Последний игрок судьбы

Глава пятая. ПРЕРВАННЫЙ ПИР

Сначала процессия миновала величественные ворота, похожие на каменную гору, на вершине которой переливался на солнце огромной хрустальный шар.

Из пышной листвы деревьев, растущих у подножия этого древнего сооружения, выступали каменные головы чудовищ с выпученными глазами и широко открытыми пастями. По бокам ворот высились идолы-стражи — самый высокий человек был им всего по колено. Левое изваяние изображало мужскую фигуру с волчьей головой в короне из золотых лучей.

В правой руке фигура сжимала жезл из нефрита, обвитый крылатым змеем с оскаленной пастью. Справа возвышался женский идол с длинноклювой головой ибиса в маленькой желтой шапочке. Одна грудь статуи была обнажена, в руках — короткое копье с алым наконечником.

Над открытыми створками ворот виднелось изображение двух переплетенных квадратов, образующих восьмиконечную фигуру, а из центра ее смотрел куда-то вдаль огромный каменный глаз.

За воротами лежала прямая широкая дорога, вымощенная белыми плитами и обсаженная стройными кипарисами. Темные листья покачивал ветер. Между деревьями виднелись статуи странных существ: человеческие фигуры с головами зверей и птиц, крылатые львы, птицы с женскими лицами… А за этими двумя рядами камней и растений теснились многочисленные постройки: ротонды, беседки и дома из желтого, розового, зеленого и зернистого с прожилками мрамора. Строения тянулись вдоль ложбин, взбегали на пологие холмы, тонули в море зелени. Фронтоны домов украшали пышные барельефы, стены срастались арками, и повсюду виднелись остроконечные стройные обелиски, указывающие в синее безоблачное небо.

И нигде — ни души. Строения были ухожены, и дорожки перед ними посыпаны мелким желтым песком, но, казалось, века миновали с тех пор, как по ним ступала человеческая нога. Среди этого великолепия тяжело плавал густой, насыщенный ароматами цветов воздух — словно вязкая патока среди марципанов, украшающих чудовищный, пышный и приторно-сладкий торт.

Сидя в золотых носилках, которые несли на голых плечах шестеро мускулистых брагонов, Конан с удивлением поглядывал по сторонам. Царство женщин казалось ему нереальным, словно картина, на которую подвыпивший художник бросил слишком густые мазки. Было жарко, пот катил по щекам, и варвар утирал его с недоумением: обычно он умел отлично приспосабливаться к любому климату и чувствовал себя уверенно и в ледяных полях Асгарда, и в душных джунглях Черных Королевств.

Далеко впереди сверкал на солнце золотой шлем Даны: туземка вышагивала впереди отряда брагонов, казалось, жара нисколько не беспокоит белокурую воительницу. Шеренга мелкоголовых с копьями на плечах безучастно топала за своей предводительницей, тяжело опуская ноги в пыльных сандалиях на белые плиты дороги.

За брагонами шли женщины, похожие на оживший цветник. Они приплясывали в такт легкой музыке, покачивали смуглыми плечами — браслеты и подвески их легонько позванивали.

Музыкантши с кифарами, лютнями, флейтами и бубнами двигались следом. А за ними, потные, безоружные и растерянные, тащились, настороженно озираясь по сторонам, двенадцать корсаров — команда «Белит». Выиграв состязание и, отправив Али в черную пасть колодца, Конан получил заверение Даны, что пираты поступают в его распоряжение, и он волен делать со своими людьми что хочет. Очнувшиеся ото сна, вызванного летающими иглами брагонов, головорезы все еще не пришли в себя и то и дело оборачивались на своего капитана, как бы желая удостовериться, что все происходящее — явь и они еще живы.

Киммериец и сам бы не поручился за реальность всей этой фантасмагории. Не часто случалось ему подчиняться обстоятельствам и чувствовать себя беспомощным пловцом, которого подхватил и влечет неведомо куда мощный поток. Мутная волна подкатывалась от желудка к горлу, и все же он знал, что поток не будет нести его вечно, что впереди обязательно возникнет заводь или боковая протока, которой можно будет воспользоваться, чтобы снова обрести твердую почву под ногами…

Впереди сквозь знойное марево проступили желтые стены большого дворца. Дорога упиралась в широкую террасу, на которой стояли какие-то люди.

Когда процессия приблизилась, Конан понял, что это мужчины. Сухопарые, с костистыми лицами, одетые лишь в короткие широкие юбки из какой-то плотной красно-синей материи, они стояли двумя шеренгами, тянущимися от квадратного входа вниз, к первым ступеням террасы.

Руки скрещены на груди, лица бесстрастны, глаза прикрыты набрякшими веками.

И — они не были брагонами.

Бритые головы — обычных средних размеров, из-под век временами поблескивал живой острый взгляд. Когда носилки проносили по ступеням, Конан ощутил сильный запах мускуса и еще чего-то непонятного, вызывающего тревогу.

Дворец был четырехугольным, внутри — большой открытый двор с круглым бассейном, посреди которого бил высокий фонтан. Собственно, все строение представляло собой квадратную в плане колоннаду, под кровом которой располагались постройки поменьше, снабженные собственными крышами. Между ними высились статуи, обратившие к фонтану свои звериные, птичьи и рыбьи физиономии. Завидев эти порядком надоевшие лики, Конан только хмыкнул: ему было непонятно, зачем тратить камень на столь однообразные изображения, Когда носилки вынесли из-под колоннады во внутренний двор, толпа женщин, смешавшаяся с теми, кто только что прибыл, приветствовала победителя радостными криками. Его засыпали цветами, многие из которых больно кололи кожу шипами. Киммериец вяло помахал рукой и полез наружу. Он сразу приметил многочисленные низкие столики, уставленные блюдами и разнообразными сосудами, и это несколько примирило его с судьбой. Туземки окружали его плотным кольцом, их полные, похожие на бархатистые персики груди трепетали под тонкой полупрозрачной тканью одеяний, но женщин было слишком много, от них несло жаром, словно из недр южного леса, и сквозь заливавший глаза пот варвар едва мог рассмотреть их лица… Больше всего хотелось пить.

Только оказавшись на мягких подушках возле круглого малахитового столика, Конан перевел дух. Проклятие! Если Сады Изиды похожи на это место, он предпочтет Серые Равнины. Там, говорят иные, холодно, как в погребе.

Восторженно поглядывая на виновника торжества, туземки разбрелись по двору, занимая места на ложах.

Появились прислужницы в коротких фартучках, составлявших все их одеяние. Плавно скользя по гладким плитам, они принялись разносить фрукты и снедь, природу которой варвар определить не смог, даже когда еда оказалась на его блюде. Она напоминала желе, подаваемое в некоторых особо изысканных домах Зингары, только более разнообразное по форме и окраске: от янтарно-желтых звезд и кружочков до шариков темно-синего цвета. Конан предпочел бы добрую телячью лопатку, но, отправив в рот кушанье, вынужден был признать, что оно приятно и сытно. В качестве местного вина он уже имел возможность убедиться — шипучая жидкость в кувшинах оказалась не хуже.

Кто-то опустился на подушки рядом. Подняв глаза от чаши, киммериец с некоторым удивлением признал в женщине воительницу Дану — без шлема, панциря и оружия она выглядела куда более привлекательной.

— Выпей. — Он протянул ей чашу.

Туземка приняла ее и с видимым удовольствием сделала пару глотков.

— Свадебный пир начался?

Она кивнула.

— И где же невеста?

— Появится в свое время.

Некоторое время они молчали, занятые едой. Вино вернуло киммерийцу спокойное расположение духа, он с любопытством поглядывал по сторонам. Среди столиков бродили пятнистые леопарды и тонконогие косули. Они подходили к людям и брали угощение с рук.

— Леопарды не трогают косуль, — кивнул на них варвар.

— На острове нет вражды, — отвечала Дана.

— А Колодец Смерти?

— Им пользуются редко, очень редко.

— Не верю, чтобы женщины не ссорились между собой. Такого не бывает.

— Зачем ссориться, когда нет мужчин?

— Ну да, вы же превращаете их в брагонов…

— Они большего не заслуживают. Когда мужчина обронит семя в лоно женщины, ей нужны только его руки. Мускулы. Для работы и защиты. То, что в голове, — лишнее. Мы умнее.

Конан пожал плечами.

— Мускулы — вещь хорошая. Но ты зря меришь всех на один аршин. Вчера я мог убедиться, что и мозги кое на что годятся. На «Белой ласточке» был один парень… Кстати, вы догнали фазелу?

— Да. Ее команда в плену. Они станут брагонами. Все, кроме зингарки.

— Ваше дело. Так вот, там был один пуантенец, Лабардо кажется, дохлячок, который освободил своих друзей без всякого оружия и драки.

— Как?

— Сыграл с одним пиратом в «мельницу». Ставкой была свобода. Он сделал все партии.

Рука Даны застыла, так и не поднеся янтарный шарик ко рту.

— «Мельница»? — спросила она. — Игра? Он хороший игрок?

— Хвастал, что уложил самого Даркатеса, Верховного Жреца Зингары. Жаль, что в такой голове скоро ничего не останется.

Дана промолчала и снова принялась за еду.

— Ладно, — сказал Конан, — брагоны не в счет. Но я видел еще каких-то в юбках там, на лестнице. Разве они не мужчины?

— Нет. Они — слуги Гратакса.

— Гратакса? Это ваш бог?

— Боги на небесах. Гратакс здесь.

— Расскажи мне о нем.

— Что ты хочешь знать?

— Кто такой этот Гратакс. Он живет во дворце?

— Нет, в Лабиринте. Не живет. Он — есть.

— На что он похож?

— Тебе лучше не знать.

— Ладно. Вы его боитесь?

— Пусть боятся мужчины. Гратакс делает из них брагонов.

— Неужели не нашлось ни одного храбреца, кто бы попытался одолеть эту тварь?

— Пытались. Лабиринт пройти нельзя. Везде гибель. Сам не пройдешь. Только Илл'зо знает путь. Уводит в Лабиринт пленников, а возвращает брагонов. Некоторых оставляет себе.

— Илл'зо? Это еще кто?

Дана молча указала рукой в сторону колоннады. Только сейчас Конан заметил в густой тени возвышение, покрытое пышным ковром. Возле него безмолвно стояли худые люди в сине-красных юбках. На возвышении кто-то сидел.

— Илл'зо, Жрец Черепа.

— Ваш повелитель?

— Нет. Наша повелительница — Омма Фа, твоя нареченная. Илл'зо — главный слуга Гратакса.

— Хотел бы я взглянуть на главного врага рода мужского, — хмыкнул Конан.

Словно заслышав его слова, фигура на возвышении поднялась и сделала несколько шагов вниз. Бритоголовые пришли в движение, поспешно выстраиваясь в две шеренги — от возвышения к фонтану. Илл'зо прошествовал между ними, высоко поднимая худые ноги, покачивая головой, словно журавль, высоко поднимая подбородок с приклеенной бородкой-трубочкой, выкрашенной синими и красными кольцами. Юбка жреца была гораздо шире, чем у остальных слуг Гратакса, на ней виднелись какие-то магические знаки.

Подойдя к столику Конана, Илл'зо застыл, поглядывая на киммерийца сверху круглыми внимательными глазами.

— Привет, — буркнул варвар, не поднимаясь. — Хочешь выпить?

— Встань, о, пришелец, возникший из моря, — заговорил жрец нараспев, — встань, поклонись и ответствуй, лукавство, отбросив, как ты зовешься, и родину где ты оставил?

— Зовусь я Амра, лев морей, — отвечал северянин, все еще раздумывая, стоит ли покидать мягкое ложе.

Решив все же соблюдать чужие обычаи, пока к тому принуждают обстоятельства, он поднялся и добавил:

— А родина моя далеко. Ты о ней не слышал.

И без того огромные глаза жреца округлились еще больше.

— Амра, пират, ты разбойник морской, беспощадный…

— Польщен, — перебил Конан. — Рад, что ты меня знаешь.

— С севера прибыл из хладной страны Киммерии, — продолжал Илл'зо. — Был ты наемным солдатом, щитом громыхал по дорогам…

— Громыхал, — кивнул Конан, — и по дорогам громыхал, и по полям кровавым. Потом надоело.

— Прежде проворством и ловкостью славен ты был во стенах Шадизара. Кровь проливал на арене далекой Халоги, многих мужей победил и бежал дерзновенно. Возле морских берегов, на просторах Турана, многим властителям кровь ты испортил, ночной обитатель. Снова облекшись в броню и копьем потрясая, силой и храбростью злато стяжал, управляя многими войнами, шлем заслужив златоверхий. К желтым кхитайцам отправился вместе с посольством, снова вернулся, на север спеша ледногорый. В черных болотах сражался, в Боссонских погибельных землях, там дикарей побеждал… А в Офире искусством из лука метко разить поражал короля-недоноска…

— Откуда ты это взял? — Варвар даже не старался скрыть изумления.

— Вместе с Белит, кровожадной и смелой пираткой, черным возмездием был кораблям и в пучины их много отправил, — закончил слуга Гратакса, опускаясь на подушки. — В сердце читаю твоем, о, пришелец надменный, имя назвал — остальное открыто. Ты же присядь, и осушим заздравные чаши.

— Это всегда, — Конан прилег на подушки, с любопытством поглядывая на Илл'зо, который, утомившись длинной речью, залпом осушил кубок.

— Обо мне ты, видно, все знаешь, — сказал варвар, когда жрец осторожно вытер свою бородку-трубочку и потянулся за шариком розового желе, — может, теперь расскажешь о себе?

— Я — Предстоятель Богов и Десница Пророков, Смерти слуга и Предвестник бессмертия мира, — пропел Илл'зо. — Я побеждал победителей, славой увенчанных бренной, я на вершины всходил и в долины спускался, там драгоценностей много, но мне их не надо…

— Хм, — сказал только варвар, — удивительное дело.

— Нет удивления там, где господствует мудрость, — наставительно заметил жрец, — там, где игра, — побеждает Спокойный.

— Хотел бы я знать, в какие игры ты играешь, — проворчал Конан себе под нос, но жрец его услышал.

— Нет ничего, что сокрыто от глаз Просвещенных, род свой ведущих от самых фундаментов мира. Мы побеждаем не ради надменности праздной, ради спокойствия грозно разим дерзновенных.

— И превращаете их в брагонов?

— Тех, кто погряз в суете, развращен безвозвратно, тех, кто, мужами зовясь, суть — явление скверны.

— Теперь я понимаю, почему вы носите юбки.

— Почему? — удивился Илл'зо. И, спохватившись, добавил: — Слово свое поясни, северянин смышленый!

— Потому что не относите себя к мужам.

Слуга Гратакса потер бритый череп и молвил:

— Только незрячий различье полов наблюдает, мудрый признает, что нет между ними отличья.

— Ну, ты меня удивил! — хлопнул себя по колену варвар. — А я думал — знаю, откуда дети берутся. Послушай, открой мне тайну: эта Омма Фа, или как там ее, она — женщина или мужчина? А то, знаешь, мне скоро предстоит с ней возлечь.

Илл'зо задрал приклеенную бородку и ответствовал:

— Много познанья тебе предстоит, молодой храбрый воин, много открытий, ведущих к явлению сути. Я же скажу, что царица прекраснее многих долго слыла и тому подтвержденьем служит ее изваянье у этого трона…

Он указал куда-то за спину Конана. Обернувшись, варвар увидел в тени колоннады, как раз напротив возвышения, с которого недавно спустился жрец, еще одно. Там стояло пустое кресло, а возле действительно темнела плохо различимая отсюда статуя.

— Ты сказал — была? Что это значит?

— Ликом своим Омма Фа и луну затмевала, но порешила сравниться блистанием с солнцем. Долго она вопрошала меня, мне же много открыто тайн, что неведомы даже царицам. Я снизошел, ибо дщерью считаю ту, кто цветущую землю хранит неустанно. Есть в диких скалах большая купальня, Древние мира ее завещали потомкам. Там омываемся мы после долгих служений, после в сырых лабиринтах несчетных блужданий. Три водопада несут там прозрачные струи с горных вершин, с поднебесья Тирами. Зная их тайну, я так наставлял дорогую царицу: в первом омоешься — силу упругую в теле вновь ощутишь и девицею юной пребудешь. А под вторым водопадом лик свой прекрасный омоешь — станет прекрасней еще и разгладится кожа, вновь зарумянится, станет блестящей, как солнце. Третьего струй же коснешься — задумайся прежде! — в смертных ты трепет вселишь, неподвластный сужденью…

Илл'зо перевел дух, и варвар воспользовался паузой, чтобы сказать:

— Мыслю, ваша Омма была бабенкой не первой молодости, если хотела разгладить морщины под этими водопадами. Надеюсь, ей это удалось. Ладно, первая струя возвратила ей девственность, вторая — юность, а что дала третья?

— В третьей струе не велел я купаться, — покачал головой жрец, — ибо для смертных она слишком много скрывает. Только богам и служителям их подобает ликом своим вызывать трепетание прочих. Омма же Фа, своенравная гордая дева, смело вступила под водные звонкие вихри…

Громкие звуки фанфар прервали увлекательное повествование слуги Гратакса. Из-под колоннады выступили девы, окружившие довольно странное сооружение. Оно напоминало небольшую палатку из пестрой ткани, укрепленную на шестах, которые несли четверо брагонов. Приветственные крики понеслись к знойному небу, струя фонтана вспыхнула яркими огнями, ударили литавры. Туземки образовали живой коридор, по которому двигалась процессия — прямиком к столику Конана.

— Встань, о, достойный, прошествуй навстречу невесте, — пропел Илл'зо, поднимаясь и оправляя юбку, — смело и гордо иди по велению свыше…

Вздохнув, киммериец прикончил одним глотком оставшееся вино, поднялся и зашагал к палатке.

Дана откинула полог, и варвар застыл, уставившись в душный полумрак, где, широко расставив кривые ноги и поводя в его сторону длинными, похожими на мшистые корни руками, стояла его нареченная.

— Приди, приди, супруг мой! — донесся низкий утробный глас.

«В смертных ты трепет вселишь, неподвластный сужденью», — бешеными ударами крови зазвенели в голове варвара слова жреца.

Сбивая с ног зазевавшихся и позабыв об отравленных копьях брагонов, киммериец с диким ревом ринулся к выходу…