«Медведи» удивительно ловко воспользовались ситуацией, возникшей после падения Чезру Эакима Дуана. Из Хонсе-Бира в охваченный смутой Бехрен хлынули тысячи солдат нового короля Эйдриана, значительная часть флота северного королевства, а также церковники во главе с аббатом Олином.
Я с огромным интересом ознакомился со всем, что известно о Хонсе-Бире, поскольку молодой Эйдриан, новый король этой страны, прошедший обучение у тол'алфар, пугает меня. Каким-то образом он сумел так быстро и крепко зажать в кулаке самое могущественное королевство в мире, что это позволило ему устремиться за его пределы в желании расширить свои владения.
Побеседовав в Авру Изе с несколькими монахами-абеликанцами, я узнал, что их церковь также охвачена ныне смутой. Возглавляющие ее священнослужители засели в главном аббатстве Хонсе-Бира, не только оспаривая законность водворения Эйдриана на престол, но и не желая мириться с новым образом церкви, созревшим в мозгу аббата Олина. И все же, несмотря на продолжающуюся борьбу в собственных владениях, молодой король и аббат из Энтела сочли, что у них хватит сил вмешаться в происходящее в Бехрене. В Эйдриане, не сомневаюсь, чрезвычайно сильны замашки захватчика, и, боюсь, это делает его опасным для всего мира.
Его самоуверенность просто поразительна, в особенности в столь молодом человеке — Эйдриан ведь на несколько лет младше Бринн, а та значительно моложе любого, кого можно представить себе восседающим на троне во главе целого народа. В Эйдриане, следовательно, присутствует один из признаков великого человека; ведь великий человек — это тот, кто знает, что на свете нет никого лучше, чем он.
Самоуверенность порождает безмерные амбиции, без чего невозможно достичь подобного положения. Однако оценить, каков на самом деле этот человек, можно лишь после того, как он достигнет высот, к которым так рвался. Поскольку именно тогда становится ясно, обладает ли он способностью к состраданию. С огромным успехом часто приходит ощущение правомочности этого успеха. Зажиточный торговец, землевладелец, вельможа, король, аббат — все они рискуют в процессе восхождения к вершинам власти потерпеть поражение, поскольку начинают рано или поздно рассматривать власть и удачу как нечто присущее только им и отличающее их от всех прочих смертных. Эта проблема часто встает и перед теми, кому высокое положение досталось по наследству, а не стало результатом собственных усилий.
Способствовала ли наследственность восхождению Эйдриана на престол?
Ну, как бы то ни было, наследственность или собственные усилия, а может, сочетание того и другого, — факты таковы, что от того, каков на самом деле Эйдриан, в ближайшие несколько лет будут зависеть судьбы сотен тысяч людей. Если он внутренне считает себя намного выше «черни», а именно на это указывают его нынешние замашки, то мир ожидает грандиозная война, развязанная исключительно ради удовлетворения амбиций этого человека.
Бринн Дариель достигла нынешнего высокого положения в результате собственных усилий и благодаря определенному везению. Не повстречай она Аграделеуса во время путешествия по Дороге Беззвездной Ночи, в ее руки не попало бы оружие, без которого ей бехренцев было бы не одолеть. Однако, придя к власти, эта женщина никогда не забывала о второй важной особенности великого человека. Она оплакивала любую жизнь, загубленную в процессе борьбы за свободу Тогая, не важно чью, тогайранца или бехренца. Бринн чрезвычайно высоко ценила самоотверженность соотечественников, павших в боях за освобождение от ига, но испытывала душевную боль и за всех погибших бехренцев.
Тогайранка не в состоянии забыть ни об одном из них и потому воспринимает свое положение не столько как источник удовольствия и средство наживы, сколько как тяжкую ношу и ответственность перед доверившимися ей людьми. Более всего на свете она желает мира и благополучия, в равной степени и своему народу, и бехренцам. Она была бы счастлива, если бы ее правление протекало без всяких потрясений и вошло в историю как годы мира и спокойствия, а не кровавых завоеваний с полученной в результате их обманчивой славой. Если бы всеми государствами на свете правили такие люди, как Бринн Дариель, человечество достигло бы эры неслыханного доселе братства людей.
Вот почему для меня так важно понять истинные мотивы действий Эйдриана в Бехрене. Я должен разобраться также, что руководит людьми, которые помогли ему взойти на престол и сейчас выступают в качестве его советников. Все ли они сродни аббату Олину, столь явно жаждущему завладеть Бехреном и использующему временное ослабление южного государства ради собственной выгоды?
Нельзя недооценивать опасности этого, ведь по всем признакам Эйдриану присуща первая особенность, характеризующая великого человека. Однако такая личность превращается в реальную угрозу всему миру, если при этом не придерживается второго принципа.
Поистине великий человек осознает в конце концов, что он не лучше любого другого.
— Этот тоже времени даром не теряет, — с оттенком иронии заметила Бринн Дариель.
Они с Астамиром стояли на зубчатой стене Дариан-Дариалла, глядя на юг, откуда приближалась огромная армия Хасинты, причем среди ее знамен можно было разглядеть, что уже мало их удивило, хоругви абеликанской церкви.
— Видимо, ятол Де Хамман направился сюда прямо из Авру Изы, — сказал мистик. — Вообще-то я думал, что прежде он обратит внимание на юг, вступив в схватку с теми, кто противится объединению Бехрена под властью ятола Ваадана.
Надо сказать, появление Де Хаммана не застало их врасплох. Тогайранка успела не только собрать значительные силы на разделяющем страны плато, но и послала туда некоторых командиров своего гарнизона и дракона Аграделеуса, чтобы укрепить линию обороны.
— Как думаешь, это результат его самонадеянности? — спросила Бринн.
То, с какой надеждой она посмотрела на Астамира, напомнило ему, насколько еще его подруга молода и неопытна.
— Или так, или мы недооцениваем объединенную мощь Хасинты и армии аббата Олина. — Судя по тону мистика, он скорее придерживался второй точки зрения. — Немногие города встали на сторону ятола Бардоха. А раз так, то, как только Авру Иза отошла к Хасинте, Де Хамман имел все основания считать, что Бехрен снова в руках ятола Ваадана. Но даже если это так, я ожидал, что он хорошенько подумает, прежде чем вести армию на Дариан-Дариалл.
— Аббат Олин не желает поступиться одной из традиционно принадлежащих Бехрену территорий.
Взглянув на Бринн, Астамир увидел, что в ее карих глазах вспыхнули огоньки, точно такие же, как во времена давних победоносных схваток с бехренцами.
— По большому счету меня беспокоит не столько аббат Олин, сколько твой юный друг, нынешний король Хонсе-Бира, — сказал мистик.
— Нам неизвестно, какую роль во всем происходящем играет Эйдриан. — Тогайранка, казалось, хотела отвести от молодого короля обвинения. — Может, он даже не знает о походе Олина на Хасинту.
— Аббат Олин пришел сюда с десятью тысячами солдат Хонсе-Бира.
— Это в основном наемники.
— Но тем не менее они выступают под новым флагом короля Эйдриана, — возразил ее друг. — И Олина поддерживает флот Хонсе-Бира. Если аббат Олин, который не является главой абеликанской церкви, в состоянии ради удовлетворения собственных прихотей собрать подобные силы, то, поистине, в королевстве твоего друга с порядком еще хуже, чем в Бехрене.
Судя по выражению лица тогайранки, Астамиру удалось ее убедить.
В этот момент они заметили группу всадников, отделившихся от основных сил Де Хаммана и скачущих в направлении южных ворот Дариан-Дариалла.
Бринн и мистик поспешили к этим воротам и оказались на стене подле них одновременно с всадниками. Над ними развевались три штандарта: Хасинты, церкви Абеля со стилизованным изображением ели и третий — белый, флаг переговоров. Всадники осадили коней у закрытых ворот.
— Я принес небывалые новости! — прокричал человек, находящийся в центре группы всадников, широкоплечий, чрезвычайно внушительно выглядящий бехренский воин, хотя, судя по всему, чежу-леем он не был. Пышные усы опускались по сторонам его рта и переходили в мелко вьющуюся бороду; из-под тюрбана выбивались черные густые волосы.
— Сообщи их! — ответила тогайранка, опередив привратника.
Всадник поднял на нее взгляд; по его смуглому лицу пробежала тень узнавания.
— Тогайский Дракон! — закричал он. — Мой господин, ятол Де Хамман, послал меня сообщить тебе, что, к великой нашей радости, Бехрен снова единая страна.
Бринн бросила на Астамира обеспокоенный взгляд.
— Нам поручено еще раз поблагодарить тебя, Тогайский Дракон, за помощь, повлиявшую на исход сражения с изменниками, не пожелавшими признать власть ятола Ваадана: Мои господа считают, что они перед тобой в долгу.
С этими словами он учтиво склонил голову к шее своего чалого жеребца.
— Господа, — сказала тогайранка так тихо, что ее услышал лишь стоящий рядом мистик. — Ну разумеется, господин у него теперь не один.
— Аббат Олин неплохо потрудился, — так же тихо отозвался тот.
— От имени Тогая желаю ятолу Ваадану успешно преодолеть последствия войны, — ответила Бринн посланцу. — Однако меня удивляет, с какой стати ятол Де Хамман счел возможным наступать на Дариан-Дариалл.
— Но ты ошибаешься, предводительница Тогая. Ятол Де Хамман вовсе не собирается завоевывать город, он хочет лично сообщить тебе о нашей великой победе и долгожданном воссоединении Бехрена. Именно поэтому мы пришли сюда, прежде чем вернуться домой.
— В таком случае, передай мои поздравления ятолу Де Хамману, — сказала тогайранка. — А вам желаю доброго пути.
Воин заколебался, как будто слова Бринн удивили его.
— Госпожа, — спросил он, — разве Дариан-Дариалл не распахивает ворота перед бехренцами точно так же, как перед тогайру? Разве, согласно договору, он не является открытым городом?
— Является.
Под пышными усами расплылась широкая улыбка.
— В таком случае, будь добра, прикажи распахнуть ворота и позволь нам войти в город. Мы передохнем, пополним припасы и отпразднуем нашу великую победу вместе с союзниками, тогайранцами!
Бринн посмотрела на Астамира.
— Это, конечно же, уловка. Бехренские солдаты хотят войти в Дариан-Дариалл, а мы, чтобы они не слишком утомились при штурме, должны распахнуть перед ними ворота!
— И тогда ятол Де Хамман, пальцем о палец не ударив, сможет доложить в Хасинту, что Бехрен восстановлен в прежних границах, — отозвался ее друг.
— Ты тоже считаешь, что это не просто визит вежливости?
Мистик бросил взгляд на замершую в ожидании армию.
— Де Хамман явился сюда с десятью тысячами солдат. Быстро в Дариан-Дариалле они припасы не пополнят, и ятол отлично это понимает. И до Дариан-Дариалла было ничуть не ближе, чем до Хасинты. Долгонько же ему пришлось идти по открытой пустыне, чтобы нанести тебе визит вежливости!
— К тому же дорога на Хасинту лучше, и там расположено насколько оазисов, — добавила тогайранка.
— Так ты откроешь им ворота?
— Скорее волчью стаю пущу в конский загон, — решительно отрезала она и снова обратилась к посланцу: — У нас нет условий для размещения такой большой армии. Для ваших скакунов не хватит конюшен, да и припасов для пути в Хасинту для такого количества солдат под рукой не найдется. Если вашим людям необходим отдых, они могут заходить — человек по сорок.
— Боюсь, моего господина, ятола Де Хаммана, крайне удивит подобное к нам отношение, — сказал широкоплечий бехренец. — Он призывает тебя распахнуть ворота в соответствии с договором, заключенным тобой с ятолом Вааданом, по которому Дариан был передан под твое управление. Мы не станем надолго задерживаться в вашем славном городе, госпожа, и нам не требуется большого количества припасов. Нам нужно лишь подковать и напоить коней.
— Понятно, — ответила Бринн. — Ну что же, против этого возразить трудно. Заходите… по сорок, как я сказала, человек.
— Но мой господин…
— Только на подобных условиях, посланец.
— Но ведь существует договор!
— Я его неукоснимо соблюдаю, — твердо заявила тогайранка. — По сорок человек.
Пышноусый бехренец открыл было рот, но потом, по-видимому, передумал. По взмаху его руки всадники развернули коней и поскакали обратно.
Бринн посмотрела на Астамира, и тот кивнул в знак одобрения. Потом она перевела взгляд на одного из своих командиров.
— Соберите всех воинов, но так, чтобы их не было видно из-за стены. Пошлите сигнальщиков на башни.
— Что они должны передать?
— Пока ничего, — сказала тогайранка. — Таналак Кренк со своими людьми и Аграделеус неподалеку. Если понадобится, они быстро окажутся у стен города.
Командир кивнул и удалился.
— Можно не сомневаться, ятол Де Хамман будет крайне недоволен, — заметил мистик, провожая взглядом посланцев, уже почти достигших передовых отрядов армии ятола.
— Думаешь, он решится напасть?
— Или окружить город, — отозвался Астамир. — Вряд ли ятол осмелится атаковать нас по собственной инициативе… в особенности если учесть, что часть его армии составляют солдаты Хонсе-Бира. Он, несомненно, выполняет приказ ятола Ваадана.
— И аббата Олина.
— Скорее всего.
— Но чем это все закончится? Неужели аббат осмелится затеять войну с тогайру, даже не закончив наводить порядок в Бехрене? Разве всего несколько недель назад Маду Ваадан в своем собственном дворце не провозгласил, что мы союзники?
— Неизвестно, насколько обоснованны наши опасения, — пожал плечами мистик. — Может, как утверждает посланец, это и впрямь всего лишь визит вежливости. — Не успел он договорить, как войско ятола пришло в движение, перестраиваясь по ходу фронтом, словно готовясь к атаке. — Может, правители Хасинты просто тебя проверяют. Без сомнения, намерения у аббата Олина самые хищнические, а раз так, он, конечно, хочет, чтобы Дариан-Дариалл вернулся к Бехрену.
— Мы однажды уже выстояли против бехренцев, — последовал решительный ответ.
Однако Астамир, хорошо знавший Бринн, понял, что ее решимость была скорее вынужденной.
— Отступление бехренцев объяснялось не столько тем, что ты одержала над ними верх, сколько падением Чезру Эакима Дуана, — возразил он. — Долго бы ты продержалась, если бы Хасинта не отозвала войска?
— Верно, — не стала спорить тогайранка. — А теперь они еще сильнее — с ними монахи с магическими камнями и солдаты с севера.
Она помолчала, задумавшись.
— Неужели я совершила ошибку, поверив Маду Ваадану?
— Ты не могла предугадать, каковы будут истинные намерения аббата Олина, — заметил мистик.
От основной массы бехренцев отделилась новая группа всадников; на этот раз в центре ее виднелась знакомая фигура ятола Де Хаммана.
— Бринн Дариель! — крикнул он, достигнув ворот. — Как понимать твои слова? Разве мы не сражались на одной стороне против Гайсана Бардоха и этого пса Перидана? Разве не ты своим замечательным мечом отсекла голову ненавистному Бардоху?
— Твоя правда, ятол, мы были союзниками, — ответила тогайранка. — Именно поэтому я в недоумении, видя у ворот города армию Хасинты.
— Не на людях, — прошептал Астамир, незаметно коснувшись ее руки.
Бринн сделала Де Хамману знак подождать, в сопровождении мистика спустилась по лестнице и вышла навстречу всадникам через потайной лаз недалеко от ворот.
Астамир обратил внимание на то, что при их приближении Де Хамман не спешился.
— Но ведь мы по-прежнему союзники? — спросил ятол с высоты своего скакуна. — Несмотря на кое-какие имеющиеся между нами разногласия, ятол Ваадан считает Бринн Дариель свои другом.
— А что думает по этому поводу аббат Олин? — осведомилась тогайранка, и мистик снова прикоснулся к ее руке.
— Мы не меньше вас самих обеспокоены состоянием дел в Бехрене, — быстро сказал он, чтобы не дать разгореться зарождающейся враждебности. — Вы нанесли столь быстрый и решительный удар по Авру Изе, что мы до сих пор теряемся в догадках, как это вам удалось.
— Ятол Ваадан старается возродить единство Бехрена. Тебя это удивляет, Джеста Ту? — Де Хамман рассерженно воззрился на тогайранку. — Аббат Олин, заключивший с Бехреном союз, помогает нам в этом. Мы считали, что Бринн Дариель и Тогай тоже являются нашими союзниками.
— Так оно и есть, если ваша цель возродить свою страну, вернуть Бехрену мир и спокойствие, — сказала Бринн.
— Мы стремимся именно к этому.
— Тогда союзу между нашими народами ничто не угрожает.
— В таком случае я распоряжусь, чтобы мои командиры начали вводить в город усталых солдат, — с натянутой улыбкой произнес ятол.
— Разумеется — по четыре десятка человек, я ничего не имею против.
Де Хамман мгновенно помрачнел.
— Ни о чем подобном не упоминается в соглашении, по которому Дариан отошел тебе.
— Это соглашение касается торговли и возможности мудрецов посещать скрипторий. Я не считаю, что оно распространяется на армию, пришедшую под стены моего города.
— Даже на армию союзников?
— На любую армию, если она не подчиняется власти Тогая.
— Расторжение договора будет на твоей совести, Бринн Дариель, — предостерег ее ятол. — Мы пришли как друзья…
— В таком случае отпусти большую часть солдат, — перебила она Де Хаммана. — Пусть возвращаются в Хасинту, а ты и несколько командиров можете войти в город. Я уже сказала, что не желаю впускать в Дариан-Дариалл чужеземную армию, даже учитывая твои заверения, что она явилась сюда с дружественным визитом. Как думаешь, ятол Ваадан хотел бы, чтобы во главе десяти тысяч тогайру я вошла в Хасинту? И нет особой разницы, под каким предлогом я бы вздумала это сделать.
— Чужеземную армию, — раздраженно повторил ятол Де Хамман. — Очень многие в Дариане вряд ли сочтут бехренскую армию чужеземной!
— Вполне возможно, — ответила тогайранка, слегка отступая назад. — Только вот армия эта далеко не бехренская. А город этот называется Дариан-Дариалл, и по соглашению с ятолом Вааданом принадлежит он Тогаю.
— Много ли стоит соглашение, заключенное под давлением?
— Это был выбор со стороны ятола Ваадана, при каких бы обстоятельствах соглашение ни заключалось.
— Выбор… — Де Хамман повернулся и посмотрел на свою армию. — Любопытное ты нашла слово.
Он снова вперил в Бринн взгляд из-под насупленных бровей.
— Наши народы стоят на крутом обрыве, и чем это кончится, зависит от выбора, который сделают их предводители. На таком же крутом обрыве, как тот, что на краю плато, разделяющем Бехрен и тогайские степи, — и тебе, Тогайский Дракон, надо определиться, на какой ты стороне.
Ятол сидел в седле, возвышаясь над женщиной, величественно скрестив на груди руки, и вся его поза выражала несокрушимую уверенность.
— Смотри не ошибись, делая выбор.
— Я его уже сделала.
Астамир мысленно похвалил подругу за решимость и за то, как она вела себя с высокомерным Де Хамманом. Подумать только! Всего несколько недель назад, когда ятол Перидан прогнал его до самой Хасинты, этот человек выглядел жалким и сломленным, а теперь, поди ты, — самоуверенный предводитель армии, стремительно наступающей по пескам пустыни.
Он очень опасен сейчас, понимал мистик. Потому что Де Хамман, конечно, осознавал, что маячившее перед ним сражение — если он предпочтет сражение — будет самым трудным со времени падения Перидана и Гайсана Бардоха. Неужели он успел проникнуться такой самоуверенностью, что в самом деле предпримет подобную попытку?
Или, добиваясь своего, поищет способ полегче?
Эта мысль заставила взгляд Астамира заметаться из стороны в сторону, внимательно ощупывая всех, кто сопровождал ятола. И поэтому он ничуть не удивился, когда спустя несколько мгновений Де Хамман подал своим людям знак возвращаться и один из них как бы невзначай приподнял край попоны, наброшенной на седло.
Инстинктивно, за мгновение до того, как уловил легкий шелест, мистик с силой оттолкнул Бринн, сбив ее с ног. Тогайранка возмущенно вскрикнула, а Астамир почувствовал острую боль: в его предплечье вонзилась стрела, выпущенная из арбалета — оружия, широко распространенного у монахов церкви Абеля. Не обращая на нее внимания, мистик метнулся вперед и в прыжке высоко вскинул ногу. Пытаясь задержать его, всадник натянул поводья, и конь с протестующим ржанием поднялся на дыбы, но пятка Астамира, врезавшись в живот вооруженного арбалетом, сбросила бехренца на землю, а сам мистик, успев перехватить поводья, занял его место в седле.
Яростно стегнув коня, ятол Де Хамман пустил его в галоп, выкрикивая:
— Нападение! На нас напали!
Его свита понеслась следом — все, кроме троих, бросившихся на Астамира и Бринн.
Тогайранка молниеносным движением выхватила Пляшущий Огонь, воспламенила клинок и ткнула его в морду приблизившегося коня одного из нападавших. Скакун встал на дыбы, а Бринн метнулась в сторону, укрывшись за ним от второго надвигавшегося на нее всадника. Вынужденный удерживать испуганное животное, тот не сумел должным образом оценить маневр тогайранки и тут же получил удар мечом в бок. Он взвыл от боли, и конь рванулся вперед, сбросив седока.
Преграда между Бринн и приближающимся к ней вторым всадником исчезла.
Развернув коня, Астамир увидел мчащегося на него с копьем наперевес всадника. Мистик слегка отклонился, и копье проскользнуло между его левой рукой и телом. Джеста Ту словно клещами сжал его древко под мышкой.
Нападавший, продолжая одной рукой удерживать копье, попытался другой рукой нанести Астамиру удар в голову, но в ответ сам получил столь мощный удар, что вылетел из стремян и свалился на песок.
С упорством, достойным лучшего применения, бехренец вскочил на ноги, намереваясь расправиться с обидчиком. Мистик, перехватив копье, метнул его в противника, поразив того в грудь. Переключив внимание на выбитого из седла арбалетчика, Астамир направил коня в его сторону, но тот, не выказав ни малейшего желания оспаривать преимущества Джеста Ту в открытом бою, хлестнув скакуна, сломя голову помчался вдогонку за улепетывающими Де Хамманом и его свитой.
Круто развернувшись, мистик увидел Бринн, защищавшуюся от занесенного над ней всадником копья. Но ему даже не пришлось спешить к ней на помощь: на бехренца со стены Дариан-Дариалла обрушился град стрел. Не менее дюжины из них достигли цели, поразив и всадника, и скакуна под ним. Тогайранка поймала рукой поводья и заставила освободившегося от наездника коня остановиться, нашептывая ему на ухо успокаивающие слова.
В этот момент армия ятола Де Хаммана пошла в атаку на Дариан-Дариалл.
Затрубили рога, призывая защитников города изготовиться к бою.
— Недолго же продолжался мир, — заметила Бринн и вместе с Астамиром вернулась под защиту городских стен.
Бехренцы быстро приближались. Тогайранка подала знак сигнальщику. Тот поднял большое зеркало и послал отраженный им солнечный луч в сторону плато.
— Подпустим врага поближе! — такой приказ Бринн, проходя по стене, отдавала своим людям, удерживая рвущихся в бой.
Когда лавина всадников Де Хаммана достигла зоны поражения, воины тогайру осыпали бехренцев смертоносным градом стрел, и они вынуждены были остановить дальнейшее продвижение.
— Де Хамман не предполагал, что мы собрали в городе столько воинов, — заметил мистик.
Не успел он договорить, как из рядов атакующих вырвались в сторону города ослепительные молнии, частично разрушившие каменные стены и поразившие их защитников.
Наступавшим ответили катапульты и баллиста Дариан-Дариалла. Пылающие смоляные шары и огромные копья полетели в сторону монахов-абеликанцев, приводящих в действие магию драгоценных камней.
Сражение продолжалось. Тогайранка в сопровождении Астамира стремительно передвигалась по стене, подбадривая защитников города.
Потом на город снова обрушились молнии, на этот раз нацеленные на южные ворота. Дерево кое-где раскололось; было ясно, что створки ворот не выдержат серьезного натиска закованных в броню лошадей и всадников тяжелой кавалерии Хонсе-Бира.
— Любой ценой удерживайте ворота! — приказала Бринн, ища взглядом мистика, который уже вступил в схватку с двумя вскарабкавшимися на стену солдатами противника.
— Беги! — закричал он ей.
Мистик понимал, что нужно действовать быстро и решительно. Уклонившись от удара мечом одного из противников, он подсечкой сбил его с ног и, словно кошка, прыгнул на второго. Даже не дав ему выхватить меч из ножен, Астамир вонзил вытянутые пальцы в горло воина. Тот захрипел и стал оседать, но мистик не дал ему упасть, а, подхватив, использовал как живой щит против первого солдата, который уже поднялся и нанес мощный удар, целясь ему в живот. Однако удар этот угодил в доспехи второго солдата, пронзив их насквозь. Тех мгновений, пока нападавший вытаскивал меч из тела смертельно раненного соратника, вполне хватило Астамиру, чтобы ударом ноги столкнуть их обоих со стены.
— В седло! — приказала спустившаяся со стены Бринн, понимая, что пешим не выстоять против тяжелой кавалерии, накатывающей на ворота.
Вокруг гремело сражение — ужасные звуки, которые тогайранка надеялась никогда более не услышать. Ей с трудом верилось, что события повернулись так неожиданно и круто; в особенности тяжело было сознавать, что источником всего этого хаоса является Эйдриан, бывший на протяжении многих лет ее товарищем!
Полная яростной решимости, она вскочила на Крепыша и двинулась во главе группы всадников к воротам.
— Сражайтесь достойно! — закричала она.
— Умрем достойно! — ответили воины, как было принято у тогайранцев.
И тут вдали зазвучали рога, послышались радостные крики:
— Таналак!
Бринн удовлетворенно кивнула. Она знала: ее верный, испытанный в сражениях товарищ ударит в тыл армии Де Хаммана, заставив бехренцев отвлечься от атаки на городские стены.
Наверху снова закричали и замахали руками. Тогайранка перевела взгляд вверх.
— А теперь встречай Аграделеуса, ятол, — пробормотала она сквозь зубы.
Ей хотелось собственными глазами увидеть это зрелище, но тут ворота не выдержали напора и одна из огромных створок отворилась. В образовавшуюся брешь ринулась кавалерия Хонсе-Бира.
Бринн немедленно оказалась в гуще сражения. Ее проворный маленький пони не испугался, когда она направила его навстречу лавине закованных в железо всадников. Пони и сидящая на его спине женщина действовали удивительно слаженно, словно единое существо. Взмах воспламененного клинка — и один из «медведей», вторгшихся в ее город, с грохотом свалился на землю. Еще взмах — и раненый конь второго повалился на бок, увлекая за собой седока.
Следующий «медведь» оказался более проворным, направив коня наискось, словно тараном пытаясь сбить с ног пони, заставляя его всадницу отражать мощные рубящие удары меча. Тогайранка почувствовала момент, когда противник ослабил напор, и, натянув уздцы, подняла Крепыша на дыбы. Пони, уже не раз применявший этот маневр, передними ногами лягнул всадника в самый момент, когда тот замахнулся для нанесения очередного удара. Судя по расстоянию, которое преодолело в полете закованное в тяжелые доспехи тело «медведя», ноги Крепыша обладали недюжинной силой.
Бой кипел вовсю. Тогайру, умело используя высокую маневренность и более легкое оружие, а также богатейший опыт в сражениях верхом, ни в чем не уступали «медведям» с их тяжелыми мечами и великолепными доспехами. Воины Бринн сражались храбро, однако нападавших было больше, и они медленно, но верно увеличивали давление.
— Астамир! — пытаясь перекричать шум боя, закричала тогайранка, понимая, что нужно любыми силами остановить продвижение конницы через ворота.
Услышать ее мистик не мог, но, как это случалось не раз, как будто прочел ее мысли. Он находился на стене прямо над воротами, мешая врагам взбираться на стену, что давало защитникам города возможность расстреливать их почти без помех. И все же Бринн боялась, что этого будет недостаточно.
Со стороны наступавших в небо снова взметнулись молнии, а затем раздался рев, столь яростный и громкий, что заставил многих на время оглохнуть, а некоторых — бежать куда глаза глядят с поля боя. Вслед за ревом раздался звук мощного удара — это дракон рухнул с неба, задев городскую стену рядом с проломленными воротами. От удара задрожала земля, во все стороны разлетелись осколки камней, поражая как защитников, так и нападающих.
Астамир устоял на ногах и закричал, обращаясь к дракону и указывая рукой в сторону ворот.
— Туда, Аграделеус!
Дракон выдохнул в направлении зияющей бреши мощную струю пламени, опалив лезущих в нее «медведей».
Спрыгнув со стены, мистик оказался в самой гуще схватки. Бехренцы, рядом с которыми приземлился дракон, удирали во все лопатки.
— Давай, давай! — закричал Астамир дракону.
Снова полыхнули молнии, на этот раз не такие яркие, как прежде. Тем не менее их удары были достаточно болезненны для дракона, поскольку некоторые из них угодили ему в раненый бок.
— Ненавижу монахов с их мерзкими игрушками! — взревел Аграделеус, выворачивая шею, чтобы рассмотреть, откуда летят в него огненные молнии.
Один из убегающих бехренцев нечаянно оказался слишком близко к разъяренному дракону, и тот, не тратя времени даром, схватил его когтистой лапой. Человек яростно вырывался, молотя руками и ногами. Аграделеус поднял солдата повыше, чтобы все могли видеть его, и с размаху отбросил в сторону.
Со страшным ревом дракон приподнялся на задних лапах.
Охваченные ужасом бехренцы пытались найти хоть какое-нибудь укрытие — крылатое чудовище казалось им непобедимым и всемогущим.
Однако Астамир заметил, что дракон не может расправить одно крыло, и понял, что тот серьезно пострадал от удара. По всему было видно, что Аграделеус собирался напасть на монахов.
— Нет! — попытался остановить его мистик. — Они только этого и ждут!
Дракон повернулся к нему. Из его ноздрей валил дым, по сторонам рта вырывались языки пламени.
— Они хорошо подготовились, — продолжал мистик. — Построили машины, предназначенные специально для твоего уничтожения. И у них есть магические камни.
Аграделеус заворчал, издав долгий утробный звук, и снова яростно взревел, когда в него угодил очередной сгусток молний.
Астамир не оставлял попыток удержать и успокоить его, настаивая, чтобы дракон оставался в городе и помог защитить ворота.
Его усилия не пропали даром. Вскоре остававшиеся у ворот бехренцы, побросав оружие, отхлынули от стены.
Через западные ворота в Дариан-Дариалл вошел Таналак Кренк с отрядом. Чтобы враги не могли помешать этому, лучники на стенах осыпали их градом стрел.
Сражение было почти закончено. Поняв, что им не одолеть бушевавшего у сломанных ворот дракона, бехренцы отступили.
Таналак Кренк поспешил к Бринн. Та радостно приветствовала своего командира, прекрасно справившегося с поставленной перед ним задачей. Всадники под его предводительством напали на противника с тыла, вызвав немалый переполох в рядах, развернулись и двинулись к западным воротам, отвлекая на себя внимание нападающих, которым пришлось ослабить давление с южной стороны.
— И все же это с трудом можно назвать победой, — сказала тогайранка, обращаясь к Кренку и тем, кто стоял поблизости. — Хотя мы не допустили в город врагов и нанесли им серьезный урон. Может, настолько серьезный, что это заставит их повернуть назад.
— А если нет, то ведь у нас есть еще время убедить их принять такое решение, — заметил Таналак Кренк.
Его решительная поддержка очень много значила для Бринн, потому что она знала: на этот раз тогайру имеют основания поставить под сомнение ее лидерство. Разве сегодняшних противников послал в бой не тот же самый человек, которому Бринн только что помогла укрепить свое положение в Бехрене?
Но она не позволила сомнениям прорваться наружу. Приказав привести в порядок ворота, женщина спешилась и с Крепышом в поводу отошла в сторону. Свою собственную решимость тогайранка попыталась укрепить, напомнив себе, что обстоятельства сложились чрезвычайные и что она поступила правильно, вступив в сражение с ненавистным Гайсаном Бардохом, несмотря на вероломство, проявляемое ныне ятолом Вааданом и аббатом Олином.
Ей так нужно было верить в это!
Толстые, крепкие пальцы Гленденхука, настоятеля аббатства Сент-Гвендолин, судорожно скомкали пергамент. Густые брови над глубоко сидящими глазами нахмурились, ладони сжались в кулаки. Туссен Гленденхук больше любого другого в ордене Абеля был обязан возвышением Фио Бурэю. Он долгие годы держался в тени Бурэя и делал это по доброй воле, хотя и сам обладал немалыми достоинствами. В особенности в области военного искусства. Его считали одним из самых выдающихся воинов, вышедших из стен Санта-Мер-Абель. Не чета, возможно, не к ночи будет упомянутому Маркало Де'Уннеро, но все же один из лучших.
Тем не менее он всегда осознавал, что у него нет никаких шансов подняться выше уровня магистра — до тех пор, пока его друг Бурэй не занял место отца-настоятеля абеликанской церкви. На всем пути к этому званию Гленденхук был рядом с Фио Бурэем, неизменно оказывая ему поддержку. В частности, во время выборов отца-настоятеля он немало потрудился, борясь за голоса в пользу друга. Укрепившись в Санта-Мер-Абель, Фио Бурэй отплатил соратнику за верность, назначив его настоятелем Сент-Гвендолин, монастыря, традиционно управляемого женщинами.
Мало кто противился этому назначению; и то сказать — когда негодяй Де'Уннеро захватил Сент-Гвендолин и принялся сбивать уцелевших после чумы монахов в шайку печально известных ныне братьев Покаяния, магистр Гленденхук приложил все силы, дабы спасти аббатство. За годы, прошедшие после своего назначения, аббат Гленденхук приобрел хорошую репутацию и у монахов, и у жителей соседних деревень. По посещаемости и денежным пожертвованиям на душу населения монастырь Сент-Гвендолин был среди первых, и, не являясь ярым последователем Эвелина Десбриса и происходящих в церкви Абеля перемен, аббат Гленденхук не препятствовал подчиненным ему братьям и сестрам, если те желали исцелять простой люд с помощью камня души. Как и нынешний глава абеликанской церкви, аббат Гленденхук приспособился к переменам, пусть даже не принимая их полностью, и сумел поднять Сент-Гвендолин из пепла.
А теперь такое…
Дородный, сильный человек расправил скомканный пергамент и снова принялся изучать его, пытаясь как можно больше прочесть между строк. Он, конечно, не удивился, узнав, что герцог Калас с огромной армией приближается к Сент-Гвендолин: всю зиму Гленденхук, как и жители центрального и южного Хонсе-Бира, следил за победным маршем Каласа, за тем, как близлежащие города один за другим покорно склоняют перед ним головы. Герцог сейчас находился на побережье южнее Сент-Гвендолин, и пару недель назад стало ясно, что он не остановился там, а повернул на север.
Однако этот указ, изданный самим Каласом да еще посланный вперед, когда он находился всего в тридцати милях от аббатства… Нет, подобного Гленденхук никак не ожидал! Герцог официально уведомлял о своем появлении и требовал, чтобы Сент-Гвендолин открыл перед ним ворота как перед представителем короля Эйдриана, а также чтобы братья и сестры аббатства признали законными права аббата Олина и Де'Уннеро на главенствующее положение в ордене Абеля.
— Он понимает, что мы… что я никогда не приму Маркало Де'Уннеро, — воскликнул Гленденхук, обращаясь к магистру Белазарусу, вместе с ним перешедшему в аббатство из Санта-Мер-Абель.
— Ни в какой форме! — воскликнул магистр. — Этот человек — редкостный негодяй, и он очень опасен! Маркало Де'Уннеро, будь проклято это имя, нет места в церкви Абеля!
Аббат Гленденхук помахал рукой, успокаивая рассерженного, крайне обеспокоенного сложившейся ситуацией магистра.
— Разумеется, места среди нас ему нет. Отец-настоятель Фио Бурэй официально отлучил от церкви Маркало Де'Уннеро — почти сразу же после того, как тот покрыл себя позором в Палмарисе, вызвав у горожан ненависть и презрение.
— И теперь аббат Олин с ним заодно? — недоверчиво проворчал магистр Белазарус. — Он что, последнего ума лишился?
— Думаю, дело обстоит еще хуже, — ответил Гленденхук. — Ни для кого не секрет, что аббат Олин не смирился с поражением, которое он потерпел на Коллегии аббатов. Но такого… такого, конечно, никто и представить себе не мог!
— Они двинутся на Санта-Мер-Абель, — заявил магистр. — Отец-настоятель Бурэй не откроет перед ними ворота. Неужели король Эйдриан собирается эти ворота взломать?
Аббат Гленденхук снова посмотрел на пергамент и лишь пожал плечами. Эту проблему предстоит решать чуть позже, хотя, скорее всего, еще до середины лета. Что касается его самого, перед ним проблема стояла прямо сейчас, в форме вот этого самого письма. Зачем Калас отправил такое послание?
Гленденхук всего пару раз и весьма мимолетно встречался с Каласом. Во многих отношениях эти люди были вылеплены из одного теста. Оба держались в тени подлинной власти — Фио Бурэя и предыдущего главы церкви Абеля, отца-настоятеля Агронгерра, как это было с Гленденхуком, и короля Дануба, а теперь, по-видимому, и короля Эйдриана, в случае Каласа. Оба были предводителями армий; настоятель Сент-Гвендолин сражался во имя церкви, а герцог во имя короны. Вражды между ними не было; по крайней мере, аббат ничего подобного никогда не замечал. Так возможно ли, что герцог Калас послал это письмо вперед с той целью, чтобы аббат Гленденхук успел собрать людей и укрыться за стенами Санта-Мер-Абель? По поступавшим сообщениям, дорогу туда солдаты еще не перекрыли.
— Чего ты хочешь от меня, герцог Калас? — задумчиво произнес аббат вслух.
— Он знает, что мы не можем открыть ворота королю, ратующему за подобные перемены в абеликанской церкви, — сказал магистр Белазарус. Гленденхук поднял на него взгляд. — И герцог Калас, без сомнения, понимает, что ни один из нас никогда не признает Маркало Де'Уннеро главой церкви. Как и аббата Олина, если только Коллегия аббатов не утвердит его в этой должности, которой он так домогается.
— Где сейчас Олин? — спросил аббат. — Все еще в Бехрене?
— Так все говорят.
В дверь покоев негромко постучали. Гленденхук сделал знак магистру, тот открыл дверь и впустил начальствующую сестру Треизу, занимавшую наивысшее для женщины положение в аббатстве, возможную преемницу аббата Гленденхука. Незадолго до того, как над Хонсе-Биром сгустились тучи, ходили слухи, что отец-настоятель Фио Бурэй намерен перевести Гленденхука в другой монастырь, возможно даже в Сент-Хонс в Урсале, и поставить на его место сестру Треизу. Статная, решительная женщина за сорок, она была вполне способна возглавить аббатство. За годы, проведенные в Сент-Гвендолин, она пережила множество испытаний, в том числе нашествие как розовой чумы, так и Маркало Де'Уннеро. Причем всегда вела себя мудро и с достоинством, а со времени паломничества к горе Аида, где она приобщилась к чуду завета Эвелина, излучала такое ощущение безмятежности, что одно ее появление могло успокоить любую мятущуюся душу. Все последние годы аббат Гленденхук пользовался неизменной поддержкой Треизы; они стали так близки, как это возможно для брата и сестры абеликанского ордена. Злые языки поговаривали, что их дружба даже выходит за рамки пристойности.
Хотя никто не стремился выяснить, так ли это на самом деле, многие считали, что слухи соответствуют действительности. Поскольку все окружающие могли убедиться, что под влиянием начальствующей сестры Треизы Гленденхук стал куда терпимее и великодушнее.
При ее появлении настоятель Сент-Гвендолин встал и, несмотря на скверное настроение, встретил сестру теплой улыбкой.
Та, однако, не улыбнулась в ответ.
— Герцог Калас будет здесь через два дня, — сообщила она. — Его армия движется достаточно быстро, не встречая сопротивления.
— Им предстоит пройти еще через два селения. Может, это задержит их, — предположил магистр Белазарус.
— Я бы не рассчитывала на это, — сказала Треиза. — Его армия растет на глазах. Говорят, он вышел из Палмариса всего с несколькими тысячами.
— А сейчас? — спросил Гленденхук.
— Сейчас она насчитывает двадцать тысяч. Возможно, и больше, — ответила начальствующая сестра.
Ошеломленный услышанным, аббат Гленденхук рухнул в кресло.
— Все селения признают короля Эйдриана, а их жители с радостью вливаются в победоносную армию герцога Каласа.
— И, без сомнения, его конечная цель — Санта-Мер-Абель, — вздохнул Белазарус.
— Двадцать тысяч… — эхом отозвался аббат.
— Может, и больше, — повторила Треиза. — К тому же ходят слухи, что еще одна армия идет сюда с запада.
— Собираются нас окружить, — рассудил магистр.
— Столько людей присоединилось к нему… — Настоятель Сент-Гвендолин сокрушенно покачал головой.
— Разве у них есть выбор? — спросила сестра Треиза. — Представьте: герцог Калас и его до зубов вооруженные Непобедимые в сияющих доспехах входят в деревню, превознося короля Эйдриана. Выступать против было бы чистым самоубийством.
— А соглашаться — значит предать истинного короля! — запротестовал Белазарус.
— Простых людей мало волнует, кто именно сидит на троне Хонсе-Бира, — ответила Треиза. — Их волнует лишь, чтобы семьи ели досыта, а дети жили лучше, чем они сами. С точки зрения простого народа, все эти политические дрязги их не касаются — если только не оборачиваются войной.
— А она непременно разразится, если принц Мидалис перейдет к действиям, — заявил магистр.
— Возможно, он опоздает.
Пессимизм, прозвучавший в этих словах Гленденхука, произвел на Белазаруса крайне тяжелое впечатление.
— Люди идут за герцогом Каласом, потому что у них нет другого выхода, — высказала предположение сестра Треиза. — Может, армия короля Эйдриана начнет разваливаться, когда — если — появится принц Мидалис.
— А какая роль во всем этом отводится абеликанской церкви? — осведомился Белазарус. — Готовы ли мы удовлетворить требования короля, узурпировавшего трон, если одним из них является отстранение отца-настоятеля Фио Бурэя и возведение на его место аббата Олина или Маркало Де'Уннеро?
— Разумеется нет! — без малейших колебаний ответил настоятель Сент-Гвендолин и вперил в магистра суровый взгляд, который несколько смягчился, когда он перевел его на Треизу. — Что посоветуешь ты?
Черноволосая, с едва наметившимися морщинками у глаз, начальствующая сестра помолчала, задумчиво нахмурив брови, глядя в пол и покусывая нижнюю губу — характерный для нее жест, когда она углублялась в свои мысли, обычно вызывающий улыбку на лице аббата. Наконец она подняла взгляд и заговорила:
— Если бы король Эйдриан захватил трон, не вовлекая в интриги церковь, я бы посоветовала закрыть на все глаза, несмотря даже на то, что его действия привели к изгнанию из Урсала начальствующей сестры аббатства Сент-Хонс Джилсепони, немало сделавшей для блага нашего ордена и государства. Однако поскольку на стороне Эйдриана выступил аббат Олин и, хуже того, Де'Уннеро, официально отлученный от церкви, мы не можем устраниться от происходящего. Совершенно очевидно, что расстояние между церковью и государством сокращается. Король не только собирается внедрить в структуру абеликанского ордена одного из своих преданных сторонников, но и желает, чтобы тот занял в нем самый высокий пост. В результате победоносного марша своей армии герцог Калас уже подмял под себя двенадцать крупных монастырей, и на своих местах удержались лишь те наши братья, которые поклялись в верности не только королю Эйдриану, но и аббату Олину и Маркало Де'Уннеро. Все остальные были изгнаны, если не подверглись более страшной участи.
— Некоторые из них просили у нас убежища, — заметил Гленденхук.
— Значит, нам придется встать на ту или на другую сторону. — Треиза перевела взгляд с магистра Белазаруса на аббата. — Мы не можем быть заодно с аббатом Олином и гнусным отступником Де'Уннеро, не можем принести в жертву свою бессмертную душу.
— Но что тогда — бежать? Или сражаться? — спросил Белазарус, глядя на аббата.
Тот, в свою очередь, вперил вопросительный взгляд в Треизу.
— Ни то ни другое. — Начальствующая сестра распрямила плечи. — Нет смысла закрывать ворота перед Каласом, поскольку он попросту разнесет их в щепки. Думаю, что следует оказать герцогу пассивное сопротивление. Покидать обитель мы не станем, но и признания человека, отлученного от церкви, они от нас не дождутся; просто будем, словно ничего не замечая, заниматься своим делом.
— Разве это не означает, что мы признаем аббата Олина и Де'Уннеро?
Чувствовалось, что магистр Белазарус явно сбит с толку.
Сестра Треиза покачала головой.
— Нельзя допустить, чтобы нас так поняли. Ни герцог Калас, ни жители окрестных селений. Мы уступаем без боя, потому что не можем одержать в нем победу, но не станем служить королю Эйдриану, узурпировавшему трон и поощряющему подобные действия своих сторонников. Может быть, наш поступок внесет хотя бы небольшой раскол в армию герцога Каласа, создаст незаметную на первый взгляд трещину, которая начнет расширяться, когда из Вангарда выступит истинный король Хонсе-Бира.
— Чтобы наша позиция произвела хоть какой-то эффект, мы должны выразить ее предельно четко, — сказал магистр.
— И сделать так, чтобы наша капитуляция не способствовала усилению герцога Каласа, — добавил аббат Гленденхук. — Нужно отправить в Санта-Мер-Абель самых молодых и отважных братьев. Пусть они унесут с собой наши ценности, в первую очередь магические камни.
— Герцогу Каласу это не понравится, — заметила Треиза.
— А Маркало Де'Уннеро придет в настоящую ярость. Что ж, именно на это и направлены наши действия, — заявил аббат.
— Требуется что-то более впечатляющее, — сказал Белазарус. — Чтобы все, в особенности простые люди, из которых в большой степени состоит армия герцога Каласа, поняли, что братья и сестры аббатства Сент-Гвендолин не поддерживают короля Эйдриана.
Обдумывая услышанное, Гленденхук заметил, что лицо сестры Треизы внезапно просияло. Аббат подбодрил ее взглядом.
— Мои сестры почти закончили изготовление напрестольной пелены для церемонии канонизации Эвелина Десбриса, — сказала она. — Воздетая к небу нетленная рука Эвелина — копия того изображения, что отец-настоятель Бурэй заказал для витража в Санта-Мер-Абель.
— И что ты предлагаешь? — спросил крайне заинтересованный аббат.
— Пусть она, подобно знамени, гордо развевается над Сент-Гвендолин! — с воодушевлением воскликнула Треиза. — А рядом с ней — штандарт Урсала со стоящим на задних лапах медведем. Все говорят, что герцог Калас выступает под другим флагом, на котором по приказу Эйдриана Будабраса рядом с медведем изображен тигр.
Аббат Гленденхук кивнул в знак согласия, не сомневаясь, что слух об этой демонстрации разойдется по всем восточным областям Хонсе-Бира.
— Но таким образом мы отдадим напрестольную пелену для предстоящей канонизации Эвелина в руки аббата Олина и Маркало Де'Уннеро, — возразил Белазарус.
— Это произошло бы так или иначе, — решительно заявила сестра Треиза, прежде чем настоятель Сент-Гвендолин успел открыть рот. — Мы напомним всему королевству о чуде завета Эвелина, а заодно лишний раз напомним Санта-Мер-Абель о необходимости его канонизации, которая явно запоздала.
Аббат Гленденхук, как и отец-настоятель Фио Бурэй, особо не разделял воодушевления Треизы в отношении Эвелина Десбриса. Однако оба они уже давным-давно обсудили между собой эту проблему и пришли к выводу, что правильнее всего рассматривать возведение человека, прозванного некогда безумным монахом, в ранг святых, как лавину, способную похоронить любого противостоящего ей. После чуда Эвелина, когда, несмотря на все трудности пути, огромное множество жителей Хонсе-Бира совершило паломничество на гору Аида, чтобы излечиться от розовой чумы или не заразиться этой смертельной болезнью, возражать против приобщения его к лику святых стало просто невозможно. Процесс должен был завершиться еще несколько лет назад, однако с характерной для себя медлительностью церковь все еще не довела дело до конца — главным образом потому, понимал Гленденхук, что Фио Бурэй придерживал завершающую стадию канонизации на случай возможного кризиса в церкви. Осуществить этот процесс мог лишь отец-настоятель, и таким образом он получал в руки хлыст, дабы отмахиваться от молодых выскочек, в особенности от Браумина Херда и поддерживающих его братьев в аббатстве Сент-Прешес и Вангарде.
— Пусть остаются все, кто пожелает, — решил аббат. — А те, кто захочет уйти, должны сделать это сегодня же. И я настоятельно советую всем нашим сестрам покинуть аббатство, сестра Треиза. В церкви Абеля так мало женщин! — Лицо Гленденхука приняло предельно серьезное выражение. — И тебя я очень прошу сделать так же.
— Слыша от тебя подобные слова, я прихожу к выводу, что ты не понимаешь, насколько глубока моя вера, аббат Гленденхук, — последовал суровый ответ Треизы. — В моего Господа, в святого Абеля, в мою церковь и в моего аббата.
Хотя ему страшно хотелось выбранить ее, аббат Гленденхук, глядя на эту решительную, сильную женщину, не смог сдержать улыбки.
— Магистр Белазарус, — сказал он, не отводя взгляда от Треизы, — прошу тебе возглавить отход наших братьев в Санта-Мер-Абель. Расскажи отцу-настоятелю Бурэю о том, что мы решили здесь предпринять, и о флагах, которые будут развеваться над нашим аббатством.
— Но… — начал Белазарус, однако оборвал себя и вздохнул. — Да, аббат, я так и сделаю.
Глазам трех дюжин оставшихся в аббатстве братьев и нескольких сотен жителей соседних деревень, пришедших в Сент-Гвендолин в поисках убежища, предстало невиданное зрелище: вдоль всей линии горизонта тянулись бесконечные ряды копий; столь огромной армии никто из них до сих пор никогда не видывал. Солдаты из числа присоединившихся к герцогу Каласу крестьян не могли похвастаться такой выучкой, как солдаты армии короля или береговой охраны, и, уж конечно, не выглядели столь эффектно, как гвардейцы Бригады Непобедимых в сияющих доспехах, зато они, несомненно, брали числом. Вдоль них верхом на тогайских пони гарцевали гвардейцы, поддерживая дух новобранцев призывами выполнить долг во славу короля и отечества.
В центре была сосредоточена главная ударная сила Каласа, солдаты армии короля, вместе с ним вышедшие из Палмариса. И аббат Гленденхук понимал, что им одним не составит особого труда овладеть Сент-Гвендолин.
Стоя у западных ворот монастыря, аббат взглянул на два поднятых над ним флага, с силой хлопающих под порывами морского ветра. Что ж, он достаточно ясно выразил свою позицию.
Повинуясь приказам, солдаты начали движение в сторону монастыря. На холмы за их спинами вползали огромные катапульты и нагруженные тяжелыми камнями телеги. Теперь Гленденхук уже ясно различал лица приближавшихся солдат. В них не было ни капли страха; они понимали, что, даже если бой и состоится, погибнут не многие.
Прикажи герцог Калас начать наступление, и понадобится совсем немного времени, чтобы захватить аббатство.
Затрубили рога, наступающие остановились всего в двух сотнях футов от высоких стен монастыря. От центральной группы отделились и поскакали вперед несколько гвардейцев во главе с герцогом Каласом и всадником, который держал в руке новый флаг Хонсе-Бира. Вскоре они остановились у ворот Сент-Гвендолин.
— Кто возглавляет это аббатство? — спросил герцог Калас.
— Тот, кого ты хорошо знаешь, добрый герцог Калас. — Настоятель Сент-Гвендолин подошел к краю стены, чтобы командующий Бригадой Непобедимых мог рассмотреть его. — Аббат Гленденхук.
Герцог отвесил поклон.
— Я принес из Урсала великие новости, аббат Гленденхук, — сказал он. — И печальные, и славные.
— О том, что король Дануб мертв, а молодой Эйдриан захватил трон, — откликнулся аббат.
— Я так и думал, что молва опередит меня.
— Так и произошло.
— И тем не менее над стенами твоего монастыря поднят старый флаг, — заметил герцог. — Думаю, другим вы просто не располагаете; ничего страшного, мы принесли вам новый штандарт.
— Мы в нем не нуждаемся, — ответил настоятель Сент-Гвендолин. Сквозь металлическую сетку шлема, украшенного плюмажем, он разглядел кривую улыбку, исказившую губы герцога. — Мы подняли флаг Хонсе-Бира, флаг принца Мидалиса. Ведь именно он должен, согласно списку наследников короля Дануба, занимать ныне трон.
— Дела государства не должны тебя заботить, любезный аббат, — ответил Калас, и в его голосе не было слышно раздражения или гнева. — Трону Урсала, а не абеликанской церкви решать, как должен выглядеть флаг королевства.
— Согласен. И все же именно в данном конкретном случае церковь Абеля не может промолчать, поскольку то, чем сопровождалось возвышение Эйдриана, имеет отношение не только к государству. Мы знаем, кто его союзники, герцог Калас… Однако не довольно ли перекрикиваться на расстоянии?
Отойдя от края стены, Гленденхук окликнул стражу, и ворота Сент-Гвендолин со скрипом распахнулись.
— Можете входить, но только для ведения переговоров.
Герцог и его свита, миновав ворота, остановились посреди небольшого внутреннего двора аббатства.
— Ты поступил мудро, открыв ворота, — сказал Калас Гленденхуку и сестре Треизе, когда спустя некоторое время в сопровождении одного из рыцарей встретился с ними в личных покоях аббата. — Некоторые монастыри проявили упрямство, не желая признавать короля Эйдриана. Пришлось навести там порядок.
— Я вижу, что сердце герцога Каласа возрадовалось этому, — заметил настоятель Сент-Гвендолин.
Калас бросил на него угрожающий взгляд.
— Впрочем, сейчас не время обмениваться колкостями. Мы знаем, зачем ты здесь, а ты знаешь, почему над нашим аббатством развеваются именно такие флаги. И еще нам известно, как сильна твоя ненависть к церкви Абеля. Так же как и происхождение этой ненависти. Поверь, вот уже много лет смерть королевы Вивианы тяжким грузом давит на плечи каждого монаха абеликанского ордена.
Аббат Гленденхук понимал, что таким прямым заявлением задевает в собеседнике болезненный нерв. Мало что повлияло на характер герцога Таргона Брея Каласа в такой степени, как смерть Вивианы, первой супруги Дануба. Когда она заболела, аббат Джеховит, тогдашний настоятель Сент-Хонса, сделал все возможное, чтобы спасти королеву. Но, увы, он приступил к исцелению слишком поздно. Эта утрата, несомненно причинившая боль королю Данубу, еще сильнее ранила герцога Каласа, питавшего к Вивиане нежные чувства, оставив незаживающий шрам в его сердце. На протяжении двух десятков лет, прошедших с кончины Вивианы, герцог Калас предпринимал неустанные нападки на церковь Абеля — в основном из-за того, кто и как правит в Палмарисе, но и вообще по любому поводу, включая даже такую вещь, как паломничество к горе Аида. Не желающий успокоиться герцог был причиной многих жарких дискуссий в Санта-Мер-Абель в годы, когда Гленденхук служил там под началом отца-настоятеля Маркворта, чье место впоследствии занял Агронгерр, а после него — Фио Бурэй.
— Королева Вивиана — не тема для обсуждений, — ответил герцог Калас сквозь стиснутые зубы.
— В самом деле? — сказал аббат Гленденхук, внимательно вглядываясь в исказившееся лицо герцога.
Он хотел попытаться переубедить Каласа, но отнюдь не злить его.
— Моя задача — рассказать людям о короле Эйдриане, и ничего более, — продолжал герцог. — Хотя, разумеется, его противники будут уничтожены, кто бы они ни были — деревенские жители, дворяне или священнослужители. Ваши аббатства самим существованием обязаны великодушию трона Хонсе-Бира. Не забывай об этом.
— Трон уже давным-давно понял, как велико миротворческое влияние церкви. Только совместными усилиями можно сохранить мощь государства, — вмешалась в разговор сестра Треиза. — Это сотрудничество выгодно обеим сторонам.
— Значит, подняв флаг короля Эйдриана и признав его властелином…
— У нас один властелин — Бог, — решительно перебила герцога Треиза.
Герцог Калас устремил на сестру пристальный взгляд. Потом, однако, выражение его лица смягчилось, и он кивнул в знак уважения.
— Это ваше право. — Он учтиво поклонился. — Позвольте мне, однако, обозначить свою позицию. Над аббатством должен развеваться и светский флаг, не так ли? Подняв над его стенами флаг Эйдриана и признав его законным королем Хонсе-Бира, вы можете ничего не опасаться и рассматривать мое появление здесь лишь как повод для празднества.
— Новый король, приказы которого ты столь ревностно выполняешь, затруднил нам принятие такого решения, — сказал аббат Гленденхук, — поскольку он вторгается в области, выходящие за пределы управления государством.
— Священнослужители церкви Абеля сами обратились к нему, — сказал герцог Калас. — Аббат Олин одним из первых понял правомерность притязаний Эйдриана и признал его королем.
— Как и Маркало Де'Уннеро, — вставила сестра Треиза.
— Его, отлученного от церкви, священнослужителем уж никак не назовешь, — добавил настоятель Сент-Гвендолин.
Герцог Калас усмехнулся.
— Все это меня не касается, — сказал он. — Хотя, можете мне поверить, Маркало Де'Уннеро без разговоров прикончил бы вас на месте, увидев поднятые над монастырем флаги.
— Ну так сообщи ему об этом, — с вызовом ответила Треиза.
Услышав эти слова, герцог Калас и аббат Гленденхук широко распахнули глаза, а сопровождающий герцога гвардеец тяжело задышал. Треиза, однако, не обратила на это внимания.
— Возможно ли, чтобы такой благородный человек, как герцог Таргон Брей Калас, друг короля Дануба, был заодно с этим безумным псом Де'Уннеро? Неужели ты предал того, кто столько лет был твоим другом? Неужели верность гвардейцев Бригады Непобедимых такая ненадежная вещь?
— Посоветуй сестре быть поосторожнее в выражениях, — предостерег Гленденхука Калас.
— Я готов повторить каждое ее слово, — отозвался настоятель Сент-Гвендолин.
Герцог, казалось, ошеломленный такой дерзостью, готов был вот-вот наброситься на него. Тем не менее Гленденхук бестрепетно подхватил знамя из рук непреклонной сестры.
— Аббат Олин по доброй воле отверг святого Абеля и церковь, носящую его имя. Полагаю, совсем скоро он будет смещен с должности в Сент-Бондабрис.
— Большинство братьев, посвятивших себя служению церкви, предпочтут, чтобы он, а не твой друг Бурэй возглавил абеликанский орден.
— Если на Коллегии аббатов Фио Бурэю будет отказано в доверии, уверен, найдется немало достойных братьев, которые будут в состоянии заменить его на посту отца-настоятеля, — сказал аббат Гленденхук.
— Заменить, ты считаешь… — усмехнулся герцог Калас. — Ненадолго, смею полагать.
— Этими словами ты подтверждаешь, что корона выходит за рамки того, чем ей положено заниматься, — воскликнул настоятель Сент-Гвендолин. — Дела ордена следует оставить самой церкви! Между тем тебе и твоей армии наверняка предстоит поход в Санта-Мер-Абель, не так ли?
— Я пойду с армией туда, куда прикажет король Эйдриан, — отрезал Калас. — Куда угодно — в том числе и в Санта-Мер-Абель.
— Подобное недостойно монарха!
— Ты не понимаешь! — воскликнул герцог. — С приходом Эйдриана все изменилось. Во время рыцарского турнира он едва не убил меня. Я уже был в руках смерти. Нет, аббат, даже твой друг Бурэй не смог бы…
Калас с коротким смешком оборвал себя и посмотрел прямо в глаза Гленденхуку.
— И, однако, как видишь, я жив. Жив, потому что сейчас в Хонсе-Бире правит король, который имеет власть над самой смертью!
Сбитый с толку, настоятель Сент-Гвендолин покачал головой и бросил вопросительный взгляд на Треизу, но та выглядела столь же ошеломленной.
— О чем ты толкуешь? — спросила сестра. — Ни одному человеку такое не под силу.
— В церкви Абеля уж точно никому, — не сказал, а словно выплюнул Калас. — Когда умирала королева Вивиана, разве старый дурень Джеховит сумел ее спасти? Вы, церковники, обещаете людям вечную жизнь. Ну а я заявляю, что Эйдриан властвует над самой смертью. Ты осмеливаешься осуждать его, а заодно и меня, потому что не в силах понять главного. Вы здесь настолько погрязли в заумных ритуалах и лживых обещаниях, что такой король, как Эйдриан, кажется вам выше понимания.
— А как же чудо Эвелина? — запальчиво возразила Треиза. — Разве не святой Эвелин спас от чумы королевство? Королевство, которым, между прочим, правил твой друг!
— Святой, говоришь, Эвелин? — насмешливо переспросил герцог Калас.
— Он скоро им будет.
— Эту болтовню я слышу уже много лет. — Герцог пренебрежительно махнул рукой. — Не важно. Разумеется, Эвелин — герой в глазах черни Хонсе-Бира. Джилсепони тоже считалась героиней — когда-то. Теперь они больше никого не интересуют. Эйдриан — король, и горе тому, кто встанет у него на пути.
— И ты готов предать принца Мидалиса, который тоже был твоим другом?
Герцог расправил плечи, в его глазах появился стальной блеск.
— Принц Мидалис согласился бы со мной, если бы понимал Эйдриана так, как я.
У настоятеля Сент-Гвендолин буквально отвисла челюсть.
— Что такое юный Эйдриан сотворил с тобой? Что это за колдовство?
— Можешь не сомневаться, настоящее колдовство, — отрезал герцог. — Церковь Абеля на такое не способна.
Двое сильных, наделенных несомненной храбростью мужчин напряженно смотрели в глаза друг другу.
— А теперь довольно досужей болтовни. Вы должны открыть ворота солдатам короля Эйдриана. И поднять тот флаг, который теперь принят в королевстве.
— А если нет?
— Тогда я сломаю ворота, — хладнокровно заявил Калас, поднимаясь и выходя из покоев.
— Что нам делать? — спросил Гленденхук Треизу, как только они остались одни.
Улыбка ее была довольно бледной.
Аббат Гленденхук улыбнулся в ответ, подошел к прекрасной сестре и нежно поцеловал ее в щеку. После чего покинул покои и снова поднялся на стену. Он уже продемонстрировал свою позицию, подняв те флаги, которые считал нужным. Теперь он собирался сделать еще одно уточняющее заявление.
— Герцог Калас! — прокричал он вслед удаляющимся всадникам. Непобедимые, все как один, тут же обернулись на крик. — Уводи отсюда армию. Это дом Божий.
— Открой ворота, аббат Гленденхук! — предостерегающе ответил герцог.
— Мы откроем ворота Сент-Гвендолин и даже Санта-Мер-Абель, когда твой король Эйдриан сделает то, что положено, — как можно громче продолжал аббат, чтобы его речи стали также и достоянием людей Каласа. — Когда преступник Маркало Де'Уннеро окажется в темнице, а аббат Олин будет передан церковным властям для совершения суда. До тех пор находящийся под моей рукой монастырь закрыт для вас.
Это заявление, казалось, ничуть не обеспокоило герцога.
— Герцог Калас! — снова окликнул его аббат Гленденхук, увидев, что тот разворачивает коня.
Произнося эти слова, настоятель Сент-Гвендолин сунул руку в свисающий с пояса мешочек и достал оттуда тяжелый магический камень.
— Что ты намерен предпринять? — спросил он.
— Я несу жителям Хонсе-Бира слово короля Эйдриана. Те, кто принимает его, становятся друзьями и союзниками короны. Для тех, кто отказывается сделать это, ответ один — меч.
— Сент-Гвендолин не откроет перед вами ворота!
— Тогда я объявляю тебя врагом! — крикнул герцог Калас.
Аббат Гленденхук вытянул в сторону Каласа руку с зажатым в ней магнетитом и погрузился в образы, посылаемые ему камнем. В результате он очень ясно увидел великолепные доспехи герцога, а весь остальной мир как будто затянуло туманом. Аббат сосредоточил внимание на одном месте доспехов, на пластине, прикрывающей сердце, и позволил энергии камня проникнуть себе в душу и мысли.
Калас кричал что-то, но настоятель Сент-Гвендолин не слышал слов герцога. За его спиной вскрикнула сестра Треиза, но он и этого не заметил. Имело значение одно: нарастающая энергия магического камня; аббат был полон решимости нанести чувствительный удар королю Эйдриану и думал только об этом.
Гленденхук вложил в магнетит всю свою энергию и с резким криком выпустил «ядро».
Вокруг несущегося с невероятной скоростью камня потрескивал воздух, а когда он врезался в грудь герцога Каласа, раздался звук, напоминающий звон церковного колокола.
Герцог Калас свалился с коня, сильно ударившись о землю.
— Что ты наделал? — закричала Треиза, подбегая к аббату.
— Послал королю Эйдриану сообщение о том, что церковь Абеля не уступит неправомочным требованиям государства!
Внизу, на поле, несколько гвардейцев щитами прикрыли упавшего герцога, а другие спрыгнули с лошадей и подняли его, чтобы отнести Каласа в безопасное место.
Немедленно вступили в дело катапульты. На Сент-Гвендолин, кроша его древние стены, обрушились огромные камни. Солдаты короля пошли в наступление. Земля дрожала под ногами двадцати тысяч воинов; казалось, монастырь развалится от одного этого грохота.
Настоятель Сент-Гвендолин собрал оставшихся братьев в нефе большой часовни аббатства.
— Не оказывайте сопротивления, — приказал он. — Мы ясно обозначили свою позицию.
— Они проломили ворота! — закричал один из монахов, выглянув наружу.
— Закрой дверь, брат, — велел ему аббат Гленденхук. — Сядь и вознеси молитву.
Спустя всего несколько мгновений в часовню вломились солдаты.
— Помолитесь вместе с нами, друзья мои, — сказал им аббат Гленденхук.
Он первым упал под ударом тяжелого щита и был вскоре избит до потери сознания. Вскоре его, сестру Треизу и испуганных братьев поволокли куда-то.
Когда позже в тот же день едва живого Гленденхука притащили в те самые покои, где этим утром он разговаривал с герцогом Каласом, там его ждали два сюрприза.
— Итак, мы снова встретились.
Первым сюрпризом стал герцог Калас, сидящий в кресле аббата. Если не считать небольшой вмятины, его доспехи не пострадали.
Настоятеля Сент-Гвендолин грубо швырнули на скамью по другую сторону стола, за которым сидел герцог.
— Не стоит недооценивать оружейников Бригады Непобедимых, любезный аббат, — продолжал Калас. — Изготавливая наши доспехи, они учли, что мы можем столкнуться с подобной несдержанностью чувств.
— Был бы я посильнее… — пробормотал Гленденхук. — Окажись этот камень в руках у Джилсепони…
— Этого я не знаю, а вот если бы им воспользовался король Эйдриан, мои доспехи рассыпались бы, как стеклянные, — отозвался герцог. — Впрочем, оставим это. Важнее другое: ты продемонстрировал всем малодушие и двуличие.
— Ты объявил нас врагами, не я.
— А я пришел к тебе под флагом перемирия, — возразил герцог Калас. — Ты же напал на меня подобно убийце… Не очень-то красиво, как тебе кажется? — Он помолчал. — Впрочем, все это не имеет значения. Над Сент-Гвендолин реет флаг короля Эйдриана. Следовательно, аббатство снова стало частью королевства Хонсе-Бир. Все ваши монахи, и братья, и сестры, будут должным образом допрошены.
— Братья и сестра, ты хочешь сказать, — поправил его аббат, находя утешение хотя бы в том, что большей части монахов удалось вовремя покинуть Сент-Гвендолин.
В ответ Калас с издевательской улыбкой взмахнул рукой. Солдат открыл небольшую дверь в стене, и двое других втащили в комнату избитого в кровь Белазаруса.
При виде Гленденхука по щекам магистра потекли слезы.
— Они подкарауливали нас в пяти милях отсюда, на побережье…
Аббат, несмотря на все старания не показывать Каласу своей слабости, в отчаянии закрыл руками глаза.
По знаку герцога Белазаруса выволокли из комнаты.
— Теперь, как уже было сказано, — вновь заговорил Калас, — их с пристрастием допросят. Те, кто признает короля Эйдриана, очень скоро убедятся, как выгодно иметь его правителем.
— А те, кто откажутся?
— Предстанут перед судом аббата Олина, без сомнения, — ответил герцог. — Меня это не касается.
— Что будет со мной?
Герцог Калас отвернулся.
— Я сочувствую тебе. В самом деле сочувствую.
К собственному удивлению, аббат Гленденхук почувствовал, что верит ему.
— Значит, меня отдадут на растерзание Олину и Де'Уннеро.
— Ты без всякого повода напал на должностное лицо, причем даже не церкви, а государства. — Герцог снова перевел взгляд на обреченного аббата. — Будет проведено расследование, конечно, но мы оба с тобой понимаем, что в подобных случаях оно сведется к пустой формальности. Твое преступление не вызывает сомнений. Вот разве что появятся какие-то смягчающие обстоятельства, которые смогут уменьшить твою вину…
Гленденхук вскинул на него взгляд.
— Ты предложишь мне признать Эйдриана законным королем Хонсе-Бира?
— Да, для начала.
— И еще ты потребуешь, чтобы я поддержал аббата Олина и Маркало Де'Уннеро?
— Это значительно облегчит страдания твоих братьев, — ответил герцог. — И если у вашей церкви хватит ума сотрудничать с нами, в королевстве будет гораздо спокойнее и прольется меньше крови.
Аббат задумался.
— Может, на свете есть вещи, за которые стоит умереть, — произнес он спустя некоторое время.
— Настоятельно советую тебе одуматься, — сказал герцог Калас. — И ради себя самого, и ради тех, кто готов слепо следовать за тобой. Эта дорога приведет вас к смерти.
Гленденхук откинулся в кресле и закрыл глаза, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Среди братьев абеликанского ордена он всегда отличался не столько набожностью, сколько прагматизмом, что было свойственно и его наставнику, отцу-настоятелю Бурэю. Сейчас, казалось, та же дилемма встала перед аббатом в полный рост: принципы или прагматизм. Поистине, судьба жестоко испытывала Туссена Гленденхука. Ситуация обострила эту дилемму до крайности — он не мог остаться на позиции прагматизма, не предав свою веру.
С мыслью о той, кто была истинной вдохновительницей его жизни — сестре Треизе, настоятель Сент-Гвендолин произнес голосом, в котором звучали мужество и убежденность:
— Сооружай виселицу.
— Далеко же ты забрался от дома, — изумленно воскликнула Пони, когда у входа в пещеру, где они со Смотрителем устроились на ночь, внезапно возник Белли'мар Джуравиль.
Снаружи ярился снежный буран, ветер кружил вихри снега и наметал его у деревьев и скал.
Удивление женщины было легко объяснимо — они находились сейчас гораздо восточнее Дундалиса, а даже от этого городка до Эндур'Блоу Иннинес было отнюдь не близко.
Эльф, вздрагивая от холода, не отвечал.
— Я считаю, что мы с твоей повелительницей высказали друг другу все, что было необходимо, Белли'мар Джуравиль, — оправившись от удивления, сухо продолжила Пони и внезапно почувствовала у себя на плече сильную руку Смотрителя.
— Полегче, полегче, девочка, — сказал кентавр. — Разве ты не считала его когда-то другом?
После чего повернулся к Джуравилю.
— Что-то скверное случилось, если я правильно угадал. Девочка права, эльф, ты действительно зашел далеко от дома. По правде говоря, я уже давным-давно не видел, чтобы твои соплеменники забредали в такую даль. Разве что ты ищешь вашего друга, рейнджера Андаканавара.
Джуравиль медленно покачал головой.
— Значит, ты пришел ко мне, — сделала вывод Пони. — В таком случае хочу, чтобы ты знал: мне нечего больше сказать ни тебе, ни любому другому тол'алфар. Я не испытываю враждебности к тебе лично, но после того, что вы сотворили со мной, вряд ли когда-нибудь снова смогу назвать тебя другом.
Произнося эти слова, она сунула руку в мешочек с магическими камнями, на случай если Джуравиль или любой другой эльф, прячущийся поблизости, вздумают напасть на нее.
В ответ он медленно вытянул руку и открыл ладонь, на которой лежал изумруд — сердце и душа его народа и Эндур'Блоу Иннинес.
— Госпожи Дасслеронд больше нет, — еле слышно произнес Джуравиль.
Женщина широко распахнула глаза, а Смотритель так просто едва не задохнулся от потрясения.
— Она всю себя без остатка отдала Эндур'Блоу Иннинес. Ее жизненная сущность окутала долину, чтобы защитить ее от ищущего взгляда.
— Я не возвращалась в долину эльфов… — прошептала Пони.
— Это был не твой взгляд.
— Так ее сына, значит, — ахнул кентавр. — Ничего себе! Новый король охотится на эльфов, которые вырастили и обучили его!
— Многие тол'алфар погибли от руки Эйдриана, — подтвердил его догадку Белли'мар Джуравиль. — Он появился на подступах к нашей долине во главе нескольких сотен воинов. Мы пытались заставить его повернуть назад. Однако нам это не удалось. Он могуществен. Слишком могуществен…
— Ты хочешь сказать, — спросила Пони, — что Эйдриан напал на вас?
— Мы надеялись убедить его отказаться от этого, а когда ничего не вышло, оказали ему сопротивление, — ответил эльф. — Которое он легко преодолел с помощью магических камней.
— И тогда ваша владычица встретилась с ним лицом к лицу? — предположил Смотритель.
— Чтобы не пропустить его, она прибегла к единственному способу, который знала. Слившись с изумрудом воедино, своей жизненной силой наша повелительница окутала долину. Теперь Эндур'Блоу Иннинес затеряна где-то, и, пока чары Дасслеронд не рассеются, никто не сможет найти туда путь.
— Так Эйдриан не сумел разрушить эти чары? — продолжал допытываться кентавр. — Ага, значит, не такой уж он и всемогущий!
— Не сумел.
— Тогда почему ты здесь? — спросила женщина. — Почему Джуравиль покинул своих собратьев, оставшихся в вашей затерянной неизвестно где долине?
— Она укрыта не только от людей, но и от тол'алфар.
Теперь и Пони, и Смотритель широко распахнули глаза.
— Вот это, я понимаю, чары… — протянул кентавр.
— Теперь мы лишились дома и вынуждены скрываться от всех.
— Где-то поблизости?
Женщину снова охватила подозрительность.
— Я пришел один, — ответил эльф. — Магический камень тол'алфар обладает огромным могуществом. К примеру, он позволяет быстро перемещаться на огромное расстояние. И все же мне понадобилось несколько дней, чтобы найти тебя.
— И вот тебе удалось сделать это, но я прошу тебя уйти, — заявила Пони, и Смотритель с силой стиснул ее плечо.
Женщина резко обернулась к кентавру.
— Чего ты хочешь от меня? — сердито спросила она, а когда снова перевела взгляд на Джуравиля, в ее голубых глазах полыхали ярость и боль. — А ты чего от меня ждешь? Я-то действительно думала, что в отличие от всех вас ты был мне другом…
— Я всегда был тебе другом, Джилсепони, — ответил Белли'мар Джуравиль.
— Однако прежде всего ты всегда был тол'алфар! — взорвалась она.
Понимая, что Пони права, эльф опустил взгляд.
— Я понимаю твои чувства. И прошу у тебя прощения за горе, которое мы тебе причинили, — с раскаянием произнес он.
— Услышать извинения от эльфа? Ну-у, это дорогого стоит! — воскликнул Смотритель.
— Уж конечно… Он приносит их потому, что теперь я ему понадобилась. Разве не так? — спросила женщина у Джуравиля.
— Госпожа Джил… — начал тот, но замолчал, сделал глубокий вдох и начал снова: — Пони… Я действительно признаю нашу ужасную ошибку. Мне давно следовало прийти и рассказать тебе о сыне.
— Верно, следовало.
Суровый тон Пони отметал какую бы то ни было возможность компромисса.
— Я, поверь, не раз заговаривал об этом с моей повелительницей, — продолжал эльф. — Но уговорить ее мне так и не удалось. Это она так решила — забрать Эйдриана в качестве платы за нашу помощь тебе и Элбрайну в схватке с Марквортом.
— Платы! — разъяренно воскликнула женщина.
— Позволю себе повторить: это было ее решение, не мое. Ты знаешь, я никогда не скрывал от тебя этого: тот, кто правит Эндур'Блоу Иннинес, может прислушиваться к советам собратьев, но их мнение не является решающим. Окончательные решения принимала она сама, мы лишь следовали ее велениям. Никто из нас не мог действовать независимо от госпожи Дасслеронд — даже моя подруга Тантан, которая погибла, сражаясь рядом с тобой и Элбрайном в недрах горы Аида.
Напоминание о Тантан слегка пригасило гнев женщины. Отважная эльфийка погибла ужасной смертью, ценой своей жизни спасая Пони и Элбрайна, когда они сражались с демоном-драконом. Одно лишь упоминание о Тантан напомнило женщине обо всем хорошем, что тол'алфар сделали для нее и тех, кого она любила. Начать с того, что эльфы спасли ее и Элбрайна почти три десятилетия назад, когда гоблины напали на Дундалис. Эльфы и в особенности Белли'мар Джуравиль вместе с ней прошли через многие выпавшие на ее долю суровые испытания и действительно спасли ей жизнь той роковой ночью на поле под Палмарисом — и жизнь Эйдриана, между прочим, тоже.
— Я всегда считал, что моя повелительница приняла насчет твоего сына неверное решение, — признал Джуравиль. — Она и сама признала это незадолго до того, как пошла на смерть. И я хочу попросить у тебя прощения за нее и за себя самого тоже. Меня всегда будет преследовать мысль, что я, которого, я знаю, ты считала другом, не оправдал твоего доверия.
От этих слов у женщины сжалось сердце. Она знала: эльф говорит именно то, что думает. И теперь Пони ясно видела боль, исказившую лицо Джуравиля с тонкими, красивыми чертами.
— Я не в силах исправить то, что уже сделано, — продолжал он. — Однако теперь мы все столкнулись с таким страшным испытанием, которое можно сравнить разве что с нашествием демона-дракона. У Эйдриана аппетиты не меньше, чем у самого Бестесбулзибара…
Привалившись к стене, женщина обессиленно сползла по ней на пол пещеры. Как будто она сама не понимала этого! Склонившись над Пони, Смотритель безмолвно попросил разрешения, и она еле заметно кивнула.
— Ну, заходи давай, чего стоишь, там же холодно, — сказал кентавр эльфу. — Я только что принес еще дровишек. Сейчас подброшу, огонь и разгорится как следует.
Джуравиль с настороженным видом вошел в пещеру и уселся напротив Пони рядом с едва тлеющим костром. Они не обменялись ни словом, пока Смотритель подбрасывал в костер сначала дрова, потом растопку, а женщина, достав рубин и змеевик, окружила руку с зажатым с ней рубином защитным щитом, просунула ее между поленьями и воззвала к силе рубина. Спустя несколько мгновений костер ярко запылал.
Пони откинулась назад, глядя на эльфа. В ее голубых глазах мерцали отсветы костра. Так они долго сидели в молчании, просто ощущая присутствие друг друга, — снова не как враги, но как друзья.
— Госпожа Дасслеронд считала, что Эйдриан — наша единственная надежда, — заговорил наконец Джуравиль. — Моя повелительница верила, что только он может избавить долину от гниющего пятна, оставленного демоном-драконом. Поэтому она и сохранила ему жизнь — чтобы использовать его в качестве своего орудия. В ее сознании это преломилось таким образом: будто той ночью на поле ты уцелела, а Эйдриан — нет; мальчик, которого мы забрали с собой, был не твоим сыном, а только надеждой Эндур'Блоу Иннинес. Я знаю, это звучит ужасно бессердечно. Однако пойми: само наше существование оказалось под угрозой из-за того, что владычица эльфов проявила милосердие к людям. И тем не менее, отдавая себе отчет во всем этом, я считаю, что она действительно допустила ужасную ошибку. Прежде всего потому, что нельзя таким образом использовать человека. Любого человека.
— И теперь мы видим результат.
— За заблуждение она поплатилась жизнью, — напомнил Джуравиль. — Однако теперь мы должны смотреть вперед и постараться спасти то, что осталось в мире.
С его губ сорвался беспомощный смешок. Это было чисто человеческое проявление; никогда ни один эльф не вел себя так в присутствии Пони.
— Ирония в том, что в каком-то смысле причиной всего, что творится ныне, стал я сам. Это я постоянно втягивал мою повелительницу и свой народ в дела людей. Со времен Терранена Диноньела мы не позволяли себе этого, а тогда, без сомнения, мир был совсем другим. И вот я здесь, лишенный родного дома, и снова обстоятельства вынуждают меня и мой народ принять в них участие.
— Вместо того чтобы как можно дальше скрыться от глаз людей.
— Вообще-то мы могли бы поступить именно таким образом, — сказал эльф. — Мы нашли дальних родичей, док'алфар, и они протянули нам руку помощи. Мы могли бы постараться забыть об Эндур'Блоу Иннинес и начать новую жизнь вдали от Эйдриана, Джилсепони и всех прочих людей.
— Тогда почему ты здесь?
— Потому что он знает, что твой Эйдриан… то, во что он превратился… в большой степени стал таким по вине эльфов, — вмешался в разговор Смотритель.
Пони посмотрела на кентавра и снова перевела взгляд на сидевшее напротив нее миниатюрное создание.
— Он прав, — ответил Джуравиль на ее невысказанный вопрос. — Мы, тол'алфар, несем весь груз ответственности за короля Эйдриана — за того монстра, каким он стал. Поэтому я и пришел к тебе в час нашей общей беды, чтобы предложить свои услуги.
— У Эйдриана огромная армия, — сказала женщина. — А если он и впрямь так силен с магическими камнями, то тем более вряд ли удастся его остановить.
Она пожала плечами.
— И все же люди переживут этот беспощадный вихрь, с которым можно сравнить появление Эйдриана. Человеческий род не угаснет, когда Эйдриан давно уже сойдет в могилу. Ваш же народ, как ты сам говорил, гораздо малочисленнее. Уходите и спрячьтесь, Джуравиль, — говорю тебе это как друг. Согласна, вы великолепные воины, но вас слишком мало, чтобы повлиять на исход схватки. Победим мы или проиграем, вряд ли сотня эльфов сможет склонить чашу весов в ту или иную сторону.
— Я не собираюсь снова бросать соплеменников в бой с Эйдрианом, — ответил эльф. — Мы действительно не можем позволить себе новые потери, иначе само наше существование окажется под угрозой!
— Тогда что же ты предлагаешь? — спросил кентавр.
Джуравиль снова поднял над головой изумруд.
— У нас есть союзники, — объяснил он. — Они обитают в тогайских степях, к югу от гор. Женщина-рейнджер, которую я сам обучал, по имени Бринн Дариель, боролась за освобождение своего народа от бехренских угнетателей — и одержала в этой борьбе верх. Сейчас Эйдриан покушается на Бехрен, и мои лазутчики сообщают, что Бринн оказывает этому сопротивление.
— Первый проблеск света! — с надеждой воскликнул Смотритель и локтем подтолкнул Пони.
— С этим камнем я могу преодолевать огромные расстояния за очень короткое время, — продолжал эльф. — Могу взять с собой и еще кого-то, хотя в этом мои возможности определенным образом ограничены. Однако в том, чтобы стать связными между теми, кто противостоит Эйдриану, а также в разведке нам, тол'алфар, равных не найдется.
Женщина задумчиво смотрела на него, уже начиная прикидывать, какую из этого можно извлечь выгоду. Внутренне она уже давно почти не верила, что от ее похода в Вангард может получиться хоть какой-то толк. Слишком уж силен Эйдриан, чтобы принц Мидалис смог его одолеть, с ее ли поддержкой, или без оной.
Но теперь, если верить эльфу, появилась возможность отыскать отдельные нити сопротивления Эйдриану и сплести их в единую сеть…
— Я принимаю твои извинения, Белли'мар Джуравиль, — сказала Пони. — И принимаю предложенную тобой помощь. Ты и твой народ сможете помочь сделать мир таким, каким он был.
— Помочь тебе нанести поражение собственному сыну?
Логика подсказывала произнести: «Да, именно так», но все чувства женщины взбунтовались против этого. Пони и сама не знала, откуда к ней пришли эти слова:
— Нет, помочь мне спасти его.
Джуравиль и Смотритель с беспокойством и недоумением смотрели на женщину. О, она их понимала! По крайней мере, лучше, чем смысл собственных слов.
И все же не готова была от них отказаться.
Ведь если она утратит надежду, что еще ей останется?
На обратном пути Эйдриан часто прибегал к помощи магических камней, и, несмотря на пронизывающий до костей встречный ветер, времени на дорогу его отряд потратил меньше. Тем не менее и он сам, и солдаты испытали чувство облегчения, когда холодным зимним днем в конце второго месяца 847 года Господня снова увидели стены Палмариса.
Скачущему впереди колонны королю бросилось в глаза, что они усыпаны преданными ему солдатами Урсала.
— Маркало крепко держит город в узде, — заметил он, обращаясь к скачущей рядом Садье.
— Как и следовало ожидать, — ответила певица.
Эйдриан придержал коня, с подозрением глядя на нее.
— Ты все еще любишь его? — неожиданно спросил он.
Женщина с безразличным видом пожала плечами.
— Мое уважение к нему не уменьшилось… Да и с какой стати?
Теперь настала очередь короля пожать плечами.
— Ты сам поставил его в положение, уступающее по значимости разве что твоему, — продолжала Садья. — По какой причине?
Не получив от короля ответа, она сделала это за него:
— Потому что понимаешь, как много он для тебя сделал — и еще может сделать. Ты даже аббата Олина убрал с его пути, поскольку знаешь: если отцом-настоятелем церкви Абеля станет Маркало Де'Уннеро, трон Хонсе-Бира под тобой вряд ли сможет зашататься. Он честолюбив не меньше тебя — просто сейчас его амбиции сосредоточены на одном.
— Ты все еще любишь его!
— Если уважать Маркало и его честолюбивые устремления означает любить его, то да, люблю. И ты тоже.
Их взгляды встретились.
— Тебе совершенно ни к чему разыгрывать сцены ревности. А что касается Маркало… Слишком многие его заветные желания зависят от тебя, так что ему ничего не останется, кроме как держать ревность при себе.
— Если бы он знал Садью, как я, у него было бы одно заветное желание: удержать ее, — ответил Эйдриан, опустив взгляд.
Взрыв смеха едва не заставил его подскочить в седле.
— Слова не мужа, но мальчика, — продолжая смеяться, заявила певица. — Скажи мне, Эйдриан Будабрас, который собирается править всем миром, ты готов отказаться от своих планов и отречься от престола, если я об этом попрошу, пообещав, что в ответ буду любить тебя и исполнять все твои желания?
Молодой король, не зная, что сказать, молча смотрел на нее.
— Ну? Готов или нет?
И снова, не получив ответа, Садья ответила за него:
— Конечно же нет! Множество мужчин оказываются в ловушке сиюминутных желаний, лишаясь тем самым возможности смотреть вперед, видеть открывающийся перед ними путь. Однако ни ты, ни Маркало Де'Уннеро к числу столь недальновидных людей не относитесь. Да, Маркало придет в ярость, когда узнает, что я теперь с тобой, но, во-первых, он уже давно догадывался об этом, а во-вторых, возникшая напряженность не будет угрожать вашим великим целям и задачам. По крайней мере, я на это надеюсь.
Эйдриан промолчал и на этот раз. Пришпорив скакуна, он направился к западным воротам, откуда уже доносились приветственные крики; это действовало на него успокаивающе и помогало отвлечься от тревожных раздумий.
Лозан Дайк был не первым эльфом, которого видели тогайру, и все же, следуя за своими сопровождающими по улицам Дариан-Дариалла, он постоянно ловил на себе пристальные взгляды.
Эльф вошел в огромное здание с множеством коридоров, отделанных со вкусом, но без кричащей роскоши, хотя последнее, по слухам, было принято у большинства правителей-людей. По стенам коридоров висели гобелены, перед ними стояли различные изваяния. Установленные на постаментах золоченые чаши были наполнены тем, что представляло самую большую ценность этого засушливого региона — водой. И, судя по брызгам вокруг, посетители часто подходили к чашам и с удовольствием освежались. Под потолком вдоль стен коридоров тянулись длинные окна, верхняя часть которых представляла собой витражи; проникая сквозь них, солнечные лучи образовывали на полу разноцветные блики.
В конце длинного коридора, в зале за огромными дверями, Лозан Дайк снова увидел тогайранского рейнджера, которая несколько лет назад побывала в Тимвивенне в сопровождении Тилвин Тол. Его поразило, насколько возмужала за прошедшие годы Бринн Дариель. Физически это была все та же невысокая, привлекательная молодая женщина, но в глубине карих глаз, там, где прежде светилась юношеская неискушенность, он увидел огоньки мудрости и решимости. Эльфа приятно удивило, что одета она просто и без вычурности и не прячет природную грацию и красоту за немыслимыми головными уборами и многослойными кричащими одеждами, которые, также по слухам, обычно предпочитали многие люди-правители.
Тогайранка тепло, по-дружески улыбнулась Лозанну Дайку.
— Приветствую тебя, Бринн Дариель, — сказал тот на родном языке, мало отличающемся от языка тол'алфар, который Бринн выучила за годы обучения у них.
— Хорошо, что ты здесь. Мое сердце радуется при виде старого друга.
Выждав, пока она перевела сказанное стоящему рядом с ней человеку средних лет, по-видимому советнику, Лозан Дайк заговорил снова.
— Я думал, в твоих краях все спокойно, и был крайне удивлен, увидев за стенами города целую армию.
— Это долгая и сложная история, — ответила тогайранка. — Мы поговорим об этом после того, как ты расскажешь, с какой целью пришел в такую даль.
— Я здесь, чтобы сообщить тебе новости о том, что происходит к северу от гор, — объяснил эльф. Бринн перевела его слова Астамиру. — Твой друг Эйдриан захватил престол королевства Хонсе-Бир.
— Это я знаю. Он протягивает руки и к соседнему с ним Бехрену. Мы опасаемся, что, явившись туда под видом друга, по сути, новый король Хонсе-Бира действует как завоеватель.
— Твои опасения, к сожалению, не беспочвенны, — сказал Лозан Дайк. — Эйдриан с большой армией напал на земли Тилвин Тол.
Бринн потрясенно распахнула глаза.
— Он одержал верх над самой госпожой Дасслеронд, но, умирая, она надежно укрыла долину эльфов от всех — но также и от собственного народа. К тебе меня послал Белли'мар Джуравиль. Он хочет, чтобы ты была в курсе захватнических устремлений короля Эйдриана. Знай, Бринн Дариель, и не сомневайся в этом: тот, кто был когда-то твоим другом, крайне враждебен ныне к воспитавшим его Тилвин Тол и Тилвин Док.
— Значит, вы теперь заодно со своими некогда потерянными собратьями? — спросила тогайранка, предварительно переведя новости Астамиру.
— Мы снова единый народ во главе с королем Элтираазом и Белли'маром Джуравилем. — Эльф вытянул руку и показал лежащий на ладони синий сапфир. — Это магический камень моего народа, родственный изумруду, с помощью которого скрыта от глаз всего мира Эндур'Блоу Иннинес. Король Элтирааз и госпожа Дасслеронд снова объединили наши камни — как и народы. Я и Белли'мар Джуравиль, которому она передала вместе с частью своей силы изумруд, можем найти друг друга, где бы ни находились.
Бринн, в какой-то степени уже знакомая с историей эльфов, выглядела не слишком удивленной, в отличие от мистика, которому она в очередной раз перевела и объяснила услышанное.
— Оба народа эльфов вынуждены в настоящее время спасаться бегством, — сказал Лозан Дайк, меняя тему разговора. — В первую очередь мы скрываемся от дозорных короля Хонсе-Бира. Послав меня к тебе на юг, сам Джуравиль отправился на восток в поисках Джилсепони, матери Эйдриана. Мы сочли, что сможем оказать помощь противникам короля, служа связующим звеном между ними.
— Я не могу понять, когда же погибла госпожа Дасслеронд? — спросила тогайранка. — Даже если бы все эльфы растянулись цепочкой от далеких северных краев до Дариан-Дариалла, новости и то не смогли бы распространиться быстро.
— Владычица тол'алфар погибла около двух недель назад.
— Но как тогда…
— Изумруд Джуравиля позволяет ему перемещаться с удивительной скоростью — а также перемещать других. Всего два дня назад я был с южной стороны Дороги Беззвездной Ночи, где он меня и нашел. Я отправился туда в поисках Аграделеуса, но, увы, не обнаружил дракона в его логове.
— Аграделеус здесь.
На бледном лице док'алфар проступила улыбка.
— Джуравиль ознакомил меня с тем, что происходит на севере, и рассказал, какую угрозу таит в себе Эйдриан. Он попросил найти тебя и сказать, что в этот мрачный час мы не оставим тебя и твой народ.
— Два дня назад? — спросила Бринн. — Удивительно, до Дороги Беззвездной Ночи не меньше недели пути…
— Белли'мар Джуравиль с помощью магического изумруда перенес меня сюда еще вчера в сумерках, — объяснил Лозан Дайк. — Но не в сам город, поскольку мы не могли понять, что за армия его окружает. Мне понадобились серьезные усилия, чтобы проскользнуть мимо выставленных постов.
Тогайранка перевела эти слова Астамиру, после чего заметила:
— Похоже, подтверждаются все мои самые худшие опасения насчет Эйдриана.
— В свете этого даже аббат Олин кажется не таким негодяем. Он просто выполняет поставленную перед ним задачу, — ответил мистик и прикоснулся к черным волосам Бринн, заставив женщину повернуться к нему. — Я вижу, ты очень огорчена.
— Ты не видел Эндур'Блоу Иннинес, — ответила тогайранка, — и не можешь в полной мере понять, что произошло. И ты не знал госпожу Дасслеронд. Она поистине заменила мне мать…
Не в силах продолжать, Бринн глубоко вздохнула и покачала головой. Она постаралась взять себя в руки, понимая, что должна быть сильной, что кроме осадившей Дариан-Дариалл армии на нее надвигаются новые, весьма серьезные неприятности. Однако все усилия привели лишь к тому, что перед ее внутренним взором замелькали образы детских лет, проведенных рядом с повелительницей эльфов и ее народом. Тогайранке пришлось прикрыть лицо рукой, чтобы не разрыдаться на глазах у всех.
В конце концов она сумела справиться с собой в достаточной мере, чтобы приказать стражникам отвести Лозана Дайка в удобные покои для отдыха. Эльфу Бринн сказала, что вскоре они снова увидятся.
— Хочешь побыть одна? — спросил Астамир, как только док'алфар ушел.
Сначала женщина хотела ответить утвердительно, но потом покачала головой.
— Удели мне немного времени, — сказала она самому верному другу и бесценному советнику. — Я хочу, чтобы ты выслушал мой рассказ о зачарованной долине эльфов и госпоже Дасслеронд.
Мистик кивнул, обошел кресло, протянул Бринн руку и помог ей встать.
Еще по дороге в свои апартаменты Тогайский Дракон начала с воодушевлением вспоминать самые яркие впечатления тех лет, которые она провела среди эльфов.
Они медленно преодолевали глубокий снег — Смотритель, невзирая на сложности передвижения наигрывающий на волынке, впереди, за ним Пони, восседавшая на Даре.
Далеко впереди Белли'мар Джуравиль бежал по снегу, не проваливаясь и без видимых усилий; время от времени он останавливался и указывал спутникам, где лучше пройти. Эльф обнаружил местонахождение принца Мидалиса, используя волшебный изумруд, и уже собирался с его помощью перенести к принцу Пони и кентавра; однако, к всеобщему облегчению, выяснилось, что Мидалис совсем недалеко от этих мест, не более дня пути.
Волнение Пони лишь усилилось, когда, войдя в маленькую избу, временно занятую принцем, она увидела рядом с ним еще одного доброго друга.
— Радость встречи с тобой сделает менее мрачными полученные мною новости, дорогая Джилсепони.
Принц Мидалис вскочил и заключил ее в крепкие объятия.
— Значит, ты уже слышал о моем сыне и о его марше по королевству, которое по праву должно принадлежать тебе, — вздохнула женщина.
Мидалис посмотрел на стоящего рядом с ним улыбающегося человека.
— Наш славный капитан Альюмет с экипажем рискнул, несмотря на зимние шторма, войти в залив Короны. Каким-то образом они сумели сюда пробиться. Наверное, людьми капитана двигало понимание того, сколь важно доставить нам известия из аббатства Сент-Прешес от епископа Браумина.
— Боюсь, правда, что наш добрый Браумин не является больше ни епископом, ни аббатом, — вступил в разговор Альюмет. — Еще в море мы получили известия, что армия Эйдриана подошла к Палмарису. У нас есть основания полагать, что город очень быстро оказался в его власти.
— Большая часть флота Урсала не стала задерживаться в городе, пройдя мимо него в залив, — добавил принц. — Всего три недели назад прибыл корабль, которому удалось покинуть Пирет Данкард. Его спас только разыгравшийся шторм; в противном случае судно захватили бы военные корабли под флагом с изображением медведя и тигра. Полагаю, это новый флаг, который выбрал для себя Эйдриан Будабрас.
— Будабрас… — В первый раз Пони услышала, что ее сын так называет себя.
— Эльфийское слово, — объяснил Смотритель. — Означает «вихрь».
— Очень для него подходит, — с саркастической улыбкой заметил принц Мидалис.
— Будет нелегко установить точно, какую часть суши и моря Эйдриан держит под контролем. — Пони перевела взгляд на окно, за которым снова начал падать снег. — Что это за городок? Далеко мы от Вангарда?
— На расстоянии недельного марша, — ответил Мидалис. — Место вполне безопасное; именно отсюда мы сможем начать контрнаступление на Палмарис.
— Поступить так весьма разумно, только ведь и Эйдриану это тоже первым придет в голову, можешь не сомневаться, — высказал мнение кентавр.
— Мой флот не идет ни в какое сравнение с флотом Урсала. — В голосе принца Мидалиса отчетливо прозвучала досада. — А по земле мой путь к трону неизбежно проходит через Палмарис. Значит, с этого города и нужно начинать.
Пони скользнула взглядом по лицам собравшихся и задержала его на Смотрителе, молчаливо спрашивая у него согласия. Тот кивнул в ответ, и женщина посмотрела на Мидалиса.
— Мы нашли тебя с помощью еще одного друга и очень могущественного союзника. Ты ведь знаешь о тол'алфар?
В серых глазах принца, бесспорно выдающих его принадлежность к королевскому роду Урсалов, блеснуло любопытство.
— Эльфы смогут производить для нас разведку, — продолжала Пони. — С их помощью нам удастся следить за переброской сил Эйдриана и обнаруживать слабые места в расположении его войск.
— Даже учитывая это — а я, признаюсь, очень рад услышать такую новость, — наш выбор по-прежнему ограничен, — заметил принц Мидалис. — Если нам предстоит воевать с Эйдрианом, то, хочешь не хочешь, придется идти на юг. Мои лазутчики на протяжении нескольких недель собирали для меня сведения, и я пришел к выводу, что возможны три варианта развития событий. Первый: Эйдриан пойдет на раздел королевства, оставив себе южные, западные регионы и залив, а Вангард предоставит самому себе.
— Не слишком-то я верю в такое, — проворчал кентавр.
— Мне это тоже кажется сомнительным. Второй: он нападет на подвластные мне земли либо с суши, либо с моря, — продолжал Мидалис. — В любом случае сражение его ждет нелегкое, поскольку я тоже не сидел сложа руки и нашел себе союзников. Я расположил армию к западу от Вангарда на случай нападения с суши, хотя, по правде говоря, не жду, что это произойдет, пока стоит зима. Сам город Вангард тоже хорошо защищен, и при необходимости мы сможем быстро туда вернуться. Если же Эйдриан решит, несмотря на неблагоприятные погодные условия, ввести флот в залив… Это было бы для нас редкой удачей, поскольку не сомневаюсь, что он оставит там не меньше половины кораблей.
— Не пойдет он туда, пока не захватит Санта-Мер-Абель, а это так быстро ему не удастся, — заметила Пони.
— А с севера и востока Вангард защищают мои союзники. Причем сражаться они будут столь же яростно, как мои подданные.
— Тебе на помощь пришел Андаканавар! — радостно воскликнула женщина.
— И Брунхельд, — сказал принц. — Я не рассчитываю, что они последуют за мной на юг, но если король Эйдриан заявится в наши края, он обнаружит, что верные северные соседи будут яростно сражаться против его войск, отстаивая свободу Вангарда.
— А что ты будешь делать, если Эйдриан решит отдать тебе земли к северу от залива, оставив все остальное себе? — поинтересовался Смотритель.
Мидалис распрямил плечи; в этот момент никто не усомнился бы, что перед ним истинный король.
— Мое королевство — Хонсе-Бир, а не только Вангард, — ответил он. — Я утверждаю, что претензии Эйдриана на трон не имеют под собой никаких оснований, и буду сражаться с ним, пока один из нас не погибнет.
Произнеся последние слова, принц невольно обратил взгляд на Пони и вздрогнул, возможно только теперь осознав, к кому они обращены.
Та, однако, постаралась разрядить возникшее напряжение.
— Я буду сражаться рядом с тобой, — заявила она.
— Тогда давайте начнем разрабатывать план наших действий, — предложил Мидалис.
— Тол'алфар Белли'мар Джуравиль уже перешел к действию, — сообщила Пони. — Его лазутчики рыщут по Хонсе-Биру. В этой борьбе за твое королевство у нас будет одно бесспорное преимущество — своевременное получение сведений.
Она посмотрела на Альюмета, и неожиданная усмешка искривила ее губы.
— Мне хотелось бы побольше услышать от тебя о Пирет Данкард, мой добрый капитан. Возьми меня в море и покажи, в каком направлении находится эта крепость.
— Что это ты задумала? — встревоженно спросил Смотритель.
На губах женщины продолжала играть недобрая улыбка.
— Что я задумала? Все очень просто. Мы должны отыскивать нитки, торчащие из покрова, который Эйдриан пытается накинуть на страну, и вытягивать их, пока вся ткань не развалится.
Город, казалось, был защищен лучше некуда. По улицам постоянно маршировали солдаты, на стенах вышагивали караульные. Во всех стратегически важных точках строились новые укрепления, устанавливались катапульты и баллисты.
Эйдриан не мог сдержать улыбки, когда скакал по улицам укрощенного Палмариса под восторженные выкрики солдат и горожан.
— Маркало проделал прекрасную работу, — заметила Садья.
Не отвечая, король продолжал оглядываться по сторонам; охваченный кипучей деятельностью Палмарис стал похожим на пчелиный улей.
Он остановился на большой площади перед аббатством Сент-Прешес, где офицеры тут же начали выстраивать солдат ровными рядами.
Двери аббатства распахнулись, и появился Маркало Де'Уннеро в сопровождении дюжины монахов. Он остановился перед королем, который уже успел спешиться.
— С возвращением в принадлежащий тебе город, король Эйдриан, — заговорил Де'Уннеро, когда смолкли приветственные крики горожан, собравшихся вокруг площади. — Могу тебя заверить, в Палмарисе царят мир и спокойствие. Солдаты гарнизона уже привели в порядок крепостные стены и другие защитные сооружения. Если враги решатся напасть на город, они обнаружат, что Палмарис превратился в несокрушимую крепость.
— Есть известия от герцога Каласа? — осведомился Эйдриан.
— Согласно последним сведениям, он приближается к Сент-Гвендолин. Его армия уже возросла в несколько раз. Новые рекруты сбегаются со всех сторон, стремясь разделить с королем Эйдрианом его триумф.
Эйдриан с видом полного удовлетворения посмотрел на певицу, которая просияла, услышав столь благоприятные новости.
— А как обстоят дела в церкви? — спросил король.
— Когда нам подчинится Сент-Гвендолин, останутся лишь два оказывающих сопротивление аббатства: Санта-Мер-Абель и Сент-Бельфур в Вангарде.
Отвечая, монах смотрел не столько на короля, сколько на Садью. Женщина не сводила с Эйдриана взгляда, прочесть смысл которого не составляло труда.
Король заметил, как вытянулась физиономия Де'Уннеро, заметившего выражение лица певицы, и спросил, сочтя разумным его отвлечь:
— Герцог Калас повернет на Санта-Мер-Абель, как только Сент-Гвендолин окажется в наших руках?
Монах посмотрел на него с таким видом, словно с трудом возвращался к действительности.
— Д-да, разумеется, — запинаясь ответил он. — Как и было… решено ранее.
И тут же его взгляд снова метнулся к Садье.
— Имеет смысл продолжить разговор в более уютной обстановке… Дайте солдатам, — продолжал Эйдриан, обращаясь к офицерам, — пару дней на отдых, а потом пусть включаются в работу. Я отправлюсь в путь с наступлением весны и хочу оставить город в таком состоянии, чтобы никакой Мидалис был ему не страшен. Мы с герцогом Каласом встретимся на юге и вместе предпримем марш на Санта-Мер-Абель.
Снова переведя взгляд на Де'Уннеро, он не упустил случая еще раз упомянуть о том, чего тот так страстно домогался.
— Либо отец-настоятель Фио Бурэй откроет нам ворота, либо мы разнесем их на куски.
Спустя недолгое время двое мужчин уже сидели в маленькой уютной комнате. Садья хотела присоединиться к ним, но король предложил ей отправиться в Чейзвинд Мэнор, где она сможет хорошенько отдохнуть. Певица попыталась возражать, но Эйдриан решительно дал ей понять, что это не обсуждается.
Итак, они остались одни. Король откинулся в удобном кресле, остро ощущая, что Де'Уннеро напряжен, зол, но одновременно одержим честолюбивыми замыслами.
— Я начал обучать около восьмидесяти новых монахов, — заговорил он, расхаживая взад и вперед перед горящим камином. — Думаю, в процессе этой войны число монахов уменьшится более чем вдвое. Хочу пополнить их ряды как можно быстрее, причем имеет смысл с самого начала обучать новых адептов обращению с магическими камнями. Когда дело дойдет до схватки с братьями Санта-Мер-Абель, нам будет что им противопоставить.
— Прекрасная мысль, — отозвался Эйдриан. — То же можно сказать и про меры, предпринятые тобой по укреплению обороны города. Мы вместе пойдем на Санта-Мер-Абель, и, если понадобится, я сам взломаю эти их знаменитые ворота. Хотя, может, до подобного и не дойдет. Возможно, удастся убедить Браумина послужить моим посланником, даже если для этого придется снова завладеть его телом.
Молодой король заметил тень, внезапно набежавшую на лицо Де'Уннеро.
— Ты убил его, — скорее с утвердительной, чем с вопросительной интонацией произнес он.
— Нет, Браумин Херд сбежал. Ему помог друг, для которого это обернулось потерей собственной свободы.
— Друг?
— Роджер He-Запрешь, задушевный приятель твоей матушки, — ответил монах. — Я бросил его в темницу. Скорее всего, он уже мертв, а если нет, то страстно желает этого.
Покачав головой, Эйдриан постарался — впрочем, тщетно — скрыть охватившую его ярость.
— Хотя вообще-то он еще может нам пригодиться. Когда-то этот Роджер был бароном Палмариса, и его можно использовать в тех же целях, что и аббата Браумина. Кроме того, ему известно местонахождение нашего самого опасного врага — той, которой ты позволил покинуть Урсал.
Плохо скрытый язвительный сарказм в голосе Де'Уннеро заставил молодого короля улыбнуться.
— Если самым опасным нашим врагом ты считаешь мою мать, то особому риску, смею заверить, мы не подвергнемся.
— Незадолго до нашего появления в Палмарисе она покинула город и отправилась на север. Скорее всего, в Дундалис, — продолжал монах. — Однако, по моему глубокому убеждению, там ее уже нет. Она на пути к Мидалису.
— Ну и пусть себе; мне только меньше хлопот, не будет здесь болтаться под ногами.
— Не забывай, народ ее любит, — предостерег короля Де'Уннеро. — Неразумно сбрасывать Джилсепони со счетов. Она прекрасно владеет и мечом, и магией.
— Я убил того, кто обучал мою мать, — сказал Эйдриан.
— Ее учил Элбрайн, а его убил я, — возразил монах.
— Ну, значит, я убил того, кто учил моего отца.
— Надо понимать так, что ты разыскал госпожу Дасслеронд и ее народец? — спросил Де'Уннеро.
— Тол'алфар больше не угрожают моей власти — те, которые уцелели.
Де'Уннеро устремил на своего короля долгий, пристальный взгляд, в котором светилось искреннее восхищение.
— Тем не менее, — сказал он, — следует принимать всерьез Джилсепони и Мидалиса.
— Я так и делаю, — заверил его Эйдриан. — Однако считаю, что на пути к овладению южной частью королевства у нас одно препятствие — Санта-Мер-Абель. Уверен, братья будут стоять твердо, но, самое малое, мы сумеем нанести им серьезный урон, деморализуем их и не позволим носа высунуть из-за монастырских стен. Если Мидалис настолько глуп, чтобы все же выступить против нас, от Санта-Мер-Абель ему будет мало толку. Уж неделю-то твой Палмарис выстоит против него, а за это время мы по заливу перебросим сюда армию и под корень уничтожим род Урсалов.
— Можешь не сомневаться, — заверил Эйдриана монах. — У нас несколько тысяч воинов, а вся магия, которой располагает Мидалис, заключена в умении твоей матери.
— А если Мидалис не появится, мы займем выжидательную позицию и выступим на север только после того, как покончим с Санта-Мер-Абель. Может, даже подождем до весны следующего года, прежде чем начать завершающий поход. Тогда вся южная часть королевства уже будет в нашей власти, и Бехрен мы крепко зажмем в кулаке. Пусть себе Мидалис прячется среди высоких деревьев. Конец один, что так, что эдак.
— Это с самого начала было ясно.
Де'Уннеро наконец перестал расхаживать взад-вперед и остановился перед Эйдрианом, глядя прямо ему в лицо.
— Совсем скоро ты станешь во главе абеликанской церкви, — сказал король.
— Я уже, можно считать, сделал это, — с вызовом заявил монах. — Санта-Мер-Абель ныне в полной изоляции; ни одно южное аббатство не поддерживает более Фио Бурэя. Он обречен, хотя Санта-Мер-Абель еще и не пало.
— В таком случае, приветствую тебя, отец-настоятель Де'Уннеро, — улыбнулся Эйдриан. — Может, стоит провести официальную церемонию возведения тебя в эту должность еще до похода на Санта-Мер-Абель?
Монах слегка задумался, после чего решительно кивнул.
— Расскажи мне, какой ты видишь подвластную себе новую церковь. Насколько я понимаю, ты не поддерживаешь канонизации святого Эвелина.
— Нет, разумеется.
— И ты собираешься сделать так, чтобы магическими камнями владели исключительно монахи, причем не одобряешь использование их силы для помощи простому люду?
— Без сомнения, — отозвался Де'Уннеро. — За время твоего отсутствия братья изъяли у жителей Палмариса множество магических камней. В страну уже возвращаются старые порядки, когда церковь стояла выше простого народа. Однако тебе и самому известно обо всем этом. Зачем ты спрашиваешь?
Король вперил в монаха долгий, пристальный взгляд.
— Я отослал Садью в Чейзвинд Мэнор, — без обиняков заявил он. — Там она и останется. Со мной.
Де'Уннеро стоял, тяжело дыша, прищурив глаза и непроизвольно сжав кулаки.
— Вообще-то я могу вернуть ее тебе, отказавшись от каких-либо притязаний на эту женщину. Но только при условии, что ты по доброй воле откажешься от другой награды, которой так страстно домогаешься.
— Выбирай выражения, — угрожающе произнес монах.
Эйдриан встал с кресла, подошел к камину и демонстративно повернулся к Де'Уннеро спиной, показывая, что ничуть не боится его.
— Теперь я во всех отношениях выше тебя, и ты знаешь это. Ты желаешь получить абеликанский орден? Я отдаю его тебе. — Он снова повернулся лицом к монаху. — Тебе одному. Не правда ли, я очень кстати отослал аббата Олина на юг?
— В обмен отбирая у меня подругу?
— Я не брал ничего, что мне не было предложено, — сказал король.
Де'Уннеро рванулся вперед, словно собираясь наброситься на него, но в последний момент сдержался.
Эйдриан даже не шелохнулся.
— Пусть Садья станет королевой Хонсе-Бира, — сказал он. — Она, как тебе прекрасно известно, страстно желает этого. Почему бы и нет? У меня свое королевство, а тебе я даю твое. Какая жизнь будет у Садьи рядом с тобой? Кем она станет? Твоей тайной супругой? И все братья и даже крестьяне будут презрительно перешептываться у вас за спиной? Разве это жизнь для женщины столь яркой?
Судя по виду дрожащего от бешенства Де'Уннеро, эти слова ничуть не успокоили монаха.
— Но самое главное — это не твой выбор, — продолжал Эйдриан. — И не мой. Это выбор Садьи, и только ее одной. Я прошу — отпусти ее и не преследуй. Храни в памяти счастливые времена, когда она была рядом, но осознай наконец истину: твое нынешнее положение несовместимо с ней. Нельзя руководить церковью, пытаясь вернуть ей прежний облик и былую славу, если имеешь жену и не скрываешь этого! Будь благоразумен, друг мой! Ты оказался в крайне щекотливом положении. Не станешь же ты рисковать всем, чтобы удержать Садью?
— А если стану?
— Тогда я скорее договорюсь с Фио Бурэем, чем доверю руководство церковью Хонсе-Бира такому глупцу, — отрезал король. — Это не пустая угроза, Маркало Де'Уннеро. Ты желаешь получить церковь, и я готов отдать ее тебе. Однако если ты не поставишь превыше всего свой долг, то и Санта-Мер-Абель тебе не видать!
Произнося эти слова, Эйдриан надвигался на монаха, и теперь они едва не соприкасались лбами.
— Подумай хорошенько. Выбор за тобой.
Он видел ненависть в глазах Де'Уннеро, как тот ни старался ее скрыть; дрожащие руки выдавали желание монаха вцепиться в горло сопернику.
Однако молодой король знал, что тот не бросится на него, потому что понимал, что творится в глубине души Маркало Де'Уннеро.
Санта-Мер-Абель — вот кто его истинная невеста.
Более всего Пони поразило то, насколько маленьким оказался Пирет Вангард. Он и городом-то не выглядел по меркам женщины, большую часть жизни проведшей в Урсале и Палмарисе. Скорее он походил на деревню вокруг замка-крепости, возвышающегося на мысу над защищенной скалами бухтой с длинной пристанью. В некотором удалении от города виднелись крестьянские наделы, тоже небольшие, не такие, как под Палмарисом. Дороги же просто представляли собой колеи от телег, ничего более.
Пони когда-то служила в береговой охране, в Пирет Талме, самой южной из трех крепостей, предназначенных для защиты Хонсе-Бира с моря. Пирет Вангард был, конечно, больше, чем сторожевая крепость, и все же Пони всегда представляла себе этот город чем-то вроде приморского Палмариса, с огромной крепостью и множеством улиц и домов. Каково же было ее удивление, когда принц Мидалис сказал, что во всем Вангарде, этих обширных, покрытых лесами землях, обитателей меньше, чем в Палмарисе. Как, учитывая все это, можно надеяться противопоставить что-либо Эйдриану, чью власть признал почти весь юг страны?
Когда отряд принца вошел в Пирет Вангард, Пони также бросилось в глаза, что у причалов нет кораблей — если не считать «Сауди Хасинты» капитана Альюмета, причем весь экипаж был на борту, а паруса развернуты, как будто судно вот-вот собиралось отчалить.
— Мы должны быть готовы быстро свернуть лагерь и выступить, как только погода улучшится, — заявил Мидалис, когда его спутники, среди которых были капитан Альюмет и аббат Хейни из Сент-Бельфура, расположились в большом помещении внутри башни, откуда открывался вид на гавань.
— А направление нам подскажет Джуравиль, — вставил кентавр.
Они снова вернулись к обсуждению планов. Пони расспросила аббата Хейни о здоровье магистра Делмана, старого друга, который оказал поддержку ей, Элбрайну и Браумину Херду в последние дни правления Маркворта.
— С ним все в порядке, — ответил аббат Хейни. — Хотя он испытывает сильную тревогу за епископа Браумина.
«Как и все мы», — подумала женщина, лучше чем кто-либо понимающая, сколь серьезными последствиями чревато возвращение в Палмарис Маркало Де'Уннеро. Постаравшись выкинуть из головы эти мрачные мысли и отключившись от общего разговора, она заставила себя сосредоточиться на сложившейся к данному моменту ситуации. Они должны найти способ нанести удар, и удар как можно более ощутимый, чтобы разрушить впечатление от доселе победоносного шествия по стране нового короля и таким образом дать принцу Мидалису возможность снова вернуть себе доверие простого народа. Пока власть Эйдриана кажется несокрушимой, законный наследник престола, брат покойного короля, не может рассчитывать на сколь-либо серьезную поддержку даже среди людей, в глубине души ему сочувствующих.
Встреча продолжалась недолго, поскольку обсуждать, собственно, было особо нечего, пока не появятся новые сведения о расположении и намерениях врага. Однако едва принц Мидалис собрался подвести итог, прибыли трое новых гостей, и это резко изменило настроение собравшихся.
— Приветствую тебя, прекрасная королева Джилсепони! — воскликнул Лиам О'Блайт, близкий друг принца Мидалиса.
Худощавый, с коротко остриженными рыжими волосами и неизменной улыбкой на усыпанном веснушками лице, он выглядел далеко не столь импозантно, как его высокородный друг.
Пони тепло улыбнулась ему.
— Слава высокогорным богам, мы снова встретились, мой старый друг! — прогремел второй гость, Андаканавар, могучий рейнджер из Альпинадора. Широким шагом он пересек комнату и стиснул Пони в крепких объятиях. — Ты не представляешь, как я рад увидеть тебя, несмотря даже на то, что неприятности, похоже, следуют за тобой по пятам!
Друзья тепло улыбнулись друг другу. Потом женщина взглянула на Брунхельда, предводителя альпинадорских варваров, сделавшего так много для своего народа во времена розовой чумы. Эти двое фантастически сильных людей сумели преодолеть присущее им недоверие к любому человеку, не являвшемуся уроженцем Альпинадора; во время нашествия чумы они привели на гору Аида огромное множество соотечественников, предотвратив тем самым вторичную, наверняка не менее разрушительную вспышку этой страшной болезни в холодном северном краю. В последний раз Пони видела обоих на церемонии по случаю ее бракосочетания с королем Данубом, где они присутствовали в качестве почетных гостей.
И вот они снова здесь, и вместе с ними внушительная армия, раскинувшая лагерь к северо-востоку отсюда. «Принц Мидалис сделал великое дело, — подумала Пони, — укрепив связи между Вангардом и Альпинадором, традиционно враждебными друг другу».
— Я слышал, что это твоему сыну мы обязаны нынешними неприятностями, — сказал Андаканавар. — Кто бы мог подумать — мальчик, прошедший обучение у тол'алфар…
— Мальчиком его сейчас назвать уже нельзя, — поправила его Пони. — Эйдриан жаждал отомстить эльфам, которых ненавидел с самого детства, и совсем недавно ему удалось сделать это.
Альпинадорец недоверчиво прищурил яркие голубые глаза.
— Госпожа Дасслеронд погибла, а ее народ вынужден спасаться бегством. Повелительница тол'алфар применила сильные чары, которые не позволили Эйдриану сровнять с землей прекрасную долину, но в то же время это сделало ее недоступной и для эльфов, а саму Дасслеронд погубило.
Могучий рейнджер приложил немалые усилия, чтобы сохранить спокойствие, и все же женщина ощутила вздымающуюся в его душе волну гнева; руки альпинадорца, все еще обнимающие Пони за плечи, непроизвольно сжались. Андаканавару уже перевалило за семьдесят, однако он по-прежнему был невероятно силен.
— Твоя дружба с этими странными созданиями, которых ты называешь тол'алфар, всегда разжигала мое любопытство, — сказал товарищу Брунхельд, и Пони удивило, как хорошо он владеет языком Хонсе-Бира. — Что эта новость означает для тебя, друг мой?
— То, что король Эйдриан перешел все мыслимые границы, — угрюмо отозвался рейнджер и перевел взгляд на принца Мидалиса. — Я — твой союзник. Мы пришли из Альпинадора, чтобы поддержать друга, однако теперь это уже нечто гораздо большее. — Он мрачно воззрился на Пони. — Твой сын имеет в моем лице смертельного врага. Хочу, чтобы ты понимала это.
Эти слова больно ранили женщину, несмотря на то что она приняла твердое решение способствовать падению Эйдриана и возвращению принцу Мидалису того, что принадлежало ему по праву рождения. Глядя в голубые, сверкающие гневом глаза альпинадорца, она не сомневалась, что видит в них смерть своего сына.
Но что она могла возразить Андаканавару, рейнджеру, выращенному и обученному Дасслеронд и ее народом? Разве Элбрайн не сражался бы за Эндур'Блоу Иннинес с той же яростью, с какой некогда Олван Виндон и отец его маленькой подружки Пони защищали Дундалис от нападения гоблинов?
Женщина кивнула Андаканавару и почувствовала, как его пальцы слегка ослабили железную хватку.
С прибытием альпинадорцев разговор возобновился, поскольку принц Мидалис счел нужным посвятить их во все детали происходящего. Однако Пони извинилась и в сопровождении одного из стражников удалилась в предоставленную ей крошечную комнату.
Настало время и ей самой кое-что выяснить.
Вскоре дух женщины высвободился из оков тела и пролетел через помещение, где продолжался совет. Похоже, только Смотритель и Андаканавар ощутили ее присутствие, когда она пролетела мимо, прошла сквозь каменную стену, словно та была соткана из дыма, и вырвалась на открытый простор.
Собиралась буря, дождь со снегом уже хлестал по стенам башни и по земле, но духу Пони это ничуть не мешало, разве что слегка затрудняло видимость.
Оказавшись над пристанью и используя указания капитана Альюмета относительно направления, она полетела над открытым морем и, поднявшись повыше, довольно скоро увидела темный остров и башню Пирет Данкард.
Снизившись и облетев остров, женщина заметила пятнадцать кораблей графа Де Лурма. Двенадцать стояли на рейде. Два были подтянуты к самой пристани и, по-видимому, подвергались ремонту, а еще один, получивший наиболее сильные повреждения, был вытащен на сушу.
Приблизившись к покачивающимся на воде кораблям, Пони убедилась, что, кроме небольшого числа дозорных, остальных членов экипажей на их борту нет, и предположила, что моряки сошли на берег, прячась от непогоды в теплых домах.
Женщина направилась к берегу, миновав поселок, а потом и саму крепость. В Данкард прибыл большой отряд королевских войск, определила она, и это снова напомнило, насколько трудна стоящая перед ней и принцем Мидалисом задача. Даже если бы принц повел на Данкард весь флот и всю армию, его ожидало бы жесточайшее сражение — а ведь здесь, без сомнения, сосредоточена лишь малая часть собранных Эйдрианом сил. Однако даже одной этой группировки достаточно, чтобы не подпустить принца к острову.
Скоро она начала ощущать слабость от долгого использования магического камня; за последние годы Пони редко совершала путешествия в духе и забыла, сколько сил они отнимают.
Вернувшись в свое тело, она испытывала одно желание — свернуться клубком и уснуть. Тем не менее, понимая, как важно сразу же сообщить о том, что ей удалось узнать, женщина вернулась в помещение, где проходил совет. Обсуждение уже закончилось, но ее друзья еще находились там, подкрепляя силы едой и напитками.
Когда измученная Пони появилась в дверях, к ней тут же обратились все взоры.
— С тобой все в порядке, девочка? — с тревогой спросил Смотритель.
Принц Мидалис шагнул к Пони и подал ей руку.
— Она использовала силу магического камня и крайне утомлена, — сказал аббат Хейни.
— Верно. — Со вздохом облегчения женщина опустилась на подушки, которые предложил ей Хейни. — Я нанесла визит в Пирет Данкард. Как мы и опасались, в море и у пристани стоят полтора десятка боевых кораблей, а в крепости полно солдат королевской армии.
— Юный Эйдриан торопится перекрыть залив, — заметил капитан Альюмет. — Данкард — самая подходящая стоянка для любого корабля, собирающегося пересечь залив и нуждающегося в пополнении припасов. А уж тем более для большой эскадры.
— Он делает все, чтобы вынудить тебя двигаться по суше, если уж ты решишься наступать, — сказал Смотритель, обращаясь к принцу.
— Или создает базу для поддержки флота, если предпочтет нанести удар по Пирет Вангард со стороны залива, — высказал предположение Мидалис.
— В любом случае позиция весьма сильная, — сказал Альюмет.
— Значит, мы должны завладеть ею, — заметил принц.
— Данкард — большая крепость, — предостерегла его Пони. — Захватить её крайне сложно. Я уж не говорю о сражении с лучшими боевыми кораблями Хонсе-Бира.
— Корабли стоят на якоре? — осведомился капитан Альюмет.
— Да, — ответила женщина. — Охраны на них немного.
— Они уверены в том, что до прихода весны напасть мы не сможем, — рассудил Мидалис.
— Или сможем? — Капитан Альюмет многозначительно посмотрел на Пони.
Та улыбнулась, прекрасно понимая, что он имеет в виду, поскольку ее посетила та же самая мысль.
— Идти под парусами в разгар зимы — безумие, — с явным сожалением в голосе возразил принц. — Любой налетевший шторм потопит корабли, а вместе с ними и надежду овладеть Пирет Данкард.
— Даже если мы пробьемся к острову, — добавила женщина, — захватить Пирет Данкард будет нелегко. Солдаты, которые пришли под знаменем Эйдриана, прекрасно обучены и имеют боевой опыт. К тому же среди них много гвардейцев Бригады Непобедимых.
— И, скорее всего, братья, владеющие магическими камнями, — вставил аббат Хейни.
— Тогда, похоже, выбор у нас ограничен, — подвел итог принц Мидалис. — Либо идти на Палмарис, либо остаться здесь и сражаться с теми, кого король Эйдриан пошлет сюда морем весной или летом, если он станет выжидать так долго.
— Захватить Пирет Данкард сложно, — сказала Пони. — Но если нападение на крепость пройдет удачно, нам удастся усилить свой флот.
Все взгляды обратились на нее.
— Я выйду в море на своем корабле и направлюсь к Пирет Данкард, — подхватил мысль женщины Альюмет. — С помощью Джилсепони мы захватим несколько кораблей Эйдриана и, возможно, сумеем затопить остальные.
— Но зимние шторма… — начал было Мидалис.
— Учтем и зимние шторма, — продолжал капитан, глядя на Пони. — Они всегда приходят только с запада или северо-запада. Если Джилсепони в состоянии долететь до Данкарда, она может обследовать и западную часть залива, сообщив нам, когда там будут подходящие погодные условия.
— Если понадобится, — согласилась женщина и, поднявшись с подушек, подошла к сидящему в кресле принцу Мидалису. — Это наш первый шанс. В разгар зимы они оставляют корабли фактически без охраны. Мы можем нанести по Пирет Данкард молниеносный удар и сразу же отступить. Даже если нам удастся захватить совсем немного кораблей, а затопить лишь несколько, мы намного лучше сумеем подготовиться к весеннему наступлению Эйдриана.
— Но сколько моряков может взять на борт «Сауди Хасинта»? — возразил Мидалис. — Понадобится по крайней мере полтора десятка человек, чтобы вывести в открытое море только один боевой корабль Хонсе-Бира. Даже если мы загрузим это судно до предела, капитан Альюмет сможет увести за собой всего три корабля.
— Значит, нужно отправить и другие суда, — заметила Пони.
— Наши рыболовные суда не годятся для походов по беспокойному морю, — сказал принц.
— А наши баркасы годятся, — послышался звучный баритон Брунхельда.
Пони, Мидалис и все остальные с удивлением воззрились на могучего варвара — точнее говоря, все, за исключением Андаканавара, который сидел рядом с Брунхельдом, скрестив руки на груди поверх туники из волчьего меха.
— По-моему, это совсем неплохой план, — продолжал тот. — Мы все согласны с тем, что, поскольку шансов победить в открытом сражении у нас нет, нужно искать слабые места короля Эйдриана и наносить по ним прицельные удары. Пирет Данкард — одно из таких мест.
— Даже если Джилсепони обследует весь залив, мы сможем ориентироваться на ее сведения о погоде лишь на пути к Данкарду. — Было видно, что сомнения принца не улеглись. — А на обратном пути, который займет неделю или даже больше, наши корабли могут сильно пострадать от штормов.
— На побережье Альпинадора погода всегда отвратительная, — заметил Андаканавар, — а вода холодная как лед. И все же мои соотечественники во все времена выходили в море. Я считаю, что Брунхельд прав и нам следует нанести удар королю Эйдриану.
Принц Мидалис обвел взглядом собравшихся как бы в поисках поддержки, а быть может, совета. Когда его взгляд на мгновение остановился на Пони, та улыбнулась и кивнула, постаравшись придать лицу как можно более решительное выражение.
Принц посмотрел на Брунхельда.
— Составь вместе с капитаном Альюметом подробный план действий, — сказал он. — Если повезет, твои суда смогут перевезти достаточно людей, чтобы мы смогли угнать все корабли Эйдриана, стоящие на якоре у Пирет Данкард… Сегодня же ночью, — продолжал Мидалис, обращаясь к Лиаму, — отбери самых опытных моряков, в особенности тех, кто когда-то служил под началом герцога Мирианского и ходил на боевых кораблях.
Лиам О'Блайт, казалось, заколебался. Он испытующе взглянул на Пони и только потом, как бы набравшись решимости, кивнул.
— В этом походе нам понадобятся монахи, умеющие обращаться с магическими камнями, — обратился принц Мидалис к аббату Хейни.
— Нам? — удивленно переспросил монах. — Не собираешься же и ты отправиться с ними, мой принц?
— Неужели ты думаешь, что я пошлю людей, а сам буду отсиживаться в Вангарде? — осведомился Мидалис.
— Ты — краеугольный камень всего сопротивления королю Эйдриану, — возразил аббат Хейни. — И единственный человек вне церкви Абеля, к кому мы испытываем доверие. Рисковать твоей жизнью просто недопустимо.
— Если мы хотим взять верх над Эйдрианом, рисковать, мой дорогой аббат, нам всем так или иначе придется, — отрезала Пони столь решительным тоном, что спор мгновенно угас. Она перевела взгляд на Мидалиса, подивившись в который раз, как тот похож на ее второго мужа. — Мы с тобой пойдем на «Сауди Хасинте». Солдаты, захватившие Пирет Данкард, останутся ни с чем, причем будут знать, что им нанес поражение сам принц Мидалис!
Принц ничего против не имел.
На этом встреча завершилась, и все разошлись, чтобы заняться приготовлениями к задуманной операции. Немного задержавшись, чтобы сказать несколько ободряющих слов Мидалису, Пони догнала в коридоре кентавра и Андаканавара.
— Прекрасные слова, госпожа. — Рейнджер взял руку Пони и почтительно припал к ней губами. — И мысль напасть на Пирет Данкард тоже неплоха. Теперь для меня перестало быть загадкой, почему юный Эйдриан столь силен, вот только с пути он немного сбился…
— Ничего себе немного, — возмущенно фыркнул Смотритель.
— Иметь матерью Джилсепони, а отцом Элбрайна-Полуночника… Существует ли в мире человек с лучшей наследственностью? — продолжал Андаканавар.
— Тройка рейнджеров, вся семья, — сказал кентавр.
Его слова заставили женщину нахмуриться.
— Он правильно сказал, ты ведь и в самом деле рейнджер, пусть это никогда и не было признано эльфами! — воскликнул альпинадорский рейнджер. — Госпожа Дасслеронд поступала весьма неразумно, не признавая этого, как и не принимая во внимание, что только ты можешь по-настоящему понимать и любить сына.
Пони, благодарно улыбнувшись, положила руку на плечо могучему альпинадорцу.
— Мы исправим ошибки Дасслеронд, — сказала она.
— Я знаю, как много славных дел ты успела совершить за свою недолгую жизнь, и ничуть не сомневаюсь в этом, — отозвался Андаканавар.
Пони снова прибегла к помощи магических камней, обследовала всю западную часть залива и убедилась, что погода благоприятствует замыслу. Корабли принца, во главе с «Сауди Хасинтой», на борту которой разместились сам Мидалис, Пони и Смотритель, вышли в море. Альпинадорские баркасы были не так быстры, как флагман эскадры, но обладали неплохими мореходными качествами и с легкостью выдерживали удары высоких зимних волн.
На второй день после выхода из Пирет Вангард женщина снова предприняла путешествие в духе и обследовала достаточно большое пространство на западе, убедившись, что шторма оттуда не приближаются. Появилась надежда, что по крайней мере до крепости они доберутся без потерь и, может быть, даже успеют без осложнений отправиться в обратный путь.
— Нужно разработать план на случай возможного изменения погоды, — сказал Пони принц Мидалис. — Если мы доберемся до Пирет Данкард и выяснится, что шторм сможет обрушиться на корабли до возвращения в защищенную бухту Вангарда, лучше захватить остров и переждать непогоду там.
— Сделать это будет очень сложно, — заметила женщина.
— Лучше потерять людей в бою, чем из-за шторма, — возразил Мидалис. — Родственникам и друзьям погибших будет легче от сознания того, что их близкие погибли в борьбе с Эйдрианом. Эта мысль поможет им выдержать долгую войну, которая нам всем предстоит.
Бессердечность этого высказывания больно задела Пони, но она тут же решительно тряхнула головой. Женщина знала, что такое война, и понимала, что принц мыслит как воин. В какой-то степени он и должен быть бессердечным, а иначе вряд ли стоит ввязываться в войну с узурпировавшим трон королем.
— Я знаю, если бы существовала такая возможность, ты предпочел бы, чтобы люди вообще не гибли, — сказала она. — Но мужества тебе не занимать.
Мидалис удивленно посмотрел на нее.
— Мужества для чего?
— Сначала мы с Элбрайном сражались с гоблинами и другими монстрами, подручными демона-дракона. Здесь не вызывало сомнения: если ты не убьешь врага, он уничтожит тебя. Когда же пришлось сражаться с людьми, поддерживающими отца-настоятеля Маркворта, все оказалось гораздо сложнее. Одно дело воевать с созданиями, воплощающими собой зло, и совсем другое — с теми, у кого, не исключено, просто не было выбора. Мне совсем не по вкусу убивать людей, и все же этого не избежать, если мы хотим достигнуть цели.
— Нам всем придется делать это, — жестко произнес принц. — Потому что, если мы откажемся от борьбы, конечный результат будет для людей гораздо плачевнее.
— Только мысль об этом и поддерживает меня. — Пони устремила взгляд на холодные, темные воды Мирианика. — И, как ни странно, я думаю, что мой сын испытывает то же самое чувство.
— Человек, который украл у меня трон?
— Человек, который убежден, пусть и без всяких на то оснований, что трон принадлежит ему по праву рождения, — пояснила она свою мысль. — По-моему, Эйдриан искренне верит, что мир под его владычеством будет более совершенным.
— Разве может тиран думать иначе?
— Нет, конечно. — Пони достала из мешочка горсть магических камней. — Сколько людей погибнет, когда я буду вынуждена прибегнуть к ним?
Принц Мидалис положил руку на плечо женщины, наклонился к ее уху и прошептал:
— Столько, сколько необходимо, и ни одним больше. — Пони благодарно улыбнулась ему, и принц отстранился. — Мы ловим попутный ветер, идя за грозой. Еще пара дней — и мы у цели.
Они без всяких происшествий подошли к Пирет Вангард.
Стояла безлунная темная ночь. Как сообщила Пони, воды залива к западу по-прежнему были спокойны. Снова выйдя из тела, ее призрачный дух облетел все стоящие на якоре корабли; как и прежде, число дозорных на каждом из них было невелико.
— Теперь вопрос в том, как подобраться к судам, чтобы нас не заметили ни с пристани, ни с соседних кораблей, — сказал Мидалис, обращаясь к тем, кто собрался на палубе: вернувшейся из путешествия Пони, капитану Альюмету, Брунхельду и Андаканавару. — И как ориентироваться в полном мраке.
— Я буду показывать вам наиболее безопасный путь. — Женщина достала из мешочка и продемонстрировала им кусок янтаря. — С ним можно быстро и совершенно бесшумно идти по воде. Я побываю на кораблях и на каждом, незаметно для караульных, поставлю свечу.
По ее знаку капитан достал из трюма кожаный мешок и протянул Пони. Порывшись в нем, она вытащила вырезанную из дерева пустую полусферу.
— Мы с капитаном подумали, что это подойдет, — объяснила женщина. Она укрепила свечу в полусфере и поставила ее на палубу. — Двигайтесь на огонек свечи. Я установлю ее так, что с берега и других кораблей свет не будет виден.
— Разумеется, девочка продумала все до мелочей, — фыркнул Смотритель. — Ну, оно и понятно, ведь это я ее обучал!
— На одном из кораблей, самом крупном, — продолжала Пони, глядя на Мидалиса, — охрана более серьезная. Около двух десятков человек.
— Значит, я сам им и займусь, — сказал принц.
Вскоре дюжина альпинадорских баркасов неслышно заскользили в сторону острова. Пони стояла рядом с Мидалисом и кентавром, который сжимал в руке огромный лук.
— Страшно отпускать тебя одну в эту тьму, — признался принц.
Женщина удивленно посмотрела на него.
— Ну, тогда идем со мной, — предложила она. — Сначала укажем путь к крайнему судну, а потом захватим флагманский корабль еще до того, как прибудут наши.
— Ты можешь это сделать?
Пони с улыбкой протянула Мидалису руку. Он взял ее, и женщина подвела принца к краю баркаса, скользящего, казалось, поверх темной воды. Оглянувшись и подмигнув Смотрителю, Пони шагнула за борт, потянув за собой спутника.
Чтобы Мидалис смог вместе с ней идти по воде, Пони пришлось кроме янтаря использовать еще и гематит, но для нее это не составило труда. Вскоре уже можно было различить темные силуэты больших боевых кораблей с похожими на скелеты мачтами, вздымающимися в ночное небо. В стороне неясно вырисовывалась крепость Пирет Данкард.
Сначала женщина подвела принца к самому крайнему кораблю. Когда они без всяких происшествий добрались до него и вскарабкались на борт, Пони достала из мешочка на поясе полусферу. Свечу она установила так, чтобы свет от нее был виден лишь с приближающихся баркасов. Перейдя на следующий корабль, женщина повторила свои действия. Ей удалось пометить пять кораблей, когда стало ясно, что времени до начала захвата остается в обрез.
— Остальные они найдут и без нашей помощи, — сказала Пони, взяла Мидалиса за руку и устремилась к флагману королевской эскадры.
Оказавшись на его борту, они остановились у входа в кают-компанию.
— Ты готов? — спросила Пони.
Принц лишь усмехнулся, изумленный смелостью спутницы.
Она открыла дверь, сделав Мидалису знак оставаться пока снаружи.
Внутри за усыпанным монетами столом сидела без малого дюжина мужчин.
— Какого… — начал было один, с изумлением подняв взгляд на вошедшую женщину.
— Приветствую вас, — спокойно сказала Пони.
Мужчины вскочили, некоторые потянулись к оружию.
— Похоже, герцог Де Лурм решил позаботиться о нашем досуге, — с похотливой ухмылкой произнес один из моряков.
— А на хрена она нам сдалась, эта старуха! — не согласился с ним второй.
— Вижу, вы меня не узнаете… — Пони придала голосу оттенок сокрушенности. — И это после того, как я несколько лет ходила с вами на «Речном дворце»!
Моряки взирали на нее с невероятным удивлением.
— Королева Джилсепони! — ошарашенно протянул наконец кряжистый седобородый мужчина.
Теперь на всех лицах отразилось совершеннейшее недоумение. Те, кто успел выхватить оружие, уронили его на пол.
— Короткая же у вас память, — упрекнула моряков женщина. — Вы забыли как меня, так и брата короля! — С этими словами она распахнула дверь, за которой стоял принц Мидалис.
Лишь двое из присутствующих нашли в себе решимость броситься на принца. Однако Пони оказалась проворнее. С ладони ее вскинутой руки сорвалась молния, которая обрушилась на нападавших и отшвырнула их в другой конец каюты.
— Постыдились бы! — воскликнула она. — Перед вами законный король Хонсе-Бира!
— Наш король — Эйдриан! — огрызнулся один из моряков.
— Так утверждает Эйдриан, — спокойно сказал Мидалис. — Я намерен довести до его сведения, что он ошибается. А вам… — он повел рукой вокруг, — всем вам советую хорошенько обдумать свой выбор. Я понимаю, что вы были введены в заблуждение, поэтому не стану никого наказывать. Но только в том случае, если выбор, сделанный вами, окажется правильным.
Когда принц замолчал, стал слышен топот на палубе.
— Ну, теперь-то ты получишь свое, обманщик! — закричал один из моряков, а остальные потянулись за оружием.
Но мгновенно отпрянули, когда из-за спины принца показался огромный кентавр с луком в руках, на тетиву которого была наложена стрела величиной с копье.
— Те, у кого голова варит, немедленно бросят оружие на пол, — заявил он. — Если, конечно, никто не хочет оказаться пришпиленным к стене!
Пони вскинула руку с магическим камнем, принц Мидалис выхватил меч.
— Снимаемся с якоря! — закричали с палубы. — Четыре корабля уже наши, мой принц! И остальные скоро последуют за ними.
— Мне придется на время позаимствовать ваш корабль, добрые солдаты Хонсе-Бира! — Мидалис отсалютовал им мечом. — Если кто желает присоединиться к нам, его примут с радостью. А тех, кто предпочитает Пирет Данкард, посадят в гребную шлюпку и спустят на воду.
— Я должна идти. — Пони прикоснулась к щеке Мидалиса губами, желая ему удачи. — Не уходи слишком далеко. И следи, чтобы сигнальные огни не погасли.
Она выбежала из каюты и на мгновение задержалась на палубе, где моряки — среди них были и альпинадорцы, и «медведи» — вытягивали из воды тяжелый якорь. Прибегнув к магии янтаря, женщина спрыгнула на воду и устремилась к берегу. Там уже царила суматоха; находящиеся на пристани солдаты, видимо, услышали шум на рейде.
Вскоре она добралась до пристани, окружив себя бело-голубым сиянием, сотворенным с помощью змеевика. Появление Пони сразу же привлекло внимание: растерянные защитники крепости с криками показывали на нее пальцами.
Она поднялась на палубу корабля, который, судя по внешнему виду и оснастке, должен был обладать неплохими мореходными качествами. Там находилось несколько караульных, тут же выхвативших короткие мечи.
Женщина вскинула руку с зажатым в ней рубином и повела ею, окружая себя стеной пламени.
— Вы ведь узнаете королеву Джилсепони? — спросила она, и огненная стена стала расширяться, вынуждая моряков отступить. — Стало быть, вам известно, что я умею работать с магическими камнями. Немедленно покиньте корабль, и вы, те, что охраняете соседний, тоже! Повторять дважды я не буду!
Пони подбежала к трапу и быстро спустилась на нижнюю палубу, оставляя за собой шлейф дыма. Она с радостью услышала, как моряки на верхней палубе затопали к пристани, а некоторые с плеском бросились в воду.
Женщина погрузилась в рубин, взывая к его силе.
И потом освободила ее. Ужасающий огненный шар с ревом пронесся вверх сквозь палубный настил, во все стороны полетели пылающие доски, корабль загорелся.
Пони успела взбежать по трапу, прежде чем тот занялся огнем. Продолжая удерживать мерцающую защиту, она спрыгнула на пристань и бросилась к следующему кораблю.
И тут рядом с ее головой просвистела стрела.
Не дрогнув, женщина выбежала на середину палубы. На борту, похоже, кто-то остался… возможно, там было несколько человек.
Однако сейчас времени для колебаний не было. Все солдаты Пирет Данкард, судя по всему, уже были подняты по тревоге.
Загорелся второй корабль. Какой-то человек, охваченный пламенем, спрыгнул, издавая громкие вопли, с горящей палубы в воду.
Пони снова обратилась к янтарю и, спрыгнув на воду, убрала видимый издалека защитный кокон. Она устремилась к третьему, последнему кораблю, стоящему в доке, и быстро подожгла и его.
Потом женщина, пробежав по берегу, снова спрыгнула на воду и подбежала к раненому, но все еще держащемуся на плаву человеку, спрыгнувшему с горящего корабля.
Понимая, что это чистое безумие, но просто не в силах заставить себя бросить несчастного, терзаемого болью моряка, она достала гематит. Погрузившись в магические глубины, воззвала к исцеляющей силе камня и направила ее в тело умирающего человека. Почувствовала, как его дух ускользает прочь, и устремилась следом, пытаясь дотянуться до него, взывая к нему.
Моряк открыл глаза, судорожно хватая ртом воздух и сплевывая воду.
— Помни, ты сегодня уцелел только благодаря милости принца Мидалиса, — сказала Пони. — Он — законный король Хонсе-Бира и вскоре придет, чтоб свергнуть Эйдриана. Расскажи своим товарищам, что на пути к трону принц не хочет проливать лишней крови.
Она помогла ошеломленному моряку добраться до суши и только тут заметила двух солдат, бегущих к ней с поднятыми луками.
Женщина понимала, что ничто не помешает им убить ее. Однако при виде бредущего к ним чудом исцеленного товарища они не осмелились выпустить стрелы.
Пони метнулась во тьму и снова прибегла к магии янтаря. За ее спиной загрохотали катапульты, над головой пронеслись огненные шары, с шипением упавшие в ледяную воду.
Но даже сквозь весь этот шум женщина расслышала голос принца Мидалиса, приказывающего немедленно выводить в море захваченные корабли. Этот голос сопровождался звуками волынки. Смотритель наигрывал бодрую мелодию, стараясь воодушевить людей принца.
Оставаясь неподалеку от трех горящих кораблей, Пони наблюдала за происходящим. Она вздрогнула, когда в один из уходящих кораблей попал пылающий шар. Потом и второй корабль охватило пламя. На этот раз причиной пожара, скорее всего, была схватка на его борту. Вскоре послышались крики спрыгнувших с горящих кораблей людей, плеск воды и возгласы альпинадорцев, подбадривающих оказавшихся за бортом соплеменников.
Последовал новый залп береговой батареи, и на этот раз пострадал флагманский корабль королевской эскадры, на борту которого сейчас находился Мидалис. У женщины мелькнула страшная мысль — а стоила ли эта операция той цены, которую приходится за нее платить?
Однако все захваченные корабли, кроме трех, быстро вышли из зоны обстрела, держа направление на сигнальный огонь, зажженный на мачте «Сауди Хасинты». Один из пылающих кораблей, управляемый, надо полагать, выигравшим схватку за него экипажем Хонсе-Бира, быстро приближался к берегу.
Пони не могла этого допустить. Она устремилась наперерез судну и оказалась в опасной близости от шлюпки со спасшимися моряками с флагмана. Однако те, похоже, не заметили ее, и женщина помчалась дальше. Прибегнув к магии малахита, она взлетела над баком корабля. Едва Пони опустилась на палубу, защитники корабля прекратили тушить огонь и бросились на нее.
Женщина легко отбила первый удар и с силой ударила ногой нападавшего на нее, сбросив моряка за борт.
Яростно рубя мечом, Пони сама бросилась в атаку, заставив второго противника пятиться; когда тот понял, что отступить может либо к горевшему полубаку, либо прыгнуть в ледяную воду, он благоразумно выбрал последнее.
Она тут же резко развернулась, со звоном парировав удар меча еще одного нападавшего на нее моряка. Он отступил в сторону, а от следующего удара женщины свалился на палубу. Через мгновение, когда в ее сторону полетело копье, она последовала его примеру. Однако быстро вскочила на ноги и обрушила на противника целую серию ударов.
Бело-голубое мерцание снова окутало ее.
— Прочь с корабля! — закричала она. — Немедленно убирайтесь отсюда! Это приказываю вам я, королева Джилсепони!
Ее слова, казалось, произвели впечатление на нападавших. Один из моряков бросил меч на палубу и спрыгнул в воду. Мгновение спустя Пони почувствовала рвущую боль в боку, в который вонзилась стрела.
Женщина пошатнулась и почувствовала, как ее связь со змеевиком внезапно ослабла. Понимая, что надо восстановить ее, но не имея на это времени, она решила, что остается одно: прибегнуть к магии рубина.
С ее ладони сорвался огненный шар, не такой уж большой, но достаточный, чтобы воспламенить все на своем пути.
Как будто издалека послышались крики тех моряков, которые все еще оставались на борту. Пони тоже охватило жаром, а от боли она едва не теряла сознание.
Она почувствовала запах своих горящих волос.
Ей нужно собрать силы. Нужно воспользоваться янтарем и покинуть палубу…
Женщина прекрасно понимала, что должна сделать, но было трудно, так трудно отвлечься от ощущения жгучей боли в боку и надвигающейся стены пламени…
Потом она все же спрыгнула на воду и побрела к далеким кораблям. Однако спустя некоторое время почувствовала, что холод оцепенения снова охватывает все тело. И даже не сразу сообразила, что потеряла ориентацию и находится не на воде, а в ней.
И движется не в сторону друзей, а в противоположную — к берегу.
Вокруг были лишь тьма и холод, а у нее не осталось сил, чтобы прибегнуть к магическим камням. Странно, но боли в боку она больше не чувствовала. Боль как будто осталась где-то далеко, а на саму Пони снизошло ощущение удивительного мира и спокойствия.
— Они крайне удивлены понесенными потерями, — сказал Астамир тогайранке и другим командирам Дариан-Дариалла, как только посланец ятола Де Хаммана удалился.
Тот прибыл к ним под флагом перемирия и заявил, что недавнее сражение было ужасной ошибкой, результатом отсутствия четко налаженной связи между Хасинтой и Дариан-Дариаллом, рассыпавшись в извинениях — от имени ятола Де Хаммана, ятола Ваадана и в особенности аббата Олина.
— Слишком многие солдаты Де Хаммана помнят последнюю осаду этого города, — закончил рассуждения мистик.
— В прошлый раз им пришлось несколько недель хоронить мертвецов! — воскликнул Таналак Кренк. — А если они снова нападут на нас, то зарывать их трупы будет просто некому!
Собравшиеся разразились одобрительными возгласами.
Бринн искренне восхищалась своим командиром. За последние несколько месяцев он стал заметной фигурой, пройдя путь от вождя племени до человека, способного руководить воинами всего Тогая. Она полностью доверяла Кренку и всегда поручала самые важные, самые трудные задачи, ни разу не усомнившись, что тот справится с ними. Тот и в самом деле ни разу не подвел ее, как и в этот раз, когда примчался на помощь Дариан-Дариаллу, оказавшемуся под ударом Де Хаммана. Кренк со своими людьми патрулировал разделяющее Бехрен и тогайские степи плато, чтобы выявить все слабые звенья в обороне тогайру и при необходимости исправить положение. Когда его разведчики донесли, что на север движется Де Хамман, он собрал мощный отряд лучших воинов и незаметно последовал за бехренской армией. Когда Де Хамман напал на город, тогайранец точно рассчитал время, когда следовало ввести в бой кавалерию, и место, куда можно было с максимальной эффективностью нанести удар.
Более того, именно Таналак Кренк организовал линию связи с помощью системы солнечных отражателей и добился, чтобы она работала без малейших сбоев. И он же провел всю подготовительную работу и сейчас ожидал прибытия второго отряда, который должен был нанести удар по флангам Де Хаммана, если бы тот продолжил наступление на город. Это был смелый, почти отчаянный шаг, поскольку, отведя на север такое большое число воинов, тогайру тем самым обнажали собственные южные фланги.
Однако Бринн поддержала эту инициативу, в особенности когда Кренк заверил ее, что разослал по южной пустыне лазутчиков. Согласно их сообщениям, кроме солдат Де Хаммана, других войск поблизости не наблюдалось.
— Они признали, что аббат Олин имеет отношение ко всему происходящему, и это не сулит нам ничего хорошего, — заметила тогайранка. — В особенности в свете того, что сообщил наш гость Лозан Дайк. Теперь не вызывает сомнений, что интересы короля Эйдриана простираются далеко за пределы Хонсе-Бира.
— Значит ли это, что нам предстоит воевать и с Бехреном, и с северными «медведями»? — спросил один из командиров.
От мысли о такой перспективе на лицо Бринн набежало облако. Крайне озабоченным выглядел и мистик. Тогай представлял собой малонаселенную страну. Тогайру располагали лишь магией волшебного меча своей предводительницы, им не из чего было изготавливать хорошие доспехи и строить военные машины. Их единственным преимуществом, кроме отваги опытных всадников и великолепных пони, мог бы стать Аграделеус, но бехренцы сумели найти эффективные средства для борьбы с драконом. Бринн понимала, что ей не собрать армию, способную противостоять даже одному вновь восстановившему единство Бехрену, и единственная причина, почему они выдержали нашествие армии Чезру Эакима Дуана, состояла в том, что Астамир разоблачил того в глазах жрецов, повергнув тем самым страну в хаос. Если аббат Олин и Маду Ваадан сумеют объединить Бехрен и снова положат глаз на тогайские степи, Бринн не сможет защитить Дариан-Дариалл, и это при минимальном — пока! — участии северного королевства. Если же Бехрен и Хонсе-Бир в полной мере объединят силы, то вместе они просто раздавят Тогай. Все понимали это: и она сама, и Астамир, и присутствующие здесь воины, и даже неистовый Таналак Кренк.
— Боюсь, аббат Олин просто пытается выиграть время, дожидаясь более благоприятного момента, — сказала тогайранка. — Армия стоит лагерем и не собирается уходить отсюда.
— Олин, наверное, надеется, что сюда придет сам король Эйдриан, который приведет с собой подкрепление, — высказал предположение Лозан Дайк, после того как она на эльфийском языке пересказала ему ход своих мыслей.
Потом Бринн перевела остальным слова эльфа.
— Или планирует сначала укрепить позиции в Бехрене, а уж потом бросить армию на Дариан-Дариалл, — сказал Астамир. — Уверен, большинству воинов ятола Де Хаммана не улыбается мысль снова сражаться с Тогайским Драконом. Однако если аббату удастся задуманное, он сможет собрать силы, которые во много раз превзойдут наши. Численное преимущество поднимет боевой дух бехренцев, и нам придется довольно туго.
— Может, лучше опередить их и напасть первыми? — спросила тогайранка. — Или продолжать укреплять защиту города в надежде, что враги откажутся от нападения на него, когда поймут, какой серьезный урон мы в состоянии им нанести?
— Я могу отправиться в Хасинту в качестве твоего посланника, — предложил мистик. — Возможно, тогда нам лучше удастся разобраться в намерениях аббата Олина и твоего друга, короля Эйдриана.
— На это уйдет по меньшей мере месяц, — возразила Бринн. — Разве у нас есть столько времени?
Лозан Дайк вопросительно посмотрел на нее, и тогайранка перевела ему предложение Астамира.
— Я позову Белли'мара Джуравиля, — сказал он, — и он сможет быстро доставить твоего друга в Хасинту и обратно.
Чуть позже док'алфар, скрестив ноги, уселся на площадке сторожевой башни и положил на колени волшебный сапфир своего народа. Погрузившись в камень, он представил себе изумруд Джуравиля.
Почувствовал контакт, воззвал к крылатому собрату, а потом мысленно направил его путь.
Когда Лозан Дайк открыл глаза, он увидел стоящего рядом Белли'мара Джуравиля с магическим изумрудом в руке.
У Бринн и Джуравиля не было времени для долгих разговоров после разлуки; они провели вместе едва ли час, пока Астамир готовился к путешествию на восток. Эльф пообещал, что, вернувшись, подробно расскажет ей о событиях в северном королевстве, после чего повел мистика на восточную стену города и протянул ему руку.
Джуравиль воззвал к изумруду, и пораженный Астамир увидел, что земля под его ногами внезапно зашевелилась, сворачиваясь, точно волна. Вслед за эльфом он послушно шагнул со стены, земля развернулась, и мистик оказался далеко к востоку от Дариан-Дариалла, за линией бехренских войск.
— Поразительно! — воскликнул он.
— Силы изумруда не так уж велики, но возможности весьма разнообразны, что делает его необыкновенно могущественным, — сказал эльф. — Пространство искривляется только для владельца камня и тех, кто находится рядом с ним, но лишь при условии, что он хочет этого. Только ты и я могли шагнуть со стены, поскольку, кроме нас, никто не увидел, как исказилось пространство.
Джуравиль снова закрыл глаза, произнес несколько слов, земля вздыбилась, и они сделали следующий гигантский «шаг».
Хасинты они достигли за несколько часов до рассвета. Договорившись с эльфом о месте, где тот будет его ждать, Астамир зашагал к городу.
— Если я не вернусь к заходу солнца, возвращайся к Бринн, — бросил он через плечо.
— Это будет означать войну с Бехреном, — покачал головой Джуравиль. — Твоя задача слишком важна, поэтому даю тебе на ее выполнение два дня.
Мистик добрался до ворот Хасинты, когда солнце только-только взошло над горизонтом.
Караульные у городских ворот узнали его и не прогнали прочь, но продержали в сторожевой башне несколько часов, отказываясь будить ятола Маду Ваадана и аббата Олина в такую рань. Наконец Астамира препроводили к Чом Дейру, и там снова пришлось ждать — пока, как ему объяснили, господа откушают.
Если, прибегнув к такому обращению, они пытались смутить или обескуражить мистика, то успеха не достигли, поскольку одной из основных черт подлинных адептов ордена Джеста Ту являлось терпение. «Пусть потешат тщеславие, — решил он, — цели своей они все равно не достигнут».
— Ах, да это же сам Астамир! — воскликнул ятол Ваадан, когда наконец мистика привели на восточный балкон.
Здесь был разбит великолепный сад; среди огромного множества цветов распевали птицы, а деревья были посажены с таким расчетом, чтобы на протяжении всего долгого дня создавать равномерно распределенные области света и тени. С плеском падая в маленькое озеро, разбрызгивал воду водопад, обеспечивая приятную прохладу и увлажняя воздух. В озере мелькали плавники разноцветных рыбок.
За двумя небольшими столами, сидели пятеро — аббат Олин, Маду Ваадан, другой, неизвестный Астамиру ятол, еще один монах абеликанской церкви и солдат Хонсе-Бира — скорее всего, военачальник, судя по богато расшитому мундиру.
— Если бы мы знали, что прибывший в наш город Джеста Ту посланец Бринн Дариель, то выбрали бы другое место для завтрака, — продолжал ятол Ваадан. — Прошу тебя, присоединяйся к нашей трапезе. Я велю принести еще…
Мистик вскинул руку, останавливая слугу, уже было метнувшегося выполнять приказ ятола.
— У меня мало времени. Я только что прибыл из Дариан-Дариалла. Город в осаде.
— Значит, ты покинул его до прибытия наших посланцев, — вмешался в разговор аббат Олин. — С извинениями перед Бринн Дариель и признанием того, что нападение стало возможным в результате ужасного недоразумения.
— Нет, я слышал его слова, — ответил Астамир; Маду Ваадан и аббат Олин с любопытством воззрились на него, поскольку, как они прекрасно знали, посланец должен был появиться в Дариан-Дариалле всего сутки назад. — Я здесь для того, чтобы сделать ответное заявление.
— Бринн Дариель не верит нашим словам? — осведомился аббат Олин.
На мистика произвел впечатление не столько сам вопрос, сколько вкрадчивые нотки в голосе аббата. Что-то за ними скрывалось, и это что-то позволило Астамиру заглянуть в самое сердце Олина и увидеть там надежду на то, что его предположение соответствует действительности.
— Учитывая действия ятола Де Хаммана, мы сочли разумным получить подтверждение слов посланца и только после этого предпринять что-либо, — ответил мистик.
— Ну разумеется, — с плохо разыгранным дружелюбием откликнулся Олин. — Однако, боюсь, мы забыли о пристойных манерах. Джеста Ту Астамир, позволь представить тебе магистра Маккеронта из аббатства Сент-Бондабрис, моего доверенного помощника, и Брезерфорда, герцога Мирианского, командующего могущественным флотом Урсала.
— А я ятол Син-серан, — представился второй жрец, когда стало ясно, что аббат Олин делать этого не намерен; момент, не оставшийся незамеченным Астамиром.
Внимание мистика, однако, сосредоточилось на физиономии герцога Мирианского, на которой явственно читалось… что? Он бы мог побиться об заклад, что это было плохо скрытое отвращение ко всему происходящему.
— Далеко, однако, ты оказался от собственного дома, любезный герцог, — с поклоном произнес Астамир.
И отметил про себя, что герцог ему не возразил.
— Как и ты, мистик Джеста Ту, — с елейной улыбкой вставил аббат Олин.
— Я — Бринн Дариель придерживается того же мнения — рассчитываю, что ятол Де Хамман со своим войском будет отозван в Хасинту, — перешел к делу Астамир.
— Я позабочусь об этом… — начал было ятол Ваадан, но аббат из Энтела прервал его.
— А разве армия ятола Де Хаммана разбила лагерь не на территории Бехрена?
Мистик отметил еще две вещи: услышав эти слова, ятол Ваадан слегка вздрогнул; и, судя по выражению лица Брезерфорда, тот еще менее одобрял поведение аббата, чем Маду Ваадан.
— Присутствие его армии в непосредственной близости от Дариан-Дариалла заставляет город находиться в состоянии боевой готовности, — ответил Астамир.
— Только если вы не имеете к нам доверия, — возразил Олин.
— Дариан-Дариалл фактически в осаде, — продолжал мистик, — что сильно вредит торговле между нашими странами. Купеческие караваны вряд ли согласятся пробираться через лагерь войск, совсем недавно напавших на город.
— Тебе, кажется, это удалось без труда, — сухо заметил аббат Олин.
— Мне открыты пути, неведомые многим.
— Ах, эти таинственные Джеста Ту! — с иронией заметил ятол Син-серан.
— Ваша армия собирается возвращаться в Хасинту? — игнорируя слова этого глупца, спросил Астамир.
И снова, как только ятол Ваадан открыл было рот, Олин перебил его:
— Это пусть решает ятол Де Хамман, который отвечает за неприкосновенность границ Бехрена. Он пойдет туда, куда сочтет нужным, и будет в своем праве, пока остается на территории своей страны. И мы были крайне удивлены, узнав, что предшествовало этому злополучному сражению. Разве Дариан-Дариалл не провозглашен открытым городом? И тем не менее, по сообщению Де Хаммана, он принял решение об атаке только потому, что Бринн Дариель нарушила этот договор. Может, он поступил несколько необдуманно, но ты должен объяснить вашей предводительнице, что договор — это не просто слова на пергаменте. К договорам нужно относиться с уважением и неукоснительно их соблюдать, иначе они теряют всякий смысл.
— Город открыт для ученых и путешественников, — ответил мистик. — Мы не могли впустить в него армию, значительно превосходящую числом гарнизон города. Договор договором, но Бринн Дариель прежде всего отвечает за безопасность Дариан-Дариалла и всего Тогая. Она не вправе подвергать своих людей смертельной опасности.
— Каждый судит о событиях по-своему, это его право, — предостерегающим тоном произнес Олин. — Однако договор вы нарушили. Дариан-Дариалл не так давно носит это название. Город остается, как и всегда был, бехренским по своим корням, и солдаты, вставшие вокруг него лагерем, помнят об этом.
— Как по-твоему, ятол, имел право ятол Де Хамман с армией войти в Дариан-Дариалл? — спросил Астамир, подчеркнуто обращаясь к Маду Ваадану.
— Допускаю, что это вопрос спорный, — ответил тем не менее аббат Олин. — Однако, согласно договору, у Бринн Дариель не было права отказать им в этом.
— Я согласен, что следует уважать букву договора, — мистик по-прежнему не отрывал взгляда от лица Маду Ваадана, — так же, впрочем, как и его дух.
Ятол еле заметно кивнул, но так и не решился открыть рот.
Астамир обвел взглядом сидящих на балконе. Ятол Син-серан не союзник, это очевидно, да и магистр Маккеронт разделяет, в этом нет сомнений, позицию аббата Олина. И снова внимание мистика привлек герцог Брезерфорд. Душу этого человека раздирал конфликт, о чем свидетельствовал взгляд его потухших, усталых глаз.
Не задерживаясь в городе, Астамир вернулся к Джуравилю, поджидающему его в холмах.
— Судя по поведению Олина, все ваши предостережения относительно молодого короля Эйдриана верны, — сказал он. — Так или эдак, но аббат придумает оправдание, чтобы вернуть Дариан-Дариалл Бехрену — своему Бехрену.
— Эйдриан — клубок из самомнения и амбиций, — отозвался эльф.
— Однако когда король протягивает руки так далеко, он может не заметить кое-каких проблем у себя под носом, — заметил Астамир. — При сем присутствовал военачальник из Хонсе-Бира, так я что-то не увидел в его глазах особого воодушевления.
— Брезерфорд, герцог Мирианский… — Заметив в глазах мистика удивление, Джуравиль пояснил: — Я пробрался на пристань и узнал флагманский корабль флота Урсала. Во времена Элбрайна и потом, когда Джилсепони стала королевой, тол'алфар многое узнали о происходящем в Хонсе-Бире. Моя повелительница опасалась, что Джилсепони может привести в долину эльфов королевскую армию. К сожалению, госпожа Дасслеронд никогда не понимала истинной натуры этой женщины.
— Так ты знаешь герцога Брезерфорда?
— Я знаю кое-что о нем, — отозвался эльф. — Брезерфорд был всем сердцем предан королю Данубу.
— И возможно, сейчас не слишком предан королю Эйдриану.
— Думаю, просто угодил в сотканную Эйдрианом паутину, — сказал Джуравиль. — Разве у герцога Брезерфорда, да и у всех остальных, был выбор? Эйдриан силой захватил трон. Что они могли противопоставить его невероятному могуществу?
Прислонившись к валуну, Астамир долго обдумывал услышанное, стараясь восстановить в памяти утренний разговор и то, как реагировал на отдельные его моменты герцог Мирианский.
— А что, если мы предложим ему достойный выбор?
— Пробраться на его флагманский корабль не составит труда, — заметил эльф. — Но чем ты можешь привлечь его на сторону противников Эйдриана? Не станешь же ты рассказывать о Джилсепони и принце Мидалисе?
— Можно подумать, король Эйдриан об этом не догадывается.
Теперь настала очередь Джуравиля задуматься.
— Давай сделаем вот что, — сказал он наконец. — Укроемся неподалеку от ворот Хасинты, — эльф поднял на ладони изумруд и протянул Астамиру руку, — и дождемся, когда герцог Брезерфорд будет возвращаться на ялике к себе на корабль. А там посмотрим.
На небе мерцали звезды, боевые корабли Хонсе-Бира мягко покачивались на волнах. Хасинта спала, и моряки на кораблях тоже, поэтому никто не заметил, как мистик пробрался на борт «Мечты Ротельмора», флагманского корабля герцога Брезерфорда. Эльф остался ждать его на пристани, затаившись в укромном месте.
Моряк, стоящий в карауле, так удивился, увидев его, что едва не свалился в темную воду.
— Стой! — завопил он, хватаясь за рукоять кинжала.
Одним прыжком, двигаясь со скоростью и грацией, доступными только Джеста Ту, Астамир оказался рядом с ним.
— Успокойся… — начал он, но караульный попытался ударить его кинжалом в живот.
Мистик без труда перехватил его руку.
— Да успокойся же, — повторил он и, сжав запястье моряка, подхватил выпавший из него кинжал. Все было проделано очень спокойно, и посторонний наблюдатель наверняка решил бы, что караульный отдал оружие совершенно добровольно. — Я не враг. Мне просто нужно побеседовать с герцогом Брезерфордом.
Их, однако, уже окружили другие моряки, обеспокоенно наблюдая за происходящим.
Мистик вернул кинжал ошеломленному караульному и сделал шаг назад, демонстрируя пустые руки.
— Я не собираюсь ни на кого нападать, — пояснил он. — Прошу вас, передайте герцогу Брезерфорду, что Астамир, посланец Тогайского Дракона, хочет с ним поговорить.
Столпившиеся на палубе тревожно переглядывались, не зная, что предпринять. Все они, однако, держали наготове оружие, и мистик понимал, что в любой момент, сделай он неверное движение, может стать объектом для атаки.
— Если вы убьете меня, то герцог, когда выяснит, что я говорил правду, будет крайне рассержен. Если же вы разбудите его и он придет к выводу, что беседовать со мной не желает, вы мало что потеряете. Ну разве что герцог, разбуженный посреди ночи, проявит недовольство. А вот если вы со страху убьете того, кто мог оказаться полезным другом, этим, можете поверить, дело не ограничится.
Один из моряков, видимо пользующийся уважением товарищей, кивнул, и другой стремглав бросился докладывать о происшедшем герцогу Брезерфорду.
Спустя несколько минут Астамира провели в каюту герцога.
Брезерфорд в полном одиночестве накачивался ромом и, казалось, не слишком удивился, когда мистик сообщил ему, что Джилсепони действует теперь заодно с принцем Мидалисом, собирая силы для борьбы с королем Эйдрианом.
— Откуда тебе это известно? — осведомился герцог. — Вангард далеко от Бехрена и еще дальше от тогайских степей.
— Незаконный захват трона Хонсе-Бира вызвал гораздо большее недовольство, чем ты можешь себе представить, — сказал Астамир. — И поскольку в твоем королевстве магия драгоценных камней — дело обычное, ты должен понимать, что понятия «близко» и «далеко» определяются отнюдь не одним расстоянием.
— Зато ты, как я вижу, совершенно не понимаешь, насколько могуществен король Эйдриан и какими преданными людьми он себя окружил, — угрюмо произнес Брезерфорд.
— Преданными? — повторил мистик. — И герцог Брезерфорд тоже причисляет себя к ним? Мне говорили, когда-то ты был другом короля Дануба. Так значит, ты считаешь, что притязания на трон его брата незаконны?
— Ты понятия не имеешь, о чем толкуешь, Джеста Ту, — возмущенно воскликнул герцог. — Как ты смеешь…
— Смею — потому что я жив и удостоился встречи с тобой с глазу на глаз, — прервал его Астамир. — Ты наверняка наслышан о способностях адептов моего ордена и понимаешь, что, оказавшись здесь, я мог бы без труда убить тебя. И тем не менее согласился встретиться со мной.
— Может быть, только для того, чтобы разузнать побольше в интересах аббата Олина и короля Эйдриана.
— Мне сложно в это поверить. — Астамир отвесил ему легкий поклон.
Брезерфорд выпил последний глоток рома и отшвырнул стакан, бесшумно покатившийся по покрытому ковром полу каюты.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил герцог бесцветным, каким-то обреченным голосом.
— Я хочу, чтобы ты не терял надежды, — ответил мистик. — Хочу, чтобы ты пристально следил за событиями, от которых зависит будущее мира. И в заключение, я хочу, чтобы, делая выбор, ты руководствовался мужеством и совестью, а не трусостью и чувством самосохранения. Согласись, это не больше, чем требуется от любого порядочного человека.
Астамир снова поклонился и покинул каюту. Пройдя мимо столпившихся на палубе моряков, проводивших его настороженными взглядами, он сошел на берег. Джуравиль протянул мистику руку, и через мгновение они на глазах десятка людей словно растаяли в воздухе, оказавшись на берегу к северу от Хасинты.
— Еще один союзник? — спросил эльф.
— Не знаю, — признался Астамир. — Однако, на мой взгляд, этот человек не утратил окончательно понятие о достоинстве и чести. Вполне возможно, что его удастся склонить на нашу сторону. — Он взглянул в глаза Джуравиля. — Этот твой магический изумруд… В сочетании с сапфиром док'алфар он может дать нам небывалое преимущество. Я прошу тебя, Белли'мар Джуравиль, призвать свой народ более активно вмешаться в происходящее. Я знаю, что вас очень мало, но эльфы могут стать нашими глазами и ушами. Бринн Дариель сумела освободить Тогай от ига Бехрена в большей степени потому, что знала о врагах больше, чем они могли предположить, и могла наносить неожиданные удары.
— То была борьба за свободу, — возразил Джуравиль. — Ты же предлагаешь нам вступить в схватку со всем королевством Эйдриана — причем не за свои интересы. В конце концов, независимо от своих возможностей, мы должны будем сойтись с ним и его огромной армией в решающем сражении. Никакие переговоры, никакие отдельные победы не гарантируют нам желаемого.
— Любая победа, пусть даже и не столь значительная, может вселить надежду в сердца возможных союзников и подтолкнуть их к тому, чтобы перейти на нашу сторону, — отозвался мистик. — Итак, какую роль во всем происходящем готовы сыграть Белли'мар Джуравиль и его народ?
— Если бы госпожа Дасслеронд не приняла участие в судьбе людей, на мир не обрушилось бы бедствие, имя которому Эйдриан, — вздохнул эльф.
— Значит, прямой долг Белли'мара Джуравиля помочь исправить содеянное и вернуть миру покой.
Джуравиль долго, мучительно долго обдумывал слова Астамира.
Ни боли, ни холода. Она вообще ничего не ощущала. Казалось, время и пространство утратили какой бы то ни было смысл.
Прошло много времени, прежде чем Пони поняла, что пребывает в магическом пространстве, где оказывалась, когда дух ее освобождался от оков тела. Нет, пожалуй, она попала куда-то еще дальше, поскольку не видела здесь никаких признаков реальности, не было и портала для возвращения в нее. Скорее это походило на место, в котором протекало ее сражение с духом отца-настоятеля Маркворта в тот далекий день в Чейзвинд Мэнор — единственный раз, когда она отважилась настолько углубиться в мир теней. Постепенно мысли женщины вернулись к тому, что случилось во время сражения у Пирет Данкард: как отчаянно она сражалась, как в нее вонзилась стрела, как океан потянул ее на глубину и потом вышвырнул обратно.
«Я умерла?»
Пони задала этот вопрос не вслух, потому что сейчас была лишена голоса. Впрочем, ее вопрос и не требовал ответа. Вглядываясь в клубящийся вокруг туман и не ощущая никакой связи со своим смертным телом, женщина могла сделать лишь одно предположение.
Может, совсем скоро и она станет тенью в зеркале Оракула — в зеркале своего сына, например. Она, Пони, ничуть не возражает против этого. Может, хотя бы после смерти она сумеет дотянуться до утратившего все нравственные ориентиры Эйдриана и вывести его на правильный путь. Жаль только, что она не смогла сделать это при жизни.
«Это правда? — мысленно воскликнула женщина. — Я мертва? Элбрайн, ответь мне!»
«Возвращайся», — пришел ответ. Это тоже не был голос в физическом смысле, и все же Пони мгновенно узнала его.
Элбрайн! Она не сомневалась, что к ней обращается ее любимый!
И тут она увидела Элбрайна или, скорее, ощутила его присутствие. И хотя никаких иных проявлений этого присутствия не было, она знала, что возлюбленный здесь, совсем рядом с ней.
«Элбрайн! — мысленно потянулась к нему Пони. — О любовь моя! Я так устала».
Женщина рванулась вперед, попыталась обнять любимого, прижаться к нему — душа к душе. Однако он словно удалялся по мере ее приближения.
«Возвращайся! — Эти слова болью отдались в ее сознании. — Тебе здесь не место. Еще не время! Ты не можешь покинуть нашего сына сейчас, когда так нужна ему».
Пони замерла, поразившись этим словам.
«Возвращайся!» — снова услышала она.
«Элбрайн, любимый, умоляю, не гони меня!»
«Возвращайся!»
«Эйдриан сильнее меня, сильнее всех на свете. Нет ничего…»
«Возвращайся!»
Призыв Элбрайна звучал все настойчивее, и каждый раз женщина пыталась возразить, пыталась объяснить, что невероятно устала и находится сейчас там, где сама хотела бы оказаться, она вполне готова…
«Возвращайся!»
Пони обернулась. На первый взгляд позади нее не было ничего, кроме тумана, но постепенно она стала различать в нем круглое темное пятно, похожее на вход в туннель.
«Возвращайся! Время уходит!»
Женщина устремилась к темному пятну. Это действительно оказался туннель, и, едва войдя в него, она увидела очень далеко впереди проблеск света.
«Быстрее! Поторопись, любовь моя!» — снова послышался призыв Элбрайна.
И Пони вопреки своим чувствам и неимоверной, всепоглощающей усталости устремилась вперед, настолько велико было ее доверие Элбрайну. Свет впереди становился все ярче, ярче, ослепляя ее глаза. И, вырвавшись наконец из тьмы туннеля, она вдруг услышала, что затихающий вдали голос любимого произнес странную фразу: «В зеркале Эйдриана две тени!»
Кентавр, принц Мидалис и капитан Альюмет смотрели, как накренившийся корабль медленно уходит под воду; люди, однако, успели его покинуть, захватив все имеющиеся на борту припасы. Из двенадцати стоящих на якоре у Пирет Данкард кораблей восемь захваченных оставались на плаву; из них шесть не пострадали вообще, а оставшиеся нуждались лишь в небольшом ремонте. Нападавшие потеряли в схватках чуть более десятка человек и примерно столько же были легко ранены. По всем меркам операцию можно было бы считать чрезвычайно успешной.
Если бы Пони была сейчас с ними.
Эту женщину все считали самым важным союзником Мидалиса, самым могущественным оружием в его арсенале — и прежде всего символом надежды, объединяющим противников Эйдриана. По приказу капитана Альюмета всю ночь на кораблях горели сигнальные огни, но она так и не вернулась из Пирет Данкард, не пришла по волнам с янтарем в руке.
— Возможно, ее схватили и держат в крепости, — пробормотал принц Мидалис, переведя взгляд с тонущего корабля, чья мачта накренилась уже под углом почти в сорок пять градусов, на далекое пятнышко у северо-восточного горизонта, в которое превратилась крепость Пирет Данкард. — Платой за ее смерть не могут стать ни весь флот Урсала, ни даже трон Хонсе-Бира!
Смотритель похлопал принца по плечу.
— Тогда, может, вернемся и выручим нашу девочку?
Это предложение вызвало слабую улыбку на лице Мидалиса.
— И таким образом сведем на нет все, ради чего Джилсепони погибла, если она и в самом деле мертва? — послышался голос; обернувшись, они увидели приближающегося к ним Андаканавара. — У тебя множество альпинадорских баркасов, это прекрасное судно и восемь боевых кораблей Урсала, принц, но экипажа на них едва-едва хватает, и мало кто из воинов достаточно вооружен и подготовлен для ведения боя на суше. Если мы попробуем напасть на остров, то потеряем сначала несколько кораблей под выстрелами катапульт, а потом придется ввязаться в сражение, к которому враг готов гораздо лучше нас. Неужели ты готов рискнуть всем ради одной женщины, какой бы героиней она ни была? Ты должен отдавать себе отчет, что, если потерпишь здесь поражение, тебе больше нечего будет противопоставить Эйдриану.
— А если я готов пойти на такой риск? — спросил принц Мидалис. — Останутся тогда со мной Андаканавар, Брунхельд и его воины?
— Не могу говорить от имени Брунхельда, — сказал рейнджер, — но мне кажется, я знаю, каков будет его ответ. Он спросит совета у меня, а я посоветую ему на всех парусах возвращаться в Пирет Вангард.
Капитан Альюмет явно выглядел озадаченным, а Мидалиса эти слова откровенно разозлили, но Смотритель кивнул и сильнее сжал плечо принца. Кентавр понимал и мотивы, и ход рассуждений альпинадорца. Андаканавар был рейнджером, как и Элбрайн; Пони они считали одной из них. А рейнджеры умеют жертвовать собой.
И рейнджеры считают оскорблением тому, кто совершает самоотверженный поступок, если потом предпринимаются действия, которые мешают ему или хотя бы умаляют значимость результата, ради которого и была принесена жертва.
— Я не допущу, чтобы все, чего мы добились этой ночью, пропало втуне, — объяснил свою позицию могучий альпинадорец.
— Может, ты просто не хочешь, чтобы твои соплеменники гибли ради женщины из Хонсе-Бира? — обвиняющим тоном спросил принц Мидалис.
На лице Андаканавара отразились сожаление и разочарование.
— Я воспринимаю твои слова как крик души человека, который испытывает нестерпимую боль, — сказал он. — Но тому, кто хочет стать королем, такие речи говорить не пристало. Я советую и тебе, и Брунхельду отказаться от предложенной тобой безумной затеи, причем делаю это и ради своих людей тоже. Но не только. Еще и ради принца Мидалиса и его надежд на будущее королевства. На берегу мы неминуемо вступим в схватку с абеликанскими монахами, а той, которая могла бы противостоять магии камней, с нами больше нет. Так что последуй моему совету: возвращайся как можно быстрее в Вангард, пока зимний шторм не потопил твои корабли.
— И ты готов так вот просто взять и бросить Джилсепони? — спросил Мидалис.
— Я — нет, как, полагаю, и Смотритель, и капитан Альюмет тоже, — отозвался рейнджер. — Тебе следует вернуться, а вот «Сауди Хасинта», если капитан согласен, будет продолжать патрулировать воды около Пирет Данкард. Мы постараемся выяснить, что случилось с нашей отважной подругой. У капитана Альюмета великолепный корабль. Я горячо надеюсь, что мы нагоним тебя еще до Пирет Вангард, причем с Пони на борту!
Те, кого он упомянул, обменялись удовлетворенными взглядами и дружно закивали в знак согласия.
— А если ее захватили в плен? — Мидалиса, как видно, сомнения все еще не оставили.
— Тогда мы с рейнджером высадимся на берег и разнесем на куски эту крепость, — заявил Смотритель столь убежденно, что ни у кого даже мысли не возникло поставить слова кентавра под сомнение.
Принц подошел к перилам и бросил печальный взгляд на далекий остров.
— Я не могу представить, как уйду отсюда, бросив ее…
— Это твой долг, — веско сказал Андаканавар. — И прежде всего ради самой Пони — в особенности если она в плену или…
Принц Мидалис обернулся и бросил на него такой свирепый взгляд, что слова замерли на губах альпинадорца.
— Мы найдем ее, — закончил речь могучий рейнджер из Альпинадора.
Яркое утреннее солнце заставило Пони открыть глаза.
Она лежала на спине на холодном песке, глядя в чистейшие голубые небеса, по которым медленно плыло одно-единственное серое облако.
Нет, это не облако, внезапно поняла она, и с огромным усилием повернула голову. И в этот момент внезапно все вспомнила.
Она лежала на покрытом водорослями берегу Данкарда, ногами почти касаясь линии прибоя. Справа, уходя далеко в море, тянулся утес, а за ним поднимался серый дым — наверное, это догорают подожженные во время их нападения корабли, решила женщина.
Пони села — или, точнее говоря, попыталась сделать это, потому что все тело немедля пронзила жгучая, вызывающая ощущение тошноты боль. Дыхание перехватило, грудь свело так, что воздух перестал поступать в легкие. Она в отчаянии перевела взгляд вниз…
…и увидела оперение стрелы, торчащей между ребрами. Она сразу же поняла, что стрела очень глубоко вошла в ее тело. Женщина чувствовала острое жжение в том месте, где наконечник стрелы соприкасался с противоположным ребром.
Никаких сомнений — при таком ранении она должна быть уже мертва или, по крайней мере, вот-вот проститься с жизнью. Инстинктивно сжав кулаки, она почувствовала, что сжимает в правой ладони два магических камня. Не в силах поднять руку, чтобы посмотреть, что это за камни, Пони сосредоточилась и вскоре поняла, что один из них — янтарь. Значит, даже находясь в полубессознательном состоянии, она с помощью этого магического камня не позволила себе утонуть. Потом пришло ощущение гематита, и женщина погрузилась в него, собрав для этого все оставшиеся силы.
Ей удалось сделать глубокий вдох, потом второй, и паника слегка отступила. Однако разве можно рассчитывать одолеть последствия такого ужасного ранения? Она все еще жива лишь благодаря камню, но ведь силы ее небеспредельны…
Женщина знала, что нужно вырвать стрелу из тела, и с упрямой настойчивостью подняла-таки правую руку и приложила ладонь к оперению стрелы. Закрыв глаза, она глубже погрузилась в камень души, укрепляя свою решимость. Потом глубоко вдохнула и принялась за дело.
Она не успела даже слегка сдвинуть стрелу, прежде чем ее накрыла, отнимая последние силы, волна ужасающей боли.
Пони охватило отчаяние. Нет, ей ни за что с этим не справиться…
Снова погрузившись в гематит, она сделала еще один глубокий вдох и каким-то образом ухитрилась сесть.
Удивительно, как это ее не разбило об острые, покрытые кораллами скалы.
Без сомнения, ее спас Элбрайн, другого объяснения тому, что она все еще жива, нет. Дух Элбрайна явился ей в момент полного отчаяния, вывел сюда и помог даже в полубессознательном состоянии использовать камень души, чтобы пережить эту ночь. Любимый, подобно ангелу-хранителю, спас ей жизнь. Уже в который раз.
Женщина покачнулась от слабости и едва не упала; однако как раз в этот момент она вспомнила, о чем говорил с ней Элбрайн. У нее в этом мире особое предназначение, и она не имеет права поддаваться чувству безысходности. Каким-то образом, не понимая, как ей это удалось, Пони сползла к океану, не только продолжая поддерживать жизнь в израненном теле с помощью камня души, но и приведя в действие магию янтаря…
…И стала удаляться от берега в открытый океан. Вскоре после того, как выступающий в море утес остался позади, послышались чьи-то крики. Видимо, кричали с пристани.
Пони даже не оглянулась. Она старалась как можно дальше уйти от острова, надеясь, что успеет преодолеть достаточное расстояние, прежде чем крики услышат артиллеристы и лучники.
Из-за покачивания волн тошнота усилилась, но женщина упрямо заставляла себя двигаться все дальше и дальше. Пару раз она теряла связь с камнем души и вместе с ним способность дышать. Несколько раз она теряла связь с янтарем и с головой погружалась в воду…
Дрожащая от холода, смертельно бледная от потери крови, вскоре Пони утратила всякое ощущение того, где находится и даже что делает. Но она была не одна. Кто-то вел ее, помогал не выронить камни: кто, если не Элбрайн?
Светило солнце, но женщина не ощущала его теплых лучей.
Она продолжала путь, закрыв глаза, не имея представления, куда движется.
И была настолько измучена и настолько сосредоточила все силы и помыслы на этом нехитром действии, что не увидела «Сауди Хасинты», не услышала криков Смотрителя и остальных, заметивших ее. Корабль подошел к ней, но Пони продолжала идти вперед, не обращая внимания ни на него, ни на людей, столпившихся на палубе, потрясенных ее истерзанным видом.
Женщина почувствовала прикосновение чьих-то рук, и это действие разрушило состояние транса, в котором она находилась. Андаканавар осторожно положил ее на палубу «Сауди Хасинты» и коснулся стрелы, глубоко ушедшей в тело Пони. Потом она услышала, как альпинадорец сказал:
— Не понимаю, каким образом она вообще еще жива!
— Ох, Пони! — откуда-то очень издалека раздался удрученный голос Смотрителя. — Бедная моя, упрямая девочка… Как же ты упустила момент, когда нужно было уходить?
Она открыла глаза и увидела склонившихся над ней рейнджера и кентавра. Стоявший в ногах Пони капитан Альюмет осторожно накрыл ее одеялом. Женщина хотела ответить Смотрителю, но сил на это у нее не было.
— Как нам ей помочь? — спросил Альюмет. — Да делайте же что-нибудь!
— Невозможно вытащить стрелу, не убив Пони, — сказал рейнджер. — А если попытаться вытолкнуть ее… Она все равно может не вынести этого!
— Я тоже удивляюсь, как ей до сих пор удается оставаться в живых, — заметил Смотритель. — Рана-то смертельная. Она уже давно должна была умереть.
— Магические камни, — высказал предположение Альюмет.
Пони почувствовала, как он мягким движением поднял ее руку и слегка разжал пальцы, чтобы все увидели янтарь и гематит.
— Пусть вон тот, серый, остается у нее! — воскликнул кентавр, имея в виду гематит. — Да, вот она, разгадка. Девочка поддерживала в себе жизнь с помощью этого камня, хотя ума не приложу, откуда у нее взялись силы в таком-то состоянии. — Смотритель крепко стиснул ее руку, прижал к груди, наклонился еще ниже и прошептал на ухо: — А теперь, родная моя, я поделюсь с тобой силой. Возьми ее у меня. Я знаю, ты сможешь.
Пони услышала его слова и почувствовала, что связь с янтарем разорвалась, — каким-то образом Смотритель добился этого, заставив ее целиком сосредоточиться на одном камне.
Плохо соображая от холода и мучительной боли, женщина тем не менее сумела глубже погрузиться в гематит и установить связь с кентавром, ощутить невероятную жизнеспособность и силу удивительного создания.
«Смотритель!» — мысленно воскликнула она.
«Бери, бери мою силу, девочка, — точно так же ответил он. — Бери столько, сколько понадобится!»
Пони заколебалась. Ее рана смертельна — и может обернуться тем же самым для ее друга, несмотря на могучий организм Смотрителя.
— Бери, кому говорю! — закричал кентавр уже в полный голос.
И женщина подчинилась: Элбрайн просил ее об этом, она не имеет права умереть. И почти сразу же Пони ощутила мощный прилив энергии.
Она погрузилась в тепло и жизненную силу, вливающуюся в нее из кентавра.
Потом внутри у нее все запылало. Она услышала собственный крик, оглушительно громкий, поскольку боль стала просто невыносима.
— Борись, девочка! — воскликнул Смотритель. — Если понадобится, возьми мое сердце!
Пони знала, что не должна этого делать, что она может стать причиной смерти кентавра. Однако сейчас ею правила лишь дикая, нестерпимая боль.
Потом как бы где-то вдалеке послышался щелчок, и из груди что-то выскользнуло — точно из тела ушла вся жизненная сила.
Туман окутал сознание женщины, и она с наслаждением погрузилась в него, подумав напоследок, что она не выполнила требования Элбрайна, но зато теперь уже совсем скоро встретится с ним.
— Это то, чего мы и опасались, — сказала Бринн, когда Белли'мар Джуравиль и Астамир вернулись в Дариан-Дариалл и рассказали ей о том, что произошло в Хасинте.
— На словах аббат Олин осуждает нападение на нас, но его намерения не вызывают сомнений, — подтвердил мистик.
— Я не собираюсь отсиживаться в городе. — Тогайранка подошла к окну башни, из которой открывался вид на восточную стену Дариан-Дариалла и бехренский лагерь возле нее.
За последние два дня он был перенесен немного дальше, а по восточной дороге ушли несколько караванов, однако Бринн подозревала, что это не более чем уловка и солдаты Де Хаммана находятся в полной боевой готовности. Астамир и эльф, в несколько «шагов» пересекшие пустыню, подтвердили ее опасения: оказывается, те просто разбили еще один лагерь, чуть восточнее первого.
— Они освобождают для нас этот путь, чтобы мы могли вернуться в Тогай, — сказала Бринн.
Вошли Таналак Кренк, скромно державшийся немного позади Печтер Дан Тарк и Лозан Дайк. Некоторые говорили, что Дан Тарка следует изгнать из города; в основном эта идея исходила от так и не примирившегося с бехренскими «завоевателями» Кренка. Однако тогайранку подобное развитие событий совершенно не устраивало, и она настояла на том, чтобы Печтер Дан Тарк остался в Дариан-Дариалле.
— Этого хочет твой ятол Ваадан, Печтер Дан Тарк? — осведомилась она.
Тот беспомощно оглянулся по сторонам, не понимая вопроса, поскольку не слышал предыдущих слов Бринн.
— Ятол Де Хамман отводит войска к востоку, подталкивая нас к отступлению в тогайские степи, — пояснила тогайранка.
— Ты же сама хотела, чтобы он ушел, — в недоумении ответил Дан Тарк. — Может, он как раз так и поступает?
— Нет, — сказал Астамир. — Ятол только делает вид, что это так, дожидаясь благоприятного момента и прибытия свежих сил из Хасинты.
Бехренец растерянно молчал.
— Мы тебе не враги, — заверила его Бринн. — Прошу, говори свободно, не тревожась о последствиях.
— Ятол Ваадан ратует за сохранение целостности Бехрена.
— Включая Дариан-Дариалл? — спросила тогайранка. — Неужели он готов нарушить договор, который позволил ему утвердиться в Хасинте?
Вопрос, прозвучавший как обвинение, казалось, больно задел бехренца.
— Что у тебя на душе, Печтер Дан Тарк? — продолжала Бринн. — Ты ведь, наверное, тоже предпочел бы, чтобы Дариан-Дариалл снова перешел под власть Бехрена?
— Я хочу мира, госпожа, — ответил Дан Тарк, и впервые это прозвучало так, словно он говорит от чистого сердца, а не руководствуясь какими-либо соображениями. — Кощунственный обман Эакима Дуана привел к развалу страны. Ты даже представить себе не можешь, какое разлагающее влияние оказало это на души моих соотечественников.
— Почему же, могу, — сказала тогайранка.
— Ятол Маду Ваадан стремится объединить Бехрен под властью Хасинты, поскольку только это не даст стране снова скатиться к хаосу.
— И аббат Олин помогает ему в этом, — вздохнула Бринн. — Но скажи, кто именно добивается, чтобы Дариан-Дариалл снова стал бехренским? Ятол Ваадан или аббат Олин?
— Моя госпожа, я не знаю ответа на этот вопрос, — признался бехренец. — Ятол Ваадан никогда не высказывался…
— А я думаю, что это, скорее всего, аббат Олин. Это весьма точно характеризует степень его власти над Маду Вааданом. Он использует все преимущества отчаянного положения твоего господина.
Печтер Дан Тарк открыл было рот, собираясь ответить, но потом просто пожал плечами, явно не желая соглашаться с выводами тогайранки, однако не в состоянии опровергнуть их.
— Может, стоит послать голову этого глупца ятолу Ваадану? Чтобы он наконец сообразил, что нас его планы не устраивают, — заявил неистовый Таналак Кренк, свирепо поглядывая на Дан Тарка.
Бедняга съежился, словно стараясь стать как можно меньше и незаметнее.
Тогайранка бросила на своего командира сердитый взгляд.
— А что ты думаешь о недавнем сражении? — продолжила она расспросы. — Кому принадлежит Дариан-Дариалл? Или ты предпочитаешь название Дариан?
Посланец ятола Ваадана в замешательстве закусил губу.
— Говори, не бойся. Я уже сказала, что никаких дурных последствий твоя искренность иметь не будет.
— Город по праву носит имя Дариан-Дариалл, — отозвался после некоторого раздумья Печтер Дан Тарк. — Он получил его по договору и к выгоде обоих наших народов. Так я считал, когда советовал ятолу Ваадану заключить этот договор. И последующие события не изменили этого моего мнения.
— Тогда уходи, — приказала Бринн, и Печтер Дан Тарк недоуменно воззрился на нее. — Отправляйся к ятолу Де Хамману и выясни, чего он хочет. Думаю, он скажет тебе, что лагерь сворачивается и армия возвращается в Хасинту — полагая, что ты, вернувшись, сообщишь об этом мне.
— А что передать ему от Тогайского Дракона?
— От меня — ничего, а от себя добавь, что не являешься моим другом, — ответила женщина.
Бехренец устремил на нее пристальный взгляд.
— Ты хочешь, чтобы я шпионил за своими людьми?
— Только если ты считаешь таковым аббата Олина, — сказала Бринн. — Поскольку все происходящее — дело рук Олина, а не Маду Ваадана. Кстати, возможно, ятол Де Хамман и в самом деле собирается уйти. Если он поверит, что ты не подослан мной, то скажет тебе правду.
— Но ты хочешь, чтобы я вернулся и…
Тогайранка пожала плечами.
— Это выбор, который должен сделать Печтер Дан Тарк, и я соглашусь с любым его решением. Если ятол Де Хамман признается, что намерен вернуть Дариан-Дариалл Бехрену, тогда, возможно, тебе станут понятны мои опасения, суть которых в том, что в Бехрене ныне правит аббат Олин, а не ятол Ваадан. И, осознав это, ты, возможно, поверишь, что Хасинте друг скорее я, чем монах абеликанского ордена.
Дан Тарк замешкался, как бы собираясь ответить, но потом произнес лишь:
— Ладно, тогда я пойду.
И с поклоном удалился.
— Он может выдать нас, — заметил Таналак Кренк.
— Выдавать-то, собственно, и нечего, — не согласился с ним Астамир.
— Или Де Хамман наврет ему с три короба, с тем он и вернется — если вернется, конечно, — не унимался тогайранец.
— Нам и так известны истинные намерения ятола Де Хаммана, что бы ни сообщил Печтер Дан Тарк, — сказала Бринн.
— Тогда какой смысл было посылать к нему Дан Тарка?
— Чтобы позже, если Де Хамман нападет на нас, было кому выступить от нашего имени в Хасинте, — ответила тогайранка и посмотрела на стоящих в стороне эльфов. — Вы видели Аграделеуса?
— Дракон вполне оправился от ран и с нетерпением ждет встречи с тобой, — сообщил Джуравиль. — Он в полной боевой готовности. Утверждает, что может лететь без отдыха несколько дней.
— Плохо то, что для него вообще опасно подниматься в воздух, — сказал мистик. — Бехренцы научились делать боевые машины, способные поражать Аграделеуса, и когда близилась к завершению война за свободу Тогая, из-за этого мы почти не могли использовать мощь дракона. Мы тогда потерпели бы поражение, не начнись заваруха у самих бехренцев.
Таналак Кренк насмешливо фыркнул, но даже он не решился открыто оспорить сказанное.
— А то оружие, которым теперь располагает Де Хамман, представляет еще большую угрозу для Аграделеуса, — продолжил Астамир.
— Монахи ордена Абеля, — уточнила Бринн.
— Им удалось серьезно ранить дракона. Он всегда с большим опасением относился к каменной магии, да и вообще к магии любого рода.
Тогайранка кивнула. Она хорошо помнила время, когда отослала Аграделеуса на юг, в Огненные горы. Еще тогда дракон не проявлял особой охоты приближаться к Обители Облаков, монастырю ордена Джеста Ту, адепты которого, как он знал, тоже владели различного рода магией.
Бринн сосредоточенно обдумывала сложившуюся ситуацию. Одно у нее не вызывало сомнений — попытка отсидеться в городе в конечном счете обернется для ее соотечественников бедствием. Слишком велик перевес сил, и долго сопротивляться бехренцам они не смогут. Но и перспектива возвращения в тогайские степи ее не привлекала, в особенности учитывая то, что Джуравиль рассказывал об Эйдриане вкупе с явно захватническими амбициями аббата Олина.
Это фактическое отсутствие выбора подводило тогайранку к решению, казавшемуся в свете рассказа Астамира о возможном расколе в рядах людей Хонсе-Бира в Хасинте наиболее разумным. Она повернулась к остальным, и суровое, полное решимости выражение лица молодой женщины поведало о ее намерениях еще до того, как она заговорила.
— Нужно прорвать осаду, прежде чем к людям Де Хаммана прибудет помощь, — заявила Бринн. — Нужно нагнать на бехренцев такого страху, чтобы они бросились бежать отсюда со всех ног, лишить их той уверенности, которую они обрели в результате своего победоносного марша, и напомнить, по каким причинам они когда-то испытывали ужас перед Тогайским Драконом.
— Пусть земля загорится у них под ногами! — воскликнул Таналак Кренк, однако его воодушевление быстро угасло. — Только я боюсь, моя госпожа, что это сражение обойдется нам слишком дорогой ценой. Тюрбаны…
Он оборвал себя, и это наряду с тем, что ее командир только что сказал о цене будущего сражения, позволило чуткой к любым мелочам Бринн почувствовать, как сильно тот изменился. Таналак Кренк начал понимать, что одного неистовства и доблести, присущих всем тогайру, для военачальника мало; требуется еще мудрость и наличие широкого взгляда на происходящее.
— Я хотел сказать — бехренцы, — поправился тогайранец, — численно в несколько раз превосходят наши силы, да и врасплох мы вряд ли их застанем. Как только мы выйдем из-под прикрытия стен, неприятель обрушит на нас шквал стрел, и сражение может закончиться, еще не начавшись. И все же мы будем биться до конца, если Тогайский Дракон о том нас попросит!
— Было бы глупо сражаться с такой армией в открытом бою, — сказала Бринн. — Аграделеус, вот наше самое мощное оружие. Дракон, бесспорно, в состоянии посеять страх в сердцах бехренцев, а его наводящие ужас атаки заставят их броситься в разные стороны и сломя голову бежать по открытой пустыне. Однако, чтобы это произошло, нужно сначала подготовить поле боя, причем там, где это нам выгодно. — Тут она посмотрела на Джуравиля. — Можешь ты с помощью изумруда перемещать и Аграделеуса?
— Только если он будет в человекообразном облике, — ответил эльф.
— Как насчет того, чтобы тайно перебросить его в тыл бехренского лагеря? — спросила тогайранка. — А заодно Астамира, меня и еще нескольких воинов.
— По одному за раз, — напомнил Джуравиль.
— Очень хорошо. Опустишь нас на землю там, откуда удобнее всего ударить по позициям, представляющим для дракона наибольшую угрозу. Он их уничтожит, и врагу будет нанесен непоправимый урон.
— Ты готова ударить из-за угла, подобно разбойнику? — спросил мистик.
— Я готова любыми средствами обеспечить безопасность Дариан-Дариалла и Тогая, — без раздумий ответила Бринн, и Астамир кивнул в знак того, что одобряет ее помыслы. — Если мы… Если Аграделеус сможет нанести упреждающий разрушительный удар по монахам и боевым машинам, что находятся в распоряжении Де Хаммана, мы сведем на нет превосходство бехренцев и сможем прорвать осаду.
— А дальше что? — спросил эльф, и все с любопытством обратили к нему взоры. — Потом ты опять спрячешься за стенами города и будешь ждать, пока сюда явится аббат Олин?
— Нет. Я, чтобы встретиться с ним, буду с боями пробиваться к Хасинте.
— Тогда у меня есть предложение. У нас на севере есть союзник, имеет смысл согласовать с ним наши действия, — сказал Джуравиль. — Зима уже на исходе, и возможности противников Эйдриана увеличиваются.
— Он сам может попробовать укрепить после прекращения холодов свою власть в Хасинте, — предостерегающе произнес мистик.
— Я согласна, отправляйся, только возвращайся как можно быстрее, — ответила эльфу Бринн и перевела взгляд на Лозана Дайка. — Ты пробрался сюда через лагерь ятола Де Хаммана и говорил, что для тебя это не составило труда.
Ухмылка док'алфар растянулась почти от одного остроконечного уха до другого.
— Дай мне две ночи, и ты получишь схему лагеря Де Хаммана во всех подробностях. И если Джуравиль сможет задержаться на несколько часов, мы с ним перенесем сюда множество моих собратьев, которые сейчас растянулись цепочкой от плато, разделяющего Бехрен и тогайские степи, до южной оконечности Дороги Беззвездной Ночи.
Собравшиеся обменялись улыбками и дружно закивали в знак согласия. На этом совет завершился, и все разошлись по своим делам. Только Астамир задержался, чтобы поговорить с подругой.
— Хотелось бы все-таки удостовериться, что наши подозрения относительно аббата Олина не являются ошибочными и он действительно собирается напасть на Дариан-Дариалл, — сказал он.
— Я рассчитываю, что Печтер Дан Тарк вернется и подтвердит, хоть это и не будет для нас слишком приятным известием, что дело обстоит иначе.
Мистик кивнул в знак согласия, и женщина заметила огоньки искреннего восхищения в его миндалевидных карих глазах — явный признак тогайского происхождения. Ее наставник и друг полагает, подумала Бринн, что она предусмотрела все.
Тем не менее, глядя в окно на раскинувшийся в пустыне лагерь противника, тогайранка понимала: чтобы осуществить задуманное, одной предусмотрительности мало.
Пони открыла глаза, увидела солнце и удивленно заморгала. Солнце… Значит, она снова в мире живых, который, как ей казалось, покинула навсегда. Она лежала в каюте корабля — «Сауди Хасинты», надо полагать, — у самого иллюминатора, заботливо укутанная в теплые одеяла.
— С возвращением, Джилсепони, — сказал Андаканавар, опускаясь, на колени рядом с постелью и тем не менее словно скала возвышаясь над женщиной. — Мы уж было подумали, что ты решила нас покинуть. Хорошо еще, что Смотритель разбирается в магических камнях!
Эти слова вызвали у Пони воспоминания об ужасных, отчаянных мгновениях на палубе. Смотритель! Она вытягивала из него жизненную энергию с помощью камня души!
Охваченная ужасом, Пони попыталась было сесть, однако боль и сильная рука альпинадорца удержали ее.
— Тебе надо как следует отдохнуть, — мягко, но решительно произнес рейнджер. — До Вангарда еще два дня пути. Воспользуйся этим временем, чтобы восстановить силы.
— Смотритель? — одними губами спросила Пони. — Где он?
— На палубе, отдыхает там со всеми удобствами, — заверил Андаканавар. — Ты же понимаешь, он потерял много сил, но сейчас быстро идет на поправку.
— Я забрала у него слишком много сил! Скажи мне правду! Он ведь мог не уцелеть после этого…
Альпинадорец издал негромкий смешок.
— Ему и вправду потребовалось отдать тебе немало энергии. Мы думали, что потеряли кентавра, — и едва не потеряли капитана Альюмета, когда Смотритель рухнул на него! Тем не менее он быстро пришел в себя, и можешь мне поверить, я не скрываю от тебя правды.
Пони покачала головой.
— Это просто невозможно, — упрямо возразила она.
— Он толковал что-то о повязке на руке, — пояснил альпинадорец. — Ты должна знать — красной повязке.
Ах, а ведь она и в самом деле забыла о волшебной повязке! Эльфы подарили ее Элбрайну, и на человека исцеляющая магия этого предмета воздействовала прекрасно. Однако в случае с кентавром ее воздействие превзошло самые смелые ожидания. Когда демон-дракон был повержен и гора Аида рухнула, Смотритель оказался погребен под камнями и неминуемо должен был погибнуть. Однако волшебная повязка спасла его: находясь буквально на волосок от смерти, кентавр тем не менее выжил, хотя его заточение в каменной темнице затянулось на долгие месяцы.
И теперь повязка снова спасла его, а значит, и саму Пони — она бы не перенесла того, что Смотритель погиб по ее вине.
— Расскажи, чем закончился наш поход, — попросила женщина.
— По любым меркам он может считаться успешным, — ответил Андаканавар. — Теперь наш флот увеличился на восемь боевых кораблей.
Он засмеялся, и Пони тоже, хотя боль в боку позволяла ей делать это с большой оглядкой.
— Не следует на этом успокаиваться, — посерьезнев, заметила женщина. — Можно не сомневаться, Эйдриан пришлет подкрепление на Пирет Данкард.
— Теперь, получив эти корабли, принц Мидалис сможет погрузить на них достаточное количество воинов, чтобы захватить островную крепость.
— Они хорошо окопались, и, мне кажется, не стоит тратить силы, выбивая их оттуда.
Альпинадорский рейнджер пожал плечами.
— Вот доберемся до Вангарда, там и решим, что нам делать дальше.
— Нам?
Он снова пожал могучими плечами.
— Брунхельд с большим уважением относится к принцу Мидалису. Пусть они разной крови, но интересы у них общие. Этим людям многое пришлось пережить вместе. Брунхельд должен окончательно убедиться, что Мидалис послужит Хонсе-Биру лучше Эйдриана, а уж если он придет к выводу, что Альпинадору в случае победы Эйдриана над законным королем будет угрожать опасность, он и его люди, разумеется, непременно встанут плечом к плечу с принцем.
— А что ты ему посоветуешь?
— Посмотрим… — Андаканавар приложил палец к губам Пони. — А теперь, Джилсепони, тебе нужно как следует отдохнуть. Нас впереди ждет долгий и опасный путь.
«Сауди Хасинта» догнала эскадру и подошла к Пирет Вангард, лишь ненамного опередив свирепый зимний шторм. Едва корабли укрылись в гавани и встали на якорь, а альпинадорцы вытащили на сушу свои баркасы, как на берег обрушились огромные водяные валы, которые яростный ветер гнал по заливу Короны из глубин Мирианика.
Тем не менее весны оставалось ждать недолго. Вот-вот дороги на Кертинеллу очистятся от снега, а залив снова станет судоходным.
Полностью восстановив благодаря магическим камням здоровье, Пони и Смотритель включились в составление плана будущих действий. Однако, несмотря на победу у Пирет Данкард, настроение в Вангарде было не слишком радужное. Люди знали — об этом свидетельствовали все сообщения, и это же подсказывал здравый смысл, — что Эйдриан очень многого добился на юге. Мидалис догадывался, что сражение неизбежно, но и принц, и те, кто составлял его окружение, понимали, что одержать победу в нем не удастся ни при каких обстоятельствах.
Спустя пять дней после возвращения из Пирет Данкард общее настроение стало еще мрачнее, поскольку явился Белли'мар Джуравиль и сообщил крайне неутешительные новости. Выступающие в роли лазутчиков эльфы принесли известия о происходящем на юге: марше герцога Каласа, значительном увеличении за счет присоединяющихся к ней местных жителей армии герцога, об отъезде Эйдриана из Палмариса во главе еще одной большой армии, о падении Сент-Гвендолин и казни аббата Гленденхука.
Однако Джуравиль принес и более хорошие вести: южнее Пояса-и-Пряжки возник очаг сопротивления вторжению короля Эйдриана в Бехрен. И, что обнадеживало на общем неблагоприятном фоне более всего, о возможном расколе в рядах узурпатора.
Последнее было связано с именем герцога Брезерфорда. Пони встречалась с Брезерфордом, когда тот сопровождал короля Дануба, приезжавшего в Палмарис, добиваясь ее расположения. И именно герцог на «Речном дворце» доставил ее в Урсал, когда после короткой размолвки Пони вернулась к Данубу. Брезерфорд не слишком одобрял этот брак, но всегда вел себя с ней искренне и открыто, никогда не критикуя королеву за глаза, как поступали почти все остальные придворные. Главным же Пони считала то, что герцог был всем сердцем предан ее второму супругу.
— Как по-твоему, что предпримет герцог Брезерфорд, если Бринн выйдет из Дариан-Дариалла и поведет армию на Хасинту против аббата Олина? — спросила Пони принца после того, как Джуравиль рассказал собравшимся об осаде Дариан-Дариалла ятолом Де Хамманом и планах Тогайского Дракона.
— Будет сражаться на стороне аббата Олина, — ответил Мидалис, и, судя по выражению лица эльфа, тот придерживался такой же точки зрения. — Какие бы чувства герцог ни испытывал к нынешнему королю, интересы Хонсе-Бира для него превыше всего.
В глазах Пони вспыхнули лукавые огоньки.
— Если только мы не дадим ему повод поступить иначе.
— Что это ты задумала, девочка? — спросил Смотритель.
— Будет ли герцог Брезерфорд поддерживать аббата Олина, если в сражении против него к Бринн присоединится принц Мидалис?
— Ты советуешь нам погрузиться на захваченные корабли и взять курс на Хасинту? — спросил явно озадаченный принц.
— Разумеется, это крайне рискованно, — призналась она. — Но зато какое впечатление произведет на Эйдриана наше появление в Хасинте одновременно с Бринн Дариель, когда мы возьмем аббата Олина в тиски! И что подумает Эйдриан — и, гораздо важнее, что подумают его сторонники, — если герцог Брезерфорд перейдет на сторону принца Мидалиса?
— Это стало бы серьезной победой, — согласился Мидалис. — Более значимой даже, чем у Пирет Данкард.
— Но стоит ли идти на подобный риск, особенно учитывая, что он сопряжен с необходимостью далекого похода? — вмешался в разговор Лиам О'Блайт. — В конце концов, ведь зима еще не закончилась.
Все посмотрели на принца Мидалиса, интересуясь его мнением по этому вопросу. Принц откинулся в кресле, закрыл глаза и надолго задумался.
— Если мы останемся здесь, дожидаясь Эйдриана, мы сможем дать ему отпор, в особенности если Брунхельд и его воины поддержат нас, в чем я не сомневаюсь, — заговорил он наконец. — Да, мы сможем отразить нападение Эйдриана или же, в крайнем случае, убедим его в том, что за Вангард ему придется заплатить чрезвычайно дорогую цену. Но что потом? Вряд ли мы будем в состоянии нанести серьезный контрудар.
— Если же мы, переправив армию, навяжем ему бой в южном Хонсе-Бире, соотношение сил будет далеко не в нашу пользу, — продолжал Мидалис. — Чтобы иметь хотя бы малый шанс выстоять против войска, которое собирает герцог Калас, нужно, чтобы на нашу сторону перешли многие солдаты и даже гвардейцы Бригады Непобедимых. Учитывая все это, а также то, что сообщил наш друг Джуравиль, не кажется ли вам, что попытка заручиться поддержкой герцога Брезерфорда на самом деле слишком рискованное предприятие?
— Нужно тянуть за все свободные ниточки того покрова, которым Эйдриан пытается окутать страну. — Пони пожала плечами и подмигнула. — Кроме того, мне всегда хотелось увидеть Хасинту.
— Если мы сумеем убедить герцога Брезерфорда перейти на нашу сторону или даже если просто вместе с Бринн нанесем аббату Олину поражение у Хасинты, польза для нас окажется весьма значительной, — стоял на своем Джуравиль. — Если герцог станет нашим союзником или мы разобьем его флот, контролировать положение на море станешь ты, принц Мидалис, и Эйдриану будет гораздо труднее следить за твоими перемещениями.
— Тогда он, скорее всего, предпримет поход на Вангард, — сказал принц.
— А ты сможешь морем перебросить солдат и высадиться у него за спиной, где-нибудь на побережье Хонсе-Бира, — возразил эльф.
— Конечно, обретя неоспоримое преимущество на море, мы станем более опасными для Эйдриана, — согласилась с ним Пони.
Принц Мидалис посмотрел на нее, безмолвно прося совета. Однажды, много лет назад, на горе Аида, он доверился ей и сейчас снова страстно желал поверить этой отважной женщине. Пони улыбнулась ему и кивнула с самым решительным видом.
— В таком случае, мы выходим в Мирианик, — заявил принц. — Скажите капитану Альюмету, чтобы начал подготовку к походу.
Чуть позже Пони вместе с Мидалисом пришли к Брунхельду в его шатер в лагере альпинадорцев к северу от Пирет Вангард. И очень удивились — так же, впрочем, как и присутствующий здесь Андаканавар, — когда тот объявил, что вместе со своими воинами примет участие в походе принца на юг.
— Ты недаром посеял семена доверия и дружбы, — сказала Пони принцу, когда они возвращались в Пирет Вангард.
— И урожай оказался куда богаче, чем можно было предположить, — ответил Мидалис.
— Потому что ты сеял эти семена от всей души, не преследуя никакой тайной цели. Брунхельд знает, что ты пришел к нему как искренний друг, озабоченный судьбой обоих ваших народов. В свое время он принял твое предложение дружбы, последовал за тобой на гору Аида и убедился, что сделал правильный выбор. Поэтому и сейчас альпинадорец остается с тобой.
— Вплоть до того, что готов отправиться со мной в Бехрен, — со странным смешком проговорил Мидалис.
— Вплоть до того, что готов отправиться с тобой в Бехрен, — словно эхо повторила Пони.
— Мы до конца не представляли себе, сколь многого достигли, пока наконец не добрались до этого города, — с победоносным видом заявил Эйдриан Де'Уннеро, Садье и герцогу Каласу, когда они оказались в Энтеле.
Переход через весь Хонсе-Бир можно было без особого преувеличения назвать триумфальным, повсюду нового короля встречали толпы ликующих людей. Эйдриан понимал, что такая реакция доказывает влияние и силу герцога Каласа, который надежно закрепил за ним почти все королевство. Исключение составляли лишь Пирет Талме на востоке и Санта-Мер-Абель, куда армия герцога добраться еще не успела.
Они посетили Энтел по настоянию Каласа главным образом с целью проверить, велики ли достижения аббата Олина на юге, и убедиться, что в его отсутствие в огромном городе, более населенном даже, чем Палмарис, поддерживается должный порядок. Абеликанская церковь имела здесь значительное влияние, хотя и была разделена на две группировки. Сент-Бондабрис, один из самых крупных монастырей, беспрекословно подчинялся, разумеется, настоятелю Олину, а вот Сент-Ротельмор, не такое большое, основанное гораздо ранее аббатство, имело довольно тесные связи с Санта-Мер-Абель.
Герцог Калас опасался, что Сент-Ротельмор может воспользоваться отсутствием аббата Олина, чтобы укрепить свои позиции в Энтеле, но то, как в этом городе встречали короля Эйдриана, позволяло отбросить подобные опасения. Тысячи людей — буквально весь город! — высыпали на улицы, размахивая оранжевыми шарфами: именно так теперь было принято встречать молодого короля. И над всеми зданиями, а также над стенами обоих аббатств реяли флаги короля Эйдриана — стоящие на задних лапах медведь и тигр, а под ними стилизованное в виде зеленого треугольника изображение ели, символ церкви Абеля.
— Братья Сент-Ротельмора поступили весьма мудро, — заметил Де'Уннеро, увидев флаг над древним аббатством.
— Еще бы! Герцог Калас полностью отрезал их от Санта-Мер-Абель, — отозвался Эйдриан. — Они, наверное, думают, что тамошние братья о них забыли.
— Не очень-то я верю в их преданность, — нахмурив брови, сказал Калас. — Они всегда были крайне прагматичны и наверняка держат старый флаг Урсала наготове, чтобы поднять его, если только ситуация претерпит изменения.
— Необходимость беспокоиться по этому поводу отпадет, как только мы захватим Санта-Мер-Абель.
Король посмотрел на Де'Уннеро, и тот кивнул в знак согласия, не в силах скрыть плотоядной ухмылки.
— Я уже давно послал сообщение герцогу Брезерфорду, — сказал герцог Калас. — И рассчитываю, что аббат Олин будет встречать нас. Или, по крайней мере, скоро появится в Энтеле.
— Может, и не так уж скоро, если его еще нет здесь, — возразил Де'Уннеро. — У нас за спиной остаются очень опасные враги. Санта-Мер-Абель и принца Мидалиса не следует сбрасывать со счетов. Весна уже на подходе, а с ней, по-видимому, надо ждать и нашего основного противника.
— И Палмарис, и Урсал прекрасно защищены. — Судя по тону Каласа, он воспринял слова монаха едва ли не как оскорбление.
— Вот уж я бы порадовался, услышав, что Мидалис, объединивший силы с братьями из Санта-Мер-Абель, напал на Палмарис, — сказал Эйдриан. — Это было бы нам на руку.
— Мидалис действительно может прийти не один, — предостерег его Де'Уннеро.
— Я разделаюсь с ним в любом случае, — самоуверенно заявил молодой король, не упустив из виду, как лицо герцога искривила легкая гримаса.
Эйдриан понимал его. Принц Мидалис долгое время был другом Каласа, и его брату герцог все эти годы служил верой и правдой. Однако это не имело значения и не вызывало у короля особого беспокойства. Калас при любых обстоятельствах никуда от него не денется.
— И чем скорее мы избавимся от Мидалиса, тем скорее все королевство окажется в моих руках. Тогда можно будет помочь аббату Олину окончательно покончить с Бехреном, — продолжал Эйдриан. — Куда вот только потом? В Тогай? Или на север, в Альпинадор?
Вся компания остановилась, оказавшись у огромных железных ворот Сент-Бондабриса. Встретившие их ликующие братья повели короля и его приближенных в главный зал аббатства. Это было просторное помещение, не такое большое, как подобный зал в Урсальском замке, но выгодно отличающееся от небольших помещений Санта-Мер-Абель, хозяева которого более всего были озабочены тем, чтобы сохранить тепло, из-за близости холодных вод Мирианика.
Аббатство Санта-Мер-Абель по размеру во много раз превосходило Сент-Бондабрис, братьев оно насчитывало по крайней мере в десять раз больше, а хранящиеся там сокровища — искусно сотканные гобелены, богато украшенные золотом ритуальные потиры, артефакты не только всех веков существования абеликанской церкви, но и предшествующих ей древних религий — считались бесценными. По богатству, запасам магических камней, великолепному собранию книг и рукописей и множеству произведений искусства Сент-Бондабрис не шло ни в какое сравнение с Санта-Мер-Абель, да и архитектурных достопримечательностей вроде окон с цветными витражами в главной башне Санта-Мер-Абель, глядящих на залив Всех Святых, здесь не наблюдалось. Однако с учетом благоприятного южного климата аббатство Сент-Бондабрис не нуждалось в низких потолках и имело множество высоких башенок, слегка напоминающих минареты. Потолок в его главном зале, не менее пятидесяти футов высотой, был расписан яркими узорами в духе скорее Бехрена, чем Хонсе-Бира.
В характере меблировки тоже чувствовалось влияние южного соседа — богатые, ярко окрашенные ткани и легкие сетки, оплетающие широкие спинки кресел. Этому влиянию Сент-Бондабрис в огромной степени было обязано аббату Олину, что лишний раз напомнило Эйдриану о том, как удачно и вовремя он убрал старика с дороги, отослав в столь любимую им страну.
— Король Эйдриан! — Пожилой, аккуратно подстриженный человек быстро вышел из боковой двери зала для аудиенций, отвесил глубокий поклон и пригласил молодого короля сесть в кресло, предназначавшееся для аббата.
— Приветствую тебя, магистр Маккеронт. — Король помнил этого человека по путешествию вместе с Де'Уннеро в южные моря, когда они уговорили пирата Майшу Дару с его флотом перейти на службу Эйдриану. — Передай аббату Олину, что мы здесь и что наше время чрезвычайно дорого.
Маккеронт выглядел смущенным, что, разумеется, не укрылось от внимания ни одного из гостей.
— Аббат Олин все еще в Хасинте, — сказал магистр. — Ситуация там постоянно меняется, и он опасается, что его отсутствие может нанести ущерб…
Эйдриан уселся в кресло, не сводя с Маккеронта пристального взгляда.
— Постоянно меняется?
Магистр оглянулся по сторонам и взволнованно откашлялся.
— Не беспокойся, король Эйдриан, с Бехреном все в порядке. — Он явно старался произвести впечатление человека, вполне уверенного в своих словах, что не слишком соответствовало действительности. — По крайней мере, сейчас страна находится под властью ятола Маду Ваадана, а тот, в свою очередь, является ныне не чем иным, как публичным голосом аббата Олина. Как ты и предполагал, в Бехрене царил полнейший хаос, и помощь аббата пришлась там весьма кстати.
— Но тем не менее… — подбодрил его король, поскольку рассказ о победах плохо сочетался с несомненно нервозным поведением Маккеронта.
— Во время войны Бехрена с Тогаем был заключен договор, по которому город Дариан отошел Бринн Дариель и возглавляемым ей тогайру. И сейчас у нас возникли трудности с… возвращением его обратно.
Эйдриан громко расхохотался.
— Неужели аббат Олин имел глупость ввязаться в драку с Бринн?
— Не сам, конечно, но тот, кто действовал по его указке. Им является ятол Де Хамман.
Молодого короля по-прежнему разбирал смех.
— Ятол Де Хамман с армией беспрепятственно пересек всю страну, — продолжал магистр; чувствовалось, что смех короля окончательно сбил его с толку. — На его пути города, все до одного, сдались на милость Хасинты. С каждым днем влияние аббата Олина увеличивается, и, без сомнения, твои планы в отношении Бехрена в самое ближайшее время будут осуществлены. Однако армия устала от долгого похода, и солдаты не испытывают желания встречаться с неистовыми всадниками Тогайского Дракона. Меня как раз и послали в Энтел, чтобы передать просьбу аббата Олина о подкреплении.
— Я дал ему достаточно мощную армию, — нахмурив брови, заметил Эйдриан.
— Однако существенной частью этой армии является флот, от которого мало толку в сражениях с всадниками Бринн Дариель, — объяснил магистр Маккеронт. — Аббат Олин считает, что, получив еще пять тысяч солдат, он в течение трех недель сможет захватить Дариан-Дариалл и тем самым завершить воссоединение Бехрена.
— А дальше что? — все еще хмурясь, спросил король.
— Как только Дариан снова попадет под власть Бехрена, сопротивление тогайру пойдет на убыль. Если ты пошлешь не пять, а десять тысяч солдат, аббат Олин покончит со всеми его очагами еще до конца года! Эта победа воинов Хонсе-Бира упрочит позиции аббата Олина в Хасинте и позволит практически полностью отстранить от управления страной ятола Маду Ваадана. Таким образом, все земли к югу от Пояса-и-Пряжки станут твоими.
— Звучит весьма заманчиво. Но, видишь ли, любезный магистр, кое о чем аббат Олин, как я вижу, запамятовал. Я особо указал аббату, чтобы Бринн Дариель его люди не трогали. — В голосе Эйдриана послышались гневные нотки.
— Столкновение с ней произошло по недосмотру, — пошел на попятный немало встревоженный магистр. — Это просчет ятола Де Хаммана, которого мысли о блестящей победе заставили забыть о полученных указаниях. Но теперь, раз уж сражение развязано…
— Аббат Олин, который ответствен за это, немедленно откажется от своих намерений, причем принеся Бринн Дариель самые искренние извинения.
— Но нам осталось совсем немного до того, чтобы одолеть ее, мой король! — воскликнул совершенно сбитый с толку магистр Маккеронт.
— У тебя что, проблемы со слухом, любезный? — вмешался в разговор Де'Уннеро.
Король взмахом руки велел ему замолчать.
— Говори открыто, магистр, не бойся, — приказал он.
Тот снова нервно откашлялся, прочищая горло.
— Де Хамман едва не захватил город, и это несмотря на появление в решающий момент схватки второго отряда тогайру. Сейчас город в осаде, бежать им некуда. Обидно было бы упустить такую великолепную возможность. В открытой пустыне или в открытой степи Тогайский Дракон — грозный враг, и там так просто ее всадников не одолеть.
— Кого ты имеешь в виду, говоря «Тогайский Дракон», женщину или зверя? — поинтересовался Де'Уннеро.
— Обоих, — ответил Маккеронт. — Женщину, Бринн Дариель, называют Тогайским Драконом из-за чудовища, которое ей подчиняется и на спине которого она летает.
— Дракон? — изумилась Садья. — Настоящий дракон?
— Если бы я не видел его собственными глазами, то разделил бы твои сомнения, — отозвался магистр Маккеронт. — Самый настоящий дракон, огромный и ужасный, изрыгающий пламя. Однако бехренские солдаты сражаются с ним уже не первый год и знают, каким образом можно против него защититься. И нам поможет, разумеется, магия братьев абеликанского ордена.
— Тогда остается лишь одна проблема, — с иронией заметил Эйдриан.
— Да, мой король. — Магистр опустил взгляд.
— Я уже сказал, что аббат Олин не должен выступать против Бринн, — заявил король. — По крайней мере сейчас. Даже ради того, чтобы преподнести мне на блюде весь Бехрен. Я не хочу воевать с этой женщиной. У меня в отношении ее иные планы.
Собравшиеся обменялись удивленными взглядами, а на лице Садьи возникло недовольное выражение. В особенности ее задело, каким фамильярным тоном он говорил о Бринн, внезапно понял Эйдриан и с трудом сдержал ухмылку.
— Аббату Олину хватит и тех солдат, которые у него есть, — решительно заявил он, обращаясь к магистру Маккеронту. — С каждым днем становится все теплее, поэтому в любой момент можно ожидать появления нашего врага с севера. И проблема Санта-Мер-Абель тоже пока не решена. Надеюсь, вы со своим аббатом еще не забыли, что существует такой монастырь?
Произнося эти слова, Эйдриан перевел взгляд на Де'Уннеро и с удовольствием отметил алчный блеск в его глазах и в глазах герцога Каласа тоже.
— Разумеется, мой король.
— Не желаешь же ты, чтобы я ослабил давление на не полностью еще покорившийся нам орден Абеля и отложил завоевание его главного аббатства только ради того, чтобы настоятель Сент-Бондабриса мог собрать в мои сундуки для сокровищ еще немного песка пустыни?
— Нет, конечно же нет, мой король.
— Тогда поспеши обратно и скажи аббату Олину, что он должен отказаться от планов завоевания Тогая и заняться укреплением своего влияния в Бехрене, используя тех солдат, которых я предоставил в его распоряжение. Завершив дела здесь, я прибуду в Хасинту, приведя с собой всю армию Хонсе-Бира. А Бринн Дариель рано или поздно будет действовать на моей стороне. Ступай, не медли.
— Да, мой король…
Маккеронт поклонился и, покинув зал для аудиенций, проследовал прямо к воротам Сент-Бондабриса.
— Я крайне удивлен тем, что аббат Олин не явился сюда для личной встречи с тобой, — заметил Маркало Де'Уннеро.
— И герцог Брезерфорд тоже, — добавил Калас. — Не исключено, что аббат не так крепко держит Бехрен в кулаке, как он пытается нас в этом заверить.
— Давайте будем надеяться, что дела Олина обстоят не так уж плохо, — сказал Эйдриан. — Потому что мой взгляд прикован к северу, и так будет до тех пор, пока мы не завоюем Санта-Мер-Абель и не нанесем поражение принцу Мидалису. От графа Де Лурма поступали какие-либо сообщения?
— В последнем, пришедшем с гонцом в Палмарис, он извещает нас, что им взята крепость Пирет Данкард, — ответил герцог Калас. — С тех пор других сообщений не было.
— Сейчас, когда погода улучшилась, Де Лурм мог бы и сам явиться в Палмарис, — недовольно заметил Де'Уннеро.
— Может, он и прибыл уже, да мы разминулись, — высказал предположение герцог.
Де'Уннеро, возбужденно сверкая глазами, открыл было рот, чтобы ответить, но Эйдриан прервал его.
— Сейчас это не должно нас волновать. Обратим взоры к Пирет Талме — я желаю как можно скорее овладеть этой крепостью. А после этого мы должны сосредоточить усилия на Санта-Мер-Абель. Если принц Мидалис осмелится появиться на моих землях, мы его раздавим. Если нет, займемся укреплением своей власти в южной части королевства, включая главное аббатство.
— А что насчет столь жаждущего отличиться Де Лурма? — Де'Уннеро даже не пытался скрыть презрения к этому молодому выскочке.
— Я сам свяжусь с ним, — ответил Эйдриан. — Как только крепость Пирет Талме станет нашей и мы запечатаем залив, Санта-Мер-Абель окажется в полной изоляции. И принц Мидалис тоже. Время работает на нас. Уверен, даже те немногие сельские жители, которые ныне втайне поддерживают Мидалиса, начнут склоняться к мысли перейти на сторону короля Эйдриана.
— Да, народ у нас весьма переменчив. — Герцог Калас иронически усмехнулся.
Судя по выражению лиц, остальные придерживались того же мнения.
Дух Эйдриана парил над гладью залива, наблюдая, как по нему движется эскадра принца Мидалиса. Попутный ветер раздувал паруса. Изящная «Сауди Хасинта» шла во главе колонны, разрезая носом темную воду. За ней следовали боевые корабли, которые были похищены в Пирет Данкард.
Больше всего короля поразило даже не то, что Мидалис сумел захватить эти суда и столь быстро воспользоваться ими, а то, что в кильватере за ними следовали альпинадорские баркасы.
Значит, принц все-таки нашел себе союзников.
При виде столь внушительной эскадры молодой король тут же отбросил мысль выслать навстречу принцу весь оставшийся в Палмарисе флот. Пролетая мимо Пирет Данкард, он заметил на мелководье обугленные остовы трех кораблей и торчащие из-под воды мачты судна, затонувшего на входе в бухту, и начал догадываться, что произошло. На островную крепость было совершено нападение, и корабли, составляющие ныне мощь флота противника, были уведены из-под носа графа Де Лурма.
И вот они на всех парусах устремились в поход против него.
В каком-то смысле Эйдриан даже обрадовался — наконец-то ему открылись намерения принца Мидалиса. И, учитывая размеры флота, он был в состоянии прикинуть, с армией какой численности ему придется иметь дело. Пятьдесят судов, среди которых девять тяжелых боевых кораблей, остальные — баркасы.
Не больше пяти тысяч воинов.
Жаль, что он не мог превратиться в ветер и сильнее надуть вражеские паруса. Не для того, чтобы утопить, — напротив, чтобы ускорить их бег. Эйдриан предпочел бы, чтобы Мидалис как можно быстрее оказался у южного побережья Хонсе-Бира.
Тогда все будет кончено, и у него не останется противников.
Радужные мечты молодого короля прервал неожиданный выброс энергии. Возникло ощущение, будто его физическое тело очень, очень далеко, почти недостижимо! Охваченный паникой, дух Эйдриана устремился обратно в Энтел и возвратился в свое тело. Молодой король сел, от волнения хватая ртом воздух.
Постепенно успокоившись и поняв, что произошло, он простил себе эти мгновения паники и недоумения.
Он не привык отступать.
Противопоставленная его действиям магия солнечного камня — вот что заставило его сделать это. Несомненно, гораздо легче послать волну энергии солнечного камня, чем нейтрализовать камень души, позволяющий совершать путешествия в духе. Для первого даже не требуется особого искусства во владении магией камней.
Выходит, кто-то обнаружил его присутствие, а ведь он не подходил близко к кораблям принца. Кто-то очень, очень ему знакомый стоял на палубе одного из этих кораблей… кто-то весьма поднаторевший в каменной магии!
— Мать? — с кривой усмешкой прошептал молодой король.
Стоя у ограждения на баке «Сауди Хасинты», Пони глядела на темные воды Мирианика. Соленый морской ветер вздымал ее волосы, но женщина этого не замечала. Она пришла сюда одна, чтобы обдумать все обстоятельства происходящего, лучше понять действия Дасслеронд и нынешнее стремление Джуравиля помочь исправить последствия прошлых ошибок.
И еще поразмышлять над особенностями характера принца Мидалиса и той отчаянной авантюрой, в которую все они ввязались, пытаясь обнаружить брешь во все возрастающей силе короля Эйдриана.
Чтобы подумать об Эйдриане, своем сыне, заблудшем, сбившемся с пути мальчике.
И вспомнить об Элбрайне. Что это было — просто сон, иллюзия, порожденная слабостью и невыносимой болью? Или она и впрямь побывала в чертогах, где царствует смерть? Здравый смысл подсказывал женщине, что ничем иным, кроме как иллюзией, это быть не могло. Но в таком случае как, будучи смертельно раненной, ей удалось сохранить связь с камнем души?
Может ли быть, что дух любимого направлял ее, удерживал ее руку, через магический камень раздувал в ней искру жизни?
Пони не знала, а последние слова Элбрайна насчет двух теней еще больше ставили ее в тупик.
— Мы идем быстро, однако капитан Альюмет опасается, что сильный ветер предвещает надвигающийся шторм, — сказал подошедший к ней принц Мидалис.
— Нет, в ближайшее время никаких бурь не предвидится, — заверила его Пони, которая прошлой ночью обследовала всю акваторию залива. Она выяснила, что, обогнув материк у Пирет Талме, они окажутся в той части залива, которую шторм не затронет.
Словно прочитав ее мысли, Мидалис заметил:
— Капитан Альюмет говорит, что к востоку от побережья весной и летом всегда тихо.
— Чем дальше на юг, тем безопаснее, — отозвалась Пони.
Некоторое время они стояли в молчании, глядя на сверкающую темную воду и увенчанные белой пеной волны, с плеском разрезаемые корпусом «Сауди Хасинты».
— Если бы не ты, Джилсепони, я никогда не решился бы действовать столь дерзко, — заговорил наконец принц. Женщина с любопытством взглянула на него. — Сначала нападение на Данкард, а теперь этот поход. Твоя роль во всем этом гораздо значительнее, чем ты можешь себе представить. Скажи, ты действительно веришь, что герцог Брезерфорд способен колебаться?
— Герцог Брезерфорд был искренне предан твоему брату.
— Как и герцог Калас, — напомнил Пони Мидалис.
— Однако в отличие от Каласа Брезерфорд никогда не выглядел человеком, ослепленным амбициями. Можно удивляться тому, с какой готовностью герцог Калас пошел за Эйдрианом, если не учитывать, как сильно этот человек меня ненавидел.
— В таком случае он просто глупец.
Принц протянул руку и нежно прикоснулся к золотистым волосам женщины. Та как будто не заметила этого, по-прежнему вперив взгляд в темную воду.
— А герцог Брезерфорд, значит, не презирал королеву Джилсепони?
— Я не назвала бы нас друзьями, но и враждебных чувств мы друг к другу не питали. Я всегда относилась к герцогу Брезерфорду по-доброму, а он, в свою очередь, был прям и искренен со мной. Возможно, единственный при дворе твоего брата, кто вел себя со мной так.
— Признайся, это на редкость отчаянный план?
— Ну, в меньшей степени, чем наш поход на Пирет Данкард несколько недель назад, когда обстановка на море была гораздо опаснее, — ответила женщина. — Насколько мне известно от Белли'мара Джуравиля, флот герцога Брезерфорда у Хасинты не слишком велик. Мы сумеем одолеть его, если герцог не перейдет на нашу сторону.
— Я имею в виду не только этот поход, а вообще все, — уточнил принц Мидалис. — Саму попытку свергнуть твоего сына, чья армия, по всем подсчетам…
Он оборвал себя, заметив, что Пони внезапно оглянулась, вид у нее был озадаченный.
— Что случилось?
Женщина вскинула руку, предотвращая дальнейшие расспросы, и продолжала настороженно скользить взглядом по сторонам.
— Как я могла не догадаться… — пробормотала она и сунула руку в свисающий с пояса мешочек.
— В чем дело? — требовательно спросил Мидалис.
— Я чувствую чье-то присутствие, и мне кажется, что это Эйдриан.
Достав магические камни, Пони начала лихорадочно перебирать их, пока не остановилась на солнечном камне. Она погрузилась в него, воззвала к энергии антимагии, а потом направила ее во все стороны. Спустя некоторое время женщина вздохнула и посмотрела на принца.
— Эйдриан отпустил свой дух на волю и нашел нас, — пояснила она. — Думаю, это был именно он.
— Может быть, кого-нибудь из братьев Санта-Мер-Абель?
— Будем надеяться, что я ошиблась, — вздохнула Пони.
— Солнечный камень рассеивает чужую магию?
— Да, — сказала она. — Солнечный камень — действенная и достаточно доступная защита от подобных вторжений, поскольку дух, почувствовав первые признаки его наличия, устремляется обратно в свое тело.
— А разве не могла ты вместо этого сама с помощью гематита высвободить свой дух? — спросил принц. — Чтобы удостовериться в истинности возникшего у тебя… ощущения?
Женщина задумалась, после чего покачала головой. В словах Мидалиса, несомненно, был смысл, но она знала совершенно точно, что по крайней мере пока не желала встречаться с Эйдрианом, в какой бы форме ни протекала эта встреча.
— Отныне я буду проявлять большую бдительность, — сказала она.
— Если Эйдриан теперь знает о том…
— Он знает лишь, что мы вышли из Вангарда, и ничего более. Ведь мы можем направляться в Палмарис. Или в Санта-Мер-Абель. Или в Пирет Талме. Уверенным он быть не может. А если даже Эйдриан и догадался о цели нашего похода, то что он может противопоставить нам, если существенная часть его флота в наших руках?
Пони пробежала взглядом по следующим за «Сауди Хасинтой» боевым кораблям и альпинадорским баркасам. Впечатляющее зрелище, ничего не скажешь. Оно подтверждало правоту ее слов и давало основания верить, что на этот раз принц Мидалис сможет полностью и достаточно быстро овладеть преимуществом на море. Другое дело, конечно, военные действия на суше…
Обыгрывая в уме эту мысль, она посмотрела на принца и сказала:
— Пирет Данкард.
Тот удивленно взглянул на нее.
— Может, нам стоит по пути через залив еще раз заглянуть туда, — объяснила женщина. — И бывшие ее защитники, и захватчики вот уже несколько недель заперты там, как в ловушке. Может, появление принца Мидалиса вселит надежду в сердца людей, сохранивших, несмотря ни на что, преданность тебе, а тех, кто поддерживает Эйдриана, заставит изменить свою позицию.
— Но ведь это замедлит наше продвижение на юг?
— Нет. — На лице Пони мелькнула усмешка. — Пусть эскадра идет дальше, а «Сауди Хасинта» слегка задержится. Или, что даже еще лучше, попросим капитана Альюмета прибавить ходу и потом догоним остальных. На остров сойдем, воспользовавшись помощью магических камней, только мы с тобой.
— И дальше что? — недоверчиво спросил принц. — Вдвоем будем сражаться с гарнизоном крепости?
— Разузнаем все, что сумеем, а если представится возможность, нанесем удар, — ответила женщина, по-прежнему улыбаясь.
Мидалис устремил на нее пристальный взгляд. Потом и на его лице с красивыми правильными чертами появилась улыбка.
— А ведь ты просто любишь рисковать, верно?
— Вовсе нет — если вижу разумный ход, позволяющий избежать риска, — ответила Пони. — Можешь предложить такой?
Принц в ответ лишь рассмеялся.
Они сошли на берег во мраке ночи, шагнув с волн на обточенные прибоем валуны, неподалеку от того места, где не так давно лежала раненая Пони. На расстоянии мили за их спинами «Сауди Хасинта» бросила якорь, тогда как корабли эскадры Мидалиса продолжали путь на юг.
Слева от себя они увидели огни на крепостной башне, а справа, на скалистых склонах, силуэты зданий. Оттуда слышался шум, и принц с Пони повернули на этот звук.
— Трактир, — сказала женщина, заглянув в окно.
— И в основном тут, кажется, горожане. — Мидалис наклонился, вглядываясь. — Но и солдаты тоже есть.
— Давай войдем туда. Хочу, чтобы все увидели тебя. А потом нагрянем в крепость и объявим ее владением законного короля.
— Ты обещала Смотрителю и Андаканавару, что мы идем на разведку, и ничего более, — напомнил ей принц.
Так оно и было, Пони не могла этого отрицать. Когда они с Мидалисом сообщили о планах проникнуть в Пирет Данкард, кентавр прямо-таки вскипел от ярости и продолжал громогласно возмущаться, пока не получил заверения, что действовать они будут крайне осторожно.
Услышав за спиной голоса, оба отпрянули в тень и вскоре увидели группу из пяти человек, судя по всему рыбаков.
Пони и Мидалис обменялись взглядами, после чего женщина выступила вперед, а принц отошел чуть дальше в тень.
— Приветствую вас, — сказала она.
Мужчины так резко остановились, что чуть не попадали друг на друга.
— Эй, Конни, подружка! Это ты, что ли? — неуверенно спросил один.
— Нет, это не Конни, — отозвался второй. — Кто ты, девочка?
— Вряд ли меня можно назвать девочкой. — Пони откинула капюшон плаща и встряхнула длинными светлыми волосами.
— Тогда кто же? — спросил второй. — Я в Данкарде всех знаю, и ты не наша. С солдатами пришла, что ли? Чтобы поднимать их дух, верно?
Остальные заулыбались, а Пони рассмеялась.
— Ошибаешься, любезный. Я вестник, посланный нынче ночью на ваш остров.
— Нынче? — засомневался один из рыбаков, а остальные оглянулись на океан, как бы ожидая увидеть приближающийся флот. — Что-то я не слышал о судах, пришедших на Данкард нынче ночью!
— Потому что я прибыла не на корабле, — ответила Пони. — И я не шлюха. Повторяю: я вестник принца Мидалиса из Вангарда, законного короля Хонсе-Бира.
Рыбаки обменялись недоуменными взглядами.
— Принца Мидалиса, который возглавил нападение на Пирет Данкард и запер солдат крепости на острове, угнав их корабли.
— Я все понял, она из шпионов графа Де Лурма! — воскликнул один рыбак. — Это он нас проверяет, как, мол, мы относимся к Мидалису. Прочь с дороги, голубушка, нас интересует только выпивка!
— Да уж, какой там из нее вестник, — отозвался второй.
— Вы заблуждаетесь.
Мидалис вышел из тени и встал перед рыбаками, уперев руку в бок и широко распахнув плащ, чтобы тем был виден изображенный на доспехах герб рода Урсалов со стоящим на задних лапах медведем.
Рыбаки сразу узнали его, потому что принц не раз бывал в Данкарде, в том числе и два года назад, на обратном пути из Урсала, где он присутствовал на церемонии бракосочетания Пони с его братом.
Послышался общий вздох изумления.
— Ты пришел, чтобы убить Де Лурма и прогнать с острова его бандитов? — неуверенно спросил кто-то.
— Да, он тот еще пес. — Второй рыбак сплюнул на землю.
— Он повесил начальника гарнизона Прессо, вот что он сделал, — добавил третий.
— Прессо? — Это имя пробудило в памяти Пони события ее молодости.
— Ага, он был нашим командиром до Де Лурма. Достойный человек. Много лет прослужил в береговой охране.
— Ты знала его? — спросил принц Мидалис.
— Много лет назад я знала человека, которого звали Константин Прессо, но он служил в Пирет Талме, — ответила женщина и холодно спросила: — Где этот ваш граф Де Лурм?
Все как один повернулись в сторону башни.
— Что у тебя на уме, Джилсепони? — негромко спросил принц.
Она не ответила — потому что сама пока еще этого не знала.
— Будьте тверды в преданности законному королевскому роду, — обратилась она к рыбакам, после чего повернулась и скрылась во тьме, направляясь к высившейся неподалеку башне.
— Мой принц? — спросил кто-то, явно не зная, что делать, однако будучи в уверенности, что грядут серьезные неприятности.
— Идите куда шли, — сказал принц Мидалис. — О вас не забыли, хотя пройдет некоторое время, прежде чем я смогу вернуться. Но я непременно приду снова в Пирет Данкард, даю вам слово. Как только верну себе трон Хонсе-Бира.
С этими словами, зная, что Пони не станет его ждать, принц растаял в ночи.
Он догнал ее далеко за пределами поселка. Женщина решительно шагала в сторону крепостной башни.
— Джилсепони! — Принц схватил ее за руку. — Мы же обещали кентавру и Андаканавару ни во что не ввязываться!
— Мы и не будем. Но я считаю необходимым перекинуться несколькими словами с графом Де Лурмом. — Женщина посмотрела в лицо Мидалису, и даже в ночной тьме он смог разглядеть яростное мерцание ее голубых глаз. — С человеком, который убил начальника гарнизона Прессо.
Она зашагала дальше, увлекая Мидалиса за собой. Перед закрытой дверью башни стояли два охранника с длинными копьями в руках.
— Стой! Кто идет? — послышался окрик.
— Открывайте дверь! — потребовала Пони.
— Что за разговоры? — взревел в ответ охранник. — Убирайтесь домой, оборванцы!
— Вот как ты называешь бывшую королеву и принца Хонсе-Бира? — воскликнула женщина, откидывая капюшон плаща. — Дорогу принцу Мидалису, или будешь повешен как изменник!
У стражников глаза полезли на лоб. Мгновение они молча таращились сначала друг на друга, потом на стоящую перед ними удивительную пару.
Один из них повторял как заведенный:
— Этого не может быть… Этого не может быть…
Рука второго медленно поползла к ножнам с мечом.
— Открывайте дверь! — снова крикнула женщина.
— Не могу, госпожа, — пробормотал первый стражник и нерешительно поднял копье.
Его товарищ шагнул вперед, явно с намерением задержать Пони и принца. Однако ослепительная огненная стрела отбросила его к стене башни, и он рухнул на землю.
Первый стражник попятился и закричал, когда с руки Пони сорвалась еще одна голубая молния, нацеленная, однако, не в него, а на дверь, которую он загораживал телом.
Дверь провалилась внутрь, и стражник свалился на нее; ничто не мешало теперь Пони и Мидалису войти в башню.
— Где граф Де Лурм? — спросила она у лежащего ничком, дрожащего от страха человека.
Тот указал на лестницу в дальней части круглого помещения башни.
Женщина начала подниматься, принц последовал за ней. Они быстро миновали второй этаж, где располагались казармы. Большинство солдат спали, кто-то лениво поинтересовался, что там, демоны всех побери, за шум.
К тому времени, когда они добрались до третьего этажа, снизу послышались окрики с требованием остановиться, но Пони и Мидалис не обратили на них внимания и, заперев за собой на засов дверь, ведущую с лестницы в темный коридор, на мгновение остановились.
Привыкшие к темноте глаза позволили различить три имеющиеся двери.
— Куда, хотела бы я знать? — спросила женщина.
Принц Мидалис лишь пожал плечами.
— Если опять пришли жаловаться по поводу крестьянского скота, я покажу… — недовольно произнес голос из-за дальней двери.
Она распахнулась, и в проеме показался молодой мужчина. На нем была лишь ночная рубашка из прекрасного шелка. Волосы и борода аккуратно подстрижены — не было сомнения, что человек этот принадлежит к высшим кругам знати.
— Граф Де Лурм, надо полагать, — сказала Пони.
Мгновение тот просто с любопытством смотрел на нее, а потом глаза у него едва не вылезли из орбит.
— Королева… королева… — ошарашенно залепетал он.
— И с ней принц… принц… — передразнила его женщина.
Де Лурм повернулся, с пронзительным криком захлопнув за собой дверь. Пони решительно подошла к ней и, распахнув, увидела, как на потолке захлопнулся люк, ведущий, надо полагать, на смотровую площадку башни.
— Ставьте что-нибудь тяжелое! — послышался приглушенный крик графа. — Да хоть сами ложитесь сверху, кретины!
Женщина с кривой улыбкой посмотрела на Мидалиса.
— Можешь убедиться — никаких неприятностей.
И вскинула руку с зажатым в ней графитом.
Люк разнесло на куски, разбросав в стороны двух навалившихся на него солдат.
Когда Пони выбралась на смотровую площадку, один из них все еще лежал в полубессознательном состоянии, а второй поднялся на одно колено, столь отчаянно тряся головой, что его губы издавали шлепающие звуки.
Слева на нее обрушился удар клинка, но женщина, конечно, предвидела нападение. Спокойно парировав его выхваченным из-за пояса мечом, она повернулась и молниеносно выбила оружие из руки противника.
Солдат короля хотел было вновь броситься на нее, но Пони процедила, сверкнув на него глазами:
— Будь благоразумен, дружок. Не вынуждай меня убивать тебя.
Как будто только сейчас осознав, что у него в руке нет оружия, солдат отступил и вскинул руки.
— К оружию! — в ужасе закричал Де Лурм, перегнувшись через край зубчатого парапета. — К оружию! Джаннет, ты где?
— Где бы он ни был, тебе это не поможет, предатель! — холодно произнесла Пони, приближаясь к нему. Граф Де Лурм взвизгнул и метнулся в сторону. — Поведай-ка мне, как ты казнил командира Прессо. Расскажи подробно, как убивал моего старого друга.
— Я представитель короля Эйдриана, — запинаясь ответил граф. — Мне было приказано…
— Ты гвардеец Бригады Непобедимых, поклявшийся защищать королевский род Урсалов! Род, к которому относится вот этот человек! — Женщина вытянула руку в сторону проявляющего явные признаки беспокойства принца Мидалиса.
Стоя у развороченного люка и глядя вниз, он сказал:
— Думаю, совсем скоро нами заинтересуются остальные.
Это замечание, похоже, слегка придало графу Де Лурму уверенности — он выпрямился и сделал жест в сторону солдат, призывая их действовать.
Один из них ринулся вперед, но Пони оказалась проворнее. Она шагнула к графу, приставила кончик меча к его горлу, а другой рукой потянулась к мешочку с магическими камнями.
— Вели своим людям убраться.
— Помогите! — завопил окончательно потерявший разум Де Лурм. — Помогите! Убейте их!
Женщина хлопнула рукой с зажатым в ней малахитом по груди графа, переключив левитирующее воздействие камня с себя на него. Де Лурм встал на цыпочки, а потом и вовсе оторвался от пола. Пони пожала плечами и позволила ему взлететь над площадкой.
— Давайте убейте меня, — сказала она, повернувшись к остальным.
Солдаты короля — трое стояли на крыше, четвертый как раз вылезал из люка — заколебались.
— Оставьте ее! — закричал граф Де Лурм, неистово молотя по воздуху руками и ногами. — Не трогайте!
Женщина приказала солдатам бросить оружие и покинуть смотровую площадку через люк, что те и сделали.
— Я требую, чтобы крепость Пирет Данкард сдалась законному королю Хонсе-Бира, принцу Мидалису Дану Урсалу! — заявила она Де Лурму. Тот, заикаясь, пролопотал что-то, но был слишком напуган, чтобы спорить с ней. — Если ты так веришь в своего короля Эйдриана, опровергни мое заявление здесь и сейчас! Вели своим людям убить меня, граф Де Лурм. Вели им сражаться со всем мужеством и верой в то, что, даже умирая, ты служишь своему монарху.
Граф Де Лурм издал звук, более всего напоминающий жалобное блеяние.
— Я опровергаю твое заявление! — послышался крик снизу. Пони и принц посмотрели в сторону окруженного солдатами монаха-абеликанца, стоящего у подножия башни. — Королем Хонсе-Бира является Эйдриан!
Монах жестом руки послал солдат в башню. Не вызывало сомнений, что он и все остальные внизу готовы были смириться с потерей графа Де Лурма, если до этого дойдет.
— Если постараться, я могу уронить Де Лурма прямехонько на голову этого дурака, — сказала Пони Мидалису.
Однако принц накрыл ладонью ее руку.
— Опусти его, — сказал он.
Женщина недоверчиво посмотрела на него, но принц отскочил в сторону и взял лежащую рядом с баллистой веревку. Он швырнул один конец графу и, когда тот схватил его, с силой дернул, подтянув невесомого Де Лурма к крыше башни, где Пони освободила его от магического воздействия. Граф упал, сильно стукнувшись, но тут же поднялся, охая от боли.
— Очень разумно, принц Мидалис, — заявил он, пытаясь хотя бы отчасти обрести утраченное достоинство. — Возможно, я замолвлю за тебя словечко королю Эйдриану.
Не успел он произнести имя Эйдриана, как Мидалис с силой ударил его по лицу.
— Хорошенько обдумай, в каком положении ты здесь оказался, граф Де Лурм, — сказал он. — Ты отрезан от сторонников, море теперь мое, а скоро моим будет и все королевство. Я не забуду ни твоей измены, ни того, как ты поступил с командиром гарнизона Прессо.
— Который был моим другом. — Пони подошла к съежившемуся графу, бросая на него яростные взгляды. — Наш разговор еще не окончен.
Нужно было уходить. Внизу столпилось уже множество солдат, и даже те трое, что находились на площадке, как будто обрели некоторую уверенность.
— И вы тоже хорошенько обдумайте свою позицию. — Женщина убрала меч в ножны и достала еще один магический камень, при виде которого солдаты в ужасе отпрянули. — Король Дануб мертв, но его род на нем не закончился. Эйдриан к нему не принадлежит и поэтому не имеет права быть законным королем Хонсе-Бира.
Схватив Мидалиса за руку, Пони воззвала к могуществу малахита, подбежала к краю башни и спрыгнула вниз. Как только они оказались в воздухе, женщина достала магнетит и использовала его энергию, чтобы их притянуло к чему-нибудь металлическому в поселке. Рука об руку они поплыли сквозь темную ночь.
Наконец они легко приземлились и бросились к берегу, слыша, как за спиной яростно трубят рога. С янтарем в руке отважная женщина вместе с Мидалисом заскользила по темной воде к поджидающей их «Сауди Хасинте».
— Нужно было сбросить его вниз, чтобы он разбился насмерть, — недовольно бросила Пони, как только они оказались в безопасности.
— Трусливое поведение графа, без сомнения, уронило его в глазах подчиненных, — ответил принц. — Если бы ты убила его, это могло бы привести к попытке мятежа, а она неизменно закончилась бы гибелью горожан. Сейчас у нас нет возможности оказать им поддержку — нет ни времени, ни сил, чтобы сражаться за Пирет Данкард. Наша цель на юге, ты помнишь об этом?
Женщина, вздохнув, вынуждена была согласиться.
— В Данкарде, как ты мог убедиться, есть люди, поддерживающие тебя. У графа Де Лурма наверняка возникнут проблемы.
— Пусть он с ними и разбирается, пока мы не в состоянии изменить ситуацию. Солдатам известно теперь о моих намерениях. Считаю, что мы одержали здесь немалую победу.
Пони не чувствовала подобной уверенности, но понимала, что кое-чего они, конечно же, добились. Тем не менее ее не оставляло желание снова проскользнуть на берег, вывести из строя вражеские батареи и покончить с Де Лурмом и другими командирами. А потом корабли Мидалиса практически беспрепятственно вошли бы в гавань острова… Нет, принц прав, вынуждена была признать она. Что им делать с солдатами, даже если те перейдут на сторону Мидалиса? На кораблях и так уже нет свободного места…
Да, ее друг прав. Пусть люди Эйдриана сидят на этом скалистом острове; чем дольше это продлится, тем сильнее окажется брожение в их рядах.
И пусть Де Лурм трясется от страха.
Пока не придет время.
— Мне было приказано вернуться сюда и убедить тебя в том, что мы вот-вот уйдем из-под стен города, — сказал Печтер Дан Тарк Бринн, Астамиру и другим командирам. — Ятол Де Хамман хочет пустить пыль в глаза, поскольку ждет через несколько недель подкрепление.
Глядя в глаза Дан Тарка, Бринн понимала, сколь противоречивые чувства его обуревают. Раскрывая ей намерения Де Хаммана, он предавал соотечественников, что приводило его в истинное смятение. И поступал этот человек так лишь потому, что действительно понял: в Бехрене сейчас властвует не ятол Ваадан, а аббат Олин из Энтела, действующий исключительно в интересах Хонсе-Бира. Ценой крови бехренцев Олин добивается расширения державы короля Эйдриана и усиления в его стране влияния церкви Абеля.
Тогайранка видела сомнение на суровой физиономии вечного скептика Таналака Кренка; в глазах остальных командиров отражался всплеск самых разнообразных чувств.
— Те, кто покинул лагерь Де Хаммана… — заговорила она наконец. — Как далеко они отступили?
— На расстояние всего часового марша, не больше, — ответил Печтер Дан Тарк. — Ятол Де Хамман считает, что опасно распылять силы, если существует возможность, что ты попытаешься вырваться из Дариан-Дариалла.
— Тогда зачем они вообще пошли на это? — вмешался в разговор Кренк.
— Затем, что ятол полагает: мы выйдем за городские стены, если посчитаем, что он начал отступление, — объяснил мистик.
— Его силы во много раз превышают наши, — возразил Таналак Кренк. — Удастся ли нам взять верх над ятолом, если выйдем из-под защиты городских стен?
— Да, сражение будет нелегкое, — сказала Бринн. — И все же мы победим.
На самом деле она не слишком верила в это, понимая, что дело не только в численном превосходстве Де Хаммана, но и в том, что его войско лучше вооружено; не следует также забывать о магических камнях монахов церкви Абеля, которые способны свести на нет эффективность действий Аграделеуса. Бринн знала, что в конечном счете они могут победить, поскольку, по ее мнению, один тогайранский воин, которым нет равных в конном бою, стоит по меньшей мере двух бехренцев, но это будет кровавая и трудная битва, из которой ее армия выйдет обескровленной. А ведь та часть армии Де Хаммана, которая якобы покинула лагерь, в самое короткое время способна вернуться под стены города, и надежда на это поможет продержаться тем, с кем ей придется вести бой.
Тогайранка испытывала угрызения совести из-за того, что ей приходилось использовать Печтера Дан Тарка, и все же полного доверия к бехренцу у нее не было: ведь он отправился к Де Хамману, чтобы доложить ему, что Бринн якобы готовится к защите города, а теперь вот вернулся и говорит вовсе не то, что от него ожидали.
Ее командиры начали перешептываться, в особенности те, кто искренне верил, что тогайру в состоянии победить бехренцев и гнать их до самой Хасинты.
— Пока ятол Де Хамман отослал слишком мало солдат.
Как только Бринн заговорила, все разговоры тут же смолкли.
— Если ты хочешь, — продолжала она, обращаясь к Дан Тарку, — чтобы мы выступили из Дариан-Дариалла и двинулись на Хасинту, чтобы поддержать ятола Ваадана, тебе придется убедить Де Хаммана в том, что мы слабее, чем ему кажется. Тогда он решит, что можно отослать большее количество солдат. Выступить мы сможем только при этом условии.
Услышав это предложение, Печтер Дан Тарк напрягся и словно ощетинился. А какой другой реакции можно было от него ожидать? Ведь она только что попросила бехренца сделать так, чтобы армия его страны оказалась близка к поражению!
— Если ты сделаешь так, я разгромлю Де Хаммана, — без всяких уверток продолжала тогайранка. — Но еще до этого ты отправишься в Хасинту и объяснишь тем, кто управляет городом, что тяжесть вины за надвигающееся бедствие целиком и полностью ложится на плечи аббата Олина. Ятол Ваадан должен знать, что, если он избавится от церковника из Хонсе-Бира, тогайру не станут препятствовать его усилиям по объединению Бехрена.
— Если меня сразу же не повесят за то, что я обманул ятола Де Хаммана, — угрюмо отозвался Печтер Дан Тарк.
Бринн вынуждена была признать, что опасения его вполне обоснованны. Если влияние аббата Олина в самом деле столь сильно, бехренца действительно могут казнить.
— Риск, на который ты идешь, оправдается, если ты добьешься цели, — сказал Астамир.
— Прислушайся к своему сердцу, Печтер Дан Тарк, — добавила женщина. — Ты ведь и сам понимаешь, что Бехрен сейчас не в руках бехренцев и угроза твоему отечеству исходит не от Бринн Дариель, а от короля Эйдриана. Я протягиваю тебе руку, чтобы мы вместе могли справиться с этим злом, и знаю, как тебе больно. Но другого выхода нет.
— Для того чтобы изгнать из страны аббата Олина, в жертву придется принести бехренских воинов…
— Да, это так, — только и могла сказать, тяжело вздохнув, тогайранка. — Но другого выхода у нас нет.
Изломанные стрелы молний раскалывали ночное небо, высвечивая бегущие по нему тучи. Волны бились о песчаный берег у Пирет Талме, подбрасывая альпинадорские баркасы и раскачивая большие боевые корабли. По палубам с яростной силой хлестал дождь.
Спасаясь от него, Пони и принц Мидалис поплотнее закутались в плащи, а вот Андаканавара, казалось, непогода ничуть не беспокоила, да и Смотритель лишь время от времени прерывал игру на волынке, энергично встряхивая головой.
— Странное у меня чувство, — заметил Мидалис. — Будто бы я прибыл сюда как завоеватель, хотя все здесь принадлежит мне по праву.
— Если нам удастся все задуманное, мы восстановим прежний порядок в мире, — заверила его Пони.
— Если, разумеется, шторм потопит не все наши корабли, — вставил кентавр и гулко расхохотался.
Остальные, не разделяя его веселья, продолжали сквозь пелену дождя смотреть на вздымающиеся волны, которые с грохотом обрушивались на берег, и темные громады кораблей. Они добрались сюда еще до того, как начался шторм, и были уверены — во всяком случае, надеялись на это, — что якоря выдержат. Тем не менее любая потеря могла оказаться роковой, с учетом и без того превосходящих сил противника.
Хорошим признаком было, однако, то, что шторм пришел из-за края материка, с просторов Мирианика. Ветер принес теплый южный воздух. Те, кто разбирался в капризах погоды в заливе Короны, что в полной мере относилось к капитану Альюмету и принцу, воспринимали шторм как предвестника весны, а это означало, что в скором времени их ожидает улучшение погоды на море.
Щурясь из-за дождя и ветра, Пони заметила вдалеке небольшой домик, в окнах которого поблескивали огни. Вскоре она и ее спутники оказались в приятном тепле и сухости крестьянского амбара. Кентавр держался недалеко от входа и продолжал играть, указывая путь Белли'мару Джуравилю. Дело в том, что, предприняв очередное путешествие в духе, Пони увидела эльфа. Джуравиль, также почувствовавший ее присутствие, попросил женщину сойти на берег. Оставалось надеяться, что он услышит мелодию, которую наигрывал Смотритель.
— Нужно продолжить путь еще до рассвета. — Принц Мидалис встряхнул мокрый плащ. — И раз уж мы высадились на берег, использовать эту возможность, чтобы захватить Пирет Талме.
— Тебе все равно не удержать крепости, — сказал Андаканавар. — Армия, завоевавшая ее для короля Эйдриана, может достаточно быстро сюда вернуться.
— Но можно захватить крепость и уйти, — возразил принц.
— Это даст понять Эйдриану, что ты не отказался от борьбы за трон. — Пони тоже сняла плащ, встряхнула влажными волосами и убрала упавшие на лицо пряди.
— Да, но также даст понять народу, что альтернатива узурпатору существует, — воскликнул Мидалис. — Мы нападем на Пирет Талме, захватим крепость и выбросим оттуда марионеток короля Эйдриана. Пусть они сообщат ему о поражении. И хотя Эйдриану не придется снова сражаться за крепость, поскольку, Андаканавар прав, нам все равно придется ее покинуть, это больно заденет его гордость.
Пони была полностью согласна с принцем. Подобную возможность нужно использовать при каждом удобном случае; она улыбнулась, вспомнив придуманное ею самой сравнение: следует ниточку за ниточкой выдергивать из покрова, которым Эйдриан накрыл Хонсе-Бир. Надо думать, потеря Пирет Талме произведет впечатление на тех, кто служит королю-узурпатору. Совершая путешествия в духе, Пони узнала, что солдаты береговой охраны Пирет Талме, как и их товарищи из Пирет Данкард, храня верность законному наследнику трона, оказали сопротивление Эйдриану.
Не успели они продолжить разговор, как Смотритель прервал игру и издал приветственный рев при виде миниатюрной фигурки, возникшей в дверном проеме. Белли'мар Джуравиль выглядел так, точно дождь вообще не коснулся его: пройдя сквозь бурю, он остался сухим.
Пони это, впрочем, ничуть не удивило.
Эльф вошел внутрь, и Пони тут же с помощью рубина воспламенила небольшую груду заранее собранных дров.
— Приятно видеть вас снова, друзья мои. — Джуравиль пожал руки Андаканавару, Мидалису и кентавру, а Пони заключил в объятия. — Я принес вам новости не только из страны к югу от гор, но и из вашего королевства.
— Как Бринн Дариель отнеслась к возможному союзу с нами? — поинтересовался принц Мидалис.
— Она опасается Эйдриана и монахов церкви Абеля, — ответил эльф. — Тот, кто занимает сейчас трон Хонсе-Бира, и его приспешники пытались скрывать захватнические намерения, но перешли все границы, напав на город, которым управляет тогайранка. Как раз сейчас она готовится к прорыву блокады и походу на Хасинту — хочет, ни более ни менее, добиться изгнания аббата Олина из Бехрена. — Джуравиль умолк, но никто не произнес ни слова, и невысказанный вопрос повис в воздухе. — Бринн Дариель будет рада поддержать принца Мидалиса. За пределами Бехрена, конечно, ее возможности ограничены, но если тогайранке и впрямь удастся добиться изгнания аббата Олина и тем самым нанести Эйдриану поражение в Бехрене, согласитесь, польза от этого будет немалой.
Пони вздохнула. По правде говоря, она надеялась на большее, надеялась, что Джуравиль принес новости о готовности тогайру отправиться морем в Энтел и принять участие в борьбе принца Мидалиса. Наверное, ожидать такого было совершенным безумием.
— И в самом деле немало! — воскликнул Мидалис, в отличие от нее, по-видимому, довольный услышанным.
— Я не сразу направился сюда, — продолжал эльф, — ведь мои лазутчики, что собирают для нас сведения, разбросаны по всему Хонсе-Биру. — Достав из-под плаща грубо набросанную карту Хонсе-Бира, он бережно развернул ее на земле у костра. — Король Эйдриан движется маршем из Энтела в Урсал и сейчас пересекает провинцию Йорки. — Джуравиль повел пальцем по карте. — Он отправил большое воинское подразделение на север, подавлять сопротивление между Пирет Талме и Палмарисом, и еще несколько отрядов скапливаются южнее Санта-Мер-Абель.
— Завоевание этого аббатства чрезвычайно важно для нашего противника, — заметил принц Мидалис.
— У Эйдриана имеется несколько слабых мест, — сказал Джуравиль.
Остальные с улыбкой переглянулись.
— Я же говорила, тол'алфар — бесценные помощники, — заявила Пони.
— Да, было бы неплохо наносить удары по этим слабым местам, — сказал принц, — и скрываться, прежде чем неприятель успеет должным образом ответить на них.
— Именно так Бринн Дариель воевала в Бехрене, — сообщил эльф. — А потом, выигрывая одно небольшое сражение за другим, долго не подпускала их к завоеванному ею городу, пока бехренцы не поняли, что война обходится им слишком дорого, чтобы стоило продолжать ее.
— Эйдриана, однако, мы таким способом не одолеем, — сказал Мидалис. — Он не отступится. Рано или поздно нам придется встретиться с ним лицом к лицу.
— Верно, — согласился Смотритель. — Но когда еще это настанет! А до тех пор, думаю, нужно брать то, что под рукой.
— Разумеется, — ответил принц и посмотрел на Джуравиля.
— Аббатство Сент-Гвендолин сейчас практически беззащитно, — продолжал эльф. — Большинство братьев так и не перешли на сторону Эйдриана, и монастырь практически опустел. Маркало Де'Уннеро изо всех сил старается заполнить образовавшуюся пустоту, но в его распоряжении не так много людей. В основном все новоиспеченные монахи сейчас передвигаются вместе с войсками и проходят спешное обучение применению магии камней.
— Удивлена, что кто-то поддается посулам этого пса Де'Уннеро! — При одном упоминании ненавистного имени голос Пони зазвенел от гнева.
— Солдаты Эйдриана поддерживают видимость защиты на побережье рядом с Сент-Гвендолин, — продолжал Джуравиль. — Однако это действительно всего лишь видимость, потому что фортификационные сооружения защищать некому. И еще: они погасили два маяка рядом с аббатством, в надежде, надо полагать, что любое приблизившееся к берегу судно разобьется о скалы. Однако мои лазутчики будут в течение нескольких дней зажигать там факелы, чтобы вы смогли подойти к этому месту.
— Помощь твоего народа невозможно переоценить, мой добрый Джуравиль, — заметил принц Мидалис. — Это дает мне надежду.
— Сент-Гвендолин имеет смысл захватить без промедления, — закончил эльф. — Там мы встретимся с вами. За это время я рассчитываю получить известие о том, что Бринн Дариель вышла из Дариан-Дариалла и движется к Хасинте. Тогда и согласуем наши последующие действия.
— Первой падет крепость Пирет Талме, — непреклонно заявил принц. — А за ней Сент-Гвендолин.
Джуравиль встал и поклонился.
— В таком случае я возвращаюсь к Бринн. Поторопись и нанеси удар со всей силой, принц Мидалис. На тебя надеются не только жители Хонсе-Бира.
Снова поклонившись, эльф поднял руку с лежащим на ладони сверкающим изумрудом и исчез.
Пони понимала, что Мидалисом владеет яростное желание как можно скорее выполнить задуманное.
— Терпение, друг мой. — Она положила ему на плечо руку. — Терпение, и победа останется за нами.
— Твой посредник действовал неплохо, — сообщил Бринн Лозан Дайк. — Не знаю уж, что там Печтер Дан Тарк наговорил ятолу Де Хамману, но реакция последовала незамедлительно. Уже отошедшие от города бехренские силы отведены еще дальше, и значительная часть армии заняла оставленные ими позиции.
— А что насчет монахов? — спросила тогайранка. — И баллист, способных поразить дракона?
— Все пока на местах, за исключением того, что главный среди монахов отбыл — в Хасинту, надо полагать.
Бринн задумалась. Она-то знала совершенно точно, что именно сделал Печтер Дан Тарк, поскольку долго инструктировала его, прежде чем отослать из Дариан-Дариалла. Он сказал Де Хамману, что, поскольку тот отвел часть войск не так уж далеко, тогайру опасаются возможности их быстрого возвращения и потому не рискуют ослабить защиту. А также, что если защитники Дариан-Дариалла начнут опасаться, что бехренцы просто стараются выиграть время и дождаться подкрепления, то они сами нанесут удар. Фактически Дан Тарк сказал ятолу правду, но при этом создал обманчивое впечатление, будто определенными действиями опасения тогайру можно свести к минимуму и тогда они будут сохранять выжидательную позицию.
В результате войско ятола Де Хаммана растянулось еще больше, но при этом он допустил ошибку, отведя значительные силы за те пределы, откуда было невозможно быстро вернуть их назад. Раньше, в случае прорыва из-за стен Дариан-Дариалла, бехренцы держались бы стойко, зная, что вот-вот подоспеет подмога; теперь же те, кто остался на позициях вокруг города, могли рассчитывать только на свои силы.
Однако Бринн понимала: чтобы в полной мере воспользоваться преимуществами этой ситуации, действовать надо быстро. Поэтому она почувствовала облегчение, когда в тот же день из Хонсе-Бира вернулся Джуравиль. Мало того что тот принес утешительные новости о северных союзниках Бринн по борьбе с Эйдрианом, которым удалось за это время кое-чего добиться; у эльфа был волшебный камень, изумруд, и она рассчитывала с его помощью сделать наступление более эффективным.
Тем же вечером, едва лишь солнце опустилось за горизонт и на небе загорелись первые звезды, Белли'мар Джуравиль приступил к действиям. Первым он перенес Астамира, опустив его рядом с группой док'алфар позади основных сил Де Хаммана, около палаток, где разместились абеликанские монахи. Следующим эльф туда же доставил дракона.
Осуществив около сорока перебросок, Джуравиль почувствовал, что силы его истощены. Тем не менее он присоединился к мистику, Аграделеусу и док'алфар, не желая оказаться в стороне от того, что должно было произойти этой ночью. Он остался с Астамиром и драконом, а эльфы выдвинулись вперед, уничтожая выставленные вокруг лагеря дозоры.
Незадолго до рассвета южные и восточные ворота Дариан-Дариалла широко распахнулись; один отряд тогайру, возглавляемый Бринн, двинулся на восток, второй, ведомый Таналаком Кренком, на юг. В тот же момент мистик, Джуравиль и док'алфар ворвались в одну из палаток, в которой размещались монахи. Астамиру это задание было сильно не по душе, но в их положении брать пленников не представлялось возможным. Он старался не убивать людей, а лишь выводить их из строя; тем не менее, когда нападающие покинули палатку, четверо из пяти монахов были мертвы, а в пятом жизнь едва теплилась.
Действующего в соседней палатке Аграделеуса подобные — да и никакие другие — сомнения не мучили. Отшвырнув единственного охранника, так что бедняга отлетел в сторону футов на тридцать, дракон ворвался внутрь и набросился на полусонных испуганных монахов. Аграделеус пребывал сейчас в ипостаси, представлявшей собой нечто среднее между человеком и огромной двуногой ящерицей, но силой обладал по-прежнему неимоверной. Мощным ударом когтистой лапы он сломал шею одному монаху, чешуйчатой ногой с такими же длинными когтями вспорол живот второму.
И выскочил из палатки как раз в тот момент, когда из другой выбежали мистик, Джуравиль и остальные. По всему лагерю трубили рога, солдаты как безумные выскакивали из палаток и сломя голову мчались на позиции.
Глядя на них, Астамир отметил, насколько более профессионально действовали солдаты Хонсе-Бира. Однако лишь недавно влившихся в армейские ряды, едва обученных крестьян было гораздо больше; сейчас они тряслись от страха и плохо соображали, что нужно делать.
Два отряда тогайранцев наступали яростно и быстро.
Кости Аграделеуса затрещали, разрывая чешуйчатую шкуру, — дракон приобретал свою естественную форму.
Только увидев поднявшегося в воздух дракона, бехренцы поняли, что подверглись нападению с тыла. Все еще туманный утренний воздух прорезали крики, требующие развернуть баллисты и уничтожить крылатое чудовище.
Однако никаких действий в ответ на них не последовало — усилиями док'алфар почти все расчеты осадных машин были выведены из строя.
Тогайру прорвали первую линию обороны практически без сопротивления; бехренцы, казалось, были мало озабочены тем, чтобы сражаться, почти все они пытались бежать с поля боя. Отряд Бринн, однако, вынужден был задержаться, столкнувшись с двумя подразделениями «медведей»: те стояли, сомкнув щиты и выставив перед собой копья.
Однако Аграделеус, пролетев над ними, огненным дыханием обдал их позиции, и последний очаг сопротивления был сломлен.
Дракон летал без всяких опасений, не обращая внимания на не причинявшие ему особого вреда стрелы и отвечая на каждую угрозу струей пламени или сокрушительным ударом когтистой лапы.
Когда солнце поднялось над горизонтом, Бринн верхом на Крепыше расположилась на возвышенности, откуда открывался прекрасный обзор. Печтер Дан Тарк выполнил свою задачу — бехренцы оказались застигнутыми врасплох. Лишившись возможности сбить дракона, имея в тылу искусно действующего неприятеля, бехренцы почти не сопротивлялись, разбегаясь во все стороны по пустыне.
По восточной дороге быстро приближалась покинувшая ранее позиции часть бехренской армии, но и их удалось обратить в бегство и рассеять. Совершенно неожиданно для себя они обнаружили, что неприятель превосходит их числом; а ведь против них выступали воины тогайру, известные яростью и мощью. Хуже того, возвращающиеся к городу бехренцы увидели парящего над собой дракона; и по совершенно непонятной причине никто не предпринимал попыток сбить чудовище.
Вскоре Астамир подвел к тогайранке выглядящего совершенно подавленным Печтера Дан Тарка и связанного, но тем не менее донельзя разъяренного ятола Де Хаммана.
— Предательство! — завопил ятол при виде Бринн. — У нас же было объявлено перемирие!
— Ты сделал вид, что у нас перемирие, но лишь для того, чтобы выиграть время, дождаться подкрепления и напасть на Дариан-Дариалл, — спокойно ответила она.
— У тебя нет доказательств!
— Мне они не нужны. Я опираюсь на данные моих лазутчиков и внутренний голос.
— Готовься к войне, Бринн Дариель. — Взбешенный ятол прямо-таки кипел от злости. — И помни, это ты развязала ее!
Тогайранка слезла с Крепыша, приблизилась к Де Хамману и остановилась, пристально глядя ему в глаза.
— Нет, это ты ее развязал — по указке аббата Олина из Хонсе-Бира. Можешь сколько угодно изображать невинность, я знаю правду. — Она подошла к нему почти вплотную, так что ятол почувствовал ее горячее дыхание на лице. — Запомни: Тогай свободен, и Дариан-Дариалл — мой. Я поклялась защищать своих людей любой ценой, и если для этого потребуется жизнь бехренца, все равно, мужчина то, женщина или ребенок, это меня не остановит. Если потребуется, я без колебания велю Аграделеусу сровнять с землей любое бехренское поселение. Ты плохо запомнил уроки прошлой войны между нами, ятол Де Хамман.
Бринн перевела взгляд на залитое солнечным светом поле битвы; ятол невольно проследил за ее взглядом.
И увидел ряды лежащих тел бехренцев, мертвых и раненых. И стервятников, уже расхаживающих по песку в ожидании утреннего пиршества.
Снова переведя взгляд на Де Хаммана, тогайранка заметила, что ятол сник, наконец-то осознав весь ужас поражения.
— Аббат Олин стремится обрести власть над Бехреном и ради этого послал тебя завоевывать Тогай, — холодно сказала она.
— Ты же вместе с ним сражалась против ятола Бардоха! — возразил Де Хамман.
— Да, я сражалась с этим псом Бардохом, но поддерживая ятола Маду Ваадана, — поправила его Бринн.
— Аббат Олин — друг…
— …королю Эйдриану, а не Бехрену, и ты прекрасно это знаешь.
Ятол Де Хамман перевел взгляд на поле боя, где продолжали сражение жалкие остатки его войска. Солдатами руководило не стремление организовать хоть какую-то оборону, а скорее ощущение животного ужаса, так похожее на его собственное состояние.
— Бехрен скатится к хаосу, — запричитал он. — Без помощи со стороны Хасинты провинции снова передерутся между собой.
— Я предпочту подобную неприятность воцарению здесь абеликанских монахов.
Тогайранка сделала знак Астамиру. Тот оттащил ятола к другим пленникам, которых сгоняли сюда с поля боя. Бринн бросила сочувственный взгляд на несчастного, совершенно раздавленного горем Печтера Дан Тарка.
— Ты сделал мудрый выбор, — сказала она. — В конечном счете он, поверь мне, обернется благом для твоего народа. Знаю, сейчас, когда столько твоих соотечественников лежат здесь мертвыми, тебе трудно поверить в это…
Она смолкла, когда бехренец внезапно отскочил в сторону, выхватив из-под плаща длинный тонкий кинжал.
— Освободи их! — угрожающе взмахнув им, произнес Дан Тарк.
Тогайранка тут же встала в боевую стойку.
— Ты сошел с ума! — выкрикнула она в ответ. — У тебя нет ни единого шанса!
Бехренец, однако, не уступал.
— Освободи их, — повторил он уже спокойнее. — Ты обещала!
Бринн в замешательстве выпрямилась и опустила меч.
И ахнула, увидев, что Печтер Дан Тарк, с видом покорности судьбе, внезапно вонзил кинжал себе в грудь, зашатался и начал падать навзничь.
Женщина бросилась к нему и подхватила, удерживая от падения на песок. Позвала на помощь, но тут же поняла, что ничего сделать уже нельзя. Прижимая к себе безвольно обмякшее тело бехренца, она снова и снова твердила ему, что обещает: Бехрен будет свободным. Тогайранка не знала, слышал ли он ее, потому что, отодвинувшись, увидела, как жизнь уходит из его глаз.
Тогда Бринн сморгнула набежавшие слезы, бережно положила тело Печтера Дан Тарка на песок, подошла к Крепышу и вскочила в седло.
День только начинался; им теперь предстоял марш на Хасинту.
Едва утренний свет позволил защитникам Пирет Талме разглядеть, сколь мощная армада надвигается на них, как солдаты побросали оружие, предпочтя сдаться.
Взяв с них единственное обещание, что они не поднимут больше против него оружие, принц Мидалис приказал вывести их на дорогу и отпустить. Потом его люди захватили из крепости все, что могло пригодиться, — продовольствие, оружие, доспехи. Корабли покинули остров еще до полудня. Обогнув выступ материка, они двинулись вдоль восточного побережья Хонсе-Бира.
Погода благоприятствовала продвижению вперед, и на пятый день после того, как Джуравиль расстался с ними, эскадра принца под прикрытием ночи подошла к берегу севернее аббатства Сент-Гвендолин. Как Джуравиль и обещал, эльфы на берегу установили факелы, указывавшие им путь. Вскоре объединенные силы Вангарда и Альпинадора вступили на материк.
В отличие от гарнизона Пирет Талме, находящиеся в Сент-Гвендолин солдаты и монахи оказали им сопротивление. Братья попытались отразить атаку, используя магическую силу камней, но Пони, зажав в руке солнечный камень, заставила погаснуть пущенные ими огненные стрелы, а потом с помощью графита обрушила на монахов собственные молнии, расшвыряв защитников аббатства.
Взятием ворот руководили Андаканавар и Брунхельд. Тут ни к каким ухищрениям не прибегали; альпинадорцы просто взломали преграду, и немногочисленные защитники в ужасе разбежались, прячась в лабиринтах подземных помещений монастыря.
Когда Джуравиль прибыл к принцу Мидалису, аббатство Сент-Гвендолин уже капитулировало.
— Хорошие новости с юга, — сообщил эльф. — Бринн разгромила армию, осаждавшую Дариан-Дариалл.
— И как же ей это удалось? — спросила Пони.
— Среди ее врагов нет единства, — сказал Джуравиль, — и Бринн научилась использовать это. У тогайранки прекрасные советники, да она и сама достаточно умна, чтобы понимать истинные мотивы человеческих поступков.
— Интересно, что она, в таком случае, думает об Эйдриане? — поинтересовался Мидалис.
Эльф оставил этот вопрос без ответа.
— Мы разослали в ближайшие селения вестников, которые расскажут о возвращении принца Мидалиса, — сказала Пони. — Чтобы люди знали, что существует сопротивление Эйдриану, и могли надеяться на возрождение королевства.
Пока женщина говорила, Джуравиль внимательно вглядывался в ее лицо, почувствовав под маской внешней решимости скрытое смятение.
— Или чтобы предупредить их о том, что вот-вот вспыхнет новая война? — спросил эльф.
— И это, конечно, тоже… — Пони вздохнула.
По лицу сидящего рядом с ней принца можно было догадаться, что эти слова поразили его.
— Боюсь, ты возлагаешь слишком большие надежды на простой народ Хонсе-Бира, — прямо ответил Джуравиль на его невысказанный вопрос. — Все твои проблемы, как мне кажется, чрезвычайно далеки от них. Больше всего они хотят мира и спокойствия в своих селениях.
— Но ведь ты сам говорил, что крестьяне со всех сторон стекаются в армию Каласа, — возразил Мидалис.
— Это так, — сказал эльф. — Народ Хонсе-Бира не похож на наших друзей из Альпинадора, — он уважительно поклонился Брунхельду и Андаканавару, — и на бехренцев не похож, а уж тем более на тогайру. На протяжении многих столетий в королевстве не было раздоров и смут, и здешние обыватели привыкли к миру и благоденствию. Урсал и Санта-Мер-Абель защищали людей, мудро — так они считали почти всегда — руководили ими, и это всех устраивало. С появлением Бринн Бехрен переживает нечто подобное тому, что творится сейчас в Хонсе-Бире, хотя, конечно, и не в такой степени. Когда власть правителя Чезру пала, людей охватило смятение. Чезру безраздельно правил Бехреном, и все же внутри отдельных племен по-прежнему сильны старые связи. В Хонсе-Бире же народ поистине един и потому крайне зависим от власти.
Он умолк.
— И вот сейчас они выбиты из колеи и серьезно напуганы, — продолжил через какое-то время Джуравиль. — И ты поступаешь правильно, демонстрируя им, что королевский род Урсалов не угас со смертью короля Дануба и его сыновей. И все же, основываясь на донесениях лазутчиков и собственных наблюдениях, я предостерегаю тебя: не рассчитывай, что простой народ Хонсе-Бира поднимется против Эйдриана. С гвардейцами Бригады Непобедимых и королевскими солдатами за спиной он практически неуязвим.
Принц Мидалис кивнул в знак согласия.
— Именно поэтому мы наносим удары при любой возможности. Мы будем добиваться поддержки народа, медленно, постепенно размывая кажущееся непоколебимым влияние Эйдриана, — сказал он.
— И именно поэтому ты должен как можно скорее перебросить войска в Хасинту, на помощь Бринн, — заявил Джуравиль. — Вместе вы сможете нанести ему еще одно сокрушительное поражение.
Все взгляды обратились на принца, на лице которого возникло скептическое выражение.
— Ты хочешь, чтобы я воевал на стороне бехренцев и тогайру против собственного народа? — спросил он.
— Против короля Эйдриана, — поправил его эльф. — Разве не этим ты занимаешься? Разве не поэтому захватил Пирет Талме и Сент-Гвендолин?
— Ты хочешь, чтобы я стал союзником другого государства против Хонсе-Бира, — уточнил Мидалис с возросшей уверенностью в голосе. — Здесь, знаешь ли, есть существенное различие, и народ Хонсе-Бира определенно почувствует его, даже если ты не в состоянии.
Все долго хранили молчание. Наконец Джуравиль перевел взгляд на Пони.
— Может быть, тебе следует подойти к проблеме шире, думая не только о том, как это будет воспринято в Хонсе-Бире, — сказала она, прикасаясь к руке Мидалиса.
— Известие о нашем участии в войне на территории южного соседа будет воспринято резко отрицательно, в этом нет никаких сомнений, — возразил принц. — Что подумают матери и дети, когда узнают, что их мужья и отцы, их братья и сыновья погибли в сражении с моим войском?
Женщина покачала головой.
— Как ты можешь претендовать на роль короля Хонсе-Бира, если считаешь допустимым, чтобы наше королевство без объявления войны нападало на соседа? — спросила она. — Если позволить Эйдриану, выразителем идей которого выступает аббат Олин, развязать крупномасштабную войну, в ней погибнет гораздо большее число твоих соотечественников. Не говоря уж о ни в чем не повинных жителях Бехрена и храбрых воинах тогайру, поднявшихся против завоевателей.
Принц Мидалис отпрянул, покачав головой.
— Прежде всего следует добиться, чтобы на нашу сторону перешел герцог Брезерфорд. Этот человек знает, что переступил через что-то главное в своей душе, хоть и пытается, наверное, убедить себя в обратном, — закончила Пони. — А после этого мы сможем остановить аббата Олина.
— Что же, тогда в путь, — сказал после некоторого раздумья принц.
Браумин Херд чувствовал себя лучше — физически, но отнюдь не душевно, учитывая известия, просачивающиеся извне. Палмарис, если им верить, был полностью в руках короля Эйдриана, а герцог Калас триумфальным маршем прошел по стране. Бывший епископ Палмариса стоял на широкой лестнице в зале для аудиенций Санта-Мер-Абель, глядя на огромное окно, где витраж изображал воздетую к небу руку Эвелина.
Нетленная рука несла в себе обещание вечной жизни, которой столь жаждало сердце Браумина, поскольку он чувствовал, что смерть его, похоже, не за горами. Армия короля Эйдриана приближалась к Санта-Мер-Абель, почти не встречая сопротивления. Глядя на витраж, Браумин Херд мысленно перенесся на много лет назад, в те дни, когда в подземельях этого самого аббатства он слушал, как магистр Джоджонах пересказывает слухи об Эвелине, Элбрайне и наступлении демона-дракона. Он вспоминал бегство из Санта-Мер-Абель, обезумевшего отца-настоятеля Маркворта, братьев Виссенти, Кастинагиса и Делмана. Виссенти, его дорогой друг… Какое счастье, что ему удалось невредимым выбраться из Палмариса! Что касается магистра Делмана, Браумин надеялся, что тот благополучно достиг аббатства Сент-Бельфур в далеком Вангарде. Он знал: как человек преданный, тот останется с принцем Мидалисом, если понадобится, до последнего.
Внимание Браумина привлек стук каблуков по твердому полу. По мерному, ровному шагу он понял, что это отец-настоятель Фио Бурэй, еще до того, как тот возник перед ним.
— Одобряешь? — спросил Бурэй, тоже глядя на огромное окно.
В его голосе отчетливо прозвучали неуверенные нотки. Браумин понимал, в чем тут дело. Рядом с воздетой к небу рукой Эвелина маячила еще одна фигура — однорукого монаха абеликанского ордена.
— Все наши деяния тускнеют перед тем, что сделал брат Эвелин, — отозвался Браумин.
Явно испытывая неловкость, Фио Бурэй переступил с ноги на ногу.
— Со временем я и сам пришел к пониманию этой истины, — после долгой паузы произнес он.
— Знаю. — Браумин пристально посмотрел на отца-настоятеля, и тот в конце концов тоже перевел на него взгляд, оторвавшись от созерцания окна. — Эта картина прекрасна. Мастера превзошли самих себя, что неудивительно, ведь они изображали, возможно, величайшее чудо в истории человечества. И очень к месту, — добавил он, чувствуя, что Бурэй нуждается в словах утешения в это тяжкое время, — что здесь мы можем видеть и монаха, ставшего впоследствии отцом-настоятелем, оказавшегося способным предвидеть столь значительное событие. А то, что на твоем лице изображены и сомнения, и нежелание отправляться в Барбакан, чтобы приобщиться к этому чуду, придает всей картине еще большую выразительность и силу воздействия.
— Ты крайне любезен, — ответил отец-настоятель.
Браумин Херд снова посмотрел на окно.
— Мало кого из нас обходят стороной сомнения, — сказал он. — Бывает, мы сомневаемся даже в своей вере и своих принципах, в особенности если нашей жизни угрожает опасность. Конечно, это в полной мере относится и к Эвелину Десбрису. Ты знаешь, что, когда Джилсепони нашла его, он пил горькую?
Фио Бурэй издал смешок, совершенно нехарактерный для этого в высшей степени серьезного человека.
— Истинное чудо Эвелина — его дар понимания, — продолжал Херд. — Он сознавал, что церковь Абеля должна существовать в первую очередь для людей. Он был уверен, что священные магические камни не должны использоваться исключительно для нужд церкви, но мудро и с осторожностью служить всем людям. Полагаю, его охватил настоящий ужас, когда он лицом к лицу столкнулся с демоном-драконом. На мгновение по крайней мере. Потому что он знал, что смотрит в глаза собственной смерти.
— Но он не отступил, во благо всего мира, — сказал отец-настоятель Бурэй.
— Как и мы не отступим, брат, — произнес Браумин Херд.
— Этим утром вернулся один из моих посыльных, — сообщил Бурэй. — Вручил мне так и оставшийся нераспечатанным документ, объявляющий Эвелина святым. Вынужден признать, я слишком затянул с этим. Следовало давным-давно закончить процесс канонизации — или, по крайней мере, ускорить его, когда стало известно о восхождении на престол Эйдриана и возвращении Маркало Де'Уннеро. Боюсь, многие мои гонцы попали в плен или обратились в бегство, охваченные ужасом перед наступающей тьмой, которую несет с собой Эйдриан. Люди так ничего и не узнают…
— Узнают, — уверенно ответил Браумин. — Истину не спрячешь, по крайней мере надолго. Помнишь магистра Джоджонаха и примкнувших к нему заговорщиков, среди которых был и я?
— Помню, — в замешательстве и даже со страхом в голосе подтвердил Фио Бурэй.
«Наверное, вспомнил, что в свое время с одобрением высказывался о казни магистра Джоджонаха, как и многие другие последователи отца-настоятеля Маркворта», — подумал Браумин.
— Может, это второе подлинное чудо Эвелина, — продолжал Браумин. — Каждому из нас свойственно также и заблуждаться. Эвелину Десбрису было не чуждо ничто человеческое, в том числе и грехи; я не сомневаюсь, что он на самом деле причастен к гибели магистра Сигертона. И тем не менее Бог, очевидно, простил его, иначе как можно объяснить то, что мы называем чудом завета Эвелина? Все мы дети милосердного Господа.
— Де'Уннеро иначе смотрит на это. Его Бог мстителен и жесток.
— Тогда будем надеяться, что наш Бог не только милосерден, но и справедлив.
На измученном лице отца-настоятеля Бурэя возникла бледная улыбка.
— Работа по укреплению обороны продолжается? — спросил Херд.
— Днем и ночью. Более тысячи крестьян укрылись в Санта-Мер-Абель, напуганные маршем герцога Каласа. Всех их обучают обращаться с оружием, что позволит освободить братьев и дать им возможность полностью сосредоточиться на применении магических камней.
— Позволь напомнить тебе, что аббатство Санта-Мер-Абель никогда не сдавалось, — сказал Браумин. — Ни одному врагу. Ни огромному флоту поври, атаковавшему нас во времена войны с демоном-драконом. Ни ордам гоблинов, напавших на цивилизованные страны во времена отца-настоятеля Дес'кута. Ни заблудшему отцу-настоятелю Далеберту Маркворту. Ни чуме, во всех ее проявлениях. Стены нашего монастыря крепки, но еще крепче наша вера.
— Прекрасные слова, брат, — заявил Фио Бурэй. — Когда под эти стены придет король Эйдриан, мы повторим их вместе, так громко, чтобы услышали все.
Браумин Херд еще долго оставался в зале для аудиенций, глядя на величественное изображение простертой руки Эвелина и вспоминая решения, принятые в поворотные моменты своей жизни.
Он был убежден, что Санта-Мер-Абель и весь абеликанский орден столкнулись сейчас с величайшим вызовом в истории церкви и всего человечества. Он не верил, что стены монастыря выстоят под натиском вихря, имя которому Эйдриан, и не рассчитывал дожить даже до осени.
Однако в душе Браумина Херда царил мир.
— Пирет Талме, а теперь вот Сент-Гвендолин. — Герцог Калас раздраженно скомкал пергамент и сделал шаг к гонцу, принесшему огорчительные известия о победе принца Мидалиса. Тот побледнел и в страхе отпрянул. — Я ведь предупреждал, что нужно было оставить там более многочисленные гарнизоны.
— Судя по донесениям, армия принца Мидалиса не столь уж велика, — заявил генерал Блаксон Тре'фелаус, один из лучших и самых опытных офицеров Бригады Непобедимых. — До Сент-Гвендолин не более трех дней пути. Мы могли бы…
Даже не дав ему закончить фразу, Калас покачал головой.
— Принца Мидалиса там уже нет, как и в Пирет Талме, — сказал он.
— Потому что он понимает — ему против нас не выстоять.
— И наносит нам удары, надеясь расшатать поддержку, которую народ оказывает королю Эйдриану, — заметил герцог. — Если бы мне довелось оказаться в столь незавидном положении, как у него, я действовал бы так же.
— Его положение и впрямь незавидное, поскольку все эти мелкие победы ничего не стоят, — пожал плечами Тре'фелаус. — Но Мидалису рано или поздно придется встретиться лицом к лицу с королем Эйдрианом.
— Где сейчас король? — осведомился герцог Калас.
— По последним донесениям, в Урсале, вместе с Де'Уннеро, — ответил генерал. — Хотя, полагаю, сейчас он уже снова находится в пути. Скорее всего, король желает присутствовать при падении Санта-Мер-Абель.
Калас покачал головой.
— Мы еще до его прибытия подойдем к воротам аббатства. Надо будет разместить катапульты вдоль побережья, по обеим сторонам от монастыря. Принц Мидалис, возможно, рассчитывает высадиться на берег где-нибудь неподалеку от Санта-Мер-Абель. Мы должны помешать ему сделать это.
— Думаешь, от Сент-Гвендолин он повернет на север?
— Без сомнения, — ответил герцог. — Приближается лето, самая благоприятная пора для мореплавания. То, что принц Мидалис бросил захваченные им крепость и аббатство, показывает, что он отдает себе отчет в собственной слабости. Ему требуется помощь, и, поскольку доступ к Пирет Данкард для него закрыт, остается лишь Санта-Мер-Абель… Пошлите сообщение в Палмарис, — распорядился он. — Пусть наши корабли немедленно идут к Санта-Мер-Абель.
— У принца Мидалиса, по словам самого короля Эйдриана, внушительная эскадра, — предостерег Каласа Блаксон Тре'фелаус.
— Мы не станем навязывать Мидалису бой на море, — ответил герцог Калас. — Но и его высадку у Санта-Мер-Абель не допустим, разрушив причалы подле аббатства. А наши корабли и береговые катапульты не дадут эскадре принца подойти к берегу.
— И тогда Санта-Мер-Абель окажется в полной изоляции, — подытожил его рассуждения генерал Блаксон.
Герцог Калас расправил плечи.
— Именно так.
Виссенти Мальборо вошел в личные покои Браумина Херда и сообщил о появлении гостя, причем — тут магистр слегка запнулся — это… м-м-м… дама. Бывший епископ удивился. Он удивился еще больше, когда явно чувствующий себя не в своей тарелке магистр Виссенти ввел в покои То'эль Даллию, миниатюрную эльфийку.
— Ты… из народа Джуравиля? — запинаясь, как прежде Виссенти, спросил Браумин. — Как… Что ты здесь делаешь?
— Тол'алфар приняли решение действовать заодно с нами, — пояснил магистр. — Они выступают в роли лазутчиков и осуществляют связь между Санта-Мер-Абель, армией принца Мидалиса и еще одним потенциальным нашим союзником, сражающимся ныне в Бехрене против аббата Олина.
— В Бехрене?
— У Эйдриана загребущие руки, — ответила То'эль Даллия. — Слишком загребущие, будем надеяться.
— Известия одновременно и хорошие, и плохие, — продолжал магистр Виссенти. — Принц одержал три победы, не имеющие, возможно, серьезного веса, но сейчас он рассчитывает одержать четвертую, уже гораздо более значительную. Однако принц далеко на юге, а герцог Калас с армией приближается к Санта-Мер-Абель. В ближайшее время помощи от принца Мидалиса ожидать не приходится.
— И если принц в самом деле одержит победу на юге, Эйдриан, скорее всего, нанесет особенно мощный удар по Санта-Мер-Абель, — добавила эльфийка.
— Ты говоришь так, словно хорошо знаешь его, — заметил Браумин.
— Это действительно так. Я обучала его в Эндур'Блоу Иннинес. Пыталась сделать из него рейнджера, хотя, к сожалению, по своему темпераменту он не годился для этого. Этот человек принес страшное несчастье моему дому, моему народу и накроет тьмой весь мир, если мы не сможем остановить его. — Эльфийка с мрачным видом посмотрела в глаза Браумину Херду. — И вы должны остановить его здесь.
— Ты уже беседовала с отцом-настоятелем Фио Бурэем?
— Да, — вмешался в разговор Виссенти. — Стражники у ворот аббатства, которые едва не напали на нее, когда она совершенно неожиданно появилась перед ними, провели… м-м-м… даму к нему, когда она им все объяснила.
— Я не удивлен действиями стражников. Эльфы — это же живая легенда. Мне понятен охвативший их трепет! — заметил Браумин.
— Вскоре мы встретимся с отцом-настоятелем Бурэем еще раз, чтобы окончательно привести в соответствие наши планы, — сказала То'эль Даллия. — Но я хотела увидеться именно с тобой, потому что ты для тол'алфар не являешься чужим, как большинство людей. Джилсепони всегда высоко ценила епископа Браумина Херда.
— Не так высоко, как бывший епископ Браумин ценит Джилсепони… Все это в высшей степени удивительно. — Браумин Херд покачал головой и провел рукой по редеющим волосам. — Но я рад, очень рад. Если Эйдриан овладеет Санта-Мер-Абель, разделаться с принцем Мидалисом будет для него лишь проблемой времени. Кто тогда сможет выступить против него?
— Мы будем держаться, — заявил Виссенти. Зубы магистра постукивали, и он слегка вздрагивал, но не от страха, а от извечной нервозности. — Этот Эйдриан еще пожалеет, что ему вообще пришло в голову напасть на Санта-Мер-Абель!
— Будем надеяться, брат. — Браумин ободряюще похлопал друга по плечу. — Будем надеяться. Это единственное, что нам осталось.
Наступил день, когда войско под предводительством герцога Каласа вплотную подошло к стене аббатства Санта-Мер-Абель и разбило подле нее лагерь. Армия была столь велика, что ей не составило труда охватить монастырь, стоящий на берегу темных вод залива Всех Святых, полукольцом с севера на юг.
Где-то в центральной части этого полукольца, прямо напротив ворот аббатства, располагался герцог Калас, ожидавший сообщения о приближении кораблей из Палмариса. Калас сгруппировал штурмовые отряды из бывших крестьян, за ними выступали Непобедимые и королевские солдаты.
Напасть на причалы Санта-Мер-Абель с суши он не мог, поскольку те находились существенно ниже восточной стены аббатства, построенной на обрывистом утесе.
Ранним утром следующего дня стали видны паруса приближающихся кораблей.
Заработали катапульты, посылая огромные каменные глыбы за стену аббатства.
Ответные действия со стороны Санта-Мер-Абель выглядели не менее впечатляюще; ряды штурмующих буквально выкашивали ослепительные молнии, пылающие магические шары и хорошо пристрелянные баллисты. Наступающие гибли во множестве, но продолжали штурм, выкрикивая имя короля Эйдриана.
Лицо герцога Каласа, наблюдавшего за ходом сражения, выражало обеспокоенность. Он то и дело поглядывал куда-то влево, явно ожидая сигнала.
— Глупец! — неожиданно раздалось совсем рядом; повернувшись в седле, герцог увидел кипящего от злости Маркало Де'Уннеро. — Кто приказывал тебе нападать на аббатство? Ты должен был лишь блокировать его, не более!
Пока монах бушевал, Калас заметил, как сигнальщик, находящийся к северу от аббатства, замахал флажками, красным и голубым. Красный означал, что пристань разрушена, голубой же — что корабли вновь отошли от берега.
Отвлекающий маневр удался!
Герцог приказал дать сигнал к отступлению.
— Ты потерял сотни людей! — продолжал возмущаться Де'Уннеро. — И что это тебе дало?
— Нам это дало очень многое, — хладнокровно парировал Калас. — Пристань Санта-Мер-Абель разрушена и доступ к аббатству с моря перекрыт. И если принц Мидалис подойдет с моря, ему не поздоровится. — Лицо командующего излучало непробиваемую уверенность. — Теперь монастырь полностью окружен.
Де'Уннеро перевел взгляд на ряды отступающих и поле, усыпанное мертвыми телами.
— Если бы Эйдриан с армией был здесь, мы бы просто задавили их числом, — стоял он на своем.
— Но короля здесь нет, и вряд ли он скоро появится, судя по сообщениям моих разведчиков. Зато теперь монахи Санта-Мер-Абель не смогут удрать из-за своих стен, а принц Мидалис не сможет прийти им на помощь.
Герцог Калас понимал, до чего трудно монаху признать неправоту, и потому, когда тот махнул рукой и молча удалился, воспринял это как в некотором роде уступку.
— В твоей власти уничтожить их всех, — сказал ятол Де Хамман Бринн, глядя вниз на открытую всем ветрам песчаную долину, по которой сейчас рассыпались его удирающие от тогайру солдаты.
Стоящие на склоне отряды всадников ожидали лишь сигнала Бринн, чтобы ринуться вниз и добить остатки армии Де Хаммана.
Сигнала, однако, все не поступало.
— У меня нет желания убивать ни бехренцев, ни «медведей», ни вообще кого бы то ни было, — ответила женщина.
— Твое нападение на мою армию у стен Дариан-Дариалла доказывает обратное.
— Не делай вид, что не понимаешь ситуации. — Хладнокровие тогайранки лишало ятола, восседавшего напротив Бринн на гнедом пони, последних остатков присутствия духа. — Я получила совершенно точные сведения, что ты лишь ожидаешь подкрепления, чтобы пойти на штурм города. У тебя просто не хватает мужества признать это.
Ятол прикусил нижнюю губу и демонстративно отвернулся, однако не мог надолго отвести взгляд от решительной, сильной молодой женщины.
Астамир откашлялся, привлекая к себе внимание.
— Я снова пошлю Аграделеуса поискать сбежавших солдат, что направляются в Хасинту.
— Конечно, — кивнула Бринн. — Мы совсем не заинтересованы усилить гарнизон аббата Олина.
Так они действовали вот уже на протяжении недели на пути из Дариан-Дариалла в Хасинту. Дракон, меры против которого принимать теперь было некому, осуществлял разведку, что давало им бесценное преимущество. Одну за другой они обнаруживали группы уцелевших бехренцев и одну за другой заставляли их свернуть с пути в Хасинту, рассеивая по пустыне.
— Неужели ты и впрямь веришь, что сможешь нанести поражение Хасинте? — сквозь зубы процедил ятол Де Хамман;
— Я верю, что Хасинта сама нанесет себе поражение — если уже не сделала этого, — отозвалась тогайранка. Ятол устремил на нее вопросительный взгляд. — Разве вы не сдали страну королю Эйдриану? Разве не отказались от своего наследия и образа жизни под натиском захватчиков с севера?
Судя по выражению лица Де Хаммана, Бринн удалось задеть его за живое. Она не сомневалась — у ятола нет никаких иллюзий относительно истинных намерений аббата Олина.
— Какая вам польза от этого, ятол Де Хамман? — спросила тогайранка. — Или, выражаясь точнее, какая вам будет польза от этого?
— Что ты имеешь в виду?
— Позиция ятола Маду Ваадана упрочилась. Именно этого все мы и желали, когда Эаким Дуан пал и сражения между нами у ворот Дариан-Дариалла прекратились.
— Выходит, мы достигли цели! — воскликнул ятол.
— Отнюдь. Хотя бы потому, что решения правителя Бехрена зависят теперь от желаний аббата из Энтела, — возразила Бринн. — Да ты и сам прекрасно все понимаешь. Я уверена в этом так же, как в том, что на самом деле ты собирался напасть на Дариан-Дариалл. Сможешь открыто признаться в этом или нет? И кто отдал приказ напасть на город, ятол Ваадан или аббат Олин?
— Это была ошибка…
Тогайранка презрительно улыбнулась.
— Глупец. Что ж, если тебе так нравится, держись и дальше за свою гордыню и за свою ложь. Я спасу самобытность Бехрена от короля Эйдриана — с твоей помощью или без нее.
— Ты и впрямь веришь, что можешь нанести поражение Хасинте, — насмешливо изрек ятол.
Бринн обвела взглядом ряды воинов — их было много, несколько тысяч. На открытом пространстве она могла одолеть армию, вдвое или даже втрое превышающую ее собственную. Однако против хорошо укрепленного города большинство ее преимуществ теряли силу.
— Нет, Хасинту мне не одолеть, — признала она и добавила, заметив, что Де Хамман непроизвольно расправил плечи: — В одиночку.
Губы ятола презрительно скривились.
— Неужели ты рассчитываешь воскресить дух ятола Бардоха? — бросил он. — Натравить бехренцев друг на друга?
— Король-захватчик слишком многих восстановил против себя, — ответила тогайранка с загадочным выражением лица и пришпорила Крепыша.
— Те немногие, кто сумел вернуться…
Ятол Ваадан едва мог говорить. Впрочем, его слушатели — аббат Олин, недавно возведенный в ранг ятола Пароуд и магистр Маккеронт, только что вернувшийся из Энтела, — и так прекрасно понимали ситуацию. Де Хамман был наголову разбит у Дариан-Дариалла. Бехренские солдаты, и без того не слишком жаждущие сражаться со знаменитым Тогайским Драконом, потерпели поражение, бежали, но в Хасинту вернулись лишь немногие.
От ярости Маду Ваадан не находил слов, и эта реакция была всем понятна.
— Судя по донесениям, твои потери не так уж велики, — заметил аббат Олин.
— Не так уж велики, говоришь? — завопил ятол Ваадан. — Сотни, может быть тысячи, убиты. Мало того, неизвестно, сколько человек скитаются теперь по бесплодной пустыне. Ты не в состоянии в полной мере понять, что это значит, Бехрен не Хонсе-Бир.
— Ну, по крайней мере, этого Тогайского Дракона выманили из норы, — хладнокровно сказал аббат.
— Тогайру опаснее всего в открытой пустыне, — осмелился вставить ятол Пароуд.
— Только не против монахов церкви Абеля, — заявил Олин.
— Из оставшихся в живых у Дариан-Дариалла возвращаются сюда немногие, — напомнил Пароуд, и аббат бросил на него злобный взгляд.
— Довольно! — потребовал ятол Ваадан.
— Что задумала Бринн Дариель? — спросил аббат Олин. — Метаться по пустыне, нанося удары по маленьким городкам? Или напасть на Хасинту? На мой взгляд, это было бы чистой воды безумием.
— Скорее всего, она предпочтет сражения в открытой пустыне, — ответил ятол Ваадан.
— Ради чего? — Старый аббат встал и принялся расхаживать по комнате; давно уже никто не видел его таким оживленным. — Время работает против тогайранки. Ей неоткуда пополнять ряды, а потери будут лишь возрастать. Она не может нанести нам поражение и, следовательно, удовлетворив жажду мести, снова уберется к себе в нору. Все, что от нас требуется, — это перегруппировать силы и ждать.
Маду Ваадан бросил на него сердитый взгляд.
— Ну что ж, на данном этапе нам не удалось полностью воссоединить Бехрен, — продолжал Олин. — Дариан подождет до тех пор, пока король Эйдриан сможет уделить все внимание Бехрену. Это произойдет скоро.
— Когда из Хонсе-Бира придет подкрепление, Бринн уже благополучно спрячется за своими стенами, и дракон вместе с ней, — возразил ятол Ваадан.
— Для короля Эйдриана это не составит особого затруднения, — заверил его аббат Олин. — Король Хонсе-Бира без труда расправится с драконом. Ты воспринимаешь сражение под Дарианом как бедствие, друг мой, но, боюсь, плохо вникаешь в детали.
Во взгляде Маду Ваадана мелькнула искорка любопытства.
— Помнишь? Моим монахам удалось сбить дракона. Однако все их молнии и огненные шары — ничто по сравнению с могуществом молодого короля.
— Ныне все твои монахи мертвы, — напомнил аббату ятол Ваадан.
— Это были братья, не обладающие особо выдающимися способностями. Их легко заменить. Нам нужно держаться и по возможности избегать сражений с дерзкой тогайранкой до тех пор, пока король Эйдриан не сможет лично заняться ею. Пусть Бринн Дариель нападает на мелкие города, но при этом она будет нести потери, и замену выбывшим, как я уже сказал, найти ей будет нелегко. В конце концов она вернется в свой город, и тогда мы пошлем новую армию, которая осадит Дариан-Дариалл. Когда появится король Эйдриан, мы уничтожим Тогайского Дракона и ее жалкую армию.
Слушая аббата Олина, ятол Пароуд восторженно кивал, глаза у него сияли. Однако Маду Ваадан не разделял его воодушевления. Неужели аббата Олина не волнует гибель тысяч бехренских граждан? Неужели он не понимает, насколько древние племена Бехрена привержены традициям, возникшим в незапамятные времена? На протяжении сотен лет Бехрен был един только на словах, и даже во времена правления Эакима Дуана уклад жизни его жителей носил скорее племенной характер.
— Согласно последним донесениям, Бринн Дариель уже около оазиса Дадах, — сказал ятол Ваадан. — И движется к Хасинте.
— И сколько у нее воинов?
— Скорее всего, около тысячи, — не стал приукрашивать ятол Ваадан, хотя и догадывался, как смехотворно это звучит. Чтобы овладеть Хасинтой, где находились сейчас почти десять тысяч солдат Хонсе-Бира, не считая ее собственного гарнизона, требовалась несравненно более внушительная армия. — И у нее есть дракон.
— Ну, пусть тогда приходит, — заявил аббат Олин. — Пусть проникнется уверенностью, что этот ее монстр поможет ей победить, и атакует наши стены. Магистр Маккеронт привел с собой более двадцати братьев, прекрасно владеющих умением обращаться с графитом и змеевиком, которые обеспечат защиту от огня дракона и смогут его обезвредить. Если тогайранка и впрямь вознамерилась пойти на нас, как ты считаешь, ее самоуверенность ее и погубит. Подумай только, насколько вырастет авторитет ятола Ваадана в глазах соотечественников, когда он одержит победу над Тогайским Драконом?
Маду Ваадан задумчиво кивнул.
— Сейчас самое уязвимое место — наш флот, поэтому я приказал герцогу Брезерфорду вывести корабли из гавани Хасинты и передислоцировать их севернее, — продолжал аббат Олин. — Если Бринн со своим чудовищем будет преследовать эскадру Брезерфорда в водах Хонсе-Бира, она немедленно навлечет на себя гнев короля Эйдриана, и тогда ее не спасут даже сотни драконов. Отбрось все страхи, ятол, — закончил аббат, поднимаясь и в сопровождении магистра Маккеронта направляясь к двери. — Момент триумфа Бринн Дариель краток, и она знает это. Тогайранка не имеет ни одного шанса одолеть нас — если она не уберется в свою нору, ей неизбежно придет конец.
— И цена тебя, надо полагать, не волнует?
Аббат Олин, уже стоящий у дверей, с усмешкой обернулся к ятолу Ваадану:
— Не слишком.
После чего удалился.
— Тогайский Дракон никогда не захватит Хасинту, мой господин, — заметил ятол Пароуд.
— Ее появление может стать причиной возникновения серьезных распрей. — В голосе Маду Ваадана зазвучали предостерегающие нотки. — И они уже, можно сказать, начались. У нас могут уйти месяцы на то, чтобы перегруппировать разбросанные по пустыне остатки армии ятола Де Хаммана, а без них…
— Мы еще больше зависим от аббата Олина, — закончил Пароуд и, кажется, сам удивился собственным словам, словно на него только что снизошло озарение. — Мой господин, но не думаешь же ты…
— Что все происходит в точности так, как аббат Олин и рассчитывал? — закончил за него ятол Ваадан. — Нет, не думаю. Уверен, он крайне недоволен поражением у Дариан-Дариалла. Ничто не обрадовало бы аббата больше, чем возможность доложить своему королю о взятии города.
— Во время встречи вернувшегося из Энтела магистра Маккеронта с аббатом Олином наши люди подслушали их разговор, — сообщил ятол Пароуд. — Король Эйдриан передал указ, в котором запрещает вступать в бой с Бринн Дариель. Судя по тону и выражениям этого указа, он намерен заключить союз с Тогайским Драконом.
Маду Ваадан отвернулся к окну, из которого открывался вид на гавань Хасинты, и плотно сжал губы. Ему очень не хотелось верить подозрениям Пароуда, но он не находил, что на них возразить.
— Мой господин, возможно ли, что аббат Олин пришел сюда с целью уничтожить Бехрен? — спросил Пароуд, и ятол Ваадан вздрогнул. — Возможно ли, что он помог нам в борьбе с ятолом Бардохом только потому, что считал его более серьезным препятствием на пути короля Эйдриана?
И снова Маду Ваадан не мог найти ответа. Он понимал, что у Бехрена возникла проблема — куда более серьезная, чем представлял себе аббат Олин. Скорее всего, те, кто остался в живых после поражения ятола Де Хаммана, объединились по племенному признаку, и эти люди с оружием в руках бродят сейчас по стране, обозленные на всех и вся. Очень может быть, что, пока он сидит тут в безопасности за высокими стенами Хасинты, Бехрен уже снова начинает разваливаться на части.
И если в стране возникнут беспорядки, да еще с учетом того, что по пустыне носятся Бринн Дариель с драконом, ятол Ваадан окажется бессилен снова собрать Бехрен воедино без помощи аббата Олина и его молодого короля Эйдриана, интересы которых уже ни для кого, наверное, не представляют секрета.
Ятол Ваадан продолжал смотреть на гавань, где все еще стояли на якоре боевые корабли Хонсе-Бира. И почти надеялся, что Бринн со своим драконом появится сейчас в поле его зрения и обрушится на этот чужеземный флот.
Полдюжины боевых кораблей герцога Брезерфорда, подняв паруса, устремились на север, к безопасным водам Хонсе-Бира. В это же время корабли пирата Майши Дару взяли курс на юг. Пиратам неплохо заплатили за их услуги, и они, получив временный отдых, уходили в тайные, одним им известные бухты.
Герцог Брезерфорд не слишком огорчился, получив приказ покинуть Хасинту. Он, конечно, слышал о поражении у Дариан-Дариалла; в частности и о том, что кое-где бехренские солдаты отступающей армии расправляются с входящими в нее же «медведями».
Брезерфорда мало волновали проблемы Бехрена; гораздо больше его беспокоило то, что творилось в его родной стране. Он планировал, после того как будут пополнены запасы воды и пищи, отправиться в Энтел, чтобы из первых уст узнать последние новости о короле Эйдриане и принце Мидалисе.
Ранним утром следующего за выходом из Хасинты дня, когда эскадра Брезерфорда шла в виду пиков Пояса-и-Пряжки, герцогу доложили, что встречным курсом движется крупная эскадра. Предполагая, что это Эйдриан идет на помощь аббату Олину, герцог поднялся на капитанский мостик «Мечты Ротельмора», но, глядя в подзорную трубу, изменил мнение, поскольку приближающиеся корабли несли флаги Урсала со стоящим на задних лапах медведем.
Брезерфорд смотрел, как в поле зрения появляются все новые и новые корабли.
— И это чьи же такие? — спросил стоящий рядом с ним рулевой.
— Альпинадорские баркасы, — ответил герцог.
— Принц, кажется, нашел себе союзников, — пробормотал он себе под нос и громко скомандовал: — Убрать паруса! Абордажная команда — товсь! Баковые катапульты — к бою!
Приближающиеся корабли замедлили ход, за исключением одного, с изящными очертаниями, в котором герцог Брезерфорд без труда узнал «Сауди Хасинту» — гордость флота Палмариса.
— Капитан Альюмет, — пробормотал он, поскольку знал этого человека, и знал его как старого доброго друга королевы Джилсепони.
На мачте «Сауди Хасинты» подняли белый вымпел — знак переговоров. Корабль продолжал приближаться, пока до «Мечты Ротельмора» осталось не более трех сотен ярдов, после чего убрал паруса.
— Просигналь, что я согласен на переговоры, — скомандовал Брезерфорд матросу.
— Мы ничего другого и не ожидали от благородного герцога Брезерфорда, — послышался голос у него за спиной.
Резко обернувшись, герцог увидел троих — миниатюрного эльфа, королеву Джилсепони и принца Мидалиса, — ступивших на палубу, казалось бы, из ниоткуда. Они держались за руки и были окутаны голубовато-белым мерцанием.
Офицеры на капитанском мостике «Мечты Ротельмора» обнажили мечи.
Пони предостерегающе повела рукой, показав Брезерфорду лежащий на ладони рубин.
— Я могу испепелить твой корабль, — сказала она. — Но мне совсем не хотелось бы прибегать к этому.
— Ты сказал, что согласен на переговоры, — добавил принц Мидалис. — Мы явились сюда именно с этой целью.
Как завороженный глядя на рубин, герцог Брезерфорд едва ли осознал то, что сказал принц. Он знал, как сильна Джилсепони во владении магическими камнями, и понимал, что она говорит правду. Герцог сделал знак людям убрать оружие.
— Прошу в мою каюту, — сказал он, делая жест в сторону трапа.
— Нет, мы поговорим здесь, — заявил Мидалис. Отпустив руку Пони, он шагнул в сторону, выходя за пределы защитного поля змеевика. — Я принц Мидалис, брат короля Дануба Брока Урсала, — величественно заговорил он, обращаясь к офицерам и матросам флагмана эскадры Брезерфорда. — Вы меня знаете. Вы достойно служили моему брату. И вам известно также, что человек, захвативший трон Хонсе-Бира, не является законным королем. Этот трон мой, и я требую от вас присяги на верность!
Ответом ему были изумленные взгляды.
— Эйдриан является королем по праву, твой собственный брат сам написал так в завещании, — возразил Брезерфорд.
— Его слова были неверно истолкованы, и для тебя это не является секретом, — ответила Пони.
Герцог лишь пожал плечами. По его мнению, вопрос был довольно спорный.
— Либо ты присягнешь мне на верность, либо сдашься, герцог Брезерфорд, — сказал Мидалис и добавил, заметив, что тот с вызовом расправил плечи: — В моем распоряжении пятьдесят боевых кораблей, королева Джилсепони с ее магическими камнями, Андаканавар, рейнджер из Альпинадора, с могучими воинами и… — Он замолчал и сделал жест в сторону Джуравиля. — И другие союзники, возможности которых, пожалуй, даже выше твоего понимания. Обдумай это со всей серьезностью и не заставляй меня убивать соотечественников, виновных лишь в том, что они сбились с пути.
— Эйдриан весомо заявил свои права на трон, — не сдавался герцог Брезерфорд. — Весь южный Хонсе-Бир подчинился ему, и ты не можешь надеяться…
— На что я надеюсь, а на что нет, не должно иметь для тебя значения, герцог Брезерфорд, — перебил его принц. — Ты был другом моему брату и королеве Джилсепони, и я предлагаю тебе возможность свернуть с неверно избранного пути.
— Но под его рукой Бригада Непобедимых, все королевские солдаты и армия наемников, не уступающая его собственной! — воскликнул Брезерфорд. — Неужели ты веришь, что у тебя имеется хоть какой-то шанс победить?
— А разве у меня есть выбор? Или ты думаешь, что я растопчу свое достоинство и уступлю все, что мне дорого, наглому узурпатору, захватившему мой трон?
— Тебе не победить его, — повторил Брезерфорд.
— А тебе не победить меня, — заявил Мидалис. — И не убежать от меня тоже. Я захвачу твои корабли или потоплю их…
Пони прикоснулась к плечу принца, заставив того умолкнуть, и подошла к герцогу Брезерфорду.
— Я знаю, что у тебя есть чувство чести, — начала она.
— И своего сына Эйдриана ты тоже знаешь, — возразил герцог. — Знаешь, насколько он силен!
— Да, это так. Не исключено, что наша попытка восстановить справедливость — чистейшей воды безумие.
— Тогда сверни с этого пути.
— Другого пути нет, и я прошу тебя — присоединяйся к нам! — воскликнула Пони. — Под Эйдрианом весь Хонсе-Бир, от Палмариса до Урсала и от Энтела до Пирет Талме, зато мы властвуем на море.
Герцог покачал головой.
— По-твоему, я должен менять союзника всякий раз, как сталкиваюсь с противником, который сильнее меня? — саркастически осведомился он. — Я герцог и служу королю Хонсе-Бира!
— И по закону этот король — Мидалис Дан Урсал!
— Чего ты от меня хочешь, женщина? — в запальчивости воскликнул Брезерфорд. — Чтобы я себя обесчестил?
— Я хочу, чтобы ты следовал велению сердца, — сказала Пони.
Герцог Брезерфорд потер покрасневшее лицо.
— Если ты вынудишь меня сражаться, не жди милосердия, — предостерег его принц Мидалис. — На это у нас нет времени.
— Мы держим курс на Хасинту, чтобы помочь Бринн Дариель одолеть аббата Олина, — объяснила Пони, и герцог изумленно раскрыл рот.
— Откуда вам известно…
— Это звенья одной цепи, — сказал Мидалис.
Пони подошла к нему и что-то шепнула на ухо. Принц, задумавшись на мгновение, кивнул в знак согласия.
— Во имя нашей дружбы и веры я могу сделать для тебя лишь одно, — сказал он герцогу. — Пусть решат твои люди. Предложи им выбор: король Мидалис или король Эйдриан. Те, кто поддерживает королевский род Урсалов, пойдут с нами. Те же, кто на стороне узурпатора Эйдриана, будут высажены на побережье близ Энтела. В любом случае все корабли твоей эскадры отойдут ко мне.
— Следуй велению своего сердца, — повторила Пони.
— Мы не сможем победить, — посетовал Брезерфорд и заметил, как на лицах его собеседников при слове «мы» возникли улыбки.
— Значит, умрем за правое дело. — Принц Мидалис вытащил из мешка флаг Урсала и бросил его герцогу. — Внутри найдешь еще пять штук. — Мешок упал к ногам Брезерфорда. — Мы ждем твоего решения.
Он встал между Пони и миниатюрным эльфом, который поднял руку со сверкающим в ней изумрудом.
И в тот же миг все трое исчезли.
Ошеломленный герцог смотрел на «Сауди Хасинту», которая, подняв паруса, описала широкую дугу вокруг флагмана эскадры Брезерфорда. Остальные корабли Мидалиса тоже подняли паруса.
— Мы их всех отправим на дно, мой герцог! — вскрикнул один из офицеров.
Другие загомонили, явно не разделяя его чувств.
Герцог Брезерфорд, посмотрев сначала на флаг в своих руках, а потом на трепещущее на ветру знамя короля Эйдриана, спустился в каюту и налил себе рома. Погрузившись в глубокое раздумье, он крутил в руке стакан, вглядываясь в его содержимое.
Потом залпом проглотил ром и, охваченный тревогой и раздражением, с силой отшвырнул стакан. Тот, сделанный из прочного стекла, ударился о стену, но не разбился, а упал на пол и покатился. Так перекатываются волны под днищем корабля, подумал Брезерфорд, и так перекатываются сомнения в его душе.
В голове эхом отдавались сказанные на прощание слова Пони: «Следуй велению своего сердца».
В конечном счете, это то, чем должен руководствоваться в действиях любой человек.
Герцог Брезерфорд никогда не обманывался насчет нравственного величия Эйдриана, а также мало доверял громким восхвалениям, расточаемым молодому узурпатору герцогом Кал асом. Брезерфорд хорошо знал короля Дануба и горячо любил его. И понимал, возможно, лучше всех остальных придворных Урсала, что характер у принца Мидалиса сродни тому, какой был у покойного короля.
Герцог Брезерфорд опустил взгляд на валявшийся на полу каюты стакан. Тот, невзирая на увеличившуюся качку, больше не перекатывался, найдя, видимо, какое-то устойчивое положение.
Буря в душе герцога тоже улеглась, хотя в глубине души он не сомневался, что решение присоединиться к принцу Мидалису очень скоро приведет его в мир теней.
Значит, так тому и быть. Он умрет с сознанием того, что сохранил свое доброе имя и преданность королевскому роду Урсалов.
Умрет с сознанием того, что следовал велению собственного сердца.
— По оценке герцога Брезерфорда, они появятся вскоре после полудня, — сообщил Бринн Белли'мар Джуравиль.
Она встала и подошла к скалистому обрыву. Внизу на юго-востоке перед ними раскинулась Хасинта.
— Этот герцог Брезерфорд… От него будет толк как от союзника? — спросила тогайранка.
— Хорошо уже то, что он сражается на нашей стороне, а не против нас, — сказал эльф. — Людей на его кораблях не так уж много. Больше половины тех, кто шел на них до встречи с нами, предпочли сохранить верность королю Эйдриану и высадились на побережье близ Энтела. Однако герцог имеет весьма значительное влияние при дворе Хонсе-Бира. Может быть, его решение придаст мужества и другим колеблющимся, которые совершили выбор под нажимом, из опасения за свою жизнь или свое благосостояние.
— Хотя ты, как я погляжу, в это не веришь, — заметила Бринн.
— Да, не верю, — после недолгой паузы признался Джуравиль. — Мои лазутчики сообщают, что влияние короля Эйдриана на большую часть населения Хонсе-Бира по-прежнему весьма значительно. Однако теперь, когда герцог Брезерфорд с нами, мы доминируем на море, и это имеет чрезвычайно важное значение.
Тогайранка не отвечала, не желая продолжать бессмысленный спор. Они с Астамиром долго обсуждали сложившуюся ситуацию и пришли к выводу, что положение их более чем серьезно. Численность армии принца Мидалиса не позволяет ему с успехом воевать на суше. Он рискует стать для Хонсе-Бира тем, чем Майша Дару был для Бехрена: источником постоянного раздражения, не более.
Однако для задачи, стоящей перед Бринн в Бехрене, и, следовательно, для дела Тогая принц Мидалис и герцог Брезерфорд могут оказаться бесценными союзниками.
— Ты пробрался этой ночью в Хасинту. И каков результат? — спросила Бринн.
Джуравиль сделал ей и мистику знак следовать за собой и обошел большой валун, позади которого — чтобы его не было видно из Хасинты — горел факел. Он достал карту города, которой снабдила его тогайранка, и бережно расправил ее на каменистой земле.
— Вот здесь конюшни и склады. — Он указал место на карте. — Солдаты Хонсе-Бира привезли с собой огромное количество сена. Почти все сараи забиты им до потолка.
Лицо Бринн моментально напряглось; все ее впитанные с молоком матери инстинкты восставали против того, чтобы поджигать конюшни. Кочевники любят и ценят лошадей превыше всего.
— Недалеко отсюда смоляной склад. — Палец эльфа скользнул к центру города.
— Ты сумеешь найти эти здания с воздуха, да еще ночью? — спросил Астамир, и Джуравиль кивнул.
Тогайранка почувствовала, что оба ее товарища смотрят на нее, и поняла, что обуревающие ее эмоции ясно читаются у нее на лице.
— Терпеть не могу делать такие вещи, — созналась она.
— А что можно предложить взамен? — сказал мистик. — Боюсь, это понравится тебе еще меньше.
Бринн подняла взгляд на советника. Она почти слышала крики людей, испуганное ржание лошадей; почти видела вздымающееся высоко над Хасинтой пламя — яростное, разрушительное.
— Эйдриан собирается подчинить себе весь мир, — услышала она словно издалека голос Джуравиля. — Эйдриан погубил госпожу Дасслеронд и стремится уничтожить Эндур'Блоу Иннинес.
Тогайранка и сама понимала, что ее бывшего товарища по обучению у эльфов необходимо остановить. Однако было невыносимо больно сознавать, что путь к достижению этой цели проходит по трупам невинных.
— Ладно, давайте осветим дорогу нашим союзникам, — вздохнула она.
За два часа до рассвета Бринн, Астамир и эльф уселись на плечи могучему Аграделеусу. Дракон поднялся в воздух и, ловя восходящие воздушные потоки, стал планировать, бесшумной тенью опускаясь все ниже и ниже, чтобы использовать преимущество, которым обладал в утренней туманной дымке. Сначала Джуравиль указал дракону на склад со смолой, и, хотя это здание было построено в основном из камня, огненное дыхание Аграделеуса пробилось сквозь щели и воспламенило хранящиеся там припасы.
Потом перед ним возникла следующая цель, и на этот раз струи пламени произвели намного более ужасающий эффект. Сухое сено вспыхнуло точно порох.
Тогайранка не оглядывалась — просто не могла! — однако крики отчаяния достигали ее ушей.
Дракону, видимо, вся эта оргия разрушения доставляла истинное удовольствие. Он собирался совершить еще один заход, но мистик велел ему лететь дальше, напомнив, что солдаты и монахи, без сомнения, уже подняты по тревоге.
Чуть позже, со скал, Бринн Дариель посмотрела вниз. Весь горизонт полыхал оранжевым, а по небу, затмевая уже начинавшие гаснуть в предрассветном воздухе звезды, растекались клубы черного дыма.
Женщина постаралась выкинуть из головы все сожаления.
— Мы начнем наступление с первым лучом солнца, — сказала она. — Нужно сделать так, чтобы внимание противника было сосредоточено на западной стене.
Солдат, защищавших подход к Хасинте с запада, было меньше обычного — многие из них вынуждены были заняться тушением бушующих пожаров. Те, кто остался на стене, с восходом увидели изготовившихся к атаке всадников Тогайского Дракона, которые пока были вне зоны поражения стрелами.
В сторону тогайру полетели массивные каменные глыбы, выпущенные катапультами бехренцев. Однако всадники были слишком проворны, чтобы стать их жертвой. Увертываясь от камней, они выкрикивали в адрес солдат на стене насмешки и оскорбления.
— Обычные уловки ру, — заметил ятол Ваадан, обращаясь к аббату Олину. — Они пытаются выманить нас из-под прикрытия городских стен.
— Проклятые дикари, — проворчал аббат. — Наносят удар под покровом ночи, после чего удирают. Да они просто трусы!
— Вряд ли можно назвать так воинов, которые побеждают снова и снова, причем там, где этого никак не приходилось ожидать, — вздохнул Маду Ваадан.
— Воюя против бехренцев! — презрительно бросил аббат Олин. — «Медведи» — совсем другое дело, и эти, как ты говоришь, ру скоро об этом узнают.
— Воинам Тогайского Дракона, с их умением владеть луком и великолепными скакунами, нет равных.
— И что эти жалкие луки смогут поделать с кирасами «медведей»? — вскипел от злости старый аббат. — Или с магическими камнями монахов? — Ятол пожал плечами. — Все складывается крайне удачно: я разделаюсь с дерзкой тогайранкой. А докучает она нам до сих пор лишь потому, что твои люди боятся ее! Уверен, только страх разогнал армию этого твоего Де Хаммана по пустыне. Если бы он быстро перегруппировался, то вполне бы сумел одержать над ней верх.
— У нас есть серьезные основания опасаться ее, — возразил ятол.
— Вот давай и изменим это! Если Бринн Дариель будет и дальше сопротивляться могуществу Хонсе-Бира, я вырежу ее людей всех до единого. Если же она, как и следует ожидать, побежит с поля боя, твои солдаты станут свидетелями ее поражения и поймут, что могущество Тогайского Дракона не более чем легенда!
— Меня пугает такое развитие событий.
— Тебя все пугает! — взорвался аббат Олин и выскочил из комнаты, призывая своих командиров готовиться к контратаке.
— Дракон точно не крутится где-то поблизости? — спросил Астамир, стоя вместе с Белли'маром Джуравилем рядом с восседающей на Крепыше тогайранкой.
— Я отослала его в Дариан-Дариалл сообщить о том, что мы вступаем в сражение, — ответила Бринн. — Вернувшись, он найдет нас, где бы мы ни были.
Мистик одобрительно взглянул на подругу. Сейчас было особенно важно удержать кровожадного дракона в стороне от сражения.
— У нас все получится, — уверенно заявила она.
— А если нет?
— Тогда я пойду на Алзат и разграблю этот город, — ответила тогайранка. — А потом и все другие между ним и Дариан-Дариаллом. И больше никакого милосердия к сбежавшим бехренским солдатам проявлять не буду.
Астамир снова послал ей одобрительный взгляд.
— Но, я уверена, у нас все получится здесь!
В ушах мистика это прозвучало не столько как утверждение, сколько как вопрос и отчаянная мольба поддержать ее.
— Даже ятол Де Хамман думает так же, — успокаивающе заметил Астамир.
Спустя всего несколько мгновений огромные ворота Хасинты распахнулись и выпустили за городские стены отряд «медведей».
— Удачи! Стреляйте так, как договорились, — напутствовал подругу Астамир.
Потом он протянул руку Джуравилю, последовала зеленая вспышка изумруда, и оба они исчезли.
Солдаты Хонсе-Бира под прикрытием огненных молний со стен Хасинты ринулись в атаку. В центре наступал отряд тяжелой кавалерии.
С выдержкой, не имеющей себе равных в мире, тогайру дождались мгновения, когда монахи прекратили действия, дабы не поразить сблизившихся с противником «медведей», а затем развернули быстроногих пони и поскакали прочь, осыпая наступающих градом стрел. Однако ни один «медведь» и ни один конь под всадниками из Хонсе-Бира не пострадали.
Ятол Ваадан меньше всего ожидал сейчас увидеть Астамира, доверенного советника Бринн Дариель, вышедшего из затененной части зала для аудиенций.
Стоящие рядом с ним жрецы-ятолы вздрогнули, стражники бросились вперед, собираясь грудью защитить правителя.
Однако мистик поднял вверх руки, показывая, что безоружен.
Ятол Ваадан вскочил на ноги и сердито воззрился на Астамира.
— В Хасинте бушуют пожары, — заявил он. — Сейчас не самое подходящее время для переговоров.
— Если бы я по-прежнему был союзником Бринн Дариель, то согласился бы с тобой, — ответил мистик. — Однако я расстался с предводительницей Тогая. Ее позиция вызывает у меня такое же неприятие, как и позиция Хасинты. — Это любопытное заявление заставило Маду Ваадана прищуриться. — Потому что обе они ничем не отличаются друг от друга.
— Этой ночью Бринн напала на Хасинту, — возразил ятол Ваадан.
— И ничто не могло ей помешать, — отозвался Астамир. — Дело в том, что она точно следовала инструкциям аббата Олина.
Маду Ваадан рухнул в кресло. Стоящие рядом жрецы начали переглядываться, недоуменно раскрыв рты.
— Лжешь, — заявил старик.
Мистик отвесил низкий поклон.
— Слишком поздно Бринн Дариель обнаружила, чем грозит ей твоя дружба с аббатом из Энтела, — объяснил он. — И когда под угрозой оказался ее народ, тогайранка не смогла отвергнуть предложение аббата Олина и короля Эйдриана, бывшего когда-то ее другом. Хонсе-Бир, без сомнения, еще более укрепит свою власть в Бехрене, сопротивления он здесь особого не встречает. Править страной будет та или иная ветвь церкви Абеля, которая, несомненно, будет выстроена так, чтобы соответствовать нуждам отчаявшихся людей. Аббат Олин подпишет с Тогаем договор, по которому соотечественники Бринн получат независимость — хотя на деле будут подчиняться воле короля Эйдриана.
— Это невозможно! — воскликнул какой-то ятол.
— Отряд «медведей» благополучно вернулся в город? — многозначительно спросил Астамир.
— Да, с триумфом, они прогнали этих дьяволов ру прочь! — ответил ятол.
— И сколько «медведей» погибло во время атаки за пределами города?
Жрецы начали удивленно переглядываться.
— Ну, у них же прекрасная броня… — неуверенно произнес один из них.
— А сколько коней под ними пострадало? — продолжил расспросы мистик, однако никто не произнес более ни слова.
Тогда он посмотрел на ятола Ваадана.
— Ты считаешь, что тогайранцы внезапно разучились метко стрелять?
На лице Маду Ваадана отразились сомнения, но ятол все же упрямо покачал головой.
— Это невозможно! — воскликнул он. — То, о чем ты говоришь…
— А прямо сейчас огромный флот Хонсе-Бира приближается к вашей пристани, — прервал его Астамир и показал рукой на большое окно.
Несколько человек бросились к нему, чтобы взглянуть на гавань. Вырвавшиеся у них крики ужаса неопровержимо доказывали правоту мистика.
Как нарочно, именно в этот момент в помещение ворвались аббат Олин и магистр Маккеронт, которым один из сумевших незаметно ускользнуть охранников доложил о появлении мистика.
— Что это значит? — требовательно воскликнул старый аббат.
Ятол Ваадан, пылающий яростью, перевел взгляд с него на Астамира и обратно, после чего сделал знак охранникам.
— Взять его под стражу! — приказал он.
Аббат в недоумении воззрился на ятола.
— Ты сошел с ума?
— Если ты принимаешь мой гнев за безумие, то верно, я никогда в жизни не был столь безумен, как сейчас!
Люди ятола окружили аббата Олина и магистра.
На крики Олина в зал вбежали его собственные солдаты, завязалась потасовка. Не оставшийся в стороне от нее мистик рассыпал налево и направо удары, сшибая с ног солдат аббата.
Победа осталась за людьми ятола Ваадана.
— Уведите этого лжеца, — приказал он, показав на аббата, — а его, — он указал на магистра Маккеронта, — отпустите.
Пока отчаянно вопящего и брыкающегося старого аббата выволакивали из зала, Маду Ваадан подошел к магистру и поглядел ему в глаза.
— Я насажу твою голову на кол, предатель! — Это были последние слова аббата, после чего торцом копья его стукнули по лбу, заставив замолчать.
— Мне известно о ваших планах, — заявил ятол Ваадан Маккеронту. — Могу сообщить, что они провалились.
Магистр хотел было что-то сказать, но Маду Ваадан отвесил ему пощечину.
— Вы готовы во имя короля Эйдриана принести в жертву весь Бехрен.
Маккеронт только вжимал голову в плечи.
— Возвращайся к королю и разворачивай свою эскадру.
— Мою эскадру? — недоуменно переспросил магистр, тут же заработав новую пощечину.
— Убирайтесь из Хасинты! Все до одного! — в бешенстве закричал ятол Ваадан. — Королю Эйдриану в Бехрене нет больше места!
Магистр Маккеронт вперил в ятола злобный взгляд, но не сказал ни слова, лишь слегка поклонился и вышел.
Слух о происшедшем неимоверно быстро распространился по городу, между бехренцами и «медведями» повсюду начались стычки. Астамир вместе с бехренскими жрецами наблюдал за происходящим из окна зала для аудиенций Чом Дейру.
Эскадра между тем приблизилась к пристани. На лице старого ятола было теперь написано полное отчаяние.
— Они идут под флагом Хонсе-Бира! Его старым флагом! — крикнул мистик, показывая рукой в сторону моря. — И с ними альпинадорцы!
Ятол Ваадан недоверчиво на него воззрился.
— Принц Мидалис одержал победу на море! — Астамир хлопнул Маду Ваадана по плечу с такой силой, что стоящие рядом охранники немедленно схватились за оружие. — Это единственное, на что я надеялся!
Выражение недоверия на физиономии Ваадана усилилось; он явно не мог уловить суть происходящего.
— Не понимаешь? — спросил мистик, с нехарактерным для него оживлением размахивая руками, что, как и было договорено, послужило сигналом Джуравилю, скрывающемуся в дальнем, затененном конце зала. Тот понял, что пора отправляться к принцу Мидалису и сообщить ему о том, как разворачиваются события. — В Хасинту прибыли не враги, а союзники!
— Ты что, за идиота меня принимаешь? — холодно осведомился Маду Ваадан.
— Уверен, с эскадрой прибыл сам принц Мидалис, законный король Хонсе-Бира, заклятый враг Эйдриана и аббата Олина. Твой город спасен, и больше никакие внешние силы не поставят под сомнение твое правление, ятол.
Изумление ятола Ваадана было столь велико, что колени у него подогнулись, и старик осел бы на пол, если бы Астамир не подхватил его. Мысли ятола неслись вскачь. Он догадывался, что его провели, но не понимал, кто именно, аббат Олин или Джеста Ту.
Мелькнула идея вернуть Олина, но Маду Ваадан сознавал, что перешагнул ту черту, за которой это было бы возможно. Когда аббат угрожал насадить его голову на кол, он отнюдь не шутил, и ятол понимал это.
— Но что нам-то делать? — жалобно спросил один из стоящих рядом с Маду Вааданом жрецов.
Тот лишь молча взирал на охваченные смятением улицы Хасинты. На этот вопрос ответа у него не было.
Бринн, окруженная свитой, проезжала на Крепыше по разгромленной Хасинте. Улицы были усыпаны мертвыми телами, многие дома горели, хотя огонь в районе конюшен и складов сейчас уже погас, оставив после себя груды почерневших, дымящихся развалин. Кое-где еще продолжались стычки. Солнце уже село, и в темноте понять, кто с кем сражается, было затруднительно.
Сомнений не вызывало одно — Хасинта в шоке, в городе воцарился настоящий хаос. Эскадра принца Мидалиса, не встретив особого сопротивления, пришвартовалась в гавани. Личная охрана ятола Ваадана образовала кольцо вокруг Чом Дейру. Большому отряду «медведей» удалось покинуть город и направиться к Поясу-и-Пряжке. Вырваться из Хасинты смогли не более трети из числа тех воинов, что недавно с таким триумфом вошли в главный город Бехрена.
Старательно объезжая трупы солдат в тяжелых доспехах, тогайранка понимала, что большинство «медведей» мертвы. А не так давно она миновала дом, из окон которого свисали тела пятерых повешенных, и четверо из них были в коричневых рясах монахов церкви Абеля.
— Ты удачно сыграл на страхе Хасинты, — сказала женщина сопровождавшему ее Астамиру.
— Ятол Ваадан до сих пор не знает, чему верить, — отозвался мистик. — Конечно, он подозревает меня в обмане. Старик на самом деле не так уж глуп, но ненависть к аббату Олину заставила его поверить мне с необыкновенной легкостью.
— Так заморочить голову уважаемому человеку… И тебя не мучает совесть? — сварливо осведомился ятол Де Хамман.
Он следовал невдалеке, зажатый между двумя всадниками, одним из которых был Таналак Кренк.
— Все происшедшее серьезно огорчает меня, — сказал Астамир. — Включая и то, что ты без всякого повода напал на Дариан-Дариалл.
Его ответ слегка осадил зарвавшегося ятола.
— Что хорошего из всего этого последует? — тем не менее не унимался он. — Хасинта лежит в развалинах, а без ее миротворческой политики негодяи вроде моего старого врага Перидана раздерут Бехрен на части!
— Последуют по крайней мере две вещи, — ответила Бринн, бросив взгляд на мистика.
— Бехрен, какой бы страна ни стала, снова будет бехренским и для бехренцев, — продолжил тот мысль подруги.
— И Бехрен больше не будет угрожать Тогаю, — добавила она. — Что бы ни произошло в твоем государстве, ятол, тебе и тем, кто таит подобные мысли, никогда больше не удастся убедить свой народ выступить против меня — в особенности после того, как я подпишу договор с принцем Мидалисом из Хонсе-Бира и предводителями Альпинадора, так неожиданно появившимися в Хасинте.
— В Хонсе-Бире правит другой, — напомнил ей Де Хамман.
— Кто бы там ни правил, если он вздумает снова напасть на Бехрен или подчинить страну своему влиянию, знай — Тогай поднимется вместе с вами, чтобы изгнать его.
Ятол хотел было что-то ответить, но потом лишь покачал головой и сплюнул на мостовую.
Вообще-то Бринн не слишком осуждала Де Хаммана; так или иначе, богатейший город его страны лежал в развалинах. Тогайранка не испытывала гордости за роль, которую она сыграла во всем происходящем, — зрелище каждого распростертого на улице мертвого тела причиняло ей нестерпимую боль. Однако она не испытывала и сожалений по поводу решения ударить, и ударить со всей силой, в ответ на захватнические действия Олина против Дариан-Дариалла — а по сути, против самого Бехрена.
Солдаты вокруг Чом Дейру с опаской поглядывали на Бринн и ее свиту, но никто не сделал ни единого угрожающего жеста в ее сторону, поскольку среди них находился и Аграделеус в виде огромной двуногой ящерицы.
Чом Дейру тоже пострадал. Хотя мертвые тела уже убрали, широкие ступени, ведущие к колоннам по обеим сторонам от входа, были испещрены пятнами засохшей крови, а одна из огромных дверей угрожающе накренилась. На полированных каменных стенах остались ожоги — следы от магических ударов монахов церкви Абеля, а часть построек слева от входа превратилась в развалины. Тогайранке докладывали, какое жестокое сражение здесь произошло, сколько солдат Хонсе-Бира погибло в попытке вызволить аббата Олина. Она без труда представляла себе, что это было за зрелище — воины чежу-лей против гвардейцев Бригады Непобедимых.
Прямо на Крепыше Бринн поднялась по ступеням к разрушенным дверям и сквозь них проехала в огромный вестибюль дворца.
— Где ятол Ваадан? — спросила она у испуганного стражника.
— Сюда нельзя верхом! — Бехренец замахал рукой тогайранке и ее сопровождающим, давая им знак, чтобы те развернулись.
Бринн проехала мимо, крупом пони задев стражника и заставив его отскочить в сторону. «Никаких признаков неуверенности», — сказала она себе. И посмотрела на второго стражника, совсем еще юношу, дрожащего так сильно, что, казалось, вот-вот ударит сам себя длинной рукояткой алебарды.
— Где ятол Ваадан? — повторила она.
Стражник кинулся в коридор.
Тогайранка спешилась лишь у порога зала для аудиенций; охранник, который привел их сюда, сделал шаг вперед, чтобы принять у нее поводья Крепыша.
Бринн вскинула руку, удерживая его.
— Если ты хоть пальцем тронешь этого пони, моему дракону — видишь, он вон там, позади, — велено тут же съесть тебя, — заявила она.
Несчастный бехренец покачнулся и побледнел; казалось, он вот-вот хлопнется в обморок.
— Бринн, — мягко, но с укоризной произнес Астамир.
— Зато теперь никто из них не притронется к нашим лошадям.
Тогайранке не потребовалось много времени, чтобы разобраться, кто есть кто в зале для аудиенций. Ваадана и его советников она, конечно, знала; и герцога Брезерфорда тоже. Рядом с ним стояли несколько мужчин и женщина из Хонсе-Бира; один из них заметно выделялся среди прочих. Принц Мидалис, надо полагать.
И кто такая стоящая рядом с ним женщина, Бринн ломать голову не пришлось. Она немедленно узнала в ее лице черты Эйдриана — глаза и полные губы — и сразу же поняла, что перед ней знаменитая Джилсепони Виндон, его мать, жена Элбрайна-Полуночника, вторым браком ставшая супругой короля Дануба.
Рядом с принцем Мидалисом и Джилсепони стояли двое очень крупных мужчин — наверное, это были альпинадорцы.
Войдя в сопровождении мистика и Таналака Кренка в зал, тогайранка намеревалась обратиться к ятолу Ваадану, как того требовали правила, но передумала и подошла к Джилсепони, склонившись перед ней в низком учтивом поклоне.
— Я так много слышала о тебе, госпожа Джилсепони, — сказала Бринн.
Астамир, стоящий рядом с ней, перевел ее слова, а потом повернулся к альпинадорцам и начал повторять ту же фразу на их родном языке, но те остановили его, заверив, что понимают язык Хонсе-Бира.
— Есть ли язык, которым ты не владеешь? — с изумлением спросила у него тогайранка.
— Сейчас я пытаюсь овладеть эльфийским, — отозвался мистик. — А вот язык поври дается мне плохо.
Его подруга только усмехнулась.
— О твоих делах скоро будут рассказывать легенды по всему миру, — сказала Пони.
Она сделала шаг в сторону, взяла за руку одного из альпинадорцев, того, что постарше, и подвела его к Бринн.
— От всего сердца предлагаю тебе свой меч, тогайранский рейнджер, — на превосходном эльфийском произнес Андаканавар, и женщина удивленно распахнула карие глаза.
— Ты Андаканавар из Альпинадора? — неуверенно спросила она.
— Да, — ответил он. — И сочту за честь встретиться с тобой.
Он низко поклонился, взял ее руку и поцеловал.
У тогайранки перехватило дыхание: даже для женщины, повидавшей так много, сведшей дружбу с драконом и одолевшей немало врагов, эта встреча стала подлинным потрясением.
Андаканавар, по-видимому, испытывал сходные чувства.
Проявляющий явные признаки нетерпения, ятол Ваадан прочистил горло. Все взоры обратились к нему.
— Надеюсь, с любезностями покончено? — резко спросил он, и переводчики тут же включились в дело.
— А что ты имеешь против любезностей? — осведомилась Бринн. — Разве мы не среди друзей?
— Не уверен, — заявил Маду Ваадан. — Учитывая, что здесь стоит твой шпион Джеста Ту, нагло воспользовавшийся моим доверием!
Тогайранка перевела взгляд на Астамира. Тот ограничился легким поклоном, не считая нужным опровергать слова ятола.
— Он заслужил суровое наказание!
Старый ятол приподнялся в кресле, и его солдаты, выстроившиеся вдоль стен зала, настороженно замерли, стискивая оружие.
— Я доберусь до тебя куда быстрее, чем твои стражники до нас, — предостерегла его Бринн. — Хотя, думаю, Астамир успеет раньше.
Стоящий у дверей Аграделеус угрожающе фыркнул. Струя пламени лизнула плитки пола, и находящиеся в зале солдаты задрожали от страха.
Ятол Ваадан снова откинулся на спинку кресла.
Тогайранка повернулась к двери и кивнула. Один из ее солдат ввел в зал ятола Де Хаммана и подтолкнул его вперед. Ятол выпрямился, встряхнулся в попытке хоть в какой-то степени обрести достоинство и, сделав несколько шагов вперед, поклонился Маду Ваадану.
— Если бы я хоть на мгновение поверила, что ятол Де Хамман напал на мой город, действуя по приказу ятола Ваадана, а не аббата Олина, кровавая бойня в Хасинте сейчас была бы в самом разгаре, — заявила Бринн. — Докажи мне, что я не ошиблась, вместо того чтобы несправедливо обвинять моих друзей.
Ятол Ваадан заметно дрожал и, казалось, готов был вот-вот взвыть от отчаяния; однако, к его чести, старик сумел справиться с собой.
— Аббат Олин взят под стражу, — проговорил он.
Тогайранка удовлетворенно кивнула.
— «Медведи» больше не играют никакой роли в Хасинте и вообще в Бехрене.
Маду Ваадан посмотрел на принца Мидалиса, и тот, как только ему перевели сказанное, склонил голову в знак согласия.
— Они в самое ближайшее время будут отосланы в Хонсе-Бир.
— Нам еще очень многое нужно сделать в собственной стране, — сказал Мидалис и взглянул на Бринн. — Нам крайне пришлась бы на руку твоя помощь.
Та в поисках поддержки повернулась к Астамиру. У нее не вызывало сомнений, сколь опасен Эйдриан и как важно его остановить. Однако чем Тогай может помочь в борьбе, разворачивающейся в королевстве к северу от гор? Она не может позволить себе отослать воинов так далеко от дома, когда соседний Бехрен объят смутой!
— Я предлагаю тебе искреннюю дружбу, принц Мидалис, — заявила она. — И когда ты вернешь себе трон, для наших людей настанет время союза и взаимовыгодной торговли. Однако твоя борьба за трон не затрагивает Тогай, и в нынешней сложной ситуации я не смогу оказать тебе существенную помощь. Пообещаю только, что, если твой враг, Эйдриан, попытается снова обратить взоры на Бехрен, мои люди будут сражаться с ним до последнего.
Когда принцу Мидалису перевели эти слова, на его лице возникло выражение глубокого разочарования. К его чести, однако, принц учтиво поклонился в знак того, что принимает позицию тогайранки.
— Кроме того, я собираюсь вместе с ятолом Вааданом отправиться в Энтел, чтобы встретиться с королем Эйдрианом. — Это заявление Бринн в немалой степени ошеломило всех присутствующих, в особенности же Маду Ваадана. — Хочу повидаться со старым товарищем и довести до сведения Эйдриана, что решительно не одобряю его действий. Ты не должен опасаться, принц: я не стану добиваться того, что могло бы нанести тебе вред. Единственное соглашение, которое мы можем заключить с нынешним королем Хонсе-Бира, — это соглашение о том, что наши государства не находятся в состоянии войны.
— Но я в первый раз слышу об этом! — воскликнул ятол Ваадан. — И совершенно не согласен с твоим решением. Ты просишь меня покинуть Хасинту? В такое время?!
— Если не хочешь ехать туда сам, пошли вместо себя полномочного представителя — ятола Де Хаммана, к примеру, — ответила тогайранка. — Нам непременно нужно встретиться с Эйдрианом. Меня будет сопровождать Астамир… На спине Аграделеуса могут поместиться трое, так что есть место еще для одного человека.
Перспектива лететь на спине дракона заставила старого ятола еще глубже вжаться в кресло.
— Думаю, будет лучше, если с вами отправится ятол Де Хамман, — пробормотал он.
Де Хамману, явно не испытывавшему удовольствия от решения Маду Ваадана, понадобилось определенное усилие, чтобы кивнуть в знак согласия.
— Вы будете возвращаться морем? — спросила Бринн Мидалиса.
— Да, как только убедимся, что в Хасинте не осталось солдат Эйдриана, — ответил принц. — Ятол Ваадан любезно позволил нам пополнить припасы. Мы здесь лишь для того, чтобы исправить ошибки нынешнего короля Хонсе-Бира.
Тогайранка понимала, что эти слова — всего лишь дань дипломатии, не более. Принц Мидалис достаточно умен, чтобы воспользоваться возможностью нанести противнику удар там, где он наиболее уязвим. Внешне она этого, однако, никак не выразила.
— В таком случае желаю тебе успеха.
Бринн подошла к принцу и крепко пожала руку сначала ему, потом Пони, после чего хотела пожать ее и Андаканавару, но тот заключил храбрую тогайранку в объятия.
— Тебе известно, как Эйдриан обошелся с госпожой Дасслеронд и ее народом? — спросил ее альпинадорский рейнджер.
Бринн кивнула.
— Будь осторожна, имея дело с молодым Эйдрианом, — предостерег ее Андаканавар. — Он самый опасный человек во всем мире.
Тогайранка в этом ничуть не сомневалась.
— Я вернусь за тобой не позднее чем через пару недель, — сообщила она ятолу Де Хамману. — После того как Эйдриан даст согласие на встречу.
С этими словами Бринн покинула Чом Дейру и поскакала через разгромленный город. Неподалеку от ворот Хасинты, ближе к предгорьям Пояса-и-Пряжки, она встретилась с Белли'маром Джуравилем.
— Ты присоединишься к принцу Мидалису и Джилсепони? — с надеждой спросил эльф.
— Нет. Наша война с Эйдрианом окончена, — ответила тогайранка. — Если, конечно, мой старый товарищ откажется от захватнических устремлений.
Это ее заявление тяжким грузом легло на хрупкие плечи Джуравиля.
— Поверь, он непременно предпримет новый поход на юг! — воскликнул он. — Если Эйдриан победит принца Мидалиса, он пошлет к границам Бехрена гораздо большую армию, чем та, что была в распоряжении аббата Олина. Этот человек хочет завоевать весь мир… Неужели ты не понимаешь этого?
— Его людям придется забраться очень уж далеко от собственного дома, чтобы нанести удар по Тогаю, — возразила Бринн. — Слишком далеко, даже для Эйдриана, чтобы стоило развязывать войну.
— Рассчитывать только на это крайне рискованно!
— Не более рискованно, чем оставить мою страну без защиты, отослав тогайранских воинов сражаться с Эйдрианом у него на родине, — сказала женщина.
Она посмотрела на Астамира в поисках поддержки. Тогайранка уже успела обсудить с ним эту проблему и пришла к выводу, что у нее нет причин испытывать чувство ответственности перед кем бы то ни было, кроме себя самой и своего народа.
— Теперь бехренцы, скорее всего, объединятся по племенному признаку, а многие племена обитают в пустыне, у самой границы с тогайскими степями, — объяснила она. — И если они поймут, что открывается возможность напасть на Тогай, то, разумеется, сделают это. Я, однако, не собираюсь предоставлять им такой возможности и не хочу, чтобы у ятола Ваадана зародилась надежда снова воссоединить Бехрен, напав на оставленный без защиты Дариан-Дариалл!
— Без твоей помощи принцу Мидалису не одержать победы, — не отказался от попыток убедить ее эльф. Бринн молчала. — Тебе это все безразлично? Безразлично, что госпожа Дасслеронд погибла по вине Эйдриана? Безразлично, что Эндур'Блоу Иннинес затерялась неизвестно где?
Эти слова ранили тогайранку в самое сердце. Никогда в жизни не стояла она перед столь душераздирающим выбором. Конечно, это не было ей безразлично, отнюдь Но дело вовсе не в ее отношении; так говорил ей Астамир, так подсказывал и собственный опыт. Нельзя, принимая решения, руководствоваться собственными желаниями, иначе она рискует стать не лучше Эйдриана! Она — предводительница тогайру и в ответе за гордых соотечественников, которые верят, что она примет те решения, которые будут им во благо.
И она не обманет их доверия. Бринн знала: прикажи она воинам сесть на корабли и отправиться в Энтел, чтобы сражаться с Эйдрианом, они с радостью подчинятся. И ее страна останется без защиты. Этого тогайранка допустить не могла.
— Я хочу, чтобы ты передал каким-либо образом Эйдриану, — сказала она Джуравилю, — что я и посланник ятола Маду Ваадана, правителя Бехрена, хотим встретиться с ним для переговоров в городе Энтеле в пределах трехнедельного срока. Сообщи ему также, что аббат Олин находится под стражей. Можешь оказать мне такую услугу?
Эльф посмотрел сначала на Астамира, потом на Таналака Кренка, стоящего с хмурым видом, скрестив на груди руки.
На немую мольбу Джуравиля, однако, ответила сама Бринн.
— Не стану скрывать, моя душа желает откликнуться на твой призыв, друг мой. Но я не могу так поступить. Я вместе со всем миром буду оплакивать потерю чудесной долины эльфов, если это произойдет, но принести в жертву Тогай считаю слишком дорогой ценой… Нет, мой народ не станет карающей рукой Белли'мара Джуравиля.
На лице эльфа возникло выражение гнева и сожаления. Он попытался было объяснить бывшей ученице, что никогда не заводил речь об этом, но тогайранка прервала его, спросив:
— Так ты передашь мое сообщение Эйдриану?
Эльф, сумевший взять себя в руки, улыбнулся ей и кивнул. После чего поднял изумруд, разочарованно пожал плечами и исчез.
— Я понимаю, как трудно это тебе далось, — сказал мистик, подходя к Бринн. — Ты поступила мудро, руководствуясь исключительно интересами своего народа.
Тогайранке было приятно это услышать, хотя она поступила именно так, как советовал Астамир еще до похода на Хасинту. «Интересно, — подумала она, — как пройдет наша встреча с Эйдрианом?» Она не виделась с ним пять лет; сейчас он уже мужчина и, более того, король могущественной страны.
И теперь они больше не друзья. Что бы Эйдриан ни сказал ей, какие бы доводы ни приводил в свою защиту, для Бринн Дариель, тогайранского рейнджера, его действиям нет оправданий.
— Через надежных людей нам удалось довести до сведения короля Эйдриана просьбу о встрече в Энтеле для проведения переговоров с предводителями Тогая и Бехрена, и он ответил согласием, — сообщил Джуравилю один из его лазутчиков в Урсале через несколько дней после того, как эльф попросил его выполнить это поручение Бринн.
Вскоре эльф встретился с другим лазутчиком в Палмарисе, который поведал ему о пленении Роджера Не-Запрешь.
— Нам непременно нужно спасти его, — сказал Джуравиль.
Лазутчик покачал головой.
— К нему невозможно подобраться близко. Даже с изумрудом Эндур'Блоу Иннинес нам пришлось бы прорываться с боем — и я далеко не уверен, что кому-то удалось бы ускользнуть оттуда живым.
Джуравиль закрыл глаза и заставил себя успокоиться. Он понимал, что нельзя рисковать всем ради одного человека, даже близкого друга.
— Ладно, не спускайте глаз с подземелья, — сказал он лазутчику. — Вдруг все же нам представится хоть какая-то возможность. Нельзя ее упускать.
Джуравиль поспешил в Хасинту, стремясь поскорее увидеться с Пони.
Пони верхом проезжала мимо обвалившихся домов, забаррикадированных дверей. Повсюду валялись мертвые тела. Давно она не видела такого множества трупов! Хасинта еще долго будет приходить в себя после разыгравшегося здесь жестокого сражения и того, что последовало за ним. Даже сейчас, спустя более недели после изгнания аббата Олина, банды мародеров продолжали бесчинствовать в охваченном хаосом городе.
Женщина прилагала все усилия, чтобы не обращать внимания на раздававшиеся то и дело вокруг крики отчаяния и боли. Не в ее возможностях помочь Хасинте. И все же каждый раз, услышав новый крик, она вздрагивала.
Этой ночью на небе не было видно звезд; с океана набежали тяжелые тучи. Пони надеялась, что пройдет дождь, который хоть частично смоет следы пролитой крови.
Она почувствовала облегчение, оказавшись за воротами города. Увидев на севере огни тогайских костров, женщина развернула коня и двинулась им навстречу.
Спустя примерно час ее остановили окрики дозорных. Выступив из темноты, они окружили ее. Не понимая их приказов, женщина тем не менее спешилась и вручила одному из них свой меч, хотя мешочек с магическими камнями оставила при себе и даже потихоньку зажала в руке графит. Если случится что-либо непредвиденное, она сможет обрушить на противника огненную молнию невиданной силы.
Однако ей не угрожали и без промедления отвели к шатрам, разбитым на каменном плато. Там Пони обнаружила Бринн и Астамира; они обменялись дружескими приветствиями.
— Можем мы поговорить наедине? — спросила она.
Взмахом руки отпустив охранников, тогайранка вместе со спутниками направилась к той части плато, куда не достигал ни свет костров, ни лагерный шум. Далеко внизу были видны темные силуэты домов Хасинты, а за ними костры беженцев, возвращающихся с ятолом Пароудом в Косиниду.
— Город просто завален трупами, — посетовала Пони.
— Судя по полученным мной донесениям, счет идет на тысячи, — вздохнула Бринн. — Возможно, на десятки тысяч.
Ее собеседница испустила столь же горестный вздох; такой жестокости, как в Хасинте, ей не доводилось видеть никогда в жизни.
— И в других областях Бехрена вновь начались междоусобные стычки, — продолжала тогайранка. — Ятолу Ваадану будет нелегко навести порядок в стране. Думаю, это вообще невозможно. Если «медведи» вернутся, бороться с ними будет некому. Эйдриан хитроумен и коварен; ему наверняка удастся заключить союз с некоторыми племенами.
— Эйдриан сюда не вернется. — Слова Пони прозвучали как клятва.
— Бехренцы, которые в глубине души всегда тяготели к племенному образу жизни, — произнес Астамир дважды, на языках, понятных его спутницам, — будут яростно защищать границы своих поселений от любого, кто попытается туда вторгнуться.
Некоторое время все молчали, глядя на разрушенный город.
Пони высоко оценила проявленную Бринн выдержку. Тогайский Дракон не спешила выяснить причину ее неожиданного визита.
— Ты уже обдумала, о чем будешь говорить с моим сыном… с Эйдрианом? — спросила она наконец.
— Бринн отправится в Энтел, чтобы сообщить ему о провале миссии аббата Олина, — ответил мистик еще до того, как перевел вопрос Пони подруге. — И чтобы предостеречь Эйдриана от попыток снова покуситься на страны, лежащие к югу от гор. Она предложит ему перемирие, но не союз.
Женщина дождалась, пока Астамир переведет и ее вопрос, и ответ Бринн, после чего сказала:
— Спроси, не сможет ли она передать от меня сообщение Эйдриану. Сказать ему, что ятол Ваадан великодушно передал мне захваченного в плен аббата Олина и что я хотела бы обменять его на другого пленника.
Мистик передал просьбу Пони Бринн и заверил женщину, что они сделают все, что необходимо.
Пони более подробно объяснила ситуацию Астамиру, и он пересказал ее тогайранке.
— Мы непременно сообщим об этом, — еще раз пообещала та. — И я буду настойчиво просить короля Эйдриана согласиться на твои условия.
Пони благодарно улыбнулась, и все трое снова устремили взгляды на Хасинту. Женщина, которая была некогда королевой Хонсе-Бира, явно хотела просить о чем-то еще, но колебалась, очевидно испытывая неловкость.
— У тебя есть ко мне еще какая-то просьба? — спросила догадавшаяся об этом Бринн.
— Ты знала Эйдриана, — запинаясь, начала Пони. — В детстве. Мне хотелось бы услышать…
Голос женщины задрожал.
Астамир перевел ее слова, и на лице тогайранки заиграла улыбка.
— Мне многое хотелось бы рассказать тебе о нем, — ответила она. — Я не каждый день встречалась с Эйдрианом в Эндур'Блоу Иннинес, и все же у меня сохранилось много воспоминаний, которыми я с удовольствием поделюсь с тобой.
Всю оставшуюся часть вечера они провели вместе. Бринн рассказывала Пони о жизни ее сына в долине эльфов. Она не стала утаивать правду о своевольном мальчишке, рассказала и о том, что он вечно спорил с госпожой Дасслеронд.
Слышать все это женщине было и приятно, и мучительно. Мысль о том, что мимо ее сына не прошли простые радости детства, утешала. Однако все это заставляло лишь еще острее сожалеть о том, что мальчик вырос вдали от нее.
— Олин потерпел поражение, — сообщил Эйдриан Садье. — Он навлек на себя ярость Бринн Дариель, которой удалось договориться с бехренцами, и совместными силами они нанесли ему удар. Как раз в то время, когда магистр Маккеронт просил меня послать в Хасинту подкрепление, Тогай выступил против аббата.
— Ты думаешь, лучше было послать это подкрепление?
— Нет, — без колебаний ответил Эйдриан. — Сейчас ситуация здесь, у нас дома, куда серьезнее. Аббатство Санта-Мер-Абель стоит как скала, принц Мидалис, опираясь на поддержку альпинадорских варваров, не встречает никакого отпора на море. Я не мог послать еще десять тысяч воинов аббату Олину, чтобы тот реализовал свою мечту за пределами Хонсе-Бира!
Садья подошла к юному возлюбленному и нежно обняла его.
— Как велики наши потери? — спросила она. — Убитых много?
— Не знаю, — признался король. — Пришли сообщения о том, что группа солдат переваливает через горы по дороге в Энтел. Больше всего, однако, меня беспокоит вот что: где герцог Брезерфорд? Идя из Хасинты под парусами, сейчас он уже должен был добраться до Энтела.
— Слухи из Энтела… — пробормотала певица.
Поговаривали, что близ Энтела сошло на берег множество моряков, утверждающих, что они представляют собой остатки флота герцога Брезерфорда, захваченного принцем Мидалисом. Эйдриан не придавал значения этим разрозненным, не слишком вразумительным слухам; однако в свете того, что происходило сейчас, они неожиданно вызвали у него тревогу.
— Могло ли случиться, что принц Мидалис направился в Хасинту, чтобы изгнать оттуда аббата Олина? — спросил молодой король.
— Твой вопрос звучит так, словно в глубине души ты надеешься именно на это.
— Да, так оно и есть, — отозвался Эйдриан. — Ведь если Мидалис так далеко на юге…
Певица с любопытством смотрела на него, не упустив из виду ни расплывшуюся на лице ее возлюбленного улыбку, ни тон, которым были произнесены последние слова.
— …то Вангард почти беззащитен, — закончила она мысль короля.
— Можно снова собрать людей в Пирет Данкард и послать их через залив.
— Такое впечатление, будто принцу Мидалису хорошо известны наши намерения, — предостерегла его Садья. — Если наши корабли уйдут к Вангарду, а он сумеет нагнать их, они окажутся в ловушке.
В том-то и дело, понимал Эйдриан. Мидалису как будто действительно было известно о каждом их шаге. Он молниеносно захватил Пирет Талме с ее небольшим гарнизоном и успешно избежал всех ловушек, расставленных вдоль побережья у Сент-Гвендолин. А теперь, по-видимому, каким-то образом узнал, что у аббата Олина в Хасинте крупные неприятности. Что-то шло не так, но молодому королю никак не удавалось разобраться, что именно.
— Я отправляюсь на переговоры в Энтел, — сказал он. — Даже не желая того, Бринн и ятол поведают мне о многом.
Поговорив с торговцами в восточной части провинции Йорки, король вернулся в карету и достал камень души. Дух Эйдриана обогнул Пояс-и-Пряжку, и передним вдали предстала Хасинта. В гавани во множестве стояли боевые корабли Хонсе-Бира и другие, принадлежащие альпинадорским союзникам Мидалиса. Рассмотреть все как следует мешало докучливое действие солнечного камня, создававшего антимагический заслон, но увиденного хватило, чтобы понять, что к чему.
По прибытии в Энтел король получил сообщение о том, что герцог Калас и Маркало Де'Уннеро осадили Санта-Мер-Абель и перекрыли доступ к аббатству с моря.
Хоть какие-то хорошие известия за последнее время…
Переговоры должны были состояться в маленьком крестьянском доме к западу от Энтела, в месте, где все заинтересованные лица могли надеяться, что им никто не помешает.
Эйдриан и его свита прибыли первыми, и король в ожидании сидел у печи, задумчиво глядя на пляшущие языки огня. При установившейся в этих краях теплой погоде огонь можно было и не разводить, но зрелище мечущегося оранжевого пламени всегда помогало королю сосредоточиться.
Садья сидела рядом, обняв Эйдриана и склонив голову на крепкое плечо возлюбленного.
Стук в дверь заставил обоих вздрогнуть.
— Гвардеец Бригады Непобедимых Маллон Янк, мой король! — послышалось из-за двери.
— Входи, Непобедимый, — откликнулся Эйдриан.
Со скрипом дверь отворилась, и вошел пожилой, весьма внушительный на вид воин: великолепная выправка, безупречно начищенные доспехи и шлем, зажатый под мышкой.
— Я привел к тебе Бринн Дариель из Тогая и ятола Де Хаммана из Бехрена.
Гвардеец повернулся и взмахнул рукой в сторону двери.
Бринн возглавляла процессию, и при виде ее у Эйдриана перехватило дыхание. Он не видел тогайранку более пяти лет. Он никогда не забывал эти миндалевидные карие глаза, создававшие удивительный контраст с черными как вороново крыло волосами. Не сдержав улыбки, в нарушение установившихся правил, молодой король вскочил и бросился вперед, словно собираясь заключить ее в объятия.
Холодный взгляд Бринн остановил его и заставил отпрянуть.
Вслед за ней вошли мужчины. Один в традиционной одежде жрецов-ятолов — Де Хамман, надо полагать, другой, на вид лет сорока пяти, одетый совсем просто, но держащий себя с достоинством.
— Приветствую тебя, король Эйдриан, — начал ятол на языке «медведей», которым, по-видимому, владел в совершенстве. — Я посланец правителя Бехрена ятола Маду Ваадана и наделен правом говорить от имени Хасинты.
— А что, ятол Ваадан не пожелал обеспокоить себя, явившись сюда лично?
По лицу Де Хаммана пробежала тень неуверенности.
— Предательские действия аббата Олина вызвали серьезные беспорядки в Бехрене, — ответил он, не заметив брошенного на него хмурого взгляда тогайранки, недовольной тем, что тот запросто выбалтывает важные сведения. — В Хасинте бушуют пожары, и вся страна охвачена войной!
— Довольно, ятол. — Эти слова Бринн произнесла на языке, которого Эйдриан не понимал, но женщина тут же посмотрела на него и продолжила уже на языке тол'алфар: — Бехрен сильно пострадал. Аббат Олин опозорил церковь Абеля и Хонсе-Бир, а ты, благодаря его действиям, выглядишь захватчиком. — Она в упор посмотрела на Эйдриана. — Как бы отнеслась ко всему этому госпожа Дасслеронд?
При упоминании имени повелительницы эльфов молодой король не смог сдержать усмешки.
— Ты пришла, чтобы объявить мне войну? — без обиняков осведомился он.
— Я пришла, чтобы потребовать мира, — сказала тогайранка. — И посоветовать тебе не забывать о границах между твоей страной и моей… нашими странами, — поправилась она, взглянув на ятола Де Хаммана.
— Аббат Олин вышел за пределы того, что ему было предписано, — уронил Эйдриан.
— И что же ему было предписано?
— Помочь Бехрену обрести стабильность, ничего более, — не слишком убедительно ответил тот. — Решить, кто действует по справедливости, и, используя солдат, поддержать этого человека в его усилиях объединить охваченную междоусобицей страну.
— Жест доброй воли со стороны северного благодетеля? — осведомилась Бринн; в ее тоне был слышен неприкрытый сарказм.
— Совершенно верно.
Лицо тогайранки стало угрюмым. Она шагнула вперед и оказалась совсем рядом с молодым королем.
— Эйдриан, что ты творишь? — прошептала она, хотя особого смысла говорить тихо не было; по-эльфийски все равно никто, кроме них и Астамира, не понимал. — Что ты сделал с госпожой Дасслеронд?
Лицо короля мгновенно окаменело.
— Ты пришел в Бехрен, чтобы завоевать эту страну. И ты неправедным путем захватил престол своего королевства. Что ты…
— Неправедным? — переспросил Эйдриан. — Моя мать была королевой Хонсе-Бира, ты, возможно, об этом не знаешь.
— Твоя мать делает все, чтобы помешать тебе утвердиться на троне.
— И откуда тебе это известно?
Бринн устремила на него долгий, пристальный взгляд и отступила назад.
— Я пришла, чтобы заключить соглашение о ненападении, — теперь она говорила на тогайском языке; Астамир переводил ее речь. — Тебе нечего делать к югу от гор, разве что ятол Ваадан или я пригласим тебя нанести нам визит. Если ты согласишься на это, происходящее в Хонсе-Бире не станет предметом беспокойства ни Тогая, ни Бехрена.
Когда мистик перевел, Де Хамман кивком выразил согласие.
— Прекрасно. — Эйдриан сделал жест в сторону длинного стола, стоящего в глубине комнаты, где лежали пергамента, перья для письма и стояли чернильницы.
Тут же из угла появились два писца, пристроившиеся у краешка стола. Эйдриан и Садья заняли кресла с одной его стороны, Бринн и ятол Де Хамман — с другой, Астамир встал за спиной тогайранки.
Никаких сложностей при составлении соглашения не возникло. Бринн и ятол Де Хамман обещали не нападать на Хонсе-Бир, Эйдриан согласился, что его армия будет держаться к северу от гор. Писцы принялись за дело, и достаточно скоро договор был подписан.
— Есть что-нибудь еще? — спросил король Хонсе-Бира.
— Есть многое, о чем мне нужно поговорить с тобой, — ответила Бринн, снова на эльфийском языке. — Кем ты стал, Эйдриан?
— Тем, кого не надеялась увидеть во мне госпожа Дасслеронд, — дерзко ответил он.
Тогайранка прищурила карие глаза.
— Я знаю, что ты сделал с ней — и с Эндур'Блоу Иннинес.
— Откуда, интересно?
Не отвечая на вопрос, Бринн снова перешла на тогайский.
— Есть еще одна проблема, которую мне хотелось бы выяснить.
— Говори, — сказал Эйдриан, после того как мистик перевел ее слова.
— Аббат Олин у нас, и мы готовы вернуть его в обмен на находящегося у тебя пленника. Его имя Роджер Не-Запрешь, и он содержится в темнице Палмариса. Место и время по твоему выбору.
Молодой король громко расхохотался.
— Ах, моя матушка! Все так же сентиментальна, все готова отдать за своих приятелей — и непроходимо глупа.
— Ты ничего не знаешь о своей матери, — вмешался в разговор Астамир.
Эйдриан устремил на него пристальный взгляд.
— Кто ты такой? — требовательно спросил он. Мистик, не отвечая, еле заметно склонил голову и отступил на шаг. — Так значит, аббат Олин в обмен на Роджера Не-Запрешь?
— Считаю, это будет взаимовыгодной сделкой. Ты сам сказал, что знаешь: Роджер — друг твоей матери, и она хочет, чтобы он оказался на свободе.
— Уже по одной этой причине я вынужден отказать тебе, — холодно заявил король. — Не в моих интересах делать подарки моей матери.
Тогайранка снова бросила на него осуждающий взгляд, который, как и ранее, он оставил без внимания.
— Так что я отвергаю твою просьбу. Можете повесить этого осла Олина на самой высокой башне Хасинты или, если предпочитаете, на рее флагмана принца Мидалиса. Меня он больше не интересует. Старый болван ослушался меня, потерпел неудачу и в итоге, по твоему собственному признанию, погрузил Бехрен в хаос.
— В Бехрене действительно очень неспокойно. — Бринн наклонилась над столом, пристально глядя в глаза Эйдриану. — Однако я хочу предостеречь тебя. Если ты решишь воспользоваться этим хаосом и снова двинешь войска на юг, весь Бехрен поднимется против тебя и рядом с ним встанут воины тогайру.
Она слегка отодвинулась и предприняла последнюю попытку.
— Эйдриан, Эйдриан! Я всегда была тебе другом. Мы выросли вместе, вместе учились в эльфийской долине…
— Тебя эльфы, может, и учили, а меня мучили! — взорвался молодой король и так сильно наклонился вперед, что его лицо оказалось всего в дюйме от лица тогайранки. — Кто я? Кошмар госпожи Дасслеронд! Вихрь!
— Ты убил ее!
— Хотелось бы мне, чтобы это было так! — воскликнул он. — Но нет, она лишила меня удовольствия, сделав это своими руками!
Бринн гневно ударила ладонью по столу, и Маллон Янк бросился вперед с намерением вмешаться.
Разумеется, Астамир его опередил и, обогнув испуганно вскрикнувшего ятола, встал на пути гвардейца. Янк потянулся к мечу, но мистик схватил его за запястье и, нажав на болевые точки, обездвижил вцепившуюся в рукоять меча руку. Маллон Янк попытался нанести Астамиру удар левой рукой, но тот легко уклонился от него и отшвырнул гвардейца к дальней стене, по которой тот сполз на пол, с трудом ворочаясь в тяжелых доспехах.
Ятол Де Хамман тут же нырнул под стол; Эйдриан и тогайранка выхватили из ножен мечи.
Снаружи донеслись крики охранников и ужасный рев, сотрясший весь дом. Дверь распахнулась, и на пороге возник, выпуская из ноздрей струи огня, Аграделеус в облике огромной двуногой ящерицы.
Бринн вскинула руки и закричала:
— Довольно!
Но тут произошло нечто странное, совершенно неожиданное для всех присутствующих и крайне пугающее.
Молодой король посмотрел на дракона, Аграделеус на него, и внезапно оба взревели, словно охваченные безмерной яростью. Дракон выпустил длинные когти, но Эйдриан оказался проворнее. Его рука метнулась к мешочку с магическими камнями, и спустя мгновение короля окружил бело-голубой щит, созданный магической силой змеевика, а огненная молния отбросила Аграделеуса на другой конец комнаты.
— Довольно! — снова закричала тогайранка и подскочила к Эйдриану.
Тот повернулся к ней, дрожа от бешенства.
— Ты водишь дружбу с этой тварью и еще смеешь осуждать мои поступки? — закричал молодой король. — Убирайся отсюда! Немедленно!
Бринн чувствовала, что за этим стоит чрезвычайно глубокое, какое-то почти дикое, первобытное чувство. Почему Эйдриан без малейших колебаний, невзирая на опасность, кинулся на дракона?
И почему так повел себя Аграделеус?
Тогайранка устремила на короля долгий, испытующий взгляд, но предпочла не углублять конфликта и захлопнула за собой дверь, опасаясь, что дракон примет естественный вид и тогда просто сровняет дом с землей.
Выяснилось, однако, что он вряд ли в состоянии сделать это; слишком ошеломляющим оказался нанесенный Эйдрианом удар. Аграделеус сидел во дворе с ужасно потрясенным и несчастным видом — Бринн за ним такого никогда ранее не замечала.
— Быстро уходим! — Астамир схватил ее за руку и потянул за собой. Ятол Де Хамман уже успел обогнать их обоих.
Дракон между тем не двигался с места.
— Аграделеус? — окликнул его мистик.
Тот медленно поднялся на ноги; на морде дракона застыло странное выражение. Что это было? Ярость? Страх?
— Поторопись, — сказал Астамир. Аграделеус не двигался, враждебно косясь на покинутое ими здание. — Соглашение подписано. Наше дело завершено. Мы должны уходить.
— И как можно дальше, — откликнулся наконец дракон. — Как можно дальше, — повторил он.
— Эйдриан! — Увидев, что молодой король перестал расхаживать по комнате и решительно направился к двери, Садья схватила его за руку.
Он повернулся к ней, яростно сверкая глазами. Однако певица, сумевшая приручить оборотня внутри Маркало Де'Уннеро, не дрогнула.
— Что происходит? — спросила она и, почувствовав, как напряглись мышцы ее возлюбленного, сильнее стиснула его руку. — Что это было?
— Дракон, — ответил Эйдриан сквозь плотно стиснутые зубы. — Вторая древнейшая раса, самая мерзкая из всех!
— Будто ты не знал, что, по слухам, Бринн Дариель летает на крылатом чудовище, — пожала плечами Садья.
— И что?
— Твоя ярость при виде его меня более чем удивила, — ответила она.
Эти простые слова заставили молодого короля слегка расслабиться и словно привели его в чувство. Он действительно слышал рассказы о драконе, страстно желал увидеть это удивительное создание и даже воображал, будто именно на драконе пристало разъезжать человеку, который собирается править миром. Вопросы подруги оправданны, понимал он. И в самом деле, что такого особенного только что произошло?
— Не могу объяснить, — признался Эйдриан. — Такое омерзение внутри… потом вспышка ярости. Я и сам не ожидал…
— Помнишь, ты говорил, что хотел бы летать на таком звере?
— Все, чего я хочу, — это заполучить голову этого чудовища в качестве трофея! — взорвался король.
— Эйдриан!
Он стоял, качая головой, немало удивленный собственной вспышкой.
— Мой король, я немедленно подниму солдат по тревоге, — сказал Маллон Янк. — Мы прикончим монстра и принесем тебе его голову!
— Оставайтесь на месте, — отрезал Эйдриан. — Южане были здесь под флагом перемирия, нельзя забывать об этом.
— Да, мой король.
— То, что произошло напоследок, по существу ничего не меняет, — продолжал он. — Мы подписали договор и будем придерживаться его, так же как, уверен, Тогай и бехренцы. Проблема с южным соседом теперь, к моему облегчению, улажена, и мы можем заняться собственными делами, покончить наконец с принцем Мидалисом и его мятежом.
Собравшиеся были рады услышать эту новость.
— Может, когда ты в следующий раз надумаешь встретиться с Бринн, стоит посоветовать ей оставить дракона в тогайских степях, — сказала Садья.
Эйдриан обнял подругу и засмеялся.
— Действительно, стоит сделать это, — согласился он.
По возвращении в Хасинту ятол Де Хамман с огорчением узнал, что в южных кварталах города стычки возобновились.
— Никакого порядка! По твоей милости весь Бехрен объят хаосом! — в очередной раз накинулся он на Бринн. — Непростительное безрассудство!
— Мое терпение небезгранично, ятол, — спокойно ответила тогайранка. — Не напади ты на мой город, я бы сюда не пришла. — Ятол снова начал было протестовать, но Бринн резко оборвала его: — Прекрати наконец досужую болтовню о допущенных якобы ошибках. Сейчас не время для этого. Твоя страна на грани развала, и винить за это некого, кроме аббата Олина — и себя самого. Возвращайся в Медину, ятол. Направь пыл, с которым ты предъявляешь претензии мне и Тогаю, на наведение порядка в собственном доме. Лучшего, поверь мне, ты сделать не в состоянии.
Звучащая в ее словах откровенная угроза заставила Де Хаммана побледнеть и отпрянуть.
— Не думаю, что он прислушается к чьему-либо благому совету. Давай вернемся к нашим людям, — предложил Астамир.
— В самом деле, — ответила тогайранка. — Я по горло сыта Бехреном.
Они без труда нашли в предгорьях лагерь, что разбили тогайру. К этому времени большинство воинов уже вернулись в свои дома, для патрулирования местности осталось человек восемьдесят. Таналак Кренк, однако, был здесь, он дожидался возвращения Бринн.
— Конфликт между Тогаем и Хонсе-Биром исчерпан, — сообщила она Кренку. — Король Эйдриан согласился держаться по свою сторону гор, и, учитывая его потери здесь, пройдет много времени, прежде чем он снова обратит взоры на юг. Когда они с принцем Мидалисом разберутся, кому из них занимать трон, мы вступим в переговоры с победителем и заново утвердим подписанный договор.
— Ты чрезвычайно много сделала в интересах своего народа. — Соратник с почтением склонил перед ней голову.
— Твои заслуги перед ним также неоценимы, — отозвалась тогайранка. — Не говоря уже обо всем остальном, только благодаря тебе мы вырвались из осажденного Дариан-Дариалла. — Она посмотрела на мистика; как обычно, безмятежность Астамира придала ей уверенности. — И именно поэтому я отдаю правление Тогаем в твои надежные руки, Таналак Кренк, — торжественно объявила Бринн.
Наверное, впервые в жизни у мужественного тогайранского воина едва не подкосились ноги!
— Но почему? — с трудом выговорил он. — Неужели ты собираешься покинуть нас?
— Мой путь лежит на север, — кивнула женщина. — Действия Эйдриана сделали его моим врагом. Я не могу спокойно наблюдать за тем, как он проводит порочную политику.
— Враг Бринн Дариель — враг Тогая! — решительно заявил Таналак Кренк.
Она благодарно улыбнулась, покачав, однако, головой.
— Злодеяния Эйдриана по отношению к тол'алфар не затрагивают никого из тогайру, кроме меня. Я не только тогайранка, но еще и рейнджер. Я не зову соотечественников принять участие в моем походе на север. Госпожа Дасслеронд заменила мне мать, но, защищая ее народ, я не стану втягивать свой в новую войну. Долг велит мне принять участие в борьбе с Эйдрианом, и я уверена, что управляемый твоей рукой Тогай будет в безопасности. И еще я прошу позаботиться о Крепыше, который очень мне дорог.
— А что будет, когда ты вернешься? — спросил ее соратник.
— Заберу пони, только и всего. Править Тогаем теперь будешь ты. Если я когда-нибудь понадоблюсь своему народу, тебе стоит лишь позвать меня. Однако если мне суждено вернуться из Хонсе-Бира, мой путь лежит в…
Бринн замолчала, глядя на Астамира. Тот улыбнулся и кивнул.
— Ты хочешь пройти обучение у Джеста Ту, — воскликнул Кренк.
— Если выживу в борьбе с Эйдрианом, — повторила она, послав мистику ответную улыбку. Таналак Кренк, как она с удивлением отметила, как будто не был склонен оспаривать ее решение.
— Даже если я сумею послужить Тогаю и вполовину так хорошо, как Бринн Дариель, мое имя станет легендой.
Отважный воин низко поклонился ей; когда он поднял голову, тогайранка увидела, что его темные глаза затуманили слезы.
— Я готов скакать за тобой хоть на край света, сражаться с любым врагом, даже с самим драконом, только попроси. Ты не знаешь…
Женщина прервала соратника, заключив его в объятия.
— Если бы не ты, я не смогла бы сделать то, что велит мне сердце, — прошептала она. — Покидаю тогайские степи с уверенностью, что ты будешь мудро править нашим народом.
Бринн снова крепко обняла его и вместе с Астамиром покинула лагерь. Аграделеус уже ждал их.
Тогайранка заметила, что дракона буквально распирает от нетерпения.
— Его нужно уничтожить, — заявил Аграделеус.
— И кто же это сделает? Ты сам?
Огоньки в змеиных глазах дракона слегка угасли.
— Нет, я на это не способен, — ответил он. — Но я буду летать над королевством этой твари, испепеляя его города.
— Нет, — решительно отрезала Бринн.
В ее памяти всплыли картины того, что натворил раздираемый жаждой борьбы Аграделеус, когда она позволила ему учинить бойню в бехренских поселениях на территории Тогая. Ужасные крики умирающих до конца дней будут звучать в сознании. Однако сейчас она собиралась воевать не с Хонсе-Биром, а с Эйдрианом… Да, именно с Эйдрианом.
И следовательно, не допустит, чтобы дракон снова принялся за бесчинства.
Ночь Бринн и Астамир потратили на сборы и обсуждение того, как лучше помочь принцу Мидалису, а с рассветом на спине Аграделеуса отправились на восток.
Тем утром на поле у стен Санта-Мер-Абель постоянно действовали три катапульты. Каменные глыбы, пролетев огромное расстояние, с грохотом обрушивались на стены старинного монастыря.
Катапульты Санта-Мер-Абель отвечали лишь изредка и с гораздо меньшей эффективностью. Воздействие магической энергии камней на столь далекое расстояние не распространялось.
Время от времени все пятнадцать катапульт одновременно выпускали заряды из горящих смоляных шаров, и через стену аббатства устремлялся настоящий огненный вал.
— Тебе это доставляет такое же удовольствие, как и мне? — спросил Калас, вместе с Де'Уннеро наблюдавший за обстрелом.
— Дай тебе волю, ты сровнял бы все здесь с землей, — ответил монах. Герцог не удостоил его ответом. — Тебе не кажется, что ты просто снабжаешь их боеприпасами?
— Ни в коей мере. Мы забрасываем в монастырь только горящую смолу, а камнями долбим стену. Почти все камни остаются с нашей стороны. Хотя это не имеет значения. Когда здесь появится король Эйдриан, братьям из Санта-Мер-Абель станет не до стрельбы. Они будут думать лишь о том, как унести ноги из монастыря.
— Скоро он прибудет?
— Судя по донесениям, завтра.
— А что слышно о делах на юге?
— Мне доложили, что аббат Олин потерпел поражение и захвачен в плен, — ответил герцог Калас. — И причастен к этому принц Мидалис. Боюсь, король Эйдриан слишком далеко протянул руки. И возможно, несколько поторопился.
— Нет, — возразил монах. — Это промах не Эйдриана, а аббата Олина. Нужно было действовать благоразумнее, не распыляться, сосредоточиться только на Хасинте и Бехрене. Для этого у него хватало воинов.
— Как думаешь, мы нагнали на них страху? — Калас повел рукой в сторону аббатства.
Де'Уннеро устремил взгляд на древний монастырь.
— Они, конечно, страшно напуганы, — ответил он. — Но в то же время понимают, что с такого расстояния тебе не удастся причинить серьезный вред прочным стенам. И знают, что могут выдержать осаду, сколько бы она ни продолжалась, — аббатство находится на полном самообеспечении. Чтобы взять Санта-Мер-Абель, тебе или Эйдриану придется штурмовать эти неприступные стены. Такое происходило уже много раз, мой добрый герцог. Но без всякого успеха.
— Аббатству не приходилось сталкиваться с яростью Эйдриана, — тут же ответил герцог Калас и добавил, искоса взглянув на монаха: — И с яростью Маркало Де'Уннеро тоже.
— Санта-Мер-Абель, безусловно, падет, — согласился Де'Уннеро, но в словах его, как ни странно, звучала грусть.
Он, конечно, хотел захватить аббатство, поскольку без этого не мог занять подобающее ему место. И все же было больно сознавать, что для наведения порядка в церкви придется сломить несокрушимую прежде крепость. Ее неподвластный времени неукротимый дух мистическим образом взывал к сердцу воина-монаха.
— Как по-твоему, хватит с них на сегодня? — осведомился герцог.
— Главное, не следует заваливать валунами стену, — ответил Де'Уннеро, — а то, прорываясь к воротам, мы будем о них спотыкаться.
Герцог Калас фыркнул и бросил через плечо:
— Прекратить обстрел! — Один из его подчиненных отсалютовал и кинулся передавать приказ. — Завтра утром будет то же самое, — объяснил Калас. — Как и каждое последующее утро. — Он удовлетворенно рассмеялся при виде черных клубов дыма, поднимающихся за стенами аббатства. — Ничего, решимости братьев хватит ненадолго. И тогда Санта-Мер-Абель окажется во власти Эйдриана.
Маркало Де'Уннеро устремил на герцога долгий взгляд, борясь с желанием поправить его. Санта-Мер-Абель, несомненно, падет, но окажется не во власти Эйдриана, а в его собственной власти.
Позже в тот же день герцогу сообщили, что к востоку отсюда на побережье снова замечен принц Мидалис.
— Сент-Гвендолин? — с надеждой спросил герцог Калас; по его приказу в этом аббатстве теперь было сосредоточено крупное воинское подразделение. — Наконец-то этот отступник получит то, на что давно нарывается.
— Нет, Пирет Талме, — ответил офицер Бригады Непобедимых. — И город Макомбер.
Герцог посмотрел на Де'Уннеро, но тот лишь пожал плечами. И на этот раз принц точно знал, куда нанести удар.
— Соберите отряд побольше и выбейте их оттуда, — раздраженно приказал герцог Калас.
— Да, мой господин.
Взмахом руки Калас отпустил офицера.
— Молись, чтобы Эйдриан прибыл как можно скорее, — буркнул он, обращаясь к монаху. — Победа здесь необходима нам как воздух — пока люди не начали верить в превосходство принца Мидалиса. Хотя он пока не одержал ни одной крупной победы!
— Может, они ему и не понадобятся, — буркнул Де'Уннеро.
На следующий день трубы возвестили прибытие короля Эйдриана во главе пятитысячного войска. Не тратя время на формальности и даже не поинтересовавшись, какие повреждения успело получить аббатство, король, сопровождаемый Садьей, прошел в шатер для встречи с Де'Уннеро и герцогом Каласом.
— Слышали о провале аббата Олина? — рявкнул Эйдриан, едва завидев их.
Про себя он отметил, что взгляд Де'Уннеро был прикован к певице.
— Да, до нас дошли такие слухи, — ответил герцог Калас.
— Старый осел сам все испортил, — сказал король. — Он напал на Бринн Дариель, мою старую знакомую, и ее народ, тогайру. И потерпел сокрушительное поражение. А Бринн помогло то, что ей оказал поддержку принц Мидалис, как раз в это время объявившийся в гавани Хасинты.
— Он стал просто бельмом у нас на глазу, — заметил Калас. — Мечется вдоль побережья и наносит то тут, то там удары, как будто точно знает, где нас нет.
— Это все твоя матушка с ее магическими камнями, — буркнул Де'Уннеро. — Которой ты столь недальновидно позволил покинуть Урсал.
Он и король воззрились друг на друга, причем первым отвел взгляд Эйдриан. Он понимал — возможно, монах действительно прав. Неужели в чрезмерной самоуверенности он допустил ошибку, отпустив мать на свободу? Ведь это конечно же она, используя камень души, сейчас помогает Мидалису наносить точные удары. И даже сумела добраться до Бехрена, правильно оценить ситуацию в Хасинте и подсказать принцу, что стоит встать на сторону Бринн…
Нет, это уж слишком, казалось Эйдриану, — в конце концов, для путешествий духа существуют пределы.
— Бехрен и Тогай теперь не участвуют в нашей борьбе с принцем, — сообщил король. — Я подписал договор с Бринн Дариель и представителем Хасинты.
— Если они будут его придерживаться, — уронил герцог.
— Слово Бринн Дариель не может быть подвергнуто сомнению, — холодно возразил Эйдриан. — Если она сказала, что тогайру не станут воевать с Хонсе-Биром, так оно и будет. Что касается Бехрена, то, судя по сообщениям, все там слишком заняты борьбой друг с другом, чтобы обращать взоры на север.
— Значит, нам нет нужды укреплять Энтел. Хватит и гарнизона, способного отогнать при случае принца Мидалиса, — заметил Калас.
— Энтел надежно защищен, — заверил его король. — Вряд ли он заинтересует принца Мидалиса. Он придерживается трусливой тактики — нанести удар по слабому месту и сбежать.
— Еще он старается лишить нас поддержки народа, — заметил Де'Уннеро. — Делает все, пытаясь убедить простой люд, что именно он такой король, который им нужен.
— И противопоставить этому мы можем лишь значительную победу, какую принц никак не может рассчитывать одержать. — Эйдриан повел рукой в сторону открытого входа в шатер, сквозь который в отдалении вырисовывалась серо-коричневая громада Санта-Мер-Абель. — Как только аббатство станет нашим, армия сможет переключиться на защиту береговой линии. Тогда принц Мидалис не сможет больше наносить удары!
— Монастырь уже отрезан со стороны моря, мой король. — Сообщая хорошие новости, герцог Калас расправил плечи и горделиво выпятил грудь. — Пристань Санта-Мер-Абель разрушена, и любой корабль, рискнувший приблизиться к берегу, встретит огневой вал с утеса. Боевые корабли из Палмариса стоят на рейде под защитой этих батарей. Если Мидалис попробует сунуться сюда, это дорого ему обойдется.
— Нашими усилиями защита аббатства заметно ослаблена, — добавил Де'Уннеро. Калас бросил на него косой взгляд, и король понял, что монах заговорил, не желая упускать возможности показать, что и он причастен к достигнутым успехам. — Братья в Санта-Мер-Абель каждое утро просыпаются от грохота каменных снарядов и вони горящей смолы.
В общем и целом Эйдриан был доволен услышанным. Он не сомневался, что его армия способна захватить аббатство. В особенности с учетом того, что его присутствие поможет нейтрализовать магические действия монахов и обеспечит более разрушительный характер атак. Однако одновременно он понимал, что подземелья Санта-Мер-Абель по размерам не уступают зданиям, расположенным над ними, и представляют собой целую сеть укрепленных катакомб. Эйдриан знал, что без труда сможет проломиться сквозь ворота, — разве не сделал он то же самое в Палмарисе? Однако этим дело не кончится, борьба за полное овладение монастырем наверняка окажется долгой и крайне трудной.
В последнее время гордость молодого короля слегка пострадала, и он хотел сделать все, чтобы выиграть это едва ли не самое важное сражение. Аббат Олин подвел его, да тут еще принц Мидалис преподносил сюрприз за сюрпризом…
Он не мог допустить, чтобы такое повторилось!
Пока Де'Уннеро, Калас и другие командиры занимались обсуждением плана захвата монастыря, Эйдриан уединился в затемненном шатре. Установив зеркало, он уселся напротив него и погрузился в глубину Оракула, задаваясь вопросами относительно неожиданно открывшейся способности принца наносить удары за пределами его, Эйдриана, досягаемости и появляться там, где больше всего можно было рассчитывать на успех.
Долгое время ничего не происходило. Король старался удерживать в сознании образ матери, летающей над землей в виде духа и собирающей сведения для принца. Откуда она вообще узнала о существовании Бринн? И как сумела наладить с ней такую прочную связь, которая позволила согласовывать их действия? Ведь, судя по сообщениям, тогайру и флот принца очень точно выбрали время появления, получив таким образом возможность учинить беспорядки в Хасинте.
В памяти всплыло воспоминание о его первом сражении с госпожой Дасслеронд. В тот день с помощью магического изумруда она свернула пространство и отбросила его к границе Эндур'Блоу Иннинес.
Ну конечно же! Изумруд!
Весьма, весьма похоже. Разбросанные по всей земле тол'алфар не прячутся, а воюют против Эйдриана, объединившись с его врагами!
Он широко распахнул глаза. Мыслимое ли дело?
Молодой король тут же достал камень души и воспарил над палаткой. Если он не ошибся, то наверняка найдет какое-то доказательство этого рядом с основными, стратегически важными пунктами — Сент-Гвендолин, к примеру, или Пирет Талме.
Или же Санта-Мер-Абель.
Лазутчика, однако, Эйдриан заметил очень не скоро. В поисках ощущения присутствия рядом живого существа, того самого ощущения, которое притягивает странствующий дух возможностью завладеть чужим телом, ему пришлось обшарить всю местность вокруг аббатства.
Но потом он обнаружил то, что искал: неподалеку от северной стены Санта-Мер-Абель увидел эльфийку, причем узнал ее — то была То'эль Даллия, его бывшая наставница в Эндур'Блоу Иннинес. Она изучала месторасположение батарей Каласа, установленных, чтобы прикрывать подход к берегу.
Вернувшись в свое тело, молодой король задумался.
Так значит, тол'алфар шпионят для принца Мидалиса. Эти маленькие пакостники делают все, чтобы погубить его, Эйдриана!
Однако теперь, когда он понял это, может быть, удастся сделать так, чтобы гнусные шпионы сработали в его пользу. Варианты вихрем закружились в его сознании, но король понимал, что действовать нужно крайне осторожно и продуманно.
Как выиграть эту войну, причем в самое кратчайшее время?
Эйдриан, конечно, не представлял себе всех деталей, но общий план действий четко вырисовывался в его сознании. Он хотел покончить с Санта-Мер-Абель и посадить туда Де'Уннеро. Он хотел покончить с принцем Мидалисом, безраздельно завладеть королевством и, таким образом, получить возможность снова переключить внимание на юг. Однако больше всего он теперь хотел покончить с неугомонной матерью. Отпуская ее, он надеялся, что та забьется куда-нибудь в глухой уголок и зачахнет там от тоски. Ее способность восстановить силы и воспрянуть духом удивила и, более того, страшно разозлила короля.
Вот теперь пусть и расплатится за все.
Дух Эйдриана снова покинул тело и устремился на северо-запад, в сторону Дундалиса.
Вскоре он уже глядел сверху на две сложенные из камней пирамиды: одна — на месте захоронения брата его деда, Мазера, другая — на могиле погибшего отца.
Дух Эйдриана воззвал к миру теней.
И не успел еще он вернуться в свое тело, как одна из пирамид зашевелилась и начала разваливаться.
Молодой король не стал излагать план герцогу Каласу, посчитав, что тот не поймет всех его тонкостей. Де'Уннеро, однако, он обо всем рассказал, и тот злобно улыбнулся.
— Теперь понятно, каким образом принц Мидалис точно знает, куда нанести удар, — заявил монах. — Всегда терпеть не мог этих крылатых тварей!
— Поверь, твоя неприязнь к ним бледнеет рядом с моей ненавистью, — отозвался Эйдриан.
— Ты заставишь их работать на себя?
— Я… то есть я хотел сказать, мы обманем их, — чуть запнувшись, ответил король. — И я постараюсь, чтобы этот обман не обнаружился до тех пор, пока не окажется слишком поздно для Мидалиса.
— Ты собираешь вместе всех врагов, — задумчиво сказал Де'Уннеро. — Разумно ли это?
— Как по-твоему, Санта-Мер-Абель устоит против нас?
— Нет конечно.
— В таком случае, неужели герцогу Каласу, под началом которого закаленные в боях воины, будет трудно разделаться с принцем Мидалисом и его жалкой армией, едва насчитывающей несколько тысяч всякого сброда?
Монах снова задумался.
— Не советую недооценивать альпинадорских варваров, — предостерег он Эйдриана. — И существует еще одна, не такая уж немаловажная проблема…
— Моя мать, — закончил король. — Да, знаю. И поверь, у меня есть способ вывести ее из игры.
— Однажды ты уже недооценил ее.
— Это так, — вынужден был признать Эйдриан. — Мне следовало прислушаться к твоему совету и покончить с ней еще в Урсале.
— Думаю, именно от матери ты унаследовал такой замечательный характер, — сказал Де'Уннеро, и король, услышав это, едва не подскочил.
Неужели монах сделал ему комплимент? После того как Эйдриан открыл ему правду о себе и Садье, в их отношениях все время сквозила такая принужденность, что он не раз спрашивал себя, затянется ли вообще когда-нибудь эта трещина.
Однако сейчас подлинная картина открылась ему во всей полноте, и король вынужден был признать, что это его не удивляет. Де'Уннеро любил Садью и сейчас продолжал испытывать к ней страсть, но власти он жаждал больше. А именно Эйдриан, не певица, мог обещать ему эту власть.
— Аббат Олин находится в плену в Хасинте, в руках то ли бехренских жрецов, то ли Бринн Дариель, — сообщил король. — Я рассчитываю, что мы сможем освободить его, как только покончим с Мидалисом.
— Ты интересуешься, как бы я хотел поступить с ним?
— Ты сейчас фактически являешься первым лицом абеликанской церкви в Хонсе-Бире, — заявил Эйдриан. — Как только Санта-Мер-Абель окажется в наших руках — думаю, это произойдет в течение недели, — с оппозицией в церкви будет покончено и ты будешь официально провозглашен отцом-настоятелем. Так что предоставляю тебе самому решить судьбу аббата Олина, хотя, должен признаться, я им недоволен.
— И что ты посоветуешь?
— Снова отдать ему Бехрен — после того, как мы захватим эту страну и окончательно закрепим ее за собой, — ответил король. — Он всегда туда стремился, а ты сам учил меня, что от человека всегда больше толку, если его возможности совпадают с желаниями.
Двусмысленность этой фразы, по всей видимости, не осталась скрытой для Де'Уннеро. Он пристально посмотрел на Эйдриана.
Сначала молодой король хотел развить свою мысль, но потом передумал. Это не способ решения проблемы, понимал он. Злость монаха на то, что он отнял у него Садью, утихла, но вряд ли угасла окончательно.
Да, скорее всего. Необходимо просто сделать так, чтобы Маркало Де'Уннеро постоянно был занят проблемой Санта-Мер-Абель и как можно реже сталкивался с певицей. Только в этом случае оба они будут по-прежнему полезны для Эйдриана.
— Нужно построить некое подобие приличного сооружения, дома, если хочешь, в северо-западной части лагеря, — продолжал король. — Объясни тем, кто займется этим, что поручаешь им очень важную задачу — там разместится командный пункт, откуда будет осуществляться руководство операцией по захвату аббатства.
— Понятно, хочешь бросить эльфам наживку.
С этими словами монах вышел и немедленно отдал соответствующие распоряжения.
Эйдриан вернулся к себе в шатер. Садья принялась расспрашивать его о разговоре с Маркало, но король был не в настроении обсуждать эту тему. Он вообще не желал сейчас обсуждать что бы то ни было, намереваясь просто наслаждаться обществом женщины, которую считал одним из величайших завоеваний.
Позже, когда строительство дома уже шло полным ходом, Эйдриан снова прибег к камню души, обследовал местность, обнаружил То'эль Даллию и остался удовлетворен тем, что идущие работы уже привлекли ее внимание.
Других тол'алфар поблизости не обнаружилось. Тогда он устремился на запад и произвел разведку там. Поскольку предстоящий марш герцога Каласа будет очередной уловкой, подсматривающие глаза могут испортить весь замысел. И вскоре Эйдриан действительно обнаружил еще одного эльфа-лазутчика.
Корабли, отдав якоря, слегка покачивались на волнах Мирианика. Отсюда едва можно было различить высокие деревья, растущие на Неспокойном побережье, далеко на юге. Захват Пирет Талме прошел так гладко, что люди Мидалиса рвались снова высадиться на берег. Однако от Белли'мара Джуравиля поступили новые сообщения, и принц пока воздерживался от решительных действий.
Этим летним утром он стоял на палубе «Сауди Хасинты» рядом с Лиамом О'Блайтом. Мидалис ощущал его молчаливую поддержку. Он очень ценил этого человека — как и всех остальных, решившихся присоединиться к нему в борьбе с узурпатором. Ведь положение его было просто отчаянное. Да, он нашел союзников и одержал несколько не таких уж значительных побед, но возможности противника значительно превышали его собственные. Судя по оценке Джуравиля, Эйдриан располагал армией, больше которой, возможно, не было ни у кого в мире. Как мог Мидалис надеяться одолеть его?
Плывущая в воздухе песнь Смотрителя действовала на принца успокаивающе, напоминая ему, каких великолепных друзей он обрел. Кентавр, Пони и капитан Альюмет вышли на палубу, наслаждаясь теплой погодой и передышкой между сражениями. Песня Смотрителя воздействовала, казалось, даже на океан; во всяком случае, качка слегка утихла.
Тем неожиданнее прозвучали крики дозорных, заметивших скользящее над водой огромное крылатое создание.
— Бринн и дракон, — сказала Пони, подбежавшая к принцу и его спутнику.
— И твой друг Роджер, будем надеяться, — отозвался Мидалис.
Пока Аграделеус заходил на посадку, стоявшие на палубах матросы с трудом удерживались, чтобы не вскинуть лук или копье.
Заметив Мидалиса и остальных, тогайранка и Астамир велели дракону опуститься на воду рядом с «Сауди Хасинтой».
— Где Роджер? — первым делом, даже не успев поприветствовать прибывших, спросила Пони.
Бринн посмотрела на мистика.
— Твоего сына не волнует судьба аббата Олина, — ответил тот. — Нам не удалось вызволить Роджера из плена.
— Я должна спасти его! — Женщина умоляюще посмотрела на спутников. — Как только Джуравиль вернется, я попрошу, чтобы он доставил меня в Палмарис.
— Роджер вряд ли одобрил бы твои действия, — сказал Смотритель. — Если с тобой и эльфом что-то случится, это обойдется нам дороже, чем ты можешь себе представить. Для нашего дела ты и Джуравиль сейчас неизмеримо важнее. Роджер пожертвовал собой, чтобы спасти епископа Браумина, а ты хочешь сделать его самоотверженность напрасной.
Пони подавленно молчала, понимая, что мудрый кентавр прав.
— Тогай и Бехрен заключили мир с Хонсе-Биром? — спросил Астамира принц Мидалис.
— Договор об этом подписан, — ответил мистик. — Хотя я не сомневаюсь, что, если Эйдриан одержит здесь победу, он снова вернется к своим намерениям.
— Я тоже так думаю.
— Бринн больше не правит Тогаем, — продолжал мистик. Эти его слова вызвали удивленные взгляды присутствующих. — Она считает делом чести отомстить за смерть госпожи Дасслеронд, но не хочет вовлекать свой народ в эту кровопролитную борьбу. Тогай не воюет с Хонсе-Биром, но о мире между бывшей предводительницей Тогая и королем Эйдрианом не может быть и речи.
— И ты тоже хочешь сражаться вместе с нами? — спросил Мидалис, даже не пытаясь скрыть прозвучавшую в его голосе надежду.
— Если не будет возражений, — сказал мистик.
Оглянувшись, принц Мидалис увидел, что его спутники широко улыбаются. Ну что ж, полку его союзников прибыло!
— Бринн хочет сражаться с Эйдрианом, чтобы он не ушел от кары за свои поступки, — произнес принц. — А по какой причине вступает в борьбу Астамир?
— Потому что он друг Бринн Дариель.
— А это создание почему? — Принц показал на покачивающегося на волнах Аграделеуса, похожего на огромную чайку с головой ящерицы.
Мистик издал короткий смешок.
— Аграделеус просто любит сражаться.
«Очень удачно, — подумал принц Мидалис, — что сражается он на моей стороне!»
Ожившее существо двигалось вдоль дороги, которая поздно вечером привела его в Дундалис. Несколько человек, радуясь теплой летней погоде, сидели на траве, отдыхая после дневных работ. Они увидели приближающуюся по дороге с севера фигуру и, решив, что это путешественник, окликнули его.
Тот не отвечал, продолжая шагать вперед: по дороге, если под его негнущимися ногами оказывалась дорога, или напрямик, через подлесок и даже через крестьянские дворы.
Окликнув его раз, другой, люди подбежали, чтобы остановить его.
— Эй, ты! Сначала скажи, кто ты такой, потом мы посмотрим, пропустить ли тебя в деревню! — закричал кто-то.
Зомби двигался размеренно и не слишком быстро, так что люди без труда оказались перед ним.
Он не замедлил движения; даже, казалось, не заметил их.
Какой-то человек попытался его остановить — и тут же одним-единственным взмахом руки создания был отброшен в сторону на добрый десяток футов.
Остальные стали надвигаться на незваного гостя, но тут из какого-то дома на него упал луч света, и люди смогли как следует рассмотреть странника.
Они с криками отпрянули, охваченные ужасом. Среди них было не так уж много верующих, но в момент этого страшного откровения они осенили себя знаком треугольника — символа ели, как делали монахи церкви Абеля, и все до одного воззвали к Господу.
Зомби, однако, люди не интересовали. Он просто продолжал шагать вперед, отвечая на призыв своего господина.
— Это неслыханно! — Герцог Калас с силой грохнул кулаком по столу. — Наш самый главный враг перед нами, а ты отсылаешь меня и моих солдат прочь?
Эйдриан сидел за столом напротив герцога, упираясь подбородком в ладонь и с трудом сдерживая усмешку, поскольку Калас, не отдавая себе в том отчета, превосходно разыграл свою роль перед эльфийской шпионкой, которая, король это знал, пряталась где-то рядом. На протяжении нескольких дней он постоянно следил за То'эль Даллией, рассчитывая, что она переберется к только что построенному дому рядом с палатками королевских солдат — зданию, которое, совершенно очевидно, должно было стать своего рода полевым тронным залом, командным пунктом Эйдриана.
Он так же внимательно наблюдал за передвижениями принца Мидалиса после вторичного захвата Пирет Талме и теперь был уверен, что флот принца сейчас уже недалеко от Санта-Мер-Абель.
Как раз там, где ему лучше всего находиться, чтобы уловка сработала.
— Мне не нужны твои люди, чтобы овладеть аббатством, — ответил король. — Хватит и тех солдат, что я привел с собой. А тебя я отправляю в поход на Вангард. Принц Мидалис не может рассчитывать одолеть тебя, где бы он ни высадился.
— Ты слишком сильно рискуешь, — предостерег его герцог Калас. — Возможно, по-настоящему ты даже не представляешь, насколько это грандиозная задача — захватить Санта-Мер-Абель! За всю долгую историю аббатство ни разу не открыло ворота перед неприятелем, а ведь под его стены приходили армии покрупнее твоей.
— Однако во главе ни одной из этих армий никогда не стоял человек столь могущественный в обращении с магическими камнями, как я, — безмятежно отозвался Эйдриан. — И столь искусный в умении отражать магическое нападение монахов. Сколько их сейчас в аббатстве? Какие-то жалкие несколько сотен!
— И столько же крестьян, если не больше.
Король пожал плечами, как будто это вообще не имело никакого значения.
— Если я нейтрализую магические действия монахов, мы пробьемся через ворота, и, как только это произойдет, монастырь падет, — ответил он.
— Монахи — прекрасно обученные воины, — возразил Калас.
— Да, некоторые из них, — вступил в разговор Маркало Де'Уннеро. — Однако большинство обучены только самым элементарным действиям. Мы с королем Эйдрианом в первую очередь отыщем тех, кто руководит обороной, тем самым обезглавив аббатство. К тому же я уверен, что многие монахи с радостью примут новую церковь и нового короля. А остальные… Тем хуже для них, верно?
Герцог Калас недоверчиво покачал головой.
— Не лучше ли вместе начать решающую атаку завтра утром, — предложил он. — А когда с монастырем будет покончено, заняться и принцем Мидалисом.
— Мы все время совершали именно эту ошибку, — ответил Эйдриан. — Держали свои силы собранными в единый кулак. Именно поэтому Мидалис сумел наносить нам удары то там, то здесь. Нет, настало время разделиться. И я пока не готов к нападению на Санта-Мер-Абель. Я постоянно провожу разведку, чтобы иметь возможность продумать, как лучше использовать их слабые места. Я покончу с Фио Бурэем и его сообщниками в течение недели, и к этому времени ты с двадцатью тысячами воинов уже доберешься до Палмариса. Остальные твои десять тысяч, разбившись на две части, отправятся на юг и восток, а еще три тысячи усилят гарнизон Энтела и будут защищать район Лапы Богомола и Неспокойного побережья. Вряд ли Мидалис снова отправится в Бехрен, когда ему станет известно о твоем походе на Вангард, но если это произойдет, мы сможем достойно встретить его.
— Мой король… — не унимался герцог, но Эйдриан прервал его.
— Я принял решение, — заявил он, жестом давая понять, что обсуждение закончено. — Меня и пяти тысяч гвардейцев хватит, чтобы одолеть братьев Санта-Мер-Абель. Потом Маркало Де'Уннеро будет провозглашен отцом-настоятелем церкви Абеля, и я отведу войска туда, куда сочту необходимым. Надеюсь присоединиться к тебе в Вангарде, друг мой, чтобы разделить честь нашей славной победы. Так что давай покончим со всем этим, и побыстрее.
— Да, мой король, — ответил Калас.
На лице Эйдриана заиграла улыбка, не столько в ответ на его слова, сколько при мысли о том, что То'эль Даллия наверняка уже в пути, торопится сообщить только что услышанные новости.
И рассказать о якобы возникшей в его обороне бреши.
— Похоже, твой сын допустил ошибку, и очень серьезную, — сказал принц Мидалис Пони, когда Джуравиль сообщил о передислокации войск Эйдриана.
— По слухам, именно таким образом он захватил Палмарис, — откликнулся капитан Альюмет. — Сомневаюсь, что Санта-Мер-Абель продержится долго, даже под натиском сравнительно небольшой оставшейся под его стенами армии.
— Но при этом сам он остается незащищенным — тот человек, кто оспаривает мое законное право на трон, — заметил принц.
— Пять тысяч! — воскликнул Андаканавар. — Это все равно больше, чем имеется в твоем распоряжении.
— Верно, — сказал Мидалис. — Но зато с нами два рейнджера. — Он перевел взгляд с Андаканавара на Бринн Дариель. — Не говоря уж о славной Джилсепони и драконе!
— Ты забыл упомянуть Джеста Ту, мой добрый принц Мидалис, — добавила тогайранка, как только мистик перевел ей слова принца.
Прежде чем перевести ответ подруги, Астамир отвесил ей учтивый поклон.
— Если мы будем действовать быстро и высадимся на противоположном от Санта-Мер-Абель берегу полуострова, то окажемся на месте еще до того, как Эйдриан атакует монастырь, — заметил принц Мидалис. — А когда наступление начнется, подумайте только, как наше появление поднимет дух отца-настоятеля Бурэя и остальных братьев!
— Но если мы потерпим неудачу, то потеряем все, — возразила Пони.
— А если не воспользуемся этой возможностью, когда еще представится такой случай? — не уступал принц. — Герцог Калас с армией уже в пути и в данный момент далеко от Санта-Мер-Абель. Если мы сейчас не решимся выступить и опять будем придерживаться прежней тактики, добиваясь незначительных побед, падут и Санта-Мер-Абель, и Вангард. И что тогда нам останется? Вечно скитаться вдоль побережья, изредка нанося никого особенно не беспокоящие удары? Можно не сомневаться, со временем Эйдриан создаст новый флот посильнее прежнего; и тогда даже воды Мирианика не дадут нам приюта.
Он глубоко вздохнул, подошел к Пони и, положив руки ей на плечи, заглянул в глаза.
— Твой сын допустил ошибку, — повторил Мидалис. — Недооценил нас и наших союзников, доставляющих бесценные сведения. Чем поставил себя в уязвимую позицию у ворот Санта-Мер-Абель. Нужно нанести ему удар в тот самый момент, когда он собирается захватить и подчинить себе абеликанскую церковь. Если нам удастся нанести ему поражение и у…
Тут он замолчал, испустив еще один глубокий вздох.
— И убить его, — спокойно закончила Пони.
— Нет, захватить в плен. Будет тогда герцог Калас и дальше поддерживать его? А другие придворные? И, что гораздо важнее, будет ли народ Хонсе-Бира так уж рваться защищать его дело? Эйдриану необыкновенно повезло в том, что он оказался в Урсале, когда я был в далеком Вангарде. Народ принял его без сопротивления, потому что, во-первых, был введен в заблуждение якобы законностью его притязаний на трон, а во-вторых, потому что никто не видел ему альтернативы, а также не верил в возможность бороться с герцогом Каласом и его Непобедимыми. Без Эйдриана все это испарится как дым. Народ Хонсе-Бира примет меня как законного короля Хонсе-Бира — даже у герцога Каласа не останется другого выхода.
— А не может герцог Калас, с такой-то армией, сам попытаться захватить трон? — осведомился Смотритель.
Принц покачал головой.
— Это не в его характере. Он — командир Бригады Непобедимых, дальше этого его интересы не простираются. Если мы одержим победу над Эйдрианом, война будет окончена и королевский род Урсалов снова станет править в Хонсе-Бире.
Он пробежал взглядом по лицам собравшихся, надеясь услышать их мнение.
— Пожалуй, лучшей возможности нам и впрямь не представится, — задумчиво произнес Андаканавар.
— Согласна, следует покончить со всем этим, — присоединилась к нему Пони, сверхъестественным образом повторив мысль, днем раньше высказанную ее сыном.
Как только она поддержала предложение Мидалиса, возражений ни у кого не осталось.
Спустя час эскадра принца выступила в поход, огибая выступ полуострова с противоположной от Санта-Мер-Абель стороны.
В это самое время герцог Калас и его двадцать тысяч солдат быстро двигались в сторону Палмариса. Перед началом операции король все же посвятил Каласа в маленький план, рассчитанный на присутствие рядом с ними эльфийских лазутчиков.
Герцог должен был двигаться на запад три дня, после чего повернуть обратно. Эйдриан не сомневался, что к тому времени уже будет знать о намерениях принца Мидалиса и месте его высадки. Вот тогда Калас и сожмет тиски.
Эйдриан несколько раз предпринял путешествия в духе.
Юг и восток сейчас его не интересовали. Десять тысяч солдат на самом деле, без всякого обмана, были отправлены в те края, и любой шпион только подтвердил бы то, что То'эль Даллия, без сомнения, уже сообщила принцу Мидалису.
В основном король следил за побережьем рядом с Санта-Мер-Абель. И как только почувствовал действие солнечного камня, сопротивляющееся его присутствию, сразу же составил себе четкое представление о том, куда направляется принц.
Он сообщил эту информацию Маркало Де'Уннеро, и тот, обернувшись тигром, вскоре догнал армию герцога.
Поздно вечером монах вошел в палатку Каласа.
Еще до наступления рассвета герцог послал большой отряд на север, в сторону побережья, в район, где, по предположению, собирался высадиться принц Мидалис.
Принц, конечно, разгромит его, но в том как раз и состоял план. Когда Мидалис с армией будет пересекать полуостров, герцог Калас нападет на него с тыла.
И все, кто был в курсе этого плана — и Эйдриан, и Де'Уннеро, и герцог Калас, — понимали, каков будет неизбежный результат. Как только принц Мидалис высадится на берег и удалится от кораблей, он отрежет себе всякую возможность для спасения.
Воды залива лишь ненадолго задержали продвижение ожившего создания. Влекомый призывом Эйдриана, зомби вошел прямо в Мазур-Делавал. Дышать ему не требовалось, поэтому необходимости выныривать на поверхность не было. Течение норовило утащить его в сторону, но зомби обладал невероятной силой.
Его путь пролегал точно по прямой.
Вперед — к Эйдриану, его хозяину, который правит не только Хонсе-Биром, но и царством смерти.
Сойдя летним днем на берег, Пони с особой остротой почувствовала — что-то идет не так. В ее представления о противнике этот отчаянный план никак не укладывался. Еще когда «Сауди Хасинта» огибала мыс полуострова, женщина предприняла путешествие в духе, но все, что сумела обнаружить, подтверждало сведения, полученные от лазутчиков Джуравиля.
И тем не менее ощущение неправильности не проходило, и оно, кроме того, усугублялось угрызениями совести из-за того, что ей не удалось освободить Роджера Не-Запрешь. Характерно, что это ощущение тревоги испытывала не одна она.
Даже Дар, воспринимавший путешествие на «Сауди Хасинте» как в некотором роде тюремное заключение и сейчас наконец вырвавшийся на свободу, нервно фыркал, крутил головой и вздрагивал от каждого прикосновения.
— Жеребца пугает наш поход, — сказала Пони Смотрителю. — И я тоже испытываю чувство страха.
— По-моему, это совершенно естественно, девочка, — отозвался кентавр. — И я решил бы, что у тебя с головой что-то не в порядке, если бы ты не чувствовала ничего подобного. Мы ввязались в очень рискованную игру и поставили на кон все, что у нас есть.
Женщина задумалась над его словами. Эта вылазка была неизмеримо более опасной по сравнению со всеми предыдущими. Во время нападения на Пирет Талме и Сент-Гвендолин, даже во время похода на Хасинту против аббата Олина они никогда не удалялись более чем на расстояние двухчасового перехода от кораблей, способных унести их в безопасные воды Мирианика. Теперь, однако, им предстоит идти по суше долгих три дня.
— И мы наконец встретимся с ним лицом к лицу, — снова заговорил Смотритель, оторвав Пони от раздумий. — С твоим сыном. Как же тут не бояться?
— По-твоему, на донесения эльфов можно положиться? — спросила она.
— Не думаю, что лазутчики Джуравиля ошиблись, а значит, лучшего шанса у нас не будет. Если твой сын настолько самоуверен, что оставил при себе столь малое войско, было бы глупо не воспользоваться этим. — Кентавр невесело усмехнулся и посмотрел на женщину с высоты своего роста. — Ты понимаешь, какая тьма покроет мир, если Санта-Мер-Абель падет под натиском Эйдриана и Де'Уннеро?
Пони понимала логику его рассуждений; она кивнула и постаралась справиться с охватившей ее тревогой.
И, тронув поводья Дара, поскакала вперед, догоняя возглавляющих поход принца Мидалиса, Брунхельда и Андаканавара.
Их послали на побережье с единственной целью: установить место высадки принца Мидалиса. Ведомые своим командиром, генералом Блаксоном, эти три тысячи человек знали, что не будут участвовать в славной битве, которая вот-вот грянет у стен Санта-Мер-Абель. И в то же время все до одного понимали, что их миссия крайне важна для победы короля.
Никто не должен отступить!
Генерал Блаксон Тре'фелаус отдавал себе отчет в том, что они рискуют гораздо больше, чем армия самого Эйдриана. Герцог Калас посвятил его в подробности замысла короля, и генерал был достаточно опытным воином, чтобы понимать, как много здесь будет зависеть от точного расчета времени.
Кто может знать, заглотил ли принц Мидалис наживку, подброшенную ему молодым королем?
И если да, то сойдет ли он на берег именно там и тогда, где и когда они предполагали? Поскольку, если этого не произойдет, Блаксон с солдатами рискует столкнуться с самим Мидалисом, его армией, которая значительно превосходит по численности отряды генерала, не говоря уж о том, что принца поддерживает сама Джилсепони Виндон!
Блаксон Тре'фелаус предупредил воинов о возможности этого сражения, и его гордость возросла вдесятеро, если не больше, когда солдаты, прекрасно осознавая грозящую им опасность, отмахали за этот день двойную норму, неустанно шагая с рассвета до заката.
И были назавтра вознаграждены за это. В хорошо защищенной бухте совсем недалеко от полуострова Всех Святых они обнаружили флот принца Мидалиса.
Альпинадорские баркасы были вытащены на берег, крупные суда стояли на рейде.
Суда на берегу охраняли примерно три сотни альпинадорцев.
Когда разведчики вернулись с докладом, генерал Блаксон не колебался ни мгновения.
— Вы знаете, в чем состоит ваш долг, — воскликнул он, разъезжая перед строем на тогайском пони. — Бывший принц привел чужеземных захватчиков на наши мирные берега. Варваров из Альпинадора! Этим северянам неведомо милосердие. Они стремятся убивать наших людей, а женщин собираются увезти в свою холодную пустошь, чтобы было кому согревать их постели! Мы должны остановить их! Прикончить варваров, уничтожить их суда. За то, что принц Мидалис привел этих убийц к мирным берегам Хонсе-Бира, его ожидает вечное проклятие! Как и весь прочий сброд, который идет рука об руку с ним, предавая отечество!
Чуть ли не на каждом слове солдаты Тре'фелауса разражались одобрительными криками, их возбуждение росло, они рвались в бой.
— Смерть варварам, пришедшим грабить наши земли! — закончил генерал Блаксон и, развернув коня, выхватил меч.
Нападающие быстро перевалили через высокий отвесный берег и устремились к бухте. Идущие впереди пехотинцы скатывались по склонам, обходя варваров с флангов, чтобы оставить центр для кавалерийской атаки.
К чести альпинадорцев, они не бросились врассыпную. Отдавая дань наследию своих гордых предков, варвары действовали в соответствии с их заветами, как истинные воины, — выхватили оружие и запели песнь Дейна Торсона, бога войны. Стоя бок о бок, они встретили катящийся на них атакующий вал метательными топорами, а потом, когда он приблизился, вступили в сражение голыми руками.
Каждый могучий варвар во время этой схватки сумел убить по меньшей мере двух «медведей». И все же как бы сильны они ни были, отбить атаку всадников королевской армии и гвардейцев Бригады Непобедимых они не смогли. Кавалерия разгоняла альпинадорцев, а потом их добивала пехота, поскольку соотношение сил было один к десяти.
Даже раненые, даже лежа на земле, могучие северяне все еще продолжали сражаться — буквально до последнего вдоха. Ни один варвар не попросил о пощаде, и Тре'фелаус не оставил жизнь ни одному раненому. Их зарубили и бросили тела среди прочих на залитый кровью берег.
Задача была выполнена, и генерал Блаксон приказал своим людям уничтожить большую часть альпинадорских баркасов. Оставшиеся подтащили к воде, и солдаты Хонсе-Бира погрузились на них; баркасы тут же устремились к стоящим на якоре кораблям, охраны на которых почти не было.
Некоторые из них, правда, в том числе и «Сауди Хасинта», успели поднять паруса и устремились в открытое море. На одном судне даже привели в действие катапульту и обстреляли приближающиеся баркасы, хотя толку от этого, можно сказать, не было никакого.
Один за другим огромные боевые корабли Хонсе-Бира снова переходили под власть короля Эйдриана.
Каждый раз, когда на очередном корабле спускали старый штандарт и поднимали флаг с медведем и тигром, Блаксон Тре'фелаус, стоя на берегу, салютовал мечом. Генерал знал: то, что двум-трем кораблям удалось уйти, не может повлиять на ситуацию. Он отлично послужил королю.
Теперь принцу Мидалису путь к отступлению был заказан.
— Все в точности как рассказывал Джуравиль, — заметил Мидалис, когда они увидели Санта-Мер-Абель.
В отдалении безошибочно угадывались силуэты катапульт, и прямо на глазах некоторые из них начали разворачиваться.
— Похоже, наше приближение замечено, — сказала Пони.
— Они не успеют их развернуть, — заверил ее принц и вскинул руку. — Вперед, мои воины! Настал час расплаты!
Смотритель заиграл на волынке воодушевляющую мелодию. По знаку Брунхельда и Андаканавара альпинадорцы грянули песнь Дейна Торсона.
Внезапно все они застыли в благоговейном страхе, завидев в небе огромное крылатое создание. Спустившись с далеких горных утесов, оно обрушилось на катапульты армии Эйдриана. С сидевшими на его спине Бринн и Астамиром дракон промчался мимо охваченных ужасом «медведей», яростным дыханием воспламенив одну катапульту и перевернув огромными когтистыми лапами вторую.
Люди принца снова пошли вперед под возобновившиеся звуки волынки.
Мало кто был в состоянии противостоять им; почти все солдаты передовых постов армии Эйдриана и расчеты установленных на высотке катапульт бросились удирать со всех ног. На втором заходе Аграделеус поджег еще одну катапульту, и на этот раз, завидев, что люди принца уже близко, Бринн и мистик спрыгнули на землю, в самую гущу до полусмерти напуганных, разбегающихся во все стороны солдат.
Пони верхом на Даре первой оказалась рядом и обрушила огненные стрелы молний на оставшиеся катапульты; во все стороны полетели деревянные осколки. Взрывной волной многих солдат противника расшвыряло по, земле. Едва придя в себя, они побросали оружие и запросили пощады.
Пони, тогайранка и Астамир сражались бок о бок, Аграделеус приземлился рядом с ними. Их яростная атака прорвала оборону передовых постов.
После чего в образовавшуюся брешь устремились основные силы принца Мидалиса, захватившие стратегически важную высоту.
Отсюда была недалеко до северной стены Санта-Мер-Абель, а также до темной шевелящейся массы в районе западных ворот — основных сил армии Эйдриана.
Внезапно перед ними возник Белли'мар Джуравиль; прекрасное лицо эльфа было искажено отчаянием.
— Нас обманули! — с горечью воскликнул он. — Армия герцога Каласа возвращается!
Все головы повернулись на запад, где в воздухе стало заметно облако пыли, поднятой приближающейся армией.
— Как такое могло случиться? — спросил у него Мидалис. — Как твои лазутчики не заметили…
— Эйдриан, — ответил эльф. — Эйдриан с магическими камнями… Он обвел нас вокруг пальца!
— Сражаться с ними бесполезно, — заметила Пони.
— Если мы отступим, аббатство будет обречено, — ответил принц.
— Оно обречено в любом случае, — сказал Джуравиль. — У герцога Каласа огромная армия.
Принц Мидалис оглянулся, не зная, что предпринять. Казалось, тиски отчаяния с каждым мгновением все сильнее сжимают его сердце. Но тут Пони прикоснулась к его плечу, призывая взять себя в руки.
— Нам все равно некуда отступать, — сказала она.
Принц кивнул в знак согласия.
— Тогда — в бой! — воскликнул он голосом, полным решимости.
— Ну, начинаем, — сказал Эйдриан, сидя на коне перед воротами Санта-Мер-Абель. Он посмотрел на стоящего рядом молодого монаха. — Ты принес то, что я велел?
— Да, мой господин, — робея, ответил юноша и протянул Эйдриану колчан со стрелами.
Со злобной улыбкой на губах тот приказал Маркало Де'Уннеро обстреливать из катапульт главные ворота и начать наступление. Потом молодой король вытащил из колчана одну стрелу и повертел ее перед глазами, любуясь на вправленный в наконечник маленький рубин.
Он все еще глядел на стрелу, когда к нему подошел Де'Уннеро.
— Неужели ты хочешь… — начал монах, но Эйдриан остановил его, громко рассмеявшись.
Молодой король достал камень души, отцепил свисающий с седла лук Крыло Сокола, некогда принадлежащий его отцу, одним быстрым текучим движением вскинул его и наложил на тетиву стрелу.
— Давно я не практиковался в стрельбе из лука, — посетовал он. Катапульты открыли огонь, наступление началось. — И все же, думаю, мимо сторожевой башни моя стрела не пролетит и кое-кому сумеет доставить неприятности. Причем весьма серьезные.
Со сторожевых башен западных ворот огромного монастыря монахи осыпали наступающих стрелами магических молний. Точно сияющие бело-голубые руки, молнии тянулись вниз, опаляя и сбивая с ног солдат.
В левой башне рядом с отцом-настоятелем Фио Бурэем стоял епископ Браумин. Он всячески подбадривал братьев, убеждая ни на мгновение не ослаблять внимания. Браумин Херд собственными глазами видел действия Эйдриана во время атаки в Палмарисе и понимал, что молодой король и сейчас может повторить их.
Отец-настоятель Фио Бурэй тоже не остался в стороне от происходящего: громким голосом он напоминал братьям, что аббатство Санта-Мер-Абель еще ни разу не уступало врагам, и призывал их выстоять и на этот раз. Защитники монастыря — и монахи, и простые крестьяне — со стен и из башен поливали наступающих градом стрел и огненных молний, сбрасывали на них кипящее масло и тяжелые камни.
Заметив вдалеке группу наблюдавших за сражением всадников, епископ Браумин догадался, что среди них Эйдриан и Де'Уннеро. Особенно, впрочем, он к ним не приглядывался, поскольку они находились слишком далеко, вне досягаемости магических огненных стрел. Поэтому не заметил, как молодой король, не слезая с коня, поднял огромный эльфийский лук.
На вид его стрела ничем не отличалась от всех прочих и тут же затерялась среди них. Описав дугу на фоне утреннего неба, она влетела в расположенную справа сторожевую башню. Она стукнулась о камень, раскололась и…
…И взорвалась. Вспыхнул огромный огненный шар, и всех находившихся в башне монахов внезапно охватило всепожирающее пламя.
— Великий Боже, — ошеломленно пробормотал Браумин. Колени у него подогнулись; он услышал доносившиеся из соседней башни душераздирающие крики, увидел, как сначала один, а потом другой охваченной пламенем человек спрыгнул на землю. — Великий Боже!
— Солнечный камень! Создавайте заслон! — в отчаянии закричал Фио Бурэй, но, к ужасу своему, увидел, как на дальнем конце поля Эйдриан снова поднимает лук.
Монахи кинулись за солнечными камнями, но, увы, времени им не хватило.
Вторая стрела упала во внутренний дворик за воротами. Стоящие там крестьяне, готовившиеся защищать ворота, с криком разбежались, когда вспыхнул еще один огненный шар. Пламя охватило одежду, волосы, кожу людей. Но что было даже еще хуже, занялись огромные балки, поддерживающие ворота.
— Там, внизу, задействуйте кто-нибудь змеевик! — закричал Фио Бурэй. — На худой конец, просто лейте воду.
Браумин Херд, окружив себя сияющим бело-голубым щитом змеевика, рванулся к отцу-настоятелю, стараясь прикрыть и его. И тут полетела третья стрела, нацеленная на башню, где они находились.
Силой взрыва епископа, не отпустившего плечи Бурэя, отбросило к задней стене. Браумин поднялся на ноги, помог встать отцу-настоятелю и потащил его из горящего помещения сначала к винтовой лестнице, а потом вообще вон из башни.
— Держитесь, пока сможете, а потом отступайте к подвалам, — оказавшись во дворе, распорядился он, обращаясь к магистру Мачузо, возглавляющему отряд во дворе.
— Сражайтесь за каждый дюйм земли. Сражайтесь, даже переступая через тела мертвых товарищей!
Старый магистр кивнул и бросился бежать, на ходу успокаивая братьев и крестьян. Вскоре монахи, используя солнечные камни, создали щит по фронту обороны. Действительно, следующая стрела с вправленным в нее рубином влетела в область противостоящей ей магии, и больше ужасные огненные шары ущерба им не наносили.
— Теперь будем сражаться обычным оружием, — решительно заявил магистр Мачузо; он не сомневался, что братья сделают все, что смогут, даже не используя магию камней.
И тут в сердцах монахов вспыхнула надежда — с северной стены донеслись крики, возвещающие о появлении на поле боя армии, возглавляемой принцем Мидалисом.
Эйдриан и Де'Уннеро тоже слышали эти крики, а вскоре увидели и солдат принца Мидалиса, наступающих с севера.
— Нужно не подпускать их к стене, — сказал Де'Уннеро.
— Нельзя допустить, чтобы Мидалис укрылся в монастыре, — кивнул молодой король. — Это не входит в наши планы.
Де'Уннеро повернулся, чтобы уйти, но Эйдриан остановил его, схватив за плечо.
— Посмотри-ка туда. Вот и герцог Калас!
Монах, повернув голову, увидел, что к полю битвы быстро приближается еще одна армия, втрое превосходящая войско Мидалиса. Быстрый расчет подтвердил, что Калас доберется до ворот раньше принца.
— Герцог Калас разделается с ними в два счета, — заявил король. — Пойдем к воротам, попытаемся прорваться внутрь.
Эйдриану пришлось двигаться перебежками. По оценке на глаз примерно треть его личной пятитысячной армии была уже выведена из строя, но это короля мало заботило; главное, что ворота монастыря уже трещали и защита теряла силы. Воспользовавшись гематитом, он убедился, что действие антимагии солнечного камня за воротами еще не прекратилось, но его могуществу она противостоять не могла.
Подобно волне, люди Эйдриана расступались перед ним, открывая дорогу к огромным воротам. Король выхватил Ураган и вложил всю свою силу в графит, вделанный в рукоятку меча. Ударила ослепительная белая молния.
Ворота содрогнулись и прогнулись внутрь; огромные запирающие брусья, ослабленные пожаром и давлением снаружи, разлетелись на куски.
Наступающие хлынули во двор Санта-Мер-Абель.
— Убивайте всех, кто не сдается, — приказал Эйдриан своим людям.
Сопровождаемый Садьей и Маркало Де'Уннеро, молодой король вбежал на монастырский двор.
— Мы опоздали! — подавленно заметил принц Мидалис, увидев огромную армию, идущую ему наперехват.
— Побежим? Или будем сражаться? — спросил Смотритель.
Мидалис бросил на него суровый взгляд.
— Сражаться достойно и умирать достойно! — взревел кентавр и вытащил волынку.
Люди из Вангарда и альпинадорцы образовали защитное каре вокруг предводителей.
Армия герцога Каласа развернулась и сейчас заходила с севера, чтобы отрезать противнику всякую возможность отступления; войско принца, однако, бежать не собиралось.
Все его люди как один низко пригнулись, когда Аграделеус пронесся над ними с Бринн и Астамиром на спине. Он подлетел совсем близко к вражеской армии и даже ухитрился опалить огнем своего дыхания первые ряды солдат, но потом на дракона обрушился такой ливень стрел, что тогайранка принудила его развернуться и улететь прочь.
— Эйдриан сумел приучить к дисциплине своих людей, — заметила Пони Мидалису. — Теперь посмотрим, как они справятся вот с этим.
Она вытянула вперед руку. Огненный заряд обрушился на ближайших пехотинцев; все они тут же попадали на землю.
— Летим с нами! — закричал мистик принцу Мидалису, когда по приказу Бринн Аграделеус приземлился недалеко от него. — Нам не остановить их, действуя обычными методами!
Мидалис обвел взглядом союзников.
— Вперед! — подбодрил его Андаканавар.
— И поторопись! — присоединился к нему Брунхельд. — Мы заставим их призадуматься! — Повернувшись к своим людям, варвар закричал: — Сражайтесь достойно и умрите достойно!
Альпинадорцы дружным ревом поддержали командира.
Принц уселся позади Астамира.
— Надо отыскать Эйдриана, — сказал он мистику и Бринн.
— Я чую его запах, — прорычал Аграделеус, взмывая в воздух.
Послышался грохот, а затем из-за стены донеслись отчаянные крики.
— Он пробился внутрь аббатства! — закричал Джуравиль. — Нужно остановить его.
Пони на Даре и Смотритель вплотную приблизились к эльфу. Тот поднял руку, на ладони которой сверкал изумруд госпожи Дасслеронд.
— Ты тоже, рейнджер, — сказал Джуравиль Андаканавару.
Альпинадорец на мгновение заколебался и с тревогой оглянулся на Брунхельда.
— Иди и убей его в бою! — мгновенно откликнулся тот. — Я погибну, в песне прославляя твое имя, могучий Андаканавар!
Спустя мгновение Белли'мар Джуравиль и четыре его товарища оказались у расколотых ворот Санта-Мер-Абель.
И тут же бросились внутрь, с боем прокладывая себе путь сквозь ряды воинов Эйдриана. За их спинами дрогнула земля — это солдаты герцога Каласа вступили в бой с войском принца.
Оставив отца-настоятеля Фио Бурэя и остальных в огромном зале главной монастырской башни, Браумин Херд взбежал по широким ступеням, по винтовой лестнице достиг самого верхнего этажа, откуда выбрался на плоскую крышу.
Оттуда он увидел, как герцог Калас вступил у монастырских стен в яростный бой с людьми принца Мидалиса. Увидел и огромного дракона с тремя человеческими фигурами на его спине, парящего над полем боя и сражающегося, по-видимому, на стороне принца. Епископ Браумин понятия не имел, что представляло собой это огнедышащее чудовище, откуда оно явилось и по какой причине стало союзником принца; охваченный трепетом, он лишь радовался, что это союзник, а не враг.
Какую бы надежду ни породило появление дракона, долго, однако, она не просуществовала. Переведя взгляд вниз, епископ увидел, что бой идет за каждое здание, вдоль каждой стены. Он понимал: защитники аббатства гибнут десятками, а он не в силах ничему помешать.
— Что нам делать, епископ? — подавленно спросил один из последовавших за ним молодых монахов.
— Молитесь, братья, — ответил Браумин. — И стреляйте как можно более метко.
Испустив тяжкий вздох, епископ, стараясь обуздать волнение, зашагал к лестнице.
— Крыса забилась в свою нору. — Эйдриан сделал жест в сторону башни, возвышающейся над заливом Всех Святых.
— Ну, тогда самое время уничтожить эту тварь, — заявил Де'Уннеро.
Эйдриан и Садья замерли, услышав, как трещат его кости. На Де'Уннеро была монашеская ряса, поэтому детали трансформации не слишком бросались в глаза. Они видели лишь, как ходуном ходит ткань.
— Встретимся внутри, — бросил Де'Уннеро — вернее, тигр — и помчался через двор к основанию главной башни.
Казалось бы без всяких усилий тигр-оборотень сделал невероятный прыжок и приземлился на подоконнике второго этажа.
Оглянувшись на Эйдриана, Де'Уннеро проскользнул на балкон зала для аудиенций, подбежал к перилам и посмотрел вниз, на Фио Бурэя. Тот сидел на единственном стоящем в зале кресле с высокой спинкой, за которым столпились братья Санта-Мер-Абель.
Ограждение было высоким, что обеспечивало хорошее прикрытие. Монах не сомневался, что сумеет незаметно подобраться к лестнице на дальнем конце балкона.
Он, однако, на мгновение остановился, бросив взгляд на широкую лестницу и в особенности на огромное окно над ней. Утренний свет лился в стекла, а на витраже была изображена воздетая к небу рука Эвелина.
Прежде чем двинуться дальше, Де'Уннеро услышал, как внизу с грохотом распахнулась дверь, и понял, что это король Эйдриан.
Принцу Мидалису было очень тяжело покидать соратников. Он хотел, чтобы все они остались с ним — и дракон, и мистик, и эта удивительная женщина с юга, с ее разящим мечом.
Они летели на спине Аграделеуса над сражающимися солдатами.
— Я чую его! — снова и снова ревел дракон.
Хлопая огромными кожистыми крыльями, Аграделеус поднялся повыше, медленно развернулся и, набирая скорость, полетел вниз, мимо северной оконечности монастыря, над краем утеса.
Мидалис смотрел, как протекает сражение, пока утес не загородил от него поле битвы, Лиама О'Блайта, Брунхельда и всех остальных.
Грохот боя, однако, по-прежнему достигал его ушей.
Надежда умирает последней, напомнил себе принц.
Они без труда пробились сквозь свалку, образовавшуюся подле разбитых ворот. Ничего удивительного. Раскидать в стороны противников могли и просто два воина, обученные би'нелле дасада, не говоря уж о невероятной силе Смотрителя и способности Белли'мара Джуравиля исключительно метко стрелять из лука.
Пони соскочила с Дара и встала рядом с рейнджером из Альпинадора. Как только они вступили в бой, стало ясно, что им не достигнуть того уровня гармонии, который был в свое время у нее с Элбрайном. Исполняемый Андаканаваром танец с мечом был в основном приспособлен к его гигантскому росту и огромной силе. Могучий рейнджер сначала быстро отступал, парируя удары движением меча, после чего делал большой шаг вперед. Противник вынужден был остановиться, и альпинадорец эльфийским мечом наносил ему смертоносный рубящий удар.
Именно этот маневр Андаканавара в один из моментов схватки привел к тому, что Пони оказалась одна против двух солдат, но это не остановило женщину, с видимой непринужденностью отражающую удар за ударом.
К ней рванулся, встав слева от нее, Смотритель. Одному из противников Пони пришлось повернуться к кентавру, и тот ткнул его огромным луком, точно копьем. Кончик лука вошел чуть пониже нагрудника, Смотритель еще немного поднажал и оторвал гвардейца от земли. Молотя руками и ногами, тот грохнулся навзничь, однако сумел подняться и снова намеревался вступить в бой. Однако, увидев, как кентавр выхватывает огромную — размером не меньше копья — стрелу и оттягивает тетиву, в ужасе вскрикнул и бросился бежать.
Смотритель выстрелил в подбежавшего к нему солдата, и стрела, с легкостью пробив металлический нагрудник, отшвырнула того в сторону.
Пони отступала под напором чуть ли не вдвое превосходившего ее по весу гвардейца. В какой-то момент ее противник слишком высоко вскинул меч, открыв плечо. Последовал точный удар, настолько быстрый, что гвардеец даже не заметил этого движения, но в тот же момент глаза у него чуть не вылезли на лоб от боли.
Пони ударила снова, на этот раз метя в живот. Гвардеец со стоном упал, зажимая руками рану. В это время сбоку на нее напал очередной противник, но она успела вовремя развернуться и изготовиться к отражению атаки. Солдат, не успев даже приблизиться к ней, внезапно остановился, с хрипом втягивая ртом воздух, — крошечная эльфийская стрела вонзилась ему в горло.
Подняв взгляд, женщина увидела сидящего на створке распахнутых ворот Джуравиля с луком в руке. Эльф подмигнул ей.
В этот момент еще один солдат упал под ударом меча Андаканавара; тут же на могучего альпинадорца бросился следующий.
Великолепная четверка могла стоять здесь и бесконечно отражать удары противников, у которых доставало смелости вступить с ними в схватку. Но какой в этом был смысл? Убивать солдат, ставших невольными орудиями в руках Эйдриана, не только не доставляло Пони радости, но и не приносило никакой пользы.
Бросив взгляд в глубину двора, она увидела огромного тигра, совершившего кажущийся невероятным прыжок до окна второго этажа. Женщина зловеще прищурила глаза. Наконец-то она встретилась с Де'Уннеро!
— Помогите мне добраться туда! — закричала Пони Смотрителю и Андаканавару, показывая в сторону башни.
— Джуравиль! — завопил кентавр, но, подняв взгляд, эльфа не обнаружил. — Без него это будет потруднее, — вздохнул он.
Тем не менее Смотритель бок о бок с рейнджером из Альпинадора начали пробиваться к подножию башни. Пони следовала за ними. Некоторые солдаты противника пытались преградить им путь, но сделать это было не в их силах. Одного из безрассудных смельчаков Смотритель просто сбил с ног и втоптал в землю. Двух других раскидал в стороны Андаканавар.
Какой-то солдат хотел поразить кентавра сзади, но Пони, идущая следом, пронзила нападающего мечом. Почувствовав за спиной появление еще одного противника, она быстро отскочила в сторону и ладонью слегка шлепнула кентавра по крупу. Тот, правильно поняв ее, вскинул задние ноги и ударом копыт отбросил солдата.
Кося врагов направо и налево, они довольно быстро оказались у подножия центральной башни.
— Помогите мне. — Женщина показала на окно второго этажа, то самое, через которое недавно проник Маркало Де'Уннеро.
Андаканавар подсадил ее на спину Смотрителя и тут же развернулся, продолжая отбиваться от наиболее упорных преследователей.
— Готова? — спросил кентавр.
— Давай! — ответила Пони, перебирая пальцами магические камни в мешочке.
Смотритель встал на дыбы и подбросил ее в воздух. Пони уже зажала, в руке малахит и благодаря его левитирующему действию продолжала подниматься все выше, пока не коснулась наконец оконного выступа.
Как только она проникла внутрь башни, на том же выступе возник Джуравиль. Он хотел последовать за женщиной, но его внимание привлекло происходящее внизу; там целая толпа солдат набросились на Смотрителя и Андаканавара.
— Рад, что ты снова с нами, эльф! — закричал отбивающийся сразу от нескольких противников кентавр, когда один из них внезапно пошатнулся и упал с торчащей из груди стрелой.
— Кто-то же должен помочь тебе, если ты сам не справляешься, неразумный кентавр! — ответил Джуравиль.
— Как смеешь ты осквернять это святое место! — властно обратился Фио Бурэй к Эйдриану, поднявшись с кресла навстречу приближающемуся молодому королю, в то время как остальные монахи за спиной отца-настоятеля в страхе отступили.
— Осквернять? — насмешливо повторил Эйдриан. — Отнюдь! Я возвращаю Санта-Мер-Абель его былую славу!
Не считая нужным прибегать к мечу, он сжал в руке магнетит. Прицелиться он решил не в Бурэя; король сосредоточился на металлической пластине, вправленной в высокую спинку кресла за спиной отца-настоятеля.
— Как ты смеешь? — Фио Бурэй тоже вскинул в сторону Эйдриана руку с зажатым в ней магнетитом.
Садья испуганно вскрикнула, когда противники одновременно отпустили магические камни.
Несмотря на то что Бурэй вложил в бросок всю свою ярость, его снаряд врезался в блестящий нагрудник Эйдриана, не причинив тому особого вреда.
Тогда как удар короля пробил вскинутую руку Бурэя, а затем, продолжая движение, проделал отверстие в голове отца-настоятеля и стукнулся о металлическую пластину кресла.
Безжизненное тело Фио Бурэя сползло на пол.
— Неужели вы не понимаете? Вам меня не одолеть! — заявил Эйдриан потрясенным монахам.
— Тогда мы умрем с надеждой на спасение! — закричал один из них и поднял руку с зажатым в ней магическим камнем.
— Будь проклят и ты, и ненавистный Де'Уннеро! — воскликнул второй.
— Кажется, кто-то упомянул мое имя? — послышался голос с внутреннего балкона.
Все обернулись и увидели Маркало Де'Уннеро; оборотень, вновь вернувший себе человеческий облик, стоял у перил, скаля зубы в злобной усмешке.
Садья затянула песнь во славу короля Эйдриана. Де'Уннеро пошел по балкону к лестнице.
Эйдриан выхватил из ножен Ураган, с лезвия которого в магистров ударила сверкающая молния, заставив вздрогнуть все вокруг.
Из-за одной из множества статуй, установленных вдоль балкона, выскочил Браумин Херд с кинжалом в руке и попытался ударить им Де'Уннеро, чье внимание было отвлечено тем, что происходило внизу.
В тот момент, когда он занес руку для удара, а Эйдриан шагнул вперед, намереваясь прикончить уцелевших магистров, огромное окно с изображением руки святого Эвелина разлетелось на тысячи осколков, цветные стекла дождем посыпались на пол, и на месте изображения воздетой к небу руки появился огромный дракон с широко раскинутыми крыльями.
Что не помешало Браумину Херду отказаться от своего намерения, поскольку для него не существовало на свете монстра ужаснее Маркало Де'Уннеро. Епископ надеялся, что не промахнется, но Де'Уннеро схватил его за запястье и остановил движение кинжала. Ощущение было такое, словно Браумин наткнулся на каменную стену.
Он вскрикнул, но не отступил: поднырнул под удерживающую его руку, свободной рукой целясь монаху в голову.
Однако тот молниеносно развернулся и отбил удар.
Мысли Херда понеслись галопом, но одно не вызывало сомнений: ему с Де'Уннеро не справиться. А потом произошло нечто совершенно неожиданное: он почувствовал себя свободным, а монах отступил.
Возможности снова ударить негодяя не представилось. Де'Уннеро отступил назад лишь для того, чтобы замахнуться. Выбросив вперед ногу, он нанес епископу страшный удар в лицо.
Ошеломленный, ничего не соображающий Браумин рухнул бы на пол, но Де'Уннеро подхватил его и, удерживая, стал колотить его о стену.
Вскоре сознание Браумина Херда затопила спасительная тьма.
Голос, знакомый голос, и именно то, что он так хорошо его знал, вырвали Де'Уннеро из овладевшей им смертоносной ярости. По ступеням бежала Садья, истекая кровью из множества порезов, лицо певицы превратилось в маску ужаса.
Она умоляла о помощи.
Она умоляла Эйдриана спасти ее.
Она взывала не к королю, не к Де'Уннеро; осознав это, монах застыл на месте, глядя, как маленькая светловолосая женщина шарахнулась от дракона и от… Неужели? Де'Уннеро узнал в этом человеке самого принца Мидалиса! Впрочем, сбегавший по усыпанным осколками ступеням принц и сопровождавший его воин не обратили на Садью никакого внимания.
Третий человек, сидящий на спине огромного крылатого змея, сдерживал его, и это ему удавалось — до тех пор, пока не произошел новый взрыв. Грохот был даже громче, чем при неожиданном появлении дракона. Ослепительно белая огненная стрела ударила в крылатое создание, и все находящиеся в помещении на мгновение ослепли. Воздух вокруг дракона потрескивал от вырвавшейся на волю энергии, и силой взрыва его вместе со всадником вышвырнуло через разбитое окно.
Де'Уннеро, словно выйдя из транса, оглянулся, дабы убедиться, что Браумин не представляет для него никакой угрозы. Он понимал, что сейчас — может быть, впервые — Эйдриану противостоят очень серьезные враги, и все же бросился бы на помощь Садье, а не королю, если бы…
Если бы, умоляя о помощи, певица выкрикивала его имя!
Монах заворчал и кинулся к перилам балкона, чтобы взглянуть вниз. Он собрался спрыгнуть в зал, несмотря на то что для этого пришлось бы преодолеть добрых тридцать футов, и сражаться бок о бок с Эйдрианом, но его остановил еще один знакомый голос.
— Мир был бы намного чище, если бы Маркало Де'Уннеро умер тогда в Палмарисе, — сказала Пони.
Де'Уннеро повернулся: перед ним стояла женщина, которую он ненавидел едва ли не больше всех на свете.
Аграделеус и чудом удержавшийся на его спине мистик падали со знаменитой скалы над заливом Всех Святых, венцом которой была центральная башня аббатства. Безвольные крылья дракона лишь ненамного уменьшали скорость этого полета. Берег внизу был усеян каменными валунами, и Астамир сомневался, что при ударе них он или Аграделеус уцелеют. Хотя… Может, дракон уже мертв? Нанеся удар, Эйдриан продемонстрировал такое владение магией, такую невероятную мощь, каких мистику Джеста Ту в жизни не доводилось видеть.
— Аграделеус! — закричал он перед тем, как они должны были вот-вот рухнуть на скалы.
Внезапно кожистые крылья развернулись, дракон выгнул спину, едва не сбросив Астамира, и, придя в сознание, вышел из пике и понесся над водой, едва не задевая лапами буруны.
— Выручай нас! — закричал мистик сквозь вой ветра, но дракон, казалось, его не слышал.
— Мой смертельный враг! — взревел он. — С незапамятных времен! Демон пробуждается!
Астамир оторопел.
— Что это значит? — прокричал он.
— Прошла вечность с тех пор, как драконы и демон вместе существовали в этом мире! — ревел Аграделеус, который, казалось, по-прежнему ничего не слышал.
Мистик продолжал взывать к нему. К счастью, Аграделеус опомнился, и его рев смолк.
— Что это значит? — повторил вопрос Астамир. — Что тебя так взволновало? Этот молодой человек — король Эйдриан, сын Элбрайна и Джилсепони. Ты же видел…
— Он нечто гораздо более страшное! — прервал его дракон. — Он не человек, этот король Эйдриан! Не совсем человек. Он чудовище, проклятие нашего рода!
Астамир с трудом верил своим ушам. Он вспомнил, что произошло в Энтеле, когда Эйдриан и Аграделеус столкнулись впервые. Оба тогда впали в неописуемую ярость, лишь только завидев друг друга. Могут ли слова дракона быть правдой? И почему он не сказал обо всем раньше?
— Тогда возвращайся и уничтожь его! — закричал мистик.
Дракон протестующе взревел.
— Я не могу!
— Чудовище необходимо убить!
— Я ничем не могу помочь, — повторил Аграделеус. — Он сильнее меня. Это страшное создание подчинит мои мысли и заставит напасть на вас. Я не смогу противиться его воле!
Астамир задумался, пытаясь найти выход из положения. За спиной он слышал несмолкающий шум сражения, как внутри монастыря, так и за его стенами. Люди гибли десятками, сотнями.
— Значит, нашим друзьям остается положиться на удачу, — решил в конце концов мистик. — А мы попытаемся спасти тех, кого сможем! Прошу тебя, летим туда, где идет сражение! Мне нужен твой громкий голос, крылатый змей!
Дракон, повернув к берегу, полетел на звуки сражения, эхом отражавшиеся от стен древнего аббатства.
Осколки разлетевшегося стекла, казалось, не коснулись Эйдриана. Тогайранка и принц Мидалис сбежали по ступенькам навстречу судьбе, в то время как немногие уцелевшие магистры ползали по полу, истекая кровью.
— Вот, значит, чего стоит слово Бринн Дариель, — сухо заявил Эйдриан на эльфийском языке. — Разве Тогай не заключил со мной мир?
— Да, Тогай его заключил. Он будет и дальше придерживаться мирного соглашения, — ответила Бринн.
— И это говорит предводительница тогайру, стоящая передо мной с мечом в руке!
— Я больше не предводительница Тогая. А здесь я потому, что ты напал на мою вторую родину, Эйдриан.
Молодой король расхохотался.
— Не дури! Дасслеронд больше нет. И хорошо, что мы избавились от нее! Мир принадлежит нам, тебе и мне, и мы можем править им, как пожелаем. Ты готова отказаться от всего этого?
Бринн подняла Пляшущий Огонь. Увидев это, принц Мидалис тоже выхватил меч.
— Я остановлю тебя, — заявила тогайранка.
— Проси пощады или умри! — закричал принц Мидалис.
Эйдриан снова расхохотался.
Бринн внезапно рванулась вперед, со стремительностью и превосходным чувством равновесия би'нелле дасада, желая поразить мечом защищенный доспехами тор Эйдриана. Молодой король, впрочем, легко парировал ее удар, что не смутило тогайранку, которая, отступив на шаг, снова устремилась в атаку, воспламенив чудесный меч и на этот раз метя в лицо противника.
Эйдриан, судя по всему, ожидал таких ее действий; он отскочил назад, отклонив меч Бринн в сторону. При этом он остался открыт слева и ничуть не сомневался, что Мидалис не преминет воспользоваться моментом.
Принц не догадывался, какое воздействие способен оказать магнетит, вправленный в блестящий нагрудник Эйдриана. Нацеленный точно в плечо короля меч отклонился в сторону и проткнул воздух.
Сам же Эйдриан резко выбросил руку с мечом и рубанул принца по предплечью. Только благодаря прекрасной выучке Мидалис сумел повернуть руку так, чтобы избежать глубокой раны.
Тогайранка снова бросилась на короля. Тот вскинул меч, целясь ей в голову, но потом резко повернул его вниз. С лезвия меча сорвалась и ударила в пол огненная молния, заставив всех отшатнуться, что дало Эйдриану короткую передышку.
Только тут он почувствовал, насколько нападение на дракона истощило его силы: король вложил в удар всю свою магическую энергию. Ненависть к этому монстру, поднимающаяся из самых глубин его существа, отдавала чем-то диким, первобытным.
Впрочем, Эйдриан знал, что силы вскоре к нему вернутся, и потому не слишком тревожился. К тому же он не сомневался, что сможет одолеть противников, даже не прибегая к магии драгоценных камней.
Он умело отразил очередной выпад Бринн и собирался нанести ответный удар, когда почувствовал, что пришедший в себя Мидалис снова бросился вперед.
Быстрый разворот и укол мечом заставили принца пошатнуться и отступить.
Эйдриан не смог сдержать улыбки, почувствовав прилив магической энергии, позволивший ему ощутить притяжение графита и рубина, вправленных в рукоятку Урагана.
Время работало на него.
Зомби не обращал никакого внимания на то, что происходило вокруг него на поле боя. Он шагал вперед, движимый одной целью, не слыша ни стонов умирающих, ни боевых кличей, не замечая того, как альпинадорцы упрямо теснят солдат герцога Каласа, а гвардейцы Бригады Непобедимых, в свою очередь, уже почти раскололи армию принца Мидалиса на две части.
Зомби шагал в направлении ворот, повинуясь призыву своего господина.
Только это имело значение.
Ни схватка внизу, ни звуки далекого сражения, ни даже появление дракона не могли отвлечь внимание Пони от стоящего перед ней монаха, к которому она питала неизмеримую ненависть, — убийцы ее возлюбленного Элбрайна.
Она вскинула руку.
— Отправляйся к демонам, негодяй!
Де'Уннеро не отскочил, не увернулся, не сделал попытки ответить.
С ладони Пони сорвалась магическая молния. Она прожгла дыру в рясе монаха и заставила его отступить на несколько шагов. Однако, невзирая на это, Де'Уннеро тут же упрямо бросился вперед.
Женщина нанесла ему второй удар, менее сильный, и через миг они сошлись лицом к лицу: звериная сила против меча, би'нелле дасада против долгих лет обучения рукопашному бою. Монах был быстрее и сильнее Пони, но той удалось, выставив вперед клинок, не дать Де'Уннеро дотянуться до нее.
Он умело выходил из зоны поражения; удары меча запаздывали. Женщина, выбросив распространившуюся по всем направлениям мощную волну магической энергии, услышала хриплый вдох и молниеносно рубанула по предплечью монаха в тот самый момент, когда он когтями задел запястье ее руки, держащей меч.
Противники отстранились друг от друга, но внезапно Де'Уннеро прыгнул на Пони. Она сумела защититься, но вынуждена была снова отступать под натиском монаха.
Женщина понимала: эта его атака имеет целью не столько поразить ее, сколько оттеснить к лестнице. Возможность свободного перемещения представляла собой главное ее преимущество, и Де'Уннеро пытался лишить Пони этого.
Она обрушила на монаха еще один удар молнии, захвативший его врасплох и заставивший отшатнуться. Воспользоваться этим замешательством она не сумела, поскольку вверх по лестнице взбежала небольшого роста женщина, размахивая Победителем.
— Тебя-то мне только и не хватало, — пробормотала Пони и развернулась, чтобы отразить не слишком ловкую атаку Садьи, а затем, схватив за плечо, толкнула перед собой, прикрываясь ею, точно щитом.
Увидевший это Де'Уннеро остановился, и на его лице возникло странное выражение. Печаль? Замешательство? До сих пор Пони никогда не видела ничего подобного на физиономии неистового, никогда ни о чем не сожалеющего монаха.
Отбросив прочь эти несвоевременные размышления, она согнула явно ослабевшую руку Садьи, вырвала у нее Победитель, вскинула ногу и с силой ударила женщину в спину, отшвырнув ее на пол, к ногам Де'Уннеро. Тот помог ей подняться, она вскрикнула и протянула руки, словно собираясь обнять его. Однако, словно не заметив этого, монах грубо толкнул женщину себе за спину.
И снова бросился в атаку, вот только теперь в руках Пони был великолепный эльфийский меч. Тут же последовал ответный удар, и ей удалось нанести противнику ранение, заставив его снова отступить на несколько шагов.
— Всемогущий Господь, из какой преисподней выползли наши враги? — в ужасе закричал один из братьев Санта-Мер-Абель.
Он и несколько других монахов во главе с магистром Виссенти пробегали через двор и остановились, увидев, как у стены башни Андаканавар и Смотритель сражаются с целым сонмом насевших на них солдат.
— Это не враги! — торжествующе воскликнул Виссенти. — К ним, друзья мои! Это наша надежда!
Подняв взгляд, он увидел в окне маленькую фигурку эльфа, осыпающего стрелами тех, кто нападал на кентавра и альпинадорского рейнджера.
Пробиваясь к месту схватки, Виссенти увидел еще одного старого знакомца — скачущего по полю, лавируя между сражающимися людьми, великолепного Дара. В последний раз он видел коня, когда на его спине восседал король Эйдриан. Что это означает? Может, с Эйдрианом уже покончено?
— Рад видеть вас, малыши! — завопил Смотритель, когда монахи, присоединившись к ним, внесли в сражение свою лепту в виде выстрелов из арбалетов и магических ударов. — Ну, теперь мы точно их одолеем!
— Мой добрый Смотритель… — начал было Виссенти, но его слова потонули в таком оглушительном реве, какого ему в жизни не приходилось слышать.
— ПРЕКРАТИТЕ БОРЬБУ! — ревел Аграделеус, по указанию Астамира кружа над двором монастыря. — ЧТО ТОЛКУ УМИРАТЬ ЗА ЭЙДРИАНА ИЛИ МИДАЛИСА, КОГДА ТОЛЬКО ОНИ В СОСТОЯНИИ РЕШИТЬ, КОМУ БЫТЬ КОРОЛЕМ? СЕЙЧАС ОНИ СОШЛИСЬ В СМЕРТЕЛЬНОЙ СХВАТКЕ, ЖИВЫМ ИЗ КОТОРОЙ ВЫЙДЕТ ЛИШЬ ОДИН. ПРЕКРАТИТЕ БОРЬБУ, ЛЮДИ! ПУСТЬ ЭТИ ДВОЕ РЕШАТ САМИ, КОМУ БЫТЬ КОРОЛЕМ!
Закончив громоподобную речь, дракон развернулся и устремился на север, туда, где сражались войска.
Постепенно бой во дворе стих, то ли под воздействием призыва Аграделеуса, то ли просто потому, что при виде крылатого монстра противники принца разбежались и попрятались в укрытия.
Эйдриан без труда поддерживал ритм схватки и чувствовал, что с каждым мгновением его магическая энергия прибывает. Парировав очередные удары сначала Бринн, а потом Мидалиса, он успел даже ткнуть мечом в сторону, пронзив бок пытавшегося отползти в сторону магистра. Тот, смертельно раненный, издал душераздирающий стон, а король вернулся к бою с двумя противниками, с легкостью отбивая удар за ударом.
При этом он размышлял, кого из них стоит прикончить ударом молнии. Мидалиса, решил Эйдриан, поскольку все еще не оставил надежды переманить Бринн на свою сторону, и приготовился воззвать к вправленному в эфес графиту.
Но тут его отвлекло нечто странное. Да, это был зов из мира теней, который он не мог проигнорировать. Как только Эйдриан осознал, откуда исходит этот призыв, чувство удивления и даже страха сменилось почти головокружительным ощущением всемогущества. Бросив взгляд в сторону двери, он увидел появившегося в зале пришельца из мира теней.
— На твоей стороне сражаются рейнджеры, принц Мидалис, — воскликнул молодой король. — Склоняю перед тобой голову. Ты поступил мудро, приведя сюда мою мать и Бринн Дариель.
— И Андаканавара, наглец! — ответил принц. — Ты наверняка слышал это имя!
— А, так значит, здесь собрались все рейнджеры, какие есть на свете! — возбужденно воскликнул Эйдриан. — Удивительное зрелище! Трое за Мидалиса, поскольку я отношу к рейнджерам и свою матушку, и двое за Эйдриана!
Он обогнул забрызганное кровью кресло Бурэя, добиваясь, чтобы его противники повернулись в сторону двери и собственными глазами увидели входящего в зал ожившего Элбрайна.
— Это твоих рук дело? — У Бринн перехватило дыхание.
Король сжал в руке камень души и погрузился в него, вытягивая энергию из мира теней. В зале сгустился полумрак, разгоняемый лишь черно-голубым мерцанием, испускаемым рукой Эйдриана. Потусторонняя энергия устремилась к наполовину истлевшему зомби. Тот внезапно выпрямился, расправил плечи, движения его стали более плавными, раны начали на глазах зарубцовываться, словно тело само исцеляло себя.
Спустя несколько мгновений полуистлевший труп превратился в прежнего Элбрайна, с той лишь разницей, что выражение лица у него было угрюмым и мрачным.
— Встречайте Элбрайна-Полуночника! — торжествующе воскликнул король. — Рад приветствовать тебя, отец!
Он бросил Ураган тому, кому принадлежал до него этот меч, и сделал жест в сторону тогайранки.
— Убей ее!
Не успели она или Мидалис и рта раскрыть, как Элбрайн бросился вперед и напал на Бринн, нанося такие яростные и коварные удары, что ей не осталось ничего другого, как отступать.
Эйдриан повернулся к Мидалису.
— Король против короля! — Он выхватил из-за спины Крыло Сокола со снятой тетивой и выставил его перед собой наподобие посоха. — Хонсе-Бир мой, безумец! Королевскому роду Урсалов конец!
Испустив гневный вопль, принц Мидалис бросился в атаку.
Черно-голубое мерцание дотянулось и до балкона, окутав Пони и Де'Уннеро странной, сверхъестественной дымкой.
Услышав слова Эйдриана, противники тем не менее продолжали схватку, сместившись ближе к перилам. Оба они замерли, увидев ожившего зомби.
— Элбрайн… — пробормотал Де'Уннеро, с трудом веря, что молодой король оказался способен на такое безрассудство.
Однако стоило ему повернуться и бросить взгляд на Пони, как он все понял. Эйдриан не уставал повторять, что Джилсепони не представляет для него никакой реальной угрозы, потому что он знает способ вывести ее из игры. Теперь монаху, вглядывавшемуся в побледневшее лицо женщины, в то, как она открывает рот в тщетной попытке вдохнуть воздух, все стало ясно.
Де'Уннеро расхохотался.
— Да, он властен над самой смертью! — Монах сделал осторожный шаг в сторону скованной ужасом Пони. Внезапно она показалась Де'Уннеро такой старой, такой слабой и жалкой! — Может быть, когда-нибудь твой удивительный сын выкопает из хладной земли и твой разлагающийся труп и заставит выполнять свои приказания.
Он продолжал приближаться, а женщина, опустив Победитель, словно и не помышляла о защите.
«Все получится слишком просто», — разочарованно подумал монах.
На поле боя за пределами Санта-Мер-Абель призыв Аграделеуса прекратить сражение поначалу не произвел сколько-нибудь заметного впечатления. Значительно уступая врагам в численности, альпинадорские варвары сражались с такой яростью, что боевой дух в сердцах сторонников принца Мидалиса разгорался все сильнее. И герцогу Каласу с его Непобедимыми пока не удавалось одолеть их.
Астамир, с одной стрелой, застрявшей в плече, и второй — в бедре, понял, что необходимо сменить тактику. Он велел дракону лететь к центру сражения, туда, где герцог Калас и Непобедимые сцепились с Брунхельдом и альпинадорцами. С диким ревом Аграделеус пошел на снижение и ворвался в самую гущу схватки.
Мистик, соскочив с его спины, совершил один из своих невероятных прыжков, прямо на герцога Каласа. Командир Бригады Непобедимых не успел развернуться, и инерция удара бросила обоих на землю.
— Аграделеус! — закричал Астамир, и дракон снова проревел призыв прекратить сражение.
Калас понимал, что противник может в любой момент прикончить его. Однако вместо этого мистик вскочил и протянул ошеломленному герцогу руку.
— Нет нужды продолжать сражение, — объяснил он. — Кто из них уцелеет, тот и будет править!
— Эти люди напали на нашу страну! — Герцог Калас сделал жест в сторону Брунхельда и альпинадорцев; впрочем, в его голосе не чувствовалось особой убежденности.
— Нет нужды продолжать сражение! — повторил Астамир, обращаясь на этот раз к подошедшим Лиаму О'Блайту, Брунхельду и другим соратникам принца. — Прошу вас, сложите оружие. Довольно кровопролития!
Вокруг них по-прежнему кипело сражение, и даже рядом с мистиком и драконом перемирие, если о нем вообще можно было говорить, казалось, в лучшем случае, хрупким. Однако постепенно бой все же начал стихать — и на душе у Астамира стало легче от сознания того, что ему удалось сделать хоть что-то по-настоящему имеющее значение.
Живя у тол'алфар, Бринн часто слышала рассказы о великом Полуночнике, и все же сейчас просто не могла поверить, как превосходно владеет мечом оживший рейнджер. Он с легкостью отбивал любую ее атаку — либо уходил от прикосновений меча, просто отклонившись назад, либо легким движением Урагана отводил Пляшущий Огонь в сторону. И сам наносил удары с исключительной быстротой, заставляя тогайранку использовать весь свой арсенал. Но даже сражаясь на пределе возможностей, Бринн понимала, что она не ровня легендарному рейнджеру. Он был слишком стремителен, слишком искусен — почти так же хорош, как Эйдриан, если не лучше.
И все же она сражалась, вкладывая в схватку всю душу, используя весь опыт и стараясь не думать о том, что, если даже она сумеет прорваться сквозь кажущуюся непробиваемой защиту, ее меч может не причинить вреда этому потустороннему созданию!
По другую сторону возвышения, на котором стояло кресло отца-настоятеля, Эйдриан сражался с принцем Мидалисом, схожим образом превосходя его в мастерстве. Правда, молодому королю, использовавшему вместо меча посох, пришлось сменить стиль боя. Делая широкие взмахи и внезапные повороты, он заставлял древко посоха бешено вращаться в его руках.
Его стремительные действия вынудили Мидалиса отступать, не оставляя ни малейшей возможности перейти к атаке. Принц все больше проникался убеждением, что вот-вот последует удар, которого он отразить не сможет.
Наконец ему показалось, что Эйдриан открылся. С яростным криком Мидалис нанес удар, но Эйдриан рассмеялся, легко уклонившись от выпада, и обрушил Крыло Сокола на спину по инерции проскочившего мимо противника.
Двое против двоих; но ни у Бринн, ни у Мидалиса не было ни малейшего шанса на победу.
Однако в этот миг ситуация внезапно изменилась — в зал с ревом ворвались Смотритель и Андаканавар.
Вот он, момент величайшего удовлетворения, момент, когда он наконец избавится от ненавистной Джилсепони.
Укола первой стрелы в шею Де'Уннеро почти не почувствовал, просто инстинктивно потянулся к этому месту той рукой, которая все еще оставалась рукой человека. Удар второй оказался гораздо ощутимее. Монах в ярости развернулся и увидел стоящего на подоконнике эльфа, который как раз послал в цель очередную стрелу.
Оттолкнувшись, Де'Уннеро совершил прыжок, и Джуравиль, понимая, что не успеет отступить через окно, сделал то единственное, что ему оставалось, — прыгнул вперед.
Пролетев над монахом, эльф вскочил на ноги и бросился к окаменевшей женщине.
— Пони! — закричал он. — Пони! Ты не должна проявлять сейчас слабость!
Последние слова прозвучали как стон — тигриная лапа с размаху ударила эльфа по голове. Пролетев через весь балкон, он ударился о стену и затих.
Если призыв Джуравиля и не вернул Пони к жизни, то это сделало зрелище ее поверженного друга. Когда Де'Уннеро снова бросился на нее, женщина нанесла ему удар молнии, заставивший монаха отшатнуться.
Как только он выпрямился, последовал второй и за ним третий удар, сопровождающиеся его диким рычанием.
Вскинув Победитель, Пони отринула страх и неуверенность и рванулась в атаку, заставляя оборотня все время пятиться и предвосхищая каждое его движение.
Де'Уннеро был потрясен. Перед ним была не королева Джилсепони, уже немолодая, измученная невзгодами вдова короля Дануба. Это была не та сломленная женщина, что едва нашла в себе силы уползти из Урсала.
Нет, это была Пони, жена Элбрайна, та самая Пони, которая много лет назад в Палмарисе нанесла поражение Де'Уннеро, та молодая, сильная Пони, которая великолепно владела в равной степени и мечом, и магией.
И этому преображению в существо, воплощающее в себе чистую ярость, она была обязана именно благодаря появлению ожившего Элбрайна.
Теперь-то Де'Уннеро стало ясно, как сильно просчитался молодой Эйдриан.
Плечом к плечу с Мидалисом встал Андаканавар, и выяснилось, что эти двое способны действовать исключительно слаженно. Тем не менее Эйдриан знал, что и это ему нипочем. Где-то внутри его зародилась и стала разрастаться какая-то инстинктивная, первобытная сила, и, подчиняясь ей, он отражал внезапные выпады противников и переходил от обороны к атаке, держа Крыло Сокола то наподобие дубинки, то снова сжимая его обеими руками и действуя как копьем.
Ему удалось нанести Мидалису сильный удар, после которого принц, не удержавшись на ногах, отлетел в сторону, почувствовав, что меч выпадает из его руки.
Эйдриан молниеносно развернулся к Андаканавару.
— Пришло твое время, старик, — заявил он, устремившись в атаку.
Альпинадорский рейнджер замахнулся, как бы собираясь нанести боковой удар, но внезапно изменил направление меча и ударил напрямую.
Однако Эйдриан, уклонившись в сторону, размахнулся Крылом Сокола и нанес Андаканавару столь мощный удар по голове, что услышал, как хрустнули кости противника.
Могучий рейнджер из Альпинадора упал, обливаясь кровью.
Посчитав, что он уже не доставит ему хлопот, Эйдриан развернулся навстречу идущему на него Мидалису. Принц нетвердо держался на ногах, и очередной удар Эйдриана заставил его рухнуть на пол.
Мидалис попытался подняться, но противник ногой прижал его к полу. Принц поднял взгляд и узрел воплощение своей смерти — стоящего над ним Эйдриана, который взмахнул Крылом Сокола.
«Вот и все», — пронеслось в голове у Мидалиса.
Когда в борьбу вступил неистовый, могучий, размахивающий тяжелой дубинкой кентавр, схватка Элбрайна с Бринн обрела новое качество.
— Мы не поддадимся! — взревел Смотритель.
Его дубинка просвистела рядом с головой Полуночника, и тот, круто развернувшись, атаковал кентавра.
Однако подоспевшая на помощь Смотрителю Бринн заставила его отступить, и удар Элбрайна не достиг цели.
— Да мы с тобой, я погляжу, неплохо спелись! — рявкнул кентавр, хотя тогайранка, конечно, не поняла из сказанного им ни слова.
Как обычно, пренебрегая всякими уловками и хитростями, Смотритель с ревом бросился вперед, но Элбрайн отразил его удар и нанес ответный. Кентавр попытался увернуться, однако его копыта заскользили на залитому кровью полу. Усилия удержать равновесие оказались тщетными; задние ноги Смотрителя разъехались в стороны, и он грянулся наземь.
— Я сломал ногу! — взвыл он, услышав, как хрустнула кость.
И тут в зал ворвался огромный конь; не обращая внимания на сражающихся, он проскакал мимо них, направляясь к возвышению, на котором стояло кресло Фио Бурэя.
От неожиданности Элбрайн и Бринн отпрянули друг от друга. Однако уже в следующий миг Полуночник вновь кинулся на нее с еще большей яростью.
Полный решимости умереть достойно, принц Мидалис взглянул в глаза Эйдриану и дерзко сказал:
— Никогда тебе не быть королем!
Человек, захвативший по праву принадлежавший принцу трон, опустил Крыло Сокола.
Он, во всяком случае, собирался поступить именно так, но в этот момент в него врезался Дар, отбросивший его в сторону.
Эйдриан быстро вскочил на ноги и вытянул руку с зажатым в ней гематитом в сторону жеребца, который в этот момент разворачивался для новой атаки. Мощная волна магической энергии захлестнула коня, проникнув в него через утопленную в груди бирюзу.
Юноша почувствовал, что конь совсем не так послушен его воле, как это было прежде. Тем не менее ему, по крайней мере, удалось остановить Дара.
Мидалис за эти мгновения успел подняться на ноги и снова бросился на Эйдриана, чем не застал его врасплох: он отбил нападение принца и сам нанес ему жесткий удар посохом в пах. Согнувшись пополам и хватая ртом воздух, законный претендент на трон Урсала вновь рухнул на пол.
— Все было бы гораздо проще, если бы ты не вмешался, Дар, — промолвил Эйдриан и сделал шаг вперед: пора было наконец покончить с принцем Мидалисом.
Ярость Пони была столь велика, что она почувствовала невероятный прилив сил — словно к ней вернулась молодость. Беспрерывно нанося Де'Уннеро удары и не давая ему обрести равновесие, женщина заставляла его все время пятиться. При всякой, даже слабой попытке нанести ответный удар он натыкался на меч или получал удар молнии, пусть даже с каждым разом и становившийся все более слабым. И хотя пока полученные царапины не причинили Де'Уннеро серьезного вреда, они медленно, но верно лишали его сил.
Понимая, что время не на его стороне, монах собрал всю свою энергию и с отчаянной решимостью бросился вперед.
Однако Пони тоже понимала это, поэтому ее не застал врасплох маневр Де'Уннеро, вытянувшего в прыжке когтистую лапу, стремясь дотянуться до лица женщины.
Удар молнии заставил его словно зависнуть в воздухе — всего на мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы Пони успела вскинуть меч.
В тот момент, когда монах, казалось, должен был подмять ее под себя, Победитель вонзился ему между ребрами, проткнув легкое.
Пони отскочила в сторону, потянув на себя меч. Де'Уннеро свалился на пол, она же, выдернув клинок, принялась наносить удары, оставляя глубокие раны и на человеческой руке, и на тигриной лапе, которыми противник пытался от них заслониться.
Один из ударов сломал ключицу монаха, и клинок глубоко вошел в тело. Ослабевший Де'Уннеро уже не мог более оказывать сопротивление и, хватая ртом воздух, злобно воззрился на одолевшую его женщину.
— Ты, конечно, надеешься исцелить эти раны? — промолвила Пони, наклонившись над ним.
Монах молчал, с хрипом втягивая ртом воздух.
— Ты чувствуешь? — Рука женщины коснулась раны на его груди. — Чувствуешь этот камень, Маркало Де'Уннеро?
Мощная волна магической энергии хлынула из ее руки в разверстую рану. Солнечный камень.
Пони почувствовала сопротивление магии тигриной лапы, долгие годы поддерживающей молодость и здоровье в теле Де'Уннеро и позволившей ему оправиться даже от смертельных ран, которые она нанесла ему во время их давнего сражения в Палмарисе.
Та рука монаха, что еще сохранила способность двигаться, его человеческая рука, метнулась вверх и вцепилась Пони в запястье.
— На этот раз ты умрешь, Маркало Де'Уннеро, — заявила она и послала новую волну антимагии, сумевшую наконец пробить его защиту.
Полностью обессилев, он выпустил ее руку и распростерся на каменном полу.
Странное выражение удовлетворения возникло на лице монаха, как если бы он смирился с судьбой; Де'Уннеро поднял на Пони затуманенный взгляд и, дернувшись несколько раз, застыл без движения.
Обернувшись, женщина отыскала взглядом лежащего у стены Джуравиля. Она не могла ничем сейчас помочь эльфу; бой внизу продолжался, и ей нужно было спешить. Пони сбежала по ступеням вниз, не обратив никакого внимания на рыдающую Садью.
Повсеместно на поле боя все еще вспыхивали яростные схватки, но там, где лицом к лицу стояли Брунхельд с Лиамом О'Блайтом и герцог Калас, наступило затишье. Дракон поглядывал на воинов противостоящих сторон с почти одинаковым вожделением.
— Хватит смертей, — продолжал настаивать Астамир. — Пусть все решит поединок принца Мидалиса и Эйдриана.
— А что вы станете делать, если победит Эйдриан? — спросил герцог, обращаясь к Брунхельду.
— Мои воины пришли сюда как союзники принца Мидалиса, — ответил могучий варвар. — И если дело между ним и Эйдрианом уладится, нам тут больше делать будет нечего.
— Прикажите им остановиться! — закричал мистик, обращаясь к обоим предводителям. — Сохраните жизнь тем, кому еще возможно!
Герцог Калас устремил на него пристальный взгляд и, хоть и испытывал явные колебания, отдал все же своим командирам приказ прекратить бой.
— Мой господин! — запротестовал кто-то, но Калас оборвал его, резко вскинув руку.
— Учти, в случае победы Эйдриана ни один сторонник принца Мидалиса не уйдет отсюда живым, — предостерег он мистика.
Астамир спокойно выдержал его взгляд.
Рядом с ним Аграделеус опустил голову, угрожающе заворчал и выпустил дым из ноздрей.
Сбегая по ступеням, Пони опасалась, что не успеет помочь Бринн. Смотритель беспомощно лежал на полу, и преимущество Элбрайна над тогайранкой не вызывало сомнений. Думая, что Полуночник собирается сделать очередной выпад, Бринн готова была отразить его, но рейнджер обманул ее, сделав шаг назад и вынудив тогайранку пойти в контратаку без подготовки. Поймав ее на встречном ударе, он выбил из ее руки меч и без малейших колебаний нанес удар кулаком в лицо.
— Элбрайн! — закричала Пони, подбегая к ним.
Пришелец из мира теней повернулся, посмотрел на женщину, и внезапно свет узнавания вспыхнул в его глазах. Потрясая Ураганом и не обращая больше внимания на Бринн, Элбрайн шагнул к Пони.
Женщина знала, что в бою с Полуночником ей не одержать победы. При жизни, много лет назад, он был несравненно сильнее ее. Но она тогда была молода. А сейчас…
Пони решила действовать по-другому. Погрузившись в магию камня души, она швырнула в Элбрайна мощную волну энергии.
Закрыв глаза, она следила за приближением его духа и поняла, что, по крайней мере, сумела замедлить его движения.
Продолжая изливать поток магической энергии, женщина мысленно отвергала само существование Элбрайна, заклиная его вернуться в царство теней. Однако он продолжал надвигаться, и Пони стало ясно: Эйдриан настолько хорошо выполнил свою гнусную задачу, что нет никакой надежды изгнать из этого мира вызванный им призрак Элбрайна. Она уступала этому созданию и физически, и духовно!
Что еще оставалось отчаявшейся женщине? Перестав сражаться с Элбрайном, она приняла его. Поискала во тьме и нашла искорку его души.
Ощутила холод, когда он оказался рядом, почувствовала твердые ступени у себя под спиной, хотя не осознала даже, что упала.
Открыв глаза, Пони подняла взгляд на Элбрайна. Острие меча было совсем рядом с ее ничем не защищенным горлом.
— Элбрайн, — прошептала она. — Любовь моя…
Клинок Урагана дрогнул; женщина почти физически ощущала, что ее покойного мужа раздирает внутренняя борьба.
— Борись! Борись, Элбрайн, умоляю тебя! — Она еще глубже погрузилась в магию гематита и вновь выскользнула из тела, стремясь духовно обнять возлюбленного.
«Сопротивляйся призыву Эйдриана! — мысленно умоляла его Пони. — Элбрайн, любовь моя! Вспомни все, что было между нами. Вспомни меня!»
Ураган отодвинулся. Женщина, едва не теряя сознание от напряжения, видела, что мрачные черты Полуночника внезапно прояснились. Он казался таким живым! Пони заглянула ему в глаза, в эти умопомрачительно зеленые глаза, которые так пленили ее, когда она только-только начинала понимать, в чем разница между мужчиной и женщиной.
Внезапно Элбрайн, словно окончательно избавившись от чар, отдернул меч и протянул Пони руку, которую она с радостью приняла.
Муж нежно погладил ее по щеке.
— Мы должны остановить нашего сына, — сказала она.
— Что ты натворила? — послышался яростный вопль.
Обернувшись, они увидели стоящего на возвышении Эйдриана. Рядом с ним в луже крови лежал принц Мидалис.
— Что ты натворил? — крикнула в ответ женщина.
Закрыв глаза; взбешенный Эйдриан потянулся к Элбрайну через магнетит, вправленный в его нагрудник, и вырвал Ураган из руки рейнджера. Меч пролетел по воздуху, и Эйдриан ловко поймал его.
— Видишь? — хвастливо спросил он. — Ничто не остановит меня! — С этими словами юноша нацелил смертоносное оружие в их сторону.
Пони в отчаянии зашарила в мешочке с магическими камнями в поисках солнечного камня, но вдруг вспомнила, что оставила его рядом с телом Де'Уннеро.
— Теперь тебе конец! — воскликнул Эйдриан и бросил свою энергию в графит.
Однако внезапно перед ним возник пламенеющий клинок Бринн, оттолкнувший Ураган в сторону. Молния, посланная Пони, расколола мраморный пол под ногами Эйдриана.
— Вторая тень в зеркале! — крикнул ей Элбрайн. — В него, как когда-то в Маркворта, вселился демон!
Он схватил Пони за руку, сжимающую гематит. Они вместе покинули свои тела и напали на Эйдриана в реальности духа. Пришедшая в себя Бринн между тем продолжала сражаться с ним в телесном облике.
Двойственная природа Эйдриана позволила ему ответить и на этот вызов. Пока его тело продолжало отражать удары тогайранки и само наносило удары мечом, сгусток тьмы в его душе отражал духовное нападение собственных родителей.
Тьма в душе юноши не позволяла прорваться сквозь нее, не давала Пони и ее мужу дотянуться до потерянного сына. Элбрайн был прав: то же ощущение возникало, когда они сражались с Марквортом, но на этот раз тьма была еще более непроницаема.
Бринн наступала с Пляшущим Огнем, Пони, вернувшаяся в свое тело, с Победителем. Три меча мелькали с такой быстротой и скрещивались, издавая звон, столь часто, что казалось, будто непрерывно звонят в колокола, а Элбрайн, чувствуя близость столь хорошо знакомой ему второй тени в зеркале, нападал на молодого короля духовно.
Однако перед ними возвышалась скала без единой трещины, сквозь которую можно было бы пробиться: враг, неизменно опережающий их на шаг, враг, не знающий усталости.
Победить такого было невозможно.
Сильно прихрамывающая Садья, пройдя мимо лежащих на полу Де'Уннеро и Джуравиля, крикнула Эйдриану:
— Победа за тобой, любовь моя! Убей их! Никто с тобой не сравнится, Эйдриан!
Эйдриан… Любовь моя…
Услышав этот страстный призыв, Де'Уннеро встрепенулся и открыл глаза.
Победитель и Пляшущий Огонь надвигались на Эйдриана, и все же он отбил оба клинка одним молниеносным движением Урагана. Он даже сумел нанести Пони сильнейший удар, заставивший женщину отступить. Молодой король тут же развернулся и бросился на Бринн.
Их мечи снова скрестились с такой силой, что у тогайранки онемела рука.
Пони подоспела как раз вовремя, чтобы спасти Бринн, но Эйдриан с легкостью отразил все ее выпады.
Элбрайн между тем все так же безуспешно продолжал сражаться с темной бездной в душе Эйдриана.
Потом прозвучали слова Садьи. Все, кроме Элбрайна, непроизвольно взглянули в сторону лестницы, по которой спускалась маленькая женщина, и заметили выросшую за ее спиной фигуру.
И потом увидели, как она замерла, изогнувшись назад, когда меч пронзил ее тело.
Певица смотрела вниз ничего не понимающим взглядом, ее глаза расширились от ужаса. Потом она упала лицом вниз, скатившись по ступеням, а меч, оставленный Пони во время схватки с оборотнем, после того как у той появилась возможность завладеть Победителем, торчал у нее меж лопаток.
И только сейчас жизнь окончательно покинула стоящего позади нее Маркало Де'Уннеро, тело которого покатилось по ступеням вслед за убитой им Садьей.
Вопреки собственному желанию Эйдриан не смог сдержать горестный возглас. И в этот момент боли и шока, в момент, когда он испытал чувство безысходной потери, в темной пелене, окутавшей его дух, возникла и засияла ярким светом крошечная искорка.
Элбрайн рванулся к ее свету; Пони почувствовала притяжение духа своего возлюбленного и присоединилась к нему; они вместе потянулись к сыну, обнимая его, взывая к нему, защищая его, изливая на него ту любовь, которую только родители могут дать ребенку.
Владевший душой Эйдриана монстр глумливо ухмыльнулся, отвергая все, что они могли предложить.
Однако они сумели все-таки почувствовать тепло души своего сына, похороненное под гнетом демонических чар.
Они отчаянно воззвали к свету — частице человечности Эйдриана.
Находясь за пределами духовной реальности, Бринн увидела, как молодой король внезапно замер, широко открыв глаза.
И, не колеблясь, вонзила Пляшущий Огонь ему в грудь.
По мере того как темная пелена таяла, Пони и Элбрайн прикладывали все силы, чтобы не потерять эту искорку света. Однако радость по поводу освобождения сына от власти демона оказалась недолгой. Внезапно жизненные силы юноши начали стремительно таять, увлекая его в мир смерти.
Пони уже испытывала подобное ощущение, когда Элбрайн погиб в схватке с Марквортом. Осознав, что происходит, она в ужасе открыла глаза и увидела, что Эйдриан лежит на полу.
— Нет! — закричала женщина и погрузилась в магию гематита, в то время как ее физическое тело рухнуло возле умирающего сына. — Нет!
Пони призвала Элбрайна и понеслась по серому, опускающемуся в царство смерти коридору, стены которого кружились, словно в водовороте. Дух Эйдриана плыл впереди нее. «Нет, только не это!» — стенала женщина. Она не для того спасла сына, чтобы тут же потерять его!
Однако там, куда она сейчас стремительно приближалась, сделок не заключают. Это было царство смерти, место, где кончается все.
Не думая ни о чем другом, она мчалась по туннелю с колеблющимися стенами, взывая к Эйдриану, отрицая саму смерть. Мир теней не получит ее сына, по крайней мере пока она рядом с ним!
Второй раз женщина углубилась столь далеко в мир теней. Всякая связь с телом была потеряна; возможно, теперь ей не удастся найти путь назад. Не исключено, что, бросившись вдогонку за духом сына, она обрекла на смерть и себя.
Об этом Пони тоже не думала. Она нагнала Эйдриана, обхватила его за плечи, обняла, заклиная вернуться вместе с ней в мир живых, не подпуская темные щупальца, тянущиеся к душе ее сына.
А потом рядом с ней и их сыном оказался Элбрайн. Он повлек их назад по серой спиральной тропе, обратно к свету жизни.
Пони совершила то же, что и Эйдриан, сумевший когда-то вернуть из мира теней убитого им герцога Каласа. Она вернула дух сына в его тело; она снова вдохнула в него жизнь и продолжала исцелять рану Эйдриана, по крупицам собирая энергию, пока ее мальчик не открыл глаза.
Женщина, тяжело дыша, подняла голову и осмотрелась вокруг. Она увидела прислонившегося без сил к стене Смотрителя, увидела стоящего рядом с ним, с вызовом бьющего копытом Дара. Увидела Бринн и принца Мидалиса, израненных, до предела измученных, с непомерным изумлением следивших за ее действиями. Увидела тела погибших монахов и недвижную фигуру могучего рейнджера из Альпинадора; мертвых Садью и Де'Уннеро на ступенях лестницы.
Увидела Элбрайна, стоящего рядом и выглядевшего таким живым!
У дверей зала стояли Астамир, Брунхельд и герцог Калас.
— Довольно возиться с ним! — мрачно сказал Пони принц Мидалис. — С этим пора кончать.
— Все и так окончено! — промолвила женщина. Она крепко обняла сына и бросила на принца решительный взгляд. — Вы все должны оставить его в покое!
— Он принес миру ужасные бедствия, — возразил Мидалис. — Хочешь, чтобы мы забыли об этом?
— Это не он! — воскликнула Пони. — Не Эйдриан виновен в этом!
— Душой нашего сына овладел демон, — сказал Элбрайн, и Пони заметила, что голос у него напряжен и заметно слабеет. — В тот день на поле боя, когда он появился на свет, демон, вселившийся в отца-настоятеля Маркворта, перебрался в тело младенца. Теперь демон изгнан.
— Откуда такая уверенность? — осведомился принц Мидалис.
— Аграделеус, вот кто скажет нам правду, — заявил мистик. — Они одной древней расы, дракон безошибочно ощущает присутствие демона.
— И когда дракон подтвердит мои слова, вы все оставите его в покое, — требовательно сказала Пони. — Простите его, забудете о нем и позволите нам уйти.
Мидалис хотел было снова возразить ей, но потом вздохнул, сделал шаг вперед, протянул женщине руку и помог ей встать на ноги.
— Сражение окончено? — спросил он герцога Каласа.
— Окончено…
Калас сделал шаг вперед, снял с головы роскошный шлем и зажал его под мышкой. А потом гордый герцог опустил взгляд и бросил меч к ногам Мидалиса.
— То, что ты выступил на стороне короля Эйдриана, причинило мне сильную боль, — заявил принц Мидалис. — Не знаю, сумею ли я забыть это.
— Я заранее согласен с любым твоим приговором, — еле слышно произнес герцог Калас.
Пони не обращала на происходящее вокруг никакого внимания. Она прижалась к Элбрайну, сердцем чувствуя, что ее муж слабеет на глазах.
— Никто, окончательно перешедший черту, не может вернуться в мир живых. — Он поднял руку и смахнул слезу с ее щеки.
Каким прекрасным показалось ощущение прикосновения Элбрайна несчастной женщине! Все было в точности так, как когда-то, — нежность и любовь, связывающие ее с этим человеком. И сейчас это не иллюзия; это Элбрайн, ее Элбрайн во плоти!
— Не покидай меня! — взмолилась она, но муж приложил палец к губам Пони и поцеловал ее.
— Никогда не покидал и никогда не покину, — ответил он. — Я буду ждать, любовь моя. Но не торопись. Время этому придет.
— Элбрайн, как мне жить…
— Ты должна, — сказал ее муж. — Сейчас наш сын нуждается в тебе больше, чем когда бы то ни было. Ты должна позаботиться о нем, должна заново научить его жить. В отличие от моего, его путь еще не окончен.
Слезы неудержимо заструились из глаз женщины. Неужели им снова суждено расстаться? Внезапно промелькнувшая мысль о том, как, должно быть, ужасно она сейчас выглядит, заставила ее издать короткий смешок. Да, жизнь продолжается, и ей придется смириться с этим, как бы ни было больно.
— Ты такой молодой и прекрасный. — Она погладила Элбрайна по щеке. — В точности такой, каким я тебя помню. А я стала старой и безобразной…
Муж крепко обнял ее и поцеловал с былой страстью.
— Для меня ты тоже в точности такая, какой я тебя помню. Ты — моя Джилсепони, моя Пони, мой верный друг, моя единственная возлюбленная.
Внезапно почувствовав, что он уходит от нее, женщина в отчаянии обняла его.
— Я никогда не покину тебя… — донесся до нее голос мужа.
Увы, только голос. Сам Элбрайн исчез, возвратившись в царство теней.
Свет померк в глазах Пони, но она огромным усилием воли справилась с собой, проявив ту самую решимость, которая помогла ей пройти через все выпавшие на ее долю ужасные испытания. Мелькнула мысль снова погрузиться в магию гематита, догнать возлюбленного, но…
Женщина знала, что Элбрайн не вернется, никогда не сможет вернуться назад, в мир живых. И еще вспомнила его слова о том, что сейчас она нужна их сыну.
Пони глубоко вздохнула, борясь со слезами и охватившей ее слабостью.
— Ты помилуешь моего сына и никогда не вспомнишь о том, виновником чему он непроизвольно стал, — заявила она, обращаясь к принцу Мидалису. — Я требую этого и надеюсь, уж это-то я заслужила. У меня одна просьба — отпустить нас с Эйдрианом с миром. Мы отправимся в Дундалис и больше тебя не побеспокоим.
— А я надеялся, что мы вместе вернемся в Урсал, — сказал принц.
— Нет. Больше я не в силах помочь никому, кроме Эйдриана, который, как никто другой, нуждается во мне.
Голос откуда-то сверху напомнил им, что все решения такого рода могут быть приняты и позже. На верхних ступенях лестницы стоял, держась за перила, епископ Браумин, весь в пятнах запекшейся крови.
— Мидалис — король! — воскликнул появившийся в дверях Лиам О'Блайт. — Долгой жизни королю Хонсе-Бира!
— Мне так много предстоит сделать, так многое исправить, — чуть позже сказал король Мидалис Пони.
Вокруг бродили монахи, исцеляя раненых, и солдаты, складывая в груды тела тех, кому помочь уже было невозможно.
Столько трупов!
— Ты помилуешь герцога Каласа? — спросила женщина.
— Да, — ответил он. — Со временем. Хочу, чтобы прежде он как следует обдумал все, что натворил. Но потом я действительно его помилую. И предложу вернуться ко двору, чтобы он служил мне, как служил моему брату. Герцог тоже оказался жертвой Эйдриана… — Спохватившись, Мидалис тепло улыбнулся Пони. — Я хочу сказать, демона-дракона, который едва не отнял у тебя сына.
— Мудрое решение, — сказала она. — Месть порождает ответную ярость. Вспомни историю Констанции Пемблбери, друг мой. Сострадание сослужит тебе хорошую службу.
— Я надеялся, что и Джилсепони еще мне послужит.
Женщина улыбнулась.
— Джилсепони умерла, — сказала она, и, хотя, по-видимому, это была шутка, ее глаза были серьезными, как будто Пони внезапно осознала, насколько точно выразилась. — Я дважды обманула смерть. На Вересковой Пустоши и в Пирет Данкард. Если бы не Элбрайн, я уже была бы мертва.
— Значит, мы обязаны Полуночнику спасением королевства.
— Такой цели он не преследовал. — Женщина бросила взгляд туда, где в тени монастырской стены сидели Эйдриан, Смотритель и Белли'мар Джуравиль. — Он спас меня, чтобы я спасла нашего сына. И я сделаю это. — Она посмотрела в глаза Мидалису. — А потом уйду к своему супругу, туда, где мне уже давно следовало бы быть.
Король Мидалис хотел ответить, но слова застряли у него в горле.
— Хотя и мне еще многое предстоит сделать. — Пони снова перевела взгляд на Эйдриана.
— Ты уходишь прямо сейчас?
— Здесь мне нечего больше делать. — Женщина подошла к Мидалису и обняла его. — Правь достойно… Знаю, так и будет! Я же возвращаюсь домой, в Дундалис. Когда-то мы с Элбрайном беззаботно бегали там, среди заросшего оленьим мхом подлеска, дожидаясь возвращения охотников или надеясь увидеть мерцание Гало. Как давно это было!
Она отстранилась и махнула друзьям рукой. Кентавр свистом подозвал Дара и двинулся к Пони, слегка прихрамывая, хотя она, используя камень души, просто чудеса сотворила с его сломанной ногой.
К ней торопливо приближался Браумин Херд.
Друзья крепко обнялись.
— Неужели ты и впрямь покидаешь нас? Просто не верится, — не отпуская Пони, сказал монах.
— Тебе предстоит возрождать церковь, а мне — спасать сына, — ответила женщина.
Браумин Херд испустил тяжкий вздох. Услышав позади сопение, оба обернулись и увидели магистра Виссенти. Тот стоял с несчастным видом, повесив голову.
— Разве Санта-Мер-Абель не самое подходящее место, чтобы спасти его? — осведомился Браумин.
Пони покачала головой.
— Нет, это может произойти только в Дундалисе.
Прошло, однако, еще много времени, прежде чем они отправились в путь, Пони и Эйдриан на Даре, Джуравиль на Смотрителе. Чтобы облегчить и ускорить путешествие, эльф прибег к изумруду. И благодаря этому в тот же день они оказались в Эмвое, пересекли на пароме Мазур-Делавал и прибыли в охваченный смятением Палмарис.
Там они первым делом спустились в подвалы Чейзвинд Мэнор. Ничего не понимающий охранник беспомощно вертел в руках ключи, и Пони вырвала их у него. Она нашла нужный ключ со второй попытки и, продлись это хоть чуть дольше, просто вытащила бы графит и взорвала дверь.
Измученный человек за этой дверью изумленно воззрился на нее, явно не узнавая. Женщина склонилась над ним с камнем души в руке, хотя, поистине, ее теплое объятие исцелило истерзанного узника лучше всякой магии.
На следующий же день, когда Палмарис поверил наконец в удивительные известия и готовился встречать короля Мидалиса Дана Урсальского, друзья покинули город через северные ворота. Усталый, но, по крайней мере, живой Роджер He-Запрешь отправился в путь вместе с ними.