кому приходилось готовить еду, кроме Саныча и Симыча, с Силовиком работать не хотели из­за его дурацкого солдафонского юмора и нравоучений — Силовик думал, что он самый умный и лучше всех знает, как нужно все делать правильно.

Услышав шаги, Силовик повернулся и всем своим видом изобразил неудовольствие.

— Чего это вы тут в такую рань? — спросил он. — Ковыряться? Ну, давайте­давайте. Я слышал, у вас там что­то получается? Хоть какая­то польза от вас будет, — добавил он ехидно.

— А то от тебя много пользы, наверное, — ответил ему Саша. Он пребывал в хорошем настроении и совсем не хотел портить его какими­то разборками с Силовиком. — Дай нам что­нибудь перекусить, мы с Макароном уйдем до общего завтрака.

— Разводите, как обычно, бардак, — проворчал Силовик. — Ладно, я сегодня добрый. Вон там помидоры, возьмите немного. И похлебка грибная вчерашняя есть.

— Ну и нормально. Спасибо вам, товарищ старшина, — нарочито вежливо сказал Саша.

— Я не старшина, — важно произнес Силовик. — Да что вам объяснять, ничего же не смыслите в званиях. В армии­то из вас никто не служил, балбесы.

— Да, куда уж нам такие высокие материи, — картинно вздохнул Саша. Ему надоело слушать Силовика, и он пошел в угол кухни, где стоял большой бак со вчерашней похлебкой.

Подошел Макарон с двумя тарелками и несколькими картофельными лепешками, служившими обитателям базы чем­то вроде хлеба.

— Вот, Симыч добавил нам бонус.

— Отлично, — Саша показал старичку, занятому чем­то в противоположном углу столовой, поднятый вверх большой палец. Тот помахал в ответ.

Ели оба достаточно торопливо, Макарон так и вовсе проглотил все в один присест и теперь нетерпеливо ерзал на стуле.

— Ну что, пора идти, — шумно доев последние пресные склизкие грибы и вытерев рот, сказал Саша.

— Ага, — отозвался Макарон. — Давай, все уберу. — Он схватил миски с ложками и убежал с ними в сторону, где была мойка для посуды. Через мгновение он уже снова стоял рядом с Сашей.

— Спасибо! — громко сказал Саша, адресуя свою благодарность скорее Санычу, нежели Силовику.

— Не за что! — тут же откликнулся своим противным голосом Силовик.

Саша и Макарон подняли с пола оставленные возле входа инструменты и только хотели выйти из комнаты, как из глубины столовой снова раздался голос Силовика.

— Вы там не халтурьте, хиппи. Дело­то важное, с «Парком Победы» обязательно надо наладить сообщение. Надо тут, в убежище, порядок навести.

— Да ну? — откликнулся Саша. — Ты же у нас главный блюститель, точно, я совсем забыл. Куда уж без тебя. Самый важный человек, как ни крути.

Макарон захихикал, и они с Сашей вы­шли из столовой. Силовик что­то крикнул в ответ, но Саша уже не смог разобрать, что именно, да ему было все равно — слушать, что говорил Силовик, ему всегда было неприятно. Он почему­то вспомнил, как несколько лет назад, еще когда Саша учился в университете на преподавателя философии, их с приятелем принял патруль ППС. У его друга во время обыска обнаружили сигарету, набитую слабой марихуаной, их тут же скрутили и привели в отделение. Тогда огромный красномордый мент в каком­то борзом звании (хорошо, что тут на базе оказался не такой, с содроганием подумал Саша) сидел напротив них за столом и грозным голосом на протяжении двух часов нес полную ахинею — про законы, распространение наркомании, мораль, еще что­то, пытаясь втереть Саше, что они с его другом чуть ли не самые пропащие люди, угрожающие фактом своего существования всему хорошему, что есть на Земле. Все было в кучу, логики никакой, а цель очевидна — нагнать на двух попавших к нему в лапы сопляков как можно больше жути и вытрясти сумму покрупнее. Последнее ему удалось по вполне понятным причинам, а вот первое не очень — Саша сидел и чуть ли не с жалостью слушал эту плохо связанную гавкающую речь, понимая, что вступать в полемику с этим, либо и впрямь безмозглым, либо по долгу службы научившимся не думать субъектом совершенно бессмысленно.

Интересно, Силовик так ждет разрешения ситуации с «Парком Победы». Только на что он рассчитывает? Что там будут еще менты, и он снова найдет близких ему по духу засранцев в серых ватниках и наведет с их помощью тут, на базе, свои порядки? Хотя, если на станции действительно есть милиция или военные с оружием, кто знает, какое об­щество могло сложиться там в таких­то условиях?

Саша с Макароном проходили цех. Кирилла с его друзьями не было на своих привычных местах, наверное, они еще у себя. Ребята любили подольше задержаться за работой вечером и позволить себе чуть больше поспать утром.

Миновав цех, парни углубились в изгибающийся коридор, ведущий в тридцать восьмой корпус, прошли комнату, где обычно ловили крыс, и оказались в расчищенном тоннеле.

Небольшой просвет под потолком завала никуда не делся, и у Саши даже будто бы отлегло от сердца — он понял, что пару раз со вчерашнего вечера его посещали мысли о том, не привиделось ли ему все и точно ли брешь была.

Точно была.

— Вон, смотри, — Саша вскарабкался на завал, под самый потолок, и засунул в щель свою лопату. — Видишь?

— Да... — мечтательно протянул Макарон. — Вижу. А дальше не видно, что там?

— Нет, не видно. Темно же, — Саша обернулся и посмотрел на висящую вдалеке лампочку. — Надо бы ее поближе перевесить. Может, этим и займешься? А я начну копать, все равно пока еще нечего выносить, — он слез с завала и поднял брошенную на пол ­лопату.

— Ну да, — Макарон с готовностью поставил на пол бас­бочку и посмотрел в сторону лампочек. — Давай повешу поближе, конечно.

Он отправился в глубь коридора, к лампочкам, а Саша начал копать. Странно все­таки, что это была именно земля — черная, иногда даже с какими­то корешками и семенами, на радость Кириллу.

Размеренно махая лопатой, Саша погрузился в привычное дело, продолжая думать и не находя очевидного ответа на этот вопрос. Он даже как­то не сразу заметил, как освещение вдруг улучшилось — Макарон перенес поближе тусклую сорокаваттную лампочку.

Саша как раз успел накидать целую бочку, Макарон забрал ее и понес в цех к Кириллу, высыпать в комнату, где планировалось устроить еще одну плантацию картофеля. Саша продолжил выгребать землю, наполняя уже том­бас от другой барабанной установки, быстро, чуть ли не остервенело кидая в него крупные комья.

Вернулся Макарон, забрал том и снова ушел, Саша продолжил работу — выгребал, выковыривал и копал, копал, копал...

Остановившись, Саша понял, что у него стерты в кровь ладони — гитарный гриф был не очень удобной ручкой, острые углы и лады врезались в кожу, если долго и сильно сжимать лопату в руках.

На Сашу навалилась дикая усталость. Когда он резко выпрямился, бросив последнюю горсть в том, кровь ударила ему в голову и перед глазами пошли круги. Но то, что он видел перед собой замутненным взором, вполне объясняло его неистовое рвение.

Завал сократился на четверть, в образовавшийся под потолком лаз, наверное, можно было бы уже протиснуться, но земли лежало все еще много, и сколько придется так проползти на брюхе, под нависающим потолком, сказать было трудно. Саша опять вспомнил свой недавний сон и содрогнулся.

Послышались шаги, медленно подошел Макарон с пустой бочкой, грохнул ее на землю и привалился к стене. Он тоже очень устал, это было видно по его бледному лицу. В тусклом свете лампочки, которая из­за сократившегося завала опять висела на небольшом отдалении, было видно, как поблескивали у него на лбу капельки пота.

— Ну что там? — тихо спросил Макарон.

— Да неплохо все, — ответил Саша. — Надо дальше копать, постепенно меньше земли становится. Сколько мы тут уже во­

зимся?

Макарон достал из кармана мобильник.

— Семь часов уже копаем без остановки. Парни в цеху меня только что спросили, не сошли ли мы тут с ума, — Макарон с вымученной улыбкой посмотрел на Сашу.

Семь часов. Неудивительно, что они оба так устали. Надо, наверное, устроить перерыв. Вполне возможно, что расчистить все сегодня — абсолютно невыполнимая задача, и следует поберечь силы, а не работать наизнос, как в течение нескольких последних часов.

— Слушай, Макарон, я, наверное, пойду, передохну. Совсем что­то сил нет. Ты как? Со мной пойдешь или, может, продолжишь? Смотри сам. Я, кстати, могу по дороге попробовать тебе помощников найти, если будут желающие.

Макарон молча кивнул.

— Это значит «я продолжу» или «я пойду домой»? — улыбнувшись, переспросил Саша.

— Я буду копать, — твердо сказал Ма­карон.

— Ну, смотри. Ты сильно не надрывайся, черт его знает, сколько тут еще ковыряться. Может, это просто пустота сверху, а дальше опять все плотно будет, — Саша сам не хотел верить, что такое может быть, но хотел, чтобы парень не упахался тут до смерти, пока Саша будет отдыхать.

— Ну, держи, — он протянул Макарону свою лопату. — Давай, удачной работы.

Саша немного отряхнул перепачканные землей камуфляжные штаны, повернулся и медленно побрел в сторону базы, вытирая рукавом пот со лба.

— Сань! — окрикнул его Макарон. — Ты зайди в цех к Стасу! Я ему компьютер на прошлой неделе поиграть давал, с него должок! Может, он согласится помогать!

— Хорошо, — не оборачиваясь, громко ответил Саша. — Я ему напомню.

Он брел, опустив голову и почти не глядя вперед — ноги сами поворачивали в очередной нужный коридор или дверь.

Дойдя до цеха, Саша немного пришел в себя. «Все­таки какой же нам подарок, эти кадки и горшки с растениями», — подумал он, оглядывая оранжереи. Все обитатели ба­зы иногда приходили сюда просто так — посидеть, задумчиво посмотреть на эту чудом появившуюся под землей растительность, послушать журчание воды в системах орошения и легкое потрескивание мощных заводских ламп, дававших свет...

Стас был там, где его можно было обычно найти, — возился над чем­то с Кириллом в углу цеха. Саша устало рассказал парням про их с Макароном успехи. Оставив свои дела, Кирилл со Стасом стояли и внимательно, с радостными и удивленными лицами слушали недолгий Сашин рассказ.

— Стас, ты не мог бы пойти помочь Макарону? — спросил Саша. — А то он решил там еще поработать. Говорит, у тебя должок какой­то перед ним был.

— Вот хитрый жук, — улыбнулся Стас. — А то, что он у меня бас до этого брал, он забыл? Ну ладно, конечно пойду, помогу, дело­то важное. У нас тут вроде сейчас ничего не горит, верно, Кирилл?

Кирилл кивнул. Саша попрощался с парнями и так же медленно, смотря себе под ноги, отправился в сторону своей комнаты. По дороге ему больше никто не встретился — видимо, все обитатели базы разбрелись по обширной территории подземелий завода каждый по своим делам.

В комнате был только Ваня. Сгорбившись за письменным столом, он что­то писал карандашиком на измятом белом листе.

— Привет, Иван, — появившись на пороге, устало сказал Саша.

Ваня вздрогнул от неожиданности и резко повернулся, как­то испуганно посмотрел на него, затем убрал листы и карандаш в стол и только потом коротко ответил:

— Привет.

Саша не стал рассказывать Ване про свои успехи, зная, что тот не особо интересуется «раскопками». Решил сообщить ему только тогда, когда завал будет совсем расчищен и все будет понятно. Прошел и сел на свою кровать.

— Ну, как продвигается «Последний альбом»? — спросил он, чтобы как­то развеять повисшую в комнате тишину.

— Нормально, — оживился Иван. — Осталось только на диски залить. Сделать, так сказать, мастер­копию, — он усмехнулся. — Я все скомпоновал, даже очередность треков выстроил, какой она, по­моему, должна быть. Ну, в общем, прямо настоящий альбом получился. Хоть завтра неси продюсерам, слушать их «компетентные мнения» по поводу «неформатного» звучания аранжировок и «четырех заезженных аккордов». Кстати, Саш, ты как думаешь, выжил на Земле хоть один продюсер­то, а? — Ваня с хитрым выражением лица ждал, что ответит Саша.

— Выжил, я думаю, и не один. Ты же знаешь, продюсеры хваткие ребята, своего не упустят. А может, они от радиации мутировали и еще жестче стали, кто их знает. Летают сейчас, шелестя перепончатыми крыльями, над планетой, и выискивают новые таланты, на кого бы спикировать, — Саша, лежа с закрытыми глазами на кровати, улыбался.

Оба рассмеялись.

— Давай я тебе зачитаю порядок песен, — сказал Ваня. — Скажешь потом, как тебе такой вариант.

Он начал перечислять треки, а Саша лежал на кровати и сначала внимательно слушал, но потом Ванин голос стал как­то тише, глуше, все трудней было разбирать слова, они сливались в однообразный гул, потом вдруг этот гул стал усиливаться, разделился на множество других голосов — женских, мужских, голоса детей, крики, смех, ругань... Он открыл глаза. Прямо перед ним упи­ралась в синее безоблачное небо огромная стела «Парка Победы», Саша стоял ровно посередине площади, окруженный кучей людей, неторопливо прогуливающихся или спешащих по своим делам, — яркие, пестрые, большие и маленькие, старые и молодые, мужчины, мальчики, девочки, женщины — люди были везде, они ходили, бегали, прыгали, сидели на скамейках, катались на велосипедах, роликах, скейтах... Саша, замерев, стоял как вкопанный, озираясь по сторонам и лишившись дара речи, ошарашенный простором, буйством цветов, звуков и запахов, от которых он совсем отвык за годы, проведенные в подземелье.

— Здравствуйте! — раздался откуда­то снизу звонкий детский голос. Саша моргнул и опустил взгляд. Перед ним стояла маленькая девочка в зеленом платьице. Склонив голову набок, она внимательно рассматривала его. На голове у нее был большой бант, а в руках она сжимала бабочку­каталку на колесиках, которая машет крыльями, если везти ее по асфальту, держа за ручку.

— Дядя, вы к нам из земли пришли, да? — спросила она, немного картавя, и показала пальчиком куда­то в сторону.

Саша повернулся. В паре метров он увидел большую воронку в асфальте, от которой тянулась цепочка грязных следов к месту, где он стоял. Небольшая кучка земли насыпалась под лопатой, которую Саша сжимал в правой руке.

Края асфальта были черными, будто бы обугленными, но дыра, которую они обрамляли, была еще темнее и притягивала взгляд своим бездонным жерлом. Вокруг нее уже собралось несколько зевак, осторожно топчущихся на краю и пытающихся заглянуть вниз. Вдруг Саша подошвами кед почувствовал глухой удар откуда­то снизу, и в этот же момент большая черная трещина с грохотом прорезала землю.

Молодая женщина в желтом платье, закричав, не удержалась на краю разверзшейся бездны и упала вниз, увлекая за собой маленького мальчика на трехколесном велосипеде, которого держала за руку. Крик как­то слишком быстро оборвался, но его в любом случае, наверное, уже не было бы слышно — все новые и новые трещины кололи асфальт на большие оседающие вниз куски, с воплями под землю проваливались пытающиеся убежать люди, но огромный паук увеличивающейся воронки был беспощаден, заняв собой почти все пространство площади, он продолжал пожирать людей — женщин, мужчин, детей, не делая исключения ни для кого. Саша стоял на месте, не в силах по­шевелить ни рукой, ни ногой, он даже не мог закричать, онемев и моля только об одном — чтобы кусок тротуара, на котором ему довелось оказаться, как ни странно твердо стоявший на месте, тоже побыстрее осел бы вниз и избавил бы его от кошмарной картины, разворачивающейся перед его глазами. Вдруг он услышал чей­то голос, прорывающийся сквозь треск и грохот ломающегося асфальта.

— Докопали! — радостный крик Макарона откуда­то из глубины коридора, примерно в районе комнаты Миланы, вытряхнул Сашу из глубокого и тяжелого сна. Он сел на кровати, тут же забыв, что ему снилось, приходя в себя и оглядываясь вокруг.

— Парни, докопали! — этот крик был уже ближе, из нежилых комнат возле их жилища. Серая ткань, висевшая вместо двери, зашевелилась, и на пороге появился сам Макарон, перемазанный землей, уставший, но явно очень довольный и взбудораженный.

— Докопали?! — окончательно проснувшись, задал Саша дурацкий, в общем­то, вопрос.

— Да, докопали, — выдохнул Макарон и посмотрел на Сашу блестящими глазами. — Ты как ушел, прошел час где­то, и завал еще меньше стал, — затараторил он. — Ну, мы со Стасом обрадовались, сгоняли за металистами, дело еще шустрее пошло. В общем, все разгребли до конца, а дальше — тот же коридор, как до завала шел, — Макарон перевел дух. — Мы фонарями посветили — конца не видать, точно. Прошли только метров десять вглубь, да и обратно быстрей, бегом, рассказать, что такие дела. Страшновато самим туда идти­то. Надо же решать, что делать, правильно? — он замолчал и нетерпеливо уставился на Сашу.

— Ты сказал Лене или Алексею?

— Да, сказал, конечно. Я всем уже сказал, кому смог, — с гордостью произнес Макарон. — Даже Силовик прям затрясся от радости. Сейчас, наверное, парадную форму пойдет надевать, — Макарон хохотнул. — Кстати, через двадцать минут все собираемся в холле. Леха сказал. Надо же решать, как пойдем, кто пойдет, ну и вообще — это ж какое событие, если и правда лаз­то этот нас на «Парк Победы» выведет, а там люди есть. Так что надо все продумать как следует, я считаю.

Саша был с ним абсолютно согласен, помня, сколько переполоха наделал визит к ним сталкера. Надо очень хорошо продумать, кто и как пойдет в раскопанный коридор. Мало ли что происходит у людей там, на «Парке Победы»?

— В общем, через двадцать минут в холле сбор, — повторил Макарон. — Пойду еще в соседний корпус сбегаю, где грибы выращивают. Им скажу.

— Уже через восемнадцать, — сказал Саша весело. — А Паше ты сказал?

— Да! — ответил Макарон, уже барахтаясь в складках серой тряпичной «двери». Почему­то никто так ничем и не заменил этот кусок ткани — так он и висел здесь с тех пор, как на базу приезжали только репетировать.

— Вань, ну так давай доделаем все и зальем быстро болванки, — встрепенулся Саша. — Может, сразу в двух экземплярах сделаем? Один сразу на «Парк Победы» понесем, — идея показалась Саше очень заманчивой.

— Ага, — ответил Ванек. — Выйдешь ты, весь такой нарядный из коридора, и скажешь офигевшим от такого внезапного появления людям: «Привет, чуваки, я вам классную пластинку послушать притащил, вааще свежак». Я думаю, не до музыки там будет. Может, им там всем давным­давно не до музыки. Если там вообще люди еще есть, — невнятно пробормотав последние слова, Ваня замолчал.

Саша не разделял Ваниного настроения и не понимал, почему тот так пессимистичен, но не придал этому большого значения. Если Саша окажется прав и все так, как он думает, Ваня расшевелится и обрадуется, в этом он не сомневался.

— Ну ладно, ладно, давай, делай все пока в одном экземпляре, а потом видно будет, как дела пойдут, — он немного обиженно посмотрел на Ваню. Тот перехватил Сашин взгляд, но ничего не сказал, повернулся к ноутбуку и вставил в резак первый пустой блин.

— Так, это будет альбом, — сказал Ваня, щелкая мышкой. Ноутбук тихонько зажужжал, раскручивая чистый диск для записи. Саша молча ждал, когда нарежется болванка, время тянулось невыносимо медленно, ему хотелось как можно быстрей отправиться на собрание, а потом бежать туда, где Саша провел все сегодняшнее утро и много­много времени до этого.

— А это будут видео, — сказал Ваня, когда данные записались, и положил в резак следующий диск.

— Ты файлы в аудио формате или MP3 залил? — спросил зачем­то Саша.

— В аудио, конечно, — не поворачиваясь, ответил Иван.

— Почему это «конечно»? Чтобы инопла­не­тяне­археологи сразу смогли этот диск в магнитоле на летающей тарелке послушать, когда откопают? — Саша громко рассмеялся, довольный своей шуткой. Ему не нравилось, что Ваня был в таком настроении, хотелось его как­нибудь растормошить, но получалось не очень — Ваня только как­то отрешенно улыбнулся и отвернулся к компьютеру.

«Ну и ладно, недавно он вообще, считай, только молчал. Так что не будем торопить события», — подумал Саша.

Ваня положил второй диск на стол и аккуратно написал на нем маркером: «Видео». После этого вложил обе болванки в прозрачные полиэтиленовые конверты.

— Ну что, нам вроде пора? — Саше было совсем уже невмоготу, хотелось поскорей отправиться на собрание в холл, усталость как рукой сняло, и он лихорадочно ходил по комнате из угла в угол. До назначенного времени оставалось еще пять минут, но на базе никто не славился особой пунктуальностью, это надо было признать.

— Ну, ладно, давай пойдем, — Ваня встал и направился к выходу. Саша уже стоял возле двери, переминаясь с ноги на ногу. Они прошли пустые комнаты и оказались у дверей Миланы и Димы.

— Ребята, мы на «Парк Победы», вам у метро захватить сигарет или попить чего­ни­будь? — громко постучавшись в дверь к Милане, озорным голосом сказал Саша. Дверь открылась, и на пороге появился Дима.

— Да не, мы сами прогуляемся, — хохотнул он, подыграв Сашиной шутке.

— Идете на собрание? — спросил Саша, точно зная ответ.

— Конечно же идем, — раздался из глубины комнаты веселый голос Миланы. — Уже выходим, подождите нас.

Саша, Дима и Ваня остались стоять у две­ри. Через несколько секунд вышла Милана с Андрюшкой и отдала его на руки Диме. Малыш сжимал в ручках сплетенную Сашей из маленьких разноцветных проводов погремушку и сосредоточенно тряс ею, улыбаясь и внимательно слушая получающийся звук. Саша подмигнул малышу и легонько потеребил его за ножку. Андрюшка заулыбался.

— Ну, пойдемте же скорей! — Саша начал как бы в шутку подталкивать всю компанию дальше по коридору. Они прошли еще несколько дверей и вышли на территорию второй базы. Из своей комнаты выходили металлисты, была открыта дверь в комнату панков, оттуда доносился какой­то возбужденный гвалт — ребята тоже явно собирались идти в холл.

— Надо же, неужели никто не опоздает и начнем вовремя? — спросил сам у себя Саша.

Через пару минут они были в холле. Тут уже сидели остальные жители базы, было шумно — все весело переговаривались и шутили.

У всех обитателей было явно приподнятое настроение, новости, которую принес Макарон, практически все были рады, и отношение к предстоящей встрече у людей было очень оптимистичное, все явно хотели верить, что вторая попытка пробраться к «Парку Победы» будет успешнее предыдущей.

Ваня с Сашей прошли в комнату и сели на свои привычные места. Паша уже был тут, он пришел раньше всех и о чем­то оживленно беседовал с Кириллом.

Подождав, пока все, кто вошел, рассядутся, Леня внимательно оглядел собравшихся и сказал:

— Ну что, все вроде в сборе, давайте начинать. Наверное, вы все уже слышали, что ребята докопали завал в коридоре на «Парк Победы», — он сделал паузу и посмотрел на Сашу. — Проход расчищен и по нему можно пройти. Куда он ведет — пока никто не знает. Надо сейчас решить, кто туда пойдет и что мы будем говорить людям, если действительно выйдем в метро. Какие у кого будут мысли?

Силовик, до этого с каким­то необычайно важным и торжественным лицом сидевший на стуле, встал и голосом, не терпящим возражений, процедил:

— Чего тут решать? Я пойду, как представитель власти. Там, наверное, у них порядок, а не какой­то шалман, как тут у нас развели. Что вы там, про игрульки свои рассказывать собрались? А я доложу сотрудникам с «Парка Победы» обстановку, как положено, по форме — что тут, в секретном бомбоубежище по факту происходит. Только помощник мне нужен, чтобы дойти туда.

«Не думаю, что будет много желающих пойти в такую экспедицию с Силовиком, — подумал Саша. — Да и не пойдет Силовик никуда, это тоже понятно. Там же наверняка нормальные люди, они не будут слушать весь этот ментовский бред, на котором у Силовика, кажется, слегка поехала крыша». Саша почему­то вдруг вспомнил какие­то разглагольствования Силовика на тему статей, прилагавшихся к его потрепанной Конституции РФ. Что­то про укрепление вертикали власти на базе. Ему стало смешно. Еще, того и гляди, на «Парке Победы» предложит ка­кую­нибудь подобную чушь. Самое время укреплять власть, смех и слезы, ей­богу.

Леня поморщился. Он рассчитывал услышать нечто дельное от тех, кто реально был причастен к функционированию базы, а не от этого зануды в серой форме, постоянно на разный лад твердящего одно и то же.

— Ты чего это такой дерзкий? — спросил Силовика Алексей. — К тебе вообще этот вопрос относится в последнюю очередь.

— Да ты что? — Силовик наглел на глазах. — А ты вообще с чего взял, что ты этот вопрос задавать должен, а не я?

Саша с удивлением смотрел на Силовика и не мог понять, какая муха его укусила. Чего это он так распалился­то? Неужели действительно думает, что все придут на «Парк Победы», а там ходит милиция, проверяет паспорта и регистрации, и «особо отъявленных преступников» тут же можно будет сдать в руки властей за разрисовывание стен завода? Или еще за что­нибудь — Силовик находил много нарушений закона на базе, поначалу чуть ли не каждый день. Чего только стоили его идиотские попытки привлечь к ответственности Кирилла, который растил у себя в оранжерее дурь для себя и своих друзей. Он занимался этим и до взрыва, в тихом уголке возле старой базы, и когда Силовик узнал об этом, он долго не мог угомониться, взывая к гражданскому самосознанию и сокрушаясь, что не выяснил этого раньше, когда приходил на базу при исполнении служебных обязанностей с проверкой. А как долго он припоминал Саше, чем карается нападение на сотрудника милиции, имея в виду их давний конфликт, последствием которого стало заточение блюстителя порядка в одной из комнат, пока все пили и танцевали в цеху...

Но ведь все его речи сегодня — полная чушь и бессмыслица, неужели ему это непонятно? Что засаленная Конституция РФ, которую он так бережет в своей берлоге, то теперь это такой же абстрактный документ, как, например, книга про рацион динозавров, которую Саша недавно увидел у кого­то из старичков­рокеров.

— Сядь и заткнись, кретин, — потерял терпение Леша. — Не мешай нам, я тебя по­хорошему прошу.

Силовик изменился в лице.

— Нет уж, я лучше пойду прогуляюсь, подумаю над твоими словами умными, — каким­то прямо елейным голоском полу­сказал­полупропел Силовик. — Может, даже придумаю, что тебе возразить, умник, — он встал и направился к выходу.

Никто, естественно, не бросился его останавливать — все хотели быстрее вернуться к обсуждению поставленных Леней вопросов, эта склока с Силовиком всем успела изрядно надоесть.

Силовик дошел до двери, развернулся и посмотрел на сидящих в холле людей каким­то злобным и торжествующим взглядом, будто бы уходил он все же победителем, да только всем, тупым музыкантишкам, это было невдомек. Он быстро скрылся в коридоре.

Когда Силовик вышел, Леня еще несколько секунд смотрел ему вслед, потом продолжил:

— Итак, ребята, у кого какие будут соображения? Саша, может быть, тебе будет что сказать? Ты у нас все­таки больше всех копал, твое мнение важно услышать. Выходи сюда, рассказывай.

Саша встал и отошел немного в сторону, чтобы хорошо видеть всех сидящих в зале людей. На него с нетерпением глядели двадцать шесть пар глаз, даже Андрюшка перестал трясти игрушку и, казалось, внимательно смотрел и ждал, что Саша скажет.

— Ну, во­первых, идти лучше всего мне, — начал Саша. — Думаю, тут ни у кого возражений не будет, это вообще на самом деле непринципиально, кто из нас пойдет. Сначала надо идти вдвоем, просто посмотреть, куда выходит лаз. Кто желает составить мне компанию? — он оглядел комнату.

Все зашевелились, несколько человек подняли руки.

Саша осмотрел желающих, прикинул кое­что в уме и хотел сказать, кого он хотел бы взять с собой, как вдруг около двери раздался какой­то хруст — все резко повернули головы в сторону входа.

— Всем стоять!!!

В дверях холла стоял Силовик, сжимая в руках устройство, которое Саша не видел вот уже почти три года — большой, старого образца автомат Калашникова с примотанным синей изолентой запасным рожком, то, что прозвучало как хруст, было щелчком передергиваемого затвора.

Саша похолодел. Автомат. Но как? Он совсем забыл про него с тех пор, как Леня отнес куда­то, пообещав потом разобрать. Он не сделал этого? Саша перевел глаза на Леню. Тот, не отрываясь, смотрел на Силовика.

— Стоять и не двигаться, суки! — автомат плясал в руках, направляемый то в одну сторону комнаты, то в другую — все жители базы, сейчас молча замершие, ошарашенные и напуганные этим внезапным появлением, поочередно оказывались под прицелом. Ваня с неизменным телефоном в руках смотрел на Силовика с автоматом с каким­то непонятным разочарованием.

— Ты чего, Юра... — глухим голосом проговорил Алексей. — С тобой все в порядке?

— Как ты нашел его? — практически одновременно с ним спросил Леня.

Но с Силовиком явно было не все в порядке. Он стоял, напуганный и злой одновременно, расставив ноги и изо всех сил сжимая в руках автомат. На его лице застыла какая­то брезгливая гримаса, а глаза при этом бегали из стороны в сторону.

— Меня зовут Костя, — процедил Силовик Леше. Он повернулся ко второму администратору. — А ты, волосатик, думал, что ты тут самый умный? Я давно его отыскал, но, сам пойми, один в поле не воин, а тут совсем другое дело. Значит, так, прекращаем разговорчики, и часть людей я закрываю здесь, а одного­двух человек забираю, мы идем на «Парк Победы», связываемся с местными органами внутренних дел и решаем, что с вами, засранцы, делать. Вернемся с нарядом сегодня же.

— Ну прости, Костя... — начал было говорить Алексей...

— Устроили тут бардак! — взвизгнул Силовик. — Вы что, думали, это вам с рук сойдет? Это секретный завод! Государственное военное учреждение, тут надо подчиняться властям! Вы вообще все какая­то ошибка, сборище никчемных придурков! — теперь было очевидно, что он безумен, это открытие потрясло Сашу. Ну, ходил Силовик, бухтел, но никто его не слушал и не обращал внимания на его нытье... а тут — такое... «Вот почему он такой наглый сегодня был», — быстро пронеслось в голове.

Силовик, немного успокоившись, продолжил:

— Итак, двое или один пойдут со мной.

Остановив взгляд на Милане, он оживился и на его лице, показалось, мелькнула какая­то приятная мысль. Милана же, до этого молча наблюдавшая за ним, нахмурилась.

— Успокойся, сумасшед... — начала она спокойно.

— Ты пойдешь, и, например... — Силовик пропустил ее слова мимо ушей и продолжил осматривать остальных.

— Она никуда не пойдет с тобой, ублюдок, — медленно и уверенно сказал, спокойно и почти бесшумно выходя в середину зала Дима. Силовик этого не ожидал, он встрепенулся и отскочил на два шага назад, снова держа автомат чуть ли не на вытянутых руках. Видно было, что он жутко боится, теперь, увидев Диму, боится еще больше и с трудом контролирует это.

— Она останется тут. — Дима сделал еще два шага, и тут пространство взорвалось.

Оглушительная автоматная очередь прорезала повисшую на мгновение тишину. Она была какой­то просто бесконечной, Саша, закрыв голову руками, упал на землю, ничего не понимая и вжавшись щекой в сырой бетонный пол, ощущая во рту привкус крови от разбитой губы, а вокруг... вокруг грохотало, свистело и звенело, выстрелы, многократно усиленные голыми бетонными стенами, были невероятно, чудовищно громкими и казались просто какими­то ядерными взрывами, один, другой, третий... Саша, зажав уши, пытался отползти в сторону стены, отталкиваясь ногами от пола, а в голове билась только одна мысль — это сон, очередной плохой сон, и сейчас кто­нибудь разбудит его и он окажется в своей кровати, мокрый от пота, но...

Но автоматная очередь все гремела, с неуместно мелодичным звоном сыпались на пол отстрелянные гильзы, и ко всей этой какофонии примешивался еще какой­то звук, оказавшийся громким, во всю глотку криком Силовика, оставшимся висеть в воздухе еще пару секунд после того, как автомат, выплюнув последнюю порцию свинца, умолк.

Когда наступила тишина, на мгновение навалившаяся как ком земли, а через долю секунды сметенная многоголосыми воплями и криками людей, Саша, до этого вставший по просьбе Лени в стороне и, видимо, поэтому нетронутый пулями, теперь вновь вскочил на ноги.

Он бегло оглядел холл и понял, что это конец.

Силовик выпустил почти всю обойму, это двадцать три или двадцать пять выстрелов, Саша не знал, сколько точно, он не служил в армии и никогда не интересовался оружием.

Но этого было достаточно, чтобы для всех на базе все закончилось.

То ли у него заел спусковой крючок, то ли сам Силовик, вцепившись в рукоятку, не смог совладать со случайно ожившим автоматом и прекратить огонь, но для обитателей базы это действительно был конец. Очередь прошила весь холл, многократно отразившись рикошетами от бетонных стен.

Люди лежали на полу, некоторые привалились к стене, кто­то молча, кто­то сдавленно мыча или крича от боли. Что­то голосил на своем родном, непонятном языке Раджаб, его друг Карим лежал рядом молча, вниз ­головой, из­под нее по полу растекалась большая лужа крови.

Парни были мертвы, это точно — Паша, Ваня и Макс, упав на пол почти так же, как и стояли, рядом друг с другом. По одетым на всех черно­белым майкам с логотипами группы растекалась кровь, ярко­алая на светлых буквах и грязно­багровая на черной ткани. Ваня лежал, глядя широко распахнутыми глазами вверх, Макс — с закрытыми глазами, чуть в стороне, а Паша — на боку, и его лица не было видно, но сомнений быть не могло — все трое были убиты.

Рядом, раскинув руки, лежали Милана и Кирилл, к Кириллу привалился, схватившись за шею, хрипевший что­то Стас, которому пуля пробила горло. Возле них, в забрызганной кровью пеленке, кричал во весь голос Андрей, которого внезапно обрушившийся град свинца пощадил.

Громко кричал один из металлистов, раненный в живот.

«Ну вот, будет компания мумиям в комнате за первым проходом. Если найдется кому хоронить...» — совсем некстати, как­то отрешенно, подумал Саша.

Еле передвигая предательски дрожащие ноги, он сделал несколько шагов, переступил Диму, отброшенного назад первыми пулями, и пошел к Андрюшке, не оглядываясь назад и стараясь не думать, что там делает Костя­Силовик. Ему уже было все равно.

Он поднял малыша, испуганного и продолжавшего кричать, прижал к груди и, пересилив себя, обернулся.

Силовик исчез.

Саша медленно, держа в руках ребенка, направился к выходу. К нему подскочил перемазанный кровью Леня, прижимая руку к ране на боку. До этого он, кажется, безрезультатно искал пульс у Леши. Сквозь пальцы прижатой к майке руки просачивалась кровь.

Леня сбивчиво, полушепотом заговорил:

— У нас в комнате трубки, ну, плевательные, против крыс. И иглы — яд и парализующие, я, конечно, не знаю, Кирилл говорил и человека, может быть, надо их взять, понимаешь? Понимаешь? — Он тряс за плечо Сашу, стоявшего со стеклянными глазами и уже решившего, что ему надо сделать.

— Да, конечно, — ответил Саша. — Надо взять... Сейчас.

С него вдруг спало охватившее его оцепенение, он быстро пошел к выходу из холла. Остановившись перед самой дверью, осторожно выглянул в коридор.

Пусто.

Сзади кричал от боли кто­то из тяжелораненых панков.

Силовика нигде не было видно.

— И возьми маек, надо будет делать перевязки, — услышал Саша из глубины комнаты слабый голос Лени, явно терявшего последние силы.

— Хорошо, — сказал Саша. — Все хорошо, дружок, — повторил он не перестававшему кричать Андрюшке и вышел в коридор. Вдалеке ярким пятном светилось фойе базы, было видно, что двери в несколько комнат открыты. Сзади раздался какой­то шорох, Саша резко обернулся, но в пустом коридоре, ведущим в цех и столовую, никого не было.

Он твердым шагом направился в глубь жилых помещений, прижимая к себе кричащего Андрея. Когда Саша перешагнул порог жилой части, малыш внезапно замолк и стал испуганно озираться по сторонам. Это было очень кстати — Силовик скорее всего пошел в эту сторону, если он не свернул в темные двери до этих помещений, то он где­то здесь, в одной из комнат базы, но в какой? Что он собирается делать, что у него на уме, понимает ли он, что только что подписал смертный приговор не только лежащим сейчас в холле людям, но и себе? Даже если оставшиеся в живых, со стеклянными глазами тормошащие сейчас своих безнадежно мертвых товарищей дадут этой сволочи уйти или пощадят его, этому маленькому мирку все равно конец — без усилий и таланта день и ночь корпящего над растениями в оранжерее Кирилла, без электрика Карима, без медбрата Степана все выжившие наверняка обречены на медленную и мучительную гибель.

Саша, содрогнувшись, вспомнил худое скрюченное тело Степана на полу — две или три пули попали ему прямо в лицо, и если бы не своеобразное худосочное строение тела, хорошо знакомое каждому обитателю базы, его было бы невозможно узнать.

Вдруг за дверью четвертой комнаты, в которой жили Саныч и Симыч, послышались какие­то всхлипы и негромкое бормотание. Саша замер как вкопанный.

Никого, кроме Силовика, тут быть не могло.

Он был занят каким­то сбивчивым диалогом с собой и выходить наружу не собирался. Секунду помедлив, Саша вопросительно глянул на неожиданно замолчавшего Андрюшку и, будто получив немой ответ, пошел дальше, проходя комнату за комнатой, пока не оказался у Миланы и Димы. Тут было так же спокойно и уютно, в воздухе витал тот неуловимый запах детства, родительского дома, обнаружить который на базе можно было только здесь. Этот запах и притягивал Сашу, любившего заходить сюда в гости. Глядя на большой, во всю стену, рисунок, на разбросанные по столу вещи, с трудом верилось, что жильцов этой комнаты больше нет в живых. Казалось, что сейчас откроется дверь и на пороге появится отлучившаяся на минутку Милана, и комната вновь наполнится ее веселым смехом.

Но Андрюшка, забрызганный каплями подсыхающей крови, уютно устроившийся на руках у Саши и, кажется, даже начавший засыпать, был прямым доказательством того, что все произошедшее точно не очередной кошмар и не игра воспаленного воображения.

Саша снял висевшую на двух стойках от тарелок люльку, положил в нее уже почти спящего малыша и пошел к тумбочке, на которой лежали аккуратно сложенные детские маечки и трусики, которые Милана сама ши­ла для сына.

Собрав с собой все самое необходимое и положив в люльку пару самодельных игрушек, Саша вышел из комнаты и через несколько минут был уже у себя.

Здесь тоже все было как обычно. Горел свет, вещи парней лежали на своих местах. Саша сел на свою кровать, поставив люльку с Андреем рядом на стул.

На мгновение на него навалилась страшная, неподъемная усталость, захотелось просидеть вот так, тупо глядя в другой конец комнаты, где стоял стол с компьютером и лежали несколько дисков, целую вечность, но вдруг что­то будто вытряхнуло его из раздумий, он встал и подошел к столу. Там лежали две подписанные болванки, ручка и Ванин компьютер.

Саша сел к столу и стал механически открывать его ящики, надеясь увидеть еще что­нибудь ценное, что он мог бы взять с собой. Во втором сверху он увидел несколько файлов с технической документацией к аппаратуре, непонятно, как сохранившихся и лежащих тут, видимо, очень давно, а также несколько белых измятых листов, исписанных мелкими неровными карандашными каракулями.

Ванин дневник. Не очень­то много он успел написать — Саша пробежал глазами разные по размеру записи с датами. В конце столбиками были записаны тексты песен последнего альбома, с буковками аккордов сверху.

Не раздумывая, он собрал мятые листы дневника, взял оба диска и несколько своих книг с полки над столом. Там же он увидел телефон Максима и сунул его в карман — Максиму он уже не пригодится, а в его мобильнике есть яркий встроенный фонарик.

Бегло осмотревшись, Саша заметил стоявший в углу Пашин рюкзак. Он вытряхнул все его содержимое на пол — оттуда выпали майка, метроном и две пары барабанных палочек, которые Паша очень берег.

Положив в рюкзак книги, диски и листы с Ваниными записями, Саша сел обратно на тахту, возле люльки с задремавшим малышом. Вновь навалилось обессиливающее желание ничего не делать, но Саша уже все решил, и промедление могло стать для него и Андрюшки смертельным.

Он встал, взял рюкзак, люльку и вышел из комнаты, даже не оглянувшись, чтобы в последний раз посмотреть на свой необычный дом, в котором провел эти годы — полные борьбы за выживание, тяжелых раздумий о сложившемся положении, но не лишенные и радостных моментов. Все­таки он жил тут не один, а вместе с друзьями, с которыми почти всю жизнь занимался своим любимым делом. И имел возможность продолжать это дело даже после того, как мир наверху был уничтожен.

Но сейчас все они были мертвы, и Саша хотел уйти отсюда как можно скорее.

Он медленно направился в сторону остальных жилых комнат. По дороге вспомнил о просьбе Лени, которую чуть не забыл, и пошел в администраторскую.

Саша вспомнил про всхлипы, которые доносились из комнаты рокеров. Возможно, Силовик был там, возможно, уже уполз куда­то еще, в его распоряжении сейчас было множество пустых комнат, хозяева которых никогда больше не смогут послать его куда подальше.

От остальных помещений базы Сашу сейчас отделяли несколько стен со звуко­изоляцией, и в администраторской не было слышно ровным счетом ничего — ни криков людей, оставшихся в холле, ни звуков шагов — только мерный, ровный гул системы вентиляции и негромкое жужжание лампы дневного света.

Бегло оглядев комнату, Саша заметил стоявшие в углу плевательные трубки, рядом с которыми на тумбочке лежали иголки из толстых басовых струн.

«Вот вам и будет охота на самую крупную на базе серую крысу», — подумал Саша. Интересно, сколько таких иголок нужно всадить в серую шкуру Силовика, чтобы он перестал размахивать своим автоматом и замолк навсегда? Или Кирилл был прав и хватит одной? Хотя возьмут ли острые, но все же небольшие иглы его форменный ватник?» Против такого оружия он мог оказаться неплохой броней, но Саше все это, в общем­то, было уже не интересно — пусть эти проб­лемы решают Леня или кто там еще. Те, кто остался в живых и хотел остановить Силовика, пусть и думают, стрелять в него отравленными иглами или паралитическими. Ему надо идти. Идти — и все.

Взяв четыре пачки иголок, упакованные в коробочки от струн, он направился в сторону холла.

Подойдя к двери, Саша остановился, вытащил одну трубку с двумя пачками игл и поставил рюкзак возле кучи мусора, в тени от настежь распахнутой двери, чтобы не привлекать к нему лишнего внимания. Немного помедлив, он сделал глубокий вдох и вошел в холл.

В холле все осталось практически по­прежнему. Лежали в тех же позах, в которых Саша их оставил, парни, Кирилл с музыкантами и Милана, продолжал причитать возле мертвого друга Раджаб. Саныч и Симыч вяло копошились возле девчонок и панков. Один из панков зачем­то отполз к противоположной стене, оставив за собой длинный кровавый след, и там, кажется, нашел свое последнее пристанище. Продолжал стонать, уже гораздо тише, раненный в живот металист Гриша. Стас уже умолк, уронив лохматую голову на грудь, залитую кровью.

Леня сидел на стуле, закрыв глаза. Он был бледен, видно было, что потерял много крови. Саша подошел и вложил ему в руку плевательную трубку и две пачки с иглами.

Леня разлепил глаза и мутным взглядом посмотрел на него, будто бы видя впервые.

— Майки... — прохрипел он. — Майки взял?

— Черт, совсем забыл, — бесцветным, отрешенным голосом сказал Саша, не отрывая глаз от алых капель крови, тяжело капающих со стола, на углу которого, неестественно изогнувшись и раскинув руки, лежал Степан — металист, помогавший рожать Милане. «Вот бы кто сейчас не помешал», — цинично промелькнуло в голове. Под столом уже набежала небольшая багровая лужица.

— Ладно... Ну что, пойдем? — Леня перевел глаза на Раджаба, его взгляд прояснился, и в нем появилось какое­то новое, не виданное Сашей доселе выражение. — Покончим с этим. Надо было сразу это сделать, а не только забирать этот чертов автомат, — твердо закончил он.

Раджаб перестал бормотать и медленно встал. Он сжимал в руке длинный бледно­ желтый нож, сделанный из Пашиного райда — трубка сейчас была только одна, и она досталась Лене.

Старички­рокеры продолжали возиться возле одной из девчонок, пытаясь остановить кровотечение из раны на бедре. Не надо было быть медиком, чтобы понять тщетность их намерений — кровь хлестала вовсю, девчонка была без сознания, и прийти в него ей, кажется, было уже не суждено.

Один из рокеров, Симыч, поднял голову и посмотрел на Раджаба, потом на Леню. В глазах старичка застыл ужас. Саныч механически пытался примотать к ноге девчонки Юли кусок какой­то ткани, но он явно слышал, о чем речь, поскольку вздрогнул и напрягся.

— Ребята, ну, может, не стоит, а? И так ведь — какая беда, что же нам делать теперь? Что же делать? — Симыч чуть ли не плакал, губы у него тряслись, пряди седых волос, намокшие от пота, липли ко лбу, прорезанному глубокими морщинами. — Как же мы теперь, без Кирюшки, без Степы, что же делать­то?

Было видно, что он вот­вот впадет в истерику. Это было бы совсем некстати, проблем и так предостаточно, только у всех они разные — у Саши одни, у Лени — другие, у Силовика — третьи.

Никаких проблем уже не было только у тех, кто молча лежал на залитом кровью полу.

Приводить в чувство старика, если он потеряет контроль над собой, не входило ни в Сашины планы, ни, судя по всему, в планы Раджаба и Лени.

— Успокойся, Симыч, — каким­то глухим голосом проговорил Леня. — Мы сами разберемся.

— Ну вы хоть это, иголки­то возьмите не те, что насмерть, ну как их... вторые которые, а? — голос Симыча продолжал дрожать, но неожиданностей от него, кажется, ждать не приходилось.

— Разберемся, — словно пропустив его слова мимо ушей, еще раз повторил Леня и, поморщившись, поднялся со стула. Подошел и молча встал рядом Раджаб.

Металист Гриша, последний раз всхлипнув, замолк, и это будто послужило сигналом. Они молча направились к выходу и свернули налево — в сторону жилых комнат.

Саша остался стоять посередине холла.

— Он, кажется, в вашей комнате, — сказал он негромко Симычу и Санычу.

— Так чего ты им не сказал? — спросил Симыч.

— Разберутся сами, — сказал Саша, вспомнил недоброе выражение лица Лени и содрогнулся. — Ладно, я пойду, — Саша перехватил люльку. Андрюшка что­то негромко пискнул во сне.

Повернувшись, он вышел за дверь, нагнулся и поднял рюкзак. После чего тихо прошел мимо открытых дверей, направляясь в сторону цеха.

— А ты куда, Сань? — слабо крикнул ему вдогонку Симыч. Голос, отражаясь от бетонных стен, обрел какой­то механический, безжизненный оттенок, словно говорил робот.

Саша оставил вопрос без ответа. Он уверенно шел в глубь подземелья, в голове у него было пусто, в висках пульсировала кровь. Он знал только одно — им с Андреем надо уходить отсюда.

Сзади раздались какие­то вопли и снова выстрелы, теперь уже приглушенные остатками звукоизоляции репетиционных комнат, потом еще крики, некоторые затихающие, а некоторые в полный голос, срывающиеся от боли и страдания, прерывающиеся только для того, чтобы набрать в легкие побольше воздуха и продолжить, пока есть силы... Голосов уже было не узнать.

Саша старался не слушать. Он побежал вперед, одной рукой прижимая к себе люльку, в которой сидел проснувшийся и молча таращившийся по сторонам Андрюшка, а второй придерживая на плече Пашин рюкзак. Из него торчала вторая плевательная трубка, а на дне болтались его любимые книги — «Религии и верования народов мира», «Большая философская энциклопедия» — «азбука» его университетской учебы — и «Таинственный остров» Жюля Верна. Там же рядом лежали две коробочки от струн с наборами ядовитых и парализующих игл и два диска — «Последний альбом» и болванка с видео, отснятым в цеху. А еще Ванин дневник.

Саша, словно в забытье, преодолел привычный коридор, миновал ответвление к выходу наверх, прошел дверь с надписью «Участковый», даже не глянув в ее сторону, обогнул цех, деловито гудящий своими агрегатами, и углубился в переплетение коридоров, ведущих в тридцать восьмой корпус, к расчищенному проходу на «Парк Победы».

Далеко позади опять что­то загремело, но Саша уже не хотел этого слышать, он жаждал уйти, уйти подальше от этого места, от этого невесть как появившегося опять автомата, попавшего в руки к тронувшемуся менту, от воплей людей, еще живущих, и молчания людей, уже умерших. Все, кто ему был близок и дорог, сейчас лежали убитые или смертельно раненные там, в темноте за спиной.

К некоторым, наверное, уже начали подбираться голодные вездесущие крысы.

Саша не думал, что будет делать там, куда он идет, не знал даже, что ожидает его — спасение или гибель. Он просто верил, хотел верить, что в конце этого коридора есть люди, должны быть люди... Они примут его, не зря же он провел столько времени в этой земляной норе, копаясь, как червяк. Примут его и Андрюшку, которого он воспитает, оградив, насколько сможет, маленького человечка от суровых реалий мира, раньше такого огромного, а теперь совсем маленького, но по­прежнему злого — наполненного борьбой за ресурсы, власть и женщин. Борьбой, в которой почти всегда побеждает не тот, кто сильнее и умнее, а некто, из страха нажавший один раз на дьявольскую кнопку и все от того же страха не сумевший ее отпустить.

И победа эта порой получается очень безрадостной.

Саша прошел первую лампочку из редкой гирлянды, освещавшей расчищенный от завала проход, и стал углубляться в коридор — все дальше и дальше. Под ногами мягко проминалась земля, не до конца вынесенная с последних метров завала. Потом земля исчезла, пол стал гладким и ровным. Саша прошел последнюю лампочку, сунул руку в карман, нащупал там пачку сигарет, подаренную Леней, достал одну, дрожащей рукой сунул в рот, потом с досадой понял, что ему совсем нечем ее прикурить, и убрал сигарету обратно. Затем вытащил из кармана телефон Максима и включил фонарик.

Он шагал и шагал, освещая перед собой путь синеватым светом мобильного телефона. Шагал и совсем не думал о том, какое расстояние уже прошел, сколько осталось впереди и что ждет его за очередным поворотом. Постепенно проход становился шире, и Саша, перехватив сделанную из половинки том­баса и гитарного ремня люльку с Андреем, ускорил шаг, чувствуя, как в воздухе начинают угадываться почти забытые, но до боли знакомые запахи теплого дыхания московского метро, еще не успевшие, наверное, выветриться из этого глухо запечатанного прохода.

Где­то вдалеке замаячил свет, и Саша ускорил шаг. А потом побежал.

Дневник

24 ноября 2015 года.

Наверное, с этого дня я буду вести дневник. Сегодня нашел пачку никому не нужной в этом аду бумаги и собираюсь теперь записывать на ней свои мысли, когда захочу. Можно, конечно, записывать в телефон, но телефон не надежен — сколько еще у нас будет этот непонятно идущий ток? Никому и в голову не приходит, что электричества в любую секунду может не стать, и волосок, но котором, на самом­то деле, висят все наши жизни, тут же оборвется. Один из этих строителей сверху, правда, пытается придумать какой­то аварийный вариант генератора тока на случай, если вдруг исчезнет напряжение из центральной сети, но не думаю, что в нынешних условиях у него может что­то получиться.

Мыслей, правда, у меня в последнее время не очень много, и все в основном об одном, поэтому, что тут писать, я еще не решил.

Я кое­что нашел, бродя в одиночестве по самым дальним углам подземелья, но об этом позже, не знаю, стоит ли вообще писать про эту штуку — мало ли, вдруг мой дневник попадет кому­нибудь в руки.

Что­то болит голова, поэтому на сегодня хватит, напишу еще потом.

1 декабря 2015 года.

Я подумал, что надо все­таки немного рассказать о том, что произошло, если вдруг эти страницы суждено кому­то найти.

12 июня 2012 года наверху раздались многочисленные взрывы, началась какая­то суматоха, и в итоге мы остались заперты на своей репетиционной базе в этом огромном подземном заводском комплексе. Как позже выяснилось, мы не единственные несчастные, оставшиеся доживать последние дни человечества под землей, поедая крыс и оттягивая, насколько это возможно, момент, когда крысы сожрут нас. Самые восторженно мыслящие стали копать какой­то выход к метро, про который нам рассказал приходивший два года назад человек, надеясь выйти к горстке людей, живущих на «Парке Победы», но зачем? Там, может быть, еще хуже, чем у нас, и наше шаткое благополучие может быть разорвано в клочья толпой, которую могла вместить в себя целая станция метрополитена, особенно такая большая, как «Парк Победы», толпой оголодавшей и одичавшей, слепой, бездумной, движимой только одним иррациональным желанием — выжить, а зачем это все? Зачем жить в этих подвалах, построенных, чтобы создавать смертоносное оружие, а сейчас, по злой иронии судьбы, ставших одним из очагов жалкой жизни? А может, и вообще единственным оплотом жизни на земле, кто знает? У нас нет будущего, даже если оставшиеся здесь парочки родят еще детей, им уготована тяжелая участь — они вырастут дикими, оторванными от культуры и в конце концов перегрызут друг другу глотки от голода, не в силах управиться с наследием своих родителей, сумевших создать этот исправно функционирующий, но не имеющий перспектив подземный мирок? Может, и хорошо, что мой ребенок не успел появиться на свет, прожив в этом мире всего несколько дней, да и то в виде нескольких маленьких слепленных мужских и женских клеточек (неразборчиво)...

4 декабря 2015 года.

Надоело это все все надоело

5 декабря 2015 года.

Описывать то, что происходит тут, на базе, по сути, нет смысла. Редко случается какое­то событие, которое хочется занести на бумагу. Съел крысу, сходил в туалет, лег спать — зачем вообще, на самом деле, нужен такой дневник? Все одинаково и по­старому, ежедневные копошения ради продолжения этих же самых ежедневных копошений, глупых и бессмысленных.

Я лучше опишу сон, который приснился мне позавчера ночью, из­за которого я немного наделал шума на базе.

Вообще мне стали нечасто сниться сны, иногда, правда, мне снится один и тот же, который я не хочу видеть больше никогда и не стану описывать его даже тут, в этом дневнике. Но этот сон совсем другой, он что­то значит, я уверен, и я думаю про него почти непрерывно уже два дня.

Я лежал в кровати и смотрел в потолок, даже не заметив, как начался сон. Просто вдруг сбоку что­то зашуршало, я повернул голову и увидел наклонившееся надо мной существо — оно было похоже на человека, только с какой­то мерцающей кожей немного другого цвета и странными ушами. Я понял, что это какой­то пришелец, а не человек. Он поманил меня рукой с неестественно длинными, по человеческим меркам, пальцами, и я встал, будто бы сам не свой, и пошел за ним. Мы прошли все эти клетки со спящими людьми и пошли наверх, в сторону ворот и выхода на поверхность. Я хотел крикнуть ему, что там смерть, там ничего нет, но не мог выдавить из себя ни звука и молча, автоматически шел за ним. Мы поднялись по лестнице, и я увидел, что ворота наверх открыты! Настежь! Я рванулся вперед, и мы оказались на улице. У меня захватило дух — наверху была жизнь, ходили такие же не­обычные существа, как мой проводник, ездили какие­то странные машины, а в небе было солнце и еще два спутника — тогда я понял, что это Марс и это на самом деле марсианин вывел меня сюда. Он опять протянул мне руку, я собрался протянуть ему свою, но тут... Все оборвалось. Мир вокруг утонул в огне. Грохот, взрывы, крики на каком­то непонятном, будто бы шелестящем языке, все стало рушиться и меняться на глазах, постепенно покрываясь черной завесой дыма и пепла.

Я стоял в самом эпицентре пожирающего этот красивый город пламени, крича и не слыша своего голоса, не чувствуя боли, мечтая, чтобы все поскорее закончилось... но я оставался цел, а вокруг все падало, разлеталось в пыль, горело... Умирали, что­то непонятно крича, жители марсианской цивилизации... Я не смог этого больше вынести и побежал обратно, в ворота, упал, скатился вниз по лестнице и, ударившись бровью об пол уже внизу, барахтался, пока старики не привели меня обратно в комнату, где я уснул и больше ничего не видел до утра. Я никому не стал говорить про свой странный сон и необычные обстоятельства, при которых я оказался возле лестницы. Но что же все это значит? Неужели я все­таки схожу с ума?

6 декабря 2015 года.

Сходил наверх, посмотреть, не открыты ли ворота. Мало ли что? Странно, что это сразу не пришло мне в голову, после сна. Закрыты, конечно. Но все равно этот сон неспроста.

7 декабря 2015 года.

Приснишься мне сегодня? Может быть, сходим поужинать куда­нибудь, а потом завалимся в первую попавшуюся гостиницу прямо в центре и покуролесим в номере? Или пусть будет поздняя весна — просто отправимся гулять в неизвестном направлении, любуясь молодой листвой и обсуждая самые дурацкие темы? Будем спорить и смеяться, выбирая имя для ребенка, потом купим хлеба и посидим где­нибудь на лавочке, покормим птиц? Я буду нюхать твои волосы и постараюсь не колоться щетиной во время сводящих с ума поцелуев? А хочешь, просто останемся дома, проваляемся целый день в кровати? Вырубим сотовые и забьем на домашний? Я буду бегать голышом на кухню за фруктами, творожками и халвой в шоколаде? Обсудим еще разок, какой бардак у нас в комнате, и снова ни хрена с этим не станем делать? Когда стемнеет, пойдем любоваться на звезды и потрахаемся прямо на балконе? Приснишься мне сегодня?

8 декабря 2015 года.

Я понял, что пришелец хотел мне сказать. Но еще рано, он сказал не все, надо разобраться до конца.

9 декабря 2015 года.

Написал новую песню. Давно уже этого не случалось, но вот произошло, сам даже не пойму как. Это точно последствия того самого сна, я был прав — он не зря мне приснился. Ухожу в дальние углы завода с гитарой и играю ее, здорово получается. Пространство помещения создает реверберацию, и мелодия становится еще грустней, эхом отражаясь от бетонных стен и потолка. Играю по несколько раз, уже смог бы, наверное, записать. Только что с ней делать? Зачем она нужна теперь?

13 декабря 2015 года.

Я понял, точно понял, что мне надо сделать. Я нашел ответ на свои вопросы, я знаю, что надо сделать, и как открыть свою последнюю дверь, и где лежит ключ к ней. Он лежит в дальней комнате, спрятанный кем­то в широком стыке между бетонными плитами стен, рядом с местом, где я люблю играть на гитаре. Мы запишем все, что осталось, все последние песни. Старые тоже — пусть половина их содержания и будет непонятна тем, кто не видел или уже не помнит, как было раньше, а те, кто поймет, — еще раз потревожат в своей памяти противоречивые картины безвозвратно ушедшего мира. Хотя, надо признать, число тех, кто понимал, что им хотят донести, и раньше­то было невелико — большинство людей все равно не желали впариваться, что им на самом деле пытаются сказать музыканты, писатели, ученые, да кто угодно, довольствуясь поверхностным пониманием и парой строк, прочитанных на обертке, да и то не до конца. Пусть это будет последним сообщением, может, в никуда, а может, тем, кто сможет его прочитать и, что самое главное, понять, — будут ли это представители возрожденной на поверхности разумной жизни или вдруг гости из других миров, прилетевшие осмотреть руины незнакомой им, сгоревшей в пламени апокалипсиса цивилизации, — уже совершенно неважно. Назовем мы все это «Последний альбом», по­простому. Осталось только убедить ребят в том, что это непременно надо сделать, и как можно быстрей, ну, я думаю, проблем с этим не будет, они всегда поддерживали мои идеи, даже бредовые, а от такого предложения вообще все будут в восторге, я уверен.

А вдруг его найдет кто­то еще? Может быть, его надо перепрятать?

14 декабря 2015.

Все согласились помочь, мы выполним задуманное и оформим все в готовый диск, а потом спрячем где­нибудь тут, неважно где — такая вот своеобразная презентация нашего «Последнего альбома», без лишней помпы, ха­ха­ха. После нужно будет только пойти и все закончить, по крайней мере, мне. Все уже сказано, больше мне нечего добавить, да и услышать больше некому, некому, некому. Ну разве что последнюю страничку, пожалуй, напишу завтра, уже там, в дальних комнатах, запишу, что придет в голову в самый последний момент.

P. S. К диску решил добавить тексты песен и аккорды, сегодня сяду и напишу их полностью. Глупо, конечно, ну да какая разница.

15 декабря 2015.

Решил еще немного написать. Сейчас уже вечер, и сегодня самый главный для меня день. Ребята что­то там докопали, но это все совершенно неважно, там все равно будет либо опять тупик, либо еще какая­то ерунда. Если там все­таки люди, то, может, это еще пострашнее, чем у нас. Сейчас всем надо идти на сбор — решать «важные» вопросы, для меня, впрочем, не имеющие уже никакого смысла. После сбора пусть все идут куда хотят, а я один вернусь в комнату и закончу начатое — сам отнесу и спрячу «Последний альбом». Я уже выбрал для него подходящее место, а затем пойду туда, в комнату, где недавно нашел автомат, из которой уже не вернусь. Там напишу последнее, что придет в голову, как и хотел.