Последний солдат президента

Перпетуум Шнобиле

По извилистой, давно нехоженной и заросшей травой тропинке Рокотов спустился с пригорка и углубился в невысокий подлесок.

Пройдя еще метров пятьсот, биолог сбросил с плеч здоровенный рюкзак, из которого торчали две черные трубы трехсантиметрового диаметра, и присел на поваленный дубовый ствол.

Середина июня.

Полесье.

В радиусе нескольких километров – ни души. И сплошные болота и болотца, лишь изредка разреженные холмами и рощицами.

Влад достал пачку белого «Веста» и закурил.

«Будем надеяться, что медведей туточки нет. Я не сибиряк и не придурочный спецназовец из „Военного лагеря“, чтоб на бурого с голыми руками переть…» Рокотов хмыкнул.

Роман «Военный лагерь» он осилил непосредственно перед поездкой в Беларусь. Среди скопления несуразиц его больше всего потрясла сцена схватки бодрых офицеров из разведгруппы с озверевшим полутонным лесным великаном. Мишку забили ножами так примитивно, будто он был подвыпившим интеллигентом, встреченным в подъезде шайкой малолетних хулиганов-грабителей. Раз пикой в печень – и кранты!

К тому же медведь почему-то все время промахивался, пока шла схватка, а удар медвежьей лапы по спине одного из спецназовцев привел не к перелому позвоночника, как это должно было быть в реальной жизни, а к царапинам и небольшому синяку.

«Интересно, – подумал язвительный Владислав, – видел автор когда-нибудь бурого или нет? Ведь достаточно в зоопарк сходить, чтобы понять бесперспективность нападения на мишку с клинком в руке. Когти в двадцать сантиметров, реакция на порядок быстрее человеческой, вес в несколько сот кило… Плюс шкура и жировая прослойка толщиной в две ладони. Армейским ножичком ни до одного органа не достанешь… Ну да ладно, пущай автор развлекается. Пипл его книжки хавает – и довольно. Все равно среди читателей таких зануд, как я, мало…» Рокотов оперся спиной на вывороченный из земли комель и положил ноги на пенек. Растер окурок о подошву и отхлебнул глоток воды из походной фляжки.

С момента эпохальной драчки с террористами в Ледовом Дворце прошло чуть больше недели.

Самым сложным в недавнем мероприятии оказалось смыться от прибывших на место перестрелки сотрудников родной милиции.

Когда Бобровский влепил бульдозером в кирпичную стену флигелька, атомный заряд сорвало с креплений и отбросило на метр. Провода, ведущие к пульту управления, порвались, и бомба превратилась хоть и в радиоактивный, но совершенно мертвый кусок железа. Такой ее и обнаружили спустя два часа эксперты из Главного Разведывательного Управления. На все подробности этого дела сразу была наброшена завеса государственной тайны, атомное устройство размонтировали и отправили для изучения в Зеленоград.

Рокотову и Бобровскому пришлось побегать.

За отъезжающим от Ледового Дворца серым внедорожником «мерседес» бодро ринулись сразу несколько милицейских машин. Дряхлые «УАЗы» быстро отстали, но два «шевроле» повисли на хвосте.

Владиславу пришлось нажать синюю кнопку на самодельном пульте. Миниатюрные пиропатроны выбили овальную крышку на задней дверце «мерседеса», и на дорогу выплеснулась сотня литров машинного масла. Преследователей раскрутило в сверкающей под светом фонарей луже, один «шевроле» врезался в стоящий у обочины грузовик, второй перевернулся и несколько секунд продолжал нестись на крыше вслед джипу, являя собой сюрреалистическое зрелище.

Но попавшие в разлитое масло машины оказались не единственными преследователями в ту ночь.

По городу объявили план «Перехват», и к «мерседесу» пристроились еще четыре «мусоровоза».

Рокотов был вынужден нажать две желтые кнопки.

С заднего борта джипа ударил фейерверк. Прикрепленные на асбестовой подложке пластины прессованного магниевого порошка быстро выгорели, но этого времени хватило, чтобы «мерседес» оторвался oт погони, свернул в анфиладу дворов и закатился в один из арендованных биологом гаражей.

Наутро Владислав с майором благополучно выбрались наружу и на метро доехали до центра города. Бобровский поспешил навестить приятелей из спецотдела, а Рокотов отправился отдыхать.

Имевший высшие категории допуска майор получил прямой доступ к расследованию происшествия и уже на следующий день посвятил Влада в некоторые подробности.

Оказалось, что биолог зря опасался взрыва. Как ни готовились террористы и сколько денег ни потратили на установку своих собственных детонаторов на атомное устройство, всего предусмотреть они не смогли и нарушили несколько правил подключения криотронных взрывателей. В частности – не были соблюдены нормы крепления световодов. В результате время прохождения сигналов в цепях оказалось разным для каждого пучка световодов, что могло привести к разнице во времени детонации взрывных блоков сферы. Одну сторону бомбы вмяло бы раньше, чем остальные, и куски урана вместо схлопывания с силой в миллионы ньютонов просто бы ударились друг о друга.

Собрать атомную бомбу, похожую на настоящую, можно, но вот заставить ее работать как надо – задачка посложнее.

И террористы своими руками подготовили собственный провал.

Однако никого из группы Арби так и не удалось взять живым. В Ледовом Дворце остались лежать только трупы, а те из наемников, кто успел обратиться в бегство, исчезли бесследно.

Рокотова это обстоятельство ничуть не взволновало.

Как он пояснил грустному Бобровскому, поисками пропавших террористов пусть занимаются «гарные хлопцы» из ФСБ. Это их работа, им за это деньги платят.

Влада гораздо больше занимал листок бумаги, обнаруженный им в бумажнике, экспроприированном у мертвого Арби.

На листке было восемь строчек, по одиннадцати знаков в каждой.

Цифры и буквы.

Они явно имели отношение к инициации ядерных зарядов. Но не к тому, что нынче подвергался изучению в спецлаборатории ГРУ, а к каким-то иным.

Свою бомбу Арби сотоварищи собирались подорвать кустарным способом. Для этого они «обошли» все фирменные электронные схемы и напрямую замкнули детонаторы на пульт управления.

Будь у них коды инициации, вмешиваться в системы управления не потребовалось бы. Подали бы в нужное время нужный сигнал и все. Дальше схема сработала бы самостоятельно.

К тому же листок с шифром оказался ксерокопией. Соответственно, где-то есть оригинал. Глупо надеяться на то, что обладатель оригинала испытывает теплые чувства по отношению к России.

Коды к атомным устройствам могут оказаться в чужих руках только в одном случае, когда некто хочет использовать заряды для решения своих проблем. А за предотвращение ядерного взрыва любое государство отдаст какую угодно сумму.

Деньги в подобных случаях ничего не значат.

Но помимо шантажа есть и другие варианты. Те же чеченцы во главе с Арби не собирались ничего требовать. Их целью был взрыв. И дальнейшее его использование в деле борьбы за независимость своего государства.

В плазменном шаре должны были сгореть Президент России и большинство чиновников из его ближайшего окружения. Неизбежно возникла бы паника, на фоне которой шантаж со взрывом еще одного такого заряда привел бы к безоговорочной капитуляции пострадавшей стороны.

Однозначно.

Ибо среди российских политиков слишком мало нормальных мужиков. В подавляющем большинстве – бесполые существа, озабоченные собственными доходами, подковерной возней и мелкими интрижками.

Интеллектуальные импотенты.

О порядочности и говорить не приходится. Продадут кого угодно, лишь бы цену приемлемую дали. Политики из стран «цивилизованного мира» давно это поняли и покупали российских чиновников оптом. Отделами, институтами, министерствами. Ибо оптом, равно как и ночью, дешевле. Псевдодемократы повизгивали от удовольствия, подсчитывали будущие барыши и выстраивались в очередь к каждому приезжавшему с Запада серьезному денежному эмиссару.

Так что расчет террористов был стопроцентно верен…

Бобровский выслушал рассуждения Влада, выкурил три сигареты подряд и в общих чертах согласился с биологом.

Но все упиралось в смерть Арби. Грохнув чеченца, Владислав перевел процесс изыскания восьми «левых» ядерных зарядов в теоретическое русло.

Майор грустно улыбнулся в ответ на шутливое предложение Рокотова допросить друг друга в традициях гестапо.

Шутки шутками, а приятели уперлись в стену…

«Хорошо, что у меня с памятью все в порядке», – подумал Владислав и с хрустом потянулся.

Впереди лежало болото, перейдя которое, биолог выходил на исходную позицию.

Председатель «Белорусской Правозащитной Конвенции» Татьяна Прутько с благоговением уставилась на Государственного секретаря Соединенных Штатов Америки.

Для Прутько мадам Олбрайт была эталоном женщины.

Волевая, целеустремленная, жесткая к врагам и благожелательная к истинным друзьям Америки. Истинная леди в понимании белорусской правозащитницы. Впечатление немного портили крючковатый, как у ведьмы, нос, злые выпученные глазки и бесформенная фигура, но Татьяна сама красотой не блистала и потому не обращала на внешние данные никакого внимания.

В детстве маленькая Прутько была толстушкой.

Но не потому, что так было угодно распорядиться природе, корректирующей девичьи фигуры к совершеннолетию, а по более прозаическим причинам: из-за склонности к обжорству и дурной наследственности – запойно пил отец и все его семейство.

К двенадцати годам Танюша покрылась прыщами. В отличие от одноклассниц ее гормональный баланс так и не стабилизировался, и даже во взрослом возрасте оплывшая физиономия Прутько регулярно расцветала россыпью красных пятнышек. К тому же прыщи она давила без всякой антисептики, от чего ее щеки были изрыты глубокими оспинками. В селе, откуда Татьяна была родом, о гигиене вспоминали два раза в год: на Седьмое ноября и на Новый год. Все остальное время Прутько могла неделями ходить немытая, с огромными серными пробками в ушах, из-за которых она не слышала половины того, что говорили в школе.

В пятнадцать лет она ощутила призвание к общественной работе и с головой ушла в дела поселкового комитета комсомола. Проваландавшись без профессии три года, Татьяна собрала вещички и подалась в Минск, лелея надежду без экзаменов поступить в какой-нибудь институт и там пристроиться на теплое место освобожденного секретаря комитета комсомола.

Но грянула перестройка, и Прутько закрутил мутный водоворот событий.

Сначала ей повезло – она примкнула к карликовой демократической партии, созданной в Беларуси с подачи слюнявого внука писателя Гайдара и исповедовавшей принципы монетаризма. Так как о монетаризме в партии никто ничего не знал, вся деятельность белорусских «монетаристов-демократов» была посвящена воплям на митингах и дележке подачек от хлынувших в страну западных бизнесменов.

Коммерсанты скоро поняли, что от общения с Прутько и ей подобными им не будет никакого толку, и переключились на поднаторевших на взятках московских чиновников.

Татьяна стоически перенесла потерю источника дохода, но быстро сориентировалась и на пару с таким же, как она, бездельником Александром Потупчиком организовала «Белорусскую Правозащитную Конвенцию», целью которой они объявили борьбу за права человека и противостояние «сатрапам из КГБ». Иностранные спецслужбы восхитились предприимчивостью молодой демократки и профинансировали первые проекты.

Сотрудничество оказалось удачным.

С подачи Прутько на Запад уехали два десятка ученых-оборонщиков, а сочувствующие ей граждане из числа вечно обиженных жизнью интеллигентов приволокли в штаб-квартиру «БПК» несколько чемоданов с секретными документами.

Татьяна уже потирала руки и готовилась приобщиться к процессу начавшейся приватизации, но ее планам не суждено было сбыться. К власти в Беларуси пришел неизвестный никому Лукашенко.

Новоизбранный Президент остановил процесс бесконтрольного разграбления республики и принялся изучать обстановку. Изучение довольно быстро завершилось громкими уголовными делами и отправкой за решетку наиболее одиозных фигур вроде старого ворюги, возглавлявшего крупнейший сельскохозяйственный комплекс и приходившегося двоюродным дядей самой известной депутатше российской Госдумы. Как дядя, так и племянница кончили плохо. Одному впаяли шесть лет за кражу двух миллионов долларов из бюджета, другую просто пристрелили в собственной парадной. После чего сопровождавший ее однопартиец и подельник Руслан Пеньков получил кличку «Человек с самым маленьким мозгом в мире», ибо делавший контрольный выстрел в голову киллер так и не смог попасть наверняка по серому веществу «свидетеля». Впрочем, посвященные в подоплеку этой истории знали, что голубой помощник депутатши сам был замазан в убийстве по уши. И именно он стал счастливым обладателем восьмисот тысяч долларов, которые депутатша везла в Питер и которые не были обнаружены следственной группой.

Приход Батьки Лукашенко поставил Прутько, Потупчика и иже с ними на грань разорения.

За годы правления Шушкевича они привыкли хорошо питаться, жить в благоустроенных квартирах, регулярно получать обильные денежные переводы из-за рубежа и не нести никакой ответственности за свои действия. Теперь же все изменилось. Батька стукнул кулаком по столу и через прессу предупредил всех заинтересованных лиц о том, что закон о государственной тайне действует, и отныне никакой сволочи не будет позволено – продавать даже самый завалящий секрет. А кто не послушается – уедет лет на десять в лагерь.

Просвещенный Запад с такой постановкой вопроса не согласился. И мгновенно устроил Лукашенко обструкцию. Избранный белорусский Парламент был объявлен нелегитимным, результаты референдума о продлении полномочий Президента – фальсифицированными, а самому Батьке навесили ярлык «тирана» и «душителя гражданских свобод». Коим он никак не был. В Беларуси спокойно выходили оппозиционные газеты, а политические противники Лукашенко беспрерывно орали со всех трибун. И никто им за это ничего не делал. Разве что разгонялись несанкционированные митинги.

Прутько, Потупчик и примкнувший к ним «пиит» Артур Выйский первыми заняли нишу «борцов с кровавым режимом». За что первыми же и получали дотации от своих западных партнеров с добрыми и немного усталыми глазами кадровых офицеров ЦРУ и БНД.

А теперь еще Татьяна удостоилась аудиенции у Олбрайт в здании американского консульства в Мюнхене.

– Альянс навел порядок в Косове, – проквакала Госсекретарь, внимательно разглядывая сидящую перед ней тридцатилетнюю белоруску.

Та оказалась в жизни даже страшнее, чем на фотографии. Нездоровая пористая кожа с сероватым налетом, небритые жирные ноги, торчащие из мятой мини-юбки, мешки под глазами,.выдающие неумеренное употребление алкоголя, криво выщипанные брови. К тому же Прутько распространяла вокруг себя стойкий запах недельного пота.

В общем – «правозащитница» в своем классическом обличьи. Пьющая, ущербная, грязноватая и жадная до денег. Именно то, что требуется Государственному департаменту США.

Такие не подводят. Сунешь полмиллиона долларов на личный счет, и истерика на несколько месяцев обеспечена. Естественно, исключительно в отношении заказанной персоны. Без предоплаты Прутько палец о палец не ударит.

– Тогда можно переходить к Беларуси, – Татьяна повернулась к переводчику. Иностранными языками она не владела. Сколько ни билась с ней сельская учительница английского, дальше фразы «My name is Taniya» слабослышащая и туповатая Прутько не продвинулась. Да и эту фразу она забыла ровно через месяц после того, как получила аттестат о восьмилетнем образовании, хотя ныне с гордостью демонстрировала диплом с отличием Минского педагогического института, где в графе «английский язык» сияло «отлично». Диплом ей соорудил в начале девяностых тогдашний декан дефектологического факультета, усмотревший в дружбе с псевдоправозащитниками хорошие перспективы для своей карьеры. И ошибся. Ректор, на чье место метил пронырливый доцент, оказался зубром старой закалки и схарчил вороватого декана всего за год. Вопли и пикеты у дверей института не помогли. Декан разобиделся, запил и в пьяном безобразии учинил драку на автобусной остановке с группой малолетних отморозков. Те огрели его обрезком водопроводной трубы по башке, вследствие чего пускающий слюни бывший доцент обосновался в палате для тихих умалишенных пригородного психоневрологического диспансера «Новинки».

– Мы пока еще не готовы повторить балканский вариант, – сообщила Госсекретарь. – Ваш так называемый президент не дает повода для военного вмешательства.

– А исчезновения людей?

– Вы имеете в виду бывшего председателя Центрального банка Винникову?

– И ее, и еще многих…

Олбрайт задумчиво побарабанила узловатыми пальцами по подлокотнику кресла.

История с исчезновением из-под домашнего ареста проворовавшейся банкирши не вдохновляла. Слишком многое здесь было туманным. По логике, побег обвиняемой в совершении крупных хищений из казны был невыгоден Лукашенко. Он сам настаивал на объективном расследовании и суде. Президенту Беларуси нечего было опасаться, что на процессе всплывет что-нибудь негативное в его адрес.

А вот премьеру…

Председатель правительства Беларуси Снегирь как раз и был тем человеком, которому следовало бояться откровений банкирши.

К тому же Госсекретарь недавно читала доклад полевого агента АН Б, в котором недвусмысленно сообщалось, что подозреваемая гражданочка Винникова после своего побега из Минска совершила вояж в Москву, встретилась там с Яблонским и с его помощью отбыла в Великобританию, где и пребывает в добром здравии на вилле, принадлежащей одному из видных функционеров «Яблока». По фамилии Артемьев, кажется…

– Кого вы имеете в виду, когда говорите «многие»?

– Ну… – растерялась Прутько, – некоторые журналисты…

– У вас есть точные данные, которые мы могли бы оформить дипломатической нотой и потребовать у Лукашенко ответа?

– Мы подготовим список фамилий, – выкрутилась председатель БПК.

В ее голове уже созрел план. Надо будет отправить куда-нибудь в Россию десяток-другой членов своей конвенции, а потом объявить их «пропавшими в застенках КГБ». Пусть схоронятся на пару месяцев, пока развивается скандал. А потом выйдут из подполья, будто бы их отпустили перетрусившие «подручные тирана».

А под это дело из Госдепа поступят еще несколько сот тысяч долларов. Прутько удовлетворенно вздохнула.

– В средствах я вас не ограничиваю, – намекнула Мадлен, – и в способах тоже.

– Мы высоко ценим отношения с Западом, – Прутько не сочла лишним еще раз подтвердить свою лояльность, – в особенности с США. Но позвольте отметить, что требуются более жесткие меры к Беларуси в целом, чтобы режим наконец пал. Необходимо полностью перерезать снабжение продовольствием населения, чтобы в республике начались голодные бунты.

– Насколько мне известно, у вас продовольствие на девяносто процентов свое, – мрачно заявила Госсекретарь.

– Но можно же что-то сделать, – разнервничалась Татьяна. – Лекарства, к примеру… Перекрыть поставки инсулина. Тогда диабетики начнут умирать, и это всколыхнет народ. То же самое с сердечными средствами. Жалкому быдлу, из которого состоит электорат Беларуси, надо дать понять, что, пока Лукашенко у власти, ничего хорошего в стране происходить не будет… Идеальный вариант – сделать что-нибудь с детскими лекарствами. Пусть начнут дохнуть младенцы в роддомах.

Олбрайт выслушала перевод и подвигала жиденькими бесцветными бровками.

– Вы, я смотрю, сторонница крайних мер…

– А по-другому нельзя! – В Прутько проснулся правозащитный запал. – За исключением небольшой части поддерживающих нас граждан, все остальные – бесполезная масса. Только террор приведет к нужному результату.

Заветы Ленина и его банды намертво впечатались в заплывшие жиром мозги белорусской правозащитницы.

– Но мы же не можем открыто проводить подобные операции.

– Исполнение предоставьте нам, – отреагировала председатель БПК, – у нас есть нужные люди.

Госсекретарь потерла виски.

Информация требовала осмысления. Иметь своих, готовых на самое страшное преступление, людей в иностранном государстве – это всегда полезно. Никогда не знаешь, для какой комбинации они могут пригодиться. . Но откровенно проявлять заинтересованность не стоит.

Дипломатия это искусство возможного. Однако пока Мадлен не видела практического применения предложению Прутько.

Хотя в будущем… Кто знает.

– Давайте эту тему обсудим несколько позже. В настоящее время мое правительство и президент прежде всего заинтересованы в увеличении напряженности между вашей страной и Россией, – с Татьяной Олбрайт могла говорите без обиняков.

К тому же Госсекретарь США ждала вестей от другой группы белорусских оппозиционеров, пообещавшей ей самоотречение Лукашенко от власти в самые ближайшие дни. Та, другая группа была гораздо более серьезной, чем кучка немытых психопатических личностей из БПК, ибо в ее состав входили высшие государственные чиновники страны. Если у них ничего не выйдет, тогда можно будет обратиться к услугам Прутько. А пока рано.

Владислав был не из тех, кто сдается.

Поэтому он плотно насел на Бобровского и вытянул из него массу подробностей относительно хранения, транспортировки и применения ядерного оружия. Ничего особо секретного майор не рассказал, но на основе услышанного Рокотов выстроил-таки у себя в мозгу логическую цепочку.

Одиннадцать цифр и букв в каждой строчке сами по себе не могли быть кодом инициации ядерного взрыва. Команда на применение заряда состоит из большего количества знаков – тридцати или сорока. Соответственно, у Арби была лишь часть кода, запускавшая одну из систем устройства. Это могли быть приказ на старт ракеты, команда на разделение боеголовок из основной части или подключение системы прицеливания на финальном отрезке траектории.

Биолог выдул чашку кофе и снова пристал к майору.

Но тот ничего более конкретного не знал.

И тогда Рокотов, проанализировав шаг за шагом СРОЙ путь от подземной лаборатории в горах Шар-Планина до Ледового Дворца в Санкт-Петербурге, припомнил слова чеченского бизнесмена Абу Бачараева, сказанные им в процессе допроса на складе в Горской. О том, что кто-то то ли едет, то ли уже поехал в Минск.

Бобровский почесал затылок и признался, что не видит связи. Чеченским боевикам в Беларуси делать было нечего. Разве что отомстить Лукашенко за его поддержку действий России в прошлой войне на Кавказе. Но для этого ядерные боеголовки не используют, а выступают на каких-нибудь международных ассамблеях.

Влад предложил рассмотреть другой вариант. Исключить чеченский фактор и проанализировать ситуацию в самой Беларуси.

Майор замолчал на двадцать минут.

После долгих размышлений Бобровский смог выдвинуть только одно предположение – некая международная террористическая группа купила или украла сведения о размещении в Беларуси тактического ядерного оружия. И теперь собирается демонтировать боеголовки ракет и вывезти их на Ближний Восток для продажи заинтересованным лицам из «Хамаза» или «Хезболлаха». Или примитивно подорвать заряды на территории России.

Рокотов схватил атлас, нашел карту Беларуси и сунул ее под нос майору. Бобровский развел руками и сообщил, что никогда не занимался тактическими ядерными силами и не представляет себе, что и где надо искать.

Но он не учел редкого занудства биолога.

Владислав четыре часа подряд мучил майора вопросами, выявляя любые мелочи, которые Бобровский мог знать или слышать и которые каким-то боком относились к главной теме.

Наконец майор вспомнил один свой давний разговор с однокурсником. Тот несколько лет непосредственно перед развалом СССР служил в специальной группе сопровождения, в чью задачу входило изъятие ядерных боеприпасов с территорий союзных республик. В отличие от политиканствующих дилетантов из Центрального Комитета Коммунистической Партии, с тупым остервенением долдонивших о «праве нации на самоопределение», в Генеральном Штабе нашлось несколько разумных людей, принявших превентивные меры, чтобы атомное оружие не попало в руки царьков новообразовавшихся государств. На ракетные и авиационные базы, расквартированные в потенциально опасных зонах, отправились небольшие отряды офицеров ГРУ, которые вывезли на центральные склады все без исключения ядерные изделия и заменили их очень похожими муляжами. Внутри муляжей находилось небольшое количество отходов с – атомных станций, так что радиоактивный фон совпадал с характеристиками настоящего заряда.

Как показали дальнейшие события, замена боеголовок на муляжи была крайне разумной мерой предосторожности.

Получившие в тысяча девятьсот девяносто первом году независимость бывшие советские республики встали в позу и принялись разговаривать с Москвой через губу, намекая на собственные ядерные арсеналы. Особенно усердствовали лидеры Украины, Грузии и Казахстана. Дошло до того, что тогдашний президент Грузии вознамерился разрешить абхазский конфликт с помощью точечного атомного удара по Сухуми.

Носатый летчик залез в единственный на всю республику бомбардировщик «Су-17М4» [Истребитель-бомбардировщик с изменяемой геометрией крыла. Максимальная боевая нагрузка – 4250 кг, скорость – 1850 км/ч, дальность действия – 350 км, экипаж – 1 чел.] и скинул в центр Сухуми полуторатонную бомбу. Серебристый эллипс со знаком радиоактивности на боку шмякнулся на одной из центральных улиц, чуть не придавив вышедшего на прогулку рыжего кота. От удара о земную поверхность корпус треснул, и на асфальт высыпалось полведра черного кристаллического порошка, излучавшего около сотни микрорентген в час.

Возмущенный пилот, видя столь пошлое завершение своего исторического полета, огласил эфир гортанными воплями и повернул обратно на базу.

На окраине Сухуми грузинский «сухарь» попал в прицельную рамку переносного ракетного комплекса «Игла», и через пять секунд Тбилиси лишился всей бомбардировочной авиации.

Гвоздично-мандариновые магнаты кинулись к остаткам своих национальных ядерных сил и убедились, что коварные русские их опять надули. Вслед за грузинами, устроившими вой по поводу аферы с атомным оружием, свои арсеналы проверили и остальные «самостийны». И убедились в том, что краса и гордость национальной обороны представляет собой набор железных бочек с мусором. Да еще и радиоактивным.

Покричав для вида об имперских замашках России, независимые лидеры государств согласились с главенствующей ролью Москвы в СНГ и обратили свой взор на Запад в надежде, что США и НАТО их не обманут и дадут-таки в руки настоящий атомный заряд. Но этим надеждам не суждено было сбыться.

Исключением стала Беларусь.

Как случайно упомянул сокурсник Бобровского, в Полесье одну базу оставили нетронутой. Так, на всякий случай. Шахты были замаскированы на совесть, о существовании резервной ракетной базы даже во времена СССР знали считанные единицы, и ее решено было сохранить в неприкосновенности. Тем более что из-за оригинальности маскировки и строительных нюансов изъятие зарядов обязательно привело бы к расшифровке ее месторасположения.

Рокотов принял охотничью стойку и уткнулся в атлас…

На следующий день майор застал Влада во всеоружии. Обложенного крупномасштабными картами, с карандашом в руках и с траспортиром в зубах. Глаза биолога горели.

Бобровский уселся в кресло, ему были выданы пепельница и полный кофейник. Педантичный Рокотов не отпускал майора до позднего вечера, заставляя припоминать такие мелочи, о которых человек обычно забывает напрочь.

В результате совместный мозговой штурм завершился вычислением наиболее вероятного расположения базы; Влад выяснил и механизм проникновения внутрь. В котором, кстати говоря, не было ничего необычного. Методика быстрого расконсервирования входа на секретный объект стандартна [За исключением некоторых деталей, которые по соображениям безопасности спецобъектов в художественной литературе не приводятся. А без знания специфики любой нежелательный гость будет убит автоматической системой охраны]. В девяносто девяти случаях из ста люк маскируется в толстом стволе дерева и отбрасывается пиропатронами по команде снаружи.

Оставалось найти нужное дерево.

Бобровский был отправлен в информационный центр собственного ведомства. Для этого ему не пришлось возвращаться в Собинку, а достаточно было сесть за клавиатуру компьютера в местном управлении ГРУ.

Что он и сделал.

И через три часа Рокотов получил информацию о том, что в интересующий его период времени в Белорусскую ССР из Канады были доставлены несколько десятков редких кленов. Якобы для эксперимента. И которые, по документам Министерства лесной промышленности, «не прижились».

Для любого непосвященного эта ситуация выглядела проявлением извечного советского бардака. Потратили валюту на покупку уже взрослых деревьев, не провели нормального изучения почвы и в итоге профукали денежки. Пример тупоумия тогдашнего министра.

Но это только внешне.

Влад покопался в справочнике, нашел описание клена и пришел к выводу, что закупка деревьев могла быть произведена с единственной целью – поставить в лесу легко определяемый ориентир. Сообщение о том, что канадским кленам не подошел состав белорусской почвы, биолог отмел как несущественное. Ибо оно противоречило законам растениеводства. Клены в Беларуси растут и мало чем отличаются от канадских.

Бобровский скептически отнесся к выводам Рокотова, но переубеждать приятеля не стал. К тому же у майора заканчивался отпуск, и он собирался в Москву.

Параллельно с помощью Владу в определении возможных действий неизвестных террористов майор обратился к своему давнему другу из питерского ФСБ и попросил того решить вопрос о возвращении гражданина Рокотова к нормальной жизни. Мотивировав свою просьбу кратким изложением истории с ядерной боеголовкой и роли молодого биолога в этом деле.

Услышав историю Влада, подполковник с Литейного немного обалдел, однако повел себя по-мужски. Он не стал докладывать начальству, дабы не обрекать Рокотова на многомесячные допросы, а просто сориентировал несколько верных товарищей на разрешение проблемы.

Те особо мудрствовать не стали.

Одновременно в служебных кабинетах обоих Ковалевских [Ковалевские, Терпигорев, Чернов – персонажи романов Д. Черкасова «Ночь над Сербией», «Балканский тиф» и «Косово поле»] и прокурора Василеостровского района Терпигорева появились по трое суровых офицеров ФСБ. Они выложили перед каждым «объектом» папку с достаточными для отправки на зону сведениями и поставили перед выбором – или их визави в течение двух часов возвращают все на круги своя, или документы отправляются в следственное управление контрразведки.

Все «объекты» тут же согласились.

Описавшийся от страха председатель общества «За права очередников» Николай Ефимович Ковалевский даже сдал эфэсбэшникам компромат на прокурора города Сыдорчука, хотя об этом его никто не просил. Чистосердечное признание Колюни задокументировали.

На будущее.

В ФСБ Сыдорчука считали редкой сволочью, и рычаг давления на подленького прокурора пришелся очень кстати.

Рокотов миновал последнюю кочку и очутился на сухом пригорке.

Все.

Теперь надо было найти нужное дерево.

Владислав забрался в глубь кустарника, сбросил рюкзак и разложил снаряжение. Пять минут – и из набора фотохудожника образовался комплект вооружения российского диверсанта-надомника.

Огнестрельного оружия биолог с собой не взял. До места он добирался на поезде, а пограничники и транспортная милиция страсть как не любят организмов со стволами, шныряющих по вагонам. К тому же законы в Беларуси достаточно суровы, и местные опера не будут церемониться с россиянином, буде у него обнаружится нечто противозаконное.

«Здесь вам не тут», как говорят строевые офицеры.

Поэтому Влад ограничился подручными средствами, закамуфлированными под безобидный набор предметов. Только специальная экспертиза могла определить, что каждый из предметов представляет собой либо холодное, либо ударно-раздробляющее оружие. Да и то – только после применения. Иметь при себе изготовленный из стальных труб штатив, металлические заточенные колышки для его крепления или горсть никелированных шариков двухсантиметрового диаметра никому не возбраняется.

Рокотов свинтил вместе две трубы и получил полутораметровый посох. С его помощью он вполне мог бы выступить против нескольких вооруженных противников.

Затем биолог насадил на колышки черные пластиковые рукоятки и отложил в сторону уже готовые к применению четыре толстых и длинных шила, образовавшихся в результате этой нехитрой операции. Жала колышков имели треугольное сечение, что обеспечивало нанесение болезненных и долго незарастающих ран.

Влад усмехнулся, вспомнив рассказ Димона Чернова по кличке «Гоблин» о методике применения данного вида оружия.

Приятель Димона по фамилии Рыбаков был первопроходцем в области использования шила, интуитивно взяв на вооружение опыт японских и китайских воинов. Использование шила для самооброны в условиях ограниченного пространства спасло жизнь не ему одному. Ваня Вознесенский [См. роман «Косово поле. Эпизод первый: Балканы»] также не без успеха отразил нападение купленных американскими дипломатами российских ментов, пронзив шилом убогое мужское достоинство придурковатого сержанта.

Завершив превращение фототехники в грозный арсенал, Рокотов пошел по спирали, постепенно сужая круг к центру островка посреди болота.

Спустя два с половиной часа он вышел к торчащему возле огромного валуна канадскому клену.

Биолог достал из рюкзака миниатюрную газовую горелку, используемую в полевых условиях для дезинфекции хирургического инструмента, и, немного откинув голову назад, критически посмотрел на толстенный, покрытый бугристой корой ствол…

Покрывающий горные склоны туман не позволял разглядеть ничего уже на расстоянии десятка метров. В воздухе висела мельчайшая водяная взвесь, от которой оружие и снаряжение передового отряда чеченцев увлажнились буквально через полминуты после того, как боевики спустились с перевала в белесое неподвижное марево.

Вагит чертыхнулся сквозь зубы.

Если туман не рассеется, то на рубеж они выйдут только к полудню, опоздав к назначенному часу. При почти нулевой видимости держать обычную скорость опасно. Нагруженный переносными зенитно-ракетными комплексами, выстрелами к гранатометам и цинками с патронами, боец легко может оступиться и сделать шаг в пропасть.

За каждого из них он несет персональную ответственность.

Родственники погибшего по глупости или непредусмотрительности командира выставят крупный счет. Хорошо, если обойдутся деньгами. А то ведь могут потребовать наказания палками, как положено по законам шариата.

Унижения Вагит не перенесет.

Если по его вине с бойцами что-нибудь случится и шариатский суд приговорит его к публичной порке, он лучше полоснет из автомата по судьям, а дальше пусть будет то, что будет. Ложиться на скамью посредине площади и безропотно терпеть удары он не намерен.

Вагит скрипнул зубами.

Зря он не послушался деда и не остался дома. Казавшаяся легкой прогулкой операция по нападению на дагестанское село не заладилась с самого начала. Заболел командир, собрать полные комплекты боезапаса удалось только в последний момент, из ста бойцов лишь немногим более трети принимали участие в боевых действиях. Остальные были собраны с бору по сосенке. Обкурившиеся неграмотные юнцы, вставшие под зеленое знамя «волков ислама» по дурости или из нежелания прозябать в нищете.

Еще этот мулла!

Старый пень отказался благословить Вагита и его отряд. Покачал головой, сплюнул в дорожную пыль, повернулся и ушел. За ним так же молча ушли собравшиеся на площади старики. Один-единственный оставшийся аксакал предупредил Вагита о том, что тот принимает на себя всю ответственность за жизни бойцов.

Если те погибнут в бою – на то воля Аллаха. А вот ежели командир допустит промашку, то разговор будет иной. Взялся командовать – готовься и ответить.

Из пелены тумана вынырнул маленький худощавый Зия.

– Ну?

– До села осталось километров десять, – доложил разведчик, – впереди мост, а там по прямой до окраины…

Вагит повернулся к ближайшему бойцу.

– Передай по цепочке, что привал. На пятнадцать минут.

Боец кивнул и скрылся из виду.

– Никого не встретил?

– Не, – Зия присел на корточки, – в такую погоду они далеко от домов не отходят.

– Если туман не рассеется, мы на два часа опоздаем.

– Без нас не начнут.

– У Делана самого сил хватит.

– Брось, – Зия вытащил самокрутку и задымил. Анаша промокла и едва тлела, но разведчик, не обращая на рассыпающуюся в пальцах свернутую бумагу никакого внимания, жадно делал затяжку за затяжкой.

Вагит с неприязнью отметил, что Зия не предложил ему вместе раскумариться перед боем. Значит, невысоко ставит авторитет командира.

– У Делана в отряде почти сплошь наемники. Языка не знают, – разведчик высморкался себе под ноги, зажав большим пальцем одну ноздрю, – толком даже никого допросить не смогут. А добыча там обещает быть богатой… Дождется нас Делан, не волнуйся. Никуда не денется. К тому же ему надо кого-то в селе оставить, когда дальше двинет, к Ботлиху.

– Думаешь, даги попытаются дернуться?

– Вряд ли. В селе только трое ментов. Один русский, двое из аварцев. Хлопнем их, и все дела.

– А остальные? – Вагит зябко передернул плечами.

– Мовлади три дня назад по телевизору сказал, что даги сами от русаков стонут. Особенно молодежь. Так что готовься к приему добровольцев. Они денег уже год не видели. Доллары им покажешь – и сможешь человек сто еще набрать, – хохотнул разомлевший от анаши Зия.

– Ладно, там видно будет… Хватит сидеть. Сходи передай, чтоб поднимались. И туман вроде пожиже стал. Может, успеем к сроку…

Рокотов нажал красную кнопочку возле сопла горелки, и из него вырвался шипящий голубовато-белый язык пламени. Газ поступал из вмонтированного в рукоятку баллончика, а поджигался раскаляемой батарейкой спиралью. При необходимости горелка с успехом могла быть использована в качестве миниатюрного огнемета.

Биолог-диверсант направил огонь на ствол клена и, не отрывая пылающей струи от коры дерева, обошел его по окружности.

На клене образовалась тлеющая полоса шириной в несколько сантиметров.

Влад куском смоченной в воде тряпки стер сажу, одновременно с этим потушив крохотные угольки. Температура пламени была более чем избыточной, около тысячи двухсот градусов, так что кора прогорела насквозь, обнажив внутренние древесные волокна.

Он внимательнейшим образом обследовал выжженную полосу сантиметр за сантиметром, но ничего не обнаружил, Пришлось повторить операцию с выжиганием коры еще трижды, пока наконец на высоте полуметра от поверхности земли Рокотов не наткнулся на узкую прорезь в древесине, залитую каплями подгоревшего клея.

«Есть!» – Биолог взялся за нож.

Очистив от коры квадрат со стороной в тридцать сантиметров, Влад выскоблил острием шила клей из пазов и лезвием саперной лопатки подцепил миниатюрную алюминиевую пластину. Та откинулась в сторону, явив взору вмонтированный в живой древесный ствол пульт управления экстренным открытием входа на подземную ракетную базу. Вдоль ствола уходил вниз. толстый изолированный провод.

«Ого! – Рокотов осторожно потрогал пальцем резиновую оплетку. – Как они, интересно, это сделали? Дерево-то растет. Не иначе, оставили свободный ход провода… Молодцы. Без знания конкретной породы дерева нужный ствол можно искать до морковкина заговенья. Ничего искусственного, все природное… Клен растет, как обычно. Осенью листья осыпаются, весной появляются новые. Так что внешний контроль на предмет заметить несоответствие одного дерева другому ничего не даст. Светлая голова все это придумала… Та-ак. На пульте всего один тумблер. Логично. Кодировка тут не нужна. По замыслу конструкторов, это устройство должно быть использовано группой офицеров управления в экстренной ситуации. Или автономным индивидуумом. Коды можно забыть, потерять, не знать, в конце концов… В боевых условиях чем проще – тем лучше. Что ж, приступим, помолясь…» Владислав откинул предохранительный колпачок и щелкнул переключателем вверх.

Спустя секунду земля в двух десятках метров от него вздыбилась, и в траву отлетела круглая железобетонная крышка, разбрасывая вокруг себя комья желтоватой глины.

Биолог заглянул в темный проем узкого колодца.

«Бетонная труба – метр в диаметре. И скобы в стене… Лестница в неизвестность. Будем надеяться, что я тут первый посетитель. Чай, не балканские горы, здесь террористы толпами бродить не должны…» Рокотов подкатил к отверстию отскочившую крышку, повис в темноте, уцепившись согнутой в локте рукой за скобу, и установил люк на место.

Фонарик он не включал, здраво рассудив, что первый отрезок пути лучше всего пройти в темноте.

Колодец привел биолога в маленький квадратный тамбур на глубине сорока метров от поверхности земли. Влад на ощупь открыл запорный механизм двери, ничем не отличающийся от стандартных железных дверей бомбоубежищ времен Второй мировой войны, и вступил в тоннель.

«Темно, как у африканца в интерьере… Хотя и не совсем кромешная мгла. Рассеянный свет присутствует. Интересно, откуда? – Рокотов напряг зрение и рассмотрел тянущиеся вдоль тоннеля провода. Каждый – толщиной с бедро взрослого мужчины. Справа виднелось сероватое пятно, слева тоннель уходил в непроглядную черноту. – Эх, где наша не пропадала! Прорвемся… В Косове хуже было. Дома и стены помогают. Беларусь – та же Россия, только поменьше…» Владислав прокрался вдоль стены поближе в серому пятну.

«Жаль, проемов вентиляции не видать. А то нырнул бы по привычке, и ищи-свищи меня там…» Тоннель раздвоился.

Влево уходил коридор под наклоном вниз. Вправо, откуда пробивался слабый свет, – вверх.

«Похоже на транспортные коммуникации, – Рокотов наклонился и нащупал рукой гладкий рельс, – верно, местная железная дорога. Доставка грузов с уровня на уровень. Как и положено на таких объектах…» Пройдя еще сотню шагов, биолог вышел в сводчатый зал площадью в гектар и с высотой потолка в добрых пятнадцать метров. Стены зала были сложены из бетонных плит, скальную породу потолка поддерживали массивные колонны.

Зал был абсолютно пуст.

Помимо тоннеля, из которого появился Влад, в помещение выходили еще три коридора. Рокотов огляделся. Как оказалось, свет пробивался откуда-то сверху. Источника нельзя было определить.

Перебегая от колонны к колонне, незваный посетитель спецобъекта обошел весь зал по периметру.

Никого.

Однако повода для радости не было.

Сунув голову в один из темных боковых коридоров, Владислав на грани восприятия ощутил запах разогретой тушенки. Витающий в неподвижном воздухе подземелья мясной дух был почти невесом, но он однозначно указывал на то, что некто уже успел проникнуть на базу и, как минимум, один раз поел. А раз поел, то это означало, что человек или люди намеревались провести под землей не один день. И устраивались с комфортом.

Рокотов еще раз втянул ноздрями воздух, набросил на плечи плащ и неслышными шагами двинулся в глубь коридора.