Последняя точка. Удивительные свидетельства монахов и иных лиц, живыми проходивших мытарства

Чудесное сновидение Пантелеимона, послушника Ново-Афонского Симоно-Кананитского монастыря

Не пришел к утрени 11 октября 1908 года певчий (бас) левого клироса соборного храма Ново-Афонского монастыря послушник Пантелеимон Куранда. Ходивший будить его послушник Михаил Кошелов стучал в дверь кельи, звал петь на клирос, но тот из кельи голоса не подал. Перед ранней литургией монах Дометиан также звал его пособить им в соборе в пении, прочитать Апостол и опять не мог его разбудить. Когда же Пантелеимон не явился на клирос и к поздней литургии, а равно не пришел и на трапезу к обеду, один из певчих влез к нему в окно и начал его будить. Но он ни на голос не отзывался, ни от того, что будивший тряс долго и качал его на кровати руками, — не просыпался. Была отворена дверь, и в келью вошел уставщик иеродиакон Парамон с собравшейся у двери братией из певчих, и тоже долго и безуспешно будили спавшего.

Между тем послали в больницу за старшим монастырским фельдшером монахом Мисаилом, который, осмотрев спящего, ничего ненормального в его здоровье не заметил. Все бывшие в кельи видели в нем лишь спящего человека, только руки у него казались очень белыми и были холодные, а на лице замечался румянец, причем брови и веки слегка и часто почему-то подергивались. Заметно было в лице его, что-то точно необычное, не прочь были все думать, что он находится как бы в исступлении, а не просто спит. Фельдшер дал понюхать нашатырного спирту и Пантелеимон проснулся, сел на кровати, быстро окинул взглядом всех, бывших пред ним, и потом, бросив по-малороссийски фразу: «Це уже вы не тии!» — то закрывая свое лицо руками, то открывая его, — стал горько плакать. Как оказалось после, он хотел сказать: «Вы не такие, не такими видел я вас». Фельдшер почел в это время не лишним на шею поставить ему принесенный с собою горчичник, но Пантелеимон не дал сделать этого и повторял: «Это не нужно… Зачем это? Я ведь не болен». Около двенадцати часов братия разошлась из кельи Пантелеимона. К нему пришел духовник его отец Илиан и оказалось, что он проспал всего 16 часов, в течение коих ему было изложенное далее с его слов сновидение.

1908 года октября 10 дня после повечерия я пришел в свою келью. Посидев минут десять, я стал чувствовать, что меня сильно клонит ко сну. Потушив лампу, я лег спать. Только уснул, как чувствую, что в келье становится светло. Я будто бы встал с койки и сел. Стало еще светлее: свет очень яркий, но не похож на солнечный. Подумал: что же это такое, где это я?.. Вдруг подходит ко мне мой умерший племянник, мальчик пяти лет (он умер лет восемь тому назад), и говорит: «Пойдем со мной». — «Куда, зачем?» — спрашиваю. «Пойдем, пойдем — увидишь!» Я встал, и мы пошли вместе.

Шли сначала полем, потом подошли к морю, по которому проложены, как будто из покрытой зеленой травой земли, дорожки, широкие и узкие, были и очень узенькие. Между ними в воде плавали лодки, в которых сидели в светлом одеянии юноши. По широким, украшенным зеленой травкой и цветами дорожкам шли люди разного пола и возраста со светлыми и радостными лицами, а шедшие по узким — плакали, срывались с дорожек, падали в море, с трудом вылезали опять на дорожки и опять падали в море. Тех, которые вылезали и успевали обсохнуть, сидевшие в лодках юноши брали к себе с большою радостью и увозили. Шедший со мною племянник говорит мне: «Пойдем и мы по этой дорожке». Дорожка, указанная им, была очень узкая, и я боялся по ней идти, но он велел мне держаться за него. Я сказал, что он маленький, и если я начну падать, то и его утащу с собой, но он ободрил меня, и мы пошли.

Мое опасение сбылось: прошедши немного, я сорвался с дорожки и упал в воду, но при падении успел схватить племянника за одежду и при помощи его опять выкарабкался на дорожку, и мы пошли дальше. Когда пришли к концу моря, мы увидели две дороги: одна была широкая, покрытая зеленой травкой и цветами, по левую же сторону ее шла узенькая, покрытая вбитыми в землю заостренными кольями, которые перекрещивались между собою, так что идущим по этой дорожке было очень трудно пройти и они натыкались то на тот, то на другой кол. Шедшие прежде морем по широкой дороге переходили опять на широкую, покрытую зеленью и цветами дорогу и шли по ней попарно или по трое, пели и славили Бога.

Когда же стали приближаться к берегу моря, шедшие и срывающиеся с узких дорожек, к ним подошли страшилища (демоны) с крючками в руках и начали ими цеплять подходивших к берегу. Вытащив, обвили их кругом цепью и начали гнать по покрытой кольями узкой дорожке, погоняя позади палками. От страха и боли эти несчастные люди вопили не своими голосами и визжали. Я спросил своего проводника: «За что их так бьют и мучают?» Он ответил, что они при жизни своей не признавали ни праздников, ни постов и не принимали Святых Христовых Таин, жили для того только, чтобы есть и пить, говоря: «Когда помрем — ничего не будет». Жили по своей воле, а не так, как велит Церковь Православная христианам. Они на земле проводили дни в свободе, тело свое берегли, пили, веселились и объедались, за это здесь, погубив свои души, получают по делам своим муки.

А которых ты видишь идущими теперь по широкой прекрасной дороге, те при своей жизни шли узким и тернистым путем и за свою добродетельную жизнь гонимы и угнетаемы были от злых людей. Они почитали праздники, соблюдали посты, причащались Святых Христовых Таин и время проводили не в праздности и лености, а в труде и молитве. И вот за то, что они там хорошо жили, терпели скорби и плакали, теперь будут веселиться вечно. А которые над ними насмехались и оскорбляли, — те теперь плачут и мучаются. Здесь напал на меня сильный страх. Мой проводник велел мне перекреститься и не бояться, а сам в это время скрылся. Ко мне подошел тогда молодой красивый юноша и велел дальше идти с ним. Он привел меня к большим воротам, которые были так черны, как бы вымазаны сажей, и были заперты громадным замком.

Мой проводник отворил их, и мы увидели за ними свет не похожий на прежний, а какой-то резкий и неприятный. Потом мы увидели другие небольшие двери и, открыв их, пошли вниз по винтовой лестнице. Сначала пришли к одним дверям, на которых было написано «Плачьте до времени». Я здесь сильно испугался. Мой проводник велел мне сотворить крестное знамение. Мы пошли ниже и опять увидели двери, на которых тоже была надпись «Плачьте до времени». Еще ниже мы увидели двери очень черного цвета, и на них было написано «Плачьте и рыдайте без конца». Здесь пошел сильный смрад, слышался оттуда сильный шум и в стороне от дверей внизу мы увидели как бы дрова горящие, как раскаленное железо, и мне показалось, что они ворочаются сами собою. Я спросил своего путеводителя, что это такое горит, как дерево? Он отвечал: «Это не дрова, а люди». Я посмотрел пристальнее и, действительно, увидел, что это люди, которые шевелили ногами и руками и зевали ртами. На боках у них был такой жар, как будто раскаленное железо, и отрывались, как уголья, куски тела.

Я стал сильно страшиться. Вдруг из огня выскочили черные с красными глазами страшилища, державшие в руках крючки, и бросились прямо ко мне. Мой хранитель взмахнул на них своим мечом и сказал: «Не ваше дело касаться до нас», — и они убежали обратно, а мне он велел сотворить крестное знамение и идти далее обратно вверх. Дорогой я спросил: «За что эти люди горят в огне?» Он сказал: «За содомский грех». Мы пришли к ранее виденным нами дверям, на которых написано «Плачьте до времени». Мой проводник отворил их, и за ними мы увидели много людей, сидящих в одном котле. Между ними я узнал одну знакомую мне женщину, она меня тоже признала и протянула ко мне руку. Когда я не хотел брать ее, мой проводник велел взять ее за руку. Я взял и стал тащить ее, бывшие же вместе с нею люди вцепились все за нее, но она закричала: «Хотя б меня одну вытащили, но не всех вас!» В это время женщина упала обратно в котел. Мой проводник сказал мне: «Видишь, какое у нее самолюбие и гордость, если бы она не воспрещала другим браться за нее, то и сама спаслась бы и другие спаслись бы вместе с нею».

Отсюда мы пошли выше и пришли ко вторым дверям с такою же надписью. Отворив оные, за ними мы увидели в очень темном месте сидевших иноков. Лица у них были настолько мрачны, что трудно было рассмотреть их. Они зевали ртами, из которых выходила сажа. Когда я спросил, за что эти иноки попали сюда, мой проводник ответил: «Они любили посещать светлые дома мирских людей, пред которыми осуждали свои монастыри». Идя далее, мы увидели страшилищ, которые цепями вязали и скручивали людей и в ушах их сверлили сверлами. Я сильно испугался. Мой проводник велел мне креститься и сказал: «Этих людей мучат за то, что они в храме Божием плохо себя держали, обращались по сторонам, занимались разговорами, а молитву не творили».

Потом, идя далее, я увидел своих монастырских собратий: кто каким путем идет, кто какою страстью страдает, и кто чем спасается. При этом возле некоторых знакомых из братии и посторонних людей я увидел какие-то предметы и людей, которые неотступно следовали за ними, доставляя им страдания и муки. Я спросил у моего провожатого: «Что это за предметы такие и кто эти люди, так назойливо преследующие моих знакомых братий и посторонних?» Он ответил: «Это обличители содеянных, не покрытых примирением, не исповеданных из-за стыда или по забвению грехов, которые, как свидетели прегрешений, всюду за ними следуют. А которые исповедовали эти свои грехи перед духовником, от тех изобличающие люди и предметы удалены, и грехи их изглажены».

Между таковых я видел одного мужчину из мирских, который, будучи нагим, по самую шею был обвит отвратительными змеями и гадами, которые ползали по нем и сосали его по всему телу. По обе стороны около него стояли обвитые гадами по пояс женщины с младенцами на руках. А поодаль с правой стороны была в светлом одеянии женщина, которая, часто взглядывая на обвитого гадами мужчину, как видно плакала о нем. Проводник мой объяснил, что последняя — законная жена, сокрушающаяся за своего мужа, что он, нарушив супружескую верность, любодействует с чужими женщинами, стоящими возле него с детьми на руках.

Видел я и обидчиков людских, наказанных за удержание платы, следуемой за работу, и другие обиды ближнему. Их там страшилища по всему телу строгали острыми гребнями. У клеветников же изо рта стекала пена черная как сажа, и сами они были с черными лицами. Рукоблудники, скованные цепями по рукам сзади за спиной, стояли согнувшись вниз головой, покачиваясь то вниз, то назад. За сим мой проводник отворил одну дверь, и мы за нею увидели людей, которые сидели на горячих плитах голыми, сами себя рвали за волосы и кричали: «Горе нам голым!» Сзади их страшилища держали железными крючками. Я сильно испугался при виде их и думал, что и меня зацепят крючком. Мой проводник велел мне сделать крестное знамение, не бояться и объяснил, что сии люди терпят такое наказание за гордость, так как они никого не признавали и никого не любили.

Идя далее, мы увидели ров, наполненный гадами. Возле него стояли скованные люди, которых страшилища хватали крючками и бросали в ров. Когда они падали туда, к ним подползали гады, лезли в глаза и рты, грызли и сосали их. Эти несчастные люди только руками отмахивались и ворочались. Я боялся, чтобы и меня не зацепили крючком и не бросили к ним. Мой проводник сказал: «Крестись и не бойся». Я перекрестился и спросил у него: «За что эти люди страдают?» Он сказал: «За блуд — это очень большой грех».

Потом мы пришли к месту, где стояли весы. К нам подошли страшилища с хартией, на коей были написаны все мои грехи, содеянные мною от юности моея. Увидев это, я устрашился. Страшилища положили эту хартию на одну чашу весов, а на другую мой хранитель положил книжку, которая перетянула все мои грехи. Эту книжку я когда-то подарил страннику богомольцу. Увидев это, страшилища завопили и убежали. Мой хранитель улыбнулся, а я тоже ободрился и повеселел, и мы пошли дальше. Я стал чувствовать, что становится все холоднее и холоднее. Наконец, мы увидели замерзшую реку и на берегу ее много людей. Мы подошли ближе и увидели переходящих через реку иноков. Из них одни шли с путеводителями, имели светлые радостные лица и были поддерживаемы своими спутниками, кои с радостью сопровождали их. А другие шли далеко от своих путеводителей, имевших печальный вид, и на каждом почти шагу проваливались в реку. Некоторые перешли реку и пошли дальше, а иные так и остались в воде. Я спросил своего проводника: «Почему одни переходят реку, а другие не могут?» Он сказал мне: «Это вот что означает: кто, живя на земле, избрал себе путеводителя, т. е. старца и духовника, и принимал его наставления, когда исповедовался, исполнял и нес налагаемые за свои грехи епитемии, тех вот теперь ты видишь безбедно переходящих реку. А которые в нее проваливаются и тонут, те при своей жизни не искали себе наставников, исповедовались нерадиво и говорили, что мы и сами знаем, что грех и что нет. И вот их никто не провожает через реку и не поддерживает…»

«Пойдем и мы через реку», — сказал он. «Боюсь, — ответил я, — буду проваливаться». «Твой старец поддержит тебя». Действительно, тут подошел ко мне духовник мой и сказал: «Пойдем, я тебе помогу!» Мы с ним перешли на другую сторону реки. Там мы увидели одну широкую, покрытую зеленой травой и цветами дорогу и другую узкую, обведенную цепью. По широкой шли люди с радостью и пением. По узкой же шедших людей гнали с побоями страшилища, и эти люди стонали и кричали. Я спросил: «Куда это их гонят?» Мой проводник сказал: «В Иосафатову долину (юдоль), где находится место судилища», — и повел меня дальше. Вот мы подошли к кипящему котлу с водой, в котором стояли люди и махали руками. Когда же они переставали махать ими, к ним подбегали страшилища и били по голове железными палками.

Я испугался и закричал. Мой проводник велел мне перекреститься и на мой вопрос: «За что этих людей так мучат?», — ответил: «Эти люди небрежно полагали на себе крестное знамение, махая рукою. За это заставляют их здесь махать руками. А по голове бьют за то, что, стоя в храме Божием, они помышляли, как бы своего брата обмануть или украсть что роптали, что певчие нехорошо поют и что священнослужители нехорошо и долго служат».

От этого места мы пошли дальше, причем мой путеводитель так быстро продвигался вперед, что я не успевал за ним шагать. Наконец он остановился у дверей, за которыми был слышен крик. Когда он открыл эти двери, мы увидели там стоящих людей, которым страшилища на голову лили кипящую смолу, а в глаза и рот пихали деньги. От крика и стона сих несчастных я очень испугался и спросил своего путеводителя: «За что их мучат?» — «За то, — ответил он, — что они обманывали людей, выдавая себя ложно за сборщиков на церкви и монастыри, брали от людей деньги на поминовение умерших и не поминали, а за эти деньги покупали водку. Это очень тяжкий грех, за них много надо молитв, чтобы избавить их от сих мучений». Там же я увидел одного инока, к которому приступили страшилища, говоря: «Снимай одежду, ты давно наш, только одна твоя одежда препятствует нам». Когда же они хотели коснуться его, то от одежды этого инока вышел огонь и опалил их. Мой проводник объяснил мне, что к сему иноку так приступают бесы за его нерадивую жизнь в монастыре и нерадивое исполнение послушаний. Но он монашеское одеяние в чести имел и боялся его опорочить, посему одежда его и защищает. Царица Небесная умоляет Сына Своего и Господа Бога нашего за всех монашествующих, кои с усердием носят Ее ризу, дабы были спасены они во веки.

После сего мы пришли еще к дверям, откуда слышался стон и топот, когда же мой путеводитель отворил их, мы увидели пляшущих людей, лица у них были черные и не похожие на человеческие. Они кричали: «До каких пор мы будем плясать?!» Мой путеводитель затворил опять двери и сказал: «Сии люди, когда приходил праздник, не думали о том, чтобы идти в храм Божий молиться, а чтобы поплясать в праздник, и отсюда их трудно вызволить». Дошли потом мы до пропасти, над нею по узенькой вдоль стены тропинке шли разного звания люди и несли в руках различного рода, вида, величины и формы предметы. Когда же некоторые из них на тропинке колебались и находились в таком положении, что едва не падали в пропасть, то они прикасались этими предметами к стене. И у одних несомые в руках предметы прилипали к стене и этим они спасались от падения, а у других таковые не прилипали к стене и они падали в пропасть. По объяснению путеводителя, первые давали милостыню с усердием, а вторые — с неохотой и укоризной.

От сего места мы пошли далее и пришли уже к светлым блистающим вратам чудной красоты, коей передать словами я никак не в состоянии. Мой путеводитель отворил их, и за ними мы увидели чудный, во много раз ярче солнечного, свет. Здесь было много малых церквей очень красивого вида. Внутри их и снаружи были люди. На столиках, стоящих вблизи сих церквей, лежали просфорки. Я спросил своего путеводителя: «Что это значит?» Он сказал: «Это приготовлено для тех людей, которые до звона колокола старались прийти в храм Божий, бросая свои занятия и работы». Мы пошли дальше и, подымаясь выше, пришли к другим вратам. Внутри за ними было еще светлее и красивее прежнего. Там увидели деревья неописуемой красоты и цветов — на одних лист был зеленый, на других голубой и других видов… Между деревьями находилось много монахов, в руках которых были букеты цветов, а на головах венчики блестящие, красоты коих я объяснить не могу. Между ними я узнал инока нашего монастыря. Он улыбнулся и поклонился мне.

Мы шли очень скоро и миновали несколько шедших полков иноков. За ними следовали миряне с сияющими от радости лицами. Я спросил своего путеводителя: «Куда это они идут?» — «Выше, в свои обители, — ответил он, — где им уготовано вечное Небесное Царствие, за то что они на земле переносили скорби и болезни, и тесноту, и наготу, терпели холод и голод. Заповеди, которые надлежит исполнять христианам — исполняли, и души свои полагали за Христа». Потом мы увидели столы, на которых лежало множество венцов разных видов и цветов, одни из них так сильно блестели, что трудно было на них смотреть, а некоторые были голубого цвета. Я спросил своего путеводителя: «Кому приготовлены эти венцы?» Он сказал: «Это тем, кои соблюдали свое девство и терпели муки за Христа».

После сего мы подошли к большому чудной красоты храму и услышали в нем пение, какого я никогда не слышал: оно было столь сладко и умилительно, что я едва мог стоять на ногах. Я спросил своего путеводителя: «Кто это поет так хорошо?» Он сказал: «Это те, которые любили так плакать, как любят грешники услаждать себя скверными песнями, здесь же им вместо плача дано наслаждаться сим дивным пением в этом, приготовленном для них, храме».

Наконец мы стали приближаться к нашей обители, и мой проводник сказал: «Посмотри, где и как кто работает». Я стал смотреть и увидел, кто исполнял свои послушания и работал без ропота, у тех над головами были венчики из голубых цветов. А кто роптал на свое послушание и работал без усердия, тех я видел стоящими в холодной воде и в руках, держащих горячее железо вместо работы, (подобные видения образов еще живых людей встречаются и в «Житиях святых». Например, в «Житии» послушницы прп. Серафима Саровского прп. Елены Дивеевской, которой Богородица показала в Царстве сестер, подвизавшихся в обители, — бывших, нынешних и будущих. — Ред.).

Возле обители мы увидели идущую, как бы не по земле, а в воздухе, величественную прекрасную Жену, окруженную ярким светом. Мой путеводитель сказал мне: «Перекрестись и поклонись Ей». Когда я это сделал, Она сказала юноше: «Отведи этого инока в его келью, ему еще не пришло время». Когда он шел со мною, я спросил его: «Кто это?» — «Царица Небесная», — ответил он. У меня на душе сделалось очень радостно, я жалел, что только один раз поклонился Ей.

В келью меня проводили вместе с моим путеводителем еще несколько в белых одеяниях лиц, между коими я опять увидел своего племянника, с которым вышел прежде из кельи. Путеводитель осенил меня крестообразно иконой святого великомученика Пантелеимона и спросил меня: «Знаешь ли, кто я?» Говорю: «Не знаю». Он сказал: «Я твой Ангел-Хранитель, которому ты всегда молился. Что я тебе велел не говорить, того не говори, а остальное можешь рассказать». Я хотел поклониться ему, но вдруг вижу, что он уже высоко и чуть светлеется… Этим видение кончалось. Я будто бы лег спать.

О самом послушнике Пантелеимоне не лишне сказать, что он из поселян Черниговской губернии, 29 лет, в монастыре живет всего два года. Кроме клиросного послушания, усердно нес он послушание и при братской кухне. На здоровье свое не жалуется, выглядит простым, добродушным, странностей каких-либо за ним не замечалось. Из прошлого его известно, что и близкие его родные не чужды иноческой жизни: три сестры у него находятся в женских монастырях. Еще в раннем детстве Пантелеимону было замечательное сонное видение, в коем указывался ему строгий путь девственника в правилах Снятой Православной веры. Ему даже было указано одеяние: черное — иноческое. Он и в миру чуждался веселья, уклонялся по возможности от мирских сует, тяготел к храму Божию, к молитве, к назидательному чтению. Но при этом в нем не угасало и чувство гражданского долга и любви к родине. Он отбыл срок на действительной военной службе во время войны России с Японией, был волонтером на Дальнем Востоке и выбыл после этой войны в запас армии старшим унтер-офицером.

Описанное сновидение послушника Пантелеимона поразительно тем, что все, что указано ему в видении, передаваемое им не в общем разговоре, а лишь наедине разным лицам из братии и посторонним, с буквальною точностью воспроизводит всевозможные, иногда забытые, неисповеданные, непокрытые примирением с ближними случаи недоразумений в жизни и разных как былых, так не оставляемых и теперь немощей и грехов. Причем видение его, и всею картиною, и по частям (по сходству и сродству виденного во сне с переживаемым в действительности), воочию подтверждает Слово Божие: «Имиже кто согрешает, сими и мучится» (Прем. 11, 17). И кому что Пантелеимон говорил, те сразу все то припоминали из своего пережитого, или в былом, или в недавнем настоящем, хотя бы пред этим сего и не удержали в своей памяти7.