Последний Эйджевуд

VI АМЕРИКА

Нью-Йорк гудел.

Мостовые и тротуары, от края до края, были плотно заполнены народом. Даже для вечно бурлящей столицы Америки такой подъем был необычаен. Казалось, все местные жители оставили свои дома и вышли на улицы. Сотни авто застряли на перекрестках и рассекали воздух и гул толпы резким визгом сирен.

Но запыхавшиеся полицейские тщетно надсаживали свои легкие, размахивали жезлами и кидались во все стороны. Сегодня они были не в силах навести порядок. Самых рьяных из них толпа просто сметала с дороги и увлекала за собой.

Полисмен сопротивлялся, боролся. Но, уставший и обессиленный, в конце концов махал рукой и шел за толпой к другому, третьему перекрестку. Невольно он шагал в ногу с демонстрантами и, отплевываясь, распевал вместе с ними революционные песни.

Владимир был совершенно ошарашен. За три года он отвык от американского темпа, от шумных нью-йоркских улиц. И теперь, попав в центр человеческого водоворота, бессильно оглядывался вокруг, словно в поисках помощи.

Его товарищи, уроженцы привольных степей Украины, впервые угодили прямиком в гущу американской жизни. Теперь они, вконец растерявшись, шли за толпой наугад, ничего не видя и не слыша. Глаза их были широко раскрыты, губы онемели. Только самый младший, чернявый Сим, лишь недавно покинувший захолустье глухого украинского села, бессмысленно хлопал глазами и бормотал себе под нос:

— Смотри-ка… Ишь…

На площади Сознательности перед Домом профоюзов товарищи наконец почувствовали, что больше никуда не двигаются, а стоят на месте. Они вздохнули с облегчением.

Шум то и дело набирал силу и превращался в сплошной рев. На площади было несколько сотен тысяч людей, и каждый во весь голос кричал что-то свое, не слушая других и стараясь перекричать всех.

Толпа двинулась к зданию. Двое полицейских, стоявших у подъезда, с большим трудом сдерживали натиск.

Владимир наконец опомнился. Он вытер рукавом вспотевший лоб и выругался:

— Ну, братцы мои, и переплет! Как тебе, Сим, после твоей Задрипанки, — немного непривычно?

Владимир насмешливо улыбнулся. Но Сим еще не сориентировался и не понял его шутки.

Да и Владимир больше не шутил. Надо было делать дело. Он встряхнул товарищей и помог им прийти в себя:

— Ну, товарищи, хватит ворон ловить. Мы должны протиснуться вперед.

— Да куда ж?.. — взмолился Сим. — Гляди, народу сколько прет — разве тут пройдешь?

— Будем как американцы! — подбодрил его Владимир и, напрягая все мышцы, мужественно нырнул в толпу.

Его умению работать локтями мог бы позавидовать настоящий американец. Об этом свидетельствовали проклятия и ругань, летевшие ему вдогонку. Вслед за ним неуклюже двинулись остальные. На загривки их сыпались тычки, предназначенные Владимиру: многим гражданам он наступил на мозоли!

Через полчаса товарищи были уже на другом конце площади, рядом с Домом профсоюзов.

Кто-то схватил Владимира за руку.

— Эге! Наконец-то мы вас нашли! — заревел долговязый Боб, хватая Владимира в охапку. — Мы уж думали, что толпа оттерла вас куда-то в соседние улицы. Вижу, из вас выйдут отличные американцы. Вы передвигаетесь так же быстро, как и мы, прирожденные нью-йоркцы.

Второй американец прервал разговорчивого Боба.

— Нужно собрать своих, — напомнил он. — Держись, Боб!

Сказав это, он ловко вскочил Бобу на плечи и, приложив ладони к губам, крикнул зычным голосом, перекрывая шум толпы:

— Алло! Красные, давайте сюда!

Неуклюжий Сим побледнел и потянул его за ногу:

— Что вы делаете, товарищ? Нас же могут узнать. Нам следует соблюдать конспирацию. Разве так можно?

— Вы в Америке, — коротко ответил тот, дернув ногой. — Пустите, товарищ, мою ногу, вам нечего бояться, — и он снова повторил свой призыв.

Вокруг товарищей начала собираться группа рабочих. Среди них Владимир узнал много знакомых, которых видел вчера на заседании. Было и несколько членов ЦК. Поведение американца его не удивило. Но осторожный Сим хорошо изучил правила конспирации в Харьковской школе подпольщиков и поэтому робко оглядывался и смотрел исподлобья на фараона, стоявшего неподалеку и равнодушно поглядывавшего на толпу.

На другом конце площади раздались звуки патриотического гимна. Звуки доносились с крыши многоэтажного дома, где под сенью национальных флагов устроился военный оркестр. Из толпы послышались протестующие и возмущенные возгласы. Долговязый Боб затянул «Интернационал». Через минуту на площади мощно зазвучал старый рабочий гимн. Отсюда он покатился в соседние улицы, с улиц в переулки. Казалось, весь Нью-Йорк пел величественный гимн. Оркестра давно не было слышно. И только по красным от натуги лицам и надутым щекам музыкантов можно было догадаться, что они продолжают играть и силятся заглушить мелодию, рвущуюся из миллиона сердец.

Непобедимая пролетарская симфония еще долго раскатывалась по дальним улицам города — даже тогда, когда перед Домом профсоюзов отгремели песни и площадь замолчала.

— Если Совет профсоюзов не скажет сегодня своего последнего слова, мы сотрем Совет с лица земли вместе с его дворцом! — откашливаясь, прокричал Боб.

Глаза его блестели, грудь вздымалась. Широким взором он окидывал рабочие ряды.

— Алло! Красные, давайте сюда!

— Вы слышали эту песню? — обратился он к украинским товарищам. — Это пела рабочая Америка. Своей песней она уже проголосовала против войны. Война войне! — закончил он громким призывом к толпе.

— Война войне! — подхватили вокруг.

— Война войне! — заревела площадь.

— Война войне! — покатилось по соседним улицам.

На углу уже собрался митинг. Какой-то бритый мастеровой в рабочей одежде говорил с плеч своих товарищей.

— Будем доверять нашему Совету! — кричал он. — Мы его назначили, чтобы наши интересы соблюдались. Совет за этим следит. Что бы он ни сделал, это нам на пользу. Совету виднее.

Долговязый Боб швырнул в него камнем и попал прямо в грудь.

— Чтоб ты сдох, проклятый прихлебала! — прохрипел он.

Оратор свалился вниз. Поднялся страшный крик, послышались возмущенные крики, смех и свист.

— Ату его, ату! — кричали откуда-то.

— Бей предателей, долой большевиков! — ревела другая кучка, протискиваясь к Бобу.

Полицейские с трудом наводили порядок.

Но в другом конце площади уже организовался второй митинг. Худощавая, визгливая женщина, размахивая стеком, призывала рабочих требовать у Профсовета поддержки республиканского правительства и не слушать лживых предателей-большевиков.

Владимир оглядел площадь и увидел, что на ней шумит не менее сотни мелких митингов.

— Вот чудаки, — обратился он к Бобу. — Почему все желтые говорят, что большевики не хотят войны? Мы совсем не против войны. Ведь мы понимаем, что империалистическая война ускорит в Америке и в мире социальную революцию. Только нельзя зевать, нужно постараться как можно быстрее превратить империалистическую войну в классовую, чтобы избежать лишних жертв и приблизить победу пролетариата. Мы не лезем в войну. Но когда она становится фактом, мы используем ее в своих целях.

Боб ничего не ответил Владимиру. Он уже организовал собственный митинг. Примостившись на плечах Сима, он драл горло, доказывая необходимость классовой борьбы.

— Сегодня, — кричал Боб, — решительный день! Либо войны не будет, — мы ее сорвем, — и тогда советские республики получат возможность продолжать дело социализма, а сами мы будем в подполье готовить классовую войну, либо при поддержке нашего Совета начется война. Тогда мы должны сейчас же, не мешкая, превратить ее в классовую и, сбросив наших мироедов, объединиться с русскими товарищами. Помните, товарищи, вы в первую очередь не американцы, а рабочие!

— Ну и Америка, — вздыхал Сим, придерживая на плечах ноги Боба. — Ну и идиотская страна. Белые и красные выступают рядом, а фараон стоит и глазами хлопает… Удивляюсь, почему они до сих пор цацкаются со своими богатеями…

Его размышления прервал страшный свист, рев и визг. Одни кричали «ура», другие свистели и шикали.

В конце площади закашляла автомобильная сирена. Полицейские бросились расчищать дорогу.

— Мистер Джойс, мистер Джойс!

— Товарищ Джойс, товарищ Джойс!

— Авто Джойса! — выкрикивала толпа.

Из-за угла появилось блестящее большое авто. Оно медленно ехало среди толпы, разрезая воздух визгом сирены. За ним следовала шеренга других автомобилей.

— Совет профсоюзов! Ура! Наш совет! — кричали одни.

— Профсоюзные суки, буржуазные прихвостни! — надсаживались другие.

Мистер Джойс, председатель Совета индустриальных профсоюзов Америки, спрятался в глубине своего автомобиля. Он не хотел показываться толпе. Он не был уверен в ее настроении. Но толпа узнала его роскошное авто.

Толпа мгновенно смыкалась за машиной. Рабочие бежали сзади, выкрикивая вслед:

— Профсоюзы должны сказать сегодня свое авторитетное слово! Рабочие — против войны! Совет должен заявить это парламенту!

— Ура, мистер Джойс! Стойте на страже интересов Америки! — кричали другие.

Опять где-то запели «Интернационал», а где-то еще — патриотический гимн.

Так прошло с полчаса. Мистер Джойс уже, вероятно, открыл заседание в Доме профсоюзов, но возгласы и пение все не умолкали.

В толпе появились флаги — красные и национальные. Количество митингов увеличилось. Но толпа немного поредела. Охрипшие граждане расползлись по барам и кафе промочить пересохшее горло.

На площади восстанавливалось автодвижение.

— Они будут заседать до вечера, — со знанием дела рассудил Боб. — Мы спокойно можем пойти и выпить кружечку-другую пива.

Товарищи отправились в ближайшую пивную.