Последний рассвет одиночества

Глава 5

Потянулись минуты ожидания. Верно подмечено: ожидание — одно из самых неблагодарных занятий. Когда чего-то ждешь, время останавливается, все вокруг замирает и человек, чувствуя себя беспомощней новорожденного котенка, томится, не зная, куда себя деть до наступления долгожданного события.

Главным событием для Людмилы был неизбежный разговор с Виктором. Она ходила по комнате, заламывала руки, прислушивалась время от времени к тишине.

Внезапно ее лицо запылало, кровь прилила к вискам, зрачки превратились в два больших черных круга. Алимова поспешила в ванную комнату.

Умываясь холодной водой, Люда пыталась унять нервную дрожь, но самовнушение не помогало. Да и как тут успокоишься, когда вот-вот предстоит с головой окунуться в прошлое. В то прошлое, в котором Алимова была самым несчастным, самым закомплексованным человеком на планете.

Как же ей не хотелось вспоминать юные годы, но, к большому сожалению, того требовала ситуация.

Беседа с Леонтьевым была неизбежна. Так же неизбежна, как неизбежны рассвет или закат, рождение или смерть…

Стоило Алимовой выпрямиться и устремить испуганный взгляд на свое отражение в зеркале, в дверь тихо постучали.

Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто именно стоит по ту сторону спальни. Людмила знала — это он. Человек из прошлого… ненавистного прошлого.

На ватных ногах Люда приблизилась к двери, щелкнула замком, опустила ручку.

Виктор замер на пороге, он не торопился входить, надо заметить, данное обстоятельство сильно выбило Алимову из колеи.

— Я бы предпочла, чтобы наш разговор проходил при закрытых дверях, — выдавила Люда, стараясь не встречаться взглядом с Виктором.

Леонтьев кивнул. Со стороны могло показаться, что Виктор не испытывает ни малейшего неудобства, но пульсирующая на лбу жилка выдавала состояние хозяина особняка.

Сев на подлокотник кресла, Леонтьев с расстановкой проговорил:

— Сколько же лет прошло, Милка?

— Милка?! Значит, ты еще помнишь, как меня звали в институте?

— А я и не забывал.

— Это хорошо, потому как нам с тобой предстоит совершить долгое и для одного из нас весьма болезненное путешествие на десять лет назад. Окунемся в те невинные годы нашей беззаботной юности, когда я была Милкой — и всеобщим посмешищем, а ты Витьком — шутником и балагуром.

— Мил, не надо так говорить. — Леонтьев устало прикрыл глаза ладонью. — То, что происходило в студенческие годы, надо воспринимать как шутку, не более.

— Шутку? Ты это серьезно? Тогда потрудись объяснить, в чем заключалась шутка? Вы жаждали сделать меня изгоем, клоуном? Вам это удалось. Ставлю пять баллов за изобретательность и находчивость. Группа студентов решила поразвлечься, не задумываясь о том, что рушат жизнь и без того донельзя закомплексованной дурочки. А ты никогда не задумывался, что я чувствую?

— Я раскаиваюсь в содеянном, поверь, искренне раскаиваюсь.

— Запоздалое раскаяние. Оно запоздало ровно на десять лет. — Людмила схватила мобильный телефон. — Господи, для чего мы столкнулись вновь? Зачем? Кому это нужно? Когда я увидела тебя в гостиной, меня словно молнией поразило. Я догадывалась, что мир тесен, но чтобы настолько… Ирония судьбы.

— Я растерялся не меньше твоего, но сейчас понимаю — мы должны были встретиться.

— Для чего?

— Ну, хотя бы для того, чтобы я смог, наконец, попросить у тебя прощения. Лучше поздно, чем никогда, ты не согласна?

Алимова отвернулась. Еще каких-то пятнадцать минут назад она готовилась устроить Виктору грандиозную истерику: хотела кричать, визжать, топать ногами и обвинять его во всех смертных грехах. Но с появлением Леонтьева ее пыл остыл. Куда, спрашивается, улетучились гнев и обида и почему с языка упорно не желают слетать те слова, которых он по праву заслуживает?

Вжав голову в плечи, Людмила задала терзающий душу вопрос:

— Сколько стоил плеер, который выиграл Денис?

Виктор растерялся:

— Не помню.

— Вспомни. Для меня это важно.

— По-моему, около тридцати долларов.

— Тридцать долларов, — Алимова потянулась за сумочкой. — Дешево вы меня оценили, практически даром.

Пока она отсчитывала купюры, на ее лице блуждала грустная улыбка.

— Долларов у меня нет, но в пересчете на рубли сумма эквивалентна стоимости плеера.

— Мил, ты чего? — Виктор резко встал.

— Возьми деньги, я обязана компенсировать тебе материальный ущерб.

— Прекрати.

— Стыдно? Неудобно? Противно? А может быть, мало, так ты скажи, я отдам все. Все, что у меня есть. Слышишь, я готова отдать все, только бы забыть тот студенческий кошмар.

Разрыдавшись, Алимова упала на кровать и уткнулась лицом в подушку. Слезы градом катились по щекам, сердце выпрыгивало из груди, в горле стоял ком. Тот самый ком, из-за которого однажды она чуть было не лишила себя жизни.

Виктор попытался взять Людмилу за плечи.

— Отпусти! Не трогай меня!

— Милка, не надо, успокойся. Прости, прости меня. Мне сейчас очень хреново, возможно, хуже, чем тебе.

— Ты еще выстави себя жертвой, — сквозь слезы проговорила Люда.

— Как я могу искупить вину? Ну хочешь, на колени встану?

— Мы не в цирке.

— Не плачь, посмотри на меня. — Леонтьеву все же удалось оторвать Людмилу от подушки. — Смотри и слушай, — уверенно заговорил он. — Ты можешь меня ненавидеть, можешь презирать и считать законченным циником. Но клянусь самым дорогим, что у меня есть, — я сожалею о том чертовом споре. Признаю, тогда не задумывался о твоих чувствах, нам все казалось забавным, а теперь… Жизнь меня достаточно побила, Милка, она не раз испытывала Витьку Леонтьева на прочность, она меня многому научила, и в первую очередь я научился просить прощения. Прости, Мила.

Являясь страстной поклонницей литературы сентиментального жанра, Алимова не единожды становилась свидетельницей зарождающейся любви между героями любовных романов. В книгах, как правило, все происходило слишком быстро и стремительно, и порой Люда ставила под сомнение правдивость их отношений. Казалось нереальным, что героиня, которая еще во второй главе ненавидела героя, через несколько страниц признавалась ему в страстной любви. В жизни так не бывает. Книга — это вымысел, красивая сказка, предназначенная для романтических натур, к коим Люда могла себя причислить с большой натяжкой. В мечтах и фантазиях — да, но стоило закрыть очередную нетленку, Алимова снова возвращалась к суровым реалиям, среди которых, по ее мнению, не было места тем красивостям, которыми напичканы дамские романы.

И вот, всему наперекор, Людмила вдруг ощутила неведомое доселе тепло, разливающееся по телу. Она смотрела на Виктора и понимала — произошло нечто необъяснимое. Словно находясь под воздействием гипноза или колдовских чар, Люде нестерпимо захотелось дотронуться до щеки Леонтьева.

В один миг Виктор превратился из давнего обидчика в самого прекрасного мужчину на свете. Его глаза, нос, губы, волосы — все вызывало какой-то неописуемый трепет.

Под ложечкой закололо. Люда попыталась встать, но тело онемело. Оно сделалось чужим и незнакомым.

А внутри, в том месте, где еще совсем недавно зияла устрашающая пустота, зарождалось самое трепетное и бесценное чувство.

Дыхание перехватило, горло сдавили невидимые оковы, Людмила прерывисто задышала.

— Пить, — прошелестела она, боясь тембром голоса выдать слабость, накатившую вследствие осознания прихода долгожданной любви.

В это трудно поверить, но факт остается фактом. Людмила влюбилась. Пока Виктор, сидя перед ней на корточках, пытался вымолить прощение, она рождалась заново.

Прошлое ушло в небытие, вся жизнь разделилась на две части — до и после. До — это двадцать семь лет, прожитых в гордом одиночестве, после — сладостные мгновения, проживаемые сейчас.

Вот, оказывается, как приходит любовь: внезапно, сиюминутно, неожиданно. Разумеется, каждая история любви сугубо индивидуальна и некоторым требуются годы, чтобы распознать главное чувство. Другие ограничиваются месяцами, а ей, Людмиле, понадобилась всего пара секунд.

Любовь не развивается по заранее спланированному сценарию. Она не шаблонна, ее правила никому не известны. Можно сотню раз доказывать себе и окружающим, что любовь с первого взгляда — бред, что это не любовь вовсе, а кратковременное затмение, но… Возникает справедливый вопрос: откуда столько уверенности? Почему мы часто верим не сердцу, а друзьям и знакомым, утверждающим, что любовь у всех одинакова? Если знакомая Маша влюбилась в Сашу только после восьми месяцев общения, то для Маши уже не существует любви с первого взгляда. Какой смысл слушать трижды побывавшую замужем подругу или дважды разведенного друга, уверяющих всех и каждого в богатом опыте и истинном знании любви? Не количество штампов в паспорте, не количество гражданских супругов или многочисленных романов на стороне определяет знание любви. Человек может прожить бурную жизнь и так и не познать настоящей любви, а другой, казавшийся на первый взгляд неопытным юнец, встретив свою половину, в мгновение ока понимает — это настоящая любовь.

Любовь — самая большая загадка. Например, Марина постоянно твердила, что она как ангина. Вечером человек здоров и бодр, а ночью он уже во власти недуга.

Людмила позицию сестры не разделяла, но сейчас… А как иначе объяснить ее состояние? Почему она ничего не испытывала к Виктору десять лет назад, во время своей — как ей тогда казалось — беззаветной любви к Денису Максимову? Она видела Леонтьева и воспринимала его как обычного симпатичного парня из параллельной группы. Или, скажем, сегодняшняя встреча в гостиной. Ведь днем на Алимову, кроме обиды и жалости к себе самой, ничего подобного не снизошло. Это ли не загадка?

Вопрос так и остается открытым. И думается, ответ на него человечество узнает еще очень нескоро. Если вообще узнает когда-нибудь…

Виктор обеспокоенно смотрел на сникшую Людмилу:

— Тебе плохо?

— Я в порядке.

Находиться рядом с Леонтьевым становилось все труднее. Люда боялась себя, боялась своих неконтролируемых действий и желаний. Но в то же время она не хотела, чтобы Виктор покидал ее спальню.

Поставив стакан на прикроватную тумбочку, Люда, мобилизовав оставшиеся силы, подошла к комоду.

— Вить, ты не подумай, что я истеричка.

— И в мыслях не было. — Он вновь попытался приблизиться к Алимовой. — Ты живой человек, а людей с железными нервами не бывает.

— Значит, инцидент исчерпан?

— Все зависит от тебя. Если сможешь меня простить…

— Скажи, — перебила Людмила, — тебе действительно так необходимо мое прощение? А что оно изменит, лично для тебя?

— Ну, во-первых, я не буду выглядеть в твоих глазах отпетым негодяем.

— А во-вторых?

— Когда совесть чиста, живется намного легче. — Он усмехнулся и протянул Людмиле бумажную салфетку. — Вытри слезы.

Зажав в кулаке салфетку, будто самый дорогой подарок, полученный от Леонтьева, Люда проговорила:

— Я не сержусь на тебя… уже не сержусь. Не отрицаю, раньше злилась, иногда — особенно когда не могла уснуть — представляла вас с Денисом вымаливающих у меня прощение. Самое интересное — никогда не прощала. Вела с вами мысленные диалоги, но от этого раздражалась еще больше. Часто представляла, какими вы стали, есть ли у вас жены, дети. А… — Люда провела салфеткой по потрескавшимся губам, — где сейчас Максимов, вы по-прежнему общаетесь?

— Ден два раза был женат. С первой супругой прожил меньше года, вторая убежала через четыре месяца. Он превратился в хронического алкоголика. Ему тридцать три года, а выглядит на все пятьдесят. Пьет по-черному, поменял родительскую двушку на комнатку в коммуналке, мебели практически нет — все мало-мальски приличные вещи продал, а деньги потратил на сорокаградусную.

— Почему не попытался помочь другу в беде?

— Каким образом?

— Алкоголизм лечится.

— Алкоголики вылечиваются лишь в том случае, если сами хотят завязать с пагубной привычкой. Ден такого желания не имеет. Пару раз я возил его в клинику. Больше недели он не выдерживал. Врачи разводили руками. Не все так просто, Милка, я бы сказал — все очень даже непросто.

Стрелки часов приближались к одиннадцати. Леонтьев уходить не торопился, а Люда судорожно соображала, что бы еще спросить, какой вопрос задать, только бы не сидеть в этой гнетущей тишине. В результате помимо ее воли с языка сорвался самый неподходящий вопрос. Ну не хотела она спрашивать о покойной супруге Леонтьева, видит бог, не хотела.

Как говорится, слово не воробей…

— С Татьяной мы прожили шесть лет, — протянул Виктор, вытащив из кармана зажигалку.

— Вы любили друг друга? — Алимова не узнавала себя.

Никогда прежде она даже в мыслях не позволяла себе интересоваться такими вещами. Но ведь ситуация резко изменилась. Теперь она должна, нет, просто обязана была узнать о жизни Виктора как можно больше. Ее интересовало абсолютно все: чем он увлекается, какие фильмы смотрит, какой кухне отдает предпочтение, любимый автор, актер, актриса — и далее по списку. Ну а вопрос касательно супруги имел первостепенную важность. Для Людмилы, разумеется.

— Я любил, — твердо ответил Леонтьев.

— А она?

— Говорила, что тоже любит.

— Какой-то ты неуверенный.

— На то имеются веские причины. Только, Мил… мне бы не хотелось сейчас затрагивать эту тему. Она слишком болезненная.

— Понимаю.

— Скажу только, что с рождением дочерей я наконец ощутил все радости жизни.

— Алла Леонидовна не очень жаловала Татьяну, я права?

— Мать сложный человек, ее можно или любить, или ненавидеть. Она редко когда уживается с людьми. В основном всем недовольна, ко всему придирается, способна отыскать недостатки даже у святых. Но если уж ей кто приглянулся, будь уверена — станет другом до конца жизни. Таня в круг друзей не попала. А тебе, как я вижу, Оксанка успела сказануть лишнего.

— Ничего подобного.

Виктор сделал вид, что не услышал слов Алимовой, посмотрел на часы и, сообщив о необходимости просмотра важных бумаг, поспешил удалиться.

Оставшись в одиночестве, Людмила не могла найти себе места. Она мерила шагами спальню, лежала на кровати, сидела в кресле. Бесполезно. Перед глазами отчетливо стояло лицо Леонтьева: высокий лоб, волевой подбородок, чувственный рот, пронзительные глаза. Это походило на наваждение. Нестерпимо захотелось прыгать, смеяться, кричать во весь голос о долгожданном приходе любви.

И пусть ее любовь останется безответной, пусть Виктор никогда не узнает о бушующем в ее душе пламени страсти — Людмила была счастлива.

Схватив сотовый, она набрала номер Марины. Просто необходимо было поделиться с сестрой, с самым близким человеком.

Маринка не спешила откликаться на звонок. Насчитав двенадцать гудков, Люда отсоединилась.

Приняла душ, легла, укрылась пуховым одеялом и… предалась мечтам. Эх, как же все-таки приятно, лежа на мягкой постели, представлять себя в крепких объятиях любимого человека. Для Людмилы подобного рода фантазии были в новинку.

Сон постепенно затягивал Алимову в туманную пучину, и Людмиле показалось, что она даже успела увидеть первое сновидение, когда дверная ручка быстро задергалась. Вздрогнув, Алимова вскочила с кровати и подбежала к двери.

В коридоре, прижимая к груди куклу, Нина пискнула:

— Мне приснился страшный сон. Я боюсь спать одна в комнате, можно лечь с тобой?

— Заходи.

Ниночка положила голову на вторую подушку и попросила рассказать сказку.

— Только чтобы там обязательно была принцесса, — попросила она, — и злая ведьма, которая в конце умрет.

Вспомнив отличную чешскую сказку, полностью отвечающую требованиям Нины, Алимова зевнула.

Двадцать минут спустя, когда уже и ведьма умерла, и принцесса вышла замуж за красавца принца, Людмила не без радости возвестила:

— Конец.

Но Ниночку такой расклад совершенно не удовлетворил.

— Расскажи еще одну.

— Нин, уже поздно, давай спать.

— Я не засну без сказки.

— Тогда слушай короткую, про ежа и зайца. А потом сразу спать, договорились?

— Угу.

Утром Люда проснулась от недовольного возгласа Ниночки.

— Если будешь себя плохо вести, папа поставит в угол, — выговаривал ребенок кукле, сидя на полу.

— Нин, почему не спишь, еще рано?

— Я всегда так встаю. Бабуля говорит, я жаварунок.

— Жаворонок.

— Да, а Оксанка сова. Папа тоже жаворонок, а ты?

— Когда как. — Людмила прошла в ванную комнату, облачилась в джинсы и блузку и в компании Нины вышла из спальни.

В коридоре они столкнулись с растерянной Аллой Леонидовной.

— Ах вот ты где, — набросилась она на внучку. — Почему не у себя в комнате?

— Я была у Люси.

— У тебя есть собственная спальня, я неоднократно повторяла: каждый человек должен спать в своей кровати.

— Алла Леонидовна, присутствие Нины не доставило мне абсолютно никаких хлопот. Мы отлично уместились.

— Вы, похоже, меня не поняли, Людмила. Я категорически против, чтобы дети спали вместе со взрослыми. Вам, как педагогу, должно быть прекрасно известно — это неправильно. С ранних лет я приучала Нинку спать одну, не позволяла бегать к отцу или Оксанке. Не позволю и теперь.

— Ей всего четыре года.

— Ей уже четыре года! Не беспомощный младенец, нуждающийся в постоянной опеке. С пеленок дети должны быть приучены к самостоятельности. Я воспитывала Виктора только так и не иначе. Требую того же и от вас. Надеюсь, вы примете к сведению мои замечания, Людмила, и учтете их на будущее.

Алимова посчитала за лучшее промолчать.

— Оксана уже встала. Скажите ей, пусть поторопится и спускается завтракать. И ради бога, напомните, чтобы сложила в портфель необходимые учебники.

Взяв Нину за руку, Алла Леонидовна пошла в противоположную от Ксюшиной спальни комнату.