Последняя из рода Болейн

Глава одиннадцатая

Лучи солнца лились в светлицу через большое окно эркера. Время от времени их закрывали облака, но вскоре облака пропадали, и пол в покое снова окрашивался во все цвета радуги. Гербы Булленов и Говардов, искусно вправленные в свинцовый переплет окна, бросали переливающиеся блики на белую кожу и светло-желтые юбки Марии. День выдался душный, сырой, с редкими порывами сильного ветра. Густые тучи обещали дождь, но ни на сад, ни на посыпанные гравием дорожки замка ни капли так и не упало.

Мария увидела внизу на дорожке Симонетту, щелкнула задвижками нижнего окна, распахнула его и высунула голову наружу.

— Симонетта! Я здесь, наверху! Майкл нашел меня.

Ловкая, проворная в движениях гувернантка подняла голову и прищурилась против солнца, пытаясь разглядеть невидимую обладательницу голоса.

— А разве лорда Буллена еще нет?

— Нет, Симонетта, я здесь одна.

— Тогда не уходи, детка, я сейчас поднимусь к тебе. — Ее голос затих, а сама Симонетта скрылась из виду.

Снова отец призвал ее к себе. Неужто так будет вечно? Матушка очень обрадовалась, когда Мария вернулась домой, но вот теперь прибыл лорд Буллен, даже не предупредив о своем приезде, вопреки обыкновению. Какими замечательными были эти три недели после ее возвращения из Франции! Она снова дома, в прекрасном Гевере, можно отдыхать, размышлять, прогуливаться верхом по пологим холмам и собирать лютики на берегу тихой речки Иден. А еще можно беседовать с матушкой, поддразнивать Симонетту, делать вид, будто и не было долгих восьми лет, проведенных вдали от дома. Можно грезить о том, что все вокруг хорошо, надежно и не существует ни тихого человечка по имени Вилл Кэри, за которого ей предстоит выйти замуж, ни короля, который распоряжается ее жизнью. Мария вздрогнула: очередная свинцово-серая туча закрыла собой солнце, и в комнату вполз полумрак.

— Мария, я тебя еле нашла, — выпалила с порога Симонетта, привыкшая говорить быстро-быстро. — На конюшне мне сказали, что ты сегодня не каталась верхом. Где же тебя сумел разыскать Майкл?

— Я просто сидела у солнечных часов, на газоне, и думала.

— О предстоящей свадьбе с приближенным короля, — шутливо предположила Симонетта.

— Нет, Симонетта. О том, как идет время.

Маленькая, похожая на воробышка гувернантка строго сдвинула тонкие брови.

— Я возношу хвалы святому Георгию за то, что нам удалось отыскать тебя, пока хозяин не закончил разбирать бумаги и не спустился, чтобы поговорить с тобой. У него очень важные известия!

— Может быть, свадьбу отменили и я могу выбирать сама, за кого выходить замуж? — Мария не смогла сдержать озорную улыбку. — Думаю, что мне вполне подошел бы садовник Майкл или кузнец Ян — я же их обоих знаю куда лучше, чем мастера Вилла Кэри.

Симонетта не рассмеялась шутке, вместо этого она сжала свои миниатюрные руки.

— Мария, милая, какая же невеста не нервничает перед свадьбой! Ты его полюбишь. Со своим господином лучше всего знакомиться уже после венчания. Ведь так прекрасно — сам король устроил этот брак! Чего же большего-то хотеть! И жить ты станешь при дворе великого Генриха.

— Да, это правда. Там часто бывает сестра короля. Возможно, мы подружимся с ней и с герцогом.

— И у короля ты в чести, малышка, у самого короля! — Симонетта нерешительно помолчала и вытерла вспотевшие ладони о темно-красные юбки. — А скажи, он такой, как на портрете — на том, что висит в холле замка? Я слышала, как лорд Буллен говорил, что король, быть может, посетит замок еще до твоей свадьбы. Он очень похож на того, нарисованного?

— Ну, я бы сказала, что у него волосы гораздо светлее, но он действительно огромный, и глаза у него синие, пронзительные. Однако, когда я стараюсь припомнить его облик в подробностях, у меня перед глазами стоит эта картина. Наверное, в детстве я слишком часто на нее смотрела.

— Детская мечта сбывается, моя Мария, — улыбнулась Симонетта и положила руку ей на плечо.

Молодая женщина, задумавшись, не расслышала последних слов Симонетты. Ведь правда! Она легко могла вспомнить лицо короля Франциска, похожего на сатира, мучнистое лицо несчастной Клод, лицо старого мастера да Винчи. Противная насмешливая физиономия Вильяма Стаффорда преследовала ее даже во сне. Но как только она пыталась вспомнить короля Генриха — чем упорнее старалась, тем плотнее окутывала его лицо полупрозрачная туманная маска.

— Послушай, Мария, а что этот бездельник Майкл — он тебе сказал, чтобы ты ожидала лорда Буллена здесь, в светлице, и никуда не уходила? Я повторяю: у него очень важные вести!

— Я знаю, Симонетта, потому-то и сижу здесь. Ты же понимаешь: если бы не это, я с большим удовольствием поехала бы кататься верхом.

Мария тут же пожалела о насмешливом тоне, каким сказала это, но Симонетта лишь погладила ее по плечу и поспешила прочь. «Она теперь думает, что я волнуюсь о свадьбе», — подумала Мария с неожиданно вспыхнувшим раздражением.

Во Франции она в последние годы редко ездила верхом. Король никогда не брал ее с собой на охоту (хотя свою дю Фуа брал), а королева Клод почти никогда не садилась в седло, поэтому не катались и ее фрейлины. А в Гевере так славно было скакать: встречный ветер развевал ее распущенные волосы, а копыта Донетты ритмично постукивали, внушая ей уверенность и чувство полной безопасности. Донетта была дочерью любимой лошади детства Марии, кроткой, смирной Вестрон. Матушка сказала, что та околела в прошлом году. Мария каждый день ездила на верховые прогулки, чувствуя себя свободной и счастливой. Она бы скакала и сегодня, если б не приезд отца.

Словно услыхав ее мысли, Томас Буллен резким толчком отворил дверь. Он просиял улыбкой, увидев дочь, и та на миг испытала острую радость. Отец ласково распрощался с ней в Кале, но фортуна была благосклонна к Марии — сейчас он явно рад был видеть ее снова.

— Дорогая моя девочка… — начал отец непривычно тихим голосом. Мария встала, а отец неловко обнял ее за плечи рукой, затянутой в черное льняное полотно камзола. — Такой красивой, как сегодня, я тебя и не помню, Мария.

— Гевер благотворно действует и на мою душу, и на тело, милорд.

Похоже, ее ответ удивил отца.

— А внимание короля — как оно на тебя действует, Мария? Я привез волнующую новость. — На темных волосах и черной одежде плясали разноцветные блики от светившего в окно солнца.

— Король осыпал нас милостями, о которых мы — пока еще — и мечтать не могли! Он дарует Вильяму Кэри должности и доходы камергера герцогства Ланкастерского, коменданта замка Плэши[72] и смотрителя еще двух обширных парков — даже не припомню, каких именно.

Перечисляя должности, он загибал унизанные перстнями пальцы перед глазами Марии, ничуть этим не тронутой.

— Кроме того, ты из собственных уст Его величества слыхала, что Кэри причислен к королевской свите, что дает вам возможность жить при дворе. А ведь это еще только начало. Ты в фаворе у короля, и это принесет огромные выгоды твоему супругу и, разумеется, всей семье.

— В таком случае желаю всяческих благ вам и ему, — услышала Мария словно со стороны свой невыразительный голос.

— Что же до тебя, моя девочка, я желаю быть твердо уверенным, что ты вполне осознаешь оказываемую королем честь. Будут драгоценности, красивые наряды, захватывающие события, влиятельные друзья — и власть, Мария, если мы правильно поведем игру. Власть.

Она отчетливо почувствовала, как екнуло у нее сердце. Отец вызывал у нее острое разочарование, как и Симонетта, и Вилл Кэри, и даже сам король, лицо которого она не могла ясно вспомнить.

— Он прибывает с визитом, Мария, сегодня. Наконец-то сюда к нам, в Гевер.

— Вилл Кэри? — спросила она с нескрываемым раздражением, желая лишь одного — погасить восторг, которым пылали глаза отца.

— Нет, девочка! Сам король едет сюда! Он скачет из Элтгема, где у него замечательный охотничий парк. Скоро ты там побываешь, в том и сомнений нет. Полдень уже не за горами, а к полудню он с кортежем будет здесь.

Отец взглянул через окно в частом свинцовом переплете на небо, то чистое, то вновь затянутое облаками.

— Молю Бога, чтобы король не вымок под внезапным ливнем и не лишился доброго расположения духа. — Он возбужденно потер свои большие руки. — Твоей матушке предстоит много похлопотать, чтобы приготовить достойное короля угощение. Одному Богу известно, сколько человек будет его сопровождать. — Он направился к двери. — Надень самое красивое свое платье, ты поведешь государя на прогулку в сад. Подойдет то белое с золотом, в котором ты была на банкете в Париже.

— Оно слишком нарядное для летнего дня в Гевере, — возразила Мария, когда отец уже был за дверью. Его голова тут же просунулась снова в светлицу.

— Это король, девочка, сам король. И если ты хоть на минуту позволишь себе забыть об этом, я с тебя спрошу как следует.

— Я поняла, отец, — ответила она, но Томас Буллен скрылся за дверью.

Мария застыла у окна, наблюдая, как потускневший было кроваво-красный квадратик стекла меняет цвет, наливаясь алым. Тучи и вправду грозили испортить день. Ее совершенно не беспокоило то, что весь королевский кортеж может вымокнуть во время веселой скачки из Элтгема. На нее медленно накатывала волна страха, растерянности и гнева. Она пыталась успокоить себя доводами рассудка, разобраться в своих чувствах, но, по правде говоря, сейчас у нее молчало и то, и другое. Мысли блуждали в совершенной пустоте.

Мария рывком вскочила со стула и устремилась в свою комнату за соломенной шляпкой и перчатками для верховой езды. Быстро всунула ноги в сапожки и ринулась к дверям. Она хотя бы проветрится, покатается на Донетте, прежде чем приедут гости. Хотя бы в этом она вольна решать самостоятельно. В дверях спальни Мария едва не столкнулась с матерью. Вид у Элизабет Буллен был встревоженный и рассеянный.

— Мария, ты не… тебе сейчас нельзя ехать на прогулку!

— Но, мамочка, я же совсем ненадолго. Мне необходимо проехаться. — Она стояла взволнованная, напряженная, глядя на красивую хрупкую женщину, от которой унаследовала лазурные, как небо, глаза и широкие скулы.

— У меня еще столько дел! А отец хочет быть уверен, что ты наденешь определенное платье. Он сказал тебе какое?

— Да, матушка, сказал. Я надену это платье, чтобы доставить ему удовольствие. — Мария немного помолчала, раздумывая. — Я надену то платье, если вы разрешите мне немного покататься на Донетте, матушка. Они же не приедут раньше полудня. Отец сам так сказал.

Нежные пальцы матери погладили ее руку.

— Я вполне понимаю твое желание исчезнуть из дому, Мария, однако будет весьма неучтиво, если тебя не окажется здесь, когда прибудет Его величество. Существуют общепринятые правила приличия, Мария. И мы должны им подчиняться.

— Милая матушка, я непременно буду на месте и в том платье, в каком сказано.

Элизабет Буллен согласно кивнула светловолосой головой.

— Тогда будь осторожнее в седле, моя Мария.

«Мы должны им подчиняться». Эти слова эхом отдавались в голове Марии, когда она спешила через двор к конюшням. Мы должны — им подчиняться. Мы должны. Мы должны.

Как ясно ей вспомнилось сейчас то запретное знание, которое она хранила в душе столько лет: ее собственная красавица мать когда-то отклонила предложение этого же самого короля — отказалась от чести стать его возлюбленной. На нее сердился за это отец, однако же она сумела как-то погасить его гнев. Теперь сама Мария была, возможно, последней надеждой отца, потому что Анне всего лишь тринадцать, она далеко, при французском дворе, и останется там, вероятно, надолго. Мария осознала это ясно, холодным рассудком. Она — золотая возможность для отца и подвести его не имеет права. Даже матушка теперь советует ей: надо подчиниться. Мы должны подчиняться.

Донетта вела себя как никогда возбужденно, все время взбрыкивала, но Мария повернула ее к реке, напрямик через луга. Ей хотелось отъехать подальше от северной дороги, по которой должен прибыть король.

Гнедая покрылась мылом раньше, чем обычно, ведь день был влажный и жаркий. Мария хотела дать лошади отдохнуть под густыми тополями на берегу Идена. Сама она даже не оглядывалась на подобный драгоценному камню Гевер с его ярким, веселых тонов фасадом, окруженным заросшим лилиями рвом. Ей хотелось скакать и скакать, без конца.

Когда она соскочила с седла, поднялся свежий ветер, громко зашептались меж собою листья тополей. Казалось, глухие раскаты грома доносятся из-под корней могучих деревьев.

— Гром гремит. Наверное, сейчас пойдет дождь, Донетта, — успокаивала она ласковым голосом встревоженную, бьющую копытом кобылу.

Серое небо над лесом осветилось вспышкой молнии, и Мария принялась медленно считать, пока до нее не долетели отголоски грома. Этой премудрости ее обучил дядя Джеймс — считать от вспышки молнии до тех пор, пока не услышишь гром. Так моряки определяют расстояние до бушующего шторма.

— Пока еще миль семь, не меньше. Донетта хорошая. Хорошая лошадка.

Как замечательно было ощущать свежий ветер, который плотно прижимал к ее ногам пышные юбки! Конечно, она никогда бы не надела на верховую прогулку платье такого цвета, но ведь собиралась она в такой спешке! Ладно, прачки постараются, и платье станет как новенькое.

А потом нужно надеть драгоценное платье, белое с золотом. «В такой денек», — подумала она с усмешкой. Отец знает, что оно покорило Франциска, вот и просит нарядиться для Генриха Тюдора.

— Он надеется, что волшебство проявит себя снова, Донетта, — прокричала она, перекрывая шум листвы под ветром, и кобыла заржала ей в ответ.

Впрочем, сказала она себе, это платье всегда заставляет ее вспоминать не о Франциске, а о старом мастере да Винчи. Как мало довелось Марии знать этого старика! А кажется — она всегда его знала. Однажды он спросил ее, как выглядит типичный английский пейзаж. Сегодняшний вид ему бы не понравился — размытый, иссеченный струями дождя. Он любил покой и гармонию.

Первые крупные капли упали на лицо Марии, испятнали гладкие гнедые бока Донетты. Мария со вздохом взобралась в седло, и в этот миг страшный удар молнии расколол ближайший высокий тополь. Она даже услышала резкий запах горелой древесины.

Донетта попятилась, Мария приникла к ее изогнутой шее. На мгновение она выпустила поводья, и кобыла размашистым галопом помчалась к дому, едва не врезаясь в деревья.

— Тпру, девочка! Стой, Донетта, стой! Тпру! — Марии вовсе не улыбалось оказаться во время грозы в лесу. Безопаснее всего было на травянистой равнине, пусть они при этом и вымокнут до костей. Вдруг перед ее мысленным взором мелькнуло лицо короля Генриха во всем великолепии, каким она видела его в последний раз. Мария попыталась ухватить поводья, те ускользали от нее. Гроза обрушилась и на подъезжающего короля? И пряди рыжевато-русых волос прилипли к намокшему лбу?

Хватая ртом воздух, Мария глухо вскрикнула, схватила поводья и натянула их изо всех сил, сдерживая и поворачивая Донетту. Между громадными стволами деревьев оглушительно грохотали раскаты грома, а Мария резко дергала поводья влево. Донетта подчинилась узде, но пошла, словно пьяная, спотыкаясь под низко нависшими ветвями. Ветер трепал волосы Марии, швырял ей в лицо пригоршни мокрых листьев, и она пригнулась к холке кобылы, заслонив лицо.

Она представила себе, как выглядит сейчас со стороны, как будет выглядеть по возвращении в Гевер — и безудержно расхохоталась. Длинные пряди светлых волос свисают вдоль промокшей спины, все тело в синяках и ссадинах.

Они вырвались на луг, и Мария спрыгнула с лошади. Крепко взявшись за уздечку, потянула Донетту в маленький, поросший густой травой овражек; в детстве они с братом и сестрой играли здесь и прозвали это место «нашей долиной». Верховодил неизменно, разумеется, Джордж. Тот самый Джордж, который теперь жил в Лондоне и послушно изучал право в Линкольнз-Инн[73].

На мокрой траве Мария поскользнулась и упала на колени, резко дернув вниз голову лошади. Снова поднялась на ноги и стояла так, пошатываясь, а вокруг бушевала гроза. Чтобы хоть как-то согреться в промокшей одежде, она тесно прижалась к Донетте. Матушка, конечно, тревожится за нее, но что скажет отец — это пугало Марию. Теперь и лучшее платье не поможет.

И вдруг все кончилось. Гром грохотал за дальними холмами, а сплошной ливень превратился в мелкий дождик. Мария села на лошадь и шагом направила ее к дому. Донетту она привяжет возле огорода, а сама войдет в дом через кухню. Симонетта поможет ей обрести пристойный вид.

Кирпичи замка блестели после ливня, а по железным водостокам с шумом лились в ров струи воды. Когда Мария привязывала Донетту, мокрая кожа поводьев жалобно скрипела. Мария подобрала холодные мокрые юбки и поспешила по деревянному пандусу в дом.

Дверь кухни была широко растворена, повсюду витали дивные ароматы кушаний. В полутемном помещении было не повернуться от слуг. Отцовы конюхи все до единого ворочали вертела, а судомойки помешивали соусы и очищали от кожуры персики. Над огромным очагом жались друг к другу чайники, сковороды, вертела — шедшее от них тепло так и манило к себе продрогшую девушку.

Лишь несколько слуг бросили испуганные взгляды на свою вымокшую до нитки и перепачканную госпожу. Она поспешила дальше, по темному коридору, который вывел ее к подножию главной лестницы. Здесь она замерла. Должно быть, король прибыл раньше, чем ожидалось, ибо у закрытой двери в светлицу прохаживалось несколько незнакомых мужчин. Без сомнения, Его величество и родители ждут там, внутри — ждут ее!

Едва она ступила на лестницу, как развлекавшие друг друга беседой незнакомцы сразу умолкли; смущенная Мария не смела поднять на них глаз. Она, однако, прошла всего несколько ступенек и тут же услыхала слишком хорошо знакомый голос.

— Золотая, прекрасная Мария Буллен! Прекрасная, промокшая и продрогшая. Неразумно было ездить верхом в такую погоду, Мария!

Она резко обернулась в сторону говорившего, глаза ее распахнулись.

— Вильям Стаффорд! Вас-то кто приглашал в Гевер? — Мария сразу залилась густым румянцем и от очевидности ответа на свой вопрос, и от того, как она выглядит под его внимательным, придирчивым взглядом. Два его спутника, откровенно забавляясь, наблюдали за этим столкновением. Если он говорил им что-то дурное о ней, придется сделать ему выговор потом, позднее.

Она попробовала задать другой вопрос, чтобы нарушить неловкое молчание, а заодно дать успокоиться своему неистово колотившемуся сердцу.

— А Вилла Кэри Его величество тоже взял с собой?

Вильям Стаффорд отвечал ей, понизив голос и не отрывая глаз от бурно вздымавшейся груди, которую обтягивала промокшая одежда.

— Для чего же Его величеству брать с собой такую незначительную фигуру, как Кэри? Его роль — обвенчаться с вами, и только. — Мария ничего не сказала на это, и Стаффорд продолжил, уже менее уверенно: — А может быть, вам не терпится увидеть Вилла Кэри? Что ж, вернемся в Элтгем, я этим порадую везучего негодяя. Когда мы уезжали, он сердито палил в одиночестве по мишеням. Кое-кто недоумевал, отчего его не взяли в гости, только зачем же его было брать? Король всего-навсего решил навестить очаровательное жилище своего посланника во Франции, Томаса Буллена.

Он с деланным безразличием пожал плечами, и Мария вновь ощутила непреодолимое желание влепить ему пощечину.

— Довольно я натерпелась ваших издевок и дерзостей во Франции. — Мария говорила тихо, чтобы не услышали его приятели. — Предостаточно. А потому здесь я слушать вас вовсе не собираюсь! — Она демонстративно повернулась к нему спиной и стала взбираться по бесконечной лестнице, стараясь не шататься и не спотыкаться.

— Значит, Мария, вам так не хочется признавать, что до сих пор я ни в чем не ошибся? — Он заговорил громче, и она снова повернулась к нему, испугавшись, что их услышат в светлице. — К тому же вам придется терпеть меня и дальше, ведь я живу при дворе и близок к королю — полагаю, и вы станете жить там же.

Как она его ненавидит! Его гадкие намеки будят в ней страх и стыд.

— Я бы посоветовал вам, милая барышня, сказать «нет» всем их гнусным замыслам, однако я, по эгоизму своему, хочу видеть вас при дворе. Отнюдь не желаю, чтобы вы попали в опалу и были заперты в этом окруженном рвом святилище, где я никогда не смогу вас увидеть.

От подобной наглости Мария только рот раскрыла. Ей хотелось немедленно убежать, но ее ноги будто примерзли к ступеням лестницы.

— Я и представить себе не могу другой девицы, которая выглядит одинаково прекрасной — что промокшая и забрызганная грязью, что на балу, об руку с королем. Только стереги хорошенько свое сердце, Мария Буллен!

Она развернулась и пустилась бежать. Да как он смеет говорить с ней подобным образом в прихожей отцовского замка, когда в соседней комнате находится господин его король, а рядом глазеют два нахала-дружка!

Она ошиблась. Матушка вовсе не сидела в светлице с королем и отцом. Вдвоем с Симонеттой они в крайнем смятении мерили шагами опочивальню Марии. Они не стали ее ругать, только слезы выступили на небесно-голубых глазах Элизабет Буллен. Если дочери и предстоит выслушать упреки, поучения или что там еще, то время для этого найдется и потом. А сейчас король ждет.

Они быстро освободили Марию от промокших одежд и растерли ей спину грубыми полотенцами, пока кожа не покраснела. Напудрили и сбрызнули духами, потому что мыться некогда было, разве только умыть лицо и руки. Натянули на горящее после растирания тело шелковую сорочку, нижние юбки с оборками. Симонетта отчаянно пыталась вытереть насухо мокрые волосы Марии, потом сдалась, оставив в покое мокрые кудряшки и тугие завитки.

— Нет, Симонетта, она пойдет с непокрытой головой. — Это единственные слова, которые произнесла Элизабет Буллен, когда маленькая гувернантка потянулась за прозрачной шапочкой. Грудь Марии, прямо у низкого выреза платья, украсила единственная драгоценность — огромная жемчужина бабушки Говард.

Ее поспешно отвели вниз, в холл. Мария шла в каком-то оцепенении, но ступала твердо. Ей казалось, что она издали смотрит пьесу или детскую игру. Повторялась детская мечта одной девочки, которая некогда влюбилась в красавца короля Франции.

У дверей в светлицу, под огромным портретом короля, по-прежнему стоял на часах Вильям Стаффорд. Он учтиво поклонился Элизабет Буллен и отворил перед ними дверь. Марии он, конечно, не поклонился. Да какое сейчас это имело значение?

— А, вот наконец и наши дамы, Ваше величество. Мария гуляла в саду, попала под дождь и настояла на том, чтобы непременно переодеться.

Обе женщины низко присели в реверансе перед тенью, еле различимой в льющемся через окно скудном свете.

— Должно быть, вы помните мою супругу, леди Элизабет, государь?

Мария выпрямилась и посмотрела в лицо королю, который возвышался над ними всеми, подобно крепостной башне. Его прищуренные глаза оценивающе оглядели матушку, потом король перевел взгляд на Марию. Суровые черты его лица осветились улыбкой.

— Я хорошо помню и ее, Томас, и ее службу королеве. Как похожа на мать твоя золотая Мария!

Король сплел свои толстые пальцы, унизанные перстнями, с тонкими пальчиками Марии. Он совсем не вымок под ливнем и выглядел очень элегантно в своем пурпурном дублете и кружевной золотистой рубашке, продернутой сквозь многочисленные прорези. Чулки на нем были ярко-голубые. Для простой летней прогулки по лесистому Кенту король был одет слишком торжественно.

— Теперь, когда ливень прошел, а до обеда есть еще время, вы, быть может, покажете мне восхитительные сады Гевера? У нас довольно времени для небольшой прогулки, вы согласны, леди Элизабет? — учтиво осведомился Генрих Тюдор.

— Разумеется, Ваше величество, — отвечала матушка. — Мы подождем вашего возвращения. Мария влюблена в розовый сад к югу от замка. — Голос матери затих.

— Тогда мы туда и прогуляемся. У меня имеются для Марии чудесные вести — о милостях, оказанных ее суженому и ей самой.

— Мария будет в восторге, государь, — сказал отец, и Мария с содроганием почувствовала угрозу в его голосе и брошенном на нее взгляде.

Она оперлась на предложенную королем руку и улыбнулась, сверкнув глазами из-под длинных ресниц. Вся его сдержанность и повелительная манера, казалось, растаяли, а на губах снова заиграла мальчишеская улыбка. Мария ощутила, как уже ощущала однажды, что имеет над ним необъяснимую власть, и страхи ее отступили. Возможно, все это сулило ей развлечение, нечто вроде поединка.

— Вы знаете, Ваше величество, когда-то давным-давно отец привез мне прекрасную розу из вашего сада в Гринвиче. Должно быть, у вас там великолепные кусты роз — сплошь розы Тюдоров.

Генрих Тюдор рассмеялся глубоким горловым смехом, и Мария услышала, как облегченно вздохнул отец. «Нет, отец, я вас не подведу, — подумала она. — Вы будете любить меня и гордиться мной».

Когда они вышли на чистый, промытый дождем воздух, она с удовлетворением отметила, что противного Стаффорда нигде не видно.

— Вы великолепно выглядите, Мария, когда голова у вас завита такими мелкими кудряшками. Это что, французская мода?

— Отнюдь, Ваше величество, просто я насквозь вымокла под дождем. Если хотите знать правду, я ездила верхом, лошадь испугалась удара грома и понесла.

Его рука скользнула и обвила талию Марии.

— Наверное, вам нужен мастер, милая, который научил бы вас, как надобно скакать верхом.

При такой явной double entendre[74] Мария покраснела, но не стала перечить ему в том, что являлось его целью.

— Принцесса Мария очень часто превозносила ваше мастерство во всех удалых забавах, государь.

— Правда? Ну да, вы же поначалу были при ней, когда принцесса отправилась во Францию.

— Да, и мне позволили остаться, когда остальным дамам велено было вернуться в Англию.

— Эта проклятая развалина, никчемная пародия на короля возьми да и преставься через три месяца после свадьбы, на которую ушло столько сил и трудов, — нет, какова наглость! — проворчал Генрих, взяв в свою огромную лапищу алую розу в полном цвету. Он поднес цветок ближе, но вдыхал аромат влажных волос Марии. — Все французы шептались между собой, что с юной женой ему не справиться, — так мне докладывали мои шпионы. А я всегда полагал, что милая и покладистая женщина только полезна для здоровья.

Он притянул Марию к себе и сперва нежно коснулся ее губ, а потом обхватил со всем неистовством. Мария холодно уступила, подивившись в душе его смелости — здесь, в розовом саду, среди бела дня! Впрочем, он ведь король.

Он отпустил талию, но теперь схватил обе ее руки и сжал с такой силой, что Марии стало больно.

— Милая Мария, ты не можешь не видеть, какую могучую страсть внушила мне. Я позабочусь о том, чтобы ты ни в чем не знала нужды, чтобы тебя всегда оберегали. Ты возбудила во мне любовь. Ты станешь носить имя Вилла Кэри и, может статься, его детей, но твоя любовь должна принадлежать мне. — Он поднес ее руки к своим губам, разжал ее пальцы, стал целовать ладони. — В таких делах, Мария, король — всего лишь мужчина. Не бойся его. Отдайся ему, и он отплатит тебе вечной признательностью.

Мария заглянула ему в глаза, и ей стало даже неловко оттого, что все это доставляет ей такое удовольствие. Франциск просто брал ее без таких красивых слов.

— Ты понимаешь меня, Мария?

— Да, Ваше величество. Кажется, понимаю.

— Ты подаришь мне свою любовь?

Ей вдруг нестерпимо захотелось сказать: «Может быть…» — или рассмеяться и убежать — интересно, побежит ли он за ней следом? Но на такое она не осмелилась, да и отец ожидал их.

— Вы такой прямодушный, такой… могучий, мой король. Этим я хочу выразить свое восхищение. Вы совсем не такой, как… мужчины во Франции.

— Я англичанин, Мария, и я король. И все же я умоляю, чтобы ты уступила мне. Я не приказываю тебе этого.

Тихий голос в глубине души подсказал ей, что эту ложь она уже слыхала прежде. «Однако, — подумала она, — если вы, государь, не будете довольны, расправа не заставит себя ждать».

— Никому иному мое сердце не принадлежит, господин мой король. И я уверена, что, если только…

Он, как медведь, обхватил ее, сжал в объятиях, и его мужская нежность и ласка растопили ее сдержанность. Такая искренность чувств понравилась ей больше его горячих поцелуев. Почему отец никогда не проявляет своих чувств так искренне? Какой горячей любовью она отплатила бы ему за это! Чего бы только она ни сделала ради отца, если бы он любил ее и выражал эту любовь так открыто!

— Мой отец всегда служил вам с любовью, король Генрих, так же стану служить и я, хотя и не рассчитываю на должность посланника. — Она зарделась от неудачной шутки и оттого, что назвала короля по имени.

Однако они оба рассмеялись — он по-мальчишески громко, от души, она с музыкальной нежностью.

— Нет-нет, тебе мы подыщем должность, которая подойдет твоим талантам. И называй меня просто Генрихом, когда мы остаемся наедине, а это будет случаться часто, золотая моя Мария.

Отец, сияющий, ожидал на ступеньках главного входа, а Симонетта, как заметила Мария, выглядывала из окна в верхнем этаже. Когда они шествовали в обеденный зал, где у почетного стола хлопотала матушка, Мария наградила Вильяма Стаффорда самой снисходительной улыбкой, какую смогла изобразить.

И, пока семейство Буллен трапезничало, смеялось и прислушивалось к своему королю в продолжение долгого дня, над мирным пейзажем Гевера угрожающе собирались темные тучи новой летней грозы.

Глава двенадцатая

Медленно катила зеленоватые волны большая река, воздух дышал летним зноем, но здесь, на палубе барки, гулял приятный легкий ветерок. «На удивление погожий день, просто превосходный», — снова и снова повторяла мать. Превосходный день для свадьбы.

Мария еще раз опустила взгляд: руки скромно сложены на коленях, на пальце сверкает полоска новенького золотого кольца. Она теперь — леди Кэри, а тихий, заботливый человек рядом — это ее новый господин. Она молила Бога, чтобы Вилл Кэри не возненавидел ее.

Царило неловкое молчание, и Мария снова стала рассматривать лежащие на коленях руки. Изысканный наряд из блестящего белоснежного атласа отражал танцующие на воде Темзы блики начавшего клониться к закату солнца и ясно говорил всем о ее положении невесты. Не было ли грустной иронии в том, что траурный для французов цвет служил символом вступления в брачный союз в Англии короля Генриха? Безукоризненно сшитая в форме колокола юбка сзади удлинялась, и, когда Мария шла, за ней тянулся шлейф длиною в пять футов. А вечером, когда она будет танцевать, то поднимет этот обязательный для невесты шлейф, чтобы тот не касался пола. Для этого имелась искусно замаскированная шелковая застежка, а королевский портной показал, как ею пользоваться. Декоративные прорези спереди позволяли видеть вторую юбку, из златотканой парчи; с ней гармонировала золотая окантовка верхних рукавов, свободно закрепленных и откинутых по моде назад, чтобы открыть обтягивающие руку нижние рукава, обшитые кружевом. Маленькие розочки из нежно-розового атласа окаймляли квадратный вырез платья и усыпали белейший атлас тугого корсажа, выгодно обнажавшего верхнюю часть ее белых как сливки полных грудей. Именно там, кажется, подолгу задерживался сегодня взгляд Его величества, а вот что видел придирчиво разглядывавший ее Вилл Кэри — этого Мария не могла бы сказать с уверенностью. Она поиграла своими золотистыми волосами, доходившими до пояса. Сегодня они были ровно расчесаны, в них вплетены разноцветные ленточки и душистые цветы, как и подобает невесте. Вилл заерзал в кресле рядом, словно ощутив беспокойство в душе Марии.

Их барка шла вниз по течению, в Гринвич, из Сити, где всего час назад они обвенчались в большой церкви Святой Елены[75] в Бишопсгейте[76]. Марии все происходящее виделось как во сне: вот она держит мягкую руку Вилла Кэри, произносит клятвы, вот заплаканное лицо матушки, а Симонетта гордо подмигивает Марии; вот Джордж, надувшийся от гордости — ведь он стоит совсем близко к королю. Король явился в сопровождении небольшой свиты, поцеловал Марию в щеку, поздравил молодых громким голосом, раскаты которого долетали до часовни монахинь-бенедиктинок в южном приделе церкви.

Итак, король почтил их свадьбу своим присутствием. Мария, прищурившись, посмотрела вдаль, вниз по течению, но королевская барка с тюдоровскими бело-зелеными навесами, шедшая впереди, уже пропала из виду, скрывшись за широкой излучиной Темзы у Тауэра. Мария была благодарна королю за то, что тот не взял с собой на свадьбу Вильяма Стаффорда. Его укоризненный взгляд все бы ей испортил. Довольно и того огорчения, что на свадьбе не было отца: он отправился во Францию по срочному поручению короля.

— Ваше платье так прекрасно, Мария! Я вам уже это говорил?

— Говорили, Вилл, но я вам снова признательна за это. Служба прошла чудесно, а теперь я с нетерпением жду нашего свадебного пира.

— И того, чтобы наступила ночь, Мария? — Он осторожно положил свою руку на ее колено, покрытое атласом, и серьезно, открыто посмотрел ей в глаза. — Вы так удивительно прекрасны. Сегодня я приобрел многое.

«Еще бы, — подумала она, — доходы и земли от короля», — но вслух сказала лишь:

— Надеюсь, я сумею доставить вам удовольствие, господин мой.

В тени навеса его волосы казались рыжеватыми. Наряд жениха — молочно-белый с золотом дублет, в прорези которого, согласно моде, продернута кружевная, с буфами, рубашка, — полностью гармонировал с ее собственным. Несмотря на жаркий августовский день, на плечи Вилла была наброшена отороченная горностаевым мехом накидка, а грудь его пересекала тяжелая золотая цепь с медальоном, указывавшая на то, что он служит в свите самого короля. Длинное белое перо красовалось на плоской шляпе из золотой парчи, а чулки с подвязками были явно новенькими, заказанными специально для щегольских туфель с квадратными носами.

Нет сомнений: раз Вилл близок к королю благодаря своей столь ценимой им должности, да еще и при всех пожалованных новых землях, он полностью осведомлен о ее отношениях с королем. Его величество, безусловно, все ему объяснил. Рука мужа по-прежнему лежала на ее колене, но сам он отвернулся и беседовал со своей ученой сестрой Элеонорой, умудренной десятью годами монашества сероглазой женщиной с высоким лбом и тонким носом. Мария подумала, что она сегодня, по сути, приобрела двух новых родственниц — золовку и невестку: Джорджу предстояло вскоре обвенчаться с Джейн Рочфорд[77], и, к нескрываемой досаде Джорджа, Элизабет Буллен пригласила Джейн на сегодняшнее торжество. Джейн сейчас сидела рядом с Джорджем, склонившись к нему, и оживленно что-то рассказывала, тогда как сам Джордж, поджав губы, хмуро смотрел на воду. У девушки было свежее личико с приятным овалом, щеки и губки алые, как розы, зато острые глазки так и стреляли по сторонам, словно у нее в голове летала сотня мыслей сразу. Черные волосы блестели на солнце, она же то и дело играла прядями или поглаживала их проворными маленькими ручками. Марию раздражала привычка Джейн постоянно поднимать красивые тонкие брови, будто она, слушая окружающих, делала для себя какие-то невероятные открытия.

Бедный Джордж! Симонетта поведала Марии, что он давно влюблен в Марго Вайатт, которая росла в соседнем с Гевером имении и часто в детстве играла вместе с Булленами. Малышка Марго Вайатт с ножками-спичками, усыпанная веснушками! Правда, Симонетта сказала, что теперь Марго выросла настоящей красавицей. Жаль, что у Вайаттов нет ни титула, ни земель, которыми соблазнился бы Томас Буллен.

Проплыли мимо массивные серые стены лондонского Тауэра, разбегающиеся от барки волны лизнули их основание. Выходящие на реку ворота крепости, со зловещими железными зубьями подъемной решетки, в народе прозвали Воротами изменников, потому что злейшие враги короны проходили через них, дабы никогда уже не вернуться на волю. На пассажиров барки угрюмо глядели из-за стен зубцы Белого Тауэра. Слава милосердному Господу Богу — в день ее свадьбы на стене не торчали головы казненных и с Лондонского моста не свисали гниющие трупы преступников.

— Мария! — К ее плечу склонилось возбужденное личико Джейн. — Как мило, что ты пригласила меня сегодня! А как замечательно, что сам Его величество пожелал явиться на свадьбу! Я слышала, что свадебный пир — его подарок тебе, и танцы будут!

— Это правда, Джейн. Его подарок мне и Виллу.

— Ой, ну конечно! Я молюсь, чтобы наша с Джорджем свадьба была хоть вполовину такой замечательной!

— Я уверена, Джейн, что ты будешь точно так же счастлива, как и я.

— А как ты думаешь, пир при дворе у нас будет?

— Право, не знаю. Джорджу надо будет поговорить об этом с отцом.

— Я вот подумала, Мария, что у тебя теперь имя рифмуется с фамилией, как строчки сонета, — Мэри Кэри.

Вилл повернулся и посмотрел на юную Рочфорд.

— Если я могу быть чем-нибудь полезна любому из вас, то услужу с радостью. Я горжусь тем, что вступаю в такое замечательное семейство, как Буллены. — Она присела в реверансе и вернулась к Джорджу.

— Не сомневаюсь, что эту маленькую трещотку все приводит в восторг, — заметил еле слышно Вилл. — Она хотя бы знает, что семья Кэри не вчера появилась при дворе, что это почтенное семейство, которое некогда занимало там видное положение?

Поразившись его уязвленному и сердитому тону, Мария инстинктивно прикоснулась к его руке.

— Расскажите мне об этом, Вилл. Отец что-то говорил, но мне хочется услышать от вас самого.

— Я хочу, Мария, чтобы вы узнали все подробности этой трагедии. Теперь, когда вы стали моей супругой, мы с Элеонорой можем разделить с вами это бремя.

Его сестра, услыхав свое имя, наклонилась ближе, к плечу Вилла, как бы становясь участницей их беседы. Ее чистые серые глаза казались бездонными.

— Вряд ли она сможет ощутить это бремя в полной мере, Вилл. Она ведь не урожденная Кэри.

— Теперь она по мужу стала Кэри, Элеонора. — Он нервно откашлялся и бросил мимолетный взгляд на поросший травой берег: работавшие там простолюдины махали шапками и приветствовали разукрашенную барку радостными возгласами. «Интересно, — подумала Мария, — а видели они, как проплывал король, всего несколько минут назад?»

— Несколько семей, занимавших высокое положение, близких к трону, допустили ошибку и встали на сторону Йорков в минувшей гражданской войне[78], Мария. Одной из таких семей были Кэри из Дарема, и после победы Ланкастеров они лишились всех земель и богатств. У повелителя нашего Генриха VII, отца нынешнего короля, была хорошая память на тех, кто не повиновался ему, — как и у короля нынешнего. И хотя наше поколение уже не подвергается прямым преследованиям, — он дотронулся до руки Элеоноры, — награждают нас скупо. Чтобы вернуться к ступеням престола, нам приходится потрудиться.

— И женитьба моего брата на вас — это добрый знак нашего возвращения к прежнему положению, хотя и не мы сами устроили этот брак.

— Я понимаю вас, — сказала Мария.

— А я, конечно же, хочу сделаться матерью-настоятельницей монастыря какого-либо крупного ордена нашей святой церкви. Теперь, когда Вилл столь приближен к королю, можно подумать и об этом.

— Конечно. Ведь Его величество уже пожаловал Виллу несколько доходных должностей и хорошее место при дворе, — сказала Мария и почувствовала себя глупо: уж они-то и без нее знали о королевских милостях.

— Дворянин королевской свиты — это не столько хорошее место при дворе, сколько неплохое начало. — Элеонора Кэри кивнула свысока, словно окончив урок, отодвинулась и снова выпрямилась в кресле.

«Она меня терпеть не может, — подумала Мария. — Просто они знают, что без меня их голубая кровь не принесет желанного положения при дворе. Она меня презирает».

Невдалеке показались зеленые лужайки и деревья, башенки из красного кирпича и флаги Гринвича. Причал караулили прекрасные беломраморные изображения царственных зверей, но вместо них Мария вдруг увидела маленькую шахматную пешку, давным-давно подаренную ей принцессой Марией Тюдор. Нет, вдоль посыпанной гравием дорожки к дворцу выстроились в ряд не грифоны, не львы и единороги — там были короли и ферзи, ладьи и пешки.

— Ну вот, Мария, — сказал Вилл, подавая ей руку, когда они поднимались с бархатных сидений, — пойдемте, жена моя. Король ждет.

К столу подавали сказочные кушанья, но Мария ела совсем мало — ее желудок сжимали спазмы. От отстраненного спокойствия не осталось и следа. Нет, она не боялась, но ей приходилось с трудом заставлять себя кивать, улыбаться, поддерживать беседу. Рубленая оленина под острым соусом и фаршированная куропатка ей понравились, но к большинству блюд она даже не притронулась. Джордж принялся дразнить ее и есть из ее тарелки, а Джейн укоряла его за невоспитанность.

Вино, правда, было отличное — сладкое, холодное, из обширных погребов королевского дворца в Гринвиче. Король поднял множество тостов за молодых и даже подумывал, не сказать ли отцовское напутствие в отсутствие своего верного слуги Томаса. «Впрочем, король и так вправе теперь считаться моим отцом, — с неудовольствием подумала Мария. — Разве не он восседает рядом с моей красавицей матушкой, разве не он дает свадебный пир, разве не он распоряжается моей жизнью? Жаль, однако, что отцу так не хватает теплоты, свойственной королю». Она сделала еще один большой глоток вина.

Когда спустились сумерки, слуги зажгли свечи и убрали со столов посуду. Во время обеда музыканты на галерее тихо наигрывали, но теперь, по мановению королевской руки, к ним присоединились их товарищи, и все вместе они грянули веселую свадебную куранту. Вилл схватил Марию за руку, и молодожены мелкими стремительными шажками последовали за королем и раскрасневшейся леди Буллен.

У Марии сильно кружилась голова, и вскоре смех уже непрестанно срывался с ее губ. Ах, как понравилось бы Энни это празднество в Гринвиче, в кругу избранных придворных и самого короля! А как гордился бы отец, если бы видел это своими глазами! Думает ли он о ее свадьбе, находясь вдали от нее, у Франциска в Амбуазе?

Король поклонился ей и протянул руку, приглашая на степенную павану, а Вилл танцевал с ее матерью. Мария старалась шагать немного шире, чтобы приноровиться к размашистым шагам короля, и при этом вся ее нервозность улетучилась. Его величество был в густо-малиновом наряде с золотой оторочкой, а белая шелковая рубашка и широкий воротник оттеняли здоровый румянец лица, сиявшего в свете свечей. Крошечные розочки на ее белых, с прорезями, юбках, и розовые оборки поверх квадратного выреза корсажа казались слабым отражением блеска и великолепия королевских цветов. Партнеры повернулись, поклонились друг другу, закружились на месте и вновь начали фигуры танца. К тому времени, когда последовали более быстрые гальярды и загудели с балкона тромбоны, запели скрипки и лютни, в голове у Марии уже немного прояснилось. Она повернулась, быстро пошла вдоль выстроившихся пар, выискивая пару себе, и тут неожиданно оказалась лицом к лицу с новым партнером, Вильямом Стаффордом.

— Я вас здесь прежде не видела, — выпалила она, задыхаясь, когда они проносились под аркой из рук в шелках и бархате.

— Я дал клятву, что ноги моей здесь не будет, чтобы не портить вам прекрасный день. Но не смог удержаться, чтобы хоть краешком глаза не взглянуть на празднество… и на невесту. У вас такой вид, что от него одного уже приходишь в восторг. Примите мои горячие пожелания счастья — с Виллом Кэри, я имею в виду.

— А вы совсем не умеете быть любезным? Вам непременно нужно вечно укорять, сеять смуту и…

— Тихо, Мария, не то на вас обратят внимание. Сейчас вы при дворе. Вы так и не научились скрывать свои чувства. Рекомендую вам здесь, в медвежьей берлоге, научиться этому побыстрее. — Танец окончился, все партнеры низко, учтиво поклонились друг другу.

— Вы не по душе мне, Вильям Стаффорд.

— Так уже лучше, моя ненаглядная, — ответил он тихонько. — Всякий, кто сейчас посмотрит на ваше прекрасное лицо, решит, что вы мне достаточно симпатизируете, как и любому из друзей вашего только что обретенного супруга.

— Стафф, а я-то думал, ты чем-то занят сегодня. — Подошедший к ним Вилл Кэри легонько хлопнул по плечу более высокого Стаффорда.

— Да я забежал ненадолго пожелать вам обоим всяческого добра. Помнишь, Вилл, я же тебе рассказывал, что встречал твою молодую жену, когда ездил ненадолго во Францию — когда Его величество велел мне служить гонцом для связи с лордом Булленом.

— Вы знаете, Мария, у нас со Стаффом при дворе много общего.

— Вот как?

— Стаффорды попали в такую же немилость, как и Кэри. Только, — Вилл быстро обежал глазами переполненную людьми залу и понизил голос, — измена Стаффордов случилась совсем недавно, уже после Войны Алой и Белой Розы.

— Измена! — эхом откликнулась Мария.

— Да разве вы не слыхали о Колчестерском мятеже[79], леди Кэри? Моего дядюшку повесили в Тайберне[80], а отца помиловали — он тогда был еще совсем мальчишкой. Поскольку их обоих уже нет в живых, за их вину расплачиваюсь я.

— Их многострадальные тени по сию пору бродят в фамильном имении Стаффордов, Мария, — добавил Вилл Кэри.

— По крайней мере, так утверждает моя престарелая тетушка. Она говорит, что дух то одного, то другого мятежника бродит по ночам вверх и вниз по лестнице и стенает: «Долой этого ничтожного короля!» — Вильям Стаффорд пристально посмотрел Марии в глаза.

— Которого из королей? — спросила Мария, широко открыв глаза.

— Не знаю, леди Кэри. Мне пока не приходилось ни видеть, ни слышать призрака. Им не по душе бродить по опочивальням среди бела дня, когда я наезжаю домой в Уивенго.

И, хотя он рассказывал об этих происшествиях прямо и серьезно, ей показалось, что в его его сквозит всегдашняя насмешливость.

— Вы, однако, не сидите в тюрьме как потомок и наследник мятежников, мастер Стаффорд. Вы служите при дворе и стоите близко к королю.

— Совершенно справедливо, миледи. Она быстро всему здесь научится, Вилл. А нас, возможно, следует остерегаться — ведь тот, кто расплачивается за большую провинность, не страшится совершать малые, — сказал он, не сводя глаз с Марии, хотя Вилл Кэри обнаруживал растущее беспокойство. — Желаю вам обоим доброго вечера. — Стаффорд неожиданно откланялся и был таков, словно спиной почувствовал приближение короля.

— Пора и заканчивать, право, самое время, — разнесся зычный голос Генриха Тюдора, и тут же музыка смолкла. Он обхватил одной рукой Марию, другой Вилла Кэри и крепко сжал их обоих.

— Дамы! Поспешите отвести новобрачную на ложе, ибо скоро и мы, мужчины, поднимемся в опочивальню, а новый господин ее желает, чтобы молодая ожидала его в готовности!

Все дружно засмеялись, а Генрих Тюдор наклонился и горячо поцеловал Марию в губы. От него исходили запахи гвоздики и вина. Толпа рукоплескала, все взоры были обращены к ней, и Мария подчинилась, смущенная и раздосадованная. Она вдруг обрадовалась тому, что дорогая подруга ее, герцогиня Суффолк, готовится к родам и не смогла присутствовать на этом парадном свадебном пиру, устроенном королем. А если бы королева Екатерина пожелала здесь быть, то Мария, разумеется, в этот миг умерла бы со стыда.

— Давай же, Мария, бегом! — воскликнула Джейн Рочфорд, схватила Марию за руку и потянула за собой. И Мария пустилась прочь из зала в сопровождении матери, Розы Дакр и еще нескольких хихикающих дам. Задыхаясь, они взбежали по лестнице к той комнате, где Вилл провел две предыдущие ночи, когда Мария была в Гринвиче.

Поджидавшая ее Симонетта уже раскрыла постель с мягкими полотняными простынями. Девушки освободили Марию от свадебного наряда, и та сквозь собственные слезы увидела слезы на глазах своей матушки.

— Порадуйтесь за меня, матушка, — тихо промолвила она, а тем временем девушки со смехом принесли ей ночную сорочку и кружевную накидку.

— Я радуюсь, миленькая моя. Это я просто вспомнила свою первую брачную ночь и все, о чем тогда мечталось.

Времени обнять, утешить друг друга у них не было: Роза Дакр сообщила всем, что Его величество желает тотчас подняться сюда вместе с женихом, как он сделал в этом же дворце, когда принцесса Мария повторно обвенчалась с герцогом Суффолком — торжественно, на английской земле.

— Его величество был у дверей вместе с уже полураздетым герцогом, когда мы еще и накидку на невесту надеть не успели, — делилась воспоминаниями Роза.

— Так они, стало быть, венчались в третий раз, — вставила Мария, стуча зубами от нервного напряжения. — Я присутствовала на первом венчании, тайном, а потом они венчались снова, в Париже на Пасху.

— Это правда, — согласилась Роза весьма прохладным тоном, потому что всеобщее внимание обратилось к Марии. — Ты была тогда совсем еще ребенком, вот тебе и позволили остаться.

— Ой-ой-ой, надо же еще цветы разбросать! — закричала, суетясь, Джейн Рочфорд, заслышавшая в передней громкие мужские голоса. — Ой-ой, укладывайте ее скорее на ложе!

Джейн поспешно сыпала на пол пригоршни сушеной лаванды, маргариток, сладкого укропа, рябишника; воздух сразу наполнился пьянящими ароматами. Четыре мощных удара сотрясли дверь, и не успела леди Буллен дотронуться до дверной ручки, как створки распахнулись настежь, и все увидели согнувшегося от смеха короля и обнаженного до пояса Вилла Кэри с пылающими щеками.

— Мужьям нет нужды стучать, мадам, — высокомерно заявил он и тут же покраснел как рак, осознав смысл сказанного. Но остальные мужчины, кажется, ничего не слышали — они просто втолкнули его в опочивальню, следуя за ним по пятам. В комнате сразу стало тесно, но Мария спокойно сидела на ложе в сорочке и накидке, укрывшись снизу до пояса простынями и облокачиваясь на пышную подушку.

— Вот и она, счастливчик ты, сукин сын, тебя дожидается… Хотел бы я оказаться на твоем месте, Вилл! Сделай себе нынче ночью доброго сына, Вилл Кэри! — Комната наполнилась грубым хохотом, и Марии отчаянно захотелось зажать уши.

— А ну-ка, — прорезался сквозь шум зычный голос короля, — все вон отсюда, бездельники!

Вся компания послушно устремилась в переднюю комнату.

Мария увидела, как матушка обернулась в дверях и улыбнулась ей, а Симонетта помахала рукой. Они остались в опочивальне втроем, и Марии на одно безумное мгновение показалось, что король отошлет сейчас и робко глядевшего Вилла Кэри. Генри Тюдор пожирал ее глазами, срывал простыни, тянул вверх сорочку и…

— Удачи тебе, Кэри. Будь с ней поласковей. Завидую я твоей теплой постельке. — Король отвел в сторону жаркий взгляд, повернулся и громко хлопнул дверью.

Вилл подошел к двери и заложил ее на засов. Мария все еще чувствовала на себе взгляд Его величества, пронизывающий, властный, как на портрете, что висел в холле замка Гевер. Вчера, близ турнирного поля, король сказал, что попытается дать ей неделю, но он любит ее, так что ни за что не ручается. С Виллом Кэри ей было гораздо спокойнее, но король, если говорить правду, притягивал ее намного сильнее.

— О чем задумалась, Мария? — Вилл медленно подошел к ложу с роскошным пологом. — Какая ты красивая! Мне очень повезло! Выбор Его величества мог пасть на Комптона, или Гастингса, или Стаффорда, а он отдал тебя мне.

— Стаффорда? Вильяма Стаффорда?

— Ну конечно. Он холост и близок к трону. Я, однако, думаю, что Его величество считает его непокорным, его труднее держать в узде, чем меня.

«Уж конечно, Вильяма Стаффорда было бы куда труднее умаслить, если король пожелал бы затащить к себе в постель его жену, — с горечью подумала Мария. — Значит, великий Генрих все растолковал Виллу Кэри. Он понимает, что я стану возлюбленной короля, и смирится с этим ради земель, денег и своей противной сестры. Да и какая разница, коль все мы достойны жалости? А я вот никого не люблю, кроме несчастного Джорджа, которому придется делить ложе со смешливой дурочкой Джейн Рочфорд, тогда как ему грезится длинноногая Марго Вайатт. Так почему бы и мне не жить с Виллом Кэри?»

Вилл снял туфли и чулки и задул несколько свечей, оставив только две, стоявшие рядом с огромной кроватью из крепкого дуба.

— Я уверен, что мы сумеем помочь друг другу, Мария. При дворе происходят иногда страшные вещи. Я сохраню свою должность, свою красавицу жену, а ты должна помнить: что бы там ни было с королем, ты носишь мое имя.

Он потянул за ленточки, державшие ворот накидки, и помог Марии сбросить ее. Крепко прижал ее к своей почти безволосой груди, положил подбородок ей на голову.

— Я постараюсь быть нежным, Мария, но в те ночи, когда ты со мной, ты должна быть только моей. Все последние дни я снова и снова повторяю это себе.

Он перевернул ее на спину, закатал ночную сорочку выше пояса, раздвинул ей ноги и сразу же оказался сверху.

— Эта ночь будет долгой, обещаю тебе, милая женушка.

Да, то была долгая ночь, и Вилл Кэри мягко, спокойно, уверенно предавался любви с ней не раз и не два. Телом она подчинилась ему, но сердце ее было свободно, как она снова и снова повторяла себе все последние дни.

Смежая наконец тяжелые веки, она с раздражением подумала, что во снах ей является не тихий и серьезный Вилл Кэри и даже не любвеобильный король. Во сне ее преследовало красивое грубоватое лицо Вильяма Стаффорда, его смех и его пристальный взгляд.

Глава тринадцатая

Следующие несколько дней пронеслись для Марии на волне захватывающих удовольствий при королевском дворе. Она ходила на прогулки, танцевала, улыбалась и хохотала, а вокруг было целое море новых лиц. Король пригласил новобрачных на охоту в зелено-голубые леса Элтгема в Кенте. Она наблюдала, как Его величество и самые доверенные придворные сшибаются в турнирных поединках, играют в шары на свежем воздухе, стреляют по мишеням. Король научил Марию играть в примеро и глик и метать кости — на деньги или на поцелуи — за специально устроенными для этого «столами азарта»[81]. Вихрь развлечений вместе с ухаживаниями Генриха Тюдора, казалось, будет длиться вечно. И Мария согласна была бесконечно лететь на этой волне королевского внимания и влюбленности.

На протяжении всей первой недели своего пребывания при дворе Мария ни разу не видела королеву — та удалилась вместе с маленькой дочерью Марией в Бьюли[82], чтобы посвятить несколько летних недель размышлениям и отдыху от суетности двора. При дворе шептались, что испанка Екатерина весьма богобоязненна и любима народом своего королевства, хотя от некоторых царедворцев Мария иногда слышала и неодобрительные отзывы о королеве. Говорили, что раньше она покоряла всех приветливой улыбкой и тонким чувством юмора. Но с тех пор, как два года назад она родила Его величеству уже шестого мертвого ребенка, Екатерина стала мрачной, носила давно вышедшие из моды платья и тяжеловесные головные уборы, перегруженные драгоценностями. А Джейн Рочфорд даже сообщила таинственным шепотом, что несчастная, печальная королева носит под роскошными нарядами — даже в летнюю жару — власяницу Третьего ордена св. Франциска[83]. Но, если не считать этих досужих сплетен, жизнь далекой королевы никак не трогала веселившуюся от души Марию Кэри.

Когда поблизости не было короля, Вилл Кэри был ласков и внимателен к ней, другой же Вилл — все вокруг звали его Стаффом и, кажется, все дружили с ним — почти ей не докучал. Выяснилось, что он близкий друг ее мужа, так что Мария скрепя сердце решила быть с ним помягче — ведь им, без сомнения, придется видеться часто. В одном этот невежа оказался совершенно прав: здесь, среди условностей просвещенного двора, ей придется скрывать свою неприязнь к его дерзким выходкам. Поначалу ее удивило, что король Генрих постоянно держал при себе этого циничного человека из неблагонадежного семейства. Но постепенно, знакомясь со Стаффордом ближе, она стала понимать. С одной стороны, Стафф отличался остроумием, был лихим наездником, охотно участвовал во всякого рода состязаниях. С другой стороны, когда стреляли по мишеням, куда же королю лучше всего поставить человека, которому он не очень-то доверяет, как не рядом с собой? Насколько могла судить Мария, Стафф был единственным человеком, которому хватало смелости — или глупости — всегда говорить королю то, что думает, а еще — побеждать короля в игре в шары[84]. Что ж, она последует разумной тактике короля: держать Стаффа поблизости, но не доверять ему.

В эту самую минуту, кстати, Стафф стоял, облокотившись с напускной небрежностью об игорный стол, украшенный позолотой, бросая взгляды попеременно на Марию и на кости, выпавшие после его бросков. Мария, делая свой бросок, слегка опиралась на руку мужа. Счастливое число — семь! Она рассмеялась и сгребла с середины «стола азарта» медные монетки.

— Вилл, я не знаю другой такой дамы, как твоя: живя при дворе, она наживает деньги, а не просаживает их, — пошутил Генри Норрис. Кое-кто из присутствующих рассмеялся, но Вилл Кэри лишь выдавил слабую улыбку.

— Пришла пора, джентльмены, когда фортуна улыбнулась роду Кэри.

— Меня не беспокоят те ставки, которые делает в игре семья моего супруга, сэр Генри. — Мария энергично встряхнула кости и подула на них, как учил ее король. — Я лишь не хочу допустить, чтобы мой брат Джордж оказался в работном доме для бедняков. Не то вернется отец и ему придется выручать Джорджа из Тауэра, куда того приведет безрассудство за игорным столом.

— Я не стал бы судить его столь строго, леди Кэри, — послышался сквозь щелканье костей насмешливый голос Фрэнсиса Вестона. — Я тоже пил бы и играл вечерами напролет, если мне на ухо все время трещала бы маленькая сорока. Да к тому же я вчера вечером помог Джорджу добраться до его покоев, и он признался, что ему больше по сердцу Марго, сестра Томаса Вайатта.

У Марии выпало десять — полоса везения закончилась.

— Я была бы очень признательна вам, сэр Фрэнсис, если бы вы не стали распространяться о личных делах Джорджа. — Она посмотрела в глаза этому высокому красивому мужчине. — Горько, когда любишь не того, с кем предстоит идти под венец. Но эта беда известна многим, и Джорджу не следовало говорить о своей. — У Марии вдруг появилось странное предчувствие, что Вестон ответит ей какой-нибудь едкой репликой. Казалось, он никак не может решиться. Обвинит ли он ее в том, что она вышла замуж за одного, а любит другого — короля? Не осмелится, понятно. Кроме того, он в этом случае ошибется, только она не сможет сказать ему об этом.

— Примите мои извинения, леди, — сказал Вестон, а его зеленые глаза быстро всмотрелись в ее лицо. Марии было досадно, что Вилл уделяет так мало внимания ее разговору. Джордж ведь приходится ему шурином. Или гордость рода Кэри не позволяет ему прийти ей на помощь?

Вестон и Норрис со своими дамами перешли к соседнему столу, а к супругам Кэри приблизился Джордж с неизменно сопутствующей ему Джейн. Джордж положил одну руку на эфес шпаги, а другой барабанил по столу, пока Вилл Кэри метал кости.

— Черт возьми, Вилл, тебе сегодня не везет, как и мне. Ладно, а где же Его величество? Обычно он в такое время находится в гуще событий. Если он увидит, что кое-кто из нас спустил слишком много монет и потому не может играть с ним, ему это не понравится.

Опередив супруга, Мария ответила Джорджу:

— У него сейчас гонец от королевы, из Бьюли, Джордж. А почему ты делаешь такие большие ставки? Еще ведь совсем рано. На вот, только не ставь все на один-единственный случайный бросок. — Она протянула ему раскрытую ладонь, и Джордж несмело взял несколько медяков.

— Дорогая моя, выигрыш надо оставлять себе, — недовольно проворчал рядом с ней Вилл. — Скоро придет король, он любит крупные ставки, ты же знаешь, а играть ему нравится больше всего с тобой.

Мария покраснела из-за выговора, и это не укрылось от Джорджа.

— В конце концов, эта игра называется «азарт», — проговорил он с сердитыми нотками в голосе. — Чтобы выиграть, надо рисковать, нужно быть азартным — совсем как в жизни, Вилл.

Мария хотела сменить тему, но тут вмешался щебечущий голосок Джейн.

— Я нахожу это развлечение захватывающим, а Джордж играет обычно очень славно. Он ведь столько сил отдает учебе в Линкольнз-Инн, неудивительно, что ему иной раз хочется немного развлечься. — Она мило улыбнулась Джорджу, который, однако, предпочел не обращать внимания на ее заступничество и направился к соседнему столу.

— Он хочет во что бы то ни стало отыграть деньги, которые только что проиграл этому красавчику Вильяму Стаффорду, — объяснила Джейн, обернувшись на ходу, ибо она последовала за Джорджем. — Мне страшно нравится смотреть, как они сражаются друг с другом.

— Я бы предпочла, чтобы Джордж играл в кости с кем-нибудь более достойным доверия, — еле слышно пробормотала Мария, обращаясь к Виллу.

— Если ты говоришь о Стаффе, Мария, то он как раз один из самых достойных доверия людей, каких я только знаю. Да и брат твой достаточно взрослый для того, чтобы отвечать за себя. Он на год с лишним старше тебя, вот пусть сам и решает.

— По его поступкам этого не скажешь, — запальчиво возразила Мария. — А Стаффорд, как мне казалось, предатель.

— С тобой что, Его величество говорил о Стаффе? Нет? Тогда запомни, как все обстоит на самом деле: и Стаффорд, и мы, Кэри, расплачиваемся за дела наших отцов и дедов. Его величество любит и уважает и меня, и Стаффа, иначе ни за что не приблизил бы нас к себе и не доверил ответственных должностей. И если он скажет тебе другое, то разве что для виду. — Он взял Марию под руку и отвел от стола. — Что касается твоего любезного Джорджа, то отец быстро образумит его, как только вернется из Франции.

У Марии вертелось в голове множество способов укорить мужа за эти поучения, но она придержала язык. У Кэри лишь одно на уме — как вернуть своему роду былое положение при дворе. Он не имеет ни малейшего права свысока смотреть на Джорджа и семейство Буллен, хотя и он, и некоторые его друзья именно так и смотрят. Каждую ночь, охваченный страстью, он не отрывал от нее глаз, но так старательно следил за собой каждую минуту, касался ли он Марии или говорил с ней, что она начала сомневаться, течет ли в его жилах настоящая английская кровь.

Словно нарочно, чтобы вконец испортить ей настроение, у стола оказалась эта дурочка Джейн Рочфорд, не сводившая глаз с улыбающегося Стаффа. Кстати, за ним — или об руку с ним — всегда шла какая-нибудь женщина. Мария должна была бы и раньше догадаться, что он, помимо прочих грехов, не пропускает ни одной юбки. Вилл неправ: такому человеку Его величество никогда не станет доверять. При случае она сама спросит, что он на самом деле думает о Вильяме Стаффорде.

Эдвард Гилдфорд, Генри Клиффорд и некоторые другие дворяне понемногу отходили от «столов азарта», приберегая кошельки до прихода Его величества. Мария сердито топнула ногой. Ну для чего было Виллу огорчать ее в этот вечер, когда она так чудесно развлекалась? Быть может, она просто привыкла к тому, что рядом всегда оказывался Генрих; он умел развеселить ее, а придворные шавки не смели в его присутствии облаивать ее, да и Вилл воздерживался от упреков и поучений. Ах, если бы еще Джорджу хватило ума прекратить игру со Стаффордом и дождаться появления короля!

Наконец вошел быстрым шагом Генрих Тюдор, представительный и величественный, как всегда. Он хлопнул в ладоши, и свора угодливых придворных тут же окружила его.

— Есть прекрасная новость! Мы сейчас организуем празднество, я сам только что продумал все до мелочей. После майского праздника[85] у нас не было ни одного стоящего развлечения, а мы устроим такое, какого еще не бывало. — Прищуренные глаза его сверкали, а исходившая от него уверенность заражала. Мария сразу почувствовала себя гораздо лучше — просто потому, что он был рядом. — Устроим здесь Шервудский лес. У нас будет чудесный Ноттингемский замок[86], все наденем маски. Обдумывать мелочи мне помогал мастер Корниш — он нынче же вечером объяснит роли рыцарям и дамам. Так что на игру у нас нет сейчас времени — маскарад состоится завтра!

Восхищенные слушатели загалдели, обсуждая новость. И правда — это отличное развлечение. Мария уже трепетала, предвкушая забаву. При дворе Франциска она видела искусно поставленные маскарады, но сама не играла там сколько-нибудь важной роли — главная роль в паре с королем всегда доставалась Франсуазе дю Фуа.

— Прекрасно, тогда все идите в холл, к мастеру Корнишу. И делайте, что он скажет, все слушайте его, да не спорьте — не то я сам спрошу с вас! — Все дружно рассмеялись и чинно направились к выходу вслед за Гилдфордами.

— Леди Кэри мне нужна, она будет играть деву Марианну, так что пусть не уходит, — настиг их неожиданно голос короля. Мария повернулась, сердце у нее сильно забилось: что скажет на это Вилл? — Я знаю, ты возражать не будешь, — подошел король к Виллу. — У мастера Корниша есть для тебя отличная партнерша. А когда будешь в холле, скажи Стаффу, чтобы он тоже не участвовал в общих танцах, для него у меня есть особая роль. — Мановением руки он отослал Кэри. — Столько мелочей приходится продумывать, Мария!

— Какая чудесная явилась вам мысль, государь! — улыбнулась ему Мария. — Вы действительно подумали об этом только нынче вечером? Раньше вы ничего такого даже не говорили.

Он взял ее за локоть и подвел к креслу, стоявшему в затененном углу, у изгиба громадного эркера, выходившего на черную Темзу и сбегающие к ней зеленые лужайки.

— Я обожаю делать сюрпризы, моя Мария, особенно тем, кого люблю. Ты не возражаешь против того, чтобы стать девой Марианной, подругой Робина Гуда?

Она радостно кивнула, а он взял ее своей лапищей за подбородок, вздернув его вверх. Потом наклонился, приник к ее губам. Поцелуй, сперва нежный, стал страстным, его язык проник к ней в рот, на французский лад. Другая рука короля обвилась вокруг ее талии, потом скользнула выше, по груди, к кружевам, украшавшим вырез корсажа. Генрих притянул ее ближе, рука нырнула глубже в вырез, между полных грудей. Глаза Марии широко открылись от удивления перед его смелостью — вот так, в открытой для всех комнате дворца! Было, впрочем, уже темно, да и кресло их загораживало. А он — король. Он всех их взял и отослал: Джорджа, ее супруга, Стаффа — всех!

— Мария! — Дыхание короля было глубоким, шумным. — Я ждал так долго, решив не прикасаться к тебе, ибо я это обещал. Но в любви король — всего лишь мужчина, и дольше ждать он не в силах. Да и ты не желаешь, чтобы я ждал дольше, ведь правда не желаешь, любовь моя?

— Я так обрадовалась, когда вы нынче вошли в комнату, Ваше величество! Всю минувшую неделю мне было так интересно при вашем дворе. Я благодарю вас… за все это.

«Я сказала чистую правду, — подумала она. — Не могу же я сказать, что не люблю его!»

— Это все из-за меня, милая, — радость, восторг? Не из-за твоего молодого мужа?

— Нет, государь. Вилл добр и рассудителен, но счастье приносите вы.

Он так неистово прижал ее к своей могучей груди, что Мария чуть не задохнулась. Его руки беспорядочно и яростно гладили ей спину, бедра, одной рукой он накрыл ягодицу, сминая пышные юбки.

— Ты будешь моей, Мария! Завтра наша любовь начнется по-настоящему. Сегодня вечером нужно присоединиться к остальным, улыбаться, танцевать, обсуждать, каким будет завтрашний праздник. А завтра, после маскарада, после пира в честь возвращения домой ты останешься на ночь у меня, Вилл же отправится к себе в одиночестве! Если придется, я дам ему какое-нибудь особое поручение. Я и так слишком долго ждал! Клянусь преисподней, если мне придется ждать еще, я возьму тебя при всех, прямо на пиру или на турнирном поле!

Он отпустил Марию, она улыбнулась ему, вся дрожа. Потом тщательно привела в порядок измятую одежду и прическу, тоже пострадавшую от его бурного натиска. Оба неохотно поднялись из кресел и направились к остальным.

— Вы сказали, государь, что маскарад устраивается в честь возвращения домой?

— Да, моя сладкая дева Марианна. Завтра утром возвращается из Бьюли королева. Она впервые за последние две недели будет снова при дворе, так что это все в ее честь.

Где-то в глубине души эта новость слегка уязвила Марию. В вечер возвращения доброй королевы домой она, Мария, будет танцевать для нее, кланяться ей, а потом станет возлюбленной ее супруга не только в игре, но и в действительности.

Подготовка к маскараду шла так быстро, что Марии с трудом верилось: назавтра к вечеру все было уже готово, словно по волшебству. Остов огромной машины, которую явно использовали для других празднеств, украсили веточками и листьями, чтобы можно было посреди зала развернуть декорацию густого зеленого леса. Из досок соорудили другую махину на колесах и укрыли ее холстом, раскрашенным под камень, — она призвана была изображать замок злого шерифа Ноттингемского. Там будут томиться в заточении девы, которых и освободит ватага славных парней из Шервудского леса. Будто из-под земли, появились и подходящие костюмы для дам и джентльменов. На корсажах искусно переплетались вышитые инициалы «Г» и «Е», обрамленные розами в честь королевы. Утром участники разучили свои роли, а ведущие актеры отрепетировали по нескольку строк под музыкальный аккомпанемент. За час до полудня, когда прибыла королева со своей свитой, все чудесным образом было готово.

На банкет все собрались в обычном придворном платье, а костюмы полагалось надеть по знаку короля. Мария снова была слишком взволнована, чтобы наедаться, хотя нет-нет да и откусывала кусочек превосходного дельфиньего мяса в горчичном соусе. Его величество с королевой Екатериной сидели на возвышении, с ними герцог Суффолк в одиночестве — герцогиня еще не оправилась после рождения очаровательной малышки-дочери.

— Как это прекрасно — выйти замуж по любви и быть по-прежнему любимой! — довольно громко сказала Мария и тут же пожалела об этом.

Вилл Кэри весь день ходил мрачнее тучи, и Мария догадалась, что его известили: с нынешней ночи надо расплачиваться за королевские щедроты, столь охотно им принятые.

— Принцессе просто чертовски повезло, что королю так любезен Чарльз Брендон, да и ловкий лорд-канцлер Уолси убедил короля в том, что есть другие способы сохранить союз Англии и с Франциском, и с Карлом Испанским. Король капризен в отношении женщин, и его симпатии могут резко меняться. Так было и с некогда обожаемой сестрой, и с несчастной Бесси Блаунт, которая тайком, в монастыре, родила ему сына, а затем ее быстренько выдали замуж и отослали с глаз долой. Тебе, жена, лучше всего помнить об этом и не забывать.

На глаза Марии навернулись слезы, и она не осмелилась поднять взгляд на мужа.

— Я непременно запомню это, сэр.

— Я на это очень рассчитываю. Когда-нибудь ты станешь принадлежать мне безраздельно, вот тогда и посмотрим.

Эти горькие слова он произнес с таким жаром, что Мария немного испугалась, хотя чего она ждала от Кэри? Он мужчина, у него есть собственная гордость, в особенности же гордость своим родом. «Он переживает не столько за меня, сколько за свой запятнанный дворянский герб», — подумала она.

Насколько могла видеть Мария, королева очень радовалась возвращению домой. Она часто подолгу смотрела на своего супруга, кивала головой и оживленно беседовала с ним. Неужто он все еще любит ее? Ведь несомненно, он когда-то любил ее, они ведь больше десяти лет женаты, но когда умерла та любовь? Рядом со своим цветущим повелителем Екатерина выглядела печальной и усталой, но она же родила ему семерых детей, а малышкой Марией, как утверждали, отец очень гордится. И вместе с тем, подобно Франциску, он мог кивать и улыбаться своей королеве, а потом вдруг отвернуться и послать Марии долгий страстный взгляд через весь уставленный яствами стол.

Она надеялась, что королеве понравится ее роль в предстоящем представлении, королеве же и посвященном. Все они, правда, будут в масках, но в финале положено маски снять, дабы быть представленными Ее величеству. Возненавидит ли ее королева, когда услышит дворцовые пересуды? Сможет ли понять когда-нибудь, что Мария Буллен не по своей воле взялась согревать постель короля? Просто так уж случилось…

— Перестань пялиться, глупая девчонка! Научись вести себя здесь прилично. Наш король не выставляет своих любовниц напоказ в присутствии своей царственной супруги, это тебе не распрекрасный твой король Франциск!

— Я всего лишь смотрела на королеву, — ответила Мария, помолчав минутку из упрямства. — Вы же знаете, что я давно ее не видела.

— Она благородная и терпеливая дама, не в пример грубоватому королю, — прошептал Вилл. — Да и наплевать мне, на кого именно ты смотришь — король явно считает, что на него. А, вот он встает! Ну, давай побыстрее покончим с этим дурацким фарсом. Чтобы переодеться, понадобится не так уж мало времени.

Марии хотелось спросить, отчего же он взял на себя труд участвовать в маскараде, коль считает все это глупой затеей, но она благоразумно промолчала. Король распоряжался всем, в том-то и дело. Кроме того, она не хотела перечить Виллу, когда тот был в таком дурном расположении духа. Она лишь надеялась, что со временем он привыкнет и станет вести себя спокойнее. Если уж она согласилась на сделку, то и ему придется привыкнуть.

Она надела свое бело-зеленое платье и приколола на распущенные волосы прозрачную вуаль. Ее маска, как и маски короля и злодея-шерифа, была позолочена — так зрителям легче выделить их среди второстепенных персонажей. Расправляя свои пышные юбки, Мария подумала, что во всей этой чудесной затее плохо лишь одно: по какой-то непонятной прихоти король назначил Вильяма Стаффорда на роль шерифа Ноттингемского. Из чего следовало, что это он станет ее похитителем и она будет вынуждена находиться с ним рядом в тесном дощатом замке, тогда как остальных девиц спасут раньше. А уж тогда Робин Гуд самолично явится сразиться с шерифом и освободить ее.

«Хорошо хотя бы то, что славный Робин в конце концов убьет негодяя», — произнесла Мария вслух, успокаивая себя. Вилл сказал, что такая ситуация тешит любовь короля к приключениям: самому стать отверженным, разбойником, а потомка предателей выставить в роли блюстителя законности в королевстве. Но Мария понимала суть дела по-своему. Ноттингемский шериф был законченным негодяем, и король очень точно определил, кому лучше всего подходит такая роль. Утром на репетиции она потихоньку сказала об этом Стаффу в таких именно выражениях, однако он от души расхохотался, и собственная колкость не доставила Марии удовольствия.

Теперь они выстроились в надлежащем порядке. Огни притушили, начала играть музыка. Со скрипом встали на свое место в расчищенном углу зала лес и замок. Начался танец славных парней из Шервуда с дамами. Фигуры в основном совпадали с известной всем паваной — времени разучить другие не было. Маски крепились лентами, но у Марии маска постоянно спадала, закрывая ей глаза. В масках все казались какими-то далекими и незнакомыми. Ей вдруг почудилось, что она никогда никого из этих людей и не знала. Волосы мужчин не удавалось рассмотреть, на всех были надеты зеленые шапочки лесных разбойников, а лица женщин почти полностью скрывались за полупрозрачными развевающимися вуалями.

В этом первом танце партнером Марии был король, она гордилась и только жалела, что отец не видит ее при дворе Генриха: ему бы, несомненно, очень понравилось, как она выглядит здесь. Через узкие прорези маски она увидела маленькую Марию Тюдор, которой было четыре года: девочка стояла на стуле рядом с матерью, глаза широко раскрылись в восторге от захватывающе красивого зрелища.

Музыка заиграла быстрее, на танцующих напали шериф и его люди, им удалось на время привести шайку разбойников в замешательство. Само собой разумеется, что Робин Гуд к тому времени ушел в лес по какому-то делу, потому что этому Робину никак не годилось быть побежденным, даже если в балладе говорилось иначе. Дам захватили в плен и под возгласы и крики зрителей отвели в замок.

Как и на двух утренних репетициях, Стафф не поленился удостовериться в том, что светловолосую деву Марианну умыкнул именно он, а не кто-то другой. Король и на репетициях поощрял его, ведь возлюбленную главного героя должен был похитить именно главный злодей, иначе потерял бы смысл их финальный поединок.

Пока они были на виду у зрителей, Мария помалкивала, выбора у нее и не было. Но внутри замка, пока они ожидали появления Робина Гуда и развязки, Стафф крепко прижимал ее своим телом к внутренним стенкам каркаса, и тут уж Мария напрямую заявила: пусть он уберет руки с ее талии и бедер и найдет им занятие.

Она предполагала во время маскарада отгородиться от Стаффа кем-то другим, пока они стояли, набившись ввосьмером в воображаемый замок. Но маска ее снова съехала на глаза, и он опять крепко прижал Марию к себе. Тогда она сдвинула маску на лоб и попыталась упереть локоть Стаффу в ребра.

— Отпустите меня, — прошептала она.

— Помолчите, милейшая дева Марианна. Сегодня зал полон зрителей, и нам нельзя лишать короля такого развлечения — к сожалению. — Говорил он очень тихо, но его губы были совсем близко, а дыхание шевелило ее волосы и вуаль.

— Уверена, что это вас тешит!

— Нет, радость моя, мне просто приятно чувствовать вас так близко и держать своей пленницей — это самая приятная для меня мечта.

Мария терпеть не могла его насмешливой манеры, но сейчас голос Стаффа звучал, кажется, вполне серьезно. Он уже почти обнимал ее; Мария толкнула его всем телом, чтобы освободиться, однако Стафф не пошатнулся, и она ощутила, как его подтянутый живот и мускулистые ноги снова притиснули ее к стене. После быстрого танца сердце у нее сильно стучало. Похоже, Стафф тоже слегка задыхался — он прерывисто дышал ей в ухо, прижимался и поглаживал все, до чего мог дотянуться. Наконец его рука уперлась в доски, к которым Мария прижималась бедрами. Они стояли молча, снаружи играла музыка, а где-то вдали Робин с товарищами искал пропавших дам. Мария хотела припугнуть Стаффа тем, что расскажет обо всем королю или мужу, но не смогла. Коленки у нее ослабели, где-то в глубине ее существа возникла непреодолимая дрожь.

Музыка зазвучала по-иному. Дамы и люди шерифа бросились прочь из замка, снаружи началась схватка, и лишь сам шериф со своей пленницей остались ждать мига, когда ворвется герой-разбойник.

Ни один не пошевелился, хотя полутемное пустое помещение позволяло им теперь отодвинуться друг от друга. Стафф наклонил голову и легонько коснулся губ Марии своими губами.

— Нет, — прошептала она. — Не надо.

Его горячие губы снова прошлись по ее разомкнутым устам. У Марии все завертелось перед глазами. Она едва держалась на ногах. Ей нечем было дышать. Сейчас она упадет на глазах королевы. Все догадаются, что сделал Стафф. И времени совсем не остается, ни капли. Вот-вот поднимется решетка замка, распахнется дверь, и Его величество увидит их!

Стафф оторвался от ее губ и жарко зашептал в ее горящую щеку:

— Я никогда в жизни не завидовал другим мужчинам, кого бы они ни укладывали к себе в постель, — до этой долгой, бесконечно долгой недели. Теперь двое будут обладать вами, и ни один из них не любит вас по-настоящему. Когда будете раздвигать свои ножки для них, вспомните обо мне!

Он резко отодвинулся, Мария чуть не упала. Его слова эхом отдавались в голове, но ей никак не удавалось постичь их смысл. А Стафф уже схватил ее за запястье и потащил к двери замка как раз в тот момент, когда дверь распахнулась и на пороге возник король, в маске, закрывающей лицо, с поднятой к бою шпагой. Мария сообразила надвинуть свою маску в тот момент, когда шла за окруженным со всех сторон шерифом на ярко освещенную середину сцены. Там она и остановилась, закрыв лицо руками в притворном ужасе, а соперники сходились и отскакивали, делали яростные выпады под одобрительные возгласы и аплодисменты зрителей. Именно тогда, в разгар этой отчаянной схватки, до Марии наконец дошел весь смысл сказанного Стаффом. Несомненно, до нее ему нет дела, его лишь развлекает охота на возлюбленную короля. Он, разумеется, не питает добрых чувств к Его величеству из-за всего того, что ему приходится терпеть, находясь при дворе столько лет; так копит обиды и Вилл Кэри.

Шериф был побежден, его шпага упала к ногам победителя. Зрители разразились бурей оваций и низко склонились перед королевой Екатериной и хлопающей в ладошки маленькой принцессой. Мария присела в реверансе, стоя между Стаффом и королем, но оба они смотрели, не отрываясь, только на улыбающуюся Екатерину. Наконец Марию представили Ее величеству, та вспомнила добрым словом ее отца и красавицу матушку, а потом зал быстро опустел. Генрих провожал от стола свою королеву, а улыбавшуюся и лепетавшую что-то малютку нес, прижав к себе огромной рукой.

Этого Мария не ожидала. Быть может, она что-то неверно поняла? Ее супруг удалился, и Стафф тоже, слава Богу. Но рядом с ней оказался Фрэнсис Вестон, учтиво взял за локоть.

— Позвольте проводить вас, леди Кэри. Его величество сказал, что он придет с минуты на минуту.

Ее опасения развеялись, но тут же нахлынуло смущение: они все всё знают! Вестон, ее муж, Стафф — все знают. Страшно подумать, что скажет королева, когда ей доложат, отчего это взяли ко двору молодую Буллен.

Сэр Фрэнсис не проронил больше ни слова, и у Марии мелькнула мысль: не приходилось ли ему и раньше выполнять для короля подобные поручения? Быть может, он провожал и бедную изгнанницу, Бесси Блаунт. А свою собственную жену? Марию снова охватила дрожь. Ей вдруг вспомнился другой человек, посланный за ней королем, — холодный, похожий на змею, затянутый в шелка. Как же его звали?

— Позвольте откланяться, леди Кэри, — проговорил сэр Фрэнсис, окинув быстрым взглядом ее побелевшее лицо и высоко вздымавшуюся грудь. И притворил дверь, оставив ее в маленькой комнатке.

Она целую минуту простояла, прислонившись к двери и прижимая к груди руки. Стены были сплошь обшиты деревом, которое мягко светилось в неярком пламени камина. В комнате стоял стол с графином вина, вокруг стола три стула. «Он что, ждет кого-то третьего?» — мелькнула у нее дикая мысль. Потом она разглядела огромное ложе с высоко взбитыми перинами и густо-малиновым покрывалом. Мария опустилась на ближайший стул и откинулась на мягкую подушку синего бархата.

Вильям Стаффорд либо сошел с ума, либо хотел оскорбить ее. Быть может, он сердится, что это не его избрали мужем для нее, а значит, не дали доходов и земель. В этом смысле он, возможно, и ревнует. Как ей хотелось думать, что он ревнует! Она была признательна королю за то, что он выбрал ей в мужья не Стаффа и не ему поручил провести ее сегодня в эту комнату. Этого Мария бы не вынесла.

Она решительно выбросила из головы Вильяма Стаффорда и запретила себе вспоминать несчастное сморщенное лицо Вилла Кэри. Сейчас она ожидает самого короля Англии. «Отец, — подумала она, — нынче ночью я буду спать с твоим королем. Пожалуйста, возвращайся поскорее — ты увидишь, как хорошо я здесь устроилась».

А потом дверной проем заполнила высокая фигура Робина Гуда, рыжие волосы пылали в отблесках камина, горящие прищуренные глаза смотрели прямо на Марию.

Глава четырнадцатая

Легко, как бабочка, порхала в оставшиеся недели лета Мария Кэри при оживленном дворе короля Генриха, как и на его громадном ложе. Ее медовый месяц с Виллом Кэри длился всего лишь одну неделю, а этому, с громогласным и веселым королем, и конца было не видать. Вместе с королем они охотились, катались на разукрашенных барках по всей Темзе, смеялись, танцевали, развлекались играми, гуляли об руку друг с другом. Впервые в жизни Мария принимала ухаживания, и она страстно влюбилась если не в своего горячего и своевольного любовника, то уж во всяком случае во все то, что сопутствовало его любви к ней.

— Мария! Его величество ждет тебя под окном, а за ним выстроилась половина придворных, — восторженно пропищала Джейн Рочфорд и подбежала, чтобы помочь Марии заколоть на высоко взбитых золотых локонах новую, из зеленого бархата, шляпку для верховой езды. — Ты бы лучше помахала ему рукой из окошка, если хочешь, чтобы он и дальше так терпеливо дожидался.

— Да ведь я уже совсем готова, Джейн, а помашу из окна обязательно. Какой сегодня чудесный осенний день! — Мария распахнула настежь окно из толстого стекла в свинцовом переплете и высунулась помахать королю. Ее платье для верховых прогулок, серовато-зеленое, вместе с зеленой шляпой идеально подходило для сегодняшнего дня, как решила сама Мария. Король и сопровождающие его несколько приближенных увидели ее, замахали руками и приветствовали громкими возгласами.

— Я уже спешу к вам! Я так рада, что сегодня мы будем стрелять! — крикнула она из окна. Ей подумалось, что они все выглядят взволнованными и счастливыми, как мальчишки: Джордж гордо стоит рядом с Его величеством, король улыбается, всем присутствующим не терпится оказаться на пологих, покрытых зеленью холмах, где расставлены мишени, размеченные кругами, — туда они пошлют свои стрелы. Один лишь Вильям Стаффорд, облокотившийся о ствол старого дуба позади короля и пожирающий ее голодными глазами, не улыбнулся ей.

Она поспешила вниз по ступеням огромной восточной лестницы, а следом за ней Джейн Рочфорд и еще несколько подруг. Мария гордилась впечатлением, которое произвело ее платье: она несколько долгих часов выбирала для него материал. По правде говоря, ото всех ее платьев для верховой езды и стрельбы это отличалось простотой покроя. Бархатная расклешенная юбка была умеренно пышной, а выделялось это платье среди всех прочих, какие ей доводилось видеть, лишь облегающим верхом с длинными рукавами. Гладкий покрой юбки не скрывал изгиба бедер, а с талии ниспадали широкие сборчатые рюши, которые выгодно подчеркивали ровный плоский живот и полные груди. Это шло вразрез с заимствованной у Франции и Испании модой на корсажи — очень тугие, с вызывающе низкими вырезами, обнажающими ложбинку между грудей. Такой, решила Мария, не подойдет для утра, посвященного стрельбе из лука по мишеням. Сегодня пусть король у кого-нибудь другого высматривает туго затянутые полуобнаженные груди!

Воздух был кристально прозрачным, солнце, подобное ограненному самоцвету, сияло с голубого бархата небес. Ей говорили, что осенью в Англии чаще всего идут дожди или же туман окутывает эти огромные, раскинувшиеся на берегах извилистой Темзы дворцы. Но сегодня в мире Марии все было ясно и безоблачно. Его величество даже снова отослал прочь Вилла, на сей раз на целую неделю, так что ей не придется сегодня мириться с его кислой миной и хмурым взглядом.

— Доброе утро, милая Мария! — приветствовал ее зычным голосом король, как только она вышла из дверей в сопровождении других дам. Будто она не провела всю ночь до утра в его постели, будто об этом не знали почти все столпившиеся здесь его приближенные.

Рука об руку с королем, не обращая внимания на перемигивания, смешки и шепотки придворных (и на пристальный взгляд Стаффа тоже) они пошли по зеленым лужайкам, затем напрямик через розарий к стрельбищу. Как всегда в последние дни лета, сад буйно зеленел и розы на длинных стебельках гордо цвели перед приближающимися зимними холодами.

Король выхватил кинжал и, просияв, срезал для Марии роскошную белую розу.

— Пусть эта роза украсит твою великолепную грудь, которую столь коварно скрывает этот зеленый бархат, моя Мария. Тогда я смогу наклоняться и вдыхать ее несравненный аромат, — тихо проговорил Генрих и улыбнулся той проказливой мальчишеской улыбкой, которая так ей нравилась. — А кроме того, — добавил он, идя вместе с ней дальше, — мне хочется видеть на тебе белый и зеленый цвета Тюдоров. Ты — одна из самых больших ценностей, какими только владеет король.

Локтем и плечом он крепко прижался к ее груди, намеренно игнорируя нацеленные на них взгляды, и так они прошли последние несколько ярдов[87] до площадки, на которой оруженосцы уже приготовили все необходимое для состязаний по стрельбе. Действительно, цвета Тюдоров украшали колчаны со стрелами, а бело-зеленые знамена Тюдоров реяли на мощных высоких стенах Гринвичского дворца далеко позади. «Одна из ценностей, которыми владеет король» — так он выразился. Верно, ибо так и смотрят на все это окружающие, особенно ее отец. И все же, несмотря на восхитительные дни и долгие ночи, которые Мария проводила с Генрихом, повелителем всей Англии, она ни разу не чувствовала, что он владеет ею. Телом — да, король брал его снова и снова, но Марии это лишь льстило, доставляло ей радость. Однако же чего-то не хватало этому щедрому Тюдору, и из-за этого «чего-то» она не чувствовала, что он владеет ею сполна. Точно так же, как прежде — эгоистичный красавец Франциск. А несчастный хмурый Вилл Кэри вообще не занимал ее мысли, хотя она теперь и носила его имя.

— Дорогая моя леди Кэри! — прогремел над ухом голос короля. — Что же это вы, уже засыпаете, хотя время совсем еще раннее?

— Ах, простите, Ваше величество! Что вы изволили сказать? — Она послала ему ослепительную улыбку, затем проговорила, уже значительно тише: — Уж простите, государь, но вряд ли я одна виновата, что недосыпаю ночами, а потом хожу полусонная.

Он захохотал во все горло, откинув золотисто-рыжую голову, и если кто-нибудь из придворных еще не смотрел на них во все глаза, то уж теперь таких точно не осталось. Генрих Тюдор царил над всеми благодаря своей рослой фигуре, изысканному дорогому наряду и неизменно окружавшему его ореолу сильной личности. Когда он наклоняется за стрелой, как сейчас, могучие плечи туго натягивают дублет переливчато-синего бархата. Просторная черная накидка (которую он, вероятно, скоро сбросит из-за жары и напряжения при стрельбе) свисает до золотой перевязи, спускающейся на бедра, а ноги, обутые в бархатные туфли с квадратными носами и модными разрезами по бокам, широко расставлены и твердо упираются в землю. По традиции король послал первую стрелу, открывая таким образом это импровизированное состязание. Хотя стрела вошла в мишень на самой границе красного круга в ее центре — «бычьего глаза», — придворные бешено зааплодировали затянутыми в перчатки руками.

— Клянусь преисподней, не все же утро я буду промахиваться, как сейчас, — проворчал король.

— Вы такой меткий стрелок, что вам даже думать о подобных вещах не пристало, — утешила его Мария и сразу была вознаграждена еще одной широкой тюдоровской улыбкой.

— Верно, радость моя, да только случаются такие дни, когда и самые лучшие из нас попадают в полосу невезения. Но как мне всегда придают сил твое милое личико и ласковые слова, моя золотая Мария! — Он наклонился, тщательно выбрал из бело-зеленого колчана стрелу с металлическим наконечником, аккуратно наложил ее на тетиву большого лука, сделанного из полированного дуба.

И как раз в тот момент, когда на ее губах еще играла улыбка, вызванная похвалой Генриха и его любовью, чистые голубые глаза Марии встретили прямой взгляд Вильяма Стаффорда. Этот взгляд — поверх голов слуг, державших колчаны и луки для своих господ, — был таким откровенным, таким нежным, что у Марии перехватило дыхание. Смущенная, сердитая, она не отвела глаз и смотрела на него до тех пор, пока его бесстыжий взгляд не обежал всю ее фигуру, словно и впрямь грубовато лаская. Потом он отвернулся, прищурился, натянул и спустил тетиву. Лук зазвенел, стрела глухо ударила в дерево, но Мария мигом отвела взгляд и стала выбирать стрелу для себя.

— Вот это славный выстрел, Мария! Ты видела? — обратился к ней король.

— Да, это… да, это было отлично, государь, — ответила она, стараясь, чтобы у нее не дрожали ни голос, ни рука. Король наблюдал за ее первым выстрелом, вероятно, и другие тоже, даже Стафф. А как прекрасно он выглядел сегодня в темно-темно-коричневом! Она подняла лук и натянула тетиву. Ну вот, король отослал Вилла, и у нее стало легко на сердце, так тут Стафф, который после маскарада принуждал себя держаться в рамках учтивости, начинает бесцеремонно разглядывать ее — прямо здесь, где всякий может это заметить!

Она затянутыми в перчатку пальцами спустила тетиву, не забыв, что целиться надо немного выше «бычьего глаза», как учили ее и Вилл, и король. «Черт бы побрал этого Стаффорда!» — выругалась она про себя, когда стрела вонзилась во внешний круг мишени.

— Что это у милой Марии личико стало как туча? — добродушно пошутил король, и она выдавила улыбку. Она не допустит, чтобы Стафф испортил ей весь день, и уж тем более не допустит, чтобы он понял, как сильно влияет на нее. Она снова с улыбкой взглянула на румяного короля, который изучал ее с неожиданным вниманием.

— Ваше величество, я уже почти целую неделю не стреляла. Думаю, мне нужно взять еще урок. Иногда я очень волнуюсь, когда вокруг столько придворных, отличных стрелков. А главное, вы, такой меткий стрелок, смотрите на меня… — Она говорила все тише и не закончила фразы, немного стыдясь того, что так явно пытается манипулировать королем. Однако же она повидала за семь лет достаточно дам, которые умели обращаться с мужчинами, и знала, как вести себя с ними. Сейчас даже отец гордился бы ею.

— Вам нужен еще один урок у опытного лучника, — проговорил король и положил свою лапищу на ее руку, сжимавшую обтянутую кожей рукоять лука. Улыбка у него была не то что нежная, но подбадривающая, и уж куда приятнее тех острых взглядов, что бросал на нее Стафф.

— Да, Ваше величество, получить урок было бы великолепно — частный урок, без того, чтобы все глазели, как я промахиваюсь по мишени.

— Да-да, понимаю, только все ведь специально оделись для стрельбы из лука, вряд ли можно разогнать их через десять минут после начала, правда ведь, милая моя леди?

Когда он наклонился собственноручно выбрать ей следующую стрелу, его пальцы мимоходом крепко сжали ее ягодицу. Генрих придирчиво сощурился, разглядывая стрелу, повернул ее, вгляделся в оперение.

— Королевская стрела, — заключил он. — Эта мимо не пролетит.

Мария неохотно наложила ее на тетиву, а король помог ей прицелиться, слегка приподняв ее левый локоть, когда тетива уже была натянута. «Ну и пусть все считают, что я не умею стрелять», — думала Мария, кипя от гнева. Фрейлинам королевы Клод никогда не позволяли подобных развлечений! И пусть Стаффорд бросает на нее взгляды своих черных глаз, пусть король думает, что владеет ею, а она не принадлежит никому. Никому! Ни Виллу, ни отцу, ни своему прошлому, ни даже этому великому королю, на ложе которого она провела чуть ли не все ночи последнего месяца.

Задержав дыхание, она спустила тетиву, и стрела пробила самый центр мишени, а довольный Генрих Тюдор громко засмеялся. Она тоже засмеялась, и вместе с ней несколько придворных, стоящих поблизости и даже не подозревающих, что всего пару минут назад их могли просто-напросто прогнать от мишеней.

Для Марии день снова засиял своими красками. В конце концов, день выдался такой погожий, да и отцу ни разу не приходилось гордиться ею так сильно. Вместо жестокого Франциска появился этот нежный, часто смеющийся король. Рядом не было хмурого Вилла, а Стафф убрался куда-то подальше и оставил ее в покое. Да, в покое — среди всех бурных развлечений двора. С одиночеством в душе, которая никому по-настоящему не принадлежала.

Она засмеялась и стала дерзко давать советы Генриху, когда тот сделал очередной меткий выстрел.

Поздно вечером, после пира и танцев в большом зале Гринвичского дворца, Мария выкупалась, облачилась в ночную сорочку из золотисто-желтого шелка и накидку и села за туалетный столик с зеркалом, а усталая служанка Пег расчесала ее длинные густые локоны. Марии больше нравилась молодая горничная Нэнси, но, когда Вилл отсутствовал, а сама Мария каждую ночь спала с королем, она отсылала Нэнси к ее сестре Меган и пользовалась дворцовой прислугой. И уж совсем она не выносила жеманных вздохов и восторженных улыбочек Джейн Рочфорд, которая суетилась вокруг нее целыми вечерами, пока Мария не уходила в королевские покои. Сейчас Пег проводила по прядям волос гребнем, а они извивались и потрескивали, словно живые, выплескивающие собственную энергию в прохладу сентябрьской ночи.

Мария терпеливо сидела, ожидая вызова к королю, — тогда она проскользнет через боковой зальчик к его апартаментам, расположенным по соседству с небольшими уютными покоями, отведенными им с Виллом. При свечах она всмотрелась в свое отражение в зеркале: овал лица, правильные черты, которыми все так восхищаются, — аристократические черты Говардов, как с гордостью говаривал отец. Огромные голубые глаза обрамлены густыми темными ресницами, хотя кожа очень белая, а длинные волосы имеют светлый пшеничный оттенок. Шея тонкая, нежная, полные груди, которые едва вмещаются в модные тесные корсажи, живот плоский, бедра округлые, ноги длинные. И что же, вот из-за этого, из-за внешней красоты, она так желанна им всем — мужчинам, королям? Или же в ней, как и в Анне, есть нечто глубоко сокрытое и они тянутся к этому «нечто»?

Мать любила ее саму по себе, как и старая гувернантка Симонетта. А с мужчинами Мария стала сомневаться: ее просто желают или же это и есть любовь? «Ах, — укорила она себя, — что пользы во всех этих размышлениях?» Она просто ходит по замкнутому кругу. Прямо перед ней лежит записка, написанная королем Англии, и он говорит, что «полюбил ее беззаветно и навечно». Эту записку принесли ей вместе со счастливой стрелой, которой она поразила «бычий глаз»; стрелой проколото нарисованное под запиской сердечко, еще ниже подпись огромными буквами: «Генрих Rex»[88], — будто она без того не догадается, от какого Генриха пришла записка!

— Вы готовы, леди Кэри? — прервал ее раздумья голос Пег. — Человек от Его величества, не иначе, уже дожидается вас за дверью, и с ним двое мальчишек-посыльных.

Мария встала со стула, потом спохватилась, взяла с собой пронзенное стрелой любовное письмо. Не годится бросать такие вещи где попало. Все письма от Генриха она неизменно уничтожала, даже не отдавая себе ясного отчета, — возможно, как отец, из осторожности, а может, для того, чтобы уберечь Вилла от лишних сплетен, да и от чтения подобных записок. Или затем, чтобы ей самой не пришлось верить, будто все написанное — правда.

Пег завернула ее в синий бархатный плащ, который она обычно набрасывала поверх белья, выходя из своих покоев, и Мария последовала за доверенным камер-лакеем Его величества и одним из мальчиков-посыльных, тогда как другой замыкал шествие. Когда их встречи только начались, Мария попросила короля присылать за ней его доверенных лакеев, а не придворных, которые помогали ему устраивать желанные любовные свидания. Пусть он и доверяет им — все равно. Его величество явно развеселился от мысли, что она думает сохранить их свидания в тайне, однако просьбу уважил.

По ночам близ личных покоев короля всегда дежурили четыре дворянина свиты — на случай, если королю понадобится одеться, поесть или просто разбранить кого-нибудь. Но Мария их, понятно, никогда не видела, и Вилла никогда не назначали на дежурство, когда у короля была она. Два жандарма, вооруженных боевыми топорами на длинных серебряных рукоятях, кивнули ей и растворили двери королевского кабинета. Да, от них невозможно скрыть никого из входящих к королю, но Мария не могла себе представить, чтобы они стали болтать о том, что им доводится видеть.

К ее удивлению, король сидел за столом, заваленным письмами и пергаментными свитками. Его золотисто-рыжая шевелюра и могучие плечи, затянутые в красное и черное, колебались, отбрасывая многочисленные тени в свете камина и свечей. Стоило дверям затвориться за Марией, он тут же встал и от души крепко, по-медвежьи, сжал ее в объятиях. Она догадалась, что его мантия наброшена на голое тело, потому что были видны рыжеватые курчавые волосы вплоть до самого пупка, выше которого мантия расходилась, а крепкие ноги обнажены до ступней с небрежно надетыми бархатными туфлями.

— Мария, клянусь преисподней, от тебя исходит дивный аромат, и я надеюсь лишь, что это не какие-нибудь духи чертовых французов. У меня складывается впечатление, что наши отношения с миньонами Франциска ухудшаются день ото дня. Посиди минутку здесь, у камина, а я буду вместо слуги — налью нам вина, любовь моя.

Мария повесила свой бархатный плащ на спинку стула, стоявшего у стола, напротив громадного резного королевского кресла.

— Это я с удовольствием послужу Вашему величеству. Когда я вошла, вы были очень заняты. Я подам вино.

Он послушался с видом школяра, получившего выговор, и сел, неловко натянув мантию на голые ноги. Наливая в кубки его любимое оссе из Эльзаса, Мария поняла, что взгляд короля устремлен не на нее, а на разложенные перед ним бумаги. Она подала королю кубок, их пальцы соприкоснулись, Генрих взглянул на нее и улыбнулся. Прежде чем она пошла к своему стулу, он ласково притянул ее к себе и усадил на колени. Она подчинилась, бережно придерживая свой кубок.

— Боюсь, государь, вино все же французское, а вот мои благовония — это чистейшая английская сушеная лаванда, ландыш и розовые лепестки. Я пересыпаю ими платья.

— Ах, вот оно как! Жаль, милая Мария, — его голос так же тепло обвивал ее, как и рука, лежавшая у нее на бедрах, — потому что совсем скоро нам придется снять с тебя эту красивую штуковину из желтого шелка. — Король потерся носом о ее плечо, обтянутое шелком, и они немного посидели молча, радуясь близости друг друга, прислушиваясь к тому, как в минуту этой близости весело потрескивает огонь в камине.

Король осушил свой кубок до дна и отобрал у Марии ее недопитый. Она отдала без возражений.

— Милая моя Мария, такая прекрасная и такая целомудренная, — тихо проговорил он.

— Ну, целомудренная — это едва ли, господин мой король. — Она шутливо надула губки и легонько ткнула пальцем его мускулистый живот. И тут же заметила, как на его открытом лице промелькнула тень печали или задумчивости. Мария затихла, ожидая, что он скажет дальше.

— Все эти пиры да увеселения… — начал Генрих неуверенно, стараясь высказать сложную или новую для него мысль. — Да ты же сама знаешь, сколько времени и сил это отнимает у меня, особенно теперь, когда я беру на себя все больше государственных дел, которыми раньше занимался канцлер Уолси. По сути, мне приходится внимательно присматривать и за ним, и за всеми делами в королевстве.

Она внимательно слушала, вспоминая, как отец не раз и не два старался выудить из нее что-нибудь важное, такое, чем король может с ней поделиться в минуту откровенности. Мария кивнула, поощряя короля продолжать, однако она и понятия не имела, чем окончатся эти признания.

— Я что хочу сказать? Не могу понять, почему помазанный король величайшего на свете государства вынужден все время выслушивать бесконечные жалобы и ходатайства, читать и подписывать кучу не заслуживающих внимания бумаг, а заодно и приглядывать за коварными иноземными державами, вроде Испании Карла, Австрии Маргариты или Франции твоего лукавого Франциска.

— Простите за дерзость, Ваше величество, но ни сама Франция, ни ее король не могут называться «моими».

— Да я не это хотел сказать, милая моя, правда. Меня просто раздражает, когда я думаю, что в свое время ты принадлежала ему.

Она попыталась соскользнуть с его колен, но огромные руки крепко прижимали ее.

— Сидите, мадам, сидите. Я не хотел тебя обидеть. Понимаешь, каждый по глупости делает ошибки. Послушай, Мария, сиди тихонько. Приношу тебе свои извинения. — Он прижал ее к себе, лаская губами распущенные волосы у ее правого виска, поглаживая через шелк сорочки спину и бедра.

— Ну-ну, — проворковал Генрих. — По крайней мере, ты единственная, кому я охотно позволяю спорить. Просто от всех этих забот я становлюсь раздражительным. Я не собирался тебя ни в чем упрекать. Клянусь всеми святыми, после тяжелого дня мне необходимы твои безмятежность и красота.

Мария перестала вырываться и приникла к нему, обвив руками толстую шею. У этого капризного, деятельного человека так мало было спокойных минут, а сейчас он признается ей, как дорожит этими минутами. Она крепко прижалась к Генриху, наслаждаясь нежностью и ласками, которых ей никогда не дарил Вилл, торопясь овладеть ее телом. Она ощутила покой и безмятежность, как бывало у маленькой Марии, когда ее обнимали руки отца.

Потом они легли на ложе, но и после этого король встал и склонился над бумагами, а она наблюдала за ним. Она никогда еще не видела его таким — печальным, но поглощенным делами с какой-то яростной решимостью. Мария зевнула и блаженно вытянулась на массивном ложе под резным позолоченным гербом династии Тюдоров. Должно быть, скоро полночь; она устала, ее начинал одолевать сон.

Сквозь наплывающий туман она слышала, как его перо время от времени царапает на бумаге слова «Генрих Rex», совсем как на том страстном любовном послании. «Генрих Rex Английский, страстный, влюбленный. Так почему же я не испытываю ничего похожего?» — подумала она, наполовину провалившись уже в подернутые дымкой, манящие глубины сна.

Как почти каждую ночь, ее переполняло его семя. Что будет с ней, если она понесет дитя? Правда, этого ни разу не случалось, ни когда она была с Франциском, ни после той ужасной ночи, проведенной с Лотреком, ни пока с Генрихом.

Ах, какие они гордые, эти короли! Ни за что не признают, что ошибаются, разве что в мелочах; им вечно приходится повелевать и надзирать. Краешком сознания она уловила, как зашуршали бумаги, как заскрипело отодвигаемое кресло. Наверное, он возвращается на ложе. До сих пор он ни разу не занимался делами среди ночи.

Мария медленно и неслышно поплыла среди пьянящих запахов розового сада в Гринвиче — или в Гевере? Нет, должно быть, она при дворе, потому что вокруг столпилось столько людей, и все пускают стрелы друг в друга, злорадно хохоча, когда стрела кого-нибудь пронзает. Король тоже хохочет во все горло, направляя свой могучий лук на всех по очереди. И тут вдруг она увидела отца: тот пускал стрелы с тетивы пригоршнями, выхватывая их из колчана, который и не думал пустеть.

В нее со всех сторон летели стрелы, они затмевали свет солнца, и Марии стало страшно. Но ни одна стрела в нее не попала.

Потом у дерева она увидела Стаффа со стрелами, похожими на его глаза. Он вскинул лук, направил на нее стрелу. Мария протянула руки, хотела закричать, но ни звука не вырвалось из ее горла. Она бросилась бежать, однако ее ноги будто налились свинцом.

Засвистела пущенная им стрела, Мария ясно видела ее полет, но вдруг сама шагнула навстречу. Стрела вошла в нее ласково, проникая в самую глубь. Марию захлестнула волна восторга, забилась в ней в такт гулким ударам сердца. Стрела Стаффа пронзила ее душу, а к стреле была прикреплена записка, которую Мария теперь держала в дрожащих руках: «Я полюбил вас беззаветно и навечно». Она удивленно подняла глаза, но Стафф повернулся и зашагал прочь.

Глава пятнадцатая

Мария, за которой тянулась стайка фрейлин в ярких нарядах, вышла из своих покоев и вдохнула прозрачный воздух солнечного осеннего дня. В Уайтхолле, как и в Гринвиче, лужайки полого спускались к реке, но вид на Темзу, некогда открытый, теперь портили поле для турниров, стрельбище с мишенями, коротко подстриженные газоны для игры в шары, высокий лабиринт[90] у самого берега. В этот ясный погожий день придворные толпились у только что построенного теннисного корта, которым так гордился король. Уайтхолл стал королевским дворцом совсем недавно, он был подарен в знак любви и уважения (Стафф назвал это «подарком из политических соображений») лорд-канцлером Его величества кардиналом Уолси. Сам же кардинал переехал со своим многочисленным штатом выше по реке, в загородный дворец Гемптон-Корт. Марии были больше по душе Ричмонд и Гринвич, но в такой денек, как сегодня, кому бы не понравился Уайтхолл?

— Его величество с нетерпением ожидает вашего прихода; он хочет, чтобы вы посмотрели на его игру с господином моим супругом Фрэнсисом, — уже во второй раз говорила Джоанна Норрис, которая едва не бежала, стремясь угнаться за Марией: за тот год, что она была возлюбленной энергичного короля, Мария научилась и ходить, и танцевать куда быстрее, чем прежде.

— Правду говоря, не сомневаюсь, что он пообещал как следует побить сэра Фрэнсиса, — шутливо сказала Джоанна, и Мария заставила себя рассмеяться.

— А господин твой Вильям, Мария, почти всю последнюю неделю не был при дворе, — заметила шедшая по пятам Джейн Рочфорд.

— Верно, Джейн, но на этот раз он уехал по желанию моего отца, а не короля. Ты же знаешь, Джейн, — объяснила Мария, повернувшись к девушке, — что отец попросил Вилла поехать вместе с ним посмотреть новые поместья Булленов в Эссексе и Ноттингемшире. Сегодня они оба должны возвратиться. А тебе точно есть чем заняться перед свадьбой, пока Джордж отсутствует?

— Конечно, есть, Мария, я же постоянно с тобой. И лорд Буллен этим доволен, а я так хочу доставить ему радость!

— Как и все мы, Джейн, — отрезала Мария и сразу пожалела, что сказала это слишком резко. Нет ничего удивительного в том, что еще несколько месяцев тому назад отец с Джорджем грандиозно повздорили в отношении брачных уз между Кулленами и Рочфордами. Джорджа пришлось принуждать к тому, чтобы он проникся необходимостью этого брака, но Мария не могла упрекнуть его за то, что ему так не хотелось жениться на этой надоедливой малышке Рочфорд. А с тех пор Джордж стал еще более угрюмым, он теперь редко появлялся при дворе, где постоянно находилась Джейн, прислуживавшая Марии. В лорде Буллене Джейн Рочфорд видела своего защитника и покровителя. Кто знает, что она сказала бы и как повела себя, если бы знала, что он отстаивает этот брак вовсе не из-за нее самой, а ради фамильных титулов и земель ее семьи.

На площадке для турнирных разминок несколько юношей по очереди атаковали столб с мишенью: учились тому, как и когда наносить удар копьем, чтобы поразить цель на скаку. При каждом ударе манекен из дерева и кожи вертелся и подпрыгивал на своей оси. Какие они были самоуверенные, какие желторотые! Марии вспомнилось, каким был Джордж несколько лет назад в Гевере — тощим, долговязым. Ей очень хотелось остановиться и посмотреть на их неуклюжие атаки, проделываемые с такой важностью, но надо было спешить — король снова звал ее на теннисный корт.

На стрельбище, где они только вчера вместе с королем пускали стрелы, почти никого не было. Она теперь научилась неплохо попадать в цель, ее только раздражала необходимость надевать при стрельбе короткие перчатки, положенные порядочной леди. Генрих остался очень доволен тем, насколько точнее она бьет по мишени в сравнении с предыдущим состязанием, только она не стала рассказывать, что, пока он заседал со своими советниками, она брала уроки и у Вилла, и у Стаффа.

Несмотря на резкие порывы ветра с реки, Марии было жарко в светло-коричневой мантилье. Однако же она носила мантилью поверх остальной одежды, когда выходила на люди: не хотела, чтобы кто-нибудь заметил слегка раздавшуюся талию. Вскоре все равно кто-нибудь приметит, потом все станут говорить, а потом король даст ей отставку, как он поступил с Бесси Блаунт. Генрих по-прежнему клялся в вечной любви и уже больше года был ей относительно верен, но Мария выросла не в сельской глуши и научилась не доверять мужчинам безоглядно. А больше всего ее страшило и не давало спать по ночам то, что невозможно будет установить, кто же является истинным отцом ребенка.

— Прошу прощения, Джейн. Что ты сказала?

— Сказала, что с корта доносятся громкие крики: должно быть, они начали игру, не дождавшись вас.

— Что ж, и хорошо. В любом случае игра продолжается немало времени.

Джейн стала бесстыдно флиртовать с Марком Гоствиком — Мария закрыла на это глаза, только лишний раз пожалела Джорджа. Она даже испытала облегчение, когда Джейн извинилась и пошла вместе с Марком на места в дальнем конце корта.

— Должна предупредить, Мария: ходят слухи, что сегодня посетить корт собирается королева, — прошептала ей на ухо Анна Бассет, пока они приветственно махали руками королю и его противнику, Норрису. Они сели на мягкую скамью, которую им поспешно освободили. Мария застенчиво обернула мантилью поплотнее вокруг талии. Здесь, под навесом, было совсем жарко из-за тесно сгрудившихся придворных.

— Не думаю, что ей захочется ставить всех в неловкое положение, она ведь знает, что здесь поблизости светловолосая Буллен, — негромко ответила она Анне Бассет, — хотя при встречах она делает прекрасный ход: улыбается, милостиво кивает, а коль уж приходится непременно заговорить, ласково спрашивает меня об отце и матери.

— Она же знает, что Его величество отдал вам свое сердце. Все, что у нее теперь осталось, — это полдочери. А тем временем побочный сын Его величества воспитывается как принц крови, вот она и боится.

— Ко мне она всегда относилась благородно, леди Анна. Ее сейчас здесь нет, так что, пожалуйста, оставим этот разговор.

Анна Бассет согласно кивнула, но в глазах промелькнуло разочарование тем, что ей никогда не удавалось сыграть на чувствах Марии Кэри и выудить у нее хоть что-то, достойное дворцовых сплетен. Была ли она такой же сдержанной и любезной и в королевских объятиях? Вообще, каково это — взойти на ложе жеребца из семейства Тюдоров? Ей хотелось спросить об этом Марию по секрету, но у той глаза снова затуманились, мысли витали где-то далеко от окружавшей их толпы и теннисного корта.

Король играл в теннис с огромной энергией, вкладывая в игру все свои силы. Однако и Норрис ему в этом не уступал. Генрих фыркал и, подавая, всякий раз бросал свое сильное тело на несколько шагов вперед; он то и дело громко сыпал проклятьями или рубил воздух ракеткой, если кожаный мячик приземлялся не там, куда он его послал. На закрытых кортах Гринвича он играл по нескольку часов, Мария наблюдала за этим. На прошлой неделе он два часа кряду играл со Стаффом и только в последнем сете сумел выиграть под оглушительный рев и шквал аплодисментов зрителей. Кроме того, за время этой бесконечной игры Мария имела возможность понаблюдать за Стаффом. По сравнению с королем его гибкое тело казалось угловатым и слишком сухощавым, хотя на груди и спине вздувались могучие мышцы. Он и сейчас был на трибунах, по ту сторону корта, и в этот самый момент к нему льнула леди Фицджеральд. Мария остро досадовала, глядя, как эта черноволосая дама прижимается к Стаффу и все время норовит потереться о его бок. Да, впрочем, Марии что за дело до этого? Она отвела глаза и заставила себя сосредоточить внимание на игре.

На тюдоровских кортах игроки в теннис всегда были одеты только в чисто-белое, и эту моду, как полагала Мария, установил сам король. Генрих терпеть не мог в игре подбегать к самой сетке, он предпочитал твердо стоять на задней линии и раз за разом посылать мяч на половину противника быстрыми мощными ударами. Мария улыбнулась и понадеялась на то, что окружающие не заметят мыслей, неизменно написанных на ее лице, как бы она ни старалась напустить на себя безразличный вид. Дело в том, что любви король предавался точно так же. Мощные быстрые толчки — и все заканчивается прежде, чем его страстные поцелуи и огненные ласки окажут на женщину свое магическое воздействие. А Вилл даже в постели всегда так сдержан и осмотрителен, Марии трудно представить себе, что растущее внутри нее дитя может быть отпрыском рода Кэри. Страх снова подкатил к самому горлу. А если ребенок будет копией короля, тогда что ей делать? Хорошо хоть у Вилла такие же волосы, что и у Его величества, хотя у Тюдоров рыжий цвет заметен сильнее. Если же король отошлет ее от двора, она пропала. Даже отец может разгневаться на нее.

От этих переживаний ей делалось дурно, а тут еще такая жара под навесом. И вокруг столько людей, они все смотрят то на нее, то на короля. Правда, ее защищает мантилья. Мария в который раз вытерла вспотевший лоб и заерзала на скамье. Кто же выигрывает? Надо сосредоточиться на игре.

Хуже всего то, что вот идет Стафф, а он способен видеть ее насквозь. Она весьма ценила его советы, когда они касались других людей в хитросплетении придворных интриг, но выслушивать поучения насчет ее собственного поведения Мария вовсе не желала. А кроме того, между ними существовала прочная нить взаимной притягательности, и Стафф так часто поддразнивал ее по этому поводу, что Мария устала с ним спорить. Когда он затрагивал эту тему, будь то в шутку или всерьез, она закрывалась щитом молчания, но Стафф знал, что победа остается за ним.

Особенно запомнилось ей происшествие, случившееся в прошлом месяце, когда Вилла неожиданно вызвал к себе король. Дело было ясным погожим вечером; Мария, Вилл и Стафф сидели тогда у камина в покоях, отведенных чете Кэри, и потягивали подогретый сидр со специями. Вилл сразу умчался, торопливо ткнувшись носом в ее щеку и бросив на ходу Стаффу, как ему везет: теперь великий Генрих вызывает его к себе куда чаще, нежели то было в самом начале восхождения Кэри к былому положению при дворе.

— Я посижу еще несколько минут с Марией, Вилл, — крикнул вдогонку уходящему другу Стафф, подождал, пока не закроется с громким стуком дверь, и лишь после этого добавил: — а потом отправлюсь домой на свое одинокое узкое ложе, и милая Мария останется в одиночестве. — Он жалобно, даже страдальчески посмотрел на Марию, прижав руку к сердцу, и она от души расхохоталась вместо того, чтобы укорить его.

— Хотите еще горячего сидра, милая моя? — спросил он и потянулся к металлической фляге, прежде чем она успела ответить. Мария подала ему свою кружку, досадуя, что рука у нее немного дрожит. Но то, что он сказал дальше, поразило ее.

— Клянусь, ваш муж, моя милая, слеп как крот и живет как в тумане, вроде того, что висит над болотами Темзы. — Стафф повернулся к ней. — На месте Вилла я бы ни на минуту не выпускал свою жену из поля зрения, когда поблизости находится такой отпетый негодяй, как я сам.

— Ах, Стафф! — только и вымолвила она, стараясь обратить все в шутку. Потом она допустила и другую глупость — посмотрела на него с улыбкой. От его взгляда, от самого его присутствия у нее внутри все похолодело.

Стафф сперва отвернулся и какое-то время смотрел не мигая на огонь в камине, затем в несколько глотков осушил кружку.

— Сейчас мне лучше уйти, Мария, пока я не натворил несусветных глупостей. И чертовски опасных — учитывая, с кем помимо Вилла вы проводите ночи.

— А надо ли уходить? — Мария не успела прикусить язык, и эта фраза вырвалась у нее непроизвольно.

Он снова взглянул на нее. Пламя камина играло на резких чертах, бросало легкие розоватые отсветы на плечи, покрытые черным бархатом.

— Да, Мария, мне надо уйти. Время еще не настало, как говорится, хотя, видит Бог, я бы всем рискнул за одно сладкое…

Мария подалась вперед, зачарованная его словами, не сознавая, какой привлекательной и беззащитной выглядит она в золотистых отблесках пламени.

— За одно — что, Стафф?

Он встал и отодвинулся от нее, обходя стоявшие перед камином три стула, словно боялся оставаться подле нее.

— Больше чем за один поцелуй, так будет точнее, любовь моя. Та маленькая игра, которую ведем мы с тобой, — дело очень серьезное. Никогда не заблуждайся на этот счет, Мария. Давай скажем так: я почти готов рискнуть всем за одно сладкое мгновение, подарить мне которое ты сейчас еще не стремишься. Думаю, ты прекрасно понимаешь, девочка, что я чувствую и чего хочу от тебя. Так что спокойной ночи.

Дверь за ним закрылась, и Марию тотчас охватило разочарование. Ну для чего ему убегать вот так, когда они могли спокойно посидеть вдвоем? Опасается ли он королевских соглядатаев, о чем однажды упоминал? Но в ее ушах все звучали его последние откровенные признания: она, конечно же, вполне понимала, чего он хочет, и эта перспектива волновала и притягивала ее. Прекрасный сладкий сидр показался ей вдруг совсем кислым, а от горящего камина потянуло страшным холодом.

Она давно уже не боялась, что Стафф чем-нибудь нарочно ее обидит. К тому же она находилась под покровительством своего супруга, который был одним из самых близких друзей Стаффа, и короля, которому Стафф служил. После той глупой выходки на маскараде Стафф целых четырнадцать месяцев не дотрагивался до нее, разве что иногда брал за руку. Он теперь знал свое место, поэтому она могла не опасаться и получать удовольствие от его компании, когда они бывали втроем. Хорошо, что хоть сейчас он отделался от надоедливой как репей Эмилии Фицджеральд, «повесил» ее на Эдварда Кортнея, чтобы не тащить сюда.

Не обращая никакого внимания на исполненный любопытства взгляд Анны Бассет, Стафф наклонился сзади над плечом Марии.

— Согласны прогуляться со мной немного? Его величество не станет возражать: он выигрывает, к тому же мы скажем ему, что вам нездоровилось. Так вы не возражаете, правда? Тогда пойдемте. Извините меня, Анна, — добавил он, обращаясь к юной Бассет.

— Ах, что вы! — задохнулась та, улыбаясь Стаффу и не сводя с него глаз. — Можно, я пойду с вами? Я рада буду услужить, если леди Марии нездоровится.

— Благодарю вас, однако ей нужен всего лишь глоток свежего воздуха, — вежливо отклонил ее предложение Стафф.

Девушка громко вздохнула, чем вызвала у Марии приступ раздражения. Мария встала и пошла со Стаффом.

— Она тоже побывала у вас на ложе, Стафф? — спросила она куда холоднее, чем хотелось бы.

— Тоже, Мария? Поскольку — увы! — это «тоже» никак нельзя отнести к вам, то кого же вы имеете в виду?

У нее разболелась голова, а он намеренно досаждает ей в то время, когда она нуждается в его поддержке. Ах, если бы она могла рассказать ему о будущем ребенке! Он достаточно долго жил при дворе, хорошо знал характер короля. По крайней мере, можно было бы выслушать его советы и поразмыслить над ними.

— Разумеется, леди Фицджеральд, — ответила она после долгого молчания. — И других, несомненно, тоже.

— Вы же не думаете, что я стану жить монахом в ожидании того дня, когда король выбросит вас, а вы сами поймете наконец, что любите меня, Мария? — Он повернулся к ней и посмотрел прямо в глаза. В его карих глазах вдруг вспыхнули крошечные золотые искорки. Мария даже испугалась — слишком уж ей нравилось, когда он говорил подобные глупости. Она опустила глаза на свою руку, лежащую на его синем бархатном рукаве.

— Вы меня, право, удивляете. Молчание и затуманенный взор уже давно стали вашим любимым оружием, направленным против меня, но только не тогда, когда я говорю о своей любви к вам. Ни единой колкости не скажете? Тогда, милая моя, давайте посмотрим правде в глаза. По одному мановению руки вам служат двое мужчин, отчего же мне соблюдать воздержание?

— Почему же вы не женитесь?

— Сказать правду? Мне это не по карману, а я ведь не могу рассчитывать, что Его величество забросает меня поместьями и выгодными должностями, как моего везучего друга Вилла Кэри. Да и к чему жениться на ком-то, кого я терпеть не могу, если можно без труда уложить в постель других, более сносных?

При этих словах Мария почувствовала, как румянец заливает ее щеки. Она не раз слышала от придворных вульгарные суждения и шуточки, но правда, которую так прямо высказывал Стафф, зачастую смущала ее. Они уже почти дошли до лабиринта из колючих кустов бирючины. Мария даже не сразу поняла, как сильно они удалились от теннисного корта. Но, уж конечно, он не станет заводить ее среди бела дня в сам лабиринт, обычное убежище влюбленных парочек.

— А представляете, Мария, лабиринт для влюбленных — в форме кардинальской шапки? Что ж, у достопочтенного кардинала Уолси имеются и любовницы, и жена, так что меня это вовсе не удивило бы. Да не упирайтесь, я не настолько глуп, чтобы вести вас внутрь, хотя в данный момент я мало чего желал бы так сильно, как этого. Но ни один из нас не хочет быть отлученным от двора — пока, во всяком случае.

Они, не заходя в лабиринт, присели на покрытую дерном скамеечку среди клумб с оранжевыми ноготками и желтыми хризантемами. Крики с корта едва доносились сюда, и Мария вдруг почувствовала, что устала и вот-вот уснет. Из-за далеких золотистых песчаных берегов и высоких вязов поблескивала серебром Темза.

— Здесь так красиво! — сказала Мария, чтобы не молчать.

— Напоминает вам Гевер?

— Да, немного. Только там тише, спокойнее, а здесь столько людей кругом, столько суеты.

— Знаю. Лабиринты; маски, скрывающиеся под масками, — и все это куда сильнее запутано, чем колючки в этой прихотливой кардинальской шапке. — Он провел пальцем по выбившемуся локону, упавшему ей на плечо, и тут же убрал руку. — Сегодня, как я понимаю, должны возвратиться Вилл и ваш отец. Кому первому вы скажете? Отцу, Виллу или королю?

У Марии екнуло сердце.

— Скажу — что?

— О младенце, которого вы носите.

Она резко вскинула голову, глаза расширились от мгновенного потрясения. Потом на них навернулись слезы, закапали с ресниц, потекли по раскрасневшимся щекам.

— Но ведь я… Значит, уже так заметно? Господи Боже милостивый, все же узнают!

Он внимательным взглядом обвел все вокруг, накрыл своей большой рукой ее сжатые ладошки.

— Разумеется, все будут знать об этом, Мария. Не плачьте. Все так или иначе обернется к лучшему.

— Как? Он прогонит меня, как Бесси Блаунт, а ребенка отберет, чтобы воспитывать при дворе.

— Не обязательно. Он ведь доказал уже, что способен стать отцом живого ребенка мужского пола. Бесси Блаунт была незамужней, когда, на свою беду, понесла от него. У вас же есть супруг. Вы рискуете лишь привязанностью короля — сохранится она или нет? До сих пор, черт его возьми, он никогда не возвращался к фаворитке, если та рожала ему младенца.

— Но ведь вы сказали, что сами хотели бы, чтоб король дал мне отставку!

— Однако я не хочу, чтобы вас с Виллом отправили в какой-нибудь полуразвалившийся замок на границе Уэльса.

Не сдержавшись, она улыбнулась этим произнесенным с чувством словам, однако Стафф смотрел куда-то вдаль и хмурился.

— Я… мы с Виллом всегда можем поселиться у моей матушки в Гевере.

— Вот это, скорее всего, не получится: если вас изгонит король, то и отец тоже.

— Неправда! Отец меня любит! С тех пор как он возвратился из Франции, он ласков со мной как никогда. И я не позволю вам так о нем говорить!

— Я не хотел обидеть вас, милая, однако сейчас он, разумеется, ласков с вами. Ведь это через вас он получает выгоду и почет, доступ к власти и такие приятные мелочи, как должности коменданта Тонбриджа, Брейстеда, Пенсхерста. А вот-вот грядет, судя по всему, очередное солидное повышение.

— Перестаньте! Не желаю слышать всю эту клевету! Все это лишь потому, что отец удачно продвигается, а вы… Я не стану слушать вашу ложь, рожденную завистью! — И она закрыла уши руками.

— Мне казалось, что вы лучше умеете держать себя в руках, Мария Буллен. Сейчас вы себя ведете, как балованная девочка. Нам пора уже возвращаться — вытрите слезы и слушайте внимательно.

— Я вообще не желаю слушать вас!

Он взял ее за руку и встряхнул, как тряпичную куклу.

— Я сказал «слушайте» — значит, слушайте! Иначе я отведу вас внутрь лабиринта и вы будете слушать меня там!

Она посмотрела на него, широко раскрыв глаза, голубизна которых гармонировала с лазурью небес, словно обрамлявших ее золотистые локоны.

— Вы знаете, кто именно отец ребенка? Так знаете или нет?

— Я не уверена.

— Ладно. Когда вы скажете об этом Виллу — не играет роли, он все равно сразу поймет, насколько это важно. А вот отцу скажите сразу же, как представится такая возможность. Его это огорчит, но вы должны развеять его недовольство. Вероятно, отец попросит вас не говорить ничего королю, пока Его величество не объявит официально о его назначении хранителем дворцовой казны, а это будет под новый год. В таком случае королю будет уже трудновато отменить назначение, даже если станет известно, что вы беременны и должны уехать от двора — будем надеяться, лишь на время.

— Да ведь король посмотрит на меня и все поймет! Вы же увидели.

— Ну, я-то опытный наблюдатель за золотоволосыми красавицами с хорошенькими личиками и отвратительным характером. Да нет, уж поверьте, пройдет некоторое время, прежде чем Его величество заметит ваше положение, если, конечно, вы будете осмотрительны. Скорее всего, он даже не заметит, что у вас прекратились истечения, происходящие каждый месяц, — он ведь в последнее время спит и с другими женщинами.

Щеки у нее жарко вспыхнули, когда он осмелился упомянуть о ее месячных истечениях. Неужто не существует ничего запретного, о чем этот человек не мог бы подумать, а коль ему захочется, то и сказать?

— А вам не обидно, Мария, что он иногда ищет себе развлечений на стороне?

— Да нет. Задевает, конечно, мою гордость…

— Но его вы не любите?

— Вы же замечаете все, что касается меня, даже то, чего не следует, Стафф, — вот вы мне сами и ответьте! — с вызовом сказала она.

— А! Вот это моя прежняя Мария, милая лицом и острая на язык.

— Это только с вами так. Иной раз вы меня сердите сверх всякой возможности.

— Знаю. Меня это радует, а уж то, что с ваших соблазнительных уст срываются слова правды, — и подавно. И, раз уж вы со мной откровенны, скажу вам тоже правду. Вы не любите короля. Когда-то вы любили другого короля. Он этим воспользовался и обидел вас, вот Мария Буллен и решила: больше этому не бывать. Ну, пойдем, девочка, надо уже возвращаться.

Они медленно зашагали к бело-зеленому навесу, покрывавшему трибуны теннисного корта.

— А Вилла Кэри вы любите? — не отставал Стафф.

— По-своему да, — выдавила она.

— Ну, раз «по-своему», то не любите. — Он остановился. — Я не стану провожать вас до самой скамьи. Довольно и того, что мы вместе ушли на прогулку. Просто скажите, что оделись слишком тепло, вот вам и потребовалось подышать свежим воздухом. Улыбайтесь своей знаменитой сказочной улыбкой, и вам все простится. Я всегда к вашим услугам, леди Кэри. — Он поклонился с озорной насмешливой улыбкой, а потом повернулся и направился быстрыми шагами к дворцу из потемневшего красного кирпича, с декоративными башенками.

Громкий гул восторженной толпы все не утихал, когда Мария снова оказалась близ корта. Генрих, багровый как свекла, запыхавшийся, и Фрэнсис Норрис, выжатый, с посеревшим лицом, все продолжали сражаться. На возвращение Марии мало кто обратил внимание, и она облегченно вздохнула. Может быть, и удастся какое-то время держать двор в неведении относительно ее состояния. Ее прежнее место заняла леди Гилдфорд, и Мария стала наблюдать за игрой из толпы зрителей, стоявших у корта со стороны Норриса, — здесь-то король должен был ее заметить. А ему можно сказать, что она просто перешла сюда, чтобы лучше видеть его. Норрис нырнул к мячу, отскочившему от боковой линии, и промахнулся. Генрих поменялся с ним сторонами и снова подал, причем всему переполненному людьми корту было слышно, как он устало хрипит. Норрис чисто принял подачу, король тоже не сплоховал.

— Еще очко — и этот гейм за ним, — услышала Мария чей-то голос поблизости и обрадовалась, что игра подходит к концу. Она надеялась, что король выиграет, потому что после поражения он весь день ходил хмурый. Наверняка Фрэнсису Норрису достанет здравого смысла не брать верх над Генрихом Тюдором на глазах огромной толпы.

Бум! хлоп! — мяч все летал и летал над сеткой. А потом Норрис, стоя почти рядом с Марией, не дотянулся до мяча, и толпа взорвалась криками и рукоплесканиями. Король, сияя от радости, подошел к самой сетке и обнял Норриса.

«В тот день, когда я наконец скажу Его величеству о своей беременности, — подумала Мария, — надо будет сначала удостовериться в том, что он выиграл матч в теннис».

Церемониймейстер подал королю пурпурную с синим мантию, которую тот не без труда накинул на плечи. Кланяясь и кивая зрителям, король пробился сквозь густую толпу придворных, направляясь прямо к Марии. К ней мгновенно, как удар молнии, вернулись ощущения восторга и власти. Сам король Генрих Тюдор в один миг отыскал ее среди толпы ликующих верноподданных.

— Вы видели последнюю подачу, дорогая моя? — воскликнул он, перекрывая стоявший вокруг гул. — Никогда еще я не был в такой отличной форме, как сегодня.

— Вы были неподражаемы, государь. Сам Атлант[91] не смог бы превзойти вас.

— И уж наверняка не смог бы этот проныра Франциск, а? Но негодяй Норрис силен! Он играл просто превосходно, — великодушно признал король, взмахнув ракеткой, как мечом. — Сегодня мне потребовалось напрячь все силы, чтобы обыграть его. — Генрих обнял своей ручищей плечи Марии, и они не спеша направились к дворцу, выслушивая похвалы то одного, то другого, то целой компании придворных. На этот раз король не шел обычным быстрым шагом, за которым Мария еле поспевала, так что она имела возможность плотно обертывать талию мантильей.

— Ах, черт, — жарко зашептал он ей на ухо, — если бы только можно было сразу отправиться на ложе! Я бы показал тебе, что такое атлет-победитель после такой игры!

Она вместе с ним засмеялась этой мальчишеской похвальбе, он усмехнулся ей с высоты своего роста.

— А вот, милая, и твой отец, — неожиданно произнес король, указывая ракеткой. — Однако Вилла Кэри я нигде не вижу. Томас, как тебе показалось — в моем государстве все спокойно?

Как только Томас Буллен выпрямился, отвесив низкий поклон, король крепко, по-мужски сжал его плечо. Томас просиял, увидев Марию, которую Его величество обнимал другой рукой, и ласково поцеловал ее в щеку.

— А где же мой слуга Вилл Кэри? — поинтересовался Генрих.

— В государстве все спокойно, Ваше величество. Подданные относятся к вам с любовью. Мы с Виллом никогда в этом и не сомневались. Вилл привез погостить свою сестру из Вилтонского монастыря, государь, и решил сперва устроить ее, а потом явиться с докладом к Вашему величеству. Поездка ее весьма утомила. А как поживает моя красавица дочь?

— Ты же сам видишь, Томас, — мила и очаровательна, как всегда. Какие услуги ты ни оказывал бы своему королю, она — самый драгоценный дар. Надеюсь, ты приехал не для того, чтобы забрать ее? — И король расхохотался.

— Ни в коем случае, Ваше величество! Если Марию забрать отсюда, она будет безутешна. Для Булленов великая честь находиться при нашем короле, который даровал нам столько милостей.

— В таком случае я доверю ее тебе, пока сам пойду переоденусь к обеду. Как я понимаю, на обеде будет присутствовать королева. И ты уж постарайся, Томас, беречь мою золотую Марию от коварных придворных, которые так и рыскают здесь. Особый присмотр требуется за изменником Стаффордом, правда, Мария?

Генрих повернулся, хлопнул по спине Вестона, обменялся с ним впечатлениями об игре и исчез в густой толпе.

Мария оперлась на руку отца, и они вдвоем пошли мимо группок придворных к пристани на реке. Инстинктивно она снова поплотнее закуталась в мантилью. Стафф советовал сказать обо всем отцу сразу же, как только удастся. Если она скажет ему здесь, наедине, но в пределах слышимости других, вряд ли он станет выговаривать ей слишком долго и слишком громко.

— Как у тебя идут дела с Его величеством? — ворвался в сумятицу ее мыслей голос Томаса Буллена. — Мне сказали, он больше не приближался к этой девчонке Вудсток.

— Вы в курсе всех событий, отец, особенно если принять во внимание, что вы только что возвратились. Да, мне кажется, что он с ней не видится. Он был со мной… я хочу сказать, ночью.

— Это замечательно, Мария. Я надеялся на такой исход, когда забрал Вилла на время отсюда. Твой муж очень обрадовался, увидев новые поместья и замки; он лелеет надежду, что довольно скоро они станут носить имя Кэри, хотя мне он постоянно твердит, что предел его мечтаний — это возвращение прежних владений Кэри в Дареме. Ты уж извини, что придется какое-то время терпеть эту его вечно недовольную сестрицу. И не думай, будто ты обязана безропотно выслушивать ее высокомерные разглагольствования о величии рода Кэри. Она, должно быть, достаточно сметлива, чтобы уразуметь, откуда проистекают все ее блага, только мысли у нее, к сожалению, направлены на одно. И брат, и сестра помешаны на величии своего рода. Если она станет докучать тебе, дай мне знать.

— Хорошо, отец, я так и сделаю.

У пристани слегка покачивались на невысоких волнах барки, ярко раскрашенные, с позолотой, хотя в данную минуту и лишенные своих навесов и флагов. Мария с отцом взошли на причал, и доски гулко застучали под их шагами. Волны Темзы мягко плескались о пристань, неутомимо текли, создавая иллюзию, будто прочный причал плывет среди них по течению.

— А что это за шутка насчет рыскающих повсюду коварных придворных, особенно Вильяма Стаффорда? Он что, докучает тебе? Ты, девочка, должна старательно оберегать свое положение. Может, мне предупредить его, чтобы держался подальше?

— Да нет, отец, Его величество просто пошутил. Сегодня во время игры в теннис я немного прогулялась со Стаффом, потому что мне нездоровилось, голова кружилась. Стаффорд — всего лишь друг Вилла, так что ничего особенного в этом нет.

— А я, черт возьми, уверен, что у тебя довольно ума, чтобы не связываться с человеком столь сомнительной репутации и положения при дворе. Король очень любит его, не то он давно бы вылетел отсюда и жил бы мелкопоместным дворянчиком на какой-нибудь ферме далеко на границе. — Отец облокотился на перила причала и пристально вгляделся в Марию. — Ты говоришь, тебе нездоровилось? А сейчас уже лучше? Или это нездоровье — просто уловка, чтобы держать подальше Вилла Кэри?

Мария взглянула на протянувшуюся перед ними полосу зеленой воды, и глаза отца стали вдруг настороженными. Было сильное искушение заставить его гадать, в чем же дело. Она становилась малодушной и боязливой, когда отец сердился. Но ведь он любит ее, и она необходима ему сейчас, когда находится в фаворе у короля. Это придало ей силы.

— Не то чтобы я была больна, отец. Я… — Мария ухватилась за резные перила. — Я ношу дитя, господин мой.

Не так уж страшно оказалось сказать это. Зеленая глубь под причалом стала серой. Мария вскинула ресницы, посмотрела на отца. Гнева не последовало, но усы и борода резче обозначились на его побледневшем лице.

— Черт возьми, так я и знал, что когда-нибудь этим кончится. Сколько?

— Чего сколько?

— Сколько времени ты беременна, девочка?

— Примерно три месяца, как мне кажется. Я надеялась, что ошибаюсь, но теперь уж сомневаться не приходится.

— Ну что ж, так и должно было случиться. Вот дьявол! Почему именно сейчас? Когда ты продержалась целый год и не понесла, у меня появились надежды. Может быть так, что это дитя Его величества? А?

— Я не могу сказать точно, отец. Да, может быть и так, но в том месяце Вилл был при дворе, поэтому как я могу быть уверена? — На ее глазах снова выступили слезы. «Отчего я плачу по всякому поводу?» — сердито одернула она себя. Была ли когда-нибудь хоть малейшая польза от того, чтобы лить слезы при отце?

— Ты продержалась больше года, а это намного дольше, чем удалось той Блаунт.

— Бесси Блаунт была незамужней, отец, а я замужем.

— Твоя правда. И я рад, Мария, что ты размышляла над тем, как нам следует поступать, чтобы отстоять свои интересы. Верно, она была незамужней, да и не было рядом с ней семьи и отца, которые могли бы ее поддержать, а у тебя это есть. Семью мы должны защитить любой ценой. Ты понимаешь? — Он резко повернулся, перегнулся через перила, намертво вцепившись в них руками. — Я спросил, понимаешь ли ты это, Мария! — повторил он, глядя на нее искоса.

— Не совсем. Может быть, будет лучше, если вы скажете мне, над чем именно следует думать. — Теперь наконец она увидела, как загораются его прищуренные глаза. Почему-то она чувствовала себя так, будто ее предали, — ведь Стафф не ошибся насчет того, что отец в своих собственных интересах попросит ее скрыть новость от короля.

— В самый канун Нового года или сразу после, Мария, Его величество назначит меня хранителем дворцовой казны. Ты, вероятно, знаешь, что эта должность дает и власть, и доходы. Фамилия Булленов никогда не поднималась до таких высот, и этот пост мы должны отстоять. У меня есть надежда: если я займу столь высокий пост, Его величество вернет тебя ко двору после того, как ты родишь ребенка, и ты снова сможешь обворожить его. Из того, как он поздоровался со мной сегодня, я заключаю, что он еще не ведает о твоем положении. Я не ошибаюсь?

Она кивнула, глядя на свинцовые отражения облаков в тускло-нефритовой речной воде.

— Тогда я должен попросить тебя не сообщать эту новость королю, пока он не объявит о моем назначении официально. Это должно случиться скоро. Слава Богу, нет нужды дожидаться самого вступления в должность в январе, не то мы его так и не дождались бы.

— А не думаете ли вы, отец, — спросила Мария невинным голоском, — что Его величество высоко ценит вашу службу и может назначить вас на эту должность независимо от того, буду ли я под рукой, чтобы согревать его постель, или нет?

Он железной хваткой сомкнул пальцы на ее запястье и поднес руку к своей груди, затянутой в бархат и шелк.

— Черт возьми, девочка, чтобы устраивать свои дела, мне необходима ты. Сколь бы отлично я ни служил Его величеству, сейчас самым важным звеном являешься ты, и мне не нравятся такие намеки. Или ты так долго живешь среди этого премудрого двора, что уж и позабыла, кто в первую очередь добился для тебя всех благ?

— Нет, отец, не забыла. Пожалуйста, отпустите меня, больно. Просто иногда мне становится страшно и очень хочется домой.

— В Гевер?

— Да, в Гевер, к матушке.

— Можешь не грустить. Весьма вероятно, что ты отправишься домой, чтобы родить дитя, — это ведь вполне естественно, а Его величеству это не будет стоить ни гроша, в отличие от ситуации с Блаунт. — Он неловко погладил опущенные плечи дочери. — Я не хотел обидеть тебя, Мария. И я понимаю, что иной раз тебе становится страшно, однако ставки слишком велики. Но я некоторое время буду оставаться здесь и поддержу тебя. Прошу только сохранить это дело в тайне еще немного. Объявление о повышении должно последовать совсем скоро. Ты ведь поможешь мне, правда, Мария?

— Конечно, отец. Я всегда так поступала.

— И не печалься, Мария. Наши отношения с Францией становятся все хуже, так что я намерен забрать Анну на родину под предлогом свадьбы Джорджа. А в таком случае, когда Его величество призовет тебя снова ко двору после рождения младенца, рядом с тобой будут Джордж, Анна, Джейн Рочфорд, да еще Вилл Кэри и я сам. Скучать не придется.

— Верно. Чудесно, если Анна вернется на родину, но вот девица Рочфорд временами огорчает меня сверх всякой меры.

— Вот как? А я считаю, что она отличный боец. Место свое она знает, а от тебя в совершенном восторге. Я весьма ценю ее. Она часто рассказывает мне обо всем, что здесь происходит. И она поможет мне привести в чувство Джорджа, так, чтобы он выкинул из головы ту девчонку Вайатт.

Мария поджала губы. Отец повел ее вверх по дорожке, к турнирному полю.

— Дай-ка я посмотрю на тебя без плаща. Да, так, только немного разведи руки. — Он наклонился и внимательно рассмотрел талию и живот, словно покупал кобылу на ярмарке. — Пока еще все ровненько. Нам явно везет. Никто ведь не заметил, верно?

— Могу сказать, отец, я слишком низенькая, вот пока и не замечают.

— Вот и хорошо. — Он посмотрел на нее, прищурившись от солнца. — Тогда все решено. Думается, Виллу-то мы можем сообщить эту новость. Возможно, брат и сестра Кэри обрадуются возможному наследнику, а у Вилла, по крайней мере, достанет ума придержать язык, пока не настанет время делать очередной ход. В конце-то концов, ты носишь, возможно, сына короля. В будущем это может открыть очень привлекательную перспективу.

Дальше они в молчании пошли по наклонной дорожке из гравия, которая вела от серо-зеленой реки к их королю.

Глава шестнадцатая

Очередной приступ острой боли в животе скрутил Марию, резко отдался во всем позвоночнике. Она сжала пальцы и нахмурила лоб. Боль прошла так же внезапно, как и возникла.

Анна склонила свою гладко зачесанную голову к сестре, но не дотронулась до нее.

— Мария, пришло время? Позвать матушку или Симонетту?

Мария медленно покачала головой, распущенные светлые волосы рассыпались по спине и плечам.

— Уверена, что это пока еще ложные схватки. Я не хочу, чтобы меня снова укладывали в постель и понапрасну звали повитуху. Так глупо тогда вышло! Но теперь я чувствую, что дитя опустилось ниже. Так что, наверное, уже скоро. — Крошечные капельки слез трепетали на густых ресницах, но не скатывались с них. — Ах, как я была бы рада, Анна, если бы закончилось это невыносимое ожидание.

— Это я могу понять, Мария. Если бы я занимала такое восхитительное положение, мне тоже не терпелось бы вернуться ко двору. А здесь никого и ничего — ни танцев, ни пиров, ни chevaliers charmants[92], которыми можно помыкать развлечения ради!

— Я вовсе не говорила, будто мне не терпится уехать из Гевера, Анна. Неужто тебя все эти годы, проведенные при дворе Франциска, не тянуло домой?

— Поначалу, наверное, тянуло — когда я была совсем маленькой.

— Но тебе и сейчас всего четырнадцать!

— Уже почти пятнадцать, сестра, — вполне достаточно, чтобы стремиться к увеселениям Амбуаза и Шамбора[93]. По счастью, нынешняя ссылка в сельскую глушь не продлится долго: отец обещал, что меня возьмут к английскому двору, я буду служить королеве. Во Франции говорят, Мария, что она очень скучная, вечно хандрит, а под своими давно вышедшими из моды платьями носит власяницу. Она и вправду вторая Клод?

— Она не пользуется любовью своего господина, Анна, и в этом они с французской королевой схожи. Только для нее это, вероятно, более трагично, ведь когда-то она была любима; должно быть, ее мучат воспоминания и чувство утраты. Говорят, король выбрал ее в жены, выполняя последнюю волю своего отца. Сомневаюсь, чтобы король Франциск хоть капельку любил несчастную Клод. Да, и еще ведь дети. У Ее величества было шесть мертворожденных младенцев, и человек, которого она обожает, отвернулся от нее. — Мария прикрыла руками свой огромный живот, словно защищая младенца.

— Извини, что заставила тебя рассказывать о мертворожденных младенцах, Мария. Я не хотела тебя огорчить. — Анна давно уже отложила в траву пяльцы с вышиванием, и сейчас, за беседой, похрустывала последними осенними орехами. — А если откровенно, Мария, каково все это? Я уже достаточно взрослая, чтобы знать такие вещи.

— Каково носить ребенка?

— Да нет же, курочка глупенькая! Каково принадлежать цезарю, делить с ним ложе, видеть, что все стараются тебе угодить? Ну, и родить ему дитя, конечно.

— Этот младенец — дитя господина моего Вилла Кэрри, Анна. Я уж тебе не раз говорила.

— А отец говорит, что, возможно, это дитя короля и нам надо помалкивать в разговорах с посторонними — пусть себе гадают.

— Не отцу приходится рожать этого младенца, а я не желаю, чтобы Вилл услышал от тебя такие речи. Будь добра, Анна, постарайся это понять.

— Да нет, Мария, я все понимаю, правда! Неудивительно, что добиться твоей любви стремились и Франциск, и Его величество. Даже в нынешнем положении… ну, когда ты тяжела и талия у тебя так раздалась, ты все равно прекрасна, сестра. Ах, как жаль, что я, в отличие от тебя, не унаследовала красоту Говардов! — Она откинулась стройным гибким телом на спинку скамьи и закинула руки за голову. — Вот тогда, клянусь, у меня всякую неделю был бы новый кавалер.

— Анна, как бессердечно ты рассуждаешь! Ты сделалась настоящей кокеткой. Слишком долго пробыла в обществе Франсуазы дю Фуа.

— По крайней мере, я вернулась из Франции девицей, Мария. Король Франциск, правда, уже начал посылать мне страстные взгляды своих черных глаз, да тут меня отец забрал на родину. — Она хихикнула. — А кроме того, — добавила Анна, заметив, как при этом укоре на лице старшей сестры вспыхнула обида, — Франсуаза дю Фуа совсем вышла у короля из фавора, тому уж шесть месяцев. Теперь для короля свет очей — Анна д’Эйи[94]. Она похожа на тебя — светловолосая, голубоглазая, и была совсем невинной, когда du Roi ее приметил.

— А ты изменилась, Анна, стала гораздо старше своих лет. Скоро тебе уж надо будет думать о муже и детях.

— Надеюсь, не сейчас. Какой-нибудь совершенно правильный брак, устроенный отцом, — это же тоска смертная, а если я никогда не рожу дитя, то переживать не стану. — Ее руки почти бессознательно потянулись к плоскому животу. — Ни за что и никогда не стану такой, как Клод или даже как наша мать: нарожаешь наследников — и больше ты не нужна. Неужели ты, Мария, не станешь умирать от тоски, если тебя вновь не призовут ко двору — после всего этого?

— У Вилла теперь есть кое-какие поместья и большая усадьба, которую я еще не видела. Вообще-то отец утверждает, что меня призовут обратно. Муж мой служит королю, и жить мы должны при дворе.

— Вот ты, Мария, рассуждаешь, как юная девица. Отец говорит, что он лишь надеется на твое возвращение ко двору. А уж дворянина свиты, я уверена, можно и сменить. Но мне бы так хотелось, чтобы мы все жили при дворе, особенно вместе с Джорджем. Джорджа необходимо утешать и развлекать. Он всегда любил Марго Вайатт, а теперь ему приходится жениться на этой трещотке Джейн Рочфорд. Лучше пусть отец и не пытается устроить подобный брак для меня, хотя, если это сулит жизнь при дворе, я, пожалуй, подумаю.

Мария слегка передвинула свое грузное тело и почувствовала, как дитя сильно бьет ножкой; несколько последних месяцев это случалось часто. Малыш в ее утробе брыкался и лягался так сильно, что даже Вилл мог это видеть. Поначалу она пугалась того, что ее телом стал управлять кто-то другой, но позднее это стало ей необыкновенно нравиться. Теперь же ее сердце наполнялось предчувствием предстоящих часов боли и мучений. А Вилла до сих пор удерживают при дворе. Уж ему-то надлежало бы оказаться здесь, когда родится наследник рода Кэри!

— Что ты сказала, Анна? Посмотри, он шевелится.

— Вижу. Да, я просила, чтобы ты рассказала мне о короле все-все, как ты сама его видишь. Не сомневаюсь, это куда интереснее скучных поучений отца.

— Расскажу, Анна. Обещаю тебе, потому что сама была бы очень признательна, если бы кто-нибудь рассказал мне всю правду до того, как я оказалась при дворе. Был лишь один человек, который многое рассказывал мне, да я из упрямства не желала его слушать.

— Кто это? Вилл?

— Нет, его друг, Вильям Стаффорд. Он был помощником отца во Франции. Припоминаешь его?

— Смутно. Высокий, с каштановыми волосами, с таким нахальным взглядом?

— Да, это именно Стафф. — Перед ее мысленным взором проплыло его лицо, как бывало часто, и теперь уже не насмешливое или озорное, а серьезное и ласковое. Она не видела его уже почти пять месяцев. Слишком часто она ловила себя на том, что думает, не забыл ли он еще ее, так ли ему хочется смотреть на нее через весь зал и нежно целовать в щеку, как он делал давным-давно, когда Вилл привез ее в Гевер готовиться к родам. Она решительно говорила себе, что думать об этом — совершенные глупости. Скорее всего, он развлекается в постели леди Фицджеральд, а может, даже прилипчивой Анны Бассет и вряд ли вспоминает о беременной жене своего друга.

— А с чего вдруг мы заговорили о Вильяме Стаффорде? Я хочу, чтобы ты поведала мне о людях важных, по-настоящему интересных, будь так добра! О самих людях, не о политике — о ней всегда отец рассказывает.

— Обещаю, Анна, что все тебе расскажу, но сейчас я очень утомилась, хочу просто посидеть спокойно, пока матушка не велела мне укладываться в постель. В садах Гевера так покойно! Можно даже вообразить, если захочешь, что за его стенами вовсе ничего не существует.

У Анны вдруг широко раскрылись глаза, она поняла, в чем дело.

— Ты боишься, Мария? Не стоит, ничего же страшного нет. Ты молодая, сильная, все будет хорошо.

— Благодарю, Анна. Для меня сейчас ласковые слова много значат.

— Я не хотела тебя утомить. Может, матушку позвать? Она-то всегда знает, что нужно сказать, что сделать.

— Позови, пожалуйста, только не торопись. Мне хочется хоть минутку побыть одной.

— А Симонетта сказала, что тебя нельзя оставлять одну.

— Ну, тогда просто иди не спеша, вот какое-то время и пройдет. А я не буду совсем-совсем одна.

— Договорились. А о короле и его дворе поговорим завтра. — Анна легко нагнулась и подобрала с травы свое вышивание. Она быстро пошла по усыпанной гравием дорожке, как всегда, гордо подняв голову.

Да, эта девочка далеко пойдет. Она такая целеустремленная, живая, сообразительная. Даже вышивки Марии казались грубыми в сравнении с работами Анны. У той стежки были мелкими, изящными, пусть она и прикрывала вышиванием слегка деформированную руку. А если она на самом деле решится когда-нибудь возражать отцу, коль тот подберет ей мужа не по душе, то Мария непременно хотела бы посмотреть на эту сцену. Анне еще многое предстояло узнать, в том числе и об их отце.

Мария вздохнула и медленно поднялась со скамьи. Только бы дитя родилось побыстрее! Только бы все это осталось позади! Как бы хотелось ей оседлать Донетту и промчаться вихрем по лугам до берега Идена, а потом, закинув руки за голову, полежать под березами. Может быть, если ее вновь не призовут ко двору… а Вилл сохранит свою придворную должность, она сможет жить здесь вместе с матушкой и растить сына.

Она не спеша побрела между грядками мяты и укропа, окружавшими каменные солнечные часы. Их подножие с выточенными желобками оплел небесно-голубой вьюнок. Был полдень, солнце стояло в зените, и железный гномон, по которому и определялось время, не отбрасывал тени. Время, время… Еще минута, еще час, еще одна полоска на каменном циферблате. Пять месяцев она уже не была при дворе, два года не была во Франции и очень-очень давно не ощущала покоя, тишины и уверенности. За эти пять месяцев король прислал ей крошечную эмалевую шкатулку и гранатовое ожерелье. Могло ли это дать ей какую-то уверенность? Возможно, он так никогда и не захочет видеть ее вновь. Отец говорил, что можно устроить ее возвращение в Лондон, но даже в этом она не могла быть твердо уверена. Вилл за эти пять месяцев навестил ее всего четыре раза. Его сестрица Элеонора все гостила и гостила при дворе, и он явно предпочитал оставаться с ней, а не с женой, поскольку она носит имя Кэри по праву своей чистой крови, а не в силу вынужденного брака.

Апрельское солнышко ласкало ее теплыми лучами, но Мария сошла с тропинки в тень тонколистых плакучих ив на берегу маленького пруда. Очень хотелось наклониться и собрать немного фиалок, росших густыми кустами, но сделать этого она не могла. Вот через год, если на то воля Божья, она будет гулять с младенцем на руках и тогда сможет наклоняться и собирать цветы. Позади хрустнула ветка, Мария резко повернула голову.

— Ах, Майкл, как ты меня напугал! Что ты здесь делаешь?

Долговязый паренек робко улыбнулся ей. Он редко улыбался широко, рот у него был щербатый. Марии он чем-то напоминал Джорджа, каким тот был давным-давно, еще до ее отъезда во Францию, только у Майкла волосы были огненно-рыжие, а на лице — россыпь веснушек.

— Да я ни за что не хотел вас напугать, леди Мария. Просто шел это я мимо, значит, ну вот и решил посмотреть, значит, все ли у вас хорошо. Леди Анна-то вас оставила.

— Спасибо, Майкл. И еще я давно хотела поблагодарить тебя за те веточки форситии и вербы, которые ты срезал, когда шли дожди. От этих веточек в моей комнате стало светлее, а на душе у меня радостнее.

Он снова улыбнулся, неловко теребя в руках свою войлочную шляпу.

— Да я вот своей матушке говорил — как плохо, что леди Марии пришлось приехать сюда зимой, она ведь больше всех Булленов любит здешние сады. Я сил не жалею, чтобы они были красивыми, на радость моему господину и госпоже. Господин, тот их и не видит никогда, а вот леди Элизабет очень их любит. Вы тоже, я знаю.

— Мы все высоко ценим прекрасную работу наших садовников, Майкл. А я рада видеть, как ты подрос. Скоро жениться будешь?

— Пока, госпожа, у меня никого и нет на примете, чтобы нравилась, значит. А если такая найдется, так я сперва спрошу позволения у матушки и у леди Элизабет, вот тогда и обвенчаюсь с радостью. — Он сделал шаг вперед, оказавшись в кругу тени, испещренной пробивающимися сквозь листву лучиками. — Я вспоминаю тот день, когда нам пришлось разыскивать в кустах пропавшего спаниеля. А лучше всего, госпожа, я помню тот день, когда сам король приехал в Гевер и гулял по моему розарию.

На его лице отразилась искренняя гордость, но от Марии не укрылось и то, что глаза его с упреком уперлись в раздувшийся живот. Даже слуги знали и шептались между собой, что леди Мария носит дитя короля.

Она отвернулась, ей вдруг сделались неприятны его простое лицо и сочувственный взгляд. Что ж это за честь — носить королевского бастарда, коль на нее смотрит с укором честный слуга? Даже крестьяне, которые своими руками взращивали этот сад, вольны сами выбирать себе супругов по сердцу!

Острая боль пронзила живот и быстро распространилась вниз, забивая ей дыхание. И эта боль была порождена не чувством вины, не укорами совести и не ложным приближением родов. Эта боль была совсем другой. Ноги у Марии подкосились, она прислонилась к стволу дерева.

— Майкл, позови… мою матушку.

— Сейчас я помогу вам сесть, госпожа, и сразу побегу за ней.

Он крепко взял ее за обе руки повыше локтей. Мария хотела было прикрикнуть, чтоб он не смел прикасаться к ней, но тут ее накрыла новая волна боли и она бессильно упала на его перепачканную грудь. Слуга осторожно, пятясь, крепко держа Марию за руки, вывел ее на посыпанную гравием дорожку. Она с трудом, спотыкаясь и пошатываясь, передвигала ставшие непослушными ноги. По щекам покатились слезы боли и страха, и она сердито прикусила губу.

«Если бы я была настоящей леди, воспитанной при дворе, — мелькнула между приступами боли шальная мысль, — то я бы велела этому садовнику не прикасаться ко мне и ни за что не показала бы, что мне больно». Он пристроил ее полусидя-полулежа на скамье, где до Этого они беседовали с Анной, и сразу умчался, сказав ей что-то напоследок через плечо. Что же он сказал? Новый приступ боли — и Мария услыхала свой вопль. Значит, так оно и есть, время пришло. Где же все мужчины, которых она знала, теперь, когда она нуждается в них? Отец должен был бы присутствовать при рождении своего первого внука. А Вилл — может быть, он уже скачет сюда? Роды наступили не преждевременно, и мужу тоже следовало бы здесь быть. Черт бы побрал короля! Черт побери того, кто способен отсылать фрейлин от двора на пять месяцев лишь потому, что они понесли и талии у них располнели, а это не нравится его блудливым рукам!

Следующая волна боли накрыла ее всю, с головой, звон в ушах погасил все остальные звуки и все мысли. Потом рядом с ней оказались матушка, Симонетта, Майкл и еще кто-то из слуг. Они отнесли ее в дом и уложили в постель.

Казалось, она уже очень долго плывет по волнам боли, даже изнемогла. Она отчаянно кричала, чтобы убрали простыни, чтобы дали ей напиться студеной воды. Тело перестало повиноваться ей. Она пыталась спрятаться от этого непонятного бунта где-нибудь в уголке сознания, но мучения не ослабевали, и она кричала снова и снова. Над ней хлопотали две повитухи, матушка и Симонетта. Это отец распорядился, чтобы повитух было две, непременно две, чтобы роды прошли правильно и не о чем было беспокоиться. Мария горячо надеялась, что дитя окажется девочкой и будет вылитой копией Кэри, лишь бы досадить отцу. Который час теперь показывают солнечные часы в саду? Ну почему же не прекращается эта боль, рвущая ее на части?

Ей велели тужиться, она тужилась изо всех сил. Помогло, но потом боль вернулась, охватила все тело — что же толку в маленькой передышке? Как женщинам удается рожать то и дело? Несчастные Клод и Екатерина Испанская! После такой дикой боли, таких мук — мертвые младенцы. Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы мое дитя не родилось мертвым!

— Мама! Мамочка! Воды!

Элизабет Буллен поднесла кубок к губам Марии, и та стала жадно пить, проливая воду себе на подбородок и шею.

— Все идет очень славно, Мария, миленькая моя, просто очень славно. Ты в следующий раз тужься посильнее.

Она сделала невероятное усилие, а когда отважилась открыть глаза, то едва не рассмеялась от нелепости ситуации: ноги у нее широко раздвинуты, и обе повитухи пристально всматриваются туда. Она не рассмеялась лишь потому, что новая волна боли смыла все веселье без следа. Что сказал Стафф тогда, в тот вечер? «Когда будете раздвигать свои ножки для других, вспомните обо мне».

— Вон уже макушка показалась, госпожа. Сильнее тужьтесь, как следует! — донесся до нее голос. — Конец — делу венец!

Господи, какое ей дело до венцов, до корон? Это заботит только Генриха да ее отца. Ну давай, давай, тужься!

Через нее перекатилась огромная черная волна, в глазах потемнело, Мария почувствовала, как ее тело разрывается пополам. Потом послышался громкий плач, и Марии расхотелось кричать снова. Быть может, хоть теперь ее оставят в покое? Она исчерпала свои силы.

— Мария, Мария, все просто замечательно! — Это говорила матушка, она плакала и трясла Марию за плечо.

Мария открыла глаза. Занавеси на окнах раздвинули, и солнечный свет ослепил ее. Все же она увидела, что на руках матери лежит младенец. Ее ребенок, с крошечным красным личиком, губки сложены кружком и надуты, а сжатый кулачок уперт в щеку.

— Сын, Мария, прекрасный, замечательный сын.

Мария в душе улыбнулась и раскрыла ладони, принимая от Элизабет Буллен сверточек, который та осторожно положила рядом с ней на широкое ложе. Мария коснулась крошечной ручки.

— Отец с Виллом решили назвать его Генри, матушка. Генри Кэри.

Ей захотелось прижать младенца к себе, но, совершенно измученная всем перенесенным, она тут же провалилась в сон.

Когда появилось молоко и малыш стал усиленно его сосать, она испытала такую радость, что трудно передать. Мария осторожно придерживала сынишку, чтобы он не сполз и не перестал есть. На макушке у него был легкий рыжевато-золотистый пушок, а глаза — ясные, голубые. Правда, матушка сказала, что в первые недели все малыши выглядят так. Отцу должно понравиться, да и Виллу, наверное, тоже. Цвет волос малыша можно было считать чисто тюдоровским, но не так уж он отличался и от фамильных черт Кэри. Пусть сами гадают.

Вилл Кэри и еще несколько всадников на полном скаку ворвались во двор замка на следующее утро после рождения малыша. Вилл пришел в такой восторг, увидев золотисто-рыжий сверток, что Мария почувствовала укор совести за то, что проклинала его, когда он не приехал вчера. Король, конечно же, это король задержал его. Приехал Джордж — как сказала Анна, ради того, должно быть, чтобы хоть на несколько дней сбежать от своей не закрывающей рта женушки. А ближе к вечеру должен приехать и отец. Король прислал свои поздравления, наилучшие пожелания и серебряную ложку для крещения. Мария радовалась тому, с какой гордостью и удовольствием отзываются о малыше Вилл с Джорджем, а потом она снова уснула. Колыбельку поставили рядом с ее ложем.

Ближе к вечеру она страшно проголодалась и опустошила огромную миску сладкой пшеничной каши с молоком и корицей, а Анна сидела рядом и пересказывала все, что поведали о жизни при дворе Вилл, Джордж и их товарищи.

— Джордж так несчастен, Мария! Честно тебе говорю: если отец вознамерится соединить меня узами брака с таким же пустозвоном, как Джейн Рочфорд, я пешком побегу до самой Франции! Да, кстати, — добавила Анна, уже уходя и мельком взглянув на младенца в колыбели, — тот человек, о котором ты говорила, высокий и обворожительный Вилл Стаффорд, приехал вместе с Виллом. Ты сказала правду: они действительно близкие друзья. Ну, увидимся еще, когда прибудет отец.

Мария положила свою ложку на поднос с пустой миской. Стафф приехал сюда вместе с Виллом? Как им удалось уехать от двора обоим? Придет ли он взглянуть на дитя или же посчитает, что это привилегия родных? Тут она вдруг, впервые с момента родов, подумала о том, как выглядит. Живот очень заметно уменьшился, но ей предстоял долгий путь к тому, чтобы вернуть свою прежнюю талию.

— Матушка! Симонетта!

— Мария, не случилось ли с тобой чего? Тихонько, радость моя, не то разбудишь мастера Генри Кэри, — с порога ласково укорила ее Симонетта. — Или ты еще не наелась? Только что приехал твой отец.

— Симонетта, мне нужны зеркало, гребень и рисовая пудра — вид у меня, наверное, ужасный!

— Нельзя же делать все сразу! Ты просто немного бледна, вот и все. Посмотри сама в зеркало.

— Да, и еще, пожалуйста, розовой воды.

— Ну, лорду Буллену, скорее, будет интересно посмотреть на дитя, а не на тебя, девочка. Или ты стараешься для кого-то другого? — Она шутливо прищурилась, изображая подозрительность, но Мария пропустила это мимо ушей, и Симонетта поспешила прочь.

Если говорить правду, волосы у нее сейчас напоминали стог сена, какое заготавливают крестьяне в Кенте, зато лицо было не очень бледным. Почему-то, подумалось ей, цвет лица как раз такой, как нужно. А накидка, это она знала, смотрится хорошо — то была украшенная кружевами и лентами накидка, которую она надевала в свою первую брачную ночь.

Появился Джордж, за ним вслед матушка. Потом, широко улыбаясь, быстро вошел отец. Наверное, он уже слышал, что у малыша такие же волосы, как и у короля.

Он наклонился, поцеловал ее в лоб, легко провел ладонью по волосам. Долго рассматривал младенца, низко наклонясь над колыбелью.

— Замечательный сынок, Мария! Я знаю, как гордится Вилл. — Это утверждение повисло в воздухе.

— Мы распеленаем его, чтобы вы могли посмотреть, отец, — сказала Мария и кивнула Симонетте.

— Пусть парень спит, доченька. — Он громко хлопнул в ладоши, словно призывая всех присутствующих прекратить перешептываться. — Булленам везет, снова везет. Мария родила чудесного сынишку и выглядит прекрасной, как всегда, а это большая удача, потому что в июне Вилл должен отвезти тебя назад ко двору. Сам король сказал мне, что скучает по твоей золотой улыбке, дорогая моя, и, — тут он понизил голос, — вне всяких сомнений, ему тоже захочется взглянуть на маленького Генри.

Джордж тихонько хмыкнул, а у Анны изогнулись дугой красивые брови, словно она хотела сказать: «А я в этом и не сомневалась!» Мария ничего не ответила, но на душе у нее стало намного легче. Не то чтобы ей так хотелось снова видеть короля, не то чтобы она так радовалась, видя, как доволен отец. Должно быть, ей просто не хватало придворных увеселений.

— Мария… — Томас Буллен так сильно оперся обеими руками о постель, что Мария едва не скатилась к нему. — Я понимаю, сейчас ты утомлена, но сегодня для всех Булленов замечательный день. Никому до сих пор не удавалось снова войти в фавор у Его величества так, как это удалось тебе. Впрочем, я твердо верил, что нам это удастся. Как я и обещал, с тобой там будут теперь Анна и Джордж, так что бояться тебе совсем нечего. Согласна?

— Согласна, отец. — Она улыбнулась, глядя туда, где стояла колыбелька, хотя видеть крошечную головку со своего места не могла.

— Вот и отлично. А теперь еще одна очень приятная новость. Анна, Его величество радеет о твоем счастье так же, как о счастье Марии.

— Да, отец? — Анна шагнула вперед, к изножью ложа, прижав руки к груди, а в ее темных глазах зажглись искры сладких ожиданий.

— Его величество устраивает для тебя необычайно выгодный брак, с высоким титулом и великолепными поместьями. На следующей неделе ты вместе с Джорджем отправишься ко двору, станешь служить королеве, а осенью обвенчаешься в Дублине.

Анна была поражена. Глаза у нее заблестели, потом грозно потемнели.

— А кому в Дублине меня пообещали, отец?

— Джеймсу Батлеру, отличная партия. Он наследник всех поместий Ормондов[95]. Жить вы будете в замке Килкенни[96] на реке Нор. Жених красивый, рыжеволосый, ирландец, так что ты станешь знатной леди.

— А разве не нужно спросить моего мнения? Вот Мария будет жить при дворе, мне тоже хочется, и не только на несколько месяцев, пока вы готовитесь отправить меня за море, к какому-то человеку, которого я никогда не видела и за которого идти мне вовсе не по душе.

— Мы потом поговорим об этой чести, об этом приказе короля, Анна. Потом. — Отец снова взглянул на колыбель, словно поднятая им тема была уже закрыта, но Мария ясно понимала, что спор еще только начинается.

— Но я только что возвратилась из Франции, милорд. Вы сами посылали меня туда для получения образования и надлежащего воспитания, чтобы затем я вернулась к английскому двору, а позднее, вероятно, стала женой достойного англичанина, владетеля поместий. Мне отнюдь не улыбается ехать в ссылку к этим диким ирландцам в какой-то мрачный замок, о котором я и понятия не имею, и растить там рыжих сыновей какому-то лорду, полюбить которого я не смогу. Если вы не желаете меня выслушать, если мне придется молить о заступничестве самого короля, я так и сделаю!

— Элизабет, приведи девочку в чувство. Я не предусмотрел, что для нее это слишком неожиданная милость, ей необходимо время, чтобы обдумать все как следует.

— Да нет, отец, чтобы знать, чего я хочу, а чего не хочу, долго думать не нужно. Джордж по вашему настоянию женился на Джейн Рочфорд, а сам томится по девушке, которую действительно любит. Мария обвенчалась с Виллом Кэри, однако, — тут она многозначительно понизила голос, как будто Вилл мог их слышать из светлицы, расположенной на нижнем этаже, — она спит с Его величеством, а сыновей каким-то образом рожает им обоим.

— Анна, не выводи меня из терпения… — произнес Томас Буллен очень тихо и махнул рукой жене, чтобы та увела Анну из покоя.

Из глаз Марии хлынули потоки слез. Слова Анны больно ее задели. Анна говорила дерзко и жестоко, но говорила правду. На лице Джорджа была написана растерянность. Анна резко повернулась и выбежала из комнаты раньше, чем леди Элизабет успела дотронуться до нее. Джордж вслед за ними обеими вышел из опочивальни.

— Мне очень жаль, что это произошло здесь и огорчило тебя, Мария, — сказал отец, внимательно всмотревшись в ее лицо. — Просто поразительно, что мальчик спит себе, несмотря на все эти крики. А с Анной все будет хорошо, я об этом позабочусь.

— Анна права, отец.

— В чем именно права?

— Джордж очень несчастен. А Анна только-только возвратилась на родину. Ей же всего четырнадцать, вот она и хочет пожить здесь, насладиться придворной жизнью.

— И поживет, и насладится, Мария. Свадьба будет не раньше осени, а ты подашь ей добрый пример. В том-то и дело, что она самая младшая, вот мать ее и избаловала. А парнишка замечательный! Можно, я потом подержу его на руках? — Не дожидаясь ответа, он повернулся и решительным шагом вышел из опочивальни.

Дверь так и осталась распахнутой настежь, и Марии захотелось кликнуть Симонетту. Она должна взять малыша на руки, убаюкать его, тогда пройдут все огорчения, забудутся все ссоры. Но сейчас Марии не хотелось никого видеть. Хотелось только, чтобы рядом было ее дитя, не Анна, не Джордж, даже не матушка.

Она откинула простыню, осторожно спустила с ложа одну ногу, потом и вторую. Колыбель стоит совсем близко, она дотянется. Мария подвинулась, коснулась пятками пола и встала на ноги. Перед глазами у нее все поплыло, завертелось, она даже потеряла из виду колыбель. Протянула вперед ладони, чтобы смягчить падение, но тут чьи-то сильные руки обхватили ее и высоко подняли.

— Глупенькая девочка, — раздался шепот над самым ухом, а сильные руки бережно опустили ее снова на ложе. Мария медленно открыла один глаз и посмотрела на качающийся и кружащийся потолок. Над ней склонился Стафф, лицо у него было встревоженное.

— Позвать вашу матушку? Или все уже прошло?

— Прошло. Я и подумать не могла, что будет так трудно встать на ноги. Я рада, что вы пришли. — Одной рукой она прикрыла глаза.

— И я рад, Мария Буллен.

Мария осознала, как она сейчас выглядит — распростертая на ложе под его взглядом, в одной тонкой сорочке и кружевной накидке.

— Вилл разрешил мне подняться и принести вам мои поздравления. Вижу, дверь открыта, поблизости никого нет, а вы вот-вот свалитесь на пол, — поведал он, словно извиняясь за неожиданное вторжение.

— Вы пропустили замечательную сцену — как Буллены решают свои семейные дела, — невесело сказала она, не отнимая руки от лица.

— Нет, милая моя, ничего я не пропустил. Отлично было слышно с самого крыльца.

Глаза Марии широко распахнулись и встретились с его взглядом.

— И Вилл слышал?

— Мне кажется, не слышал: дверь в светлицу плотно притворена. Однако вы лучше устройтесь в постели как положено, не то кто-нибудь еще войдет и удивится. — Он помог ей сесть на ложе, подсунул под спину большую подушку, а ноги прикрыл смятой простыней.

— Благодарю вас за заботу, — сказала ему Мария. — Из вас получилась бы прекрасная сиделка.

— В таком случае всякий раз, когда вам надо лечь в постель, не забывайте обо мне.

— Ну что вы, Стафф, право! — легонько укорила она его, не в силах удержаться от улыбки: он поддразнивал ее, как обычно. — А теперь, будьте любезны, поведайте мне о придворных новостях.

Он придвинул к изножью ложа кресло — аккуратно, так, чтобы не задеть край колыбели, а у Марии мелькнула глупая мысль — как он теперь далек от нее.

— Если б я взялся рассказывать вам, госпожа, обо всех придворных, понадобился бы не один час, и ваша гувернантка очень меня ругала бы, так что я буду краток. За время вашего отсутствия у короля было три скоротечных романа, и теперь он скучает без вас. Если отец станет говорить вам, что это он устроил ваше возвращение ко двору, не верьте. Это Его величество соскучился по своей золотой Марии.

— А сколько скоротечных романов было за эти пять месяцев у Вилла Стаффорда?

— И скучает ли он без златовласой Марии — вы ведь это хотели спросить?

Она почувствовала, как под его пристальным взглядом ее щеки заливает румянец. Что на нее нашло? Нельзя его так поощрять!

— Что ж, милая моя, раз вы напрямую спрашиваете, то и ответ получите такой же прямой. Я с большим нетерпением ожидаю, когда вы вернетесь, станете снова дразнить меня и ругать. А если бы в вашей насыщенной событиями жизни нашлось место для трех мужчин, то, боюсь, я стал бы очень интересоваться, где вы проводите время, в особенности ночи — хотя бы некоторые.

Она задохнулась от возмущения. Он смеет намекать, что видит в ней возможную любовницу! Что за бред! Ей полагалось бы почувствовать себя оскорбленной и поставить его на место, как она не раз делала прежде, — но видеть его ей было радостно.

Последовало продолжительное молчание, откуда-то снизу, из холла донесся разговор на повышенных тонах. «Трусиха! — укорила себя Мария. — Скажи же хоть что-нибудь».

— Стафф, хотите взглянуть на мое дитя? Я как раз пыталась взять его на руки, и вот — едва не упала.

— По собственному опыту я знаю, что все новорожденные выглядят одинаково, но этот, говорят, особенный, у него волосы тюдоровского цвета. Так что надо взглянуть.

Мария хотела возмутиться, когда он наклонился и передал сверток ей, но Стафф держал его вполне правильно.

— По собственному опыту, Стафф? Вы что, хотите сказать, у вас есть детишки, которых вы прячете по всему королевству?

— Ни единого, — отвечал он. — Но поскольку этот парнишка такой красивенький, то и я, наверное, хотел бы заказать себе одного такого… э-э… от той же мастерицы. — Он улыбнулся озорной улыбкой, протянул палец и коснулся крошечной сжатой ручонки. Малыш тут же крепко обхватил его палец.

— Вот видите, Мария Буллен, малыши понимают, кому нужно доверять.

— Малыши — может быть, а вот как бедной девушке догадаться о таких вещах? — задала она рискованный вопрос.

— А вы спросите любого, кого угодно, кроме короля и вашего отца. — Он выпрямился и отошел на несколько шагов назад. — Вилл там ждет. Надеюсь еще увидеть вас, прежде чем мы уедем завтра поутру, а если не удастся, то запомните: единственное, что остается для вас при дворе неизменным, — это Вильям Стаффорд. Запомни это, девочка. — Он поклонился и охватил ее быстрым взглядом. Сворачивая в холл, он едва не столкнулся с Симонеттой, глаза которой были широко раскрыты от изумления.

Глава семнадцатая

Весь двор был в сильнейшем возбуждении: вчера король произвел резкий демарш против своей законной королевы и открыто поощрил тех, кто желал ей зла. Попирая права своей дочери, Марии Тюдор[97], которую родила ему королева Екатерина, он даровал титулы герцога Ричмонда, графа Ноттингема и Сомерсета Генри Фицрою, своему побочному сыну от Бесси Блаунт. Мальчику были также назначены многочисленный штат слуг и собственная свита. Этот ход правильно оценили все, кто был знаком с правилами придворных «шахмат». Сына Бесси Блаунт растили как будущего короля из династии Тюдоров. Пышная церемония, посвященная пожалованию титулов, породила тревоги или надежды на продвижение у множества придворных, ныне служивших ладьями, конями и пешками великого Генриха. Дабы усыпить тревогу Томаса Буллена, не хуже других знавшего смысл каждого хода, король пожаловал ему титул виконта. Мария предполагала, что отец будет в приподнятом настроении от оказанной ему милости, и уж никак не ожидала того всплеска раздражения, который произошел в покоях Вилла Кэри в тот момент, когда сама Мария готовилась уйти по зову короля.

— Да ведь вы теперь виконт Рочфорд, отец, а дипломатические поручения — большая честь, связанная с большой ответственностью. Его величество не дает их просто так. Что-то раньше вы никогда не заботились так сильно о чувствах королевы, и я просто не понимаю…

— Не понимаешь, то-то и оно. Вилл, ты так и не научил ее основам политической премудрости — а она ведь уже пять лет живет подле самой вершины власти! — Он снова повернулся к Марии и с такой силой хлопнул руками по изящному туалетному столику из резного дуба, что подскочили и зашатались бутылочки и флакончики, зеркало и эмалевая шкатулка с драгоценностями. — Да черт возьми, Мария! У тебя у самой есть сын, который ничуть не меньше может быть плотью от плоти, кровью от крови Его величества. Не спорь, Вилл! Не хуже меня знаешь. Малышка Кэтрин — ну ладно, она твоя. В те месяцы у Его величества настроение было слишком изменчивым. А мальчонка — Тюдор, как ни крути.

— Наш маленький Гарри[98] волосами почти не отличается от Вилла, отец, и вам это известно.

— Бесси Блаунт появилась и исчезла в один сезон, как красивый одинокий цветок, ты же, Мария, уже пять лет цветешь и остаешься у короля в фаворе. Порода Булленов скроена крепче и надежнее, чем Блаунты!

— Если уж Гарри — сын Его величества, милорд, тогда вы должны согласиться, что за Генри Фицроем остается право первородства, — парировала Мария.

— Ты на чьей стороне в этой схватке, девочка? Ты вечно мила и восторженна, вечно покорна и уступчива. Ты что же, совсем не думаешь о карьере своего сына, или моей, или Вилла? Ты хотя бы раз посодействовала делу рода Кэри, ради которого так старается твой супруг?

— Это правда, милорд, я не раз ей об этом говорил, — вставил Вилл свое слово.

— О том и речь! Мария! Мне что, и думать за тебя прикажешь? Водить тебя повсюду за ручку? Дипломатические поручения вынуждают и меня, и Джорджа отлучаться от двора чаще, чем хотелось бы, а ты тем временем, как мне кажется, становишься слишком упрямой, Виллу с тобой одному не справиться. — Отец вовсе не обращал внимания, что Вилл нервно мечется по комнате, досадуя все больше, пока длится этот выговор его жене. Сама же Мария неподвижно застыла за туалетным столиком.

— Ты хоть слово слышала из того, что я говорю? — наседал Томас Буллен. Он резко поднял ее на ноги и развернул к себе, и Мария вдруг почувствовала, что защищавшая ее прежде стена дала трещину; она испугалась, что отец ударит ее.

— Конечно же, я слушаю вас, отец… Только…

— Только — что?

— Я уже сделала… я сделаю все, как вы велите, но я не хочу рисковать маленьким Гарри, утверждая или хотя бы намекая, как вы того добиваетесь, что он — дитя Его величества.

— Рисковать! У короля всего два живых сына, мадам, и одного из них родили вы. Мальчишка Фицрой болезненный. Всякое может случиться.

— Не надо, отец, пожалуйста. Вы делаете мне больно. Вилл, помоги мне, пожалуйста…

Отец отпустил ее руки, и Мария сразу попятилась подальше от него.

— Лучше сказать ей, к какому решению мы пришли, и покончить с этими дурацкими пререканиями, Вилл. Королевские барки готовы отплыть на смотрины нового подарка от кардинала Уолси, они не станут задерживаться из-за одной глупой женщины.

— Сказать мне — что? Что вы такое сделали? Вилл, скажи же!

— Мария. — Вилл шагнул к ней и обнял за плечи. Она замерла, ожидая, что он скажет. — Я тебе не раз уже говорил, что королевский двор — неподходящее место для воспитания сына.

— Да ведь ему и четырех лет еще нет! Он не может без нас, Вилл. Он должен жить здесь.

— Раньше в таких спорах ты побеждала, Мария, на этот раз — нет.

Она стряхнула с плеча его руку и отступила назад.

— Гарри останется здесь, со своими родителями, господин мой отец, не то король услышит намеки на то, что мальчик — родной сын Вилла Кэри и никого другого.

Томас Буллен сжал кулак; Мария понимала, что он готов ударить ее, но отец сдержался. Его вытянутое лицо посерело, а на шее запульсировала толстая жила.

— Не надо противоречить отцу в этом вопросе, Мария, — взволнованный голос Вилла разорвал сеть напряжения, окутавшую отца и дочь Буллен. — Мы с ним обо всем условились. Ты ведь сама хочешь, чтобы наш сын получил приличное образование, давно уж пора начать. В июле он будет причислен к свите нового наследника престола и переедет в Хэтфилд-хаус[99]. Там будут отличные наставники, товарищи для игр, а мы, если захочешь, сможем часто ездить навещать его.

— К тому же он будет на своем законном месте, дочка. Рядом с наследником он получит такое же воспитание, как и Фицрой, — вдруг когда-нибудь это ему пригодится. Так что утри слезы. Король в путешествии по реке хочет видеть веселые лица.

— Но Кэтрин вы не заберете! Она даже не разговаривает как следует. Ее приходится еще водить… — Голос у Марии был умоляющим, хотя ей хотелось выглядеть сильной. Виллу она иной раз могла угрожать, отца же побаивалась. Больше ей некого было любить. Ну, почти некого, но о том, третьем, и мечтать не приходилось.

— Разумеется, Кэтрин останется с тобой, Мария, — заверил ее отец. Он хотел было погладить ее, но она отдернула руку. — На ее положение никто не посягает. И вот еще что, Мария: я очень надеюсь, что с Его величеством ты станешь говорить на эту тему разумно. Знаешь ведь сама: он уже засматривался на других, может и всерьез увлечься.

— А почему вы угрожаете этим мне? Вас, отец, такой поворот событий страшит куда больше, нежели меня.

— Ну что ты, Мария, милая! Я тебе не угрожаю. Просто предупреждаю. Например, на него, кажется, имеет немалое влияние твоя родная сестра. Мало того, что ее освободили от слова, данного Ормондам, — она снова в милости у Его величества после глупой истории с Перси[100]. Анна — умница, она всегда весела и учтива, держит себя с достоинством… Без сомнения, свита Его величества уже собралась у королевской барки, надо поторапливаться. — Он похлопал Вилла по плечу и быстро вышел.

Мария обессиленно опустилась на табурет, опершись локтями о туалетный столик. Как она ни старалась возвести стену, чтобы уберечь себя от обид, у нее ничего не получалось. Не получалось удержать внимание короля, не получалось порадовать Вилла, не получалось найти общий язык с Анной, даже отстоять маленького сынишку — и то не получилось.

— Мария, твой отец прав, нам нужно торопиться. А тебе надо заново накрасить глаза. Давай, давай. Все складывается к лучшему. А иначе ты весьма огорчишь короля, а также своего кузена и Стаффа, на которых Его величество возложил должности распорядителей сегодняшней прогулкой.

Мария ничего не ответила, машинально накладывая краску на веки и ресницы.

Вливаясь в толпу придворных, Мария чувствовала себя деревянной куклой, которую Кэтрин таскала за собой по гравию дорожек. Джейн Рочфорд радостно поздоровалась с ней и быстро обняла, весело помахала рукой Анна, находившаяся в кружке мужчин, среди которых были Вестон, Норрис и их рослый кузен, сэр Фрэнсис Брайан. Из-за их спин появился Вильям Стаффорд с повисшей у него на руке Мод Дженнингс, и Мария испытала еще один укол в сердце.

Ею овладела внезапная досада, что они с Мод на эту прогулку в Гемптон обе выбрали золотистые платья. «Надо же», — подумала Мария и сердито посмотрела на Мод через полуприкрытые ресницы: всякая дама, хоть что-то смыслившая в придворной моде, знала, что золотистое часто надевает возлюбленная короля Мария Кэри, а потому из учтивости старалась выбрать себе другой цвет. Сегодня на Марии было особенно изящное платье из атласа и парчи, она только однажды надевала его прежде. Она решительно вскинула голову и отвела взгляд прочь от кокетливой Мод Дженнингс, а речной ветерок сразу стал играть легкой короткой фатой, закрепленной в середине маленькой, украшенной драгоценными каменьями шапочки.

Но ее глаза уже цепко оглядели девушку, как и сопровождавшего ее Стаффа. Платье на Мод было, возможно, не таким роскошным и не таким модным, но Мария вынуждена была признать, что оно очень выгодно подчеркивает соблазнительно пышные формы девушки. Особенно негодовала Мария на привычку Мод беспрестанно покачивать бедрами — двигалась ли та или стояла, как сейчас, приникнув к Стаффу.

Он, конечно же, сам поощряет Мод к подобной безвкусной демонстрации притязаний на него, не иначе. В душе у Марии все кипело. Широкие плечи и грудь Стаффа облегал безукоризненно сшитый дублет переливчато-синего цвета, который отливал зеленым, когда Стафф играл своими могучими мускулами. Из клиновидного выреза дублета проглядывали белоснежные кружева и полотняная рубашка, подчеркивавшие загорелую кожу лица и шеи. Мария метнула еще один взгляд на Стаффа, чтобы полюбоваться его лицом, гибким станом и мускулистыми ногами, затянутыми в штаны и чулки того же ярко-синего цвета, и тут растерянно заметила, что они с Мод направляются к ней. «Да как он смеет, — мысленно возмутилась Мария, — тащить сюда ко мне очередную свою распутницу!» Впрочем, она кивнула обоим весьма любезно. Мод чуть слышно вздохнула, когда Стафф остановился перед Марией, но не заметила того быстрого взгляда, которым он в один миг охватил всю фигуру Марии Кэри.

— Сегодня многовато облаков для прогулки по реке, однако Его величество так счастлив, он на это и внимания не обратит, — заметил Стафф. Мод покрепче прижалась к его руке, только что не повисла на ней. Мария сама поразилась тому, как негодует и злится на Стаффа за его улыбочки и неприкрытое внимание, которое он уделял юной барышне, недавно появившейся при дворе. Самой же Марии не к кому было прильнуть — разве что к дочери, которой год и четыре месяца. И надолго ли ей позволят оставить при себе дочь?

— Здоровы ли вы нынче, леди Мария? — спросил Стафф, пристально всмотревшись в ее лицо.

— Совершенно здорова, — отвечала она ледяным тоном. В его глаза, которые всегда смотрели на нее с сочувствием, она глядеть наотрез отказывалась. — На какой барке мы поплывем, Вилл? — обратилась она к супругу, поворачиваясь к Стаффу спиной.

— Вилл, — ответил на этот вопрос Стафф, — Его величество попросил нас с Фрэнсисом плыть на королевской барке, ведь мы были посланы в Гемптон удостовериться, что кардинал Уолси освободил к этому визиту дворец. А потому позволь попросить тебя об одолжении — проводить Мод на вторую барку. Обещаю, что заберу ее из твоих рук, как только мы прибудем во дворец. — Мод звонко рассмеялась и крепче сжала его руку. — Разумеется, король захочет, чтобы Мария плыла на его барке. Да, я вижу, он уже подходит, лучше нам подняться на борт. Спасибо тебе огромное, Вилл.

— Я уж давно привык сопровождать придворных дам, Стафф, но еще ни разу среди них не было столь милой и столь недавно вошедшей в наше придворное общество, — любезно откликнулся Вилл.

Мария повернулась и направилась к раззолоченной барке, украшенной белыми и зелеными флагами и навесами. Стафф поддержал ее под руку прежде, чем ей успел помочь корабельщик.

— Что вас мучит, Мария?

— Будьте любезны не прикасаться ко мне. Я желаю сесть рядом с герцогиней Суффолк.

— К моему огорчению, сядете вы рядом с Его величеством — если, конечно, ваша птичка-сестричка не соблазнит короля вызволить ее из плена поклонников, которые всегда увиваются вокруг нее.

— Анна хотя бы веселится от души. Когда король с кардиналом забрали у нее Гарри Перси, я уж думала, она вообще разучится радоваться.

— Лично я не уверен, что она так уж счастлива сейчас. У нее в душе все кипит, Мария. Просто она умеет ловко притворяться веселой и довольной, а вот вам, особенно в последнее время, это совсем не удается. Вас что, отец ругал за то, что ваш сын вчера не удостоился титула вместе с Фицроем?

В первый раз за этот день она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Глаза у него были затенены, но лицо выглядело совершенно серьезным.

— Вы что же, шпионите, Вильям Стаффорд? Почему вы неизменно оказываетесь в курсе дел семейства Буллен?

— Когда же вы поймете наконец, что за вами нет нужды шпионить, милая моя Мария? Все очень легко прочитать на лице.

— Мне, например, отнюдь не легко. Впрочем, никто и не ждет, что глупая женщина поймет высокую политику, это не для ее пустой головы.

— А я ведь вам говорил: не позволяйте отцу так с вами обращаться.

— Уберите от меня руки, король здесь! Ступайте к своей светловолосой волоокой Мод!

— Надеюсь, Мария, нам удастся поговорить позже, без короля и без Вилла. — Стафф слегка отстранился от нее и вместе со всеми остальными придворными согнулся в низком поклоне: на борт поднимался король с герцогом и герцогиней Суффолк. Но, прежде чем расстаться, Стафф чуть слышно пробормотал: — Я не влюблен в Мод Дженнингс, Мария.

Мария старательно взяла себя в руки, придала лицу спокойное выражение, а когда увидела ласковую улыбку герцогини, ее охватила неподдельная радость.

— Мария, я не видела тебя уже два дня. Что, лихорадка у малышки Кэтрин прошла?

— Прошла, Ваше величество. Через несколько часов все уже было хорошо. Я только молилась, чтобы ваша Маргарет не подхватила такую же.

— Я закрываю на ночь окна, чтобы она не мерзла, а вообще она крепенькая. Чарльз души в ней не чает. Если только мы переживем нынешнее лето и никто не подхватит злой потницы[101], со всем остальным я справлюсь.

— Что я слышу? — Громовой голос короля так неожиданно раздался над самым ухом Марии, что она невольно вздрогнула. — Мы вот-вот отправимся на чудесную прогулку — смотреть мой новый дворец в Гемптоне, а тут кто-то вспоминает проклятую потницу! Даст Бог, в этом году она обойдет наш двор стороной. А кроме того, дамы, мы все благополучно укроемся от нее, поедем охотиться в Элтгем. Чарльз, садись со своей супругой вот здесь, сразу за мной, да удержи ее от таких мрачных разговоров, не то я собственноручно утоплю ее в Темзе. — Все рассмеялись, задвигались, рассаживаясь; Мария тоже сделала шаг-другой. — Мария, садись здесь, со мной рядом. Мне не терпится показать тебе, как великолепен мой Гемптон. Скоро туда переедет весь двор, хотя я позволю Уолси пользоваться им время от времени, когда мы сами будем в других дворцах.

Мария послушно села слева от короля и тщательно расправила одну за другой все атласные складки своего модного платья.

— Ты выглядишь прелестно — прелестно, как всегда, Мария. А у меня как раз есть серьги с топазами, они придадут твоим глазам такой оттенок, как золото солнечных лучей! — Он откровенно ласкал ее взглядом прищуренных глаз.

— Благодарю вас, государь. Вы сегодня выглядите восхитительно.

Он просиял, как школьник, и Мария охотно ответила ему искренней улыбкой. Как обычно, он действительно производил большое впечатление в наряде тюдоровских цветов, зеленом и ослепительно-белом — в тон оформлению барки и, должно быть, тех знамен, которые встретят их в новом дворце.

— А где твоя сестра-шалунья, Мария? — вдруг спросил он, вытягивая мощную шею. — А, вон она где! Рядом с неженатым придворным, и, конечно же, флиртует с ним. Стафф! Иди ко мне, быстро!

«Ни Анна, ни Стафф никогда не упустят возможности пофлиртовать с кем-нибудь молодым и веселым», — подумала Мария, снова разглаживая юбки и глядя на реку. Ей не хотелось доставлять Стаффу удовольствие думать, будто у нее есть время на разговоры с ним. Когда он подошел, она опустила глаза на солнечные блики, отражавшиеся от воды и игравшие на ее длинных золотистых юбках.

— Слушаю, государь!

— Стафф, ты уверен, что во дворце все в полном порядке? Сэр Фрэнсис доложил мне, что у кардинала в опочивальне было огромное позолоченное ложе с золотыми кардинальскими шапочками на каждом столбике полога.

— Совершенная правда, Ваше величество. Но это ложе он забрал, как и необъятный письменный стол. Все остальное же сохранилось в неприкосновенности. Уверен, вы останетесь довольны.

— Я не желаю, чтобы об этом болтала чернь, но мне-то известно, Стафф, что он держал целую армию женщин, которые по очереди делили с ним это золотое ложе, а еще — он где-то прячет жену! — Король понизил голос, и Стафф наклонился к нему через голову Марии. — Иначе говоря, под этой горой жира, обернутой в алую мантию, под всем этим благочестием скрывается обычный человек, далеко не чуждый любви, а? — Король со Стаффом рассмеялись достаточно громко, и большинство пассажиров барки повернуло головы в их сторону. Мария скромно сложила руки на коленях и сидела неподвижно, будто ничего не слышала.

— Клянусь, сладчайшая леди Мария уже так привыкла ко мне, что даже не краснеет при подобных шутках. — Король накрыл своей рукой ее колено и игриво сжал его. Мария выдавила улыбку.

— И, раз уж мы заговорили о таком приятном предмете, Стафф, как ты находишь малышку Дженнингс? — Генрих грубо расхохотался, а Стафф, с застывшей на губах усмешкой, переминался с ноги на ногу.

— Я нахожу, что она чересчур невинна, государь, — спокойно ответил он.

— Как, Стафф, до сих пор? Да ведь она уж три недели, как при дворе! Вот не думал, что мне придется учить тебя, как поступать. — Он снова захихикал, а Стафф поклонился и попятился, хотя Мария не видела, чтоб король отпускал его.

Король был в необычайно приподнятом настроении. Он поговорил с каждым на борту барки, а тем, кто плыл следом, махал руками. Толпившимся по берегам простолюдинам швырял монетки, когда барка подходила достаточно близко к берегу. С Марией весело болтал без умолку, целовал и пощипывал ее, словно пытаясь поднять ей настроение. Дважды, если не больше, он вспоминал великолепную церемонию пожалования титулов, когда его сын сделался наследником престола[102], а отец Марии стал виконтом Рочфордом. Расспрашивал, как поживает ее сестренка Анна, по кому из придворных тайком вздыхает.

В рассеянных лучах солнца громада дворца Гемптон-Корт, возведенного кардиналом Уолси, казалась нежно-розовой. Причудливо изогнутые дымовые трубы и зубцы крыши устремлялись к проплывающим серым тучкам. Гости сошли на берег и зашагали вдоль крепостного рва, прошли в обращенные к реке ворота и направились к величественному зданию. По пути Его величество рассказывал о том, как пировал здесь раньше, и делился планами по усовершенствованию дворца.

— Однажды вечером мы всей компанией — помнишь, Норрис? — заявились переодетыми на банкет, устроенный господином моим кардиналом. Мы пригласили на танцы самых лучших красоток, какие там были, а потом, в самом конце, сняли маски. Ты тоже был тогда с нами, Вестон?

— Совершенно верно, Ваше величество. Что я помню лучше всего — это то, что вы успели захватить самую очаровательную барышню, пока мы входили в зал.

Все, кто услышал его, дружно рассмеялись.

— А теперь послушайте меня все внимательно! Хочу вам сообщить, что мы переедем в Гемптон, как только здесь все приведут в порядок и этот огромный кирпичный хлев будет достоин стать жилищем короля. Сэр Фрэнсис, хотел спросить тебя об отхожих местах. Ими можно пользоваться без опаски? Уолси потому и построил дворец на этом участке реки, выше Лондона, что летом, когда так много заразы, это самое полезное для здоровья место во всей округе, к тому же оно ближе, чем Элтгем или Бьюли. Мы проведем лето здесь, где потница не сумеет до нас добраться. Так что, сэр Фрэнсис?

— Все готово, Ваше величество. Слуги целую неделю чистили отхожие места — после того как отсюда выехал многочисленный штат кардинала. Кроме того, во дворце имеются отдельные ватерклозеты — в каждой из трехсот основных опочивален, искусно устроенная канализация, водостоки, а водопровод приносит свежую воду с высот Кумб-хилла в трех милях отсюда.

— Ага, это хорошо, Фрэнсис. Я сам хотел всем об этом рассказать. Выходит так, что наш неугомонный лорд-канцлер проявил больше изобретательности в строительстве, нежели в государственных делах, кои были препоручены его заботам.

Мария заметила, как кузен Фрэнсис слегка покраснел, когда сообразил, что чрезмерное красноречие заставило его преступить рамки дозволенного. Остальные же хранили молчание, ожидая, на какие еще чудеса Его величество обратит их внимание. Мария, опираясь на руку короля, вошла на просторный парадный двор. Она не сводила глаз с гордого лица Генриха, потому что не желала замечать, как Стафф поглядывает на свою невинную спутницу, которая на ходу так и льнет к нему всем телом.

Король теперь взял на себя все пояснения, словно он сам спланировал и возвел этот чудовищный дворец. Такая роль вполне соответствовала его натуре, легковозбудимой и деятельной, и все при дворе давно к этому привыкли. Стафф и сэр Фрэнсис, на которых король возложил обязанности распорядителей, замешались в толпу подальше от него, а гости переходили из одного зала в другой, еще более роскошный. Во дворце была чуть ли не тысяча комнат, но король с гостями прошел лишь по самым главным помещениям. Все полы были покрыты узорными восточными коврами. Дубовые сундуки и массивные шкафы инкрустированы золотом и серебром. Стены с панелями из резного ореха увешаны фламандскими гобеленами, из больших окон в тяжелых рамах лился золотистый солнечный свет, заставляя ярко вспыхивать бесчисленные занавеси из затканного золотом шелка. Глаза гостей не могли охватить сразу всего, а ведь здесь были только люди, давно привыкшие к блеску и роскоши королевских дворцов.

— Очень похоже, что лорд-канцлер вышел за рамки, положенные ему как лицу духовному и слуге величайшего на свете короля, — услышала Мария голос Анны, подошедшей совсем близко к королю, и затаила дыхание: замечание было бестактным. Все вдруг умолкли, стоя под тяжелым гобеленом, изображавшим Даниила в логове львов. Анна горячо ненавидела кардинала с тех самых пор, как тот вынудил страстно ею любимого Гарри Перси, юного сына герцога Нортумберленда, отказаться от слова, данного юной Буллен, и согласиться на устроенный его родителями и отвечающий их положению брак с дочерью графа Шрусбери. Для Марии не было тайной, что Анна таит в душе горькую обиду на кардинала, однако говорить вслух такое в присутствии короля было небезопасно.

Тишину прорезал голос Генриха Тюдора.

— Леди Анна совершенно права, однако кардинал уже усвоил, какое место при короле надлежит ему занимать. Это дворец, подобающий лишь монарху, а не его слуге, и он по своей воле передал мне его в дар. Уж кардиналу-то хорошо известно, как строг и взыскателен его господин, а если он снова об этом позабудет, так мы ему напомним. Гемптон-Корт отныне — дворец короля, миледи Анна.

Темноволосая головка Анны склонилась, словно признавая волю государя, а потом она подняла глаза на короля и просияла улыбкой. Мария не могла не поразиться той нити взаимного влечения, которая почти осязаемо протянулась между королем и ее младшей сестренкой.

— Пойдемте-ка лучше посмотрим парк, пока не начался дождь. У меня есть грандиозные замыслы: устроить здесь большой пруд, теннисные корты, ристалище, большой лабиринт для влюбленных — не сомневаюсь, что ровно через год вы все сможете гулять там как дома. Ну, идемте, идемте.

Мария ощутила, как он подался назад и заколебался, когда мимо прошла Анна, словно хотел отнять свою руку у Марии и предложить Анне. Она инстинктивно перестала опираться на его руку, но король решил идти дальше. Когда они вышли из дворца, небо закрывали облака и прекрасные сады казались застывшими и не столь яркими. Гости разбились на пары и небольшие группки. Мария улыбнулась, увидев, что герцог рука об руку со своей милой герцогиней, как парочка влюбленных, направились к аллеям регулярного парка. Однако тут она заметила ярко-синий блеск дублета Стаффа — тот вел свою мистрис Дженнингс к розовым клумбам, — и улыбка сразу погасла на устах Марии; досадуя на себя, она прикусила губу.

— Ну что ж, — мягко проговорил король, — коль скоро все разошлись парами прогуляться по парку, то и мы остаемся вдвоем, милая моя Мария. — Он наклонился поцеловать ее в губы, да так и замер с устремленным вдаль взглядом. — Нелегко твоей сестричке отрабатывать все уловки, каким она обучилась во Франции, на твоем Вилле, а других жертв у нее, похоже, и не осталось.

Мария медленно повернула голову: Вилл и Анна, погруженные в серьезную беседу, сидели на мраморной скамье, со всех сторон окруженной бесчисленными лилиями, васильками и ракитником. Эта сцена живо напомнила ей картину, висевшую у Франциска в Амбуазе, — там были изображены итальянские влюбленные в увитом цветами картуше.

— Вот черт! Как это я не подумал, что Виллу тоже нужна дама! Куда запропастилась эта маленькая негодница Джейн Рочфорд?

— Джейн Рочфорд — такая же свойственница Вилла, государь, но не могу не согласиться: удивительно, что Анну не сопровождают по меньшей мере два джентльмена.

— Да… да. А может быть, ты погуляешь немного с Виллом? Она же заговорит беднягу до смерти, хотя и не сомневаюсь, что говорит она умно. Вилл! Мистрис Анна!

Марию это происшествие только лишь позабавило. Неугомонный король «заприметил» девятнадцатилетнюю Анну. Она и раньше сталкивалась с подобным. Теперь его на несколько дней закружит любовный водоворот, а Мария тем временем сможет передохнуть, пока очередная дама сердца не будет покорена полностью, и тогда Генрих вернется к ней. Отец же, наблюдая такие повороты, всегда приходил в сильное волнение. Мария едва не рассмеялась, когда Анна с Виллом направились к ним. Отец на этот раз будет загнан в угол — ведь обе дамы приходятся ему дочерьми. А Его величество — что ж, трудно представить, как он удовлетворит свою минутную страсть к изворотливой Анне. Всему цивилизованному миру известно, что он уже пять лет спит с Марией Буллен и ей неизменно принадлежит первенство среди его возлюбленных.

Мария с радостью оперлась на руку Вилла, а король предложил свою руку сияющей Анне. Анна неожиданно дернула левой рукой, желая помахать сестре, ибо они с королем сворачивали в другую сторону, но тут же спохватилась и снова спрятала руку в складках платья. С самого раннего детства она ни разу не показывала никому крошечный деформированный палец. Должно быть, в нынешней ситуации у девочки просто голова пошла кругом.

— Я молю Бога, Вилл, чтобы она не увязла в этом по уши, — тихо заметила Мария, когда они пошли своей дорогой и до них донесся звонкий смех Анны.

— Глупышка, на этот раз она его заманила в ловушку. Это она настояла на том, чтобы мы сели именно на ту скамью, откуда можно было наблюдать за Его величеством.

— Да что ты! Быть того не может, чтобы она в него влюбилась!

— Я тоже не думаю, что влюбилась, но ее замечание насчет кардинала ты слышала?

— А как можно было не слышать?

— Мне кажется, в ее разумной головке наполовину созрел план, как через короля отомстить кардиналу — за то, что он отобрал у нее Перси.

— По-моему, это маловероятно. С тех пор уж почти три года минуло, и…

— А зачем же она выспрашивала нас со Стаффом о том, как относится Его величество к кардиналу, имеет ли вообще кто-нибудь власть над Уолси и так далее, и тому подобное?

— Вот глупая девочка! Я обязательно поговорю с ней, Вилл. Мы в последнее время редко беседуем по душам, вот я ничего и не знала. Если у нее появились подобные мысли, она может забрести в трясину. Станет соваться в такие дела — отец сам потребует ее голову на блюде.

— Может, и так, Мария. А может, маленькая нимфа сообразит, что ей больше нет причин бояться отца, раз к ней прислушивается сам Генрих Тюдор. Но вертеть королем в своих целях — это не пройдет. Вот об этом предупреди ее, Мария. Только он один всегда всеми вертит, как вздумается. — В голосе Вилла звучала злость. Он потянул жену за руку, крепко прижал к своему боку. — Я бы не хотел, жена, чтобы ты сердилась на меня из-за того, что Гарри посылают в Хэтфилд. Я действительно считаю, что мальчику необходимо получить приличное образование: вдруг он и впрямь далеко пойдет. А мы сможем часто навещать его там.

— Если тобой двигают честные побуждения, то отцом — нет, я-то знаю. Может, он запугал тебя или подкупил чем-то, чтобы ты согласился с ним?

— Я не очень-то склоняюсь перед Булленами, Мария, а уж перед твоим отцом меньше всего. И если я нахожу нужным поддержать его действия, то лишь там, где выигрывают не только Буллены, но и Кэри.

— Мне пора бы это знать.

Вилл повернулся и пристально вгляделся в ее бесстрастное лицо.

— Вот и постарайтесь запомнить это, мадам.

— А когда Его величество изберет себе другую «официальную возлюбленную», станут ли Кэри скорбеть об этом вместе с Булленами или тут их дорожки разойдутся? — услышала Мария свой голос, и накопившиеся за целый день огорчения и разочарования заставили этот голос дрожать от гнева.

— Я служу Его величеству независимо от того, в какие сделки с ним вступаете вы, миледи. Меня связывают с ним свои узы, и я не потерплю, чтобы вы при мне утверждали обратное. — Вилл остановился и посмотрел ей в глаза. Лицо у него стало хмурым, как небо над головой.

Мария порывисто вздохнула, и аромат роз на миг опьянил ее. Она отвела глаза в сторону, и там, за высокими деревьями, сквозь выбеленные столбики беседки, увитой желтыми розами, увидела, как Вильям Стаффорд страстно прижимает к себе Мод Дженнингс.

— Я с тобой говорю, Мария. Твой отец, черт его возьми, может думать о Кэри все, что ему заблагорассудится, но я не потерплю, чтобы против интересов Кэри выступала ты, мать моих детей!

Мария воззрилась на его грудь, глаза у нее горели от непролитых слез.

— Я ничего особенного не хотела сказать, Вилл. Только я… я хотела бы, чтобы ты был заодно со мной против отца, когда он начинает угрожать мне или маленькому Гарри. — Надо во что бы то ни стало уходить из этого сада. Она не выдержит того, что Стафф сейчас соблазнит эту девицу прямо в густой траве.

— Чтобы добиться нынешнего положения, нам с сестрой пришлось немало потрудиться, и мы стремимся к тому, чтобы следующее поколение Кэри продвинулось еще дальше к восстановлению былой роли при дворе. Вы дали им жизнь, мадам, но имя они носят мое. И для них я господин, пусть иной раз и не от меня зависит, с кем ложится в постель их мать.

— Вилл, не надо. Я не нуждаюсь в твоих упреках. Зато нуждаюсь в твоей любви и понимании.

— Свой долг я выполняю, жена. Сверх этого тебе трудно на что-то надеяться. Барки ожидают вон за теми кустами, за розарием. Несомненно, мы поплывем назад на разных барках, и я не сомневаюсь, что ты найдешь дорогу к своей, как только прекратишь плакать над своим маленьким Гарри и над тем, что скажут Буллены, когда узнают, что вместо золотой Марии с Генрихом Тюдором разгуливала по садам Гемптон-Корта Анна. — Он отвесил насмешливый поклон и круто развернулся.

Первым побуждением Марии было упасть в траву, завыть и всласть выплакаться. Горечь и злость, с которыми говорил Вилл, потрясли ее. По большей части он держал это глубоко в себе, но уж когда его прорывало… Он и впрямь ненавидит ее. И наконец признал это открыто. Она бессильно поникла головой на резной скамье под сенью мраморного Купидона. Слез, которые облегчили бы терзавшую ее боль, не было. Она чувствовала себя выжатой, лишившейся последних сил, а поднять глаза ей было страшно — там, за деревьями и вьющимися розами, Стафф пылко предавался любви с той женщиной.

Мария неровно, тяжело дышала, охваченная одновременно и яростью, и гнетущим чувством одиночества. Наверное, слезы у нее теперь навсегда высохли. Ей вдруг захотелось убежать далеко-далеко и спрятаться, как в детстве, когда они играли в прятки в саду. Все забеспокоятся, куда она пропала, начнут ее искать, но в Лондон придется возвращаться без нее.

Наконец она осторожно приподняла голову и посмотрела вокруг. Стафф и Мод исчезли. А может, лежали на травке. Она тяжело вздохнула. Парк был невыразимо прекрасен, а она так несчастна! Если кто-нибудь заметит ее здесь в одиночестве, тотчас по двору пойдут гулять сплетни. Златовласая Буллен сидит совсем одна, ее покинули и король, и супруг. Ей хотелось посмеяться над тем, что сказал бы на это отец, но тут первые крупные капли ливня упали на гравий дорожки, хлестнули по зеленым листьям розовых кустов. Она подняла голову к жемчужно-серому небу и моргнула: новая капля упала на ее густые ресницы. Мария решила спрятаться от дождя под деревьями, окружавшими увитую розами арку, и увидела Марию Тюдор и ее мужа, герцога Суффолка: они, смеясь, бежали по дорожке к воротам, выходящим на реку. Надо возвращаться. Сейчас все поспешат к баркам. Она отступила назад, в тень своего тесного убежища среди роз.

В этот миг она увидела его и инстинктивно отступила еще на шаг, прижимаясь к шипам. Какой же он высокий и как четко выделяется его переливчато-синий наряд на буйном фоне розового, белого и зеленого позади, за его спиной! Но шел он куда-то не туда, не по направлению к баркам. А куда он подевал юную свою любовницу, Мод?

Мария затаив дыхание смотрела, как он удаляется от нее. Но вот он резко обернулся, заметил ее и, не обращая внимания на дождь, размашистым шагом направился прямо к ней. Ей хотелось броситься прочь, побегать с ним наперегонки по парку, но пережитые муки и его завораживающий взгляд не дали ей сделать ни шагу.

Он высоко вскинул обе руки, взялся за ограду импровизированной беседки, заперев Марию внутри.

— Сейчас будет сильный ливень, Мария. Почему вы не вернулись к баркам с Виллом? Он мне сказал, что Его величество предпочел прогуливаться с младшей Буллен.

— Это так. А с Виллом мы поспорили, и он тоже решил избавить себя от моего общества. Вам он и об этом сказал? А теперь я возвращаюсь на барку. Будьте любезны не утруждаться. Я знаю, что вам необходимо позаботиться о куда более важных особах. Позвольте мне пройти.

— Прекратите эти глупости. Сейчас все побегут к реке, времени у нас мало. — Он сделал к ней еще шаг, углубившись в ароматную беседку. — Здесь нас не заметят, а через минуту-другую мы возвратимся поодиночке. За это краткое время мне следовало бы прочитать вам одно из моих наставлений: быть осмотрительной и не упрекать короля за внимание, проявленное им к вашей сестре. А равно не делать других глупостей, например не умолять короля вернуть вам маленького Гарри. Но мне это время нужно для кое-чего куда более важного.

Он протянул руки, обнял ее за талию, и она отступила снова, вжимаясь в переплетение листьев, цветов и шипов.

— Не смейте прикасаться ко мне! — гневно выкрикнула Мария. — Ступайте ласкать свою Мод, ее можете целовать среди роз! — Рыдание перехватило ей горло, упрямые слезы опять навернулись на глаза.

Он отпустил ее талию и взял ее руку в обе свои большие теплые ладони.

— Я попал к вам в немилость, любовь моя, и поделом. Я просто не догадывался, что вы с Виллом стоите так близко.

— Ничуть не сомневаюсь, что вам не помешало бы даже присутствие самого кардинала — вы и под его взглядом делали бы то же самое!

В темноте беседки блеснула белозубая улыбка Стаффа, а вокруг их убежища из листьев дождь уже лился потоками.

— Я весьма польщен тем, что мое внимание к другим дамам вызывает ваше неудовольствие.

— Да нет мне ровно никакого дела до того, чем вы занимаетесь, Вильям Стаффорд!

— Правда? Вот и отлично, потому что я собираюсь поцеловать вас, а будь у нас время, я бы отнес вас на одну из трех сотен кроватей, какие стоят в этой куче кирпичей, нагроможденных кардиналом Уолси, и предался бы пылкой любви с вами, хотели б вы того или нет. Я же сказал вам, Мария, что не люблю малышку Дженнингс, и сказал правду. Вам же известно, кого я на самом деле люблю, разве нет, любовь моя?

Голос его звучал так тихо и ласково, черные глаза так завораживали Марию под монотонный шум дождя, что она едва не приникла к нему. Сильные руки Стаффа снова обвили ее талию, слегка притянули Марию, губы потянулись к ее губам — и она, уже не сопротивляясь, безвольно прижалась к нему всем телом; мысли и страхи отодвинулись куда-то, и она отвечала поцелуями на каждый его жгучий поцелуй. Она обхватила спину Стаффа, чувствуя сквозь бархат дублета его железные мускулы. Он подался немного вперед, надежно удерживая ее в кольце своих рук. Огонь его губ опалил шею Марии, спустился ниже, до пышных грудей, выступавших над тонкими кружевами из глубокого выреза. Ее голова откинулась на плечо Стаффа, она упивалась прикосновениями его языка. Его дыхание обжигало ей рот.

Устоять перед таким натиском было невозможно, и Мария, борясь с собой, закрыла глаза. Дыхание перешло в мелкие частые всхлипывания, которые не зависели от ее воли. Внизу живота медленно разгоралось пламя, вдоль спины же пробегал озноб.

— Любовь моя, любовь моя, — приговаривал Стафф, целуя обнаженную грудь. Он вскинул голову, резко, чуть ли не грубо, выпрямил стан Марии и еще раз крепко поцеловал в губы. Она ясно, всем телом и всей душой ощущала каждое его прикосновение, каждый взгляд. Он крепко прижимал ее к себе, а когда заговорил, голос его дрожал.

— Пора возвращаться, не то они все кусты прочешут в поисках нас. И если мы пробудем здесь еще немного, что же они увидят? Как вы лежите на земле, под дождем, с задранными юбками!

Он разжал объятия, и Мария, под его пылающим взглядом, привела в порядок растрепавшиеся волосы, быстрыми движениями дрожащих рук расправила складки платья.

— Вообще-то я честно намеревался просто отыскать вас и отвести к пристани, милая моя, но, когда увидел вас здесь, совсем одну, ничего не мог с собой поделать. Уже столько лет я тянусь к запретному плоду, Мария, а ведь не отличаюсь ангельским терпением. Вы рассердились на меня сегодня за то, что я целовался с Мод, — да сколько лет я улыбаюсь вам, смеюсь, вдыхаю ваш дивный аромат, смотрю вблизи на это хорошенькое личико и стройную фигуру, а после коротко раскланиваюсь, желаю вам доброй ночи, и вы уходите в постель к Виллу или Генриху. Это ли не адские муки? — Он протянул руку и пригладил ее волосы. — Поверьте, Мария, за все эти пять лет с кем бы я ни спал, я представлял на их месте вас. А если нет, то ваше лицо являлось мне после, дразнило меня, искушало, преследовало. Понимаете ли вы это?

Она кивнула, глядя на него широко раскрытыми глазами. Все это было похоже на сон, ей хотелось, чтобы они вечно оставались вот так, вместе, укрывшись от всего света. Потом Мария услышала свой лихорадочный голос:

— Я полагаюсь на вас, как ни на кого другого, Стафф, милый, хотя порой стараюсь не признаваться в этом даже самой себе.

Он высунулся из беседки, посмотрел налево, направо, вернулся к ней и коротко поцеловал в губы.

— Мне нужно больше, куда больше, чем одно ваше доверие, Мария Буллен, и я этого добьюсь. Однако нам надо быть осмотрительными, осторожными. Я не желаю, чтобы одна-единственная ошибка, порожденная страстью, поставила под удар вашу безопасность или самую возможность для нас быть когда-нибудь вместе.

Он вышел из увитой розами беседки, ласково потянув Марию за собой, и она с удивлением заметила, что дождь почти прекратился. Стафф до боли крепко прижимал к себе ее руку.

— Быть может, скоро наступит день, встретится такое место, где у нас будет время закончить то, что мы лишь начали сегодня, милая моя. На дорожке никого не видно. Возвращайтесь. Я приду очень скоро с другой стороны. Ступайте. Ну же!

Мария повернулась на негнущихся ногах и поспешила по мокрой дорожке из хрустящего гравия к полосе деревьев, за которыми скрывался выход на пристань. Сердце бешено стучало, в спешке и волнении она даже позабыла приподнять на ходу намокшие юбки. Пусть король прогонит ее, пусть ненавидит Вилл и бушует отец. У нее есть человек, который любит ее, на которого она может положиться. Она быстро обернулась, взглянула, но Стафф исчез, будто его там никогда и не было.

Мария стремглав неслась к пристани между рядами тисов с низко нависающими ветвями, а дождь начал капать снова. Ее место рядом с королем было свободно, но по другую руку от себя тот поместил Анну. Вилл безразлично вглядывался в противоположный берег Темзы, а хорошенькая Мод Дженнингс сидела с целой охапкой роз на коленях.

Глава восемнадцатая

Все лето, пока наводившая ужас потница бродила по узеньким улочкам тюдоровского Лондона, в Элтгемском лесу кормились и нагуливали жир большие стада косуль и ланей. Сразу после восхода солнца и перед самым закатом некоторые из них смелели настолько, что забредали, перебирая стройными тонкими ножками, в сады и на зеленые лужайки перед домами. Сами того не ведая, они напрашивались на стрелу, на своры королевских гончих и отряды дворян, которые безжалостно охотились на них в продолжение всех тех месяцев, что двор укрывался в чащобах Кента от потливой горячки.

Прошла неделя с тех пор, как король Генрих снова приехал сюда — охотился на оленей, весело скакал под звуки рожков и пировал за ломившимися от яств столами под мощными потолочными балками заново перестроенного охотничьего дворца. Королевы здесь не было: на все это долгое, полное опасностей лето она была заперта в Бьюли; зато на пологих склонах Элтгема, среди зарослей вязов, ясеней и берез, звенели веселые голоса фавориток Его величества.

Мария ехала на охоту в узком кругу королевских приближенных, рядом с ней — непрестанно смеющаяся Анна, которая теперь неизменно находилась неподалеку от короля. Всякий раз, как король попадал стрелой в крупную косулю или травил собаками оленуху, Мария замыкалась в себе — кровавые сцены охоты не увлекали ее, как прежде. Поначалу она восприняла приступы дурноты как указание на то, что снова носит дитя, но скоро убедилась, что это не так. Отвращение к истреблению грациозных животных как-то было связано в ее сознании с растущей холодностью и отчужденностью, которые демонстрировал ей Вилл Кэри, тогда как король перестал звать ее на свое ложе. Как и все придворные, Мария отлично знала, что Анна искушает короля и не дается ему в руки, спит в одиночестве. Мария убеждала себя, что рада охлаждению короля, однако на душе у нее становилось все более тягостно.

День выдался свежий, чересчур прохладный, хотя стояла лишь середина октября, да и солнце светило ярко. Мария удовольствовалась тем, что ехала в дамском седле позади всех охотников и смотрела на Стаффа в зеленой шапочке — он был немного впереди, ближе к середине группы. Его сильное тело ритмично подпрыгивало в седле Санкторума[103], огромного выносливого жеребца.

— Необычное имя для коня, зато охотник непревзойденный, — проговорила она вслух, чтобы успокоиться. А вспомнив, как два дня назад Стафф добыл дичи куда больше, чем сам король, добавила: — Кто еще осмелился бы на такое?

— Кто осмелился бы открыто обхаживать Анну, когда здесь ты, Мария? — тут же спросила ее Джейн Рочфорд. Мария подосадовала, что Джейн, вечно оказывавшаяся рядом, слышала ее слова и отнесла их на счет короля.

«Отчего бы тебе не плестись хвостом за Анной?» — хотела поддеть ее Мария, ведь даже ее невестка не могла не видеть, что все внимание короля теперь приковано к младшей сестре. Вместо этого вслух она сказала:

— Что это ты сегодня не скачешь рядом с Джорджем или с Марком Гоствиком, Джейн?

Худощавая Джейн, казалось, застыла в седле при упоминании имени мужчины, ухаживания которого она теперь принимала открыто.

— Да я подумала, что тебе, возможно, потребуются мои утешения и ласка, ведь в последнее время ни один из твоих мужчин не уделяет тебе ни малейшего внимания. Только не говори мне, дорогая Мария, что не страшишься за свое положение и не боишься гнева своего отца из-за перемены судьбы.

Марии очень хотелось отвесить пощечину самодовольной Джейн, пока они скакали рядом резвой рысью, столкнуть эту неблагодарную Рочфорд с седла — ее постоянные сплетни и издевательское сочувствие выводили из терпения обеих сестер Буллен. Джейн, однако, пришпорила свою кобылку и, вырвавшись вперед, на поляну, поскакала к Марку Гоствику — в полном соответствии с тем, что и думали сестры Буллен. Хорошо, хоть Джорджа это не волнует. Сам он ехал далеко впереди, рядом с Его величеством и дорогой сестрой Анной.

Мария поравнялась теперь с Томасом Виндгемом оф Норфолк и его молодой ясноокой женой Алисой из многочисленного рода Дарси. Еще один редкий брак по любви — им просто очень повезло: их родители давным-давно уговорились об этом союзе, однако молодые совершенно искренне полюбили друг друга.

— А мне не место рядом с ними, да и нигде здесь, — тихонько проговорила Мария, обращаясь к своей гнедой лошадке Иден. Эту лошадку подарил ей в прошлом году Его величество, а назвала ее Мария в честь тихой речки, что протекает близ Гевера. Иден навострила чуткие уши, показывая, что понимает. Потом Мария услышала: затрубили рожки, зашлась громким лаем свора, а кони перешли с резвой рыси на полный галоп, понеслись между деревьями, уже наполовину обнаженными. Перестук копыт сорока лошадей, казалось, громом разносится средь могучих стволов лесной чащи.

Когда разгоряченные погоней охотники рассыпались по лесу, Стафф обернулся и бросил быстрый взгляд на Марию. Она уловила его порыв и широко улыбнулась, хотя он был далеко впереди и не мог видеть ее улыбку. Он не забывал о ней. Она всегда это замечала в его рассудительных или шутливых фразах, которыми они обменивались, если выпадала минута-другая наедине. Как хотелось бы Марии, чтобы они на самом деле оказались наедине, без слуг с острыми глазами, без маячившего вдалеке Вилла, без короля, чтоб он сгинул навсегда! Стафф был прав, когда призывал к осторожности и терпению, хотя она сама охотно отбросила бы прочь всякую осторожность, какой бы гнев ни пал потом на их головы. Она подалась вперед на седле. Как и положено женщине, Мария ездила в дамском седле, но, в отличие от большинства, в Гевере, где никто ее не видел, скакала в обычном седле, и это нравилось ей гораздо больше. Здесь же это сочли бы непозволительным нарушением приличий. Как и то, что было ей твердо известно: великий Генрих всерьез вознамерился заманить к себе на ложе младшую сестру своей признанной фаворитки.

Лай гончих сделался теперь намного громче. Вероятно, они уже окружили со всех сторон загнанную и обессилевшую добычу. Король, конечно, подоспеет к оленю первым, и его кинжал покроется дымящейся кровью затравленной жертвы.

Мария натянула поводья и спешилась среди разгоряченных лошадей, храпящих, бьющих копытами; она видела, что скакавшие впереди тоже спешиваются. А хорошо было снова стоять на твердой земле, чувствовать ее прочность вместо непрестанного ритмичного покачивания в седле! Она отпустила поводья Иден и шагнула вперед, обходя рослого жеребца, принадлежавшего Вестону. Вдруг откуда ни возьмись рядом с ней возник Стафф, крепко сжал ее локоть. Мария несмело улыбнулась.

— Я почему-то уже давно потеряла из виду Вилла, Стафф. Не знаете ли, отчего мы сегодня так поздно выехали?

— И да и нет, девочка, — зашептал он ей в самое ухо, когда из толпы, окружившей место главных событий, раздались восторженные крики. — Единственное, что не перестает меня удивлять и восхищать, — это как вы, женщины, умеете одновременно думать о двух, а то и трех предметах, если не больше. Я быстро утомляюсь, если пытаюсь за вами угнаться.

— Пожалуйста, не надо издеваться, Стафф, я сейчас не в том настроении. И что-то не замечала, чтобы я вас утомляла.

Он наклонился еще ближе к ней.

— Если когда-нибудь вы окажетесь в моей власти, любовь моя, я не утомлюсь — никогда, обещаю! А огорчать вас я и не собирался. Знаю, как тяжело вам сейчас приходится и с Виллом, и с отцом, и даже с вашей милой малышкой Энни. По какой-то неведомой причине Вилл нынче утром не отстает от вашего брата. А вот отчего мы поздно отправились на охоту, не могу сказать ничего определенного кроме того, что Его величество был занят какими-то личными делами. Боюсь, что это может иметь касательство к маленькой барышне изо льда, хотя она умеет бросать пламенные взгляды, — к вашей сестре, — но в этом я могу ошибаться. Вряд ли он попытается уложить ее в постель, когда рядом вы и Вилл, а вы ведь все еще у него в милости.

Мария промолчала, тогда как несколько месяцев назад такие предположения и отзывы о ее сестре, брате, супруге или отце рассердили бы ее не на шутку. Высоко поднимая ноги, они со Стаффом прошли через сломанный и подмятый кустарник и приблизились к толпе придворных. Холодный воздух был пронизан запахом и звуками смерти.

Стафф отпустил ее руку, и они порознь пошли вдоль рядов недавних охотников. Король, сопутствуемый своими закадычными друзьями, Норрисом и Вестоном, сумел уложить трех оленей; окровавленные стройные ноги животных еще конвульсивно подергивались. Великий Тюдор, выпрямившись во весь рост, стоял над могучим матерым оленем. Окровавленный кинжал высоко поднят, а толпа приближенных восторженно аплодирует, ликует и восхищенно перешептывается. Другие две жертвы были оленухи, гораздо меньше самца. Они повернуты в сторону от убитого вожака, словно им невыносимо видеть его блестящее коричневое тело бессильно распростертым на усыпанной палой листвой земле.

И лишь охватив взором всю сцену, Мария уловила смысл происходящего: между Джорджем и Виллом Кэри застыла Анна, а Его величество протянул ей свой кинжал победителя — так же, как все последние пять лет протягивал его Марии Буллен. Но Анна отрицательно покачала головой, отступила на шаг, и король окаменел от изумления. Потом он махнул рукой Виллу, толкнул того, быстро проговорил что-то и повернулся к явно опешившему Кэри спиной, а тесный круг придворных замер в ожидании, следя за каждым движением государя. Крупная рыжеволосая голова склонилась к Анне, король что-то горячо ей говорил. Джорджа, несчастного потерянного Джорджа он вообще не желал замечать.

Похоже было, что на подмостках сцены, на фоне декораций темного леса разыгрывалась какая-то пьеса, а еще больше это напоминало оживший ночной кошмар. Широкая спина Генриха загораживала закутанную в плащ тоненькую фигурку Анны, и Мария невольно испугалась за сестру. Что-то пошло наперекор всем правилам. Ясно, что Анна отказалась принять предложенный ей кинжал — глупая выходка на глазах всего двора, не важно, нравились ей поступки короля или нет.

Вилл Кэри неожиданно подошел к Марии сзади, грубо схватил ее и потащил еще дальше, к старому суковатому дереву. Лицо его покрылось смертельной бледностью, поначалу он даже не мог говорить. Мария повернула голову и взглянула на короля, не в силах поверить, что Вилл дошел сюда так быстро. Его пальцы больно впились в ее руку.

— Черт бы побрал эту сучку, твою сестру! — мрачно прорычал он и прижал Марию к стволу. — Она всё погубит. Всех нас погубит!

— Прошу вас, милорд. Что происходит?

— Дура! Не делай вид, будто ничего не понимаешь! Почему ты не удержала ее? Она уже столько месяцев искушает его, дразнит, влечет — все ради каких-то собственных целей. И вот теперь, когда уже можно пожинать плоды своего бесстыдства, она пятится назад, отнекивается. — Вилл издал какой-то странный сдавленный звук и наконец поднял на Марию широко раскрытые глаза.

— Его величество звал Анну на свое ложе? — с трудом выдавила она. — Здесь, в Элтгеме? Когда я рядом? — У нее задрожали колени, показалось, будто она снова скачет в седле, а Иден несется по темным лесным тропинкам к неизбежному страшному концу.

— Впервые он предложил ей это сегодня ночью, попросил подумать до утра. Только что протянул ей кинжал, которым добыта дичь, а она отказалась — видно, думает, что потом загладит все покорностью в постели. Отец убьет ее! А если не убьет, то, наверное, я это сделаю!

Их разговор уже нельзя было назвать беседой наедине: остальные участники охоты, перешептываясь и покачивая головами, поспешили назад, к пасущимся лошадям. Через плечо Вилла Мария заметила, как усмехнулась Джейн Рочфорд, когда Марк Гоствик подсадил ее в седло. Уловила она и любопытный взгляд Джейн и отвернулась, едва не задохнувшись от внезапного осознания происходящего. Булленов многие ненавидели, это не было для нее тайной. Даже Джейн и, возможно, сам Вилл, который стоит перед ней с посеревшим лицом и перекошенным ртом.

Затем потрясенная чета Кэри увидела Анну и Джорджа — те проехали верхом совсем недалеко от них, словно во сне. У Анны давно уж вошло в привычку подвешивать крошечные колокольчики к узде и седлу лошади, и теперь холодный воздух оглашался их неуместным мелодичным перезвоном.

Вилл выглянул из-за дерева и проворно отдернул голову.

— Так я и знал! Мы пропали! Он не сходит с места, кулак яростно сжат, а рядом застыли, будто манекены у турнирного столба, Норрис, Вестон и Стаффорд. Нам лучше всего уехать, и побыстрее. Я не желаю снова смотреть в его глаза, гневно прищуренные из-за глупости девки Буллен, любой из двоих. — Он зашагал прочь, и Мария подумала, что Вилл намерен бросить ее здесь, в лесу, одну.

Нерешительно она направилась к тому месту, где оставила не привязанную Иден. К ее удивлению, когда она пробралась между пожелтевшими кустами, лошадь держал под уздцы Стафф, а Вилла нигде не было видно.

— А я думала, вы рядом с Его величеством, — обратилась к нему Мария как ни в чем не бывало.

— Был рядом. Вилл отправился за своим конем. Мне кажется, Мария Буллен, вам пора наконец благородно удалиться от двора и августейшего внимания. Могу лишь надеяться, что каким-нибудь образом, благодаря скромной должности Вилла или же искусному лавированию вашего отца, вам обоим удастся со временем возвратиться. — Он обхватил ее за талию и забросил в высокое седло прежде, чем до нее дошел весь смысл сказанного.

— Удалиться от двора? Вы хотите сказать — уехать из Элтгема? А Анна останется? Или она впала в немилость?

Стафф быстро окинул черными глазами все пространство поляны, на которой они находились: она верхом на лошади, а он — прижавшись грудью к ее дрожащим коленям, словно желая успокоить, придать уверенности.

— Увы, Мария, я хочу сказать — удалиться от двора вообще. Разве Вилл не сказал вам? Глупая ваша сестра вышла за положенные рамки, и вышла далеко. Она сама втянула короля в веселый танец, а потом отвесила пощечину публичным отказом. Причем дважды. Она давно не невинная девица. Уж ей полагалось бы знать, что нельзя раздразнить кабана во время гона, а потом прогонять его игрушечной палочкой. К сожалению, пострадать придется вам с Виллом… и мне, Мария. Не думал, что все случится вот так. Клянусь всеми святыми, ему бы надо просто ее изнасиловать и покончить с этим. Ни разу до сих пор дама, которую он желал, не уязвляла его гордость так больно и так бесцеремонно. В этом отношении он мало похож на других смертных, и на вас может пасть его гнев, несправедливый и неумеренный.

— А вашу мужскую гордость уязвляла больно-пребольно какая-нибудь дама? — услышала Мария свой совершенно нелепый вопрос, как будто они просто прогуливались на солнышке и страшная опасность не висела над ними.

— Да, одна дама так делала, но мне кажется, она уже поняла, что ошибалась, поступая так со мной. И если придет время, когда я смогу попросить ее стать моей, а она попытается мне противоречить, я силой заставлю ее подчиниться моей воле. Она мне слишком многим обязана и в подобных обстоятельствах не ускользнет от меня.

Мария открыла было рот ответить, но слова застряли у нее в горле. Они оба окунулись в глаза друг друга, не мигая, и сердце у нее забилось так быстро и неровно, как никогда не билось при опасности, грозившей ей от короля или даже отца.

— Стафф, вам следует знать, что я… — Она умолкла на полуслове и резко вскинула голову — через ближайшие к ним кусты ломилась лошадь.

Следом появился Вилл, подвел к ним своего беспокойного скакуна.

— А твой конь где, Стафф, черт побери? Ты же сказал, что едешь с нами.

— Да, Вилл, я поеду с вами до самого Ричмонда[104], — ответил Стафф, не отрывая глаз от Марии, хотя обращался к ее супругу.

— До Ричмонда? До самого Ричмонда — сегодня? — прозвучал ее вопрос среди наступившей вдруг в лесу тишины.

— Ну, не оставаться же нам здесь, где в любую минуту можно попасться на глаза Его величеству, — ответил ей Вилл, а Стафф ушел за своим конем. — Благодаря твоей сестрице нам и Ричмонд, вероятно, скоро придется покинуть, укрыться на время в моем сельском поместье. Бедная Элеонора! Ей так тяжело будет узнать об этом.

«К черту твою Элеонору», — промелькнула мысль у Марии.

— Это Его величество распорядился, чтобы мы уехали?

— Он велел всем Булленам убираться с глаз долой и, говоря это, оттолкнул меня с дороги. Он горит теперь страстью к Анне, а не к тебе, Мария. Пора нам взглянуть правде в глаза. Стафф считает, что, раз уж он гоняется за Анной, ему необходимо непременно убрать с дороги тебя, ты мешаешь Анне. — Вилл повернул голову — к ним легким галопом скакал по тропинке Стафф. — Я же уверен, что Его величество не откажется уложить в постель вас обеих, может быть, даже обеих сразу, — закончил он с горечью в голосе, обращаясь больше к себе самому. Но Мария расслышала его слова, и они больно уязвили ее.

Она осознала, какой была дурочкой, поверив когда-то, что этот король станет ее убежищем от похоти и жестокости Франциска. А Стафф был прав, он всегда оказывается прав. Под маской веселья и живости он видел отвратительную физиономию, которую она разглядеть не сумела. Она заплакала, беззвучно, без слез, жалея себя, бедного Вилла и маленькую Кэтрин, которая не может без нее, и пятилетнего Гарри, который вполне может оказаться сыном этого бездушного короля. И Стаффа, которого она любит и с которым не может быть вместе, разве что украдкой, на несколько минут, а такое притворство хуже всего.

— Поехали назад, жена, — услышала она голос Вилла. — Нам надо быстренько уложить вещи и добраться до Ричмонда засветло. С нами поедут Стафф и двое слуг. Не хочется этого говорить, но нам понадобится все хитроумие твоего отца, прежде чем мы решим, как нам следует поступить в дальнейшем. Мне не терпится посмотреть, какое у него будет лицо, когда он услышит, что на сей раз девка, пытающаяся увести короля от его золотой Марии, — не кто иная, как его собственная дочь Анна! Не терпится посмотреть, как он вывернется из такого вот затруднения! И как воспримет то, что она отказала королю на глазах половины всех придворных, что они с Джорджем сосланы в Гевер, а никто из Булленов не должен показываться Его величеству на глаза, ха!

Его дребезжащий смех зазвенел в ушах Марии, и мурашки пробежали у нее по спине. Она слегка отстала от него и поехала вровень со Стаффом — только рядом с ним она сейчас чувствовала себя спокойно. Вилл был ей неприятен, а король — страшен. А при мысли о предстоящей беседе с отцом у нее леденело все тело. Она повернулась, не сводя глаз со Стаффа, а лошади быстро несли их к деревянному фасаду Элтгема, окруженному мертвой опавшей листвой кентских лесных чащоб.

Гулко стучали копыта по длинной, пустынной дороге на Ричмонд, и так же гулко стучали мысли в голове Марии. Ее не радовали и не утешали ни одетые в золото густые леса Южной Англии, ни золотое сияние солнечных лучей на развевающейся гриве Иден. Возможно, Анна с отцом получат по заслугам, ибо Анна безрассудно понадеялась, будто сможет увлечь короля, а потом бросить его по своему капризу. И все же девочка лишь стремилась к власти, как ее учили, — чтобы заполнить пустоту, оставшуюся от утраченной любви, чтобы с помощью короля отомстить ненавистному кардиналу, который отослал ее возлюбленного и принудил того жениться на другой. А отец — что ж, он таков, как есть. За многие годы, не раз испытав боль из-за любви, которую она к нему питала, Мария научилась видеть его насквозь. Своих детей он любил лишь как то, что принадлежит ему и чем можно гордиться, а еще как средство взбираться все выше по придворной лестнице, ведущей к богатству и власти, ведь многие шептались, что ему не взобраться так высоко — род очень уж незнатный. Вот теперь мечте о славе Булленов пришел конец, и отцу приходится винить в этом не столько дочерей, сколько себя самого.

Чем ближе они подъезжали к Ричмонду — через Уэйбридж, Чертси и Стейне, — тем слабее становилось то ощущение надежности, которое давала ей любовь к Стаффу. Чем ближе маячила ссылка вместе с Виллом в его сельские поместья, где она ни разу доселе не бывала, тем сильнее терзала ее боль утраты и одиночества, словно битое стекло — незащищенный живот. В продолжение долгой скачки она старалась держаться в седле прямо, но плечи поникали все ниже, как поник ее дух.

Один раз они спешились у крытой соломой таверны и наспех перекусили хлебом, сыром и горячим вином. Ей хотелось броситься в объятия Стаффа и никогда больше не видеть двор, но она сидела, надежно прижатая к стене молчаливым Виллом Кэри. В Ричмонде их ожидала малышка Кэтрин со своей няней Нэнси, и ради Кэтрин она продолжит свой путь.

Вечерние сумерки уже сменялись ночной тьмой, когда копыта зацокали по булыжникам конюшенного двора в Ричмонде. Вилл помог ей спешиться, и она с удовольствием размяла усталые, затекшие конечности. Они быстро пошли по усыпанной гравием дорожке, мимо ограды регулярного парка, где журчал недавно построенный мраморный фонтан, изливая тонкие струи в затейливые широкие чаши. Мария с Виллом бросились в свои покои, а Стафф отправился разузнать, где находится лорд Буллен.

Нэнси не ожидала их, но Вилл, оставив без ответа ее бесхитростные вопросы, отослал служанку спать в общий покой, а Мария сразу же прошла к дочери. Девочка крепко спала, свернувшись калачиком и прижав к себе подушку вместо потерянной куклы, Белинды, словно мир перевернется, если рядом с ней в темноте не будет этой куклы с исцарапанным лицом. Мария поцеловала безмятежное личико дочери, погладила растрепавшиеся золотистые локоны. Ровное дыхание ребенка сняло значительную часть тревоги с души Марии. Кэтрин станет смыслом ее жизни вдали от двора, вдали от семьи и от Стаффа, с не любящим ее мужем.

— Стафф все узнал, Мария. Твой отец еще не вернулся из Ламбета, от кардинала Уолси, но у него барка, а поскольку вот-вот совсем стемнеет, он должен быть здесь с минуты на минуту. Мы велели слугам передать ему, что приехали, и, как только он поймет, куда ветер дует, тотчас придет к нам. — Торжествующий смех Вилла оборвался, стоило ему подумать о гневе своего тестя. Он бросил на стул плащ и вышел в гостиную.

В полутьме опочивальни Мария умылась и расчесала растрепавшиеся волосы. В зеркале она рассмотрела тусклое отражение своего лица — как утверждали, оно так и не научилось скрывать ее мысли, притворяться и прикидываться, изображать равнодушие или радость, как предписывал придворный этикет. Что же говорил ей старик-итальянец, мастер при дворе короля Франции, о печали, затаившейся в ее глазах? Старый мастер да Винчи и Стафф — они всегда видели все ясно.

— Мария! Дитя здорово? Ты выйдешь сюда? Надо кое-что обсудить до того, как мы встретимся с твоим отцом. Я не допущу, чтобы он нападал на меня.

Мария вышла сразу же. «А что делать, если он нападет на меня, защитник мой супруг?» — хотелось ей спросить Вилла. Но вслух она лишь произнесла:

— Твой крик может разбудить Кэтрин.

Ни один из мужчин не пошевелился при ее словах. Они сидели за большим дубовым столом, Вилл — тяжело согнувшись, а Стафф — откинувшись на спинку стула и вытянув под столом ноги. Вилл сидел к ней спиной. Она опустилась на стул, который, не вставая с места, придвинул ей Стафф. Он плеснул ей в чашу вина, Мария залпом выпила.

— А может, нам лучше напиться, пока он не приехал? — равнодушным тоном предложил Вилл, Стафф хмыкнул. Налил Марии еще чашу.

— Мне бы хотелось, чтобы мы отправились в Гевер, — тихо сказала она.

— Домой к мамочке, — съязвил Вилл, потом добавил: — Это исключено, совершенно исключено. Мы вот-вот станем personae non gratae[105] и для твоего отца, и для короля, словно не благодаря нам все эти пять лет Буллены получали столько выгод.

Мария уже давно не испытывала желания оспаривать подобные обвинения.

— Я знаю, что в Гевер нам нельзя, Вилл. Я лишь сказала, что мне этого хотелось бы.

— Кроме того, — вставил Стафф, наливая себе еще вина, — весьма возможно, что Его величество станет и там преследовать Анну; не годится, чтобы ваша милая сестра и бывшая возлюбленная короля путались под ногами друг у друга.

— Он больше не станет преследовать Анну, — возразил Вилл. — Ты разве не видел, как побелело его лицо, как полыхнули ненавистью глаза нынче утром, когда она выказала ему открытое неповиновение? Если Томас Буллен пораскинет мозгами, он, скорее всего, понадеется, что Мария сможет вернуть себе милость Его величества, несмотря на нынешнее наше изгнание. Маленькая ледяная богиня Анна не желает взойти на ложе своего короля, и Его величество отлично это понимает. Помянете мое слово: он завтра удовлетворит свою гордость и свои желания с первой же обладательницей смазливого личика и стройной фигурки, какая подвернется ему под руку.

— Это может статься, Вилл. Но, когда он удовлетворит жажду таким образом, как ты говоришь, что потом? Потом начинается скука. Ты же его знаешь. Он по натуре охотник и с радостью принимает любой вызов, любой намек на состязание, где можно выиграть, а можно и проиграть. Единственно по этой причине он терпит меня на теннисном корте и на состязаниях по стрельбе из лука. В отличие от некоторых, он быстро пресыщается покорностью и повиновением. — Стафф, заметив, что Вилл разглядывает свой кубок, бросил на Марию ласковый взгляд. — В противоположность многим, он может быть заворожен маленькой ведьмой, ибо такие, как он, скорее любят бурю, нежели ясные дни, наполненные золотыми лучами солнца. — Он подвинул могучее бедро, легонько коснувшись под столом ноги Марии, чуть приласкал ее, затем снова отодвинулся. Когда Вилл оторвал глаза от созерцания кубка, лицо Стаффа ничего не выражало.

— А лорду Буллену ты выскажешь свои мысли, Стафф?

— Лишь в том случае, если он прямо меня спросит или же станет угрожать, что снова подсунет Марию королю под нос. С нее уже довольно, Вилл, она вышла из этой игры.

— А если это будет необходимо, Стаффорд? — спросил Вилл с какими-то новыми нотками в голосе. — Твоему-то положению ничто ведь не угрожает, так что тебе и говорить легко. Или же, — он громко забарабанил пальцами по столу, — у тебя в этом деле есть другие интересы? Знаешь ли, ты не единственный, кто подмечает, как ведут себя другие.

Мария сжала пальцами ножку своего кубка. Вилл точно ни разу не видел их вместе, наедине. Да они никогда и не были по-настоящему наедине, так что Виллу нечего заподозрить. К тому же их любовь так и не дошла до своей кульминации.

— У меня есть свои интересы, Вилл. Меня заботит друг, которого я знаю много лет, и его жена, которая мне тоже небезразлична. — Мужчины долго смотрели друг на друга, разделенные узким столом, и Мария затаила дыхание.

— Извини меня, Стафф. На меня это все слишком сильно подействовало. Джордж, черт бы его побрал, попросил меня быть сегодня поближе к нему и Анне, а зачем — не сказал. И это меня, а не его, оттолкнул с дороги Его величество, когда вспыхнул от гнева. Нелегко ведь столько сил положить на труды, дабы войти в милость, а потом потерять это в миг, и не по своей вине! У нас с Элеонорой были такие надежды!

Мария осушила свой кубок и со стуком поставила его на стол.

— Ты слишком сильно переживаешь, Вилл, — медленно проговорил Стафф. — Не допусти, чтобы переменчивое настроение Его величества лишило тебя того счастья, которое возможно.

— А ты, друг Стаффорд, вовсе ни за что не переживаешь? Так ли тебе легко отказаться от мечты?

У Марии глаза наполнились слезами, она налила себе еще вина и дрожащим голосом перебила беседу.

— Вилл, пожалуйста, пообещай мне одну вещь.

Вилл перевел взгляд со спокойного лица Стаффа на ее взволнованное, не догадываясь об истинной причине ее слез.

— Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что не позволишь отцу использовать нашего сына для шантажа Его величества. Не вмешивай Гарри в это дело.

— А вы сами, мадам, тоже хотите остаться в стороне, если ваш отец будет настаивать на вашем возвращении? — прощупал почву Вилл.

— Об этом я могу и сама с ним поспорить, Вилл. А наш сын Гарри не может.

— Когда это ты спорила со своим отцом, золотая Мария? — холодно поинтересовался Вилл. — Ну, посмотрим.

— Думаю, посмотрим прямо сейчас, Вилл, — перебил его Стафф, вскакивая на ноги. В коридоре послышались торопливые шаги, затем последовали два удара кулаком в дверь.

Вилл медленно встал, а Стафф взял свой кубок и пересел на стул у стены. Мария распахнула дверь настежь и присела в реверансе.

В комнату ввалились отец и дядюшка, герцог Норфолк; от них сразу же повеяло холодом и сыростью, словно вошли они прямо с улицы.

— Так, до Уолси уже дошли слухи, и великий кардинал, думается мне, весьма рад тому, что выскочки Буллены могут впасть в немилость по глупости простой девчонки. Я привел твоего дядю: одной моей головы может оказаться недостаточно, чтобы выбраться из такой передряги. — Рукой, с которой он так и не снял перчатку, Томас Буллен махнул в сторону Стаффа. — Вижу, вы с ними заодно, Стаффорд. Я порой думаю, что вы не хуже меня знаете нрав нашего пресветлого государя, так что можете остаться. Надеюсь, я хоть от вас услышу прямой ответ, если мои родственнички станут, как всегда, вилять.

Он уселся на освобожденный Стаффом стул и бросил на середину стола шляпу. Норфолк аккуратно повесил свой подбитый мехом плащ на спинку стула Вилла и сел поудобнее, молча переводя взгляд с Вилла на Марию, закрывавшую дверь.

— Итак, где же она? — грозно спросил лорд Буллен. — Говорят, она ему отказала. И куда он ее отправил? Она вернулась с вами сюда?

— Анна с Джорджем уехали в Гевер, отец, — ответила Мария за его спиной, и он резко обернулся, окинув ее тяжелым взглядом.

— А ты, я полагаю, даже не стояла об руку с Его величеством или же стояла поблизости с кислой миной, хмурая, как весь последний год. Ты потеряла его, девочка. Ты допустила, чтобы произошло подобное.

— Мария удерживала его пять лет, милорд, — тихо возразил Вилл, и Томас Буллен ответил ему взглядом из-под нахмуренных бровей.

— Что ж, Кэри, что было — то прошло, это ясно. Надо перегруппировать наши силы и исходить из того, что имеем. Значит, он сказал, чтобы никто из Булленов не смел попадаться ему на глаза?

Наступила тишина. Мария не сомневалась, что Виллу не хочется рассказывать, как король оттолкнул его; этот жест он понял в том смысле, что Кэри изгоняются вместе с Булленами.

— Ну, Стаффорд? — Томас Буллен перевел взгляд на высокого человека, сидевшего у стены. — Я так и знал, что не дождусь здесь разумных ответов, когда нам столь необходимо мыслить трезво. Как вам-то все это видится? Можно Марии остаться? Попробовать еще разок?

Стафф подошел к ним, оперся ладонями о стол, возвышаясь над Булленом и жадно слушающим, но не произнесшим пока ни слова Норфолком.

— Я скажу вам, как я понимаю это дело, милорд. Марии нельзя оставаться, по крайней мере в настоящее время. Если Вилл правильно истолковал волю Его величества, им следует на время удалиться, а позднее они, весьма вероятно, смогут возвратиться как обычные придворные. Думаю, что к Марии король не питает никакой вражды и не будет ей вредить, разве что она станет помехой, если ему вздумается и дальше ухаживать за Анной.

— А! — почти неслышно выдохнул Буллен, его глаза на миг загорелись, потом лицо снова стало бесстрастным. Стафф немного помолчал, словно желая, чтобы слушатели обдумали его слова.

— Причина всех этих треволнений — Анна, милорд. Король уязвлен, но полагаю, что обиду он может воспринять как вызов. Отнюдь не кажется невероятным, что он решит поохотиться на лань в тихих садах Гевера, как охотился в многолюдных лесах Элтгема. — Стафф выпрямился, вроде бы закончив излагать свои мысли. — Помнится, он уже делал так раньше.

— Тогда, Томас, перед Анной открываются возможности, — нарушил тишину сочный голос Норфолка. — Я не в силах поверить, что она смогла его увлечь, несмотря на всю красоту Марии, однако же мы это видим. В последнее время Его величество все время скучает, ему надоела королева, его томит будущее.

— Нужно добиться, чтобы Анна поняла, сколь ошибочно ее поведение, — решительно произнес Томас Буллен. — Черт бы побрал капризную девку, которая сама же его увлекает, а потом отказывает при всех. Это куда хуже, чем кошмар, начавшийся, когда ему отказала Элизабет.

Мария содрогнулась при таком открытом упоминании семейной тайны, которую она подслушала в разговоре родителей много лет тому назад, готовясь впервые уехать из Гевера. Вилл стоял с безразличным выражением, а Стафф отошел снова к стене. Двое сидящих за столом наклонились друг к другу и повели серьезный разговор, будто в комнате, кроме них, никого не было. Мария подошла к Стаффу и отпила из его кубка. Она в этот вечер выпила многовато вина, гораздо больше, чем обычно, у нее кружилась голова, да что за беда! Ей было все равно, лишь бы оставили в покое ее детей да ей самой не пришлось бы возвращаться в удушающие объятия короля.

Ровное жужжание голосов за столом прекратилось; Вилл, единственный из них, кто стоял достаточно близко, чтобы слышать беседу, застыл у стола, как статуя.

— Так вы думаете, что Кэри через какое-то время может вернуться ко двору? — уточнил Буллен, обращаясь к Стаффу, словно Вилл и не стоял в пяти футах от него.

— Именно так, милорд. Особенно если они уедут, пока король не вернулся сюда.

— А если Анне разрешат вернуться ко двору?

— Должности Вилла как дворянина свиты ничто не угрожает, даже если вернут Анну. Просто король в отсутствие Вилла возложит его обязанности на церемониймейстера. Думаю, мне удастся договориться об этом. И уж на самый худой конец — отчего бы новой возлюбленной короля не попросить, чтобы ко двору вернули ее сестру? Совесть Его величества будет спокойна, и все будет выглядеть так, будто Мария никогда и не делила с ним ложе. Вы подобное уже видели, лорд Буллен. Вам известно, что так оно и бывает.

— Чистая правда. Тогда я завтра же отправлюсь в Гевер и разберусь с дурехой, из-за которой поднялся весь переполох. Черт возьми, Норфолк, ее матушка вечно баловала ее, дрожала над ней как над последней из всего выводка. Сказала, что не станет больше жить со мной, если я отправлю Анну во Францию, пока ей не исполнится столько же, сколько было Марии. То был единственный раз, когда я уступил женщине. И ждал сверх того еще два года с лишним, которые Анна должна была бы провести при дворе Франциска вместе с Марией.

Норфолк согласно кивал головой.

— Ты прав, Томас. У Марии ум не уступает красоте. А вот Анну после той глупой истории с Перси я просто не узнаю. Тогда, мне кажется, в ней что-то сломалось. Помоги тебе Бог выбраться из такого скользкого положения!

Томас Буллен встал и собрался уходить, словно все было уже решено, потом резко повернулся к Виллу, который никак не мог прийти в себя.

— Позаботься уехать прежде, чем сюда вернется король со свитой. В Плэши, я думаю, — там дом получше, чем тот, что в Ланкастере.

— Я и сам думал о Плэши. Если вам удастся использовать свое влияние, позаботьтесь, чтобы за мной сохранилась придворная должность. — Когда Вилл беседовал с ее отцом, его голос звучал просительно, а не горько и насмешливо, как ожидала Мария. Вопреки своим надеждам он не увидел, чтобы новость о происшествии выбила почву из-под ног Томаса Буллена. «Его удивляет стойкость Булленов», — подумала она.

— Ладно, я дам тебе знать, когда можно будет возвратиться без опаски. Да, и вот что, Вилл, — добавил Буллен, оборачиваясь вместе с Норфолком уже в дверях. — Не страшись за свою драгоценную должность. Я почему-то уверен, что твой друг Вильям Стаффорд благополучно придержит ее до твоего возвращения. Да ведь есть еще и сынок, если Его величество не простит Анне ее глупой выходки.

Мария резко вскинула голову над чашей с вином.

— Подождите, отец! — Стафф протянул к ней руку, но она опередила его и нетвердым шагом приблизилась к обоим гостям. — Если Анне хватит мудрости и сил, чтобы выстоять против ваших уговоров, чего я никогда не могла, я только пожелаю ей успеха. Эту битву за нее никто не выиграет. Но коль она откажется быть пешкой в ваших руках, какой была я неизменно на протяжении стольких лет — а никто ведь ни разу не поинтересовался, что у меня на душе, — то я вам заявляю сразу: разумная золотая Мария никогда не позволит вам использовать ее сына, чтобы купить королевскую милость. Никогда и ни за что.

Темные глаза Томаса Буллена широко открылись, потом сузились в щелочки, едва заметные в полумраке комнаты.

— Я не стану гневаться на тебя, Мария: тебе слишком трудно пережить ссылку и утрату всего, что тебя окружало и к чему ты привыкла. Отправляйся с Виллом в Плэши, обдумай все хорошенько и держи рот на замке. Я не желаю, чтобы ты писала королю какие-нибудь глупости. Ты, девочка, показала себя добрым бойцом, этого не признать нельзя. Но и награды у тебя были немалые. Доброй ночи, Мария.

— Возможно, для вас, отец, я и была хорошим бойцом, но с моей точки зрения я была последней дурой! Надеюсь, хоть Анна пошлет вас к черту. Вы хотели отправить ее подальше, в Ирландию. Вы стояли и смотрели, как ее насильно отрывают от Гарри Перси. И это вы женили Джорджа на неверной девице Рочфорд…

Рыдания душили ее, слезы потекли ручьем по раскрасневшемуся лицу.

Отец схватил ее за руки и сильно встряхнул, но тут подоспел Стафф. Буллен толкнул ее к Стаффу, однако слова, сказанные ровным голосом, он адресовал Виллу.

— Как я понимаю, Кэри, твоя жена пьяна. Так что ты бы привел ее в чувство: пусть прекратит истерику, пока не дошла до разговора о собственном браке, в котором я-то уж никак не повинен. Присмотри за ней.

Он вышел, громко хлопнув дверью. Мария ухватилась за руки Стаффа и прижалась мокрым лицом к его груди, к пропыленному бархату, а Вилл стоял рядом, молча наблюдая, как его бесстрастный друг утешает его рыдающую жену.