Последний Петербург

Ты опьянел — и радуйся, Хайям.

Ты полюбил — и радуйся, Хайям.

Придет Ничто, прикончит эти бредни.

Еще ты жив — и радуйся, Хайям.

Мяч брошенный не скажет «нет» и «да»:

Игрок метнул, — стремглав лети туда!

И нас не спросят: в мир возьмут и бросят…

Решает Небо, каждого куда.

Мир — я сравнил бы с шахматной доской:

То день, то ночь. А пешки? мы с тобой.

Подвигали, притиснут — и побили;

И в темный ящик сунут, на покой.

Ты обойден удачей? — позабудь!

Дни вереницей мчатся; позабудь!

Небрежен ветер: в вечной книге Жизни

Мог и не той страницей шевельнуть.

От веры к бунту — легкий миг один.

От правды к Тайне — легкий миг один.

Испей полнее молодость и радость!

Дыханье жизни — легкий миг один.

«Не станет нас!» А Миру хоть бы что.

«Исчезнет след!» А Миру хоть бы что.

Нас не было, а он сиял; и будет!

Исчезнем — мы. А Миру хоть бы что!

Один припев у Мудрости моей:

«Жизнь коротка; так дай же волю ей!»

Умно бывает подстригать деревья;

Но обкарнать себя? — брось, пожалей.

Дар, своевольно отнятый, — к чему?

Мелькнувший призрак радости — к чему?

Потухший блеск, и самый пышный кубок

Расколотый и брошенный, — к чему?

Подвижники изнемогли от дум.

А тайны те же! душат мудрый ум.

Нам, неучам, сок винограда свежий;

А им, великим, высохший изюм.

Живи, безумец! трать, пока богат.

Ведь ты же сам — не драгоценный клад?

И не мечтай: не сговорятся воры

Тебя из гроба вытащить назад!

Сулят блаженства райские — потом!

Прошу сейчас, наличными, вином!

— «А слава?» — Полно! что такое слава?

Под самым ухом барабанный гром!

Вина! другого я и не прошу.

Любви! другого я и не прошу.

«А небеса дадут тебе прощенье?»

Не предлагают, я и не прошу.

«Вино пить грех». — Подумай, не спеши!

Сам против жизни явно не греши.

В ад посылать из-за вина и женщин?

Тогда в раю, наверно, ни души.

В словах Корана многое умно;

Но учит той же мудрости вино.

На каждом кубке жизненная пропись:

Прильни устами, и увидишь дно.

В учености ни смысла, ни границ.

Откроет больше — тайный взмах ресниц.

Пей! книга жизни кончится печально.

Укрась вином мелькание страниц.

Прах мудрецов уныл, мой юный друг!

Развеяна их жизнь, мой юный друг!

«Но нам звучат их гордые уроки…»

А это — ветер слов, мой юный друг!

Развеселись! В плен не поймать ручья?

Зато ласкает беглая струя!

Нет в женщинах и в жизни постоянства?

Зато бывает — очередь моя!

«От ран души вином себя избавь».

— Тогда на стол все вина мира ставь!

Моя душа изранена… Все вина

Давай сюда! Но раны — мне оставь.

Любовь вначале ласкова всегда.

В воспоминаньях ласкова всегда.

А любишь — боль! И с жадностью друг друга

Терзаем мы и мучаем — всегда.

Любви несем мы жизнь: последний дар!

Над сердцем близок, занесен удар.

Но и за миг до гибели — дай губы,

О сладостная чаша нежных чар!

«Слаб человек, судьбы неверный раб!

Изобличенный и бесстыдный раб!»

— Особенно в любви! Не я ли первый

Всегда неверен и ко многим слаб.

Сковал нам руки темный обруч дней:

Дней без любви, уныло-тощих дней.

А Время — скряга! — и за них взимает

Всю цену полных, настоящих дней!

На тайну жизни — где хотя б намек?

В ночных скитаньях — где хоть огонек?

Под колесом, в неугасимой пытке

Сгорают души; где же хоть дымок?

Проходит жизнь, летучий караван!

Привал недолог. Полон ли стакан?

Красавица, ко мне! Опустит полог

Над сонным счастьем дремлющий туман.

В одном соблазне юном — чувствуй все!

В одном напеве струнном — слушай все!

Не уходи в темнеющие дали:

Живи в короткой, яркой полосе.

Добро и зло враждуют; мир в огне.

А что же Небо? Небо — в стороне.

Проклятия и радостные гимны

Не долетают к синей вышине.

Что жизнь? Базар. Там друга не ищи.

Что жизнь? Ушиб. Лекарства не ищи.

Сам не мешайся, людям улыбайся,

Но у людей улыбок — не ищи.

Завел я грядку Мудрости в саду.

Ее лелеял, поливал — и жду.

Подходит жатва; а из грядки голос:

«Дождем пришла и ветерком уйду».

На кухне рыба жаловалась: — Чад!

В кастрюле тесно, жарко… Сущий ад! —

«А где не жутко?» — бормотала утка:

«Где и простор, поймают и съедят».

«Из края в край мы к смерти держим путь.

Из края смерти — нам не повернуть».

Смотри же: в здешнем караван-сарае

Своей любви случайно не забудь.

В чем тайна смерти? что случится — там?

Спрошу — кувшин. Припал, уста к устам,

И внятен голос: «Пей! ты не вернешься.

Прильни. И долго, долго пей, Хайям».

Влек и меня ученых ореол:

Я смолоду их слушал, споры вел,

Сидел у них… Но той же самой дверью

Я выходил, которой и вошел!

Во-первых, жизнь мне дали не спросясь;

Потом невязка в чувствах началась;

Теперь же гонят вон… Уйду, согласен;

Но замысел неясен: где же связь?

Ловушки, ямы на моем пути.

Их Бог расставил. И велел идти.

И все предвидел. И меня оставил.

И судит! Тот, кто не хотел спасти!

Наполнив жизнь соблазном ярких дней,

Наполнив душу пламенем страстей,

Бог отреченья требует? Вот чаша.

Она полна. Нагни — и не пролей!

Ты налетел, Господь, как ураган!

Мне в рот горсть пыли бросил; мой стакан

Перевернул, и хмель бесценный пролил…

Да кто ж из нас двоих сегодня пьян?

Вхожу в мечеть. Час поздний и глухой.

Не в жажде чуда я и не с мольбой:

Когда-то коврик я стянул отсюда,

А он истерся: надо бы другой!

«Тут Рамазан, а ты наелся днем».

Невольный грех! так сумрачно постом,

А на душе так беспросветно хмуро,

Я думал — ночь! И сел на ужин днем.

Умей всегда быть в духе. Больше пей

И верь поменьше жалобам людей.

Жизнь — это очень бедная невеста;

Приданое — в веселости твоей.

Прекрасно — зерен набросать полям,

Прекрасней — в душу — солнца бросить нам!

И подчинить Добру людей свободных

Прекраснее, чем волю дать рабам.

Будь мягче к людям! Хочешь быть мудрей?

Не делай больно мудростью своей.

С обидчицей Судьбой воюй, будь дерзок,

Но сам — клянись не обижать людей!

Закрой Коран. Свободно оглянись

И думай сам. Добром — всегда делись,

Зла — никогда не помни. А чтоб сердцем

Возвыситься — к упавшему нагнись.

Не изменить, что нам готовят дни!

Не накликай тревоги, — не темни

Лазурных дней сияющий остаток.

Твой краток миг! Блаженствуй. И цени.

Вселенная? — взор мимолетный мой!

Озера слез? — все от людской одной.

Что ад? — ожог моей душевной муки.

И рай — лишь отблеск радости земной.

«Вперед! там солнца — яркие снопы!»

«А где дорога?» — слышно из толпы.

«Нашел!.. найду…» Но прозвучит тревогой

Последний крик: «Темно, и ни тропы».

Ты нагрешил? запутался, Хайям?

Не докучай слезами небесам.

Будь искренним! А смерти жди спокойно.

Там — или бездна, или жалость к нам.

Кому он нужен, твой унылый вздох!

Трать пыл земной, пока он не заглох.

Обещан рай? Бери земной задаток!

А то расчет на будущее плох.

Познай все тайны мудрости. А там?

Устрой весь мир по-своему. А там?

Живи беспечно до ста лет счастливцем;

Протянешь, чудом, до двухсот… А там?

Жизнь расточай! За нею полный мрак,

Где ни вина, ни женщин, ни гуляк.

Знай (но другим разбалтывать не стоит);

«Осыпался и кончен красный мак».

Кто розу нежную Любви привил

К порезам сердца, — не напрасно жил!

И тот, кто сердцем чутко слушал Бога.

И тот, кто хмель земной услады пил.

Пяти вещей не совместить с пятью

(Открой свой слух, проникни в речь мою!):

Не будет другом человек кичливый.

Не будет чернь изысканно-учтивой.

К величию — сквозь подлость не пройти.

У зависти — пощады не найти.

Нет веры тем, чья криводушна речь.

Всё это помни и умей беречь.

Что быстрее минут?

Труд.

Что томит целый день?

Лень.

Как всегда пропадать?

Ждать.

Как достигнуть удач?

Вскачь!

Хочешь мира с судьбой?

В бой!

Пока я честен был,

Не знал утехи;

Годами мучился:

Одни помехи.

Что за диковинка?

Когда ж успехи?

Я плутовать решил;

Пошли терзанья!

Хоть разорвись совсем,

Вот наказанье!

Решил я честным быть,

Оно достойней.

Хоть и невыгодно,

Зато спокойней.

Черт ли в нашей дружбе,

Вежливо сухой!

Вся она на службе

У вражды глухой.

Там, где мягче стелют,

Жестче будет спать.

Впрочем, пусть их мелют…

Мне ли унывать!

Спорить не умею,

Все беру как есть;

Лишь себе на шею

Не позволю сесть.

Что и где вам мило,

Не мешался я,

Линия и сила

У меня своя…

И всю жизнь мне кланялись,

Бешенство тая.

Тот французит, этот корчит

Или немца, или бритта…

Каждый ищет личных выгод

Или явно или скрыто.

И никто не будет признан

Ни толпою, ни друзьями,

Если в блеск его сиянья

Не войдут они и сами.

Завтра, может быть, у Правды

Благодарность вы найдете,

А сегодня в силе Кривда,

И везде она в почете.

Если три тысячелетья

Вас уму не научили,

Продолжайте жить в потемках,

День за днем, — как вы и жили!

Споры — гибель! Спорят,

А частенько — не о чем.

Чушь и умный порет,

Связываясь с неучем.

«Так в Писанье! Ни на шаг

Вправо или влево!»

— Что же, всем и думать так,

Как Адам и Ева?

Благодарение Аллаху,

Что мысль — не там, где стон и плач.

Больной не выжил бы со страху,

Знай он болезнь, как знает врач.

Кто скажет: «я забыл весны былые зори

И первую любовь, далекую, забыл»,

Когда, какой старик, с унынием во взоре,

Так скажет, если в нем осталась капля сил?

Не вечно ли в глазах живет очарованье

Когда-то милого, заветного лица?

А сердце — первые восторги обладания

И горечь первых слез не жгут ли до конца?

Когда пылающий закат, изнемогая,

Сдается сумеркам — из глубины всегда

На той же высоте проглянет дорогая,

Все так же ласково, знакомая звезда.

Так в сердце, полное усталого покоя,

Едва затихнет день и шумный бред в крови,

Струится тайное дыхание былое,

Казалось, конченной, развеянной любви.

Будь я Творцом, — исчезли б смерть и муки,

Сияла б радость ласковым лицом,

Не стало б слез и не было б разлуки.

Будь я Творцом.

Будь я Творцом, — на яблоне бесплодной

Душистый цвет рассыпался б венцом!

И стал бы труд игрою сил свободной,

Будь я Творцом.

Будь я Творцом, была б еще безбрежней,

Светлей лазурь, — любви моей дворцом…

И лишь тебя оставил бы я прежней,

Будь я Творцом!

Покорная, за мною следом

Блуждает, вьется тень моя.

Но смысл движений ей неведом

В пыли, пустая толчея!

А я, беспомощный, а я?

Обрывок ночи, полный бредом…

Чему-то вслед, к чужим победам

Уводит жизни колея.

Я тень от ангела. Он тоже —

Неясный, шаткий отблеск Божий,

К земному первая ступень;

А ниже — мир еще туманней,

Полутревог, полумерцаний.

Там тень моя бросает тень.

О память детства, вечно ты верна —

Назло годам, назло всему, что было!

Пусть отцвела далекая весна,

Ее цветов душа не позабыла.

Но все, в чем есть для сердца новизна, —

Мелькнет — и нет! И удержать нет силы.

Вчерашние мечты — уже немилы.

Недавняя любовь — обречена.

Так Виночерпий ловкий: до краев

Вина умело подливает в чашу.

Так наполняет время память нашу.

И — что последний каплей дел и слов

Туда влилось — толкнут, и расплескалось!

Но капля первая — на дне — осталась.

Нет, не осилить Вечности. Жесток

Ее закон. Все чуждо, по-иному…

И слепо тянет к прошлому, к земному:

Испытанный, целуемый порог.

Я не бродяга, буйный и бездомный;

Я только дома счастлив и дышу.

А Бог и Небо чересчур огромны.

Я взгляда их, в упор, не выношу.

Тебе — лучи, в безбрежном их огне.

Мне в темной роще солнечные пятна.

Тебе — престол и холод звезд… А мне,

Мне — жар гнезда и щебет еле внятный.

Мне умирать. — Ты вечен… Но любовь

Сестра разлуке. Есть очарованье

В том, чтоб уйти и возвратиться вновь…

А смерть, — я помню, только расставанье.

Нет, рай похож — на родину мою.

Иначе он не ласков и не светел.

И быть не может, чтобы я в раю

Всех тех, кого люблю, — не встретил.

На что мне Рай, где вечною весной

Скучает все в лазурно-ясном гимне.

Отдайте мне — грозою полный зной,

Плач осени и гнев метели зимней.

Мой рай — мой дом. Иному я не рад.

Он — человечен; стало быть, прекрасен.

А ваш, надмирный, хуже во сто крат,

Чем ночь могил… Безбрежный — рай ужасен.

Музыки, музыки прежде всего!

Ритм полюби! но живой, непослушный,

Ритм с перебоями, странно воздушный,

Все отряхнувший, что грубо, мертво.

Чувствуй слова! будь разборчивым строго,

Даже изысканным будь иногда.

Лучшая песня — в оттенках всегда:

В ней, сквозь туманность, и тонкости много.

Словно пылающий взор сквозь вуаль,

Солнце в полуденной дымке трепещет;

Звездочка искрой голубенькой блещет

В небе осеннем, где стынет печаль.

Только оттенки нужны! Краски грубы,

В красках нет жизни; оттенки лови!

В них обручаются, тайной любви,

Грезы и призраки, флейты и трубы.

В песнях не умничай. Хитрый намек,

Злая рассудочность — хуже отравы!

Щиплет глаза этот едкий чеснок,

Грубая кухня, дрянные приправы!

А красноречию шею сверни!

Что в пустозвонстве, и вялом, и праздном!

С рифмой построже: уму подчини,

Не поддавайся грехам и соблазнам.

О, эта рифма! с ней тысяча мук!

Кто нас прельстил побрякушкой грошовой?

Мальчик без слуха? дикарь бестолковый?

Вечно «подпилка» в ней слышится звук!

Музыки, музыки вечно и вновь!

Стих — должен реять мечтой окрыленной!

Должен из сердца стремиться, влюбленный,

К новому небу, где снова любовь.

Пусть — как удача, как смелая греза,

Вьется он вольно, шаля с ветерком,

С мятой душистой в венке полевом…

Все остальное — чернила и проза!

Июньский вечер, синий, благодатный,

Колосья колются, ласкается трава,

Ступаешь — свежесть мягкая приятна.

Без шляпы — в воздухе купайся, голова!

Ни дум, ни слов. Звенящая свобода!

Во мне цыган проснулся кочевой,

И я иду — к тебе, в тебя, Природа!

Как с женщиной, мне хорошо с тобой.

Я снова перечел — и не узнал я вас.

Так вот мои стихи, — вот ночи плод бессонной!

Ужель так стары вы? Не верит вам мой глаз;

Вы в сердце рождены, но слух мой изумленный

Сегодня внемлет вам как будто в первый раз.

О бедные стихи, любви моей поэма, —

Какая прелесть в вас так быстро умерла?

Иль для вчерашних чувств сегодня сердце немо?

Где ж эта свежесть их? во мне ль она была?

Как изменилось все, как охладела тема!..

— Но вы, читатели: вы от стихов моих

Стократно далеки! какой же тенью бледной

Мелькнут они для вас, — неведомых, чужих!..

Что вам мои стихи? вздох ветерка бесследный;

Успели вы, боюсь, забыть уже о них…

Ничто на их призыв в ответ не пробудилось!

Остались чужды всем стремления мои…

— Но в этих отзвуках живое сердце билось!

Но в вас любовь моя, в вас жизнь моя таилась,

О мои бедные вчерашние стихи!

О снег! о чистый снег, брат ласковый Молчанья,

Как сон — застенчивый, воздушный и немой!

Твой мягкий белый плащ, как тишины дыханье,

Ложится в сумерках, мерцая белизной.

О милый, милый снег! Все очертанья, краски,

Все шумы резкие, — ты нам смягчаешь их

И умираешь сам, с задумчивостью ласки,

Там, в серой дымке крыш и улиц городских.

Пленительная смерть! увы! такой напрасно

Мы для себя хотим: беззвучна и легка,

Она таинственна, безгрешна и прекрасна!

Роняют белый пух — и гибнут облака.

И нет, нет ничего! завеса туч бесплодных —

На хлопья нежные рассыпалась она;

И белых звездочек, уснувших и холодных,

Теперь, как кладбище, душа моя полна.

Ложись на берегу и в руки набери

Чудесного песку, как солнца золотого!

Дай вытекать ему из пальцев, и смотри

В простор шумящих волн и неба голубого.

Потом закрой глаза. Отдайся Тишине.

И ты почувствуешь, как будто в полусне, —

Нет тяжести! ушла из пальцев запыленных…

И думай, медленно, под звучный хор валов:

«Жизнь — это горсточка пылинок золоченых,

На время взятая у вечных берегов».

Клочок бы лазури небесной!

И даже не отблеск, а дым

Сгоревшего вечера: с ним

Не так уже в комнатке тесно!

Сквозь окна синеют струи

Невысохшей грезы — последней;

Щемящих, но ласковых бредней

Парижской, а все же любви.

Спустилась упрямая мгла,

К ней город и сердце готовы…

Но если бы в сумрак свинцовый

И нежность укрыться могла!

Глаза твои… Ближе, о, ближе!

Надвинулись тени? Склони же

Смягченные взоры твои

И дай мне, в вечернем Париже,

Парижской, а все же любви.