Постарайся попасть по кольцу

Байдарка скользила по тихой воде, и капли со звоном падали с дюралевых весел. Белые кувшинки расступались перед длинным легким корпусом байдарки, которую мама ласково назвала «Марусей», а папа еще более ласково — «Маруськой». Лена сидела впереди, и Лене было тогда семь лет. Если потянуть за правую веревочку, а по-правильному ее называют тягой, «Маруся» очень послушно и плавно повернет вправо.

— Эй, рулевой! Не спи! — окликает мама, — впереди перекат!

Кипит мелкая вода на перекате, а острые камни так и хотят пропороть байдарку — острые, зубастые, клыкастые. И надо ловко, точно провести «Марусю» между камнями, влево и сразу вправо, и опять прямо, и чуть влево — зигзаг удачи. И опять спокойная река, как будто и не было никакого переката.

— Лена, а ты прекрасный штурман, — хвалит папа, — я бы не смог так ловко провести «Маруську».

— Давайте споем, — предлагает мама, — теперь, на спокойной воде, имеем право спеть.

И они всей семьей, которую по-правильному надо называть экипаж, поют свою любимую в то лето песенку «Когда у вас нет собаки». Под эту песню так удобно грести. А стрекозы садятся на острые кончики осоки. А солнце играет в каждой капле воды и в каждой, даже самой маленькой, волне…

Однажды Лена слышала, как мама говорила своей подруге Веруше:

— Лена у нас очень спортивная девочка. Ты бы посмотрела, как она плавает. А на лыжах ходит гораздо лучше меня. Знаешь, даже обидно — я ее учила, маленькую, косолапенькую, а она ходит лучше меня.

— Закон прогресса, — туманно объясняла мамина подруга Веруша. — Дети должны все делать лучше нас.

Потом случилось так, что папа и мама расстались. Лена и мама остались вдвоем. И на байдарке ходили вдвоем по разным рекам. Вдвоем в лодке даже просторнее. Каждое лето какая-нибудь река — Гауя в Латвии, Печора, Волга, озера в Белоруссии.

— Ленка, ты не устала? — спрашивает мама, а байдарка скользит, скользит, и солнце играет в воде, и детство еще не кончилось.

Лена сидит впереди, она крепко держит весло, волдыри на ладонях уже начали заживать. Тяги руля теперь привязаны к ступням. Двинешь вперед левой ногой — и «Маруся» кротко заворачивает влево. Чуть потянешь правую тягу — пожалуйста, «Маруся» сворачивает вправо. Серая, длинная, с синей палубой, которая по-правильному называется декой.

— Лена, ты не устала?

— Ну что ты, мама. Конечно, нет.

Жаловаться на усталость неспортивно. И вообще жаловаться — последнее дело. Мама никогда не жалуется. И Лена никогда не жалуется.

А чистая вода под веслом завивается веселым бурунчиком.

Однажды мама сказала своей Веруше:

— Если хочешь, чтобы тебя не подводили, опирайся на себя, а не на других.

Лена не совсем поняла эти слова, но одно было ясно — мама сильный человек, а это, конечно, хорошо.

Они очень дружно гребут, Лена и мама, — в одном ритме и чувствуют настроение друг друга. Они — экипаж, опытный и слаженный.

— Споем, Ленка?

— Споем.

И они поют песенку про маленького принца, которую они полюбили в то лето.

На закате они причаливают к самому лучшему месту на всей реке. С шорохом «Маруся» утыкается в песок. Лена ставит палатку, мама переносит рюкзаки на берег и разводит костер. И все быстро, складно. Комары зудят и досаждают, Лена шлепает себя по чему попало.

— Ой, мам, надоели!

— Может, вернемся домой? — ирония мамы попадает в цель.

Лена старается не обращать внимания на комаров. Подумаешь, зудят. А зато закат во все небо, розовый, а по краю — желтый. И сосны красные. А ужин — вермишель или каша — самый лучший ужин. И самый душистый брусничный чай. А птицы перекликаются перед сном. И голубая цапля, вытянув назад тонкие ноги, бесшумно пролетает над рекой. Синяя птица.

— Ты можешь доплыть до того берега? — спрашивает мама.

— Могу, конечно.

Лена и правда может доплыть до того берега, хотя он еле виден вдали — в этом месте разлив, и река очень широкая.

— Ты знаешь, Ленка, — говорит мама, когда они лежат в палатке, — я очень рада, что ты спортивный человек. Уметь преодолевать — это очень важно.

— Преодолевать что? — спрашивает Лена сквозь сон.

— Ну как что? Разные препятствия жизненные. И свои собственные слабости. Ты мешок хорошо застегнула? Не дует?

— Все в порядке, мам, все очень хорошо.

Как прекрасно проснуться утром не от звона будильника, а от крика кукушки или свиста скворца. Как хорошо с разбега влететь в обжигающую холодную воду и, рассекая ее плечом, плыть рывками вперед. И вода уже не кажется такой холодной. Лена чувствует радость от собственной силы, легкости и непобедимости. Как хорошо быть спортивной — ничего не страшно. А на берегу мама, она смотрит из-под ладони и улыбается.

…Однажды они сидели у костра, Лена шевелила прутиком раскаленные насквозь ветки, от этого искры летели в лиловое небо.

— Сейчас чай закипит, — сказала мама.

Было тихо, ласково, пахло рекой.

— Мама, — спросила Лена, — а почему вы с папой разошлись?

Лене шел уже тринадцатый год, она была очень высокая, худая, длиннорукая и резкая.

Мама молчала.

— Это ничего, что я спросила? Если не хочешь, можешь не отвечать, мам.

Мама сняла с огня котелок, заварила чай. Обхватила колени руками.

— Знаешь, Лена, жизнь не расскажешь. А если коротко — из-за эгоизма. Семья — это когда жалеют другого, а не себя. И умеют подвинуться. А папа повел себя неблагородно. Во всяком случае, я так почувствовала. И не смогла стерпеть.

— Неспортивно? — спросила Лена. — Папа поступил неспортивно?

— Можно считать, что да.

Это слово у них всегда очень много значило. И действительно, оно многое объясняет в жизни. Хитрый, лживый, недружелюбный, себялюбец — неспортивный. Неспортивное поведение — неблагородное.

Лена с малых лет занимается спортом. Мама уверена — это гарантия, что вырастет смелой, сильной и вообще хорошей. В шесть лет мама привела Лену в бассейн. Лена помнит — неправдоподобно голубая вода, запах хлорки, тоненькие дети, пестрые купальники. Тренер Елизавета Ивановна была ласковая, она говорила «ножка», «ручка». «Ручку вперед, ножками работай энергично, головку опусти, дыши носиком в воду!» Лена научилась плавать, а больше в бассейн не ходила. Елизавета Ивановна велела им соревноваться, кто приплывет быстрее, а Лена не любила соревноваться.

Потом была лыжная секция. Лена получила первый юношеский разряд. А потом стала пропускать занятия и к середине зимы бросила секцию.

— Почему ты не ходишь на тренировки? — спросила мама. — Ты же любить лыжи.

— Я буду ходить на лыжах с тобой по воскресеньям. Годится?

Мама не стала спорить. Так хорошо вместе в лесу. Белые елки, синицы звенят, а лыжня заманивает вдаль.

Мама не знала, что Лена ушла из секции потому, что не сумела подружиться с девочками. Все они показались Лене грубыми, слишком энергичными. Не то что лыжню не уступят — сшибут и не обернутся. Спортивно, да? Воевать с ними Лена не могла, а рассказывать об этом маме не хотелось. Найдутся друзья в другом месте, не обязательно в лыжной секции…

А не найдутся — что ж. С мамой тоже хорошо. Еще не каждому так повезет в жизни — мама идет на лыжах, от Лены не отстает. И снегири розовыми шариками рассыпались под сосной. Скрипит снег, щеки горят.

— Лена, хочешь мандарин? Не озябла?

— Нет, мама. Все хорошо.

И правда хорошо. Оттолкнулась палками и полетела вниз с горы. Нисколько не страшно. Захотела — свернула на полной скорости. Послушны лыжи, послушна скорость. А мама стоит наверху и радостно кричит:

— Ты стала кататься лучше меня! Намного лучше!

Девчонки в лыжной секции злились, если ты пройдешь лучше их. А тут человек радуется за тебя — вот какое оно, настоящее спортивное поведение. Хорошо дружить с мамой.

А друзья? Пока нет друзей. Ни одного друга, ни одной подруги. Почему их нет? Лена часто думает об этом и ответа не находит. Она держится в стороне, потому что стесняется, она не верит в себя. А девчонкам, наверное, представляется, что она слишком гордая, что никто ее не интересует. Все может быть, Лене трудно в этом разобраться. Ей хочется, чтобы ее понимали, всем людям этого хочется. А как помочь другим понять тебя? Не каждый умеет. Лена не умеет. А может быть, гордость и трусость — близкие родственницы? И почему считается, что гордым быть хорошо, а трусливым плохо? Об этом еще надо подумать.

Вот Лена стоит в школьном коридоре у окна и прислушивается к разговору девчонок. Девочки все из ее класса, и Лена могла бы подойти к ним и поболтать, а не ловить жалкие обрывки разговора, стоя в сторонке. Но — ее никто не позвал, и ей кажется, что подходить самой и встревать неудобно. «Вот еще, буду я навязываться», — привычно думает она. Гордость? Или трусость?

Может быть, девчонки недолюбливают, отвергают Лену? Нет, они ее просто не замечают.

Каждый по-своему прав. Не так просто людям понять друг друга.

А обрывки разговора были такие:

— Ты, Галка, дурочка из переулочка, — уверенно говорила Марина.

Марина всегда говорит уверенно, из-за этого все в классе считают, что Марина лучше знает. Что знает? А все. Про что говорит, про то и знает. Она обо всем судит как о давно известном, и тон у нее надменный. Если ты, мол, не знаешь, то сама виновата.

Лене не нравится этот тон. Лена завидует Марине. Но ни за что не призналась бы в этом, даже самой себе. Чему завидовать-то? Надменности? Манере поучать?

Марина продолжает говорить с нажимом:

— Ты, Галка, подумай. Педагогический! Это монастырь.

— Ну почему, Марин, монастырь? — вяло возражает Галка. — Ничего не монастырь.

Смешная Галка и славная. За «дурочку из переулочка» не обиделась, а вот «монастырь» ее задевает.

— А потому — институт для старых дев, — твердо гнет свою линию Марина. — В газетах и то пишут: в школе одни женщины, феминизация школы — поняла? За кого там замуж-то выходить в твоем педагогическом?

А Галя замолчала. Лена так хотела, чтобы Галя нашла какой-нибудь хороший остроумный ответ, осадила Марину, поставила ее на место. Но Галя молчала, не находила остроумного ответа. Лена очень хорошо понимает Галино состояние.

А Марина — ну что в ней такого? Почему она всех подавляет? Вообще — в чем сила того, кто умеет навязывать свою волю, свое мнение? Может быть, эта сила и есть обаяние? Ведь Марину не боятся — ей верят. Хотя бы в эту минуту.

Лена много думает о Марине. Марина ни секунды не думает о Лене.

Вот Марина повела плечом, поправила накинутое на плечи новое замшевое пальто.

— Сквозняк какой сегодня, просто ужас, — сказала она капризно.

— Окна, наверное, плохо заклеены, — почему-то виновато ответила Галка, хотя вовсе не она заклеивала в школе окна.

Кому бы еще сошло с рук такое явное нарушение школьных правил? Попробовала бы Лена появиться в школьном коридоре в пальто. А Марине все можно. Купили ей новое пальто, и она на каждой перемене вылетает из класса первой, а когда остальные выходят в коридор, Марина уже стоит у окна в своем великолепном пальто. И это убедительно, тут уж ничего не скажешь — пальто красивое, очень красивое, и Марина умеет его «подать», вернее — себя в этом пальто.

Лена не умеет себя «подать». А если набросит пальто на плечи, оно обязательно съедет на один бок, и полы окажутся разной длины, и придется дергать плечами, чтобы пальто оказалось на месте. Нет, она ни за что не надела бы такое роскошное замшевое пальто.

А Марина стоит среди девочек — спина прямая, темные волосы распущены по плечам. Перед каждым уроком Марина закалывает их на затылке, чтобы учителя не ругали. Но и «хвост» Марине идет.

— В технический надо поступать, — настаивает Марина. И все девчонки повторяют:

— В технический, только в технический.

А Галка слушает и не спорит.

— В Бауманский подай документы, — настаивает Марина, — там очень трудно учиться, там очень способные мальчики, перспективные, будущие академики.

Лена все время внимательно слушала, рассматривала Марину. И все ей не нравилось, и сама Марина казалась неприятной, наглой, бестактной. Какие академики? При чем здесь вообще академики? Но как только Лена переставала анализировать и разбирать отдельные черты Марины, она ловила себя на том, что и на нее действует обаяние этой красивой уверенной девочки. И неожиданно вместо осуждения и отчуждения пришла мысль: «Хорошо бы подружиться с Мариной». Странное желание? Но слабого человека часто тянет к сильному. Лене тогда показалось, что это могла бы быть хорошая дружба. Они гуляли бы вместе и разговаривали, и пусть бы Марина командовала — Лена бы подчинялась. Они ходили бы друг к другу слушать пластинки, а на переменах было бы с кем поговорить и посмеяться. Скромные мечты. Но Лена, и мечтая, знала, что это только мечты. Как подружиться с Мариной, которая всегда в окружении девочек? У нее и дома, наверное, телефон трещит не переставая. И все, конечно, приглашают Марину в гости, слушать пластинки, или гулять, или в кино. И рассказывают ей свои секреты. Марина притягивает к себе всех, и Лену тоже. Может быть, Лене хочется спрятать свою неуверенность за Маринину уверенность? Может быть. Но это уже немного корысть. Пользоваться чужой защитой стыдно, Лена помнит это с самого детства. Мамины слова: не хочешь, чтобы тебя подводили — опирайся только на себя. Мама права. Мама сильная. Марина сильная. А Лена, наверное, слабая. Гордости в ней много, а смелости мало. И спортивность нисколько не помогает, хотя, казалось бы, должна помочь.

А что такое — спортивность? Лена по утрам делает зарядку, никогда не пропускает — привычка. И лыжи — привычка. В воскресенье, с утра, Лена берет лыжи и — на вокзал, и — в электричку, и — на лыжню. Ноги — рычаги, руки — рычаги. И каждое движение отработано, и лыжа, как часть ноги, а палка, как часть руки. И стремительное движение — как естественное состояние. А когда слетишь с горы на огромной скорости и резко затормозишь внизу — поднимается серебряная пыль. Шик! Не нужны нам замшевые пальто! И серьги, и бантики-помпончики — не нужны. У. нас свой шик и своя красота! Только вот жаль, что никто такой Лены не видит. Мама. Только мама. Но мама — не в счет.

Мама часто в последнее время смотрит на Лену с тревогой. Почему нет у дочери друзей? Почему неуверенная растет девочка? Пятнадцать лет — прекрасный возраст, столько сил, надежд. Возраст выявления себя. А Лена скованная: не трогайте меня, не смотрите на меня.

Сегодня собирается куда-то. Лицо заранее напряженное. Соберется компания юных нахалов, а Лена, ее девочка, самая красивая, самая умная, будет сидеть в углу, ссутулив плечи. Ну почему? Больно маме. Не выдержит, скажет:

— Ленка! Не веди себя, как горбатая. Ты складная, спортивная. Распрямись, развеселись, стань естественной.

Уж лучше бы молчала. Лена взглянет как-то затравленно, то ли умоляет о чем-то, то ли в чем-то винит. В чем?

— Мама, дай мне, пожалуйста, мелочь на дорогу.

И хлопнула дверью.

Так хотелось маме, чтобы были у дочери бойцовские качества, чтобы не чувствовала она себя беззащитной. Не наглость, не беспардонность, нет — но обыкновенное человеческое умение постоять за себя, не терпеть поражение на каждом шагу. Больше всего ради этого и тянула мама в спорт свою Ленку. Знала мама: ничто так не укрепляет человека, как спорт. Переплыви реку — и уверенности в тебе станет хоть немного больше. Посиди неделю-другую на веслах — и не только мышцы от этого станут сильными, а душа накопит некоторый запас энергии. Мама была убеждена в этом, она знала все по себе. Разве может так быть: одному человеку от спорта польза, а другому, даже внешне похожему, — нет пользы? Ну не может так быть! И мама заставляла себя верить: поднимет дочь голову, наберется сил, научится смелости не только на лыжне. Появятся товарищи — девочки, мальчики. А как же? Это так нужно человеку, особенно в юности. Мамина любовь не заменит признания в среде сверстников.

Мама в тревогах. Нет ничего острее на свете, чем родительские тревоги. И, измучившись, мама начинает себя успокаивать: подростковый возраст, глупый возраст — и застенчивость, и неуверенность, и больное самолюбие. Пройдет, пройдет. И лыжи, и плавание, и походы сделают свое дело.

А Лена возвращается из компании понурая, усталая и нерадостная. В маминой молодости это называлось не пользоваться успехом. Дело не в успехе — не девица на выданье, в конце концов. Но как перенести дочкины грустные глаза? А она, Лена, из гордости эту безрадостность прячет. От мамы. От всего света. От себя самой. Щебечет радостным голоском. Чушь рассказывает, анекдоты и сама первая смеется. Приглашает, настаивает — посмейся со мной, поверь моему обману, не надо видеть меня насквозь. Ну, пожалуйста.

Мама крылом бы прикрыла, согрела, обрадовала, защитила. Да выросла дочка. И не мамино понимание ей теперь нужно — сверстников. Они ее среда, ее мир, ее человечество. И жить ей среди них. Разве не страшно, что она среди них не признана, не понята, почти отвергнута. Почему? В чем причина?

Мама слушает дочкину принужденную болтовню, невеселый смех и изо всех сил делает вид, что верит, — смеется, шутит, любит так, что слезы в горле.

— Ленка, а давай с понедельника йогой заниматься? Мне на работе руководство дали, знаешь, в этом что-то есть…

— На голове стоять, носом воду пить? — веселеньким голоском спрашивает Лена. — Можно попробовать, мама.

— Эх ты, — смеется мама, — «носом воду пить». Все профаны говорят одну и ту же пошлость. А люди четыре тысячи лет йогой занимаются, и почему-то не уходит она. Я думаю, эти люди не дурнее нас с тобой.

Мама сильный человек, Лена не спорит. Не любит она спорить.

А занятия гимнастикой йогов Лене понравились. Тренированному человеку нетрудно и приятно делать и «кобру», и «свечу», и «плуг». Радость движения давно знакома. А здесь радость позы. Оказывается, и она существует.

Оказалось, что в классе еще трое занимаются по системе йогов — Светлана, Миша Шапкин и Андрей Левин. Они на переменах говорили между собой, рассказывали, у кого что получается, не получается. И у всех что-нибудь не получалось. А у Лены получались все позы, даже стойка на голове. Но они не стеснялись делиться неудачами. А Лена и удачами делиться стеснялась. Помалкивала. Никто и не знал, что она с интересом прислушивается. А когда Миша Шапкин улегся на пол и стал показывать «плуг», Лена хотела сказать: «Колени разогни», но почему-то не сказала. «Чего лезть с советами. Нужны они им, мои советы. Если бы нужны были, сами бы спросили».

Все как-то сложно, тяжеловесно. И сама не рада, а так уж получается.

Ничего, будет случай, будут обстоятельства, будет перемена к лучшему. И все поймут друг друга. Лена уверена в этом. Само все образуется.

Гремит музыка, как будто в доме праздник, а просто Лена в кухне моет посуду. Летают в руках ложки и вилки, тарелки, как у жонглера, поворачиваются, как надо. Лена почти танцует в маленькой кухне. А вода льется из крана, как хрустальный родник. А за окном поют синицы. И музыка заглушает их нехитрую песню, потому что весело, всем весело, всему миру весело, и земле, и небу, и скамейке под окном.

А все потому, что весело Лене — и причины для веселья вовсе не обязательны. Просто хорошо жить. Быть молодой, смотреть на солнце, слушать музыку, верить в счастье.

Кружится по кухне девочка с тарелкой в руках, она пощелкивает по мокрой тарелке пальцами, как по бубну. А на плече у девочки развевается шарф, вернее — кухонное полотенце.

Стройная девочка, ритмичные движения, только что придуманный танец — не придуманный даже, а рожденный из музыки, света за окном, радости в душе.

Она была в эти минуты самой собой, не зажатая, не смущенная. И ей было хорошо, и она была хороша. Жаль, что никто никогда не видел такой Лены. Впрочем, как раз сегодня один человек видел. Этот человек недавно завел новую моду — стоять на другом конце двора и смотреть в освещенное окно Лены. Этот человек, к сожалению, всего лишь Ромка из параллельного класса. Но — стоит и смотрит, глаз не спускает. Конечно, подглядывать нехорошо. Но Ромка считает, что он не подглядывает, а любуется. Любоваться никто не запретит.

…Прошлой весной, в конце восьмого класса, был с Леной такой случай.

Мама позвонила с работы и сказала:

— Сегодня будет кино, приезжай. Только нарядись.

В мамином институте иногда показывали фильмы, это называется клуб кинолюбителей или как-то в этом роде. До самой последней минуты никто не знает, какой фильм привезут. Но бывает, что привозят шедевры. И все мамины сотрудницы к концу дня звонят: «Приезжай, будет кино». А мама еще обязательно добавляет: «Только нарядись». Мама знает, с кем имеет дело.

Лена надела новое платье и пошла к метро. Мама не догадывается, что Лена любит ездить к ней на работу именно из-за того, что может нарядиться. Мамы часто имеют о своих детях одностороннее представление. Лена не любит наряжаться на школьный вечер. Там, ей кажется, кто-нибудь обязательно скажет: «Чего это ты вырядилась?» И все начнут ее разглядывать. А это перенести трудно. Пусть уж она будет привычной для их глаз. Они привыкли видеть ее в школьной форме, ну и пусть будет на вечере что-нибудь неброское, неяркое, не очень новое. А к маме на работу — пожалуйста, с удовольствием. Там взрослые люди, никто не прицепится, не пошутит, не обидит. И не вытаращит глаза: «Чего это ты?»

В метро было тесно, конец рабочего дня. Плечами по плечам, портфелями по ногам, сумкой по чулкам — обычное дело. Но, кажется, чулки не порвали.

— Привет, ты куда? — услышала Лена знакомый голос. Она увидела Сережку Лебедева, своего одноклассника.

Сережка был высокий, выше всей толпы. Спортивная сумка висела на плече.

«На тренировку едет», — догадалась Лена. Все в классе знали, что Сережка Лебедев занимается спортивной ходьбой. Забыть об этом было нельзя, потому что учителя часто ставили Лебедева всем в пример. Классная особенно: «Посмотри на Лебедева — все успевает. Учится лучше тебя, спортом занимается три раза в неделю. А ты?..» И получалось, что, как ни поверни, ты — ничтожество, а Лебедев — молодец. В классе к нему и относились как-то сдержанно. Может, он и хороший парень, но от всех в стороне — некогда ему.

Сережа пробился к Лене сквозь толпу. На него ворчали, а он не обращал внимания и улыбался ей. Лена обрадовалась Сереже, и сама удивилась: «Чего это я? Лебедев и Лебедев. Случайная встреча». Но радость не проходила.

— Ты куда? — снова спросил он.

Лена хотела ответить: «В кино». Но почему-то стала подробно рассказывать про мамину работу, про киноклуб, где будет новый фильм, а какой, неизвестно. Мелькали станции, а она все талдычила про не интересный никому киноклуб. И с ужасом понимала, что надо остановиться, перестать говорить, спросить о чем-нибудь. Ей так хотелось поговорить с Сережей, а получалось, что она произносит длинный, дурацкий, никому не нужный монолог. Что это с ней? Ей неприятно было слышать свой голос, слишком взволнованный, взвинченный. Она хотела хотя бы говорить помедленнее, не трещать — и все равно говорила быстро. Ее трудно было слушать, и она сама это знала. А ведь при этом голова работала нормально, и она понимала, что незачем спешить с рассказом, Сережа ведь не уходит, он же сам продрался через толпу, чтобы с ней поговорить, именно с ней, с Леной.

Поезд подходил к станции. Сережа сказал:

— Ну, я пошел. Мне выходить на следующей. До свидания.

Все ребята в классе говорили друг другу «пока», а Сережа попрощался как взрослый: «До свидания».

Как грустно ей стало, когда Сережа вышел из вагона. С этой грустью надо было срочно что-то делать. И Лена с ней расправилась, как умела: «Подумаешь! Кто он мне, в конце концов? Не понравилась я ему. Ну и что? Разве обязательно мне ему нравиться? Конечно, лучше было бы не вести себя так глупо. Ну и наплевать».

А какие-то крохи радости от этой встречи в метро все-таки остались. Не выветрились они и на следующее утро. Когда Лена вошла в класс, она почувствовала, что очень хочет понравиться Сереже.

После экзаменов почти весь восьмой класс собрался дома у Гали. Лена тоже пошла туда, а сама думала: «Сережа, конечно, не придет. Он никогда не ходит на вечера и на вечеринки». Она нарочно уговаривала себя, чтобы не расстроиться, когда так и окажется. Но когда Лена пришла к Гале, Сережа был там.

Громко играла музыка, но никто не танцевал, потому что Славка Рогов вспоминал, как принес голубя на биологию. Мало ли было важного в жизни? А вспоминать почему-то хочется вот про такое.

— Где ты его взял, этого голубя? — спросил Сережа.

— В сером доме! На чердаке! — с упоением рассказывал Рогов. — Носовым платком поймал! Легко, думаешь?

— А что трудного? — сказала Галя. — Он же летать не умел.

— Ха, не умел! Еще как летал! Ты не видала!

— Зато я видела, как он между партами по проходу бегал.

Марина засмеялась своим красивым смехом.

— А биологичка-то! Как закричит: «Мышь! Уберите мышь!»

— Просто у него в портфеле крылья примялись, — объяснял Славка, — поэтому он взлететь сразу не мог. И шок, само собой.

— А я чувствую, у меня по ногам кто-то бежит, — сказала Галя.

— А орала ты, Галка, — вспомнил Рогов, — до сих пор в ушах звенит.

— Слушай, Рогов, — спросила Марина, — а зачем ты вообще его принес?

— Хотел проверить, правда она любит животных, наша биологичка, или притворяется по долгу службы.

Все слушали Славу и смеялись после каждого его ответа. Так уж повелось за все восемь лет: когда говорит Рогов, надо смеяться.

Все роли давно распределены. Марина — красавица, Сережа — спортсмен, Рогов — остряк, Галка — добрая. А Лена? Лена никакая. Что может быть противнее, чем такая роль. Но сегодня лучше об этом забыть. Сегодня весело, настроение у всех прекрасное, очень хочется смеяться, хоть палец покажи.

Лена чувствовала на себе Сережин взгляд и боялась посмотреть в его сторону, чтобы не встретиться глазами. Вдруг она опять смутится и на нее нападет дурацкая разговорчивость. Только этого не хватало, уж лучше смотреть в другую сторону. Ведь он пришел из-за нее. Откуда Лена это взяла? А вот знала, чувствовала, интуиция подсказывала. Набравшись, наконец, смелости, она взглянула в Сережину сторону и не увидела его там, где ожидала увидеть — он отошел к проигрывателю, чтобы перевернуть пластинку. Он не смотрел на Лену, был занят пластинкой. Она посмеялась над собой: подвела интуиция. Но все равно Лена твердо знала — он все время видит ее.

Сережа подошел к Лене и пригласил ее танцевать.

Они молчали и почти не смотрели друг на друга. Лена радовалась всему. Вот она танцует с Сережей. А Сережа танцует с ней, с Леной. А музыка такая громкая, что можно ничего не говорить. Никто не ждет от Лены никаких слов. Обычно, когда возникала пауза, Лене почему-то казалось, что именно она должна эту паузу заполнить. Почему — она? Неизвестно. Сейчас паузу заполняла музыка.

Сережа был рад, что Лена молчит. Тогда, в метро, он хотел рассказать ей о спортивной ходьбе. Он занимается уже несколько лет. Большинство людей ничего не знает о спортивной ходьбе. А это так интересно, если понять, вглядеться, вжиться. Азарт и сдержанность — великое сочетание. В каком еще виде спорта найдешь такое? Азарт бегуна. Выдержка шахматиста. А чтобы в сочетании, в полном единстве… Он хотел рассказать об этом Лене, а она не захотела его слушать. Наверное, ей неинтересно. А с другой стороны, откуда она знает, интересно или нет? Она даже не попыталась его услышать. Надо к ней пробиться, так решил Сережа, выйдя в тот вечер из метро. А почему именно Лена? Разве она ему нравится? Он ни разу не задавал себе этого вопроса, а теперь задал. И ответил честно: нравится. Больше других девчонок в классе.

Когда-нибудь он с ней поговорит. А пока случая не было. Сережа действительно очень занят. Уроки, тренировки, да и в кино надо ходить, чтобы не отстать от жизни.

После той встречи в метро у него все время было ощущение, что поговорить с Леной он еще успеет. Вот она, Лена, все время здесь, в классе. А тут учебный год вдруг взял и кончился. Выпускного вечера восьмиклассникам не положено. В десятых классах вовсю идут экзамены, тут уж не до восьмых. Так что можно считать, что сегодняшнее сборище у Гали — это и есть выпускной вечер восьмого «А». И Сережа танцует с Леной. Может быть, в последний раз. Как же могло так получиться? Он же никогда ничего не откладывает. Занятым людям нельзя ничего откладывать — копится, накладывается одно на другое, не успеешь оглянуться, а уже гора, и ты во всем виноват.

Когда музыка кончилась, Сережа спросил:

— Ты в девятый?

— Да. А ты?

— Я тоже.

Это было очень важно. Впереди еще два года.

На физкультуре мальчики играли в волейбол. Сережа высоко прыгал у сетки, и Лене казалось, что он взлетает. Прыгали все, конечно. Но только Сережа вот так зависал в воздухе надолго. Другие мальчишки только прыгнут и сразу притягиваются к земле. Сережа медленно опускался на пол, Сережа во всем особенный.

На низкой скамейке рядом с Леной оказалась Марина.

— Смотри, как здорово Сережа прыгает, — сказала Лена и сразу испугалась: сейчас Марина обо всем догадается. Только бы не догадалась. Когда любишь, кажется, что все к тебе присматриваются очень внимательно и ждут, чем ты выдашь себя. Все хотят разгадать твою тайну. Не обязательно, чтобы посмеяться — просто, чтобы уличить: не скрывай от нас, не заводи своих собственных секретов. Ишь какая.

Это так кажется. Особенно такому человеку, как Лена. На самом-то деле никто не приглядывается, никто не становится к нам внимательнее, когда наше сердце празднует любовь. Они догадываются не потому, что особенно приглядываются. А только потому, что любовь написана на человеке огромными буквами. Нет на свете людей, которые умеют скрыть любовь — ведь для этого надо быть сильнее любви. А так не бывает…

Лена испугалась, что выдала себя. Но Марина ничего не заметила. Глянула на Сережу мельком, пожала плечом:

— Прыгучесть хорошая. Он же спортсмен.

Вот так. Кому — полет, а кому — прыгучесть.

Марина ни о чем не догадалась.

Конечно, хорошо бы подружиться с Мариной. И тогда они могли бы все доверять друг другу. И, может быть, Лена решится поделиться с Мариной своим главным секретом — про Сережу. Но только пусть будет так: Лена выберет время и сама расскажет. Доверие рождает доверие, и они станут подругами. Надо только выбрать момент и настроение. Уже две недели Лена выбирает время, а оно все никак не выбирается. Лена сама себя постоянно упрекает в нерешительности. Но от этого не легче.

Наконец Лена собралась с духом и сказала:

— Марина, после уроков я расскажу тебе одну вещь. Ладно?

Марина кивнула — ладно.

Из школы Марина и Лена вышли вместе. Лена без предисловий спросила:

— Тебе Сережа нравится?

Вот так, прямо, с плеча. Знала, что, если начнет издалека, может запутаться в собственных словах и так и не доберется до главного. А так вот сразу — как с обрыва в воду прыгнула. А теперь не она ведет разговор, а он ее сам поведет.

— Какой Сережа? — спросила Марина.

Лена забыла, что у них в классе три Сережи.

— Лебедев, — сказала Лена сдавленным голосом.

— Лебедев как Лебедев, — ответила Марина. — Учителя его больно уж хвалят. Ограниченный, по-моему, мозгов не густо. А так нормальный парень. А что?

Как же так? Лена — с обрыва доверчиво — в воду. А вода оказалась чересчур холодной. Но именно такая вот пренебрежительная невнимательная интонация была нужна, чтобы Лена заговорила горячо и откровенно: захотелось защитить Сережу.

— Ты, Марина, его совсем не знаешь. Ему просто некогда, поэтому он не раскрывается. Знаешь, как он тренируется? Он каждое утро на лыжах бегает, а когда нет снега — пробежка каждое утро, ни дня не пропускает. А теперь и по асфальту на лыжах бегает.

— Ты что, тронутая? Какие тебе лыжи по асфальту?

— Ну, конечно, Марина! Роликовые лыжи. Он бегает по бульвару, он встает в шесть утра.

— Та-ак. А ты откуда знаешь, что — в шесть встает? А?

Лена растерялась. Даже мама не знает, что Лена встает в шесть часов вместо половины восьмого. Зачем? А затем, чтобы смотреть в окно. А там, за окном, среди желтых кленов и голубых елочек бежит по бульвару на роликовых лыжах высокий мальчик в синем тренировочном костюме и красной шапочке.

— Марина! Ты знаешь, что такое встать в шесть утра?

— Не знаю, — Марина презрительно кривит губы. — Не пробовала.

— Вот видишь! А говоришь! Просто к нему надо приглядеться. Он очень умный, он интересный, он все понимает.

Лена запнулась. Может быть, напрасно она все это говорит?

Но остановиться не могла, продолжала откровенничать. Она рассказала Марине то, чего не решилась бы рассказать никому. Она рассказала про письмо.

Одинокие люди даже откровенными быть не умеют. То молчат, молчат, живут отдельно, сами по себе. То вдруг понесет их в откровенность, не удержишь. Наверное, чувство контакта с другим человеком тоже бывает тренированным и нетренированным…

И она, сама не зная почему, рассказала Марине про письмо. Это было прошлым летом. Лена сидела на большом камне. Если не оборачиваться, то можно считать, что этот валун посреди моря, и волны открытого моря перекатываются через серый в розовую крапинку камень и уходят к далекому невидимому берегу. На самом деле этот «невидимый» берег был в нескольких метрах. Но если не поворачивать головы, он — невидимый. И волны накатываются на него и, шипя, удаляются. Лена щурится на солнце и решает: «Сегодня напишу Сереже письмо. Нечего тянуть, нечего откладывать».

Лена знала совершенно точно: Сережа прочтет ее письмо и сразу поймет, что она умная, тонкая, интересная. А совсем не такая несуразная болтушка, какой она показалась ему в метро. У нее есть вкус и чувство меры. И она умеет понимать красоту.

И Лена снова стала сочинять письмо.

«За нашим окном луг с красной травой. Думаешь, не бывает красной травы? Я тоже так думала раньше, а теперь увидела — бывает. Утром солнце светит прямо в окно. Это очень хорошо — проснуться от солнца. А если не проспать, в окно — прямо в окно, представляешь, виден восход. Ни один восход не похож на другой. Мы с мамой живем здесь уже второй месяц, и я ни разу не видела двух похожих восходов».

Ей было так важно, чтобы Сережа увидел все, что видит она. Поделиться. А без этого радость не радость и красота не красота. Поделиться богатством. А может быть, это и есть любовь? Лене показалось, что в эту минуту она сделала великое открытие. Любовь — это желание поделиться. Вот это да! Никто никогда не мог объяснить толком, что такое любовь, а она вдруг смогла. Теорема ферма! Бермудский треугольник. Тайны мира. Их открывают простые люди. Люди-то обыкновенные, но состояние совершенно необыкновенное. Любовь — вот какое это особое состояние.

Письмо Сереже Лена так и не написала. Не собралась. А по правде — не решилась. Вдруг не так поймет? Боялась. Гордость и трусость. Как часто они подменяют друг друга. В холодную воду броситься — пожалуйста. Какая смелая девочка! С крутой горы сигануть на лыжах — да хоть сию минуту, сколько угодно. Ну скажите! Ничего не боится! Отчаянная! Настоящая спортсменка! А какое-то письмо несчастное написать — ну, это все не так просто.

Марина смотрела на Лену с интересом. Любопытство — это ведь тоже интерес. Ну, не к нам, а к нашим новостям. Да ведь, когда раскрываешь свои тайны, хочется верить, что слушают тебя с сочувствием. Иначе как рассказывать.

— И вот я сделала открытие, — говорит Лена. — Любовь — это желание делиться. Понимаешь, Марина?

— А что? Ничего, — сказала Марина.

Она смотрела пристально, она не перебивала и не пыталась встревать со своим, как часто делают девчонки. Марина — человек непустяковый. И не зря Лена выбрала ее. Вот теперь будет у нее наконец подруга.

— Не знаю, что мне теперь делать, — закончила Лена. Ей хотелось, чтобы Марина дала совет. Может быть, дружба — это когда дают советы?

Марина вдруг сказала:

— Надо же. Какой принц учится в нашем классе, никогда бы не подумала.

Сердце у Лены сжалось. От собственной глупости? От ожидания беды?

Они шли вместе с Мариной, и Лене было так одиноко, как, может быть, никогда еще не было.

Марина шла молча. Лена пыталась себя успокоить: «Наверное, она задумалась о чем-нибудь своем». Но холодно молчала Марина, жестко и отчужденно. И попрощалась с Леной равнодушно. Не подруга, а случайная попутчица.

— Вот мой дом. Пока. — Кивнула и пошла.

«Ну зачем, зачем я полезла к ней со своими тайнами? Что я наделала!» — Лена брела опустив голову, согнувшись крючком. Тяжело чувствовать, что навредила себе сама, по своей воле.

Марина ей не подруга. Станет когда-нибудь подругой? Это еще вопрос. А она выложила ей все подряд. И себе-то в этом с трудом признавалась. А теперь что будет? Марина, наверное, считает Лену дурочкой из переулочка — это раз. Расскажет всему классу, и все будут смеяться — два. Еще и до Сережи дойдет — ой, мамочка! — Лена приложила ладони к щекам и долго качала головой. Что теперь делать? Невыносимое состояние. Что делают в таких случаях люди, не умеющие бороться? Ищут выход без борьбы. Бегство! «Перейду в другую школу, — решила Лена. — А что? И ничего. А мама? Ну, что-нибудь можно придумать. И мама согласится. Или так — сначала перейти, а потом рассказать маме. Чтобы не было длинных объяснений. «Знаешь, мама, я в другой школе теперь учусь». И все, и никаких лишних слов».

Придумав все это, Лена немного успокоилась. В глубине души она прекрасно знала, что ни в какую другую школу она не перейдет, что все это выдумка. Но важно было иметь запасной выход — и она его нашла. Теперь хоть дышать можно спокойно, а то прямо горло перехватило. Как у пловца. Плывет, плывет — и уверен в себе. А спасательная шлюпка пусть все-таки будет поблизости…

Марина действительно была занята своими мыслями и не замечала Лену. Лена ее не интересовала. А вот Сережа — это было занятно.

Марина всегда считала, что в их классе нет ни одного мальчика, хоть сколько-нибудь достойного внимания. «Какие-то они все дети глупые», — так думала Марина. Всех этих мальчишек она знала с первого класса, помнила, когда они были чуть выше парты — тоже еще герои. А Сережа Лебедев? До сегодняшнего дня он был, как все. Теперь Марина вдруг увидела, что спортсмен вовсе не глуп и не ребенок. Ей как-то не запомнилось, что все это пришло от Лены. Ей казалось, что она сама вдруг увидела: Сережа хороший парень. Высокий, красивый, ловкий. На улице на таких обращают внимание. А тут вот он, в классе, через парту от нее сидит.

Интересно. Марина твердо верила: раз Сережа ей понравился, то и она ему понравится тоже. Обязательно. Иначе быть не может. Кто самая красивая девочка в их классе? Она, Марина. И она об этом не забывает, хотя вслух не говорит. Зачем говорить о том, что и так любому видно. А если кто забудет, Марина умеет напомнить — без слов. То волосы на перемене распустит, то новое пальто на себя накинет, то французской тушью ресницы покрасит. Не отвлекайтесь, не забывайте, кто перед вами, девочки и мальчики.

Лена хотела быть уверенной: она понравилась Сереже. Дальше ее мечты не шли. Марине надо, чтобы Сережа в нее влюбился, чтобы все об этом знали и завидовали ей. Меньше никак нельзя, на меньшее Марина не согласится.

…Утром Лена вошла в класс и сразу отыскала глазами Сережу. Сережа стоял рядом со своей партой, а рядом с ним была Марина. Они разговаривали. Лена даже глаза закрыла, так ей больно было это видеть. Сейчас Марина расскажет про вчерашний разговор, про письмо, про великое открытие. Потом они посмотрят на Лену и начнут смеяться! Куда деваться? Лена торчала посреди класса, не могла даже дойти до своей парты.

Она заставила себя еще раз взглянуть на Марину и Сережу. Марина приветливо улыбнулась и помахала рукой. Рука у Марины красивая. Длинная кисть, узкая. И серебряный маникюр. Раньше Марина не делала маникюр. Классная заставит стереть, это уж обязательно. У нее на столе для таких случаев стоит ацетон в квадратном пузырьке. Но химия на четвертом уроке. А до четвертого урока маникюр уже все увидят. Кому надо — уже увидели.

Марина помахала Лене, а сама знала, что Сережа заметит, какая красивая у Марины рука. Откуда знала? А вот так — знала, и все. И сама бы не смогла объяснить, как это получается. Наверное, когда человек нравится, про него всегда такие вещи знаешь. А Сережа Марине нравится. Со вчерашнего дня. Вчера еще немного сомневалась в этом Марина. А сегодня уже нет. Когда увидела его утром в классе, сразу перестала сомневаться. Нравится. Он ей нужен. И теперь Марина от него не отступится.

В последний день четверти в школе был вечер.

Лена сказала Марине:

— Не знаю, пойти или не ходить. Всегда одно и то же.

Жалкая хитрость нехитрого человека. Лена знала, что пойдет. И знала, что Марина это знает и посмеивается над ней, а вслух ничего не говорит.

Лене почему-то казалось, что на этом вечере у них с Сережей будет какой-то важный разговор. И многое станет ясно. И Сережа станет уже не просто Сережей, а ее другом Сережей. Мечтать об этом было приятно.

— Почему не сходить на вечер? — сказала Марина. — Поплясать, попрыгать не каждый день удается.

Школьный оркестр играл громко. Все танцевали кучей. Те, кто не танцевал, усиленно делали вид, что не хотят. А тогда было непонятно, зачем они сюда пришли. Лена тоже делала вид, стоя у стены. Она смотрела в темное окно, на белый потолок. И на ребят, которые танцевали, и делала вид, что это даже интереснее, чем самой танцевать. Все девочки во все времена делают такой вид — а куда денешься? Лена заметила, что десятиклассница Надя, как всегда, сидит на табуретке возле сцены. Надя никогда ни с кем не танцует на вечерах, все время сидит на своей табуретке, ее никто и не приглашает — все знают, что она откажет. К концу вечера главный гитарист Володя Чижов спустится в зал и Надя встанет ему навстречу. Володя положит на табуретку свою сверкающую электрогитару и будет танцевать с Надей. Они станцуют несколько танцев. И все будут смотреть на них, потому что они танцуют лучше всех в школе. И оба очень красивые. Марина как-то сказала:

— У Чижова лицо, как у рыцаря.

Лена думает, как верно сказала тогда Марина — правда, как у рыцаря. И Надя похожа на польскую киноактрису. Или французскую, Лена забыла какую. Легкая сила в фигурах, светлые лица, свободные движения. А главное — полная гармония между ними. Володя танцует с Надей, и всем от этого радость. Неизвестно почему — просто радость, и все. Потом Володя берет свою гитару, поднимается на сцену и говорит в микрофон:

— Два последних танца. — Он смешно разводит руками, и это значит, что если бы была его, Володи Чижова, воля, то играли бы музыканты до утра, да хоть три дня подряд, пороха хватит. Но есть завуч, есть дежурный учитель — обстоятельства сильнее нас.

И все понимают, как надо. И все всегда соглашаются, что обстоятельства сильнее нас.

И Надя снова садится на табуретку, почему-то именно на табуретку, а не на стул, и ждет, пока все разойдутся, Володя уберет гитару в чехол и пойдет ее провожать.

И сколько бы Надя ни сидела во время танцев на табуретке, никому в голову не придет считать, что Надя скучает, что она покинутая, неприглашенная, обойденная. Кто из девочек не согласился бы вот так сидеть на табуретке? И нечего притворяться.

Лена уже видела Сережу в коридоре. Он пришел на вечер, хотя раньше не ходил. Ради кого он пришел? Сережа стоял с мальчишками из их класса, а Лена в стороне. Вернее, шла к двери в зал, но медленно шла и видела Сережу. Вот Витя вынул сигареты, а Сережа покачал головой и улыбнулся. Саша сказал:

— Космонавты не курят. Не знаешь разве?

Другого некурящего мальчишки в свою компанию не приняли бы, а Сережу приняли, вот он стоит с ними вместе. «Наверное, потому, что независимый, — подумала Лена. — С ним все считаются. Он с характером».

А потом, когда все танцевали, Сережи в зале не было. И Лена стояла у окна и старалась сделать вид, что ей очень весело разглядывать всех и все, что попадает на глаза. Она поглядывала на дверь. Он еще не вошел в зал, а она уже почувствовала: сейчас войдет. И обрадовалась, что не ошиблась. Сережа действительно шел по залу, и она знала, что он видит ее, идет к ней. Сейчас он пригласит ее танцевать. Сердце заколотилось, стена, к которой она прислонилась, показалась очень холодной. Лена не притворялась — пусть Сережа видит, как она рада, что он сейчас пригласит ее танцевать. И в это время между Леной и Сережей появилась Марина. Она просто так шла по залу и случайно пересекла Сережин путь. И как будто оборвала ниточку, протянувшуюся между Сережей и Леной. Ниточку-паутинку, невидимую, тонкую. Сережа пригласил танцевать Марину. Совершенно случайно, только потому, что она в ту секунду попалась на глаза.

Лене стало пусто. Пусто и грустно, и все вдруг показалось совсем бессмысленным. Зачем этот зал? Зачем туфли? Зачем прическа? Зачем шла? Надеялась, радовалась, сияла, волновалась. Зачем? Чтобы этот чужой парень Сережа, который даже не способен отличить, кто к нему относится по-настоящему, а кто — никак, чтобы он станцевал с ней танец или два? И ради этого столько переживаний? И еще выдумала: будет важный разговор, все решится. А что — все? Так Лена грызла себя, это занятие не приносило облегчения, но она продолжала. «К чему все? Сама не знаешь, чего хочешь. Разве тебе нужен Сережа? Выдумки! Не нужен он тебе, чужой какой-то».

И тут к Лене подошел Ромка из параллельного класса. И они вошли в танцующую толпу. Ритм, праздник, толпа. Если танцуешь со всеми и всем весело, грусть постепенно проходит. Тем более непонятно, кто с кем танцует, пусть будет Ромка — не все ли равно. Иногда Ромка надувал щеки, иногда подмигивал Лене, она улыбалась Ромке. Громкая музыка — печаль, пройди, хотя бы на время! Может быть, потом опять навалится холодная тоска, а пока — веселись. Мы все вместе, мы танцуем, нам хорошо. И даже замечательно. И вообще, жизнь прекрасна. Только бы не видеть Сережу, отвлечься, забыть. Повернулась и увидела Сережу. Он танцевал с Мариной. Все танцевали — не поймешь кто с кем. А Сережа и Марина танцевали вдвоем. Они не растворялись в толпе, они держались вместе. Сережа придерживал Марину за локоть, не давал буйной толпе оттеснить ее. И двигались они медленнее остальных. Все прыгали, буйствовали, бесились, подшучивали над собой. А они — танцевали.

Лена подумала: «Как хорошо он танцует». И сразу движения ее перестали быть легкими. Почему-то заболела голова. И музыка показалась слишком громкой. И сил стало мало, их не хватало даже на то, чтобы уйти из этого зала, взять пальто и — ну его, этот вечер. Чего в них хорошего, в этих вечерах?

«Надо уйти, надо уйти», — твердила она себе, а сама натянуто улыбалась Ромке. И вдруг увидела, что Марины и Сережи уже нет в зале. Пока она собиралась уйти, они ушли.

Теперь можно и остаться. Вот так у нее всегда — решает так, а делает по-другому. Слабый человек Лена — ни характера, ни легкости. Тяжелый, слабый человек.

Марина сказала:

— Музыка громкая, дикая какая-то сегодня. Надо пройтись, а то уши заложило от этих воплей.

Сережа промолчал. У него такая манера. Как будто он всегда помнит: есть главное, а есть неглавное. Главное — это школа и спорт. Все остальное менее существенно. И не надо портить нервы — как будет, так и будет.

Он искоса поглядывает на Марину — красивая. Хотя есть в ней что-то лишнее, чрезмерное.

— Проводишь меня? — спросила Марина.

Марина против самолюбия в мелочах. Для нее главное — я так хочу! Хочу, чтобы он меня проводил, этот высокий, складный, серьезный парень Сережа. А если он такой недогадливый, придется самой действовать.

— Провожу, — ответил он покладисто, но без радости.

Сережа бережно провел Марину через толпу, в раздевалке подал ей пальто. Вежливый, корректный. Не то что Сашка или Витька из их класса. Или какой-нибудь Ромка из параллельного.

На улице было прохладно. Светила луна, а по ней бежали черные непрозрачные маленькие облака.

Марина шла медленно, она как будто хотела сказать: мы не просто идем, мы гуляем. С тобой. Вдвоем. Сережа сначала примеривался к ее шагам, потом задумался о чем-то своем, пошел быстрее. Марина хотела сказать, что тут не соревнования по спортивной ходьбе. Но остановила себя: не все сразу. Скоро он будет ходить так, как ей надо. Будет, будет, куда он денется.

Возле ее дома Сережа остановился и посмотрел вопросительно. Марина поняла вопрос: «Теперь можно мне идти домой?» Конечно, Марина надеялась, что он захочет еще погулять или постоять и поговорить. Но он не захотел. Да и какой интерес гулять бегом. Она устала, и туфли у нее на очень высоком каблуке.

— Ты запыхалась, — сказал Сережа, — потому что неправильно дышишь. Нетренированная.

— Ты что? — она нарочно пошире раскрыла глаза. — Я не спортсменка. Я слабая девушка. — И вошла в подъезд. Оттуда сказала: — У меня другие достоинства.

Сережа пожал плечами. Чего она злится? Нервные все какие-то. Занималась бы спортом — сразу уравновесилась он.

И пошел — сначала обычной походкой, а потом зашагал по пустой улице специальным шагом спортивной ходьбы. Все равно время идет, почему бы не потренироваться. Он сильно двигал локтями, а ногами перебирал очень быстро, но не бежал, а шел. Это в спортивной ходьбе главный фокус: не побежать, ни на долю секунды не оторвать от земли обе ноги. В беге есть момент, когда бегун как бы в прыжке и обе ноги не на земле, а в воздухе. Называется — фаза полета. Ну это пусть бегун бежит… А Сережа выбрал свой вид спорта и нисколько не жалеет.

Вот он идет по пустой улице, вот свернул на бульвар. Из троллейбуса смотрят, наверное. Странно парень передвигается, вихлявая походочка, а скорость — будь здоров. А пускай посмотрят. Сережа привык — на стадионе столько зрителей, что же он стесняться их будет? Наоборот, приятно. Кто-нибудь еще и крикнет пронзительно на весь стадион: «Сергей! Длинный! Жми!» И жмет, и жмет — весело и трудно. Это и есть спорт.

Осенние каникулы Лена не любит. Обман это, а не каникулы. Всего пять дней, а из них два — праздники. А еще какие-нибудь выходные к праздникам добавляются. Разве это каникулы?

— До чего я люблю каникулы, девчонки! — говорит Марина. — Хоть бы почаще они были.

Девчонки смеются. Удивила. Каждый любит, каждый хочет, чтобы почаще они были. Лена молчит, стоит в стороне.

— Лена, — зовет Марина. — Ты что грустишь? Каникулы завтра.

— Я не грущу, — быстро отвечает Лена. — Каникулы — это хорошо.

Не скажешь ведь при всех, что не любишь каникулы, которые почти целиком совпадают с праздниками и выходными. А если бы Лену спросили: «Почему не любишь?», она должна была бы ответить: «Потому что мама дома».

Да, вот так. Лена не любит бывать дома, когда дома мама. Раньше, когда маленькой была, — другое дело. А теперь старается уйти куда угодно, только бы не видеть мамин взгляд, не ждать ее вопросов и не подозревать, что в молчании тоже вопрос, и совет, и сожаление. Нет, нет, Лена не обижается на маму. Считает, что с мамой ей повезло — мама не пристает, она все вечера занята своей диссертацией, или домашними делами, или друзьями. Но у Лены перед мамой какое-то чувство вины. Как будто она, Лена, единственная дочь, не оправдывает маминых надежд. И не такая она совсем, о какой мама мечтала. Недостаточно красивая или не совсем удачливая, ловкая, смелая в жизни. И друзей нет. Стыдно перед мамой. И хочется видеться реже.

Вечером мама дома. Лена валяется на диване, вовсю орет проигрыватель: «А он мне нравится, нравится, нравится!» А потом на обороте: «Все пройдет — и печаль, и радость. Все пройдет, так устроен свет. Все пройдет, только верить надо, что любовь не проходит, нет!» В последнее время Лена перестала слушать хорошую музыку, в консерваторию не ходит и абонементов больше не покупает. Тоже какое-то одинокое дело — эти абонементы. Туда — одна и обратно — тоже одна. А все шлягеры крутят, танцуют, дурачатся. Может быть, так и объединяются люди? Может, самое главное — быть такой, как все?

Мама читает и как будто не слышит грохота песенных обвалов. Но все равно как-то несвободно, как будто не у себя дома. И Лена надевает куртку и выходит на улицу. Кажется, мама даже не заметила этого. Или сделала вид.

На улице дождь. Ну и что? Кто сказал, что под дождем нельзя гулять? В песнях под дождем почему-то не гуляют, а бродят. «Хорошо, поброжу», — решает Лена. Народу на улице немного, все спешат и садятся в метро или в автобусы — праздник. Если не празднуешь праздник, чувствуешь себя одинокой и решительно никому не нужной. Лена шла не спеша по бульвару в сторону школы. Этот путь от дома до школы в обычные дни занимает десять минут. А если идти медленно, обходить каждую лужу, рассматривать мокрые машины, можно идти целый час.

Дождь холодный и сильный, настоящий ноябрьский дождь. Куртка не выдерживает такого долгого дождя, она протекла по швам. Но домой Лена не пойдет. Сядет в автобус, покатается, пока куртка не высохнет, а потом опять погуляет. Чем плохо? «Все пройдет, только верить надо, что любовь не проходит, нет!» Привязалась песенка. Лена пошла быстрее, вот переход, а вон, на той стороне остановка, туда ей и надо. И вдруг она увидела на остановке Сережу. Он держал пестрый зонтик. И от радости зашлось сердце. И призналась себе, что не просто «бродила» под этим холодным и каким-то липким дождем, а ждала, надеялась — «увижу!». И дождалась. Сейчас она подойдет к нему, только соберется с силами. И он улыбнется, как тогда в метро. Он тогда ей обрадовался. Ей, а не Марине. Это было. Пусть и сейчас ей обрадуется и улыбнется.

Зонтик в Сережиной руке качнулся. И только тут Лена заметила, что зонтик Сережа держит не над собой, рядом с Сережей стояла Марина. Ее он спасает от дождя, сам мокнет, а Марину прикрывает. Зачем тогда подходить к нему? И вообще все это глупость, надо иметь самолюбие и ума побольше.

Лена резко повернулась и пошла домой. Как побитая — какое точное, оказывается, выражение. Как побитая. Она ссутулилась, засунула мокрые руки в мокрые карманы. «Дома высохну, подумаешь — дождь». И тут надумала: «Надо поговорить с Сережей. Без Марины. В любом, самом обычном разговоре можно понять, как человек к тебе относится». Поговорить без Марины — это самое трудное, она все время рядом с ним. Навязывается Марина, нисколько она Сереже не нравится, Лена же видит. Надо позвонить ему, вот и все. А что? Позвоню завтра и поздравлю с праздником. Праздники для того и придуманы, чтобы люди могли напомнить о себе тем, кому хотят. Решительно шла Лена по лужам. Выход нашелся простой и хороший.

Назавтра Лена долго повторяла про себя: «В праздники все звонят друг другу, и ничего такого в этом нет, и никто не удивится». Один раз она убедила себя так, что даже сняла трубку и набрала Сережин номер. Но было занято. Трубка в руке стала тяжелой и горячей. Наверное, он разговаривает с Мариной, с кем же еще? Лена совершенно уверена. Никогда она не бывает такой уверенной, как тогда, когда думает о своих поражениях. Ничего не получилось. Так и должно быть.

В последний день каникул Лена увидела на улице Марину. Марина быстро шла одна, легкая походка довольного человека. Лена к ней не подошла, а Марина ее не заметила.

Лена спустилась в метро. Она любит ездить на метро, здесь никому нет до нее дела. А все же люди вокруг, не одна. Сама не заметила, как оказалась на другом конце города. И вдруг увидела на станции Сережу. Она смотрела в окно вагона. Сережа прошел по перрону совсем рядом с дверью, возле которой стояла Лена. Ну, почувствуй взгляд, поверни голову, увидь меня, обрадуйся. Не почувствовал, не увидел, не обрадовался. Сама окликни, позови. Нет, ни за что. Зачем? Еще подумает, что она специально за ним ездит. Еще скажет, чего это ты здесь делаешь? Еще окажется скучный голос, равнодушный взгляд. Может ведь оказаться? Да, скорее всего. Поражение — вот чего она всегда ждет. Вот к чему она всегда готова. Почему? Ну, это сложный вопрос. Почему бывают победители, а бывают побежденные. В чем угодно — в спортивном состязании, в любви, в споре. Характер играет одну из первых ролей. Лена не умеет бороться. А чтобы поверить в себя, надо, наверное, чтобы в тебя поверили другие…

Лена и Марина сидели на партах в пустом классе и ждали, пока высохнет пол. Они были дежурные, с ними должен был дежурить еще Сережа, но он сказал: «У мамы день рождения» — и ушел.

Марина на днях убедила всех, что надо поменять график дежурств — ей хотелось дежурить с Сережей.

Света попробовала возразить:

— Зачем менять? Привыкли уж к такому графику.

— Ну и что же? — нажала Марина. — Привыкнешь и к новому.

Логики никакой, зато напор непреодолимый.

Только Галя проворчала:

— Опять меня с Сережей Лебедевым напишите? А с ним дежурить, значит, одной парты двигать и воду таскать. У него вечно — ах, ах, тренировка.

— Не страдай, — оборвала ее Марина. — Могу сама с ним дежурить.

— Вот и давай, — обрадовалась Галя. — А я с Сашей.

Марина быстро вписала свою фамилию рядом с Сережиной. И Лену тоже вписала, не спрашивая. Никакого особого смысла она в это не вкладывала, она о Лене вообще не думала.

И вот Лена и Марина сидят в пустом классе.

— Вчера в кино ходили, — говорит Марина небрежно и покачивает ногой. — Ерунда дикая, а Сережке понравилось.

В класс заглянула учительница физкультуры.

— Наконец-то я тебя нашла. Ты будешь играть в баскетбол.

Хотя рядом сидела Марина, Лена поняла, что Ирина Петровна сказала это ей.

— Я не умею, — ответила Лена.

— Ничего. Ты высокая, — Ирина Петровна закрыла дверь.

«Поговорили, как двое глухих, — подумала Лена. — Я про одно, она про другое».

Марина засмеялась. Лена спросила:

— Ты что?

Марина посмеиваясь смотрела на Лену.

— Тебе, Лена, только в баскетбол играть. Для баскетбола знаешь что нужно?

— А ты знаешь?

Лена спросила почти резко. Ей хотелось, чтобы уверенная во всем на свете Марина услышала за этим вопросом: «Откуда ты-то знаешь? Никогда ты не играла в баскетбол». Но не такой человек Марина, чтобы улавливать какой-то второй смысл.

— Нужен чемпионский характер. Напор и смелость. Поняла?

Сказала и замолчала. Лена опять поразилась, как точно умеет Марина замолкать. Сказала про чемпионский характер и дала Лене время освоиться с этой мыслью, понять, что Марина права, что она опять победила. Как всегда. И во всем.

Когда Марина увидела, что Лена молча признает свое поражение в этом разговоре, она продолжила:

— У тебя, Лена, характер чемпионский? Сама скажи.

— Нет, наверное.

А что тут ответишь?

— Не наверное, а точно. — Поставила точку Марина. — В спорте с твоим характером делать нечего.

Лена ничего не ответила. Но почему-то не сникла, как всегда, а подумала: «Посмотрим».

Когда человека постоянно ставят в пример, его обычно не очень-то любят. Если это происходит в школе, ребята посмеиваются: «Учителя его хвалят, потому что их, учителей, обмануть легко. А нас-то не обманешь». А Сережа — исключение. Сколько ни приглядывайся, все видят одно и то же: действительно, умеет организовать свой день, в самом деле учится хорошо, на подготовительных курсах в университете занимается, в спортшколе тренируется три раза в неделю. Над ним не посмеешься. Справляется человек с делами, другим на пятерых бы хватило, а он один все перемалывает. Они к нему относятся с уважением, а он это чувствует, но навстречу никому не идет — держится в стороне. То ли ребята Сереже не совсем доверяют из-за его положительности, такой уж он идеальный. То ли они ему не очень нужны, занят очень. Нет контакта. Раньше Сережа это переживал, а теперь привык. Не лидер. Но, в общем, положение у него в классе приличное. Чего же еще?

Если бы кто-нибудь захотел выслушать Сережу, он бы объяснил, что дело вовсе не в какой-то сильной воле и не в особом трудолюбии. А, может быть, как раз в том, что Сережа бережет свои силы. Он, Сережа, не любит лишней работы. Вот и все. Плохо учиться? А зачем тогда ходить в школу? Ходить, отсиживать и выйти невыученным? А смысл? Решил поступать после десятого на химфак. Лучше с первого захода, каждому понятно. Иначе придется год торчать в лаборантах, время потеряешь, а сдавать с каждым годом будет труднее. А если в армию попадешь — вообще все перезабудешь. Тренер сказал, что из Сережи может выйти толк — значит, надо, чтобы этот толк был непременно, иначе зачем же столько лет тренировался?

Ничего впустую. Все с толком, с результатом. Так сам Сережа понимает свою жизнь, такие у него принципы.

Когда-то Сережа сердился на отца за то, что тот записал его в секцию спортивной ходьбы: «Ты что, папа, получше ничего не нашел? Ребята на футбол ходят, на теннис. Кольку в яхт-клуб отдали. Ну что это — ходьба». А сейчас? Ребята побросали свои секции. Никто не занимается всерьез ни футболом, ни теннисом. А Сережа не бросил. Втянулся, привык к спортивной ходьбе, даже понравилось.

Отец как-то сказал:

— У тебя, Сергей, легкий характер. Тебе нравится все, что твое. Втянулся — и пошел. Молодец.

Сережа, как все люди, любит, чтобы его хвалили. И, как все люди, стремится нравиться самому себе. Для развитого человека мало физической силы и школьных знаний. Надо и за искусством следить. Раз в неделю Сережа ходит в кино. Охотиться за какими-то особенными фильмами, стоять в очереди за билетами Сережа не может, некогда. И он ходит по вторникам на любой фильм в ближайший кинотеатр. Специально ничем другим не занимает вечер вторника, это — вечер кино. И не пропускает. Сережа знает: раз пропустишь, потом втянуться трудно. Человек не машина, но что-то машинное иметь надо. Отлаженный ритм, например. Очень помогает.

В кино Сережа ходит один. Это удобно — вдуматься в фильм, разобраться, что в нем хорошо, что плохо. Если идешь в кино с кем-то, подумать не дают. Чужие мнения хороши, если это авторитетные мнения. А откуда? Так, болтовня на уровне «мне понравилось, а тебе?»

Один раз Сережа хотел пригласить в кино Лену. Но вспомнил, как она болтала тогда в метро. Не позвал, пошел один. Но в кино думал о ней. Нравится она ему? Она лучше всех девчонок в классе. Конечно, это не так много — лучшая девчонка в их очень обыкновенном девятом «А». Но Сережа и не принимает Лену за великую любовь, за окончательный вариант. Да и вообще, в последнее время он не знает, кто ему больше нравится — Лена или Марина. Все в классе считают Марину самой красивой. И она сама интересуется Сережей. И не скрывает это. И все просто. А Лена? А Лену не поймешь.

Он собрался в кино, и тут позвонила Марина.

— Привет, ты свободен?

— Почти.

— Гулять хочешь?

— Я в кино иду.

— Меня возьмешь?

Простой конкретный разговор. Очень удобно. Главное, не надо сложностей. Современный человек устал от сложностей.

— Пошли, конечно, — согласился он весело.

Весь фильм Марина молчала. И вообще вела себя как-то незаметно. Сережа даже забыл, что она сидит рядом. Вспомнил, только когда в зале зажгли свет. Только когда она сказала:

— Проводи меня, я боюсь ходить одна.

И про фильм ни слова. Что это? Такт? Или ей нечего сказать? А не все ли равно? Всю дорогу до ее дома он размышлял о фильме, она ему не мешала.

В следующий вторник Марина позвонила снова, и он сам предложил:

— Хочешь в кино?

А она даже не спросила, на какой фильм. Сразу ответила:

— Хочу.

Спокойно с ней, просто и легко.

И опять после кино он проводил ее. Марина чувствовала, что молчат они не вместе, а каждый о своем. И, конечно, раз он не с ней, а сам по себе, в этом провожании мало смысла. Она прекрасно могла бы дойти из кино до дома одна — никого она не боится. Но приятно, когда тебя провожают. Чувствуешь себя слабой и — сильной от этого.

Марина глянула на Сережу сбоку. Широко шагает, смотрит прямо перед собой. Но уже не убегает вперед, идет рядом. Не смотрит на нее, но его шаги уже привыкли к ее шагам. Медленное дело — воспитание. А может — ну его вообще? Поглядела искоса — высокий, красивый. Пусть будет.

Теперь каждый вторник они ходят в кино. Он привык к этому, сам звонил и приглашал. Теперь он наверняка не помнил, что завела этот порядок она, Марина. В какой-то книге она читала, что женщина не должна бояться проявлять инициативу: если она мужчине нравится, он не помнит, кто кому первый позвонил, кто на свидание пригласил, кто в любви признался.

Марина не думала о том, как приручит Сережу. Думать было не надо. Она надеялась на свое верное чутье — женское чутье от возраста не зависит. В пятнадцать лет оно очень даже сильное. Оно подсказывало: Сережу надо сначала приучить к себе, пускай он привыкнет к Марининому присутствию, пусть ему без нее будет неуютно. Вот! Неуютно! Тогда можно предъявлять права, требовать и капризничать. А до этого замолкни и притаись.

Марина приучала к себе Сережу не спеша. Но иногда терпение готово было лопнуть. Сегодня в кино перед ними сидела пара, парень обнимал девушку за плечи. Марина и Сережа сидели, как две параллельные прямые, которые никогда не пересекутся.

— Холодно, из двери дует, — сказала Марина.

Может быть, он теперь догадается обнять ее? Любой парень догадался бы, что это не жалоба на сквозняк, а поощрение. А Сережа, не отрывая глаз от экрана, стащил с шеи шарф, сунул его Марине на колени.

Но все равно за этот месяц результаты были. Марина довольна. Она знает точно, что ни с кем больше Сережа не встречается — только ее провожает по вечерам, только с ней ходит в кино. Конечно, хотелось бы большего. В чем-нибудь себе отказал бы ради нее. Тренировку бы пропустил — для него это целый подвиг. А он подвигов не совершает. А ей так хочется, чтобы совершил. Хоть один. Или курсы в университете прогулял бы, что ли. Нет, этого от него не дождешься. Иногда Марину берет тоска, ей кажется, что это будет вечно: в понедельник тренировка, во вторник, и только во вторник, — кино, в среду — курсы. И еще надо все уроки делать, Сережа так считает.

И тогда Марина придумала: а что если записаться в баскетбольную секцию? У них с Сережей появятся общие интересы. Ему понравится, что она занялась спортом — спорт его пунктик. Когда-то в пятом, что ли, классе она была в баскетбольной секции. Потом бросила, как большинство людей. Но тогда говорили, что у нее способности. А вдруг в школьной секции она станет звездой? Марина верила в успех. «Ну, Сереженька, держись!» — так она подумала.

Марина шла через двор, малыши играли в футбол. «Бей! Бей!» — «Ну куда ты, Петька!» — «Мазила» — «Пусти, я сам на ворота встану!». Они носились по площадке, красные, взмокшие, глаза горели. И напористо кричал один, кудрявый, в синем школьном костюме. А пальто валялось на земле. Напор и скорость. Чемпионский характер. Вот тут и вспомнила Марина Лену. Наверное, Лена обиделась, когда Марина сказала ей про чемпионский характер. Но ведь это правда. Лена ни в чем не возьмет верх. Она и Сережу проморгала из-за этого. В каникулы Марина видела, как Лена стояла под дождем у перехода. А потом заметила их с Сережей и пошла обратно. Тогда Марина и вспомнила, как Лена говорила в спортзале, что ей нравится Сережа. Долго что-то объясняла, в дебри какие-то лезла, психологию какую-то пыталась подводить под все. Умная больно. А нравится — чего ж ты от него убегаешь-то? Шарахнулась от перехода, как будто за ней гонятся. Нет, Марина так просто ни за что бы не ушла. Хоть он с другой девочкой стоял бы, хоть с десятью девочками. Ей-то какое дело до чужих девчонок? Именно подошла бы, смутила бы, напомнила о себе, а как же? Почему надо кому-то уступать? Может быть, как раз ты и победишь? А Лена — нет, Лена — шляпа. А таким в жизни не везет. Так считает Марина.

Чем ближе была пятница, тем тверже Лена знала: на баскетбол она не пойдет. Хватит с нее спорта. Бицепсы ей ни к чему, а больше ни на что спорт не влияет, это проверено на опыте. Ирина Петровна велела — ну и что? Нет, не пойдет Лена. Зря сразу не отказалась, но в том и беда, что Лена не умеет отказываться. Соглашается. Иногда потом ругает себя, а чаще и не ругает. Ну такой она мягкий человек, чем уж так плохо быть мягкой?

Лена всегда ходила во все кружки и секции, в которые ее записывали. А потом постепенно переставала: пропустит раз, потом еще, а там уже идти неудобно, давно не была; еще объясняться придется — лучше просто спустить на тормозах.

Но все эти дни Лена почему-то помнила о баскетболе. Спорила с Мариной, про себя, конечно. «А откуда тебе, Марина, знать про мой характер? А может, быть, я просто деликатная и вежливая? Может быть, мне не нужно было показывать свой напор и смелость? Воспитанные люди это не проявляют без острой необходимости, поняла, Марина? А острой необходимости-то и не было». «А Сережа? — это уже спрашивала воображаемая Марина». — «А Сережа? — отвечала Лена, — это тот случай, когда он мне нужен, только если я ему нужна. А без этого — ноль эмоций. И не стану навязываться. Я еще в жизни никому не навязывалась». И гордо вскидывала голову.

Этот спор длился каждый день. И прибавлял уверенности. Чемпионский характер. Ну, даже если не очень чемпионский. Что же теперь делать? У кого такой характер, у кого — другой. Не всем быть первыми. Почему слова Марины так глубоко задели? Сколько раз Лена слышала, что она не умеет за себя постоять, добиться своего. Да, слышала. Но тогда говорила мама. Это раздражало — не надо лезть в мои дела. Но не обижало. А вот сказала Марина, чужой человек, не друг. А больно. Потому что сверстница, одноклассница, то самое человечество, в котором Лене существовать. И потом, ведь именно Марину Сережа предпочел Лене.

Марина считает людей с нечемпионским характером неполноценными, какими-то убогими.

А сама Лена как считает? Она ругает себя. Если бы хоть раз попытаться вступить в борьбу, победить, выиграть. Тогда бы все поняли, что Лена отходит в сторонку не потому, что она проигравший по натуре. Нет, она такой же боец и победитель. А не ввязывается потому, что не любит соревнований и борьбы за какие-то там места на каких-то там пьедесталах. А любит она тишину, раздумья. Вот что надо доказать. Кому? Марине? Кто ей Марина, чтобы ради нее что-то доказывать? Сереже? Но с ним на эту тему разговора не было, как и вообще ни на какую. А кому же? Себе? Да, пожалуй, себе. И — Марине, которая причинила боль. И Сереже, который ее не замечает. Всему миру надо доказать, что ты не безвольная тряпка, а крепкий, смелый человек. Почему именно теперь это надо доказывать? Наверное, накопилось большое недовольство собой, вот и пришло время переломить себя.

В зале было очень светло и очень тихо. На уроках физкультуры всегда шум-гам, а сегодня какая-то особенная тишина. На низенькой скамейке у стены сидела незнакомая женщина в васильковом тренировочном костюме с белыми лампасами. На голове розовый пушистый берет, на ногах почему-то старые черные туфли. Новые туфли под крокодиловую кожу стояли на скамейке. Женщина ела печенье, и пачка стояла рядом с новыми туфлями. Лена застряла у дверей и смотрела. Наверное, это тренер. А почему она не в кедах, а в туфлях? Женщина обернулась.

— Тебе что, девочка?

Можно было прикрыть дверь и уйти. И никто бы не кинулся догонять, и никто бы, возможно, не вспомнил про Лену. Обошлось бы без нее. Но она не стала убегать. Почему-то в этот раз не стала.

— В баскетбол играть, — сказала она, слова прозвучали гулко в пустом зале.

— Играла когда-нибудь? — тренер оглядела Лену.

— Нет, но меня записали.

«Сейчас прогонит, — подумала Лена, — ну и пусть, даже лучше». Но стояла, не уходила.

В зал вошли Марина, Галя, а за ними Света и Катя из параллельного класса. Вон что, и Марина, оказывается, хочет играть в баскетбол. А молчала, Лене ни слова не сказала. Лена чувствовала себя скованной и неловкой. А девочки весело болтали.

— Ой, девочки, а вдруг я до кольца не допрыгну? — смеялась Света.

— А у нас в лагере летом был баскетбол, одна девочка такая высокая была в первом отряде, она прямо с земли, без всяких прыжков, мячи в корзину закладывала, только чуть руку поднимет, вот так — и привет. — Это Галя.

Марина молча смотрела на тренера. А потом громко спросила Лену:

— Все-таки пришла?

— Пришла, — ответила Лена.

И опять грубость, на которой вроде и поймать нельзя. Все просто пришли, а Лена — «все-таки» пришла. Не такая, как они.

Тренер на них — ноль внимания. Медленно стряхнула крошки с брюк, не спеша прошла через зал. Походка была особенная, ноги как-то очень легко отпрыгивали от пола. «Сережа тоже так ходит», — вспомнила Лена. Спина у тренера была прямая, и сразу захотелось распрямиться. Лена и сама не заметила, как перестала сутулиться, развела плечи, а голову подняла.

В углу зала лежала большая сетка с мячами, рыжими, как апельсины. Тренер сказала:

— Меня зовут Светлана Михайловна, — и выкатила пять мячей. Она стала кидать их девочкам. Кидала не глядя, но мяч летел точно в руки. Вот мяч застыл, прикоснувшись к рукам Гали. Вот Марина схватила свой мяч. И Света. «А я ни за что не поймаю», — мелькнуло у Лены. Мяч уже летел прямо в нее, и она, спасаясь от удара, схватила его. Схватила! Не уронила, нет. И вздохнула тихонько. Мяч оказался жестче, чем она ожидала. Он был шершавый, холодный, покрытый коротенькими колючками.

Девочки стояли в ряд и смотрели на Светлану Михайловну. Лена стояла отдельно. Она сделала шаг, почти незаметный, как будто просто переминалась с ноги на ногу. Но теперь она оказалась с ними вместе, рядом с Катей. На Кате была голубая майка, немного выгоревшая. А на спине написано «Лесные зори» и нарисованы две елки.

Светлана Михайловна опять села на низкую скамейку и сказала безразличным тоном:

— Каждая пытается попасть по кольцу.

«Ни за что не попаду», — подумала Лена.

Марина тряхнула темными волосами, завязанными в хвост. Она сделала два длинных шага, подпрыгнула и легко подтолкнула мяч. Он, не коснувшись деревянного щита, лег прямо в кольцо. Лена видела, как много в Марине точности, ловкости. Она двигалась пружинисто, не сильнее и не слабее, чем надо, а так, чтобы попасть по кольцу.

«Ни за что не попаду», — опять подумала Лена, когда мяч в кольцо с разбега закинула Галя, а потом — Катя. Но надежда на невероятное чудо все равно оставалась. И кольцо не так высоко. И рост у Лены не маленький. И кидать ей после всех, можно еще успеть собраться, успокоиться. Хорошо, что последняя.

— Теперь ты, — сказала Светлана Михайловна. Все повернулись и стали смотреть на Лену. Какие счастливые, они все уже попали по кольцу. Чего ж им теперь не поглазеть, как она промажет. Театр, почти цирк.

У Лены стало пусто в руках и в ногах. И в голове тоже. Как будто Лена была сама по себе, а руки-ноги — сами по себе. И все-таки желание вырваться из этой вязкой неловкости заставило Лену побежать к кольцу и кинуть мяч. Кинула. Мяч стукнулся о край зеленого щита и отскочил в сторону.

Марина за спиной звонко сказала:

— Мимо!

Ее голос легко взлетел под потолок и, гулкий, вернулся.

«Так и знала. Так мне и надо. Зачем сюда притащилась? А они, конечно, все посмеиваются. Ужас. Теперь еще надо пройти за мячом через весь зал».

— Можно я еще? — спросила Катя. Она беленькая, и кожа у нее светлая, а глаза прозрачные и серые под светлыми бровями. — Можно я?

Светлана Михайловна кивнула. Катя побежала мелкими шагами, ойкнула, откинула от себя мяч, как будто он горячий. Мяч пролетел мимо кольца и высоко отпрыгнул от пола. Девочки засмеялись. «Славная какая Катя», — подумала Лена.

Правильно, наверное, говорят: чему раз выучился, того уже не забудешь. Марина всего полгода занималась в баскетбольной секции, и было это давно, в пятом классе, но как только в руках оказался мяч, Марина не вспомнила даже, а почувствовала, что никогда не забывала, как все надо делать. И были два шага, один совсем длинный, другой тоже длинный, но покороче, чтобы оказаться в самой точной, самой удобной позиции перед кольцом. И она бросила мяч в кольцо. И он полетел не просто так, а слушался ее руки. Она даже удивилась. Марина знала, что у нее все будет получаться лучше всех, но такого легкого ощущения она не ожидала. Все получалось само. То, о чем она четыре года не думала и не вспоминала, существовало в ней — в руках, ногах, в кончиках пальцев. Все получится отлично, надо только верить в свои руки, в свою скорость, легкость и силу.

Марина насмешливо оглядела остальных девочек, но в ее взгляде не было снисходительности. Она чувствовала себя на другом уровне, они были ей не интересны. У нее, скорее всего, талант. Может, зря тогда бросила. Но ничего, она свое наверстает.

И уж, конечно, за Леной она не следила. И не видела ни скованности, ни некрасивости Лены. Но когда брошенный Леной мяч еще был в воздухе, Марина уже сказала: «Мимо!» Неуверенность — вот что чувствует Марина в людях сразу. И в Лене. А тогда хочется пнуть. И толкнуть под локоть. «Мимо!»

Девочки бросали мячи в кольцо. Попадали, не попадали. Марина кидала лучше остальных. Она даже и не думала о мячах, доверилась той силе, которую чувствовала в себе. А в это время думала о чем-то другом. Хорошо бы Сережа увидел ее сейчас. Сказать ему сегодня вечером, что она стала заниматься спортом? Или потом его ошарашить?

Лене показалось, что тренировка была очень долгой. Временами она переставала думать, что девочки смотрят ей в спину и пересмеиваются. Тогда становилось легче. Один раз ее мяч попал в кольцо. Но это было в самом конце, когда все остальные пошли уже в раздевалку.

— Девочки, не забудьте, во вторник в три, — сказала им вслед Светлана Михайловна и переобулась в новые туфли. Она подошла к Лене и тихо произнесла: — Ты можешь больше не приходить. Я же вижу, как ты мучаешься.

— До свидания, — сказала Лена.

Ну и что? Удачно получилось, больше она не придет на баскетбол. Не хотела — и можно не ходить. А тренер какая хорошая — не прогнала при всех, а тихо сказала. Не придет Лена больше, и никто не будет ее ругать.

Не может она быть свободной и ловкой, когда все на нее смотрят. Да еще говорят под руку: «Мимо!»

Она шла по улице она. А впереди переговаривались девчонки. Начался дождь. Намокла куртка, и портфель заблестел как новый. В нем отражались фонари. «Рано стало темнеть», — подумала Лена.

Она смотрела на прохожих. Вот парень без шапки, в волосах капли блестят. Живет себе, не играет в баскетбол. И женщина в блестящем плаще тоже не играет. И ничего, живут без баскетбола.

Лена постаралась не сутулиться, некоторое время шла прямо, а потом забыла и опять ссутулила плечи.

У Светланы Михайловны много подруг. И они никак не могут понять, почему она работает в школе. Двадцать лет назад все они играли в одной команде, это была одна из лучших команд в городе. Потом стали постепенно уходить в тренеры. И каждая старалась найти перспективных учеников, чтобы была отдача. Это так естественно — хотеть высокого результата. Не можешь брать вершины — радуешься за учеников.

И Светлана Михайловна сначала взяла одаренных, перспективных. И так хорошо было с ними работать — ее ученицы переходили в настоящие команды. Кубки, медали — все как у людей.

И вдруг стала замечать — ходят по улицам неперспективные девчонки. Не замечала, а тут заметила. Почему? Наверное, созрела, накопился в душе опыт, пришло новое понимание жизни. Ходят просто девчонки. Много высоких, акселератки. Но стесняются своего роста, зажатые, неуверенные. Некоторые грубые — может быть, от неуверенности? И так захотелось помочь им. Ну просто как о самом благодарном деле на этом свете стала мечтать — тренировать самых обычных девочек. В самой обыкновенной школе. А заниматься со способными и подающими надежды найдется кому и без нее. Странное решение? А на этих странностях так много в мире держится…

Позвонила Ирине.

— Здравствуй, Ирина, теперь уже Петровна. Ты все в школе работаешь?

— Да, Светлана, все в той же.

— А возьми меня в свою школу тренером. Возьмешь?

— С ума сошла! Я обыкновенная, а тебе-то зачем? Ты же талант, Светланочка.

— А можно, я не буду тебе объяснять? Ну, по дружбе — поверь, и все. Я тебя не подведу, ты знаешь.

— Еще бы! Только у нас ведь обычные дети, никаких выдающихся.

— Это и нужно, — засмеялась Светлана Михайловна. — Обычные, длинные, неуклюжие, с неважной координацией, косолапенькие. Какие хочешь, Ирина теперь уже Петровна!

В школу ее взяли охотно. Какой директор школы теперь не верит в спорт? Таких отсталых, наверное, нет. Спорт спасает от неорганизованности, от плохой дисциплины, от двоек и троек, от фокусов и выкрутасов.

На первой тренировке Светлана Михайловна смотрела на девятиклассников. Вот та, смуглая, Марина, кажется, вполне могла бы заниматься серьезно, если бы начала пораньше. Есть у нее уверенность и данные неплохие, способности, похоже, есть. Остальные — ничем не выдающиеся, таких она и ждала увидеть. С ними можно работать. Кроме самой первой — Лена, что ли. Ее Ирина явно заставила прийти. Девочка страдает, стесняется всего на свете, даже мяча, кажется, стесняется. И баскетбол ей, похоже, вовсе не нравится. А, впрочем, может быть, это всего лишь маска? Она показывает окружающим, что не хочет играть в баскетбол. Что не нуждается ни в каком успехе. У застенчивых иногда так бывает. Да, та, которая пришла на тренировку первой, стесняется своего неумения. И себя стесняется…

А Ирина во многом права. В спортивной школе все девочки хотели стать баскетболистками. Кто не хотел, тот не ходил в спортшколу — нагрузка слишком велика, чтобы без большой мечты ее выдерживать. Там девчонки жили от тренировки до тренировки, дни считали. С ними у Светланы Михайловны контакт установился легко — она была для них почти кумиром, баскетболистка «из той самой», прославленной команды. А этим девочкам безразлична ее прошлая слава. Они и не знают ничего. Этим их не привлечь. А чем? Может быть, ничем. Но кто сказал, что ее ждет в этой школе успех? Она не педагог, она баскетболистка. Бывшая центровая. А еще раньше — длинная девочка, стеснявшаяся своего роста. Она тоже сгибалась, втягивала голову в плечи, чтобы стать пониже. Баскетбол ее спас. И пока она помнит себя такой, юность не покинула ее совсем. Она небезразличный человек, и ей не все равно, как живут и чувствуют себя другие девчонки. Она будет тренировать их, обыкновенных.

Что помогло в то давнее время длинной Светлане поверить, что она не хуже всех на свете? Мяч. Да, как только он попал к ней в руки, ей стало ясно, что делать — бежать, бросать, попадать в кольцо. Забивать. И проблемы и страхи отходили на второй план. Сразу? Конечно, нет! Это теперь кажется: взяла в руки мяч, и стала другой. Совсем не таким легким был путь от длинной Светки до центровой Светланы, а потом до прославленной на всю страну баскетболистки. А потом тренера Светланы Михайловны. Путь длиной в жизнь. И всегда кто-то помогал.

После тренировки Марина прибежала домой. Приняла душ, причесалась. Она все делала быстро. Вот сейчас зазвонит телефон, Сережа позовет в кино. Но телефон молчал. Это еще что за новости? Не звонит. Что делать? Марина не станет мучиться — ждать очень трудно. Она сняла трубку и сама набрала Сережин номер.

— Привет, — сказал Сережа. — А я уже выходить собрался. Пойдешь в кино?

Что это он? Так бы и ушел без нее, если бы она не позвонила. Хорошо еще, что она со своим самолюбием не носится.

— Как всегда, — ответила Марина.

Пусть он знает, что это не случай и не его прихоть — ходить с ней в кино. Это было и будет всегда.

Пока одевалась, думала с досадой: «А почему все-таки он собрался в кино один, без меня?». И тут же нашла ответ: «Он звонил, а я еще не вернулась с тренировки». Ну хорошо, а почему он не побежал ее искать? Даже не подождал? Мог бы не пойти один раз в кино, раз Марина куда-то делась. Нет, он не отказался от кино.

Дождь кончился. Хорошо, можно надеть новое замшевое пальто.

Мамы не было дома, и это было хорошо.

Лена пришла с тренировки усталая. От неудач она всегда чувствовала себя усталой. Мама бы обязательно спросила, почему бледная. Или бы потрогала лоб — нет ли температуры. Или сказала бы: «Не горбись. Хорошая фигура, а ты что с ней делаешь». Или, что не легче, ничего не спросила и не сказала бы, а все равно Лена знала бы, о чем мама молчит. И так трудно быть рядом, в одном доме, с человеком, который все про тебя знает и обо всем догадывается. А ты знаешь, что ничего хорошего этому человеку не даешь — одни разочарования. Лена еще умеет видеть все в несколько преувеличенно трагическом свете. Мама вовсе не так пристально пересчитывает дочкины неудачи. Мама тоже себя обманывает и заклинает — все хорошо, все было хорошо, все будет хорошо. А иначе — как жить?

Хорошо, когда мамы нет дома. С ее активностью, она заполняет собой, своей личностью, или, как теперь говорят, своим биополем, все пространство. Лене тесно, и деваться некуда.

Лена достала из ящика письменного стола потрепанную колоду карт. Включила проигрыватель. Все последние дни она слушала одну и ту же пластинку. Особенно не вслушивалась, но чем-то эта пластинка была созвучна ее состоянию. Лена раскладывала на широкой тахте пасьянс, думала о своем. На баскетбол можно больше не ходить, ее оттуда вежливо выставили. И никто не ждет ее там. «Этот день, быть может, где-то вдали мы не однажды вспомним», — пела пластинка. А Марина была права, настоящий спорт не для таких, как Лена. Всякие семейные воскресные лыжные прогулки и водный туризм — не в счет. Легко быть чемпионкой в своей семье. А вот в зале, где чужие и не добрые к тебе глаза, — там попробуй. Не вышло. Сама атмосфера спортзала вытолкнула Лену, не приняла ее. Почему-то смириться с этим было трудно.

Странно получалось.

Всегда Лена старается уходить от соперничества, от состязаний. И все равно без конфликтов жить не удается. Когда мечтала о дружбе с Мариной, хотела во всем ей подчиняться. А теперь? После тренировки Марина стала неприятна — видит только себя, собой любуется. И у Лены возникло противодействие. Пусть слабый, пусть внутренний, но протест. «Спой о том, как вдаль плывут корабли, не сдаваясь бурям».

Пасьянс не сошелся. Лена перемешала карты и начала снова.

Однажды мама сказала:

— Лена, ты плывешь по течению. Не владеешь ситуацией.

Лена тогда обиделась. Теперь даже не помнит, по какому поводу мама это сказала, а обида не забылась. Лена как раз считает, что она не плывет по течению. А сопротивляется, только это, может быть, не всем заметно. У нее же есть на все своя твердая точка зрения. А если она не вступает в открытую борьбу, то только потому, что не считает нужным бороться за себя, отстаивать себя.

В первый раз Лена захотела бороться. Она хотела опять пойти на тренировку. Хотела победить в себе то, что самой не нравилось. Неужели пойдет? Неужели решится? А что если Светлана Михайловна посмотрит удивленно и скажет: «Я же просила не приходить». А Что если девчонки захихикают? А что если Марина отпустит что-нибудь такое, что все подхватят и будут потом повторять в коридорах?

«Спой о том, что ради нашей любви весь этот мир придуман».

Пластинка кончилась, Лена поставила ее снова. «Вновь о том, что день уходит с земли, в час вечерний спой мне».

Ей нравится Сережа. И она придет на тренировку. Какая тут связь? Логикой невозможно ее объяснить. Но связь есть. И Лена пойдет. Она знает, как надо сделать. Прийти раньше всех. Светлана Михайловна велела приходить к четырем, а Лена придет к половине четвертого. Переоденется, сядет на скамейку в спортзале. Если Светлана Михайловна захочет ее выставить, она скажет Лене об этом не при всех. А вдруг и вообще не прогонит? «Лишь о том, что все пройдет, вспоминать не надо». Из чего делать трагедию? Мячом по кольцу попасть не может. Ну сегодня не может, а в другой раз возьмет и сможет. Надо только не бояться, что все над тобой будут смеяться. Что им всем больше делать, что ли, нечего? Лена расхрабрилась, раскраснелась, смахнула карты в ящик и пошла на кухню, чтобы что-нибудь поесть.

«Буду бороться с собой, — решает Лена. — Этот дурацкий характер надо переламывать».

Светлана Михайловна вернулась домой недовольная собой. Первая тренировка прошла как будто нормально. В чем же дело? А, ну, конечно, та девочка — Лена. Нарушен главный принцип, своя собственная установка. «Не приходи». Она ведь для того и пошла работать в обычную школу, чтобы не говорить такие слова никому. И в первую же встречу не удержалась. Показалось, что девчонка мучается от собственной закованности, что ей этот мяч, как камень, а вовсе не спасательный круг. И Светлана Михайловна почувствовала обиду за мяч. Всем он помогал, кого она встречала, — в команде у них и потом всем, кого она тренировала. А тут вдруг с первого шага — такая несуразная девочка. Как спортсменка эта Лена никуда не годится. Закрепощенная, зажатая, угловатая. Бойцовские качества равны нулю. И все равно так говорить было нельзя.

Теперь все. Ее в секцию не затащишь. Обиделась, такие не прощают обид. Да, напорола. А именно спорт мог дать этой Лене легкость. Хотя бы немного избавить от застенчивости и от слишком серьезного и потому трудного отношения к самой себе. А теперь ничего не получится. Может быть, объяснить Лене, почему именно ей, явно неперспективной, баскетбол нужен. Не поверит. А вдруг поверит? Простит?

Ирина, наверное, права — педагогом надо родиться. А Светлана Михайловна не педагог. Но вести секцию надо, хотя бы до конца года. Раз взялась, бросать неудобно.

Марина сидела в зале рядом с Сережей. Он, как обычно, уткнулся в экран и не замечал ее. Ну разве можно не замечать Марину? Ресницы черные, глаза русалочьи, пальто замшевое.

Но сегодня ей было и не до кино, и не до Сережи. Марина чувствовала, как ноги наливаются какой-то свинцовой тяжестью. Казалось, что их невозможно оторвать от пола. Захотела попробовать, может ли она шевелить ногами, пошаркала по полу. Пока еще кое-как двигаются, но как же она после кино дойдет до дома? Вот она, тренировка. Теперь она поняла, почему Сережа после каждой тренировки спешит домой и некоторое время лежит, подложив под ноги диванный валик. Он рассказывал об этом Марине, а она тогда посмеялась, сказала: «Как много разных правил, с ума сойти».

Теперь она чувствовала себя разбитой, ноги гудели и болели. Главное, чтобы Сережа ничего не заметил. Почему-то пришли на ум светские барышни, которые дотанцовывались на балах чуть не до обмороков. Затянутые в какие-то жесткие корсеты, танцевали в душных залах — и ничего, терпели, у этих слабых созданий была, значит, самодисциплина. При чем здесь были эти красавицы, Марина и сама не смогла бы объяснить. Но помогло. Подобралась, заставила себя улыбаться экрану.

Они вышли из кино и пошли по бульвару. Каждый шаг Марина делала так, как будто к сапогам были привязаны тяжеленные гири. А бульвар, по которому она ходит всю жизнь, всегда казался абсолютно ровным. Теперь выяснилось, что он все время вверх-вниз, и откуда взялись эти горки? Вверх еще так-сяк, а вниз — хоть плачь. Марина старалась улыбаться. Сережа молча шел рядом. О фильме этом ерундовом, наверное, размышляет. Ну его, невнимательный какой-то. Вдруг Сережа сказал:

— Ты что, бегала сегодня? Ноги болят?

— Откуда ты знаешь? — Марина смутилась.

— Вижу. Характерная походочка, колени не гнутся. Ничего, завтра легче будет, через два дня совсем пройдет. Говорил я тебе, что спортом надо заниматься.

— А я и занимаюсь, — не утерпела она. — Сегодня была на баскетболе.

Вот сейчас он обрадуется, с уважением скажет: «На баскетболе? Ну молодчина ты». А он сказал:

— То-то же.

Учительский какой-то у него тон. Лучше бы идти помог.

И тут Сережа взял ее под руку.

— Держись, доковыляем как-нибудь.

Она постаралась улыбнуться. Оказывается, Сережа умеет и под руку взять. Когда считает нужным.

Когда Светлана Михайловна объявила дома, что пойдет работать в обычную школу, муж отодвинул стакан с чаем и сказал:

— Наконец-то! Я не хотел говорить, но нельзя так много отдавать спорту. В полночь домой приходишь. А давление, между прочим, не девичье.

Дочь Тамара вздохнула:

— Ура! Наконец-то мы повидаемся со своей мамой. И родным детям перепадет материнская ласка. Еще раз — ура!

Тамара учится в университете на психологическом факультете. Пишет курсовую работу о психологии спорта. Серьезный человек, совсем взрослая стала. И как незаметно выросла.

Олег, независимый пятиклассник, всунул голову в дверь кухни и тоже крикнул: «Ура!», а потом спросил все-таки:

— Что случилось-то?

— Мама в простую школу переходит. Прощай спортшкола!

— И что? — Олег любил во всем честно разобраться.

— Ну как «что»? Маленький разве? — Тамара воспитывает брата сурово. — Больше свободного времени. Чемпионов учить надо сколько? А обыкновенных людей просто для общего развития можно и не до полуночи. Понял?

Оказалось, рано обрадовалась семья.

А может быть, не от места работы зависит нагрузка, а от самого работника?

С первых дней Светлана Михайловна была занята не меньше, чем в специальной спортшколе. Там, в спецшколе, девочки были больше понятны ей. Она знала, чего они хотят, и они это тоже знали с самого начала: стать спортсменками высокого класса. А эти девочки? Чего хотят они от баскетбола? Умеют ли они любить спорт? А бороться? А честно побеждать? А объединяться? Способны ли на самоотверженность? Ничего она о них не знает, закрытый мир. И пока нет ответов на все эти вопросы, нечего и думать, что пять девчонок станут командой.

— По-моему, ты, мамочка, растерялась, — сказала через некоторое время дочь Тамара. Она смотрела на Светлану Михайловну удивленно и встревоженно. Не приходилось ей видеть свою маму растерянной. Тамара по молодости, справляется со сложностями просто: главное — не раздумывать, а побыстрее преодолеть все, что огорчает и мешает. Настоящих трудностей и сомнений Тамара еще не испытала. Но маму она умеет понимать. Может быть, потому, что с пятого класса сама полюбила баскетбол. И знает, что в нем есть и радость, и поэзия, и множество всяких оттенков и настроений, и характеры, и их сочетания, и тысяча разных нравственных проблем. А не просто мячик, летящий в кольцо.

— Ты, кажется, растерялась, мама?

— Ничего, — ответила Светлана Михайловна, — просто надо осмотреться.

Она пришла в школу к началу большой перемены. Надо увидеть девочек не в спортзале, а в обычной школьной жизни. Сразу бросилась ей в глаза Марина. Яркая, красивая, она стояла у окна, а вокруг одноклассницы. Она в центре, привыкла к этому. Способная девочка. А в команде? В команде с ней всем трудно — она лидер, которой всех подавляет. На первой тренировке было видно, что Марине хотелось бы стать капитаном команды. Конечно, это напрашивается само собой. Играет она лучше всех и еще долго будет играть лучше всех. Но… Капитан должен хоть иногда верить, что вот сейчас кто-то может сыграть лучше, чем ты. И уступить ведущую роль, уйти в тень, а выдвинуть вперед другого игрока. Этого такие, как Марина, не могут.

— Так и сказала? — спросила Марина девочку в сером свитере.

— Да, представляешь? Так прямо и сказала.

— Ну, ты молодец. Я тебя всегда уважала. А вот у меня…

Девочка в сером хотела рассказывать дальше, но Марина не дала. Такие люди любят слушать только себя. Это было особенно заметно, когда Марина слушала других. Она не перебивала, а пережидала. И это было заметно, особенно со стороны. Ну что ж, кое-что яснее.

И тут Светлана Михайловна увидела Лену. Она все это время, оказывается, стояла у соседнего подоконника. Светлана Михайловна ее не сразу заметила — обратила внимание сначала на Марину. А почему Лена всю перемену стоит одна? Разве она человек, которого отталкивают люди? Не похоже. Вот проходит мимо Лены мальчик в джинсах и в школьной куртке, что-то спросил, что-то сказал, засмеялся, пошел дальше. Лена тоже с ним смеялась. Может быть, эта девочка не умеет удерживать людей около себя? О, это сложнейший механизм. Теперь это называют «слабое биополе». Модное слово, ученые спорят, а неученые уже все для себя выяснили. У одних сильное поле, у других слабое. Такой человек меньше может влиять на других, а сам больше подчинен всяким влияниям.

Вот подошла к Лене Катя из параллельного класса, Лена сразу оживилась, видно, рада Кате, болтают вполне по-приятельски. А сама Лена не оторвалась от своего подоконника, не пошла к Кате, не отыскала ее. Почему? Слишком застенчивая? Скорее всего, так. Эх, если бы удалось раскрепостить ее, в команде ей было бы так хорошо, этой Лене. Такие люди всякую поддержку принимают с благодарностью.

Но ведь она не придет больше в зал. «Какую глупость я сделала, — ругает себя Светлана Михайловна. — Может быть, просто подойти и сказать — приходи во вторник. И ничего не объяснять, не выяснять? Вот сейчас прямо все исправить». Но тут ее отвлекли:

— Вас завуч зовет, Светлана Михайловна, — сказала Ирина Петровна, появляясь в коридоре.

— Иду, иду, — ответила Светлана Михайловна. А Лена обернулась, увидела ее и почему-то покраснела.

Вторник наступил совсем быстро. Домой Светлана Михайловна не пошла, не было смысла ездить туда и обратно. До тренировки оставалось полтора часа. Она купила в школьном буфете пачку печенья, спустилась в зал, переобулась в старенькие туфли, которые лежали в шкафу с прошлой тренировки. И почувствовала, что она у себя. Этот знакомый уже зал, а больше всего туфли, печенье, низкая скамейка. Села, развернула пачку. Хорошо. И тут услышала тихие шаги. Стряхнула с брюк крошки, обернулась и увидела Лену. Лена стояла у самых дверей, как будто готова была сразу уйти. Она вопросительно смотрела на Светлану Михайловну.

— Пришла, — засияла ей навстречу Светлана Михайловна. — У тебя, Лена, настоящий спортивный характер.

Сразу что-то изменилось в Лене, даже внешне — нет напряженности, с которой она стояла в дверях, и лицо не застывшее, не скрытное, а мягкое, легкое, глаза смотрят веселее.

Конечно, она ничего не умеет, с ней придется повозиться. Но разве впервой опытному тренеру Светлане Михайловне начинать с нуля?

— Разминайся, Лена, времени не теряй.

Вот и все, что было между ними сказано в тот раз. А как много они сказали друг другу.

«Разминайся, чтобы зря время не терять». Здесь и признание, и тепло, и даже симпатия. А сама Светлана Михайловна стала есть печенье, отвернувшись, чтобы не смущать Лену.

Лена взяла мяч. Как разминаются, она не знала и решила делать то, что они делали на тренировке — кидать мяч в кольцо. Для начала стукнула мячом об пол, он ударился гулко, Лена не ожидала, что получится так громко, и смутилась. «Как бомба, — подумала она. — Светлана Михайловна, наверное, смотрит в спину». Покосилась незаметно — тренер сидела по-прежнему отвернувшись, грызла свое печенье, листала какой-то журнал. Тренера звуками спортзала не удивишь. И ничего она не смотрит. И никто не смотрит. Вот бы научиться жить так, как будто на тебя никто не смотрит с насмешкой, никто не посягает на твою полную свободу.

В зал вбежала Катя.

— Лена, ты уже здесь! Здравствуйте, Светлана Михайловна.

— Разминайся, — сказала Светлана Михайловна, не отрываясь от журнала.

Катя отошла в сторонку и стала делать приседания. Она вот знает, как надо разминаться. А Лена не знает.

— Катя, не отрывай пятки от пола, — сказала Светлана Михайловна, — А ты, Лена, что стоишь? Разминаться, разминаться!

Приседать, не отрывая пятки от пола, довольно трудно. Катя с трудом удерживала равновесие и смеялась. Лена тоже смеялась. Как хорошо, оказывается, посмеяться над собой. Тогда тебе ничьи насмешки уже не страшны. Да и кому насмехаться?

— Работайте, девочки, работайте.

Лена повернулась и бросила мяч в кольцо. Он пролетел мимо, Лена побежала за ним.

— Хоть побегаю, — сказала она, и Катя опять засмеялась.

Пришли остальные девочки.

Марина спросила:

— Светлана Михайловна, разминка?

И Марина легко побежала вокруг зала. Вот кому все равно, смотрят на нее или нет. Если смотрят, ей даже лучше, приятнее. Это ее вдохновляет. Длинные ноги легко отрываются от пола. Пробежав один круг, Марина побежала быстрее, а под кольцом вдруг подпрыгнула и достала вытянутой рукой до сетки. Катя продолжала приседать, вытерла локтем пот со лба. Но и она смотрела с восхищением на Марину. И Галя, и Света любовались Мариной. А она побежала медленнее, перешла на шаг и пошла вокруг зала, глубоко дыша. Сложила руки в замок и стала двигать кистями вверх-вниз, а тонкие длинные руки шли волнами от локтя к локтю. Галя тоже сложила руки в замок, попробовала повторить это движение, у нее получилось похоже. «Значит, это не так трудно», — решила Лена. В следующий раз и она попробует, сначала дома потренируется. А Марина уже взяла мяч и катала его вокруг кистей рук. Мяч послушно поворачивался, как будто руки Марины притягивали его. Галка все делала волну, пораженная своим успехом. «Может, и мне попробовать?» — решилась Лена, но тут Светлана Михайловна поднялась со скамейки и сказала:

— Разминка окончена. Построиться.

Марина была рада, что Сережа знает про баскетбол. Пусть не думает, что она так уж далека от спорта. Он благоговеет перед своим распорядком, а она, Марина, покажет ему, как можно все успевать и не превращаться в машину.

Сегодня после тренировки она спешила, чтобы Сережин звонок застал ее дома — иначе придется самой звонить, а этого ей не хотелось. Пусть он позвонит, а она сделает вид, что забыла о нем. «Ах, Сережа, это ты. А я и забыла, что сегодня вторник, день кино. Только что пришла с тренировки, лежу, вставать не хочется. Настаиваешь? Ну ладно, так и быть, В кино так в кино».

Вот так она сегодня с ним обойдется. Пусть ее согласие выглядит как царский подарок. И пусть Сережа научится ценить ее по-достоинству. А то обращается с ней, как с товарищем по школе, спутником по кинопросмотрам. Как шестиклассник какой-нибудь, честное слово. Никакого внимания. Под руку взял, и на том спасибо. Нет, его надо перевоспитывать.

Дома Марина сразу включила музыку. Неважно, какая песня, главное, чтобы громко. Стало весело. Поела быстро, а то сейчас он позвонит, а она не готова. В прошлый раз она пришла с ним в кино голодная, а в буфете только вода и пирожные. Марина не ест сладкого, бережет фигуру. Если сегодня он опять предложит ей пирожные, она ввернет про фигуру. Пусть уважает ее за силу воли и пусть наконец оценит, какая она стройная. Он наверняка скажет: «Ты стройная, ешь пирожные, тебе не страшно». А она тогда ответит: «Надо беречь фигуру, пока есть что беречь».

Телефон молчал. Марина посмотрела на часы. Скоро семь. Через две минуты пора выходить из дома. Самое позднее — через пять. А он не звонит. Что случилось? Подождала еще чуть-чуть. Что же делать? Набрать его номер и сразу положить трубку? Пусть вспомнит, что есть на свете такой аппарат — телефон. А то он, наверное, уткнулся в какую-нибудь химию или тригонометрию и забыл, что пора звонить Марине. Набрала номер. Его телефон не отвечал. Марина долго слушала длинные гудки, она начала сердиться всерьез. С ума что ли сошел этот человек-машина? Если ушел, почему не предупредил? А вдруг он звонит, а у нее занято? Марина заволновалась. Трубка лежала на аппарате, телефон молчал. Марина поймала себя на том, что смотрит на телефон. Никак она не ожидала от себя, что может так сильно огорчиться из-за того, что Сережи нет дома. Где он? А это его проблемы. Минута слабости прошла. Марина встряхнула головой и разложила на столе учебники. Уроки делать надо или нет? Физичка много задала, а завтра может спросить. И химия, и тригонометрия. А сидеть и ждать — занятие для дурочек из переулочков.

Стрелки часов бежали очень быстро, сеанс в кино уже кончается, а Сережа так и не позвонил. Ну что ж — случилось что-то неожиданное. В каждой жизни это бывает. И не надо на него обижаться. Она сама позвонит ему попозже, спросит, что произошло. Предложит помощь. Просто, по-товарищески. А в кино можно и через неделю пойти. Ей, честно говоря, это кино по расписанию меньше всего в радость.

Она начала читать условие задачи. А в голове все крутились разные мысли. А может быть, телефон испорчен? Звонки не доходят — это иногда бывает. И, как правило, в ответственные моменты. Однажды мама звонила из аэропорта, командировочное удостоверение оставила на столе, хотела, чтобы Марина быстро привезла на такси. И Марина была дома, и телефон был не занят — а звонки не дошли. Так мама и улетела без удостоверения, пришлось потом ценным письмом отсылать. Конечно, конечно, Сережа звонил Марине! Просто испорчен телефон. Как же она сразу не догадалась? Из автомата звонил, по дороге в кино.

Марина быстро набрала номер:

— У нас телефон не звонит. Проверьте, Пожалуйста.

— Ваш номер? — спросил голос без всякого выражения.

Марина четко сказала номер. В трубке пощелкало, пошипело, потом Марина услышала длинные гудки.

— Телефон исправен, — сказал голос.

— Но поймите, звонки не доходят, — настаивала Марина. — Мне должны обязательно позвонить, я жду.

— Это бывает. Телефон исправен, — сказал механический голос с некоторым ехидством.

Впрочем, это могло показаться.

Как трудно, оказывается, ждать и не дождаться, как обидно, неуютно, ненадежно становится от этого. Марина тупо читает параграф по физике. Ничего не понятно. И больше всего на свете хочется плакать. Но плакать она не станет. Вот еще, плакать.

…Если бы Лена могла видеть Марину в этот вечер, она бы очень удивилась. Марина — слабая, расстроенная? Марина унылая? Для Лены Марина волчица, готовая расправиться с зайцем. А может быть, не надо быть таким уж зайцем, тогда обычная Марина не покажется такой уж волчицей?

На второй тренировке Лена не чувствовала, что она хуже всех. Почему? На этот вопрос ответить не так просто. Она была такой же неумелой. И разминку для себя придумать не сумела. И по кольцу не попадала. Всего раза три попала, но ведь это случайно.

Но она уже не стеснялась побежать через зал за мячом. Она сегодня смотрела не на себя, а на других. Вот, оказывается, в чем дело. Не надо все время сосредоточиваться на себе. От этого и скованность. Откровенно восхищалась сегодня Лена Мариной — так ловко и складно Марина все делает. И Катиным легким характером. Катя над каждым своим промахом так хохочет, как будто в цирке клоуна смотрит. И всем от этого легко и хорошо.

А больше всех нравится Лене Светлана Михайловна. Она мало говорит, но как-то все время руководит всем, что происходит. И всем своим настроением, взглядом поддерживает Лену. Напоминает — легче, легче относись. Ты пришла не на экзамен. Ты пришла играть, радоваться, двигаться. Баскетбол — игра.

И Лена сумела заняться не собой. Игрой, партнершами. Она бегала, прыгала под кольцом, носилась за мячом. Было радостно. Светлана Михайловна один раз сказала:

— Лена, хорошо! Прыгучая.

В другой раз, когда Лена с разбега проехала по залу, как по льду, и закинула мяч в корзину, Светлана Михайловна улыбнулась одними глазами. Лена чувствовала: тренер ее поддерживает. И была так благодарна за поддержку, за понимание.

А кто над Леной смеялся, кто все время видел ее недостатки и просчеты? А никто! И все это выдумки, мнительность дурацкая. Может быть, удастся навсегда от нее отделаться?

Лена шла домой веселая. Она верила, что всему научится.

Тренер остановил Сережу около душевой.

— Тебе, Сергей, надо будет перед соревнованиями тренироваться не через день, а ежедневно. Я даже готов приезжать к тебе в школу.

— Ну что вы, Валентин Петрович, — ответил Сережа. — Я сам буду приезжать.

— А не трудно? — Валентин Петрович не хотел, чтобы его ученики отставали в учебе. У Сергея Лебедева девятый класс, не пустяки. — Нагрузка порядочная, Сережа.

— Можно организоваться пожестче.

Сережа ответил так, как и должен, по его представлению, ответить настоящий спортсмен. Чего себя жалеть? Надо — значит, надо. В этом есть свой азарт — выдержать нагрузку, и еще добавить, и опять выдержать. А иначе весь этот спорт не имеет смысла. А бессмысленности Сережа не терпит ни в чем.

Сережа знал, что это значит — перейти на ежедневные тренировки. Весной он будет выступать в очень серьезных соревнованиях — вот что такое ежедневные тренировки. И это безусловный шаг вперед. И, главное, вверх. В таких соревнованиях Сережа еще не участвовал.

Он ехал в метро и думал, откуда возьмет время для ежедневных тренировок. Резервы кое-какие есть. Во-первых, можно отказаться от кино. Это проще всего. Марина? Да, он привык видеться с ней по вторникам, ходить с ней в кино. Ну ничего, в школе повидаются. Уроки можно делать в метро, даже письменные. А что? Решать задачи в блокноте, а дома останется только переписать в тетрадку. Как быть с подготовительными курсами? Спорт спортом, а химфак? Придется сделать так: в среду сразу после уроков мчаться на тренировку, а оттуда, тоже бегом, в университет. Напряженно, ничего не скажешь. Но не страшно.

Во вторник Сережа собирался сказать Марине, что сегодня не сможет пойти в кино. Но как-то не собрался. Несколько раз она проходила мимо него, а он на переменах готовил уроки на завтра — надо ведь хоть часть с себя скинуть побыстрее. А потом он забыл ей сказать. А когда вспомнил, она не попалась на глаза. Да ладно, он же ей ничего не обещал, в конце концов. У него есть свои дела, и отчитываться перед ней он не обязан. Слишком много жестких рамок в его жизни, чтобы считать себя должным еще и Марине. Догадается сама, что он занят, и все. И не надо усложнять. Не до того. Время, время.

Вечером, когда он, измочаленный, вернулся с тренировки, ему позвонила Марина.

— Сережа, что случилось? — тон требовательный.

— У меня теперь каждый день тренировки, — сказал Сережа ровно, не позволяя себе раздражаться. — Кино отменяю.

Марина не услышала в его тоне ни сожаления, ни вины. Надо экономить время, и он экономил на их встречах. Как все просто. Оскорбленная Марина тоже сдержанно ответила:

— Ну тренируйся. Желаю успехов.

Светлана Михайловна думала о Лене больше, чем о других девочках. Наверное, потому, что трудности Лены были видны сразу, с первой тренировки.

Теперь Лена не казалась Светлане Михайловне безнадежной. Появилась легкость, непосредственность. Лена теперь меньше была озабочена тем, какое производит впечатление. Ее занимала игра. Это была очень большая победа, и было важно, чтобы эти новые черточки характера остались навсегда. Что для этого сделать? Самое лучшее — ставить Лену тренироваться с кем-нибудь в паре. С кем же? Может быть, с Мариной? От Марины многому можно научиться, но характер у Марины неподходящий. Она Лену задавит. Чтобы у такой Марины что-то получить, надо иметь силу и уверенность. Иначе Марина делиться не станет ничем.

А кто же? Скорее всего, Катя. Кажется, они с Леной хорошо относятся друг к другу. Катя мало пока умеет, но она просто смотрит на мир, к неудачам относится легко. Она, видимо, добрая, Катя. Не злится ни на других, ни на себя. Этому Лене важнее всего научиться — не самоедствовать, не копаться в своих трагедиях, в большинстве выдуманных. А игре, точности, быстроте Лена и Катя будут учиться вместе. И Лена, очевидно, будет очень стараться, чтобы не подводить Катю. Самое важное — чтобы, соединяясь, люди были способны не опустошить, а обогатить друг друга. Получится ли так, как задумала Светлана Михайловна? Она сама сомневалась, но надо пробовать.