Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа

Вместо послесловия: «ЧТО ДЕЛАТЬ ПОСЛЕ ОРГИИ?»

У истории, которая здесь была изложена, нет и не может быть завершения, поскольку ее предмет — постмодерн — все еще существует и развивается на наших глазах; поэтому настоящая книга поневоле способна предложить читателям лишь открытый финал. Тот финал, в котором возможна еще любая бифуркация и прочие «развилки» в идеях и представлениях, как в борхесовском саду «расходящихся троп». Будущее, даже самое ближайшее, непредсказуемо и своим событийным рядом, и его возможным теоретическим осмыслением.

Не исключая возможности самых неожиданных сюрпризов, мы, тем не менее, можем предложить читателю по крайней мере три теоретических варианту концептуального осмысления постмодерной современности, которые могут определить облик теоретического мышления будущего. О концепции «культурного номадизма» Ж. Делеза и Ф. Гваттари уже говорилось, и, судя по отклику, который она получила среди культурологов, социологов и философов, ведется интенсивная работа по ее наполнению конкретными данными, получаемыми в результате того, что можно было бы назвать «полевыми исследованиями» в разных сферах культурного сознания.

Свою версию «мягкого», или вернее «кроткого постмодерна» предлагает Жиль Липовецкий. В книге 1992 г. «Сумерки долга: Безболезненная этика демократических времен» (219), продолжая линию, намеченную еще в «Эре пустоты: Эссе о современном индивидуализме» (1983) (221) и «Империи эфемерности: Мода и ее судьба в современных обществах» (1987) (220), ученый отстаивает тезис о безболезненности переживания современным человеком своего «постмодерного удела», о приспособлении к нему сознания конца XX века, о возникновении постмодерного индивидуализма, больше озабоченного качеством жизни, желанием не столько преуспеть в финансовом, социальном плане, сколько отстоять ценности частной жизни, индивидуальные права «на автономность, желание, счастье»: «Постмодерное царство индивида не исчерпывается стремлением выявить уровень конкурентоспособности одних по отношению к другим, «героизмом» победителя и своего собственного созидания, оно неотделимо от возросшего требования к качеству жизни, включая теперь и условия труда. Гипериндивидуализм приводит не столько к обострению стремления превзойти других, сколько к увеличению нетерпимости по отношению ко всем формам индивидуального презрения и социального унижения. Быть самим собой и победить свою индивид дуальность — это значит не только выбрать свои собственные модели поведения, по и предъявлять к межчеловеческим отношениям требование этического идеала равенства прав личности» (219, с. 290).

Если не принимать во внимание довольно любопытную попытку создать теорию постмодерного индивида, то в целом построения Липовецкого скорее относятся к области желательного мышления, хотя и совершенно реально отражают одну из влиятельных тенденций в эмоциональном восприятии современного политического климата: тенденцию к социально-идеологическому примирению с реалиями постбуржуазного общества.

Совсем иную картину мы видим у одного из наиболее влиятельных философов сегодняшней Франции Жана Бодрийара. В книге 1990 г. «Прозрачность зла» (64) он дает совершенно иной облик современности, гораздо более тревожный и совершенно несопоставимый с тем благостным пейзажем, что был нарисован Липовецким: «Если попытаться дать определение существующему положению вещей, то я бы назвал его состоянием после оргии. Оргия — это любой взрывной элемент современности, момент освобождения во всех областях. Политическое освобождение, сексуальное освобождение, освобождение производительных сил, освобождение разрушительных сил, освобождение женщины, ребенка, бессознательных импульсов, освобождение искусства. Вознесение всех моделей репрезентации и всех моделей антирепрезентаций. Это была всеобщая оргия — реального, рационального, сексуального, критики и антикритики, экономического роста и его кризиса. Мы прошли все пути виртуального производства и сверхпроизводства объектов, знаков, содержаний, идеологий, удовольствий. Сегодня все — свободно, ставки уже сделаны, и мы все вместе оказались перед роковым вопросом: ЧТО ДЕЛАТЬ ПОСЛЕ ОРГИИ?» (выделено автором. — И. И.) (64, с. 11). Ответа на свой вопрос Бодрийар не дает, — или, точнее, тот ответ, который он в конце концов все-таки пытается дать, вряд ли можно назвать удовлетворительным. С точки зрения Бодрийара, бессмысленно бороться против того глобального отчуждения, в котором оказался человек нашего времени; надо принять его, как и принять факт своей неизбежной инаковости, другости — или чуждости? — по отношению к самому себе. Иначе говоря, надо стать Другим, чтобы избежать вечного самоповтора.

Насколько это реально и какие практические выводы отсюда могут последовать применительно к конкретным формам жизнеповедения — вопрос иной и принадлежит другим сферам человеческой деятельности. Нам же было важно показать, в каких направлениях развивается сейчас теоретическая мысль постмодерна и какие проекты она предлагает для будущего. Может быть, Бодрийар и прав. Что ж, попробуем быть другими, если, конечно, это нам удастся.