Последняя охота

Балтимора 4—5 апреля 1994 Ночь

Всю ночь супруги Кристчен не сомкнули глаз. Мэри несколько раз принималась тихо плакать от счастья — тогда Джозеф брал ее за руки или нежно гладил по седеющим волосам.

— Да, вишь, как оно обернулось, — шептал он. — Теперь вот и у нас сынок появился…

— Красавец, — говорила Мэри, вытирая слезы. — Мы усыновим его, правда?

— Конечно, усыновим. Родных у него никого нет…

— Бедный мальчик…

— Да уж, такая жизнь — не позавидуешь.

— Это оттого, что он был один. Будь у него семья, разве попал бы он в клинику?

— Не дали бы, — твердо отвечал Джозеф. — Ни за что бы не допустили.

— Мы его пристроим…

— Плотничать его научу. Не все же ему с этими кошками возиться… Пусть делом занимается. Я поговорю с Марком — мы его в мастерские возьмем.

— Правда?

— Точно поговорю…

Мэри вздыхала и прислушивалась к звукам, доносившимся из комнаты Юджина.

Юджин тоже не спал (он теперь практически никогда не спал). Окно его комнаты было открыто, он мог спокойно встать и уйти — и никто бы его не задержал. И его охота могла бы начаться — и, возможно, закончиться — сегодня ночью. Изголодавшийся зверь ждал именно этого. Он уже не бился, не требовал он скулил, царапался, облизывал изнутри тесную черепную полость, не в силах понять, почему ему не позволено выйти прямо сейчас… Однако Тумс лежал, укрывшись одеялом, и остановившимся взглядом глядел в потолок, по которому скользили просочившиеся в окно ночные тени вперемешку с отсветами уличных фонарей. Запахи, которые его окружали, были непривычны и в то же время очень знакомы. Он точно помнил, что у мамы запах был совершенно другой и в квартире их пахло иначе… Откуда же он мог помнить?..

Откуда?..

Он облизнулся.

Воспоминание всплывало из глубины его сознания, всплывало — и все никак не могло всплыть окончательно. Это было мучительно. Это выворачивало ему душу.

Запах просоленных сухарей.

Аромат свежей древесной стружки.

Качание теней на потолке.

У него вдруг пошла кругом голова, кровать как будто резко накренилась — он схватился за одеяло, рванулся…

Все прошло.

Воспоминаний больше не было. С ними что-то случилось. С ними что-то сделали. Как будто кто-то щелкнул выключателем — и воспоминания растворились, словно ночные тени в свете электрической лампочки.

Но память о том, что он что-то забыл — что-то очень важное, — осталась.

Ну и пусть.

Он отложил воспоминания на потом и принялся думать о том, что он теперь будет делать без своего Места.

…Место показал ему отец. Однажды он отвел Юджина в подвал, где стояли штабелями какие-то коробки и пустые ящики, сбросил на пол пару этих ящиков, посадил на один из них Юджина, а на другой сел сам.

— Давай посидим молча, — сказал Юджин-старший. — Интересно, почувствуешь ты это или нет.

Юджин огляделся.

Подвал был довольно большой и очень сырой. По стенам ползали слизни, подчищая поросли тонкого мха и пятна плесени. В штабелях пустых ящиков топали крысиные лапы. Можно было бы сказать, что в подвале неуютно, но… нет, наоборот — Юджин-младший вдруг почувствовал, что эта сырость не вызывает у него обычной брезгливости. Она была какой-то иной.

Он закрыл глаза и принялся вслушиваться в свои ощущения.

Через минуту он заметил, что почему-то считает про себя до пяти, причем в каком-то странном скачущем ритме: «Раз. Два-три. Четыре. Пять». Циклы счета повторялись, ритм завораживал и, похоже, шел откуда-то извне. Юджин прислушался, но ничего не услышал. Из слесарной мастерской в подвал не доносилось ни звука. Дом тоже молчал…

Раз. Два-три. Четыре. Пять.

Это было как биение невидимого сердца, судорожно борющегося с аритмией. Или наоборот — привычно включившего перебои в свой ритм.

Не открывая глаз, Юджин принялся поворачивать голову, пытаясь поймать источник ритма. Безуспешно — источника не было. Точнее, он был повсюду. Вокруг.

Раз. Два-три. Четыре. Пять.

Он почувствовал, что ему становится жарко. Теплели кончики пальцев. Пульс в висках зачастил, сбился — и вдруг вписался в этот странный ритм и тоже начал отсчитывать пятерки.

Раз. Два-три. Четыре. Пять…

Это было упоительно. Он плыл куда-то по волнам этого ритма, его уносило все дальше и дальше, и ему уже казалось, что он различает не только ритм, но и мелодию, не только мелодию, но и слова…

Юджин очнулся и понял, что стоит, прислонившись горячей щекой к липкой от следов слизней стене подвала.

— Значит, почувствовал… — сказал за спиной отец.

— Что это было? — прошептал Юджин.

— Не знаю, — отец явно пожал плечами, хотя Юджин этого видеть не мог. — На меня в первый раз тоже подействовало примерно так же.

— А кто тебя сюда привел? Дедушка?

— Нет. Я здесь прятался как-то от твоей матери… Давняя история, в общем.

В подвале отец и Юджин-младший погружались в странное и очень приятное состояние — промежуточное между бодрствованием и сном. Они редко рассказывали друг другу, что именно они чувствуют. Это было что-то вроде нирваны. Постепенно Юджин стал проводить в подвале все больше и больше времени. Когда отец надолго пропадал, Юджин мог совсем не появляться в квартире — и он привык безвылазно сидеть в подвале. Оказалось, что вверх из подвала идет в стене дома широкая вентиляционная шахта, и по ней можно подняться и посмотреть сквозь решетку вентиляционного отверстия прямо в квартиру. Стенка в этом месте была тонкая, и, после того как отец исчез, Тумс долотом пробил в ней довольно широкий проход и мог теперь спускаться в подвал прямо из квартиры. Он натаскал вниз ветоши со двора слесарной мастерской, а сверху положил пару старых матрацев, мимоходом украденных у соседки, когда та проветривала их на чердаке. На этой постели он приспособился спать.

Когда он окончательно перебрался в подвал, крысы оттуда ушли.

Больше Юджин никогда не уходил от места далеко. Пригороды Балтиморы стали той границей, которую он не решился бы переступить даже под угрозой смерти…