Последняя из древних

Часть вторая

Когда Дочь пришла в себя, лежа на спине в узкой лощине, было тихо. Все звери в окрестностях реки, казалось, замерли, но она знала, что они начеку. То, что она сейчас сделает, может означать для них возможность поесть. Это может даже означать изменение порядка земли. Ветви деревьев слегка покачнулись. Рыжие белки перестали верещать и только дергали хвостами. Барсучье семейство, прятавшееся днем, проснулось, но, навострив уши, оставалось в укрытии. Однако медведица не шевелилась. Ее интерес к происходящему был слабым, и она задремала. Ее длительное перемирие с семьей означало, что сейчас она может экономить силы, а если им повезет, то позже она поест, в этом она была уверена. Молодой леопард старался держаться в стороне.

Единственное, что не изменилось, – это река. Ее не интересовали земные дела вроде того, какое мясо едят. Она занималась только поиском самого легкого пути вниз по склону горы. Она текла. Ничто не могло остановить ее, и в этом смысле она была сильнее всего на свете.

Дочь видела все свои мысли как картинки, проплывавшие в ее голове. Бизон, Сын и Крюк, Большая Мать и Струк – где они все? Под головой она чувствовала твердую землю. Солнце изо всех сил старалось согреть ее. Она глубоко вдохнула и почти удивилась, что не набрала полный рот воды. Но река оставалась частично замерзшей… она лежит на льду? Приподняв голову, она посмотрела вниз. Ступни там, где положено – на концах ног. Пальцы ног пошевелились в знак приветствия. Она была поражена, поняв, что ее голова все еще приделана к остальному телу. «Вар», – пробормотала она. Все еще приделана.

Дочь нащупала ракушку, которую носила на шее. На месте. Она быстро приподнялась, держа копье острием вниз. Ее голова качнулась, и земля наклонилась. Она шагнула в сторону, пытаясь удержаться в вертикальном положении. Где же Сын? И Крюк? Она потрогала голову – здоровенная шишка. Падая, она ударилась о каменную стену, так что в глазах загорелся белый огонь. Она потерла голову и осторожно пошла вдоль лощины к относительной безопасности скалистого выступа. Большая Мать и Струк прятались в корнях деревьев, где она их и оставила. Они не осмеливались выглянуть, пока Дочь не позвала: «Ароо?»

Из корней высунулась маленькая голова Струка. Большая Мать притянула мальчика поближе к себе, чтобы защитить его. От беспокойства его узкое лицо сморщилось. Волосы похожи на клочок темного мха; широкая полоска кожи на лбу блестела от солнца. На какой-то миг Дочь вдруг задалась вопросом, сколько ему лет. Он был так мал, что определить было трудно, но, посмотрев на Струка, она поняла, что с ним все хорошо.

Время вращается в цикле времен года, но ничего никогда не повторяется в точности. Если земля принимает много дождей, сроки сбора лесных орехов сдвигаются. Если солнце печет сильнее, время урожая тоже может измениться. Когда лед ломается, рыба идет на нерест. А перед этим зубры переходят реку. Но в этот миг она посмотрела на Струка, и хотя ушиб головы оглушил ее, она почувствовала, что время может идти и вперед. Земля будет меняться, а Струк – расти. Земля замерзнет, а его мягкие ноги станут блестящими и твердыми. Река наполнится дождем, а его круглый живот станет плоским, как лед. Камни будут выветриваться с земли, а плоские надбровные дуги Стрюка затвердеют и выпятятся, чтобы защитить глаза. Внезапно Дочь мысленно увидела, как все это произошло. И ничего не произошло. Она покачала головой, чтобы отделаться от этих мыслей. Отвлекаться и умиляться Струком в тот момент было небезопасно. Это мешало ей чувствовать охоту. Где опасность?

Мальчик поймал ее взгляд и поднял мизинец. Это был их сигнал. Когда Струк впервые появился в их лагере на месте встречи, большую часть времени он тихо сидел в темном углу. Дочь однажды ввалилась в хижину, чтобы полечить мизинец, который прищемила камнем. Она подняла палец вверх, чтобы не ушибить его. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она поняла, что мальчик сидит в углу. Он точно так же поднял мизинец. Это могло означать разное в зависимости от обстоятельств, но тогда она поняла, что он хочет спросить: «С тобой все хорошо?»

Она подняла мизинец, чтобы сообщить: «Все хорошо». Струк кивнул и опустил голову. Рядом появилась голова Большой Матери. Ее морщинистый рот растянулся в улыбке, когда она увидела Дочь. Облегчение обвилось вокруг них, как луч солнца. Их затопило тепло. Дочь взглянула на тропу, высматривая следы, которые вели к реке. Она поняла, что зубриха-мать переступила через ее тело и вышла из канала. Как она ее не раздавила? Наверное, помог случай… или Крюк. Где же он? Лед еще не до конца отпустил реку. Следы копыт отпечатались в грязи и тянулись по льду, там, где он был достаточно толстым, чтобы удержать животное. И там было распростерто тело зубрихи. Зверь еще дергался, в боку зияла страшная рана. Дочь поняла, что зубриха больше не встанет. По льду растекалась широкая лужа крови. Поблизости наготове стоял Сын, подняв копье и не подходя слишком близко, но готовый вонзить его, как только потребуется. Должно быть, он атаковал зубриху сзади. Приближаться к умирающему зверю было опасно.

Подобно волку, Сын будет держаться поодаль, пока зверь не умрет. Дочь тщательно осматривала грязь. Где же Крюк? Он прыгнул между ней и взбешенным зубром. Дочь оглянулась на узкий конец лощины, окинула взглядом берег, но ей уже было все ясно. Тело Крюка лежало на земле. Должно быть, корова протащила его и ударила острым рогом, а потом затоптала острыми копытами, когда Сын напал на нее сзади. Дочь проверила, нет ли рядом других зверей, но все они, испуганные шумом, прятались в зарослях. Она подбежала к Крюку и опустилась на колени. Его пульс был слабым. Вокруг было слишком много крови. Крюк уже менялся. Его кожа выглядела как содранная шкура. В черепе не хватало кусочка кости, из отверстия выпирал зернистый мозг. Ноги торчали под странными углами. Только кривая рука казалась нетронутой. Увидев это, Дочь почувствовала укол боли. Это была единственная часть его тела, которую он был бы не прочь увидеть растоптанной.

Она подняла его тело и обняла обеими руками. Он и на ощупь делался все меньше и легче, как будто его путешествие на другую сторону земли уже началось. Она прижала его голову к груди и стала напевать, чтобы он чувствовал вибрацию ее тела. Осторожно встав, она понесла Крюка по тропинке на толстый лед. Большая Мать, должно быть, уже знала. Она ждала в печальном молчании, сидя на льду и подложив под свой широкий зад часть своей накидки. Струк и сын образовали круг, Дочь уложила Крюка посередине. Разбитая, кровоточащая голова покоилась на коленях старухи. Они напевали, качались и пытались наполнить Крюка теплом семьи. Тело не хочет чувствовать себя одиноким, когда приходит эта последняя перемена. Когда тело умирало, это часто было последней просьбой, выраженной жестом рук по направлению к сердцу: «Будь рядом». Связь с семьей – вот что было самым важным. И они по очереди держали Крюка. Все напевали и жужжали, чтобы дать ему понять, что он не один. И умирающая зубриха тоже почувствовала их вибрации. Вскоре гул успокоил ее. Так все они позволили переменам наступить.

Дочь все же вполуха слушала, что происходит вокруг. Она предпочла бы целиком отдаться печали, но время после убийства было опасным. Свежеубитое животное для плотоядных было гораздо ценнее, чем живое. Если бы другой зверь рискнул бросить вызов семье, то сейчас было самое подходящее время. Шум и движение предупредили бы всех существ в радиусе многих миль о том, что происходит в долине. Дочь услышала звук сзади и быстро обернулась. Что это? Блеяние.

Она ощутила на щеке легкое дуновение воздуха. Не слишком сильное, чтобы означать опасность, но она все же присмотрелась внимательнее. Зубренка загнали в замерзшую грязь на берегу. Она чувствовала запах его страха – неприятная дрожь на губах и дрожь тонких ног. Глаза смотрели вниз. Он не выживет. Не сможет в одиночку отправиться на летнее пастбище. Остальные животные, те, что повернули назад от переправы, услышав весь этот шум, вероятно, не приняли бы его в стадо. Пробежали бы мимо, оставив его на холоде. Только в лучшее время года, например в разгар летнего цветения, можно было рискнуть и принять молодого теленка. И он быстро станет добычей ночного льда или волков, живущих поблизости. Его последние часы будут полны муки и боли. Дочь еще никогда не видела такого одинокого зверя. Она не могла представить, каково это будет без семьи. Одинокое тело. Дочь по льду двинулась к теленку. Он не убежал и позволил ей взять в руку свой маленький рог. Она прижала его голову к бедру и похлопала по спине, дав минутку тепла. Выдохнула на него, чтобы согреть. Услышав позади шаги, она обернулась: это был Сын. Кивнув, она повернулась к теленку. Положив руки на его небольшие рога, она удерживала теленка на месте. Сын воткнул копье в бок теленка, повернул и направил вперед, чтобы убедиться, что животное не уйдет. Дочь отвела копье назад и вонзила в шею теленка. Она повернула каменный наконечник, чтобы потекла кровь. Теленок упал, его передние ноги согнулись так, что весь его вес перенесся на колени. Еще один удар Сына – и теленок свалился на бок. Кровь текла и пульсировала, пока он окончательно не рухнул.

Сын поставил колено на шею теленка, прижал руками и кивнул Дочери, чтобы она начала первой. Дочь прижалась ртом к сосуду его шеи и стала пить. Она напрямую чувствовала тепло его тела. Жизнь теленка теперь изменилась. Она даст силу семье, пока не пошла рыба. А жизнь Крюка будет продолжаться в ней и во всей семье.

Она выпила это обещание. И Крюк через мгновение умер.

Дочь стояла по щиколотку в крови, ее руки на льду отсвечивали красным. Несмотря на скорбь о Крюке, она была голодна. Сын придерживал копыто зубрихи, чтобы Дочь могла отрезать первый кусок. Она приложила свой каменный зуб – топорик, сделанный Большой Матерью, – к основанию копыта, там, где оно соединялось со шкурой. Наклонилась, чтобы ухватиться за ручку, вдавила лезвие в мех и отрезала. Инструмент был острым, а разрез – чистым. Она перешла к колену зверя; показалась красная кровь и, наконец, мясо. Она резала по направлению к сухожилию, тянувшемуся вдоль задней части ноги, стараясь оставить его в целости и сохранности: потом его вымочат, высушат и сплетут отличную веревку.

Наконец она дошла до грудной клетки. Шкура здесь была особенно толстой. Дочь тяжело дышала, воздух с усилием, клубами выходил из ее легких. Обычно они готовили мясо для еды, но первые куски было принято откусывать сырыми прямо от костей. Тепло мяса наполнило их радостью. Дочь отрезала каждому по куску, прежде чем они принялись за разделку.

Сын приподнимал шкуру по обе стороны от топорика, чтобы разрезы были ровными. Он посмотрел на руки Дочери, сильные и измазанные кровью, и почувствовал укол в груди. Он фыркнул, с восхищением наблюдая, как по ее спине перекатываются мышцы. Она сбросила накидку, и ее голая кожа была самой гладкой шкурой, которую он когда-либо видел.

Когда Дочь родилась, она была сморщенным существом, крошечным и розовым. Она не пахла так, как пахла сейчас, и мало интересовала его, хотя иногда он мог стянуть у нее еду. Однажды, совсем еще маленькой, она держала в пухлом кулачке кусок сушеной древесной заболони, свое любимое лакомство. Сын сделал ей знак, чтобы она посмотрела на огонь. Когда она повернула голову, он выхватил заболонь из ее руки и засмеялся. Он пошел прочь, уверенный, что ему ничего не будет. Глядя на деревья, он облизывал заболонь, и вдруг из зарослей выскочила маленькая ножка и подсекла его. Секунда – и Сын плюхнулся на живот. Выплюнув землю, набившуюся в рот, он посмотрел на свою руку. Заболонь исчезла. Любой другой ребенок остался бы, чтобы посмеяться над ним, но Дочь, вероятно, думала только о том, как вернуть еду. Не успел Сын оглянуться, как ее и след простыл.

Дочь выросла большой и сильной, ловкой и быстроногой, а ее мысли, казалось, опережали тело. Окружающие стремились оберегать ее – признак лидера. С ее инстинктами Дочь, несомненно, станет одним из лучших охотников. Инстинкт охотника – это как рыжие волосы или большой нос, он либо есть, либо нет.

Но это было и умение, которое можно было развить, если внимательно наблюдать, слушать и учиться. Дочь умела сопоставлять рассказы Большой Матери с тем, что видела сама. Она обладала редкой способностью брать в расчет все, что менялось, а также все, что оставалось прежним.

Рот Сына наполнился слюной в предвкушении мяса, которое он собирался съесть. И это чувство – сильный голод и тяга к еде – смешивалось с видом работающей Дочери прямо перед ним. Он принюхался и почувствовал, что оглушен тем, что его окружает: туша, шум реки, пар, поднимающийся от зверя в холодном воздухе. И мясо. Скоро он поест. Он наблюдал за Дочерью. Ее мышцы были напряжены, пока она резала мясо. Сын чувствовал почтение и уважение к ее мастерству и силе, а рот все больше наполнялся слюной. Его желание и голод соединились. Он теперь ничего не видел, кроме нее. Его глаза были полны Дочерью, и вдруг раздался громкий треск. Перед глазами Сына вспыхнул белый свет, голова откинулась назад. Он потерял равновесие и упал на лед. Когда он открыл глаза и поднялся, чтобы сесть, он увидел, что Дочь смотрит на него с беспокойством и удивлением. Она обернулась и посмотрела назад.

На льду стояла Большая Мать. Она заметила, как он смотрит на Дочь. Возможно, она почувствовала, о чем он думает, и бросила камень, чтобы предупредить его. В руке она держала наготове второй камень. Сын быстро опустил глаза и потер лоб, чтобы показать, как ему больно и что второй камень не потребуется. Большая Мать хоть и стара, но меткости ей не занимать. Дочь была предназначена для того, чтобы покинуть семью, когда завоюет новое место на рыбалке. Сын не должен был прикасаться к ней.

Еще один звук. На этот раз это был Струк. Мальчик подошел к туше так близко, как только осмелился. Опустив глаза, он остановился на расстоянии вытянутой руки от копыта зубра и уставился на него, как будто это копыто могло разрешить ему присоединиться к остальным. Сын повернулся к мальчику спиной.