Последняя обитель. КРЫМ. 1920-1921 гг

г

Так же пессимистически оценивал толпу немецкий философ-идеалист Артур Шопенгауэр:

'У толпы есть глаза и уши и немного сверх того; в особенности же она обладает крайне незначительной силой суждения и даже слабой памятью'⁴.

Теоретические разработки определения сущности диктатуры пролетариата и правомерности использования ее органами советской власти, в первую очередь большевистскими лидерами, применялись повсеместно и как излюбленная форма правления распространялись на все сферы жизни страны. Термин “диктатура” очень часто встречается в нормативных актах, целевых распоряжениях и указаниях первых лет советской власти. Но больше всего этой терминологией пестрят ленинские произведения. Так, он посылает четкую телеграмму в Нижегородский совдеп:

'Т. Федоров. В Нижнем явно готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов, навести тот час массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров ит. п. Ни минуты промедления. Надо действовать вовсю. Массовые обыски. Расстрелы за хранение оружия. Массовый вывоз меньшевиков и йена-дежных. Смена охраны при складах, поставить надежных'⁷².

Диктаторская, террористическая политика проявлялась особенно в отношении многочисленных восстаний крестьян, массовость которых захлестнула страну в конце 1920-го и в первой половине 1921 г. Действия неуловимой армии Нестора Махно, небывалое по своей массовости Тамбовское восстание, так называемый “мятеж” Кронштадтских моряков и другие очаги сопротивления до предела накалили обстановку и озлобили против восставших крестьян и матросов не только московское руководство, но и командование армиями, которому и было поручено подавить народное недовольство. С привычной грубостью и раздражением Ленин телеграфирует:

*Э. М. Склянскому. Надо ежедневно в хвост и гриву гнать и бить и драть главкома и Фрунзе, чтобы добить и поймать Антонова и Махно'⁷³.

Ленин, вероятно, не забыл и не простил главкому С. С. Каменеву провала Варшавской операции, а М. В. Фрунзе — его “непомерную уступчивость” генералу Врангелю 10 ноября 1920 г. в предложении прекратить сопротивление и сдаться. И далее он жестко проводит свою линию:

'Э. М. Склянскому. Наше военное командование позорно провалилось, выпустив Махно, и теперь еще больше проваливается, не умея раздавить горсток бандитов...'⁷⁴.

Тамбовское крестьянское восстание, этот “горсток бандитов” под руководством Антонова, которое постоянно расширялось и все больше охватывало и другие центральные губернии страны, особенно беспокоило московское руководство. 2 февраля

1921 г. вопрос о Тамбовской губернии был рассмотрен на заседании Политбюро ЦК РКП(б) и приняты соответствующие решения типа “Надо принять архиерочные меры. Спешно!”. Тамбовскую губернию объявлено "на положении Кронштадта в дни меныневистско-эсеровского мятежа”. Для подавления восстания направлены армейские воинские части численностью 53 тыс. солдат, два авиаотряда, три бронеотряда, шесть бронелетучек, три бронепоезда и др. Командующим войсками был назначен М. Н. Тухачевский. В помощь ему были приданы Г. И. Котовский со своей конной дивизией и И. П. Убо-ревич с бронеотрядом. По тем огромным силам, брошенным на борьбу с восстанием, уже можно судить о массовости вооруженного народного протеста¹⁰.

Но сломить отчаянное сопротивление крестьян, восставших против

Там же. — С. 67.

Ананьев Г. А. Котовский. — М.,

насильственного тотального грабежа со стороны продотрядов, длительное время не удавалось. Тогда вступила в “дело” авиация, которая окропила все леса и деревни, где якобы находи-лись восставшие, ядовитыми веществами, уничтожив по сути все живое. .. Эти бесчеловечные меры, нарушающие все международные нормы гуманитарного права, без сомнения, были согласованы (а может быть, и рекомендованы) с Политбюро ЦК РКП(б). В Москве с нетерпением ожидали результатов воздействия смертоносного дождя с краснозвездных самолетов н требовали докладов, хотя и знали, что после такой обработки вряд ли кто-то выжил. Предполагая торжественное заседание, посвященное успешному решению Тамбовской операции, на котором будут награждены отличившиеся в героической борьбе с непокорным народом, Ленин запрашивает у Склянского:

'Кок депо у Тухачевского? (Всех ли потравил? — Авт.) Все еице не поймал Антонова? Нажимаете ли Вы? Когда доклад в Политбюро?'”.

О применении ядовитых веществ в этой гражданской войне нигде и никогда, конечно, не сообщалось. Кроме первых лидеров партии, командования воинской группировкой, задействованной в Тамбовской операции, да летчиков — “ленинских соколов” - никто об этом не знал. Оно и понятно. Об умалчивании отвратительных поступков и о преступлениях указано еще в сборнике постановлений римских пап — Декреталиях:

'Преступления надо вскрывать, карая

их, но позорные дела надо оставлять

скрытыми'⁷⁵.

“Просвещенные” большевистские лидеры, видимо, читали эти тексты, поэтому, скрывая от народа свои беспримерные злодеяния, спокойно переступали через закон тогда и в будущем.

Есть в истории еще одно мало кому известное, но не менее трагичное событие, произошедшее в 1921 г. Армия УНР в силу сложившихся в Украине неблагоприятных условий в конце 1920 и начале 1921 г. покинула территорию РСФСР и оказалась в Польше. Здесь она вместе с солдатами Белой армии и беженцами общей численностью около 26 тыс. человек была размещена в лагеря для интернированных лиц в местечках Александров, Водовицы, Данцута, Калині и Щелково. Режим содержания в лагерях поляки установили суровый. Из-за большой скученности людей на малой территории распространилась антисанитария. С заменой продовольственного пайка для военнослужащих на паек беженцев условия содержания стали и вовсе нестерпимыми. Связи с внешним миром не

было. Один из лагерников, И. И. Ващенко, на допросе показал, что в лагерь никого из посторонних не пускали, не было также информации, которая правдиво осветила бы реальную ситуацию.

Солдаты стремились вырваться из лагерей и любой ценой попасть домой в Украину. Во Львове высшее командование организовало штаб Украинской повстанческой армии под руководством генерал-хорунжего

Ю- И. Тюпонника (1891—1929), который и призвал солдат в поход для освобождения Украины и Крыма от советской власти. Штаб располагал сведениями о начале в Украине якобы всеобщего восстания и считал, что при помощи повстанческой армии может бьггь восстановлена власть Украинской Народной Республики. Поляки, заинтересованные в освобождении своей территории от многих тысяч беженцев, эту версию намеренно поддерживали и не препятствовали группам солдат перейти свою границу. Волынскую группу численностью около 800 человек возглавил сам Тютюн -ник. 4-го ноября 1921 г, группа форсировала реку Збруч и захватила Коростень. По пути ее движения были разбиты несколько продотрядов, а награбленное зерно возвращено крестьянам. В Коростене были освобождены из тюрьмы люди, арестованные за невыполнение обязательств по продналогам. Группа двинулась на Киев, но возле села Миньки 17 ноября ее настигла кавалерийская бригада Ко-товского. Многие солдаты были убиты, а более 400 взяты в плен и лишь единицам удалось вернуться за границу.

Из группы пленных было отобрано 359 человек, которым было предложено заполнить анкеты под названием “Анкета для перебежчиков или пленных закордонных государств”. В ней содержалось 38 вопросов разнообразного характера — от анкетных данных до отношения каждого к советской власти. В примечании к анкете войска УНР назывались “бандами петлюровского характера”. Как следовало из анкет, среди 359 пленных было 38 офицеров, 45 военных чиновников, 6 фельдшеров и 270 рядовых солдат. В основном все они были жителями Украины и представляли Волынскую, Киевскую, Подольскую, Херсонскую и Таврическую губернии. По возрасту большая часть была от 19 до 30 лет и лишь 40 человек были старше 30 лет.

23 ноября 1921 г. в Житомире состоялось заседание специальной комиссии особого отдела ВЧК Киевского военного округа в составе: председателя Гарькавого, членов Лифшица, Фриновского, Иванова и всем известного будущего “народного героя” Котовского. По постановлению комиссии, вынесенному в этот же день, все 359 пленных были приговорены к расстрелу, что и было исполнено возле села Базар Житомирского уезда⁷⁶ (в архиве СБУ список расстрелянных не приводится).

На Котовского и его бригаду со всех сторон посыпались благодарности и награды. Поздравить победителя в поселок Тетерев приехали командующий войсками Украины и Крыма М. В. Фрунзе и командующий Киевского военного округа И. Э. Якир. По представлению Фрунзе Григорий Котовский был награжден третьим орденом Красного Знамени. Приветственные телеграммы прислали ему К. Е. Ворошилов и С. М. Буденный. После этого бригада Котовского получила задание охранять продотряды, грабившие крестьян, и оказывать помощь в их деятельности. А судьба пленных уже никого, кроме чекистов, не интересовала, и об их участи в прессе ничего не сообщалось.

Из общей группы пленных чекисты выделили, кроме 359 человек, еще 40 человек, которых увезли в Харьков и для оперативной “обработки" поместили в тюрьму. Следственные действия по делу 8 человек из этой группы проводил и. о. следователя Б. Козельский, который и составил заключение:

'22 января 1922 года. Я, и. о. следователя COY ВУЧК Борис Козельский, рассмотрев дело No 735, нашел: После окончательной ликвидации петлюровщины, как самостоятельного государственного фактора, последняя, не изменив своего принципиального отношения к Соввласти, частью ушла в подполье, а частью бежала за пределы советской федерации, и в том и в другом случае не упуская ни малейшей возможности причинить вред рабоче-крестьянской власти...'.

22 января 1922 г. состоялось заседание так называемой судебной коллегии ВУЧК в составе: председателя Евдокимова, членов Иванина и Рославца. По постановлению коллегии все 8 человек “как активные контрреволюционеры и бандиты” были приговорены к расстрелу:

1. Ващенко Иван Иванович, 1887 г. р., уроженец г. Кобеляки Полтавской губ., окончил Екатеринославский горный институт, инженер-химик, офицер-порученец штаба Повстанческой армии.

2. Донченко Сергей Абрамович, 1886 г. р., уроженец с. Яблунев Каневского уезда, Киевской губ., учитель, в прошлом

член учредительного собрания Украины, избранный от Киевской губ., бухгалтер-контролер отряда генерала Тютюнника.

3. Козюлич Степан Ксенофонтович,

1898 г. р., уроженец г. Одесса, образование среднее, дивизионный интендант Повстанческой армии.

4. Копац Евгений Ивонович, 1889 г. р., уроженец с. Войтово Киевской губ., окончил Николаевский судостроительный техникум, техник, дивизионный инженер.

5. Кравченко Петр Родионович, 1889 г. р., уроженец г. Ейск, окончил Екотерино-славский горный институт, горный инженер, директор Департамента земельных улучшений и сельского строительства УН Р.

6. Красовский Александр Дмитриевич, 1890 г. р., уроженец г. Носовка Черниговской губ., окончил Киевский коммерческий институт, инженер-экономист, директор Департамента народного хозяйства УНР, член партии УСДРП.

7. Куриленко Семен Иванович, 1885 г. р., уроженец с. Шкрябино Стародубского уезда, Черниговской губ., окончил юридический факультет Варшавского университета, начальник Гражданского управления, член Совета Министров УНР.

8. Стула Дионисий Ионыч, 1888 г. р., уроженец с. Михайловка Александровского уеэдо, житель г. Чигирин, командир сводной штабной сотни Повстанческой армии¹*.

Дело в отношении указанных лиц отличается не только тем, что является продолжением бесконечного массового убийства пленных, но и началом откровенной фальсификации документов и фактов, в частности документов об исполнении “приговоров”. В тюрьмах все чаще стали приме-

¹⁴ ЦГАООУ, № 71525 фп. (фонд прекращенных дел).

3 S-150

няться незаконные методы ведения следствия — беспощадное избиение и истязание арестованных лиц со смертельным исходом. Для сокрытия этих злодеяний чекисты и в дальнейшем изобретали различные диагнозы болезней, от которых якобы умерли узники. Нередки были случаи, когда в результате избиений в тюрьмах подследственные погибали, а чекисты позже выносили приговоры об их расстреле, хотя на день выполнения постановлений расстреливать было уже некого. Их не смущала и уголовная ответственность за совершение таких действий: по ст. 106 УК УССР (превышение власти) и по ст. 96-1 УК УССР 1922 г. (недостоверные сведения о смерти человека). Уголовная ответственность за это была установлена и по уголовному кодексу 1927 г. (ст. 98, 108, 201). Однако безнаказанность чекистам была четко гарантирована. По словам Ежова и Фриновского, Сталин лично давал “санкцию” на истязание неподатливых арестованных и поучал:

'Известно, что все буржуазные разведки применяют методы физического воздействия против представителей социалистического пролетариата и притом применяют эти методы в самой отвратительной форме. Возникает вопрос, почему социалистические органы государственной безопасности' должны быть более гуманны по отношению к бешеным агентам буржуазии и заклятым врагам рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что методы физического воздействия должны, как исключение, и впредь применяться по отношению к из-

65

вестным и отъявленным врагам народа и рассматриваться в этом случае как допустимый и правильный метод'¹⁵.

Не исключено, что такую индульгенцию чекисты получали и от Ленина, а потому, не страшась наказания, они систематически применяли “методы физического воздействия” еще в то время. Иначе события, происшедшие с восемью заключенными в Харьковской тюрьме пленниками, и объяснить невозможно. Судите сами. Постановление о расстреле 8 пленных было вынесено 22 января 1922 г. Но П. Р. Кравченко умер якобы от паралича сердца еще 28 декабря 1921 г.; А. Д. Красовский умер якобы от возвратного тифа еще

22 декабря 1921 г.; С. И. Куриленко умер по неизвестным причинам тоже 28 декабря 1921 г. Получается, что известное постановление было вынесено заведомо в отношении людей, которых уже не было среди живых. Иных троих, вероятно, добивали вместе с названными лицами, но добили уже после вынесения постановления: С. А. Донченко умер якобы от острого нефрита

29 января 1922 г.; С. К. Козюлич умер от упадка сердечной деятельности 30 января 1922 г.; Д. И. Ступа умер якобы от тифа 27 января 1922 г. Невероятно высокая смертность даже для тюрьмы, не так ли? Остальные два из восьми пленни-

^,s Викторов Б. А. Без грифа “секретно". — М., 1990. — С. 230-231.

ков — И. И. Ващенко и Е. И. Ко-пац расстреляны 17 февраля 1922 г., о чем комендантом составлена служебная записка № 34, приобщенная к указанному выше делу.

Крымский опыт массовых, списочных расстрелов, как весьма удобный и быстрый, без “идиотской волокиты”, метод одновременного уничтожения большого количества людей чекистами не был забыт и неоднократно применялся в дальнейшем. Например, в 1937 г. к 20-летнему юбилею октябрьской революции, юбилею создания ВЧК, ГПУ, НКВД и сталинской конституции коммунистические лидеры организовали “юбилейный” расстрел около 2 тыс. соловецких узников в лесном массиве Сандормах⁷⁷.

Этот опыт применялся и в дальнейшем, с тем лишь отличием, что “отстрел” неугодных готовился по разнарядкам, спущенным каждой республике и области, по планам, а также по ходатайствам о дополнительных лимитах на уничтожение массы людей.

Жестокость большевистского террора в полной мере испытали на себе иностранцы. Печальным примером может служить расстрел в 1940 г. офицеров и чиновников Польши, в результате раздела этого государства

оказавшихся на территории СССР. По приказу Берии, согласованному с Политбюро ЦК ВКП(б) в составе Сталина, Ворошилова, Молотова, Микояна, Калинина и Кагановича, было уничтожено сразу около 22 тыс. человек. О трагедии Катыни стало известно лишь в 1991 г.⁷⁸

Беспримерный террор, как основа, сущность и средство диктаторской власти, применялся повсюду в нарушение даже тех бесчеловечных законов, которые были приняты высшим органом советской власти. Немало граждан были репрессированы без всякой вины. Л. 3. Нечаев, 1866 г. р., уроженец Смоленской губернии, следователем ВУЧК был признан невиновным в организации контрреволюционного заговора в г. Киеве (что зафиксировано в его заключении), однако в “порядке красного террора" (на всякий случай) было рекомендовано его расстрелять, что и было сделано⁷⁹. И. В. Семененко, 1890 г. р., уроженец г. Орехово, по “приговору” чрезвычайной тройки ревкома Мелитопольского уезда расстрелян вместо

¹⁷ Млсчин Л. М. КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы. — М., 2002. — С. 217—218.

Копию докладной записки Берии от 5 марта 1940 г. Сталину о пленных польских офицерах и чиновниках и целесообразности их уничтожения представил Главный государственный архивист Российской Федерации Р. Г. Пихая.

¹⁸ ЦГАООУ, № 50866 фп.

И. И. Семененко⁸⁰. В. И. Козловский, 1888 г. р., уроженец Волынской губернии, по заключению следователя помещен в концлагерь “как шкурник всех режимов”, “человек по своему укладу мыслей не способный поддержать советскую власть", хотя “факт службы Козловского в контрразведке не может быть доказан за отсутствием материалов”⁸¹. Поль Кесселе-тов, 1887 г. р., уроженец г. Босняк в Австрии, подданный Англии, студент, по постановлению тройки особого отдела Юго-Западного фронта был расстрелян как подозрительная личность. Никакой вины в его действиях установлено не было⁸². Без всякой вины в совершении каких-либо преступлений или правонарушений, но в целях предупреждения возможного противодействия диктатуре и в порядке профилактики не только в Крыму, но и во всех регионах бывшей Российской империи были расстреляны представители чиновничьего и дворянского сословия как элементы бывшего эксплуататорского класса.

Так, по постановлению коллегии ВУЧК от 2 августа 1919 г. был расстрелян бывший секретарь предводителя дворянского собрания Полтавской губернии В. В. Катеринич, 1864 г. р., уроженец Полтавской губернии. В заключении приговора отмечалось, что “он всю свою жизнь эксплуатировал чужой труд, являлся представителем буржуазного класса и в связи с проводимым красным террором приговаривается к расстрелу”⁸³. В этот же день по тем же самым основаниям были расстреляны П. В. Катеринич, 1868 г. р., уроженец Полтавской губернии Пирятинского уезда и Н. В. Катеринич, 1874 г. р., уроженец той же губернии (возможно, братья В. В. Катеринина)⁸⁴. В. В. Колбась-ев, 1864 г. р., уроженец Роменского уезда по постановлению Киевской ЧК от 22 августа 1919 г. расстрелян за то, что он в прошлом был дворянином, товарищем прокурора Петроградского окружного суда⁸⁵. А. А. Ти-зенгаузен, 1865 г. р., уроженец Санкт-Петербурга в тот же день по постановлению Киевской ЧК был приговорен к расстрелу за то, что был бароном и является “несомненно, реакционером”⁸⁶. По тем же основаниям были расстреляны С. В. Островский, 1878 г. р., уроженец Одессы⁸⁷; В. Ф. Кречмер, 1866 г. р., уроженец Иркутска⁸⁸; А. А. Негрицкул, 1870 г. р., уроженец Одесской губернии⁸⁹; П. В. Шорохов, 1882 г. р., уроженец Киева⁹⁰. Этот скорбный перечень только по Киевским архивам может составлять несколько объемистых томов.

Жестокие и бесчеловечные законы, установленные диктатурой пролетариата, и те систематически нарушались. После революции и гражданской войны широко применялись репрессии за “активные действия и активную борьбу против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственных должностях при царском строе” по ст. 67 УК УССР 1922 г. Диспозиция аналогичной статьи № 54-13 в уголовном кодексе УССР 1927 года существенно расширена и выглядит так: “Активные действия или активная борьба против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственных или секретных должностях при царском строе или у контрреволюционных правительств в период гражданской войны”. Мера наказания по кодексам 1922 и 1927 г. одинакова — расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества, лишением гражданства и изгнанием из пределов СССР. К лицам, совершившим такое “преступление”, в соответствии со ст. 14 УК УССР и аналогичными статьями других союзных республик, по решению суда мог бьггь применен принцип давности, если прошло 10 лет со времени его совершения. Кроме того, на основании ст. 13 постановления Президиума ЦИК СССР от 2 ноября 1927 г. “Об амнистии” “постановление подлежит применению судами и административными органами Союза ССР и союзных республик также по всем делам о преступлениях, совершенных до издания настоящего постановления об амнистии, приговоры по которым еще не вынесены”³⁰. Иными словами, все такие дела подлежат прекращению, а еще не начатые расследования не могут быть возбуждены. Но жажда крови уже захлестнула искривленное сознание палачей, а потому репрессивная машина продолжала набирать обороты. На протяжении нескольких последующих десятилетий шел отлов для предания суду бывших “контрреволюционеров” — в основном рядовых солдат и крестьян. Принцип давности, закон об амнистии попросту были отброшены за ненадобностью.

DuKmamypa

Из большого количества дел, где при проверке были установлены нарушения, приведем лишь один характерный пример.

По приговору Киевского областного суда от 23 октября 1940 г. по ст. 54-13 УК УССР к высшей мере наказания — расстрелу был приговорен А. П. Таланчук, 1900 г. р., уроженец села Городище-Косовка Володарского района Киевской области, проживающий в Москве, кладовщик парка культуры и отдыха “Красная Пресня”. Таланчук был признан виновным в том, что служил в “Петлю-

³⁰ Амнистия и помилование в СССР. — М., 1959. — С. 61-63.

ровской банде”, принимал участие в борьбе против Красной армии и красных партизан, впоследствии вступил в “банду петлюровского направления Завгороднего”, в которой был до марта 1920 г. С марта 1920 г. до дня вынесения приговора прошло уже более 20 лет! С учетом возраста Таланчука он не мог быть атаманом банды, т. е. не занимал в то время “ответственную должность”, а следовательно, не говоря уже об амнистии, не мог быть признан виновным по ст. 54-13 УК УССР. Между тем приговор о расстреле 14 февраля

1941 г. был исполнен, а тело закопано на одном из кладбищ Киева, где покоятся останки многих тысяч таких же несчастных людей⁹¹.

Инициаторы диктатуры, стоящие у власти, никогда не отрицали, что при необходимости власть может выходить за пределы требований закона и заменять законность целесообразностью. Ленин писал, что диктатура пролетариата допускает возможность отступления от законов, та самая диктатура, которая означает неограниченную возможность, опирающуюся на власть, а не на закон:

'Экстренные меры войны с контрреволюцией не должны ограничиваться законом...'⁹².

Отступление власти от требований закона (именно власти, а не граждан, которые во всех случаях обязаны соблюдать требования законов) есть не что иное, как беззаконие, произвол и порожденная диктатурой тирания. Оправдывая нарушения ради сохранения стройной структуры власти, большевики, похоже, следовали утверждениям, изложенным в стихах древнегреческого драматурга Еврипида, которые, кстати, любили декламировать многие диктаторы, в том числе и Юлий Цезарь:

*Коль преступить закон — то роди царства,

А в остальном его ты должен чтить*®.

Единственное различие было лишь в том, что большевистская власть нарушала законность систематически и в широких пределах, т. е. при решении и основных, и второстепенных задач.

Отметим, что попытки пресечения произвола и беззакония со стороны чекистов все же были, но они, как правило, тонули в атмосфере “всеобщего энтузиазма народных масс в борьбе с контрреволюцией”. Еще в июне 1919 г. ЧК Киевской губернии проверяла Высшая админинспек-ция, в докладе которой, адресованном ЦК, содержатся потрясающие факты произвола и злоупотребления чекистами служебным положением. Рассматривая личные качества чекистов, общее состояние следствия, вынесения “приговоров” и учета изъятого у арестованных имущества, комиссия пришла к выводу, что большинство чекистов не соответствуют своему назначению. “Все испорчено жаждой власти в самом грубом смысле этого слова”. Заключения следователей по делам арестованных по своей безграмотности и лаконичности “смехотворны", они сводятся лишь к голословному, решительно ничем не подкрепленному выводу. А приговоры содержат несколько слов: “такого-то расстрелять”. Конфискованное имущество не имеет должного учета. “Вещи часто выдаются сотрудникам и теперь образована даже комиссия... В распоряжение этой комиссии должно будто поступать 35 корзин с вещами и около 400 часов. Выдаются вещи по резолюции председателя”⁹³.

Большинство людей, изучавших ленинские произведения и сочинения других видных партийных деятелей, полагали, что законность со стороны государственных органов нарушалась только в период революции и гражданской войны. К сожалению, это не соответствует действительности. Преступления, отнесенные к категории государственных, т. е. измена родине, шпионаж, восстания, диверсии, вредительство и др., в уголовных кодексах УССР, РСФСР и других республик 1922 и 1927 г. назывались контррево-

³⁴ ЦГАООУ, ф-1, оп. 20, д. 18, л. д. 51-

люционными. А если так, то чекисты, пользуясь принципами вседозволенности в борьбе с контрреволюцией, систематически нарушали так называемую революционную, а позже — социалистическую законность, а под “экстренностью” понимали любые события, по которым необходимо было принимать “экстренные” меры. Поэтому не случайно, что в случае применения репрессий за совершение контрреволюционных преступлений законность нарушалась больше всего.

Маниакальное стремление большевистских вождей любой ценой удержать власть, быть во власти, самоутвердиться, самосохраниться и являлось основной причиной, движущими мотивами беззакония. При этом на страницы периодических изданий систематически подбрасывалась идея, что якобы с победой мирового пролетариата воцарится подлинная справедливость. Большинство людей обожествляли своих вождей и безропотно им верили. Ради великих идей мирового коммунизма, обманутые лживыми обещаниями, они шли на любые безрассудные поступки, жертвовали жизнью миллионов своих сограждан, своим настоящим во имя светлого будущего. При этом они не задумывались о том, что из-за своей доверчивости вместо общечеловеческих ценностей — свободы, справедливости, гуманности — формируется классовая ненависть между людьми, а в повседневной жизни будет преобладать казарменная, стадная психология.

Самая большая трагедия народа заключалась в том, что люди стали привыкать к своему зависящему от власти положению и фактически, сбросив одно бремя, попали под другое, еще более тяжкое. Для диктатуры эти исторические этапы общественно-политического развития были вполне закономерны. Наполеон Бонапарт по этому поводу утверждал:

'Следует вести людей на узде, надетой на них теперь, а не на той, которая была на них надета когда-то'⁹⁴.

Известно, что к интеллигенции большевистские вожди испытывали особую ненависть за ее критические и передовые взгляды на политические события в стране. Представителей интеллигенции как классово-чуж-дых элементов в период гражданской войны расстреливали в массовом порядке только потому, что они мешали большевикам проводить идеологическую обработку народных масс. Но и после войны охота в этом направлении продолжалась. Летом 1922 г. по предложению Ленина была создана государственная комиссия под руководством Мессинга и Манцева по отбору наиболее реакционных ученых экономической и политической науки, а затем, согласно декрету ВЦИК от 10 августа 1922 г., их выслали “за границу безжалостно, очистив Россию, надолго...”⁹⁵.

Так страна лишилась еще одной большой, авторитетной и известной во всей Европе группы ученых-интеллектуалов, оставив у себя в основном посредственную, быстро приспособившуюся к новой власти советскую интеллигенцию и выросшую потом в “больших ученых”. Но и за ними продолжался постоянный контроль. Ленин в своем письме к Луначарскому и Покровскому от 19 апреля 1921 г. упрекал их за то, что они плохо “ловят” спецов за контрреволюционную деятельность⁹⁶. По требованию Дзержинского контроль и надзор за деятельностью интеллигенции постоянно усиливался. Главный чекист говорил, что на каждого интеллигента должно быть заведено дело, в котором будут освещаться его поведение и отношение к власти.

В разговоре с одним из художников Ленин откровенно выразил свою позицию к интеллигенции, к обучению народа:

'Вообще к интеллигенции, как Вы, наверное, знаете, я большой симпатии не питаю и наш лозунг 'ликвидировать безграмотность' отнюдь не следует толковать, как стремление к нарождению новой интеллигенции. 'Ликвидировать безграмотность* следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи, читать наши декреты, приказы, воззвания. Цель — вполне практическая. Только и всего'³*.

⁵⁷ Ленин В. И. ПСС. — М., 1975. — Т. 52. — С. 155.

^м Білокінь С. І. Масовий терор як засіб державного управління в СРСР. — К.,

1999. — С. 338.

Большевики, уверовав в свою силу, считали, что им не нужна интеллигенция, не нужны временные попутчики и даже известные ученые-марксисты, которые в чем-то не были с ними согласны. 3. Н. Гиппиус в дневнике “Современные записки”, помещенные в сборнике Д. С. Мережковского “Больная Россия”, пишет: “21 мая. Умер Плеханов... Он умирал в Финляндии. Звал друзей, чтобы проститься, но их большевики не пустили. После октября, когда “революционные” банды 15 раз вламывались к нему, обыскивали, стаскивали с постели, издеваясь и глумясь, — после этого ужаса, внешнего и внутреннего, — он уже не поднимал головы с подушки. У него тогда же пошла кровь горлом, его увезли в больницу, потом в Финляндию. Его убила Россия, его убили те, кому он, в меру сил, служил 40 лет...”⁹⁷.

Чему еще удивляться? Диктатура и порожденные ею террор и насилие ломают привычные отношения между людьми, создают условия для падения морали и нравственности, ожесточают сердца людей. Преисполненный пессимизма, опечаленный зрелищем угнетения и разорения граждан, древнегреческий поэт Гесиод еще в VII в. до н. э. писал:

'Никогда более, ни днем, ни ночью, люди не избавятся от непосильного труда и бедствий. Пойдет разлад между друзьями и братьями. Стариков не захотят больше кормить и уважать. Водворится право сильного и исчезнет совесть. Не честных людей, верных клятве, будут почитать, а злых и наглых'⁹⁸.

Идеологическая машина большевиков, привлекая к “работе” многочисленных новоявленных поэтов и писателей, постоянно прославляла инициаторов переворота, дикие ватаги ниспровергателей, “великий октябрь” и “героические” подвиги во имя подавления контрреволюции, а попросту народного возмущения, что вылилось в грандиозную, по меркам всего человечества, гражданскую войну. В советских “произведениях” на все лады прославлялись насилие и жестокость, разжигалась ненависть между отдельными социальными группами населения, происходило надругательство над древними традициями, обычаями и религиозными обрядами людей. Убийства неугодных режиму людей, как действия в высшей степени патриотические, поощрялись, а деятельность вождей раболепно возвеличивалась. Как иначе расценить, например, стихотворные призывы Павла Тычины в принятом на “ура” его “творении” “Партія веде”, где он с высоты своего поэтического таланта пишет:

“...Всі* паніє до дної ями.

Буржуїв за буржуями Будем, будем бить...!"

⁴⁰ История политических учений. — М.,

1960. — С. 51.

И еще:

"...Чи уе ворог чорний, білий.

Чи від злості посивілий.

Чи то жовто-голубий.

Просто бий!

Просто, просто. просто бий/ ”⁹⁹

Подобное творчество, конечно же, благосклонно поощрялось партийными лидерами. За такие произведения их авторы удостаивались орденов, государственных премий, они получали квартиры-дворцы, дачи и первоочередное право на издание своих “произведений” огромными тиражами. Стихи, повести, романы на воспеваемые в обществе темы революции, победоносной гражданской войны и успешное удушение народных восстаний входили в школьные программы для обязательного их изучения. И не было предела славословиям.

Как воспринимать тех поэтов и писателей, которые благодаря своим подлинно талантливым произведениям проявили себя и стали широко известны? Следует, видимо, признать, что сторонники быстрейшего создания чистой, идейной, пролетарской литературы Горький, Маяковский, Катаев, А Толстой, Тихонов, Чуковский и другие авторитетные члены РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей) отвергали все и всех, поносили все прошлое, старое, не пролетарское. Вместе с цензурой они поощряли новую, но серую литературу, выставляя ее как образец высокой художественности. Этими образцами и наполнялись библиотечные полки. В отношении же таких талантов, как Таиров, Пастернак, Заболоцкий, Ахматова, Цветаева, Булгаков, Зощенко, Волошин и многих других, выдвигались обвинения в безыдейности и непартийности их творчества. А наиболее талантливых украинских поэтов и писателей в 30-е годы уничтожили почти всех.

По архивным делам “крымской операции” в качестве жертв террора проходит большое количество юристов — лиц, окончивших юридические факультеты университетов или являющихся студентами юридических факультетов. Абсолютно не учитывалось, работали они по специальности, имели ли профессию судьи, прокурора, следователя, нотариуса; были они служащими иных учреждений, где требуюпгся юридические познания, или их дипломы юриста вовсе не использовались — все равно, к таким людям отношение чекистов всегда было наиболее предвзятым и враждебным. И не только потому, что большинство из них были выходцами из интеллигентных семей, а значит — буржуазной среды; в последние десятилетия в России юридическое образование получили выходцы из рабочих, крестьян или лица мещанского происхождения. Главное заключалось в том, что образованные люди, в частности юристы, видели небывало грубое попрание всех прав человека новой властью, нарушение всемирно признанных норм гуманитарного права. Они понимали, что этот неприкрытый, наглый вызов цивилизации отбрасывает страну к древним диким обычаям. Кто, как не юристы, будучи очевидцами массовых расстрелов, были бы наиболее надежными свидетелями и квалифицированными обвинителями большевиков в совершении тяжких военных преступлений? Кто, как не юристы, могли бы наиболее аргументировано, с использованием фактических данных, постоянно изобличать большевиков в бессовестной лжи и лицемерии при их торжественном провозглашении якобы присущих советской власти принципов законности и человеколюбия? Они, как, впрочем, и все здравомыслящие люди, за крикливыми и напыщенными лозунгами видели и понимали, что крымская кровавая бойня достойна осуждения международным сообществом. Одно лишь слово “юрист” вызывало у них дикую ярость, ассоциацию с контрреволюционером, прислужником буржуазии. Именно поэтому юристов никогда не оставляли в живых.

В период октябрьского переворота и гражданской войны люди, имеющие юридическое образование, практически исчезли (за исключением, конечно, большевистских лидеров с таким образованием). Все, видимо, началось с провозглашения диктатуры и “очередных задач...”, ставивших вполне определенную цель ликвидации старых правовых установлений и их носителей:

'...Обязанностью пролетарской революции было не реформирование судебных учреждений, о совершенно уничтожить, смести до основания весь старый суд и его аппарат. Эту необходимую задачу октябрьская революция выполнила, и выполнила успешно'⁴⁷.

Ликвидировав старую судебную систему, все правоохранительные органы страны, победивший пролетариат, т. е. большевики и чекисты, непосредственно, как логическое продолжение “очередных задач”, принялись уничтожать аппарат всех юридических служб и самих юристов.

Пренебрежительное и высокомерное отношение к деятельности юридических учреждений и к юристам уже нового поколения, берущее начало с тех пор, привело, как известно, к зависимости этих органов государства от партийного диктата, понижению их роли в жизни общества, что грозило их полной деградацией. Верховенство и незыблемость закона часто подменялись интересами социалистического строительства, где последнее слово всегда было за партией, а точнее — за ее функционерами. Юридическую науку, которая призвана изучать объективные закономерности возникновения, развития и деятельности государства и права, государственно-правовую организацию общества, пути его совершенствования в целях прогресса и укрепления законности, фактически заменили коммунистической (в русском варианте) теорией, готовой ответить на все вопросы и быть панацеей от всех болезней человечества. Юристы были оттеснены от законотворческой деятельности, их место заняли партийные деятели и “ученые” марксисты, имеющие весьма смутное представление об основах теории государства и права, но поставившие право на службу коммунистической идеологии. В результате в основу декретов и постановлений новой власти были положены принципы диктатуры, насилия и жестокости. Правовые нормы, кроме того, были построены многословно, не последовательно, текстуально не отработаны, изложены грубым и даже для того времени не свойственным для русского языка стилем. Законотворчество, кроме их антинародной сущности, изобилует несогласованностью законов между собой, противоречиями, различным смысловым толкованием, умышленными недомолвками, расплывчатостью формулировок, что открывало путь к расширению их применений и часто умышленно подменяло юридические определения событий, действий, поступков. Например, понятие спекуляции было грубо извращено. Известно, что Ленин злобно и крайне оскорбительно отзывался о крестьянах, не желающих бесплатно отдать выращенный ими хлеб, именуя их спекулянтами. При этом он, юрист, должен был знать, что спекуляцией во все времена и во всех странах

мира называются действия по скупке и продаже с целью наживы. А если нет элемента скупки, а только продажа своего произведенного продукта, то нет и спекуляции. Навешивая на крестьян ярлыки спекулянтов, а потому — врагов трудящихся и натравливая на них пролетариат, городское население и армию, Ленину нужен был лишь предлог для их беспощадного ограбления.'

Подобные авторитарные определения и формировали в то время нормы права. К законам принимались бесконечные поправки, дополнения, изменения, затем отменялись прежние, принимались новые нормативные акты, и все начиналось сначала.

Вопросы укрепления законности по инициативе здравомыслящей части партийных лидеров неоднократно обсуждались и в Политбюро ЦК РКП (б), и во ВЦИКе, как до известного письма Ленина “О “двойном” подчинении и законности” от 20 мая

1922 г. и создания прокуратуры, так и после этого, когда первым прокурором РСФСР был назначен киевлянин Д. И. Курский и его заместителем Н. В. Крыленко, а первым Генеральным прокурором и Наркомом юстиции УССР был Л. А. Скрыпник. Но произвол и террористический режим в стране, поддерживаемый теми же высшими органами власти, свои позиции не сдавали и продолжались, следуя ленинским утверждениям о том, что “огромная ошибка думать, что НЭП положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и террору экономическому”⁴³. Тема законности время от времени всплывала и после апреля 1925 г., когда указанное письмо Ленина было, наконец, опубликовано в газете “Правда”. По результатам обсуждений принимались постановления, в которых звучали требования о соблюдении законности единообразной, строжайшей, неуклонной и неукоснительной, но содержание постановлений носило общий характер, т. е. никто ничего менять не собирался.

Понятие законности, к тому же, было уж очень оригинальным. На XV съезде ВКП(б) по этому поводу произошла довольно показательная дискуссия. В прениях по докладу С. Орджоникидзе выступал ответственный работник ЦКК-РКИ Н. М. Янсон, который заявил:

'По тому опыту, с которым мы встречаемся в роботе органов юстиции, я лично пришел к убеждению, что здесь ном нужно не только реформами заниматься, но даже небольшую революцию произвести снизу доверху. Правда, товарищи, которые работают в органах юстиции, призваны к тому, чтобы защищать законность, но иногда эта защита законности превращается в буквоедство...

Мы думаем, что наша законность должна бьггь построена ток, чтобы она была связана непосредственно и в первую очередь с требованиями жизни, с жизненной целесообразностью. {Аплодисменты.} Я полагаю, что наибольших результатов мы достигнем в том случае, если органы юстиции построим по такому принципу, чтобы там было определенное копиче-ство людей с практическим смыслом и опытом, людей рабочего происхождения...'⁴'.

Именно здесь и раздалась реплика

А. А. Сольца: “И поменьше юристов". Традиционная неприязнь к юристам, отстаивающим принципы неуклонного соблюдения требований закона, как видим, царила и среди большинства делегатов съезда. Далее докладчик Н. М. Янсон продолжал:

*...А сейчас у нас имеется некоторый профессиональный юридический уклон, который не совсем полезен для дела советской юстиции, являющийся совершенно новой формой по сравнению с буржуазной".

Реплика А. А. Сольца:

'Есть законы плохие и есть законы хорошие. Хороший закон надо исполнять, о плохой... (Реплики одобрения. Смех.)'¹⁰⁰.

Слово в прениях было предоставлено члену ЦКК-РКИ М. Ф. Шки-рятову, который, поддерживая Янсона, Сольца и других делегатов, требующих заменить законность необходимостью, с возмущением говорил:

'В одной деревне происходили убийства, а суд никого не мог осудить. Суд, видите ли, ищет факты! Тут царит только буква закона. На глазах происходит убийство, о им давай факты. Видите, к букве закона не подходит человек, а потому судить нельзя...

Один человек во время гражданской войны боролся с бандитизмом. Этот человек кое-кого без закона расстрелял в то время. А теперь, когда мы живем в спокойной обстановке, когда все успокоилось, один из судебных крючкотворов разыскивает это дело... и говорит: вот такой-то коммунист (хороший ленинградский, кажется, или украинский рабочий-металлист) обвиняется в том, что он не по закону расстреливал... Вот тут-то нужно руководствоваться не только буквой закона, но и подходить к этому закону своим пролетарским революционным чутьем... (Аплодисменты)'⁴*.

В этой атмосфере робкие призывы к соблюдению законности под шквалом решительных, многоголосых возражений, да еще со стороны столь высокопоставленных партийных чиновников, безнадежно тонули и растворялись.

Кто же они, эти деятели, которые, открыто издеваясь, на высшем форуме — съезде партии — высмеивали одиночные, слабые предостережения о пагубности нарушений закона?

1923 г, — секретарь ЦКК. 1923— 1930 гг. — секретарь партколлегии ЦКК ВКП(б). 1925-1928 гг. — заместитель наркома РКИ СССР. С 1928 г. — нарком юстиции СССР. 1930—1931 гг. — нарком водного транспорта СССР. С 1934 г. — начальник управления Севморпути. Делегат IX, XII—XVI съездов ВКП(б). На XII—XVI съездах избирался членом ЦКК. На XVII съезде избран членом Центральной ревизионной комиссии ВКП(б). Член ВЦИК и ЦИК СССР.

⁴⁶ Там же. — С. 105-106.

А. А. Сольц (1872-1945). С 1921 г. — член Верховного суда РСФСР, СССР. Заместитель прокурора СССР. Делегат VII, IX— XVII съездов партии. С 1920 По 1934 г. — член ЦКК и ее президиума. Член правления Коминтерна.

М. Ф. Шкирятов (1883—1954). В 1921—1923 гг. — председатель Центральной комиссии по проверке и чистке рядов партии. С 1927 по 1952 г. — член комиссии, затем постоянный председатель комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). Делегат почти всех съездов партии.

В ответ на эту “критику” прокурор Н. В. Крыленко ничего иного не нашел, как стал оправдываться и охарактеризовал образовательный уровень работников прокуратуры:

'У нос, у юристов, нет юридического уклона, ибо рабочих среди юристов 33,5 %. Из 1176 уездных помощников прокуроров РСФСР лишь 124 имеют юридическое образование, 210 — общее среднее, 690 — низшее, 236 — без всякого юридического стожа. Почти 100 % — коммунисты'⁴?.

Такая обстановка позволяла игнорировать требования закона и по своему усмотрению, независимо от наличия вины человека в совершении преступления, применять репрессии. В газете “Красный меч” М. И. Лацис писал:

'Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Советов

⁴⁷ XV съезд ВКП(6). Стенограф, отчет. _ М.; Л., 1928. — С. 407-408, 412— 415.

оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, каково его происхождение, каково его образование и какова его профессия. Эти вопросы должны решить судьбу обвиняемого'¹⁰¹.

При том раскладе сил, когда чекисты имели богатый опыт борьбы с контрреволюцией и оппозицией, пользовались большим авторитетом в Политбюро ЦК, ВЦИК и Совнаркоме, являлись признанным органом пролетарской диктатуры, прокуратура с таким личным составом и авторитетом не могла и не умела в полной мере осуществлять эффективный прокурорский надзор за деятельностью ОГПУ. К тому же эти органы, привыкшие к произволу и самоуправству в отношении прокурорского надзора, вели с ним непримиримую борьбу, считая его крючкотворством, мешающим им в борьбе с врагами народа. Органы ЧК постоянно высказывали упреки в адрес прокуратуры. О негативном отношении к прокуратуре свидетельствует и пресса. В “Известиях” ЦИК № 163 от 20 июля 1927 г. была помещена статья В. Р. Менжинского, посвященная памяти Дзержинского. В ней он пишет:

'Презрительно относясь ко всякого рода ■ юридическому крючкотворству и прокурорскому формализму, Дзержинский чрезвычайно чутко относился ко всякого рода жалобам на НК по существу'¹⁰².

■ А

Все эти обстоятельства привели к тому, что прокуратура фактически попала под влияние ОГЛУ, а так называ-. емый “высший надзор” прокуратуры, предусмотренный законом, оказался мертвым текстом. Непримиримые к нарушениям и слишком уж строптивые “законники” — прокуроры по сфальсифицированным чекистами материалам часто сами оказывались беззащитными жертвами террора, как это случилось, в частности, с киевскими прокурорами Ф. У. Старовойтовым и Л. М. Янковской.

Слабость надзора за деятельностью ОГПУ объяснялась также попустительством со стороны руководства прокуратуры, которое недвусмысленно примирилось с нарушениями законности и ориентировало на это подчиненных прокуроров. В совместной директиве руководства прокуратуры СССР и ОГПУ, изданной для обязательного выполнения прокурорами всех республик и областей, указано следующее:

У некоторых роботников прокуратуры до сих пор имеются взгляды, что работники ОГПУ сознательно не хотят выполнять и считаться с законами, так как являются противниками укрепления социалистической законности. Работники ОГПУ в свою очередь видят в прокурорах формал истов-крюч кот во ров, мешающих и тормозящих роботу органов. Понятно, что подобное отношение в будущем недопустимо. Работники прокуратуры должны уяснить, что органы ОГПУ были, есть и будут органом пролетарской диктатуры, требующей от своих работников прежде всего революционной заколки и решительности в деле пресечения преступлений. Особые условия работы органов ОГПУ могут иной раз находиться в противоречии с формальными требованиями закона, но они необходимы и целесообразны*¹⁰³.

Снисходительный тон директивы к чекистам и фактам нарушения ими законов свидетельствует о том, что этот репрессивный орган уже вышел из-под всякого контроля и прокурорского надзора. А фраза “иной раз”, как будто бы речь идет об исключительных случаях, напротив, стала исключением, когда законность все же соблюдалась.

Заметим здесь, что определенная скидка на “особые условия работы” чекистов, их “закалку и решительность” и связанные с ними нарушения законности сохранялась на протяжении многих десятилетий и не была полностью изжита даже в переломные 80-е годы.

С первых лет советской власти всем стало ясно, что ЧК, а потом ГПУ и НКВД — это непреодолимая, поддерживаемая партией сила, беспредельная, безжалостная и наглая власть, перед которой смолкают все — от простого обывателя до наркома. При виде чекиста с его удостоверением сгибали спины самые высокопоставленные и напыщенные советские чиновники снизу доверху, угодливо, суетясь, они выполняли любые их требования. Чекистам не смели возражать ни милиция, ни судья, ни прокурор, ни партийные функционеры среднего и даже республиканского звена. Известна телефонограмма Ленина на имя председателя ВУЧК В. Н. Манцева, в которой он упрекает главного чекиста в Украине в том, что “расхлябанность Укрцека полная”, и требует навести порядок. Это, видимо, и стало началом чекистского диктата в партийных органах.

Люди были убеждены, что полномочия чекистов безграничны, что для них не существует никаких законов, что все граждане страны обязаны им содействовать и даже сама смерть находится у них в услужении.

Пользуясь постоянным покровительством ЦК ВКП(б) и выполняя его указания, ОПТУ вскоре приобрело право арестовывать людей без санкций прокурора, утверждать обвинительные заключения по делам, направлять их в суд или во внесудебные органы, где каждое из них рассматривалось без участия сторон в течение 20—30 минут с вынесением приговора или постановления. О ГПУ добилось того, что дела о преступлениях своих работников они рассматривали сами, т. е. судили их по своему усмотрению.