Павел Малютин 15 августа 2001 года. Нант, Франция

Серые холодноватые глаза распахнулись, в них что-то вспыхнуло, Резвун отшатнулся.

– Спокойно, – досадливо нахмурился Павел. – Сироткин – это Сироткин. Что сделано, то сделано. Если б у меня были те же намерения относительно вас, я бы их давно осуществил. Который день шатаюсь бок о бок с вами по Нанту, да мы и из Москвы до Парижа вместе летели, и в скоростном ехали вместе – правда, в разных вагонах. Масса была возможностей, вы уж поверьте!

– А от Нижнего до Москвы мы тоже в одном поезде добирались? – спросил Николай Александрович, и Павел восхищенно покачал головой:

– Быстро соображаете! Да, я из Нижнего. Там же и распоряжения получил. Относительно вас и вашей семьи.

– В первую минуту я решил, что тут замешаны москвичи. Вспомнил, как в «Дельте» компаньоны отстреливали конкурентов, а потом и друг на друга перешли. А здесь, значит, сразу… – Резвун запнулся, сунул трубку в рот, но тотчас выхватил, стиснул в кулаке: – Значит, Григорий?

– Давайте без имен, ладно? – попросил Павел.

– Почему без имен? – сощурился Резвун. – Напротив, давайте с именами – если хотите, чтобы я вам поверил.

– Да и не верьте, – пожал плечами Павел. – Это ваше личное дело. Но я бы на вашем месте выслушал все, что я вам собираюсь сказать, а уж потом решал, верить или не верить.

– Вы уж сказали, – пробормотал Резвун, и Павел впервые понял, что значит расхожее выражение: «Человек постарел на глазах». – Вы уже практически все сказали. Бронников заказал вам Сироткина, теперь меня. И мою семью, так ведь? Потому что только в этом случае он получает все, все без остатка! Хотя нет! У меня ведь останется еще племянник, сын покойной сестры, он станет наследником в случае, если больше никого нет. Так что, выходит, он тоже приговорен?

– Вообще-то да, – кивнул Павел. – Но пока что он поживет. Скажем, где-то до октября-ноября, чтобы времени побольше прошло.

– После чего? – не понял было Резвун, но тотчас сообразил: – А, ясно. После нашей…

– Ну да, – не стал спорить Павел. – Вот именно.

– Ага… – Резвун внезапно усмехнулся. – Ну бедняга Никитка, не повезло ему! Сестра меня пилила всю жизнь, что я племянничку никак не помогаю, не беру под свое крылышко, а меня кто брал? Я всю жизнь сам карабкался как мог, сам пробился и выбился. У меня своя семья, свои проблемы, дочь… не совсем здорова, к тому же проблемы в личной жизни, мне надо внука поднимать, у меня бизнес, дел выше крыши, а Никита – парень здоровый, талантливый, не без дури, конечно, но это по молодости, это пройдет. Одна беда – Казанова такой, что я уже устал слушать россказни о его похождениях, честное слово. Хотя подозреваю, все это больше треп, для форсу такого мужского: если он в мою сестрицу уродился, однолюбку несчастную, то должен быть…

Он вдруг осекся, провел рукой по лицу. Умолк; присел на каменный парапет, свесил плечи так, как будто вся усталость, накопленная за полсотни лет жизни, вдруг разом навалилась на него и придавила. Вроде бы самое время было ему закурить, но нет – просто сжимал трубку в кулаке.

Павел чуть усмехнулся. Ему и прежде случалось – чисто ради спортивного интереса – сообщать жертвам об их грядущей судьбе. В смысле, о том, кто он такой, Павел Малютин, и чего с ними намерен сотворить. Разумеется, он делал это, если время позволяло и если была твердая уверенность, что приговоренный не сумеет оказать сопротивления. И сколько уже раз приходилось наблюдать одну и ту же реакцию: на смену недоверию, ужасу приходила неконтролируемая болтливость, а потом наступала апатия, воистину смертельная апатия. Человек как бы заживо умирал на глазах, он был уже неживой, и Павел своим выстрелом всего-навсего прекращал течение каких-то физических процессов: биение сердца, кроветок, работу мозга в уже неживом организме. Ну вроде как выключить свет, щелкнув тумблером. Не более того.

Конечно, могло статься так, что приговоренный все-таки преодолеет эту свою апатию, вновь исполнится воли к жизни и набросится на убийцу, но Павел старался не дать ему шанса. Однако сейчас ему впервые захотелось, чтобы потенциальная жертва оклемалась от первого шока как можно скорее. Ему было интересно посмотреть, как поведет себя именно этот человек, от которого он ждал столь многого, которому предстояло спасти не только себя, но и своего убийцу!

Резвун вдруг поднял голову. Лицо его было по-прежнему пепельно-серым, потрясенным, постаревшим, однако глаза уже не смотрели так уныло и обреченно. И голос не дрожал:

– Сколько вы хотите взамен?

Павел медленно улыбнулся и вздохнул с облегчением. Недаром он с самого начала чувствовал к этому объекту такую симпатию!

– А давайте прикинем, – сказал он дружелюбно. – За вашу голову мне обещано сорок тысяч. Не рублей, сами понимаете. За дочь – двадцать, за внука – десять. Ну а я хочу ровно вдвое. Надеюсь, вас это не разорит?

– Забавный вы человек, – усмехнулся Резвун. – Более чем забавный. Сумма большая, конечно, но для меня вполне реальная. Нереальным мне кажется другое.

– Гарантий нет? – догадливо спросил Павел.

– Правильно. Разве я могу быть уверен, что вы, слупив с меня эти деньги, потом выполните заказ и получите в двух местах сразу?

Павел кивнул. Он нисколько не обиделся этим явным недоверием. Только дурак мог ожидать, что Резвун сейчас кинется ему в ноги, облобызает их, а потом подпишет чек. Сам Павел на его месте задал бы точно такой же вопрос. Поэтому он был готов к ответу.

Достал из кармана плейер, протянул Резвуну:

– Послушайте-ка пленочку, Николай Александрович. Голоса немного нечетки, потому что запись велась в автомобиле, при работающем моторе, к тому же это копия только одного, самого важного фрагмента. Но вы голос заказчика сразу узнаете. Второй узнавать даже не напрягайтесь, этот человек для вас останется совершенно неизвестным. То есть хочется верить. Боже упаси вас с ним встретиться. От души надеюсь, что и я его больше не увижу. Если честно, это мое самое заветное на сегодняшний день желание.

Резвун глянул на него исподлобья, а потом взял плейер. Он осторожно вставил в уши ракушечки, а Павел вдруг подумал, что плейер тоже может быть орудием убийства! Ведь из чего нынче только не убивают друг друга, из чего только не палят в противника! Из зонтиков, зажигалок, портсигаров, кейсов, сигар, флаконов с духами, патрончиков с губной помадой, бутылок с вином… Все это имитации, конечно, но некоторые можно использовать и с пользой. Помадой губы красить, зонтиком от дождя прикрываться. В портсигаре хранить сигареты. И – убивать людей попутно. Главное – знать, на что нажать и откуда вылетит пуля. Чтобы в себя ненароком не попасть…

Секундочку! А как стрелять из плейера? Где разместить спусковой крючок, чем будет подана пуля?

Нет, с выстрелом не проходит. Вот что надо сделать, идея! Один наушник должен быть снабжен небольшим взрывным устройством, которое приводится в действие, как только жертва нажимает на кнопочку «Play». Ба-бах! – и у человека нет половины головы. А если заминировать оба наушника, то не будет и второй половины. Эффективно, эффектно! Небось ноу-хау в способах убийств? Не запатентовать ли Павлу этот способ?

Но это потом. Сейчас гораздо интереснее казалось смотреть на лицо Николая Александровича. Услышать голос своего ближайшего друга и компаньона, обсуждающего твою смерть… Наверное, именно такое выражение было и у Павла, когда он услышал голос своего хозяина, обсуждающего его, Павла, смерть!

«– Нет, за результат я не беспокоюсь. Малюта работает чисто, красиво, спокойно, тут я ему вполне доверяю. С Сироткиным он мне помог поладить, поможет и с Санычем.

– Подстраховаться не думаете?

– А что, во Франции захотелось побывать? Милая страна, когда-нибудь съездишь. За Малюту ты получишь столько, что вполне хватит отправиться в турне. Но ведь ты языка не знаешь, верно? А Малюта, между прочим, свободно говорит по-французски, он все-таки иняз кончал, да и вообще практиковался, не потерял язык. Жалко мне будет с ним расставаться, но… сам виноват. Начал разговоры вести разные… нехорошие. На тему: я знаю о вас так много, что мне не терпится с кем-нибудь своим знанием поделиться, а если желаете, чтобы я молчал, то гоните монету. Никогда так не делай, Костя. Никогда! Ну да ты парень умный, сам понимаешь, что нельзя кусать руку, которая тебя кормит. Значит, так, по Франции мы вопрос закрыли, да? Ты мне пока нужен тут. Давай-ка потихоньку подбираться к племяннику. Присматривай за ним, ищи подходы. Надо сделать дело так, чтобы никакой комар носа не подточил, понимаешь? На меня явно всех собак вешать будут, когда еще и он отправится в невозвратную даль. Я, собственно, потому и хотел, чтобы Малюта отработал Саныча в загранке, что это ко мне трудновато будет пристегнуть…»

Запись кончилась. Николай Александрович вынул из уха ракушечку, напряженно взглянул на Павла:

– Я так понимаю, Малюта – это вы?

Тот кивнул:

– У меня фамилия Малютин.

– Ясно. Гришка всегда любил исторические романы. И детективы. Мы, когда еще в розницу книжками торговали, еще при самом начале дела, всегда везли из Москвы литературу своего профиля: я – фантастику и поэзию, даром что ее в те годы никто брать не хотел, Сироткин был уверен, что будущее за дамскими романами, и, что характерно, он не ошибся, ну а Гришка таскал попеременно то детективы, то историю всякую. Малюта, значит… Первый зарегистрированный историей русский киллер, да?

– Выходит, что так, – кивнул Павел, которого отнюдь не коробило ни прозвище, ни определенное сходство с упомянутым историческим персонажем. Сходство и в самом деле имелось. Впрочем, некорректно представлять дело так, будто Малюта Скуратов подвешивал на дыбу либо чиркал ножичком по горлу исключительно невинных агнцев. Истреблял врагов царя и отечества, скажем, Афоню Вяземского, отца и сына Басмановых, Ивана Висковатого, которые этого самого царя и родимое отечество пытались продать полякам… Тезка из XVI века исполнял свой долг и приказы государя Ивана Васильевича Грозного, у коего был вернейшим цепным псом.

Павел Малютин тоже был человек верный и преданный – то есть он искренне пытался быть таким, но когда хозяин сам вульгарно продает тебя…

– Костя, надо думать, – это ваш, не побоюсь этого слова, сменщик, – продолжал строить свои догадки Резвун, и Павел снова кивнул:

– Совершенно верно.

– Можно узнать, почему вы решились подслушивать вашего хозяина? Почему подозрения возникли?

– Просто интуиция. И знание человеческой психики. Я ведь о нем и правда слишком много знал. Так, решил проверить свои практически беспочвенные подозрения – и вот вам результат. Я этого будто бы и ждал, а все же был, не побоюсь этого слова, ошарашен.

– Наверное, будешь тут ошарашенным… А вы что, в самом деле пытались шантажировать Бронникова? – Резвун прищелкнул языком: – Опасная игра… Гриша не тот человек, чтобы позволять садиться себе на голову.

– Я и не пытался, – усмехнулся Павел. – Не в моих это правилах. Если я вам сейчас предлагаю определенную сделку, то лишь потому, что мне и самому надо жизнь спасать. Почему бы не спасти заодно и чужую?

– Ну да, особенно если за это хорошо заплатят, – слабо усмехнулся Резвун. – Да нет, я не в упрек, это просто констатация факта. Я вам благодарен… сами понимаете как. Но этот фрагмент, который вы дали мне послушать, вызывает к жизни определенное количество вопросов. Получается, Григорий нарочно оговорил вас перед этим Костей, чтобы оправдать собственное предательство? А как вы думаете, почему он все же решил расправиться с вами, учитывая, что вы безупречно «сделали» Сироткина? Нас, конечно, с Бронниковым вызывали в милицию и в прокуратуру, которая вела это дело, но вопросы я бы не назвал серьезными, они задавались просто для проформы. Факт гибели Сироткина в дорожной аварии не вызывал сомнений… вашими стараниями, надо полагать. Хорошей отмазкой для Бронникова было то, что Иннокентий разбился на его «Линкольне». Все знали, как Григорий трясся над этой машиной. Салон по его собственным эскизам оформляли, это все знали.

– Ну да, – перебил его Павел. – Только никто не знал, что оформление Григорию Александровичу не понравилось. Совершенно! Он хотел продать «Линкольн», но цена ведь строго на любителя, он никак не мог найти покупателя. Тогда он застраховал свою обалденную тачку и велел мне использовать «Линкольн» как орудие убийства Сироткина.

– Бог ты мой… – пробормотал Резвун, тиская в кулаке свою трубку. – Бог ты мой… А какое орудие убийства предусмотрено для нас?

– Вы должны пропасть без вести, – спокойно сообщил Павел. – То есть это был бы для заказчика идеальный вариант. Почему? Да потому что гибель одного компаньона – это случайность. Гибель второго – закономерность. А если при этом погибают и наследники этого компаньона, дочь и внук, а потом, через какое-то время, и племянник, тут уж только ленивый не станет задавать вопросы. Поэтому я должен был откровенно пристрелить вас только в том случае, если мне не удастся устроить ваше бесследное исчезновение.

У меня были три варианта… Не стану обременять ваше воображение всеми тремя, упомяну лишь про отверстие в набережной Луары, неподалеку от Сада камней. Я кое-что читал по истории Нанта – в такие вот отверстия в былые времена сердитые люди частенько прятали трупы неугодных… Река забирала их и уносила в океан. Нечто подобное происходило в знаменитых сточных канавах под Парижем, в так называемой Клоаке. Это описано, если не ошибаюсь, у Гюго в «Отверженных». Ну вот и в Нанте не обошлось без своей «клоаки».

Теперь эти подземные каналы необходимы исключительно для водотока, они забраны решетками, однако запорные системы поднимаются над водой. Нужен минимум технических знаний и оснащения, чтобы открыть такое отверстие. Минимум практики, чтобы загрузить туда три трупа…

Самым трудным было бы заманить вас туда ночью поближе к тому месту. Впрочем, можно было бы организовать убийство где-нибудь в другом местечке, а трупы доставить на машине. Я же говорю, это всего лишь дело техники. Итак, вы и ваша семья исчезли где-то в Нанте. Начинаются беспокойства: в отеле, где остались ваши вещи, среди устроителей фестиваля, et cetera. Круги расходятся, вот затревожились в консульстве, потом в посольстве, ну и в России, конечно. Безумно встревожен ваш компаньон Григорий Александрович Бронников, он ставит на ноги милицию, полицию, Интерпол… ну не знаю, что там еще. А тем временем совершенно случайно в Нижнем Новгороде погибает ваш племянник. Никто больше не мельтешит у Бронникова под ногами, он единолично распоряжается делами и деньгами «Бука». Через год, согласно действующему законодательству, вы будете признаны безвестно отсутствующим. А наш Григорий Александрович вправе официально обратиться в органы опеки, чтобы ему передали в доверительное управление ваши с Сироткиным доли имущества фирмы. А через пять лет вы будете признаны умершим, несмотря на то, что нет доказательств вашей смерти.

– Но мы-то с Сироткиным не собирались никого убивать… – пробормотал Резвун. – Что же это Бронникова вдруг понесло? Мы же друзьями были, а деньги… нам с Кешей денег вполне хватало, это Гришка вдруг одурел. Такое бывает: не зря говорят, что денег всегда мало. Отсюда эти гонки от налогов, это желание непременно вот сейчас организовать дочернюю фирму, продать активы… Как-то вдруг все это произошло. Почему?

– Отнюдь не вдруг, – покачал головой Павел. – Боевые действия готовились не один месяц, мы с ним собрали немалое досье на каждого из вас. Проследили все родственные связи. Григорий Александрович хотел быть застрахованным от любых неожиданностей, чтобы не возник где-то неожиданный наследник, который, к примеру, пожелает получить ссуду, выплаченную Сироткину незадолго до смерти. Это было очень непросто, какая-то информация еще не собрана, осталось кое-что прозвонить, уточнить.

– Знаете, до меня только сейчас дошло, – потрясенно воззрился на него Резвун. – Те бумаги, которые подписал Сироткин накануне своей гибели… я все гадал, как Гришке удалось его убедить, ведь Иннокентий ни за что не хотел дочерней фирмы! Что же его все-таки заставило изменить решение?

– Не что, а кто, – углом рта ухмыльнулся Малюта. – Я его заставил.

Загрузка...