Последний рейс на «Яке»

Глава IV

В какую бы компанию, на какую бы вечеринку ни попал пилот гражданской авиации Борис Махмудов, его неизменно выбирали тамадой — руководителем стола. Он умел произносить приятные для всех тосты, умел пить и не пьянеть, умел улаживать ссоры, если они возникали.

Город был полон его друзей, хотя очень часто при новой случайной встрече ему бывало трудно вспомнить, как зовут человека, считавшегося его другом.

Недавно на одном дружеском кутеже, где Борис неутомимо провозглашал красивые тосты за всех знакомых и незнакомых (в Армении полагается за каждого из присутствующих выпить отдельно), к нему подсел щуплый паренек. Через пять минут они уже хлопали друг друга по спине, вспоминали общих приятелей, беспрестанно чокались и по счету «три, четыре» баритоном и тенорком заводили песню, которую тут же подхватывали все сидящие за столом. Махмудов постучал вилкой по стакану, поднялся и потребовал внимания:

— Бывает так, что знаешь человека долго, а любишь мяло. Но бывает наоборот — знаешь мало, а чувствуется, что будешь его любить вечно. Про кого я говорю?

Он склонился к новому знакомому и тихонько осведомился, как его зовут.

— Я говорю о нашем дорогом и на все сто процентов замечательном парне Гарнике Мисакяне. Я пью за его душу — широкую, как Черное море. Кто его не знает — пусть узнает, кто еще не любит — пусть полюбит. Как тамада данного стола предлагаю выпить этими маленькими бокалами за большую дружбу и красивую любовь!

Домой пошли вместе.

— Ты повелитель воздуха, смелый сокол, король скорости и хозяин жизни, — пьяно объяснял Борису его новый друг. — А кто я? Ничтожество.

— Ну почему же ничтожество? — возражал летчик.

— Это я сам про себя так говорю. А если ты мне это скажешь, я тебя ударю. Понятно?

Вполне тебя понимаю. Гарник не слушал приятеля.

— Вот я кончил в прошлом году медицинское училище. По специальности не работаю. И не буду. Почему? Ты спрашиваешь, почему? Ну сколько может у нас зарабатывать выпускник медучилища? Две копейки, да? Это не для меня. И, куда бы я ни ткнулся, жизнь ставит мне копеечный предел. Понятно? На что же мне надеяться? Скажи! А ведь и душе у меня тоже есть крылья!

Борис сказал нравоучительно:

— Самое главное — чтобы душа била широкая.

— Ведь я тоже мечтал летать!

— Ну и не огорчайся, это тебе доступно, только захотеть.

— Говоришь! Ты сам на каком летаешь?

— Хотя ты и назвал меня королем воздуха и так далее, но я летаю всего лишь только на «Як-12». Так называемые местные маршруты. Туда-сюда по нашей Армении. В общем, твой друг пока что не сокол, а воздушный извозчик. Но можешь не сомневаться, что в дальнейшем ты еще услышишь кое-что о своем друге Махмудове.

— А трудно управлять твоей машиной?

— Что «трудно»! Если интересуешься, приходи как-нибудь на аэродром, я тебе все покажу. Уж машину-то, во всяком случае, я знаю как бог!

Борис Махмудов быстро забыл бы об этом разговоре, если бы три дня спустя не наткнулся в аэропорту на своего нового приятеля. Он удивился:

— Ты как сюда попал? Летишь куда-нибудь?

— Даже и не собираюсь. Но ведь как будто меня кто-то пригласил прийти взглянуть на чью-то машину…

Летчик ничуть не смутился:

— Очень хорошо помню, кто тебя приглашал. Это я тебя приглашал. Верно?

Он двумя руками пожал ладонь приятеля и кивнул а сторону самолета, стоящего неподалеку на траве:

— Залезай туда, друг, и располагайся. Это и есть воздушное такси Бориса Махмудова. Я сейчас вернусь, только за папиросами смотаюсь.

Гарник полез в самолет. Все тут ему было интересно. Он внимательно огляделся, стараясь вобрать и удержать в памяти то, о чем нужно будет рассказать друзьям. Как хорошо, что самолет четырехместный — одно место предназначено летчику, три остальных — пассажирам. И притом — вот что интересно! — специальной пилотской кабины нет. Сиденье летчика ничем не отгорожено от мест, купленных пассажирами.

Когда хозяин самолета вернулся, Гарник смирно сидел в углу, засунув руки в карманы.

— Я тут без тебя боялся какой-нибудь рычажок зацепить… Вдруг еще взлетишь!

Махмудов блеснул глазами:

— Не так это просто.

Он сел за штурвал и пальцем стал указывать на кнопки, педали, рычаги, которые надо привести в действие, чтобы тронуть машину с места.

Гость извлек из кармана плоский стеклянный флакон с завинчивающемся серебряной пробкой и поболтал в воздухе. Густая коричневая жидкость запенилась, ударяясь о стенки.

— Это что? — холодно поинтересовался Махмудов.

— Люди пьют коньяк, а я только ром. — Гарник неторопливо отвинтил пробку. — Заграничная фляжечка, всегда ношу при себе, а никому ее не видно. Прошу, можете приложиться!

— Это ты, значит, для меня принес? Угощаешь, да?

— Просто глотнуть за компанию… Без всякого умысла…

Махмудов строго свел в одну линию густые черные брови.

— Но, друг милый, за кого ты меня принимаешь? Может быть, тебе кажется, что глоток выпивки для меня дороже чести? Я на своем производстве в данную минуту. Правила поведения летчика в рабочее время — это для меня святыня. Убери заграничную фляжку!

Гарник подчинился и с опаской поглядел на хозяина.

— Надо знать, где и когда пить, — продолжал поучать его Махмудов. — Пожалуйста, в моем присутствии постарайся держать себя на высоком моральном уровне. А если хочешь знать, так я вообще постороннего человека не имею права допускать в самолет.

Помолчали.

— Мне уйти? — с вызовом спросил Гарник.

— Как хочешь. — Махмудов пожал плечами. — Я говорил про посторонних. Тебя это не касается. Ты мой друг.

— Что-то сегодня я это не очень чувствую.

Борис посвистывал и протирал тряпочкой стекло. В кабине самолета было чисто, как на витрине у ювелира.

— Борик, — сказал гость, — другой на моем месте мог бы действительно уйти. Потому что обидно. Но я лично стал еще больше тебя уважать за твою принципиальность, честное слово!

Махмудов засвистел погромче, лицо его прояснилось.

— Гарник, — сказал он примирительно, — я знаю, кому можно верить и кого наш гнать в шею. Раз государство мне доверило машину, то я за нее полностью отвечаю, верно?

— Ты прав.

— Значит, своего друга я могу оставить хотя бы даже ночевать в машине. Никого это не касается!

— Никого не касается.

— Ну и все! Мы друг друга поняли. Я просто хотел показать тебе, что во время кутежа я приятный компанейский парень, душа компании, на работе я строгий работник.

— Именно так я тебя и понимаю.

— Тогда наша дружба будет расти и крепнуть. Взаимное понимание, как говорится…

Опять помолчали.

— Раз уж ты так настаиваешь, — нерешительно проговорил Махмудов, — то мне не хотелось бы тебя обижать… Ради нашей молодой дружбы я могу глотнуть разок из заграничной фляжки, если, конечно, у тебя там ром…

— Самый настоящий ром!

С этого дня Гарник стал часто ездить на аэродром. С собой он привозил полную флягу, обратно увозил пустую. Всякий раз он допытывался:

— А как ты управляешь своим самолетом? Вот, скажем, ты уже поднялся в воздух и хочешь лететь прямо, — что для этого нужно сделать?.. А теперь покажи, как нужно разворачиваться. Ну, допустим, я захотел повернуть вправо?

Однажды он поднялся с Борисом Махмудовым в воздух, и тот позволил ему взять штурвал.

— Ты понимаешь, что я делаю? Понимаешь, какое у меня к тебе доверие? Фактически я передал тебе управление самолетом? Ты хоть ценишь это?

Гарник это ценил. Очень ценил.

Встреча была назначена на семь часов утра. Никто не опоздал. Но Жорж Юзбашев приехал чуть раньше и взял билеты на троих.

Во всех аэропортах существует правило, чтобы пассажиры при регистрации называли фамилию и сообщали свой адрес. Юзбашев тут же придумал адреса, записал вымышленные фамилии.

С билетами пошли к самолету.

Борис Махмудов уже ждал их. Он был сух, подтянут, неразговорчив. Отлично сшитая и подогнанная по фигуре форма пилота гражданской авиации придавала его облику вид официальный и неприступный.

— Борик, дорогой, — ласково начал Мисакян, — вот моя команда. Представь себе, эти младенцы еще никогда не летали…

Пилот сухо распорядился:

— Пассажиров прошу занять места.

— Мне хотелось, чтобы они приняли боевое крещение именно на твоем самолете и под твоим руководством. Пусть посмотрят, как наш земной шарик выглядит сверху…

— Билеты есть? Садитесь.

Жорж Юзбашев и Лаврентий Бабурян озадаченно переглянулись. Они не ждали такого приема.

Но Гарник успокаивающе шепнул встревоженным приятелям:

— Это он только сейчас так, а поднимемся в воздух — все будет по-другому.

Он сел рядом с летчиком. Огромный Жорж и толстый Лаврентий Бабурян устроились на задних сиденьях.

Пилот надел наушники, запросил по радио разрешение на взлет и тронул рычаги. Машина чуть вздрогнула, легко побежала по зеленому ковру и неслышно оторвалась от земли. Спустя минуту она уже плыла высоко над землей, по синему небу. Летчик снял наушники:

— Ну как, друзья пассажиры, нравится вам полет?

Теперь это был совсем другой человек — добродушный, приветливый.

Жорж Юзбашев широко улыбнулся ему, блеснув белыми зубами. Лаврентий Бабурян ничего не ответил. Ему — тучному и вялому — было плохо, его тошнило.

— Ничего, — сказал пилот, — ты крепись. Вот возьми мятную конфетку…

Огромный Юзбашев едва помешался в кабине — на всякий случай он даже пригибал голову. Чувствовал он себя великолепно и с любопытством поглядывал на убегающую землю Хотя ему было тесно, он то и дело приподнимался, размахивал руками.

— Это что, друг, — физкультура в воздухе? — смеясь, спросил Махмудов. — Пять минут в день для здоровья?

— Проверяю свою подвижность в ограниченном помещении.

— Ну, проверяй, проверяй. Может, когда и пригодится.

Юзбашева эти слова почему-то развеселили.

— Ох, ты прав, дружок! — Он засмеялся, протянул руку и хлопнул летчика по плечу. — Вот и я тоже уверен, что пригодится!

— Ну и рука у тебя! Чуть мне плечо не отбил.

— Да уж, никому не посоветую встретиться с моей рукой, когда она злая!

Успокоительно стрекотал мотор. Под крылом проплывали огромные бурые пятна — это солончаки. Узенькая светлая виточка — это река. Зеленая заплата на серой простыне — это лесок, окруженный бесплодным нагромождением камней.

— Правильно говорят: «Айастан — карастан», — сказал, вздыхая, Махмудов. — Армения — страна камней.

Гарник Мисакян нетерпеливо тронул его за локоть:

— Ну дай же мне штурвал…

Пилот снисходительно засмеялся:

— Ой, хвастун, собачий сын! Вы понимаете, ребята, в чем дело? Не терпится ему покрасоваться перед вами. Смотри, чем хвалишься, на том и провалишься. Возьми штурвал!

Он отодвинулся. Гарник положил руки на штурвал. Это уже не в закрытой кабине, на земле, тайком, чтобы никто не видел, — это в воздухе! Он — хозяин полета, король пространства! Самолет повинуется ему!

Восторженно, с визгливыми нотками в голосе он закричал, стараясь перекрыть шум мотора:

— Смотрите же!

А приятели и так не отрываясь глядели на него. Бабурян забыл, что ему худо, — откинулся назад и широко раскрытыми, круглыми от удивления и страха глазами следил за движениями штурвала. Юзбашев всем своим огромным телом подался вперед.

— Смотрите! Смотрите!

Гарник по-хозяйски удерживал штурвал, гнал легкокрылую машину вперед, вперед! «Ну, теперь вы понимаете, — бормотал он, хотя и знал, что друзья не слышат его, — самолет мне подчиняется! Хочу — набираю высоту, а вот спускаюсь к земле»…

Он прикусил губу и начал плавный разворот влево.

— Ну, видите? — крикнул нетерпеливо. — Чего вам еще надо?!

— Ты куда? — Махмудов вырвал штурвал из рук Гарника. — Наш курс — прямо! Там же граница, чудак!

Гарник откинулся на сиденье, победно взглянул на пилота:

— Чего испугался? Проба сил.

— Ты все же попытай сначала у хозяина — можно ли! И чего, спрашивается, пробовать? — Борис обернулся к двум другим пассажирам. — Летает ваш приятель, ничего не скажешь! Вот что значит прирожденный у человека интерес к воздуху. Пять — шесть дней приглядывался — и пожалуйста, уже почти все понял! И он уже плавает, понимаете, на воздушном океане, повелитель стихий!

Гарник негромко отозвался:

— Ты напрасно смеешься. То ли еще будет…

— Ну, убедились?

— Да. Ты молодец.

— Теперь вы поняли, что я вас не обманываю?

— Просто гениально! Огромные успехи за такой короткий срок.

— В общем, время обсуждений и разговоров кончилось. Давайте назначим конкретный день.

— По-моему, уже давно решено, что это должно произойти в воскресенье.

— Пусть будет так: ближайшее воскресенье!

— Хорошо, я согласен. Тянуть не стоит.

— Это значит — десятого сентября.

— Мне понравился этот мальчик, этот Борик Махмудов. Хотелось бы лететь именно с ним.

— Почему именно с ним?

— Контакт уже наметился. Паренек он понятливый, толковый. Для чего нам искать другого?

— Нет, с ним я не хочу!

— Объясни.

— Не понимаешь? Может быть, мы не поладим с пилотом… И придется по отношению к нему что-то предпринять… Это ведь вполне возможно, мы не исключаем, что так может получиться… Вот на такой случай Борик меня не устраивает. Мне его жаль. Пусть это будет мой каприз. Достаточно и того, что он для нас уже сделал.

— Ладно. Мне-то, собственно, все равно.

— Тем более, что я его изучил. Он не согласится.

— Соглашаться или не соглашаться человек может, когда у него есть выбор. Мы никакого выбора пилоту не оставим. Но я не спорю. Пусть будет тот, кого нам пошлет судьба.

— Желательно бы умного, сговорчивого, с хорошим характером.

— Посмотрим…

— Значит, в воскресенье?

— Да, десятого сентября.