Последний бой (СИ)

XVI

На домашнем аэродроме в Люберцах их встречал бессменный Михалыч точно так же, как и полгода назад натирающий тряпочкой и так сверкающий в тусклых лучах осеннего солнца Опель-Адмирал.

— Здравствуйте, товарищ гвардии генерал-майор, товарищ гвардии капитан[i], — расплылся в радостной улыбке пожилой мужчина, в глазах которого при виде Сатина мелькнуло сочувствие, уж очень сильно изменился парень за те полгода, что они не виделись. Сколько сейчас Александру? Восемнадцать? Девятнадцать? А на вид все сорок! Тяжелая, прихрамывающая походка, рука, просунутая за отворот тяжелого от наград генеральского кителя, хмурый давящий взгляд, из-за поврежденного века кажущийся еще суровей и злее. Да и как он с вертолета спускался… Раньше Саша буквально стекал вниз по маленькой неудобной лесенке, едва касаясь сапогами скоб, а теперь слазил грузно, с трудом, с неуверенной аккуратностью выверяя каждое движение. — Поздравляю. И с наградами и со званиями.

— Здравствуйте. Спасибо, — тепло улыбнулась Настя ставшему довольно близким их семье человеку, Стаин лишь угрюмо кивнул и шагнул к распахнувшемуся люку грузового салона:

— Валентина, вещи подай и шинели захвати наши.

Наружу высунулась заспанная моська Вали:

— Здрасьте, дядя Степа — кивнула она Михалычу и протянула Александру тяжелый армейский сидор, — Держи, щас еще подам. Буквально через мгновение она снова появилась в люке, волоча за собой еще два таких же вещмешка только полегче и похудосочней, два из них Саша закинул на плечо, третий протянул Михалычу.

— Давайте и эти заберу, — предложил водитель, протягивая руку к висящим за спиной у Стаина сидорам.

— Сам, — буркнул тот и поковылял к машине. Шофер вопросительно посмотрел на Настю, та пожала плечами и покачала головой. — Хватит там перемаргиваться, — обернулся к ним Сашка, — Михалыч, багажник открой.

Водитель бросился к автомобилю и молча распахнул багажник. Сашка скинул туда вещи и зябко повел плечами. Промозглый холодный осенний ветер пробирал до костей.

— Вы бы шинельки накинули, холодно нынче в Москве. Да и то, зима скоро.

— Ничего, — Сатин махнул рукой, — В машине отогреемся. Валюха, ты скоро там?

— Да иду я уже, — недовольно протянула девочка, выпрыгивая из вертолета с тяжелыми шинелями в руках. Настя в это время что-то говорила подскочившим к ней технарям. Сашкин взгляд, останавливаясь на ладной фигурке жены, теплел, а на губы наползала легкая улыбка.

— Валька, давай в машину, простынешь еще, — скомандовал он сестре.

— Вот еще, — задрала нос девочка, но послушно полезла в салон.

— Ну что, Михалыч, как жизнь в Москве нынче?

— Нормально жизнь, товарищ гвардии генерал-майор. Салют почитай каждую неделю смотрим. С продуктами попроще стало, правда, пока по талонам все, но нормы повысили, еды хватает. Ну, а если стол накрыть надо или еще чего, так это в коммерческий или на рынок. Только цены там, — Михалыч осуждающе покачал головой, — А еще говорят, Вертинский в Москву вернулся, скоро концерт давать будет. Я б сходил с Натальей своей — мечтательно протянул шофер, хитро покосившись на Стаина, — только билеты пади не достать будет.

— Вертинский? — Сашка так и не научился разбираться в музыкальной моде этого времени, по радио гоняли в основном военные или патриотические песни, вот они ему нравились. А то, что слушали на пластинках, так себе, какое-то сопливое блеянье, — Не, не знаю такого, — равнодушно качнул он головой, — Хорошо поет?

— Людям нравится, — обиженно ответил Михалыч, видать нравился ему этот Вертинский. Он хотел через генерала достать билеты на концерт, но намеки Александр не понимал, а прямо спросить водитель не решился, не то настроение было у Стаина.

Наконец-то освободилась Настя. Галантно открыв перед ней дверцу, Сашка и сам уселся на мягкий обтянутый бархатистой кожей диван. В салоне было тепло, приятно пахло бензином, и одеколоном. Так непривычно было, что вместо поворота налево к штабу корпуса, машина сразу свернула направо к КПП. Ворота уже были открыты, дежурный отдавал приветствие, а Сашку резануло по сердцу мыслью, что в родной корпус он уже не вернется. Все, что было его основой, стержнем, ради чего он жил последние два года, осталось позади и теперь опять все придется начинать сначала. А самое главное он ведь больше ничего не умеет. Летать, воевать и командовать. Только вот из-за проклятых ран, все это теперь призрачно. Летать… Наверное, сможет. Но боевым летчиком ему уже не быть. Воевать… Воевать, еще может. Командовать тоже. Научился. Только вот у корпуса теперь новый командир. А значит придется или формировать новое соединение или принимать готовое после кого-то. А это совсем другие люди, техника, традиции. Тяжело придется. Нет, трудностей он не боялся. Просто… Как-то пусто на душе стало, словновынули из нее огромную часть чего-то важного.

Новая пятикомнатная квартира в доме на улице писателя Серафимовича в том же доме, где жил Вася Сталин, только в соседнем подъезде, встретила молодую семью тишиной, стерильной чистотой и роскошной мебелью. Буржуйской, как ее назвала Настя. Любопытная Валя метеорам промчалась по всем углам, заглянув даже под массивную чугунную ванну, стоящую на литых завитками ножках. В гардеробе уже висели генеральские и капитанские парадные и повседневные мундиры для Саши и Насти, мужской гражданский костюм и несколько обычных платьев и для Насти и для Вали, очень хорошего качества и пошива, а самое главное, будто портной их шил по собственноручно снятым меркам. Чувствовалась продуманная до мелочей забота Берии. Шкафы заполнены стопками хрустящего, до одурения пахнущего свежестью белья. Даже бар с напитками имел место быть. И телефон. Который словно ждал, когда его заметят, тут же разразился звонком. Звонил начальник комендантского отдела НХФУ НКГБ, справлялся, как разместился товарищ гвардии генерал-майор с семьей. Потом был звонок из управления кадров ГУ НКВД, просили товарищей Стаиных завтра заехать на Лубянку расписаться в приказах, что за приказы уточнять не стали. Последним позвонил сотрудник Общего Отдела ЦК, попросив в случае отлучек из квартиры, сообщать ему о предполагаемом местонахождении, так как товарищ Сталин в любой момент может вызвать к себе товарищей Стаиных.

Наконец, вся эта суета угомонилась. Жутко хотелось есть, но пайковая тушенка и колбаса как-то не соответствовали убранству квартиры, поэтому, посовещавшись, к Валиной радости единогласно решили пойти в ресторан.

Как же хорошо было шагать под ручку по Моховой. И как изменилась Москва за два года. Саша под счастливый щебет Насти и радостные реплики Вали, для которой первый поход в ресторан был событием сродни первому полету на вертолете, вспоминал, каким он увидел город в октябре сорок первого. Грязь, разруха, безнадега, выглядывающая из разбитых окон, машущих грязными тряпками штор. Сейчас же, даже в такой хмурый октябрьский день глаз радовали спокойные лица москвичей, чистые тротуары, перезванивающиеся между собой трамвайчики. На улице стало немного меньше военных и больше деловито снующих туда-сюда гражданских, особенно девушек, в смешных круглых шапочках и пальтишках. Саша, нет-нет, да и заглядывался на особо симпатичных, за что получал сердитые тычки в бок от Насти. Он виновато ей улыбался, и заглядывался снова. Просто эти люди в гражданской одежде были словно с другой планеты, красивые, счастливые, здоровые… Хотя нет. Вот парень с пустым рукавом, заправленным за хлястик пальто и колючим настороженным взглядом. Женщина с осунувшимся лицом и кругами под глазами. Еще одна… Все-таки не отпустила пока война столицу, как это показалось на первый взгляд, еще чувствовалось ее дыхание на улицах города. Часто попадались патрули. И военные и милицейские. Генерала со спутницами останавливать опасались, но провожали подозрительными взглядами. По словам Михалыча бандиты в городе совсем распоясались, но здесь, у самых стен Кремля было тихо.

Пообедали хорошо. Вкусно, спокойно. Только вот отдали за троих почти шесть тысяч рублей, что вызвало злое шипение Насти и клокочущую ярость Саши. Нет, не из-за денег. Они были. И их было не жалко. Просто… Шесть тысяч это почти в два раза больше месячной зарплаты летчика с боевыми и наградными! И при этом не сказать, что в ресторане было пусто. Столики были заняты почти все. Людьми с сытыми довольными мордами, будто и нет войны. Фронтовиков и случайно оказавшихся здесь людей было видно сразу. По одежде и недоумевающе-злобно-презрительным взглядам.

Чтоб успокоить жену, пришлось вести ее и Валю в кино. На премьеру. Новый фильм «Пустыня» про борьбу с басмачами в Средней Азии вызывал немалый ажиотаж в столице. Длинная извилистая очередь выстроилась к кассе. Но для раненого генерала с супругой и сестрой билеты нашлись быстро. Каково же было удивление Сашки, когда на экране стали показывать узнаваемые по прошлой жизни кадры «Белого солнца пустыни»[ii] только с другими актерами, старым знакомым Колей Крючковым в роли Сухова и Борисом Андреевым в роли Верещагина. От смены актеров фильм практически ничего не потерял. Правда, Верещагин получился другой, но ни чуть не хуже, чем у Павла Луспекаева.

А потом долго гуляли по набережной, не обращая внимания на холодный ветер и легкую морось. Просто гуляли, держась за руки и разговаривая о всяких глупостях, словно решив в этот день ни словом не упоминать о войне, вертолетах, корпусе, Ковчеге. Есть только они трое и больше никого. Мечтали, строили планы, украдкой, когда, как они думали, не видит Валя, целовались. А Сашка был счастлив. Так счастлив он, наверное, не был с самого детства, даже забыл каково это быт настолько счастливым. Отошли на второй план боль от ноющих на сырую погоду ран, тяжелые мысли о будущем, о войне и обо всем, что с ней связано, о небе и полетах. Остались только светящиеся каким-то неземным светом глаза любимой женщины и радостный смех сестры. И до крика, до одури не хотелось, чтобы эти мгновения закончились.

Вечером, предварительно уведомив товарища из ЦК и купив в коммерческом магазине вина и коньяка с шоколадом, пошли в гости к теще. Правда, Валя, едва поздоровавшись, убежала к Никифоровым, уж очень много новостей, которых срочно надо сообщить давно не виденным друзьям, скопилось у нее. Там, в маленькой уютной квартирке Настиной мамы и остались на ночь. Новые хоромы почему-то ни у Саши, ни у Насти не вызывала желания в них вернуться. Да и было ощущение, что ненадолго они там остановились, все равно служба и судьба забросят их еще куда-нибудь.

Утром вместе зашли на Лубянку. Приказов оказалось два. Один по НКГБ о присвоении Стаину звания комиссара госбезопасности третьего ранга, видимо просто приводили в соответствие с армейским званием[iii]. А второй об откомандировании Саши с Настей в распоряжение Председателя ГКО товарища Сталина. А едва переступили порог квартиры раздался телефонный звонок и вызов в Кремль, завтра в 14−00.

Сталин примял пальцем ароматный табак и взялся за спички. Подумав, отложил трубку. Курить он стал меньше. Надо бы бросить совсем, но должны же быть у него маленькие слабости. Только вот бросать все равно придется. Себя надо беречь. Дел предстоит много, и здоровье ему еще понадобится. Надо оставить наследникам такую страну, чтоб никто, ни предатели, ни капиталисты, не смогли ее разрушить. Советскому Союзу осталось совсем не много. Не нужна эта многонациональная дележка. Есть одна страна и один многонациональный народ — советский! В свое время они сделали большую ошибку, пойдя на поводу у националистических групп, но в то время это было оправдано. Надо было сохранить расползающееся на лоскуты государство. Пришло время исправить эту проблему. Сразу после победы над гитлеровской Германией, в которой нет уже ни малейших сомнений. А там, возможно придется сцепиться с нынешними союзниками. Не сразу. Пока не будет повержена Япония, вряд ли Британия с Соединенными Штатами пойдут на обострение, а вот потом вероятность новой большой войны будет очень высока. Вернее продолжение этой, только в другой конфигурации. Что ж, им есть чем удивить «заклятых друзей».

Союзники. С такими союзниками и врагов не надо. Спецслужбы только и успевают вылавливать активизировавшуюся американскую и английскую агентуру, а НКИД намекать о недопустимости любых сепаратных переговоров с руководством Германии.

Еще два года. Стране надо еще хотя бы два года. Лучше больше. И тогда уже все остальное будет не важно. Дадут ли им это время? Он приложит к этому максимум усилий. Если понадобится, применит спецбоеприпас, который уже создан и успешно испытан. Правда знает об этом минимальное число людей. И цели для демонстрации подходящие есть. Но лучше обойтись без таких кардинальных мер. Со знанием, к чему в будущем может привести такая демонстрация, решение проводить атомную бомбардировку вызывало отторжение. Однако, если вынудят, он колебаться не будет. А поэтому надо предусмотреть все.

Он все-таки раскурил трубку и посмотрел на дверь, через которую полчаса назад его кабинет покинули Стаины. Мальчишка, заставивший уважать себя друзей и врагов. Иосиф Виссарионович знал, что Александра ранило тяжело. Но не думал, что все настолько плохо. Вместо молодого крепкого парня к нему зашел хорошо поживший, приволакивающий ногу мужчина, с точно так же, как у самого Сталина заткнутой за отворот кителя покалеченной рукой. Обезображенное шрамом лицо со слезящимся глазом, седые волосы. Только взгляд остался прежним. Тяжелым, упрямым и не по возрасту умным. И все равно Сталин завидовал парню. Как на Александра смотрела эта девочка! С такой чистой искренней нежностью, любовью и гордостью за своего мужчину. Так когда-то на юного горячего Сосо смотрела его Като… Давно. Очень давно. Мимолетная, теплая искорка загорелась в желтых глазах Сталина и тут же погасла.

Сейчас от Стаина зависело многое. Опять. В очередной раз. И как бы это ни звучало цинично, все благодаря его ранениям. С появлением Александра на базе, у группы ученых под руководством академика Берштейна, работающей над тайной Ковчега, случился прорыв. Вроде как случайно. Как утверждает Сергей Натанович, к этому шло, но Сталин уже перестал верить в неслучайные случайности, происходящие с участием Стаина. Словно кто-то ворожит парню.

В июне 1943 года появилось решение Политбюро о запуске программы промышленного и энергетического развития Сибири. С трудом, но Иосифу Виссарионовичу удалось доказать своевременность и насущную необходимость такого решения. А внутри этой программы прятался такой маленький секретик, о котором в Советском Союзе знали не больше двух десятков человек, в число которых с сегодняшнего дня вошла чета Стаиных, делом доказавших, что они заслуживают и доверия и ответственности, возлагаемых на них советским народом. Правда, Александр, как мог отбивался, от руководящей должности, но в конце сдался, вытребовав право самому набирать себе людей, по согласованию со спецслужбами. Илсиф Виссарионович усмехнулся. Он даже знает, где самый молодой генерал СССР будет набирать этих людей. Сердце Сталина екнуло, а ведь в этом списке могут оказаться и его дети. И неизвестно, какое решение они примут. Особенно Светлана, которая после госпиталя, категорически отвергнув предложение остаться в Москве, тут же укатила на фронт в свою эскадрилью, заскочив перед этим попрощаться к отцу. Именно заскочив, потому что, видите ли, у нее через два часа поезд, а ей надо еще купить кое-что. Сталин, усмехнувшись в усы, покачал головой. Удерживать он никого не будет. Пусть сами решают. Дети делами, поступками и кровью завоевали себе это право. Да и что тут говорить. Он ими гордился. И Василием, принявшим корпус Стаина, и командующим весьма зрело, как сообщают с фронта. И Светланой, которая, не смотря на свой вздорный, так похожий на мамин характер, сумела переломить себя и стать своей среди той молодежи, на которую он и делает главную ставку в борьбе за будущее страны.

Поезд, пронзительно загудев, выпустил клубы дыма в прозрачный морозный воздух и выехал на мост. Валя приникла к окну. Хоть дальняя долгаядорога уже порядком обрыдла, детское любопытство пока еще не иссякло, девочку интересовало все, что происходит вокруг. Внизу показалась бело-серая лента закованной льдом Оби. Вдоль берега, вмороженные в лед, стояли старые деревянные параходики и баржи. Подальше, где, по всей видимости, располагался речной порт, виднелись суда поновей. Несколько женщин с ведрами и коромыслами кучковались у прорубленной в толще льда проруби. Не смотря на середину марта здесь в Сибири весной еще и не пахло. Поезд сполз с моста и застучал колесами на перехлестьях рельс среди длинной чреды приземистых кирпичных пакгаузов.

— Вот и Новосибирск, — Стаин кинул взгляд в окно. Поехать на поезде была его идея. Вполне можно было и улететь. Парню просто захотелось посмотреть на страну, которую он защищал с земли. Что ж. Впечатление оказалось тяжелым. На фронте было не так уж и заметно, насколько трудно и голодно приходится людям в тылу. А еще бросалось в глаза, что практически все работы на железной дороге выполняют женщины. В бесформенных тулупах и платках оставляющих на виду только глаза они стояли вдоль путей с ломами и кувалдами, ожидая, когда пройдет поезд. На одном из перегонов даже поездная бригада их состава была чисто женская.

И инвалиды. Покалеченные, в грязных телогрейках они играли, кто на гармони, кто на балалайке и пели хриплыми простуженными и пропитыми голосами на станциях и вокзалах, требуя водки и еды. Сердобольная Настя еще в самом начале пути то ли в Муроме, то ли в Арзамасе, растрогавшись, вынесла одному такому, все, что было у них на столе. Безногий калека спросил про водку и, не поблагодарив, сунув продукты за пазуху, покатил на тележке со скрипучими вихляющимися колесиками в сторону торговок на перроне.

— Зря, — покачал головой старенький седой проводник.

— Почему? — удивилась Настя.

— Так врет он, — усмехнулся старик, — Я по этой дороге с 29-го езжу. Это Колька Свирин. Он здесь на станции когда-то обходчиком работал. И на фронте никогда не был. А ноги ему еще до войны отрезали. Пьяный зимой отморозил.

— Но как же так⁈ — Насте было дико и не понятно, зачем было врать и рассказывать такие страшные истории про свою жизнь. Это же подло, мерзко и отвратительно, по отношению к тем, кто действительно лишился здоровья, защищая Родину.

— Добрая ты, девонька. Совсем жизни не видела, — покачал головой проводник и, кряхтя, полез в вагон.

Больше Настя никому не подавала, лишь отворачивалась с мокрыми глазами, кусая губы, при виде калек. Да и не было у них столько продуктов с собой, чтобы помочь всем. Лишь раз сунула в руки женщине с пустыми глазами еду и деньги. Она ничего не просила и не говорила. Просто сидела на холодном перроне в когда-то модном, а теперь оборванном и грязном пальто и покачивалась в такт тихому мычанию, вырывающемуся из плотно сомкнутых губ. А рядом стояла девочка, чуть постарше Вали и теребила ее за плечо:

— Мам, ну не надо. Ну, пойдем уже. Мам, — заметив Настю и сунутый в руки матери сверток с продуктами и рулончик рублей, девочка кивнула, — Спасибо, — и через паузу добавила, — Вы не думайте, она не сумасшедшая. Это пройдет. Прост… — слово оборвал всхлип, — Просто папу встречает. А он не приедет. Похоронка еще осенью пришла, — и снова затеребила мать, одновременно засовывая продукты себе за пазуху, — Мам, ну пойдем домой. Вон, продукты нам дали. Степку покормим. Пойдем, мам.

Настя потом долго плакала, а Сашка сидел, сцепив зубы и уткнувшись лбом в холодное оконное стекло. И весь путь от Москвы до Новосибирска одно и то же. Но ни разу Стаин не пожалел, что поехал поездом. Это тоже надо было обязательно увидеть. Чтобы знать и чтобы помнить.

Звякнув сцепками состав остановился. Выходить не спешили, дождались, когда выйдут другие пассажиры. На перроне их встречал капитан госбезопасности в белом полушубке и франтоватой каракулевой кубанке. Он шагнул навстречу Александру, зацепившись при этом взглядом за спускающуюся по ступенькам вагона Настю. И этот взгляд очень не понравился Сашке. Ничего, увидел и больше не увидит, страна большая, есть, где приложить свои силы и храбрость, если их настолько много, что может засматриваться на генеральскую жену.

— Товарищ гвардии генерал-майор, — звание комиссара госбезопасности, зачем-то присвоенное ему вместе с генеральским Саша решил не светить, да и форма авиакорпуса НКВД с гвардейским значком была ему ближе родней, — Товарищ гвардии капитан, капитан госбезопасности Липинский, начальник охраны объекта «К», — представился франт. — Машина ждет у вокзала. Разрешите ваши вещи, — он подхватил у Сашки и Насти чемоданы, и мотнул головой, — Пойдемте. На вокзальной площади чуть в стороне от здания вокзала стояли эмка и две полуторки, к ним и направился капитан. — Вы садитесь в эмку, а я на полуторке, — улыбнулся он белозубой улыбкойи перекинул чемоданы через борт. В сторону Насти, кстати, капитан больше не смотрел. Ну, ну. Поглядим еще на него, может нормальный парень.

Ехать оказалось далеко. Водитель попался молчаливый и весь какой-то основательный. Чем-то похож на Михалыча, оставшегося в Москве. А может, все пожилые шоферы похожи друг на друга. Шоссе, тянущееся вдоль реки, сменилось зимником, накатанным среди густой тайги. Блокпост. Измазанный известкой БА-10 выглядывал пушкой из-за бревенчатых завалов, массивный шлагбаум из ствола сосны. Пришлось всем предъявлять документы. Через пару километров еще один блок пост. Стаин одобрительно хмыкнул. А капитан-то на месте. Видно, дело знает. Саша был на сто процентов уверен, что помимо блокпостов, тайга полна секретов и патрулей. И вот, наконец, лес закончился и перед ними предстала огромная стройка огороженная насколько хватало глаз колючей проволокой и вышками с прожекторами и бойцами охраны. Последняя проверка и они на территории. Эмка свернула к баракам видневшимся неподалеку от огромного котлована, в котором копошились тысячи людей.

— Останови! — скомандовал Стаин. Эмка резко затормозила. Саша, Настя и Валя вылезли из машины и подошли к краю котлована. Грандиозность увиденного захватывала!

Там, внизу горели костры, как маленькие жуки медленно поднимались по серпантинам дорог, проложенным по стенам котлована машины и подводы, на самом дне ковыряли промерзлую землю экскаваторы. И люди, люди, люди.

— Мощно, правда? — жизнерадостно спросил подошедший незаметно Липинский, — Мы, когда в августе прошлого года сюда пришли, тут тайга была и овраги. А сейчас вон какая стройка, — его голос зазвенел гордостью.

— Вы с первого дня здесь? — поинтересовалась Настя.

— Да, — кивнул капитан, — Как стройку начали, мы с первой бригадой и прибыли. Периметр еще по тайге ставили, — он махнул рукой на вышки.

— А до этого? — посмотрел на него Сашка.

— А до этого в госпитале.

— Воевал? — голос Стаина подобрел.

— Да, товарищ гвардии генерал-майор. Смерш Третьего Белорусского.

— У Василькова? — удивленно вскинул брови Стаин.

— Да, у Павла Петровича. Вы знакомы?

— Встречались, — кивнул Стаин и поморщился. Тот день он не забудет никогда. А Липинский подумал, что генерал не ладил с его бывшим начальством.

А Стаин смотрел и смотрел на чернеющий среди заснеженной тайги огромный провал в земле, созданный человеком, снующих внизу рабочих, на технику, на топорщащиеся там и ту металлоконструкции и думал, что все-таки повезло ему попасть именно в это время. Тяжелое, кровавое, страшное. Но великое своими свершениями, своими людьми. Скоро, вслед за ним сюда начнут подъезжать те, кого он отобрал за эти четыре месяца. Ребята из корпуса, десантники Маргелова, парни и девушки собранные по комсомольскому призыву и прошедшие все мыслимые и немыслимые проверки. Молодые, сильные, не знающие слова «невозможно», не потерявшие, несмотря на боль и горе, выпавшие на их долю, веру в большую светлую мечту. А значит Ковчегу-2 быть! И кто знает, что будет ждать их там, за переходом? Смогут ли они, как обещают ученые пробить коридор обратно, или останутся отрезанными от Родины, родных и близких? Что бы ни было, что бы их ни ждало, но они сделают то, что надо, что от них требует советский народ!

Стаин не мыслил лозунгами, он был и остался далек от всяких политических призывов, они его не трогали. Но те, кто когда-нибудь в жизни чувствовал, ощущал всей душой, всем сердцем это единство, причастность к созданию чего-то великого, грандиозного, меняющего мир, незамутненную ничем гордость за родную страну и за людей, населяющих ее прекрасно бы его поняли. Как понимали Сталин и Берия, Шапошников и Жуков, Миль и Камов, Настя, маленькая Валентина, капитан Липинский, водитель, оставшийся курить возле эмки, тысячи людей ковыряющих сейчас в котловане стылую землю, и миллионы людей на просторах Великой Страны, первой в мире страны рабочих и крестьян!

[i] Гвардейское звание, присвоенное военнослужащим, является пожизненным, независимо от того, состоит ли военнослужащий в Гвардейской или другой (негвардейской) части Красной Армии, а также в период пребывания в запасе и отставке командного, политического и начальствующего состава, и в долгосрочном отпуске и в запасе — младшего начальствующего и рядового состава. Ст.13 Положения о гвардейских частях и соединениях Красной Армии от 21.05.1942. Позже, после войны была изменена.

[ii] Первоначальный сценарий фильма назывался «Басмачи», он был написан А. Кончаловским и Ф. Горенштейном, но не одобрен худсоветом. Второй сценарий, уже рабочий, создали в 1967 году Валентин Ежов и Рустам Ибрагимбеков с участием Марка Захарова и назывался «Пустыня», так как действие фильма разворачивается в пустыне Средней Азии.

В несколько исправленном варианте 1968 года фильму дали название «Спасите гарем», поскольку в его основу была положена история хана, бросившего свой гарем. Но в 1969 году революционный вестерн режиссера Владимира Мотыля вышел в прокат под окончательным названием— -«Белое солнце пустыни»- и ему суждено было стать классикой советского кино.

[iii] Комиссар госбезопасности третьего ранга примерно соответствует званию генерал-лейтенанта. Но полковник госбезопасности у Стаина уже был, так что присвоили просто следующее звание.