Посторонний человек. Урод. Белый аист

Урод

Гость пришел уже к вечеру. Кира сама открывала ему дверь. Назвав ее ласково «девочкой», он спросил, здесь ли живет преподавательница школы номер двадцать восемь Евгения Ивановна Светлова и можно ли ее видеть по очень важному делу.

Да, Евгения Ивановна Светлова как раз дома, и видеть ее, конечно, можно. По хмурому, чуть усталому лицу мужчины, по глазам, смотревшим на нее тревожно и в то же время как-то грустно, Кира догадывалась, что пришел чей-нибудь родитель. За год с лишним, который она прожила вместе с теткой, ей не раз приходилось наблюдать таких посетителей. Обычно почти все они, пройдя в комнату, неуверенно осматривались, присаживались на краешек стула или дивана и осторожно заводили разговор с тетей Женей.

Гость долго снимал в прихожей тяжелую, на рыжем меху шубу и почему-то все не мог повесить на гвоздик свою серую шляпу. Наконец справившись с нею, пригладил ладонями чуть седоватые виски, одернул полы темного длинного пиджака и вопросительно посмотрел на Киру.

— Пройдите, пожалуйста, — с улыбкой пригласила она.

Ей сделалось немного жаль этого симпатичного человека с ласковым глуховатым голосом.

Гость вошел, огляделся, как-то неожиданно потеплел всем лицом, заметив развешанные по стенам рисунки, сделанные неумелыми детскими руками. Все это были подарки учеников своей преподавательнице. И хотя многие из авторов этих произведений давно выросли, окончили школу, разбредись в разные стороны, Евгения Ивановна продолжала помнить о них. Чуть ли не каждый день молоденькая почтальонша заносила старой учительнице конверты со штемпелями разных гордое.

О письмах гость, конечно, не знал, но рисункам обрадовался и уже бодрее взглянул на худощавую женщину в темном платье, сидевшую за маленький письменным столиком. В эту минуту Евгения Ивановна проверяла тетради и, увидя вошедшего мужчину, поспешно поднялась ему навстречу. Назвавшись Алексеем Степановичем Балашовым, он извинился за беспокойство и попросил уделить всего несколько минут для весьма серьезного разговора.

Евгения Ивановна усадила Алексея Степановича на зеленый плюшевый диван и велела Кире приготовить чай.

— Я вас слушаю, — сказала она приветливо, мысленно перебирая фамилии своих учеников.

Наклонив седоватую голову, Алексей Степанович погладил мягкий бархатистый ворс диванного валика, а затем положил на колени руки с длинными красивыми пальцами. Видимо, он чувствовал себя чрезвычайно неловко и не решался начать нужный разговор. Евгения Ивановна взяла со стола раскрытый портсигар с папиросами и протянула гостю. Он отказался.

— А я вот, грешница, привыкла, — пожаловалась она так просто и непринужденно, что Алексей Степанович неожиданно для себя проговорил:

— Моего сына переводят в вашу школу. Один мой друг посоветовал обратиться к вам и попросить, чтобы вы приняли его в свой класс.

— Позвольте, но ведь идет уже третья учебная четверть!— удивилась Евгения Ивановна.—Или вы только что приехали в наш город? Тогда прошу прощения...

Горькая мимолетная усмешка тронула крупные губы гостя.

—Нет, мы давненько здесь живем. Можно сказать, старожилы... _

— Но тогда...

Евгения Ивановна отложила папиросу в пепельницу, помахала перед собой рукою, разгоняя синий дымок и, глядя на вдруг смолкшего родителя, неожиданно проговорила:

— Кирочка, голубчик, ты, кажется, собиралась к Алле?

Кира, расставлявшая на столе посуду, разочарованно вздохнула. Ее просто-напросто выпроваживали.

Одевшись, она сбежала по лестнице и позвонила в нижнюю квартиру. Но ни подруги, ни ее матери дома не оказалось. На ее звонок из-за двери лишь отозвался громким мяуканьем кот Франтик... Кира вышла из подъезда, осмотрелась по сторонам.

Были сумерки, улица казалась пустынной и синей. Вот прошел за углом трамвай, вспыхнули искры на проводах, и от них засеребрились верхушки деревьев в палисаднике. Кира улыбнулась. Когда она впервые приехала к тетке и вышла в садик, то, помнится, очень удивилась этим деревьям.

В тот раз ей почудилось, что молодая раскидистая липка цвела душистыми гроздьями черемухи. Но, подойдя ближе, рассмотрела, что росло не одно, а целых три дерева. Нарочно или случайно, они были так близко посажены, что казалось, вздумай срубить хоть одно из них — погибнут и остальные. Три тонких, но крепких стволика — липа, черемуха и рябина — поднимались из земли почти срощенными в один ствол.

Первой весну открывала черёмуха и украшала своих друзей пахучими белыми султанами. Следом за ней покрывалась пышными шапками цветов рябина, и опять казалось, что цветут все трое. Последней заканчивала весну липка, самая осторожная, самая душистая. Потом наступала осень. Желтели на деревьях листья, опадали, но дружная троица по-прежнему привлекала взгляды прохожих.

Прошел год с лишним, как Кира жила в городе. Ей полюбились шумные, веселые улицы, новая школа, подруги. И все же по временам она скучала о своем доме, матери и отце, двух младших сетренках и братишке, о старых друзьях, вот о таких же серебристых сугробах под окнами изб. и о близком лесе. Скучала обо всем, что привыкла видеть и любить с малых лет. Очень жаль, но в далекой Аспинке до сих пор была лишь семилетняя школа, и Кире, чтобы окончить десятилетку, пришлось уехать в город...

Почти час Кира пробродила по улицам и, когда вернулась домой, гостя уже не застала. На столе в двух стаканах стоял остывший чай. К нему, видимо, не притронулись. Тетя Женя, зажав в пальцах давно потухшую папиросу, ходила из угла в угол по комнате, погруженная в какие-то свои мысли.

Едва сдерживая любопытство, Кира с книжкой в руке устроилась на диване. Она уже с досадой подумывала, что вечер выходного дня выдался на редкость скучным, как снизу раздался глухой стук по батарее — сигналила Алла. Подруга, видно, вызывала ее по очень важному делу — удары становились все громче и чаще. Кира скосила глаза на тетку, которая не любила подобной сигнализации.

Тетя Женя остановилась, к чему-то прислушалась и, неожиданно повернувшись к Кире, сказала совсем не сердито:

— Ответь, пожалуйста, ей. А лучше всего спустись вниз сама. Битый час вот так стучит... — Она смяла папиросу, залпом выпила остывший чай. — Да, Кирочка, совсем забыла. Андрюша забегал, просил передать, что ждет вас с Аллой на катке. А в театр он билеты не достал.

Через несколько минут Кира с коньками в руках сбегала по лестнице.

В квартире стоял острый запах уксуса. У Антонины Петровны разыгрался очередной приступ мигрени, и голова ее была натуго стянута полотенцем. Киру она встретила жалобой:

— Алла сегодня просто невыносима. Ты, Кира, умница, что зашла. Кстати, я покажу тебе свою новую покупку.

Антонина Петровна поморщилась, приложила пухлую ладонь к виску и прошуршала своим длинным шелковым халатом в столовую.

Еще с порога Кира заметила три неуклюжих громоздких кресла с высокими резными спинками. Кресла стояли посредине комнаты и выделялись среди остальных вещей своей нелепой обивкой ярко-желтого цвета. Кира невольно улыбнулась. Каждый раз, как она приходила к подруге, ее охватывало странное чувство. Будто в этой небольшой квартире существовало два различных мира. Если столовая была загромождена до отказа разной мебелью, нужной и ненужной, то отгороженный легкой переборкой закуток Аллы поражал своей строгостью. Ничего лишнего: стол, придвинутый к окну, кровать у стены, набитый книгами шкаф и два стула. Иногда Антонина Петровна пыталась украсить комнатку дочери по своему вкусу. Убирала часть книг в чулан, прятала чугунную гантель, считая, что девушке просто неприлично, да и не к чему поднимать такие тяжести. Но едва Алла возвращалась из школы, как вышитые подушечки, ковер, фарфоровые собачки, кошечки и другие украшения снова исчезали из ее уголка. Снова черный шар гантели выглядывал из-под кровати, опять становилось тесно на полках шкафа от книг. Антонина Петровна приходила в отчаяние от упрямства дочери, грозила пожаловаться на нее отцу, но обычно не исполняла своих угроз. Сергей Николаевич большую часть времени находился в разъездах по районам. Когда он приезжал из очередной командировки, в квартире воцарялись мир и тишина. Антонина Петровна забывала обо всех неприятностях, Алла еще громче стучала своей гантелью по утрам во время физзарядки. Но сегодня, увидев желтые кресла, Кира догадалась, что Сергей Николаевич в отъезде и у Аллы с матерью произошла очередная стычка.

— Не понимаю, почему эти кресла не понравились Алле, — возмущенно говорила Антонина Петровна. — Такие чудесные вещи! А она смеется! Уверяет, что они личная собственность кардинала Ришелье.

За перегородкой Алла затянула какой-то до ужаса фальшивый и нудный мотив. Антонина Петровна смолкла, а потом шепнула:

— Пойди к ней, Кирочка. А то она меня изведет сегодня окончательно. То все громыхала по батарее, а теперь за пение принялась. И что мне с ней делать?

Кира застала подругу за странным занятием. Алла лежала на постели, взгромоздив обе ноги на спинку кровати. В распахнутую форточку отчаянно несло холодом. На стуле, придвинутом вплотную к изголовью, валялись две раскрытые книги, но не учебники: одна толстая, потрепанная — роман, на страничке второй виднелась какая-то неведомая зубастая машина.

Не поднимая с подушки взлохмаченной головы с короткими светлыми кудряшками, Алла прекратила пение и скосила глаза на коньки, которые Кира держала в руках.

— Если пришла за мной, то напрасно. Никуда не собираюсь, никуда не пойду. Можете отправляться со своим Андреем на все четыре стороны.

— Какая тебя сегодня муха укусила? — с подчеркнутым спокойствием спросила Кира.

—» Отстань, пожалуйста! — недовольно прервала ее Алла, отворачиваясь к стене.-т-Мне совсем нет дела до желтеньких маминых кресел, которые тебе, кажется, понравились. И с тобой я никуда не пойду. Не хочу быть третьей стороной в треугольнике! — вдруг выкрикнула она.

Кира непонимающе уставилась в затылок подруги.

— Постой, постой! При чем же здесь геометрия?

Алла резко повернулась к ней лицом.

— Не притворяйся, пожалуйста! Все прекрасно понимаешь. В литературе треугольником называется, когда участвуют трое: она, он и она или же он, она и он. Понятно? Вон почитай, если не знаешь.

И она столкнула на пол толстенную книгу.

— Ты просто спятила, — проговорила Кира, пожимая плечами.—Пошли лучше на каток. Ой, Алла! Если бы ты только знала, что я сегодня видела, когда бегала в магазин!— У Киры заблестели радостно глаза. — Я видела малюсенькую сосульку! Такая хорошенькая и так она сверкала, так переливалась... А знаешь, что это значит, не догадываешься? Это значит, что уже пахнет весной! И скоро закроют каток. Нет, Алла, ты определенно не представляешь себе, что такое весна! Тебе хоть бы разок побывать у нас в Аспинке в такое время! Все холодно, холодно, и вдруг... Вдруг утром встанешь и не узнаешь улицу. Столько ручьев, так тепло!

— О, господи! Я ей про дело, а она в лирику ударилась! Ну, знаешь, Кирка! Хватит дурачить меня!

Алла так яростно пристукнула пяткой по спинке кровати, что со стержня слетел дутый блестящий шар и с грохотом покатился по полу. В столовой раздался шорох, торопливые мягкие шажки.

- — Алла, опять?

— Он сам упал! — недовольно отозвалась Алла.

Пододвинувшись к краю постели и опершись на локоть, она зловеще зашептала: — Если ты не понимаешь, о чем идет разговор, то я объясню тебе. Не хочу быть третьим лишним в вашей компании. Понятно?

— О!.. — протянула оторопевшая Кира. — Опомнись, что ты мелешь? <

— Я знаю, о чем я говорю. Мне семнадцать лет, и я все прекрасно понимаю! Почему он сегодня даже не заглянул ко мне? Я, как дура, бухала весь вечер по батарее, у мамы даже голова разболелась... А вы сидели себе и не откликались. Никуда не пойду! Хватит с меня!

— Это ты говоришь про Андрея?

— Да, про Андрея! С которым мы дружили целых три года. Понимаешь?

Кире сделалось смешно и немного обидно. До сих пор она считала Андрея только хорошим товарищем. А чтобы думать такое, о чем говорит Алла... Даже и на ум не приходило!

— Кира! Ты куда? Уходишь?

Алла спрыгнула с постели и загородила собой дверь.

— Не пущу! Никуда не пущу! Я просто пошутила! Ну...

Кира улыбнулась. Как странно: человек шутит, а губы кривятся — вот-вот расплачется.

— Твой Андрей мне совсем не нужен, — проговорила, сдаваясь, она. — Я могу даже с ним вообще не разговаривать. А ходит он к тете Жене. И, знай, если в треугольнике не будет основания, то стороны распадутся, как у всякой геометрической фигуры, и Анна Алексеевна поставит тебе за такое построение двойку. Понятно?

— Понятно!—Алла облегченно вздохнула и нерешительно глянула в угол, где, поблескивая, лежали ее коньки, стянутые ремешками.

— И, к твоему сведению, Андрея я сегодня совсем не видела, — продолжала Кира. — Меня не было дома, когда он приходил. Тетя Женя сказала, что он будет нас ждать на катке, а в театр сегодня не пойдем.

— Честное комсомольское?

— Самое настоящее честное! И если ты сейчас не начнешь одеваться и не пойдешь со мной на каток, то пожалеешь. У меня есть такая новость, что ахнешь...

— А именно? —Алла не спеша принялась натягивать свитер.

— У нас в классе будет, очевидно, новенький, — выпалила довольная Кира.

Алла от неожиданности приостановилась.

— В третьей-то четверти? Какой же идиот к концу года путешествует по школам? Ты хочешь-меня разыграть? Не поверю, можешь не стараться!

— И не собираюсь. У меня не такой характер. Даже фамилию могу назвать. Какой-то Балашов. Да поторопись же. Так до утра не соберемся!

— Балашов? — переспросила Алла. — А я, кажется, его чуть-чуть знаю, — в раздумье произнесла она. И иронически добавила:—Очень интересный молодой человек.

На хоккейной площадке стояла веселая кутерьма. По изрезанному коньками белесому льду металась шайба. Алла где-то разыскала клюшки для себя и Киры, и подруги с налету врезались в громкоголосую мальчишескую гущу. И сразу все было забыто: и смутное, какое-то странное беспокойство, которое не оставляло Киру весь вечер, и неприятный разговор с подругой, и даже Андрей. Вот, изловчившись, Алла выхватила шайбу из-под самого носа долговязого паренька, лихо, по-мальчишески размахнулась и метко ударила по ней клюшкой. Громкий вопль раскатился по ледяному полю.

— Держи! Перехватывай... Догоняй ее!

— Принимай, Кира!..

— Есть принимать!

И шайба метнулась к самым ногам Киры.

— Гони, вперед, — озорно закричала Алла, очутившись рядом.

Но где уж тут гнать! Снова отобрали шайбу, а Кира под громкий смех растянулась на льду. И сразу приостановилась игра. Сразу несколько рук потянулось к девушке. Кто-то подал соскочившую с руки варежку, кто-то озабоченно спросил, не ушиблась ли она.

— Хорошо, — сказала довольная Алла, когда через полчаса подруги выбрались из веселой сутолоки и, уставшие, отъехали в сторонку. — Люблю быстрый бег! Даже дух захватывает. Вот так бы мчаться и мчаться без конца, ни о чем не думать... — Она вытащила из-за обшлага платок и вытерла опаленное морозцем и весельем лицо.

— Андрей почему-то не пришел, — заметила Кира, оглядывая катающихся.

Алла слегка нахмурилась, промолчала. Мимо, плавно покачиваясь корпусом, медленно проскользил юноша в черной спортивной шапочке, низко надвинутой мысом на лоб, и в таком же черном свитере, покрытом на груди игольчатым инеем. Заложив руки в кожаных перчатках за спину и низко пригибаясь, он мастерски взял крутой вираж на повороте, затем, сделав круг, снова проплыл мимо девушек. Кира успела рассмотреть пушистые, словно присыпанные мукой густые щеточки ресниц, круглый подбородок. Алла тихонько подтолкнула ее под локоть.

— Балашов, — шепнула почему-то она, точно юноша мог ее услышать. — Будущая краса и гордость нашего класса.

Кира насторожилась, посмотрела на подругу. Ее удивил насмешливый тон Аллы.

— До смерти не люблю, кто воображает! — предупредила ее вопрос Алла.

— А по-моему, очень красиво идет! Смотри, как опять взял вираж!

— Ничего особенного, — бросила Алла. — У Андрея куда чище техника...

Подруги замолчали.

— Знаешь, он, кажется, остановился, — внезапно сказала Кира. — Пошли, посмотрим на него вблизи. Ведь интересно посмотреть на новенького?

Алла ковырнула коньком лед и насмешливо фыркнула:

— Смотри, если интересно! Только у него на лбу никаких узоров нет...;

— Ты опять начинаешь злиться? — рассмеялась Кира и, отъехав от подруги, медленно покатилась по краю ледяной дорожки.

Балашов стоял у фонаря и скучающим взглядом провожал пробегавших мимо него девушек. Кира нарочно приостановилась, будто поправляя ремешок на коньке, но юноша не обратил на нее никакого внимания, даже зевнул, когда слегка скользнул по ней глазами. Такое пренебрежение почему-то огорчило и даже разобидело Киру. «Пожалуй, Алла и права», — подумала она.

Проехав несколько шагов, она повернулась обратно, разогналась, и вдруг — резкий толчок, конек попал на что-то мягкое, подвернулся... Падая, Кира успела заметить, как от фонаря отделился черный, покрытый изморозью свитер.

— Осторожнее, миледи! Здесь плохой лед! — услышала она над собой спокойный и чуть ленивый возглас.

Неожиданно рядом сердито завизжал лед, и лицо ей обдало колючей ледяной пылью. Кира на миг зажмурилась, и тут же, открыв глаза, увидела разгневанную Аллу. Она стояла перед Балашовым, держа в руке кожаную перчатку.

— Как не стыдно! Бессовестный! — выкрикивала Алла. — За такое хулиганство следует выгнать с катка. Я ведь прекрасно видела! Видела, как ты бросил ей под ноги перчатку! Вставай, Кира!

— Вы ошибаетесь! — все так же спокойно и вежливо возразил Балашов.

Алла отшвырнула поднятую перчатку в сторону, презрительно отвернулась от него и помогла подняться Кире.

Кира упала неудачно. Знакомые девочки довели ее до дому. Всю дорогу они говорили об отвратительном поступке Балашова. Кира помалкивала. Как ни странно, но она не сердилась на юношу. Зная вспыльчивый характер Аллы, она была уверена, что подруга преувеличивает. Конечно, перчатка была обронена нечаянно. Пусть Алла не выдумывает!

Наутро Кира не могла встать, и пришлось вызвать врача. Старенький хирург долго осматривал припухшую ступню ее ноги, озабоченно хмурился, потом успокоил, заявив, что, по его мнению, никакого вывиха нет. Просто сильный ушиб, придется с недельку полежать. Он наказал делать ванночку для ноги, выписал какое-то лекарство и ушел.

Алла отчаянно ругала Балашова, почему-то себя и Андрея. Порядком досталось и Кире.

— Хватит, перестань, — просила Кира. — Полежу немного. Даже приятно вот так вытянуться и отоспаться!

— Ты что, в ночную смену у станка на заводе стояла? — не унималась Алла. — Отоспаться... Вот пропустишь за неделю, самое меньшее, две контрольных, тогда запоешь другое. А там выборы подоспеют, а у тебя и пьеса еще с пионерами не готова. Да мало ли сейчас дел? Вот и на экскурсию в завод не попадешь! Ох, и достанется мне сегодня от Андрея.

Кира попросила дать ей карандаш и тетрадь — она задумала написать домой письмо.

— Только, пожалуйста, лежи и не шевелись! — предупредила Алла. — Не вздумай подниматься! Узнаю — попадет!

Мимоходом Алла взяла со стола учебник физики и положила его возле Киры.

— Все равно делать нечего. Прочитай следующий раздел.

После ухода подруги Кира долго лежала, прикрыв глаза. Ей была приятна наступившая тишина, и в душе она была даже довольна вынужденным бездельем. Иногда хорошо остаться одной, хорошо помечтать...

Учебник она отложила в сторонку и принялась за письмо. Оно получилось небольшое — всего на одной тетрадочной страничке. Как и всегда, едва вспомнился дом, Киру сразу же охватило приятное волнение. Кажется, все же зря она поддалась уговорам Аллы —поехать прошлым летом в лагерь. Так и не пришлось побывать дома. Кире представилась мать — худенькая, озабоченная, расхаживающая по скотному двору. Вот мать открывает дверь, заглядывает в коровник. И сразу в ее сторону оборачиваются рогатые морды животных.

«Узнали, — говорит ласковым голосом она. — Узнали, мои дорогие. А ну-ка, посмотрим, какая из вас сегодня отличится».

Разговаривая с коровами, мать начинает дойку. И вот брызнули в подойник первые струйки молока — густого, ароматного. Особенно долго мама задерживается возле своей любимицы — пестрой большерогой коровы Красавки. Здесь почти всегда для молока не хватает подойника. Красавка — рекордистка, и мама гордится ею, потому что вырастила ее сама.

Но интереснее всего на скотном дворе — телятник. Едва зайдешь, как начинается разноголосое мычание, и к твоей ладони, на которой лежит кусочек хлеба, тянутся лаковые носы. У Киры была любимая подшефная телочка Ветка. Кто теперь за ней ухаживает?

Скорей бы окончить девятый, потом десятый класс. А после десятилетки она пойдет в институт. Кира твердо решила быть преподавателем, только не литературы, как тетя Женя, а ботаники. Обязательно разобьет возле школы сад. Сад — ее мечта! Станет выращивать такие сорта яблок, о которых на Урале и не знали!

Подложив под голову руки, полузакрыв глаза, Кира видела перед собой большой двухэтажный дом на краю села. За изгородью — рябины, на них скворечники. А позади школы огромный пустырь, который тянется до самой реки. Места хватит для всего: и для яблонь, и для грушевых деревьев, и для вишневых. Конечно, одной Кире справиться с таким делом будет трудно, но помогут все: и колхозники, и учителя, да и ребята! Разве ребята останутся в стороне от такого дела?..

Приятную дремоту нарушила Антонина Петровна. Она принесла какие-то сладости. Охая и сокрушаясь, расспросила Киру, как мог случиться такой грех, потом пообещала достать замечательной «примочки, от которой опухоль сразу спадет.

Антонина Петровна засиделась до сумерек, рассказывая разные случаи из своей жизни. Оказывается, она тоже в молодости бегала на коньках и даже увлекалась баскетболом.

Кира слушала, недоверчиво улыбаясь. Неужели эта грузная женщина в длинном халате была когда-то стройной девочкой? И тут в голову ей пришла мысль, что не будь с ней вчера рядом Аллы, — Балашов обязательно проводил бы ее до дому. А может быть, он сегодня придет в класс, увидит Аллу, вспомнит про вчерашнее, расспросит, где живет она, Кира, и прибежит извиняться?

И она снова лежала, прикрыв глаза, только сейчас уже не думала q своем будущем, сейчас она ждала... Ждала... Вот на лестнице послышатся шаги, торопливые, но твердые, откроется дверь, и войдет он. .

А время шло и шло... Стрелки перешагнули цифру «8», уроки кончились... Может быть, Балашов сегодня еще не пришел к ним в класс? Кира повеселела. И как она не подумала о такой возможности сразу? Лежит, как дура, и ждет чего-то... Нет, дальше валяться было просто невозможно. Она тихонько сползла с постели, с трудов добралась до шкафа и принялась рыться в книгах. Под руку попался голубоватый томик стихов Щипачева.

Она редко читала стихи, считая, что не понимает их. И сейчас равнодушно открыла книгу, мельком пробежала несколько строк и вдруг, неожиданно для самой себя, радостно рассмеялась.

Кира перевернула еще один листок книги и снова наткнулась глазами на интересные строчки.

Спустя несколько минут она уже лежала в постели и не могла оторваться от стихов. Странно, но в каждом из них она находила для себя что-то новое, загадочное, волнующее.

Будто все они как нарочно были написаны для нее, Киры. Но почему же раньше она прочитывала стихи спокойно и вскоре забывала их? А теперь вот...

Кира вздрогнула, насторожилась. Хлопнула входная дверь, загремело в прихожей ведро... На минуту все стихло. Кира отложила томик и разочарованно откинулась на подушку. Вошел Андрей... Забыв, как обычно, обмести с валенок снег, он протопал по ковровой дорожке прямо к ней.

— Лежишь? — спросил он, потирая с холода руки.— Евгения Ивановна сегодня немного задержится и Алла тоже. Послали меня к тебе. Чем занимаешься? Читаешь?

— Читаю, — неохотно отозвалась Кира. — Стихи. О любви...

Андрей оторопело уставился на нее зеленоватыми глазами, присвистнул.

— О любви? — переспросил он уже тише и осторожно взял книгу из ее рук.

— А что же тут смешного?

Впервые Кире стало неприятно присутствие этого задиристого парня, захотелось, чтобы он поскорее ушел. В зеркале напротив она видела белобрысый затылок с. маленькой прядкой волос в ложбинке — в том месте, где начиналась шея. Два больших покрасневших от мороза уха некрасиво топорщились и напоминали собой лопушки. В своем потертом костюме и валенках с загнутыми носками, Андрей разительно отличался от того, другого, — стройного, точно облитого спортивным черным свитером. И зря Алла беспокоится о чем-то. Совершенно зря...

— Балашов пришел?—спросила она и почувствовала, как, словно жаром, опалило ее щеки.

Андрей не ответил, а может быть, и не слышал ее вопроса.

— Здорово написано! — задумчиво проговорил он, закрывая книгу. — Любовь—вещь хорошая... для того, кто в ней понимает хоть каплю...

Он как-то пристально, странно посмотрел на Киру.

— Новенький уже в классе?—опять спросила она.

Андрей ответил, что Балашов еще не изволил заявиться, хотя ему, кажется, разрешили посещать уроки.

— А за вчерашнее я с ним разочтусь, — пообещал он, хмурясь.

Кира вспыхнула.

— Он совсем ни при чем!—вскрикнула она.—Сама виновата! И заступаться за себя не прошу.

— Это уж мое дело, — спокойно сказал Андрей. — А твое дело сейчас лежать, читать стихи о любви и ни о чем не думать. Мы с Аллой будем приходить к тебе каждый день и вместе готовить уроки. Чтобы ни одной тройки не проскочило за четверть. И пионерчиков твоих Алла пока возьмет на свою совесть. Сегодня уже бегала к ним в перемену...

— Спасибо, — равнодушно ответила Кира. Приподнявшись на локте, она снова украдкой метнула взгляд в зеркало. Теперь на нее смотрели два лучистых карих глаза — больших, сияющих, — ее собственных. Кира улыбнулась своему отражению и неожиданно для самой себя спросила:;

— Андрей, почему ты все в одном! и том же костюме ходишь? В прошлом году не снимал и сейчас...

— Что? —не понял Андрей. — Ты о чем? —Затем смущенно усмехнулся и, помолчав, ответил:—Потому, что у бати, кроме меня, еще четверо. Моя очередь на костюм подойдет после окончания десятилетки. А почему тебя вдруг заинтересовало мое снаряжение?

— Просто так, — Кира пожала плечами. — Ведь приятно, если парень или девушка хорошо одеты. Правда?

— Правда-то правда!—Андрей поднялся со стула.— Ну, я пойду!..

И снова протопал своими огромными валенками к порогу. Свалил второпях стул, поднял и, не оглядываясь на Киру, вышел.

Казалось, что не побывать в школе девять дней не такой уж большой срок. За это время, конечно, ничего особенного не случилось в классе, если не считать, что появился новый ученик, прошло комсомольское собрание. Еще Сенечка Щеглов завел себе для чего-то кашне неопределенного цвета, да Щелгунов, самый ленивый и спокойный человек изо всех ребят, на контрольной по математике ухитрился схватить двойку. Вот, кажется, и все большие новости, о которых Кира уже знала от подруги. И все же, когда она вместе с Аллой подходила к двери класса, то волновалась. Она задержалась на пороге, пробежала глазами по партам и растерялась. Балашов сидел рядом с Олей Реутовой. На этот раз он был в синем костюме, из-под воротника которого выглядывал белый шарфик. У Оли как-то по-особенному ярко блестели крохотные камешки сережек в мочках ушей.

Она шепталась с Балашовым, и оба они не обращали ни на кого никакого внимания.

— Да проходи же, Кира!

Алла легонько подтолкнула ее и подозрительно втянула носом воздух.

— Кто курил? Сознавайтесь!

Кира вздрогнула от этих слов подруги. Никогда не случалось, чтобы кто-нибудь из ребят вздумал закурить в классе, да еще перед началом уроков. Просто Алле почудилось.

— Светлова пришла!—закричал Сенечка Щеглов, неизвестно чему радуясь.

Киру окружили, начали расспрашивать о здоровье. Кто-то из девочек заметил, что она похудела, кто-то, наоборот, стал уверять в обратном.

— Интересно, как тебя угораздило свалиться?—лукаво спросил Сенечка. И, не дав ответить Кире, растопырил руки, пробежался на цыпочках перед учительским столом, склонив к плечу голову. — Это Светлова так бежала на коньках, — пояснил он.

Все рассмеялись, и Кира вместе со всеми. Ей совсем не было обидно.

— Но это еще не все, — не унимался Сенечка. — Я вам сейчас покажу, как она затягивала на коньке ремешок перед одним молодым человеком.

Кира побледнела и украдкой бросила взгляд на Балашова.

Тот, не обращая внимания на дружный смех, смотрел в окно и думал о чем-то своем.

Ранней весной на хвойных полянках появляются маленькие лужицы. Утром, когда сквозь густые лапы елей сочится солнце, лужицы становятся особенно синими и прозрачными. Точно так же в эту минуту были сини и прозрачны глаза Балашова. Нет, конечно, он не виноват, ни о чем он не говорил Щеглову. Да и о чем рассказывать?

— Щеглов, сядь-ка лучше на место! — неожиданно проговорил Андрей, который, хмурясь, вытирал доску.—Звонок уже был, да и ты, кажется, устал от своих глупых шуток.

Весь урок Кира настороженно следила за Балашовым. Он сидел спокойно, выпрямившись, изредка перешептываясь с Олей Реутовой. У Оли в эти минуты заметно розовели щеки, на них появлялись круглые ямочки, и, казалось, еще ярче разгорались рубиновые огоньки сережек. Киру почему-то задевал их шепот, ей было неприятно и даже обидно видеть, как аккуратная голова Балашова почти касалась светлых Олиных волос.

Обида Киры испарилась в перемену. Едва прозвенел звонок и вышел преподаватель химии Андриан Ильич, как дверь снова открылась, и несколько ребячьих лиц заглянуло в класс.

— Здесь она! Пришла! — закричала Танюшка Сафронова— сестренка Андрея, толстенькая и круглолицая.

Кира вышла к малышам в коридор. Она едва успевала поворачиваться, чтобы отвечать на вопросы. Спрашивали — пойдет ли она с отрядом в цирк, как обещала до своей болезни? Болит или нет нога? Когда будут выступать на избирательном с пьесой? Кто-то совал ей в руки альбом с вырезками из «Пионерской правды», который приготовили без нее.

Новостей у ребятишек за время ее болезни накопилось также порядком. Один из лучших учеников ни с того ни с сего получил двойку за диктант, и, наоборот, Толя Маликов начал подтягиваться. Свету Белкину похвалила учительница— очень хорошо выучила стихотворение. Танюшка торопилась похвастать, что успели уже выучить роли, что Алла почти каждый день заходила к ним в класс и даже провела сборы в первом и в третьем звене... Потом, расковыривая на подоконнике краску, она принялась жаловаться на Андрея.

— Хотели пойти к тебе в гости, проведать, а он запретил. Говорит, волноваться будет. А ты и, правда, стала бы волноваться?

Кира не успела ответить девочке. Из класса выбежал Сенечка Щеглов и, подмигнув Щелгунову, который стоял неподалеку от Киры, похлопал себя по карману брюк. Следом показался Балашов. Сделав друзьям едва приметное движение бровями, он внезапно остановился перед Кирой.

— Я, кажется, виноват перед вами, миледи? Никак не думал встретить вас здесь. Пожалуйста, не сердитесь на меня и не хмурьтесь! Получилось маленькое недоразумение. Все эти дни мне так хотелось узнать о вас, но...

Ребятишки притихли, с удивлением тараща глаза на высокого девятиклассника. Первой нашлась Танюшка.

— И совсем не миледи, — сказала она. — Это наша вожатая, Кира Светлова.

— Мерси за поправку!

Балашов склонил голову с ровным, точно ниточка, пробором и неожиданно рассмеялся просто, по-мальчишески, сверкнув красивыми плотными зубами.

— Смотрите, Кирочка, как они на меня уставились? Здорово напугал?

Он протянул руку, намереваясь ухватить Таню за шлейку фартука, но девочка отскочила в сторону.

— Ух, какая сердитая! — чуть смущенно произнес Балашов. — Маленькие, они все смешные. У меня тоже сестренка Алька. Настоящий перец! Чуть чего — и в амбицию. Эх вы, глупые человечки!

— Сам ты глупый! — разобиженно выпалила Танюшка и бросилась наутек по коридору. Следом за ней со смехом отхлынули и остальные малыши.

— Разве я их обидел чем-нибудь? — удивился Балашов.

Кира, наклонив голову, промолчала. Ее смущал этот пристальный взгляд синих глаз, почему-то заставлявший тревожно биться сердце. Она обрадовалась, когда из класса выглянула Алла и направилась к ним.

— Надеюсь, мы еще встретимся, миледи, — вполголоса сказал юноша и не спеша отошел.

За время своей болезни Кира порядком наскучалась о малышах. Она даже отругала Андрея, узнав, что тот запретил ребятишкам навещать ее.

— Сам всего два раза приходил и других отпугивал,— упрекнула она шутливо. Андрей ничего не ответил, лишь усмехнулся.

На следующий же вечер Кира не утерпела и собрала отряд. Готовили костюмы для пьесы, и в пионерской комнате стоял веселый гам. Все были заняты делом. Повсюду валялись цветные бумажные обрезки. Танюшка, высунув от усердия язык, трудилась над марлевым крылом бабочки. Несколько ребят раскрашивали большую фанерную стену избушки. Кира, переходя от одной группки к другой, помогала, советовала. Ее увлекала веселая возня с малышами, и, как обычно, она забыла о времени.

За вечер успели сделать многое: на столе лежал огромный оранжевый гусиный клюв, несколько звериных масок, костюм для белки.

Наконец Кира мимоходом взглянула на свои часики и всполошилась: пора расходиться. Сегодня нужно еще забежать к Алле и вместе начать подготовку к очередному сочинению по литературе.

Как всегда, Кира шла вместе с Танюшкой. Девочка болтала про свои домашние и классные дела. Они свернули с проспекта на свою тихую улицу, когда позади послышалось:

— Миледи в сопровождении своего верного сердитого пажа!

Их нагонял Балашов. Засунув руки в карманы драпового пальто, он шагал чуть вперевалочку — точно так ходили курсанты речного училища, вызывая своей походкой зависть мальчишек и восхищение девушек.

— Сразу узнал по косам, — сказал он. — Моя мама дорого бы дала, чтобы иметь такие чудесные волосы. Признайтесь, Кира, вашим косам наверное многие завидуют? Ну, например тот же «рыжий демон» —Алла? Не правда ли?

— Пойдем, Кира, — Танюшка дернула за руку свою вожатую. Но та словно забыла о ней. Забыла, что спешила домой. А ведь сама только-только беспокоилась, что Алла, наверное, заждалась. — Пойдём, — снова настойчиво повторила девочка и, не получив ответа, сердито и громко протопала в сторону по звенящему от мороза тротуару.

— Паж сбежал, — пошутил Балашов.

Кира зябко повела плечами. Как и вчера ее охватила непривычная робость, и она невольно пожалела, что рядом с ней нет Аллы. Та, конечно, нашлась бы, что ответить.

— Вы с проспекта? — наконец спросила она.

Балашов рассмеялся.

— Плохо вы, оказывается, обо мне думаете, Кира. Вы решили, что я, как некие типы в ярких галстуках и кепочках с маленькими козырьками, тоже граню тротуары нашего славного города? Нет, Кира, такое занятие не по мне. Я не вижу в этом бесцельном хождении ничего красивого и умного. Конечно, я вас мог бы обмануть и сказать, например, что возвращаюсь из театра. Но я не любитель лжи. Я провожал Реутову...

— А-а... — протянула Кира, ускоряя шаги.

— Не спешите,—он придержал ее за руку. — Мы ведь с Ольгой старые знакомые. Ее отец и мой — друзья далекой юности...

У Киры на душе отлегло.

— Скажите, Балашов, почему вы ушли из своей школы?— неожиданно для себя спросила она.

— Меня зовут Игорем, — тихо заметил он, заглядывая ей в глаза. — Имя коротенькое и легко запоминается. Балашов — это звучит официально. Мы ведь с вами не на комсомольской собрании? Правда? А ушел я из школы не по своей вине.

— Вас, вас...

— Нет, миледи, меня не выгнали... — Юноша грустно усмехнулся. — У нас в классе произошла небольшая неприятность. Педагоги всполошились, родители тоже. Папа испугался, что его сын попадет в дурную компанию, и решил перевести в другую школу. И, знаете, я не раскаиваюсь... — Он вытянул руку, на черную кожаную перчатку упала крупная снежинка. — Очень красиво! А вы, Кира, любите красивое? Ну, конечно, вы должны любить все красивое, необыкновенное. Вы ведь и сама необыкновенная...

Белый дом с оградой, в котором жила Кира, остался позади. Девушка лишь мельком взглянула на освещенное окно в нижнем этаже, лишь подумала, что теперь ее, наверное, заждались друзья, но даже не замедлила шагов. Она и не заметила, как свернула за угол. И опять длинная улица, и опять можно идти.

— Присядем? — предложил неожиданно Балашов, и Кира покорно опустилась на чью-то скамейку, припорошенную снежком. Села смирно, вслушиваясь в спокойный голос юноши, хотя почти не понимала, о чем он говорит.

— Жить надо красиво! Быть свободным, как ветер. Делать все, что тебе захочется. Вернее, что по душе. Ведь у каждого свои вкусы. Я, например, люблю музыку, спорт, интересные книги и совсем не понимаю тех людей, которые подчиняются обстоятельствам, а не своим желаниям и вкусам. Возьмем, например, моего отца. Он художник, ч просто не могу понять, какое удовольствие доставляет ему ехать в какое-то захолустье, писать портреты со стахановцев полей, вместо того, чтобы оторваться от всего обыденного, начать какое-нибудь историческое полотно...

— Но если все художники начнут писать только исторические картины... — слабо и неуверенно начала Кира.

— Я не говорю про всех, я только про отца. Остальные пусть делают, что им вздумается. Надо уметь пользоваться жизнью. Вот, например, моя мама. Она балерина, и способная... Танцевала Одетту... И как танцевала. — Он помолчал и вздохнул. — А сейчас ей, бедняжке, приходится сидеть дома, возиться с тряпками и Алькой, нельзя бросить девчонку— чего доброго, избалуется. Но ничего, мама еще возьмет свое. Она не унывает. — И снова, помолчав, добавил:— Красиво, бывало, жили люди. Умели чувствовать.

— Неправда! — вдруг вырвалось у Киры. — У нас очень интересно жить. И герои есть. Люди, которые уехали поднимать целину, или те, на дрейфующих станциях, разве не герои?

Балашов усмехнулся, снял серую кубанку и стряхнул с нее снег.

— Известное дело!

Но Киру точно прорвало.

— Вот я никогда раньше не брала в руки стихов и думала, что они не интересны. А совсем недавно...

— Какие же стихи?

— Щипачева!—пролепетала Кира.

— Что же, Степан пишет недурно. Читал я его стихи года два назад... .

Балашов оживился, чуть откинул назад голову:

Он смотрел куда-то вверх, и Кира невольно подняла голову. Но зимнее небо недовольно хмурилось холодной чернотой. Звезды не сияли в этот вечер.

— Напрасный труд! Эти стихи совсем не о тех звездах,— услышала девушка взволнованный шепот возле самого уха и слегка откачнулась.

Словно случайно Балашов дотронулся до ее руки. Кира почувствовала, как ее пальцам в варежке стало вдруг тесно и жарко. Она испуганно поднялась и заспешила. Он тихонько рассмеялся и осторожно взял ее под локоть.

Весь мир вокруг: небо, сугробы у забора, улица, дома — все стало вдруг иным, неузнаваемым, от этого легкого, волнующего прикосновения руки в черной перчатке.

Вот и дом. В палисаднике растут три дружных дерева. Только сейчас их ветки засыпаны вовсе не снегом, а черемуховым цветом... А в окне Аллы темнота... Спит Алла крепко, спокойно...

С каждым днем, с каждой новой встречей Балашов все больше и больше нравился Кире. Умный, красивый, способный, он резко выделялся среди остальных ребят в классе. По сравнению с ним они выглядели неинтересными, скучными и даже глуповатыми. И не удивительно было, что некоторые, наконец, поняли это, завидовали и в отместку, как казалось Кире, стали относиться к своему новому товарищу с явным недружелюбием. Особенно отличался Андрей, который при каждом удобном случае старался высказать свою неприязнь вслух. Он буквально не давал Балашову открыть рта, обрывал на каждой остроте и шутке и, как староста класса, при каждом удобном случае требовал прекратить посторонние разговоры. Обычно Андрей радовался, если кто-нибудь из ребят получал хорошую оценку, но когда преподаватель хвалил Балашова, лицо Андрея принимало злое и настороженное выражение.

Кира возмущалась. Андрей, конечно, попросту завидовал. Обижалась Кира и на Аллу: подруга тоже придиралась к Балашову и выговаривала Кире, видя юношу рядом с ней в перемены.

Она, как и другие, не догадывалась о их встречах.

Балашов настаивал сохранять все в тайне. Кто знает, как посмотрит на их отношения, например, Евгения Ивановна. Пожилые люди — странные. Забыв, что когда-то сами были молодыми, они при каждом удобном случае принимаются читать нотации. А в классе может начаться зубоскальство, неуместные шутки. Он, Балашов, конечно, не может допустить этого. Да и что понимают эти мальчишки и девчонки в настоящей дружбе?

Нет, Кира не хотела нотаций и насмешек. Она молчала и не делилась ни с кем своей радостью. Она с нетерпением ждала вечера, чтобы услышать спокойный, чуть усталый голос друга, почувствовать легкое прикосновение его руки к своей, прикосновение, от которого так радостно замирало сердце.

Они любили бродить по тихим улицам окраины города и говорить, говорить без конца.

Балашов успел повидать многое: Ленинград с его памятниками и дворцами, солнечные улицы Киева, утопающие в зелени белые дома Симферополя. Каждое лето он вместе с матерью выезжает не в какую-нибудь Аспинку или в пионерский лагерь, а на курорты Крымского побережья. Он видел красивую жизнь, понимал в ней толк, стремился к ней. Балашов разбирался в музыке, живописи, литературе. Он занимался спортом и был уверен, что со временем станет чемпионом, что стол его будет заставлен кубками и завален почетными грамотами. Он мечтал о больших делах и посмеивался над тем же Андреем или Аллой, которые лезли из кожи, чтобы получить хорошую оценку по тому или иному предмету.

Просыпаясь утром, Кира думала о вечере. Теперь она с трудом принималась за уроки, наспех просматривала скучные разделы учебников. Да и стоило ли зубрить? Надо ли мучиться еще долгих шесть лет ради того, чтобы потом забраться в глушь, хотя бы в ту же Аспинку? Игорь прав! Что хорошего и интересного можно там найти для себя? Ни театров, ни музыки... Осенняя грязь на улицах, противные, нагоняющие тоску дожди, зимние сугробы, избы с низкими потолками, тусклый электрический свет, невзрачный клубик и старая кинопередвижка. И будет она, Кира Светлова, такая красивая девушка, ходить с огрубевшими от полевых работ руками, с черным от загара лицом. Опустится, станет походить на простую деревенскую... И невольно перед глазами вставала изящная блондинка в вечернем дорогом платье— мать Игоря Балашова. Кира однажды видела ее в театре и не могла весь вечер оторвать глаз от этой миниатюрной женщины, от тонких ручек, ног, красивых и стройных, в крошечных лаковых туфельках. И не одна Кира засмотрелась на Игореву мать — оглядывался каждый проходящий мимо, — ею любовались, восхищенно смотрели вслед/ А ее, Кирина, мать... Тоже худенькая, но начавшая уже седеть, уже под глазами легли, словно птичьи лапки, морщинки. А ведь мама тоже когда-то была красавицей...

От таких дум на душе у девушки с каждым днем становилось все беспокойнее и тоскливее. Ничто ее теперь не трогало, не интересовало: получила по немецкому языку двойку — и не огорчилась; затянула сдачу чертежей — и не хотелось садиться за них; пропустила два комсомольских собрания подряд, забросила лыжную секцию. С тех пор, как стала встречаться с Игорем, ни разу не встала на лыжи. Даже пионерский отряд, даже малыши...

Ребят она стала собирать реже, с неохотой, стараясь побыстрее отделаться от них. Больше Танюшка не провожала ее домой — Кира спешила в другое, условленное место. Когда ей случалось запаздывать, Игорь сердился. Ему трудно было понять, как можно связывать себя какими-то обязанностями. Неужели ей не хочется быть свободной?

Алла сидела за столом в глубоком раздумье. Вчера она напрасно прождала Киру. Та опять пропадала где-то весь вечер. В последние дни странное поведение подруги тревожило ее не на шутку: отвечает у доски неуверенно, с товарищами, да и с ней, Аллой, разговаривает неохотно, свысока, а на Ольгу Реутову посматривает вызывающе, насмешливо. Оля тоже не остается в долгу — при каждом удобном случае старается подковырнуть Киру. Что происходит между ними — трудно понять. Алла чувствовала, что не только она сама, а и весь класс настороженно следит за странными отношениями девушек. Алла советовалась с Андреем—хотела вызвать обеих на комсомольскую группу и поговорить по душам, но тот просил подождать. Оказывается, его тревожили не только Ольга с Кирой, но еще и некоторые ребята. Например, Сенечка Щеглов ни с того ни с сего стал зачесывать свои редкие черные волосенки каким-то невероятным петушиным гребнем. Щелгунов почему-то решил совсем не заниматься и заявлялся на уроки лишь для того, чтобы отсидеть положенные часы.

В классе определенно происходило что-то. грозящее нормальному ходу жизни. Дальше так продолжаться, безусловно, не может. Алла решительно встала из-за стола, намереваясь подняться наверх, к Кире, и поговорить с той начистоту, но прибежал Андрей. Вначале она перепугалась, подумав, что у него случилось какое-нибудь несчастье. Злой, взъерошенный, он подступил к ней чуть не с кулаками.

— Сидишь, комсорг? Наслаждаешься тишиной? А не знаешь, не интересовалась, где была вчера твоя любимая Кирочка?

— А почему она моя?—вспыхнула Алла.

— Так вот, — не обращая внимания на ее слова, продолжал Андрей. — Кирка вчера откалывала танго в клубе металлургов с этим Балашовым. Даже не постеснялась, пришла в школьной форме. Нравится тебе такое положение, уважаемый комсорг?

— На танцы... С этим стилягой? — изумленно вырвалось у Аллы.

— Не со стилягой, а с Балашовым, — поправил зло Андрей. — Балашов, хотя и из этой породы, но у него немного иной взгляд на жизнь и вещи. Он куда опаснее, куда тоньше этих откровенных бездельников. Он в жизнь вгрызается исподволь. Говорил я сегодня с одним парнем из сорок восьмой школы... -

— Сядь, Андрей, не волнуйся, — попросила Алла.

— Не могу! Понимаешь, не могу. Как подумаю, что наша Кирка могла попасть в лапы этакому прохвосту. — Он . сорвал с головы ушанку, бросил ее перед Аллой на стол. — Только, пожалуйста, чтобы Евгения Ивановна пока ни о чем не знала. Сами справимся. И потом, потом, ты сходи к ней поговори, я не могу...

— Я тебя понимаю, Андрей. Очень понимаю, — тихо проговорила Алла. — Успокойся. Давай посоветуемся...

Несколько раз обеспокоенная Антонина Петровна подходила к тонкой стенке и прислушивалась. Но разобрать удалось лишь отдельные слова — говорили шепотом. Кажется, у Аллы произошла какая-то серьезная неприятность. Что могло случиться? Как на грех, отец опять в командировке!

Она едва дождалась, пока ушел Андрей, и заглянула к дочери.

Алла неподвижно сидела за столом, положив голову на вытянутые руки. Ее плечи тихонько вздрагивали.

— Доченька, ты плачешь? Он тебя обидел?—спросила перепуганная Антонина Петровна.

— Ничего, мама. Не нужно, все хорошо!

Алла подняла голову, обняла мать за полный стан и прижалась, точно маленький разобиженный ребенок.

— Ты у меня очень хорошая мама, — сказала она после долгого молчания. — Если хочешь, то можешь поставить одно желтенькое кресло в мою комнату...

А еще спустя несколько минут Алла сидела напротив подруги.

— Послушай меня, Кира. Ты думаешь, мы против твоей дружбы с каким-нибудь мальчиком? — говорила она, стараясь казаться веселой.—Совсем нет. Дружи себе на здоровье, но мы не допустим, чтобы Балашов сбивал тебя с пути.

— Я не маленькая!—огрызнулась Кира. — Игорь тут ни при чем. И зря вы на него напускаетесь. Это все Андрей наговаривает, завидует ему...

— Неправда!—выкрикнула, не сдержавшись, Алла.— Не зря! Андрей никогда напрасно не скажет плохое о человеке. Он очень сильно переживает за тебя. И мне здорово от него досталось. А Балашов совершенно не тот, кем кажется тебе...

Кира сидела прищурившись. Странно, но ей никогда не приходило в голову, что Алла просто безобразна — вздернутый нос, короткая верхняя губа, косой передний зуб... И как нелепо сидит на ней это неуклюжее платье в горошек. Недаром Игорь всегда морщится, если разговор заходит об Алле, обзывает ее сухарем, «рыжим демоном». Прав был он, настаивая сохранять их отношения в тайне. Только у Аллы все равно ничего не получится. Не удастся ей раздружить их с Игорем. Пусть себе наговаривает что угодно. Она, Кира, прекрасно понимает, кто подзудил подругу на такой разговор...

— Кира, ты не слушаешь меня?—спросила огорченно Алла. — Ты, кажется, не веришь ни одному слову?

— А если бы тебе стали наговаривать на твоего Андрея, ты бы поверила?—со злостью спросила Кира.

— И ты равняешь Андрея с этим уродом? Ну, знаешь, Кирка... — Алла с негодованием вскочила, забегала по комнате. — Хорошо, хорошо, — наконец сказала она, останавливаясь перед Кирой. — Мы не хотели тебя расстраивать и обижать, но твой Балашов настоящая дрянь! Почему он так относится к тебе в классе? Даже не смотрит на тебя? А если подходит — то украдкой как-то... Я бы просто со стыда сгорела! Или он тебя только вечерами признает? Кроме тебя, он дружит еще и с Ольгой...

— Это неправда!—не удержалась Кира. — А насчет класса... — Она замялась. — Я сама не хочу, чтобы все знали о наших встречах. Как всегда, начнут зубоскалить. И потом, что вы понимаете в настоящей, красивой дружбе?

— Ты повторяешь, словно попугай, чужие слова, — возмутилась Алла. — Конечно, над такой дружбой, как ваша, будем смеяться. А вот над настоящей — никогда! Понимаешь, никто не посмеет! Разве над нами кто-нибудь смеялся? А ну-ка, припомни? Разве нам многие не завидовали? А почему бы вот и вам тоже не дружить сейчас втроем? Почему вы с Ольгой разговариваете сквозь зубы? Ведь обе комсомолки! А ты не задумывалась, почему Балашов проводит один вечер с тобой, а другой — с Ольгой? Тебя это нисколько не трогает?

Кира упорно молчала. О чем было разговаривать? Она поправила носком ботинка сбившуюся дорожку.

— Вот что, — уже мягче сказала Алла. — Пораздумай, пока не поздно. Только... — Она запнулась. — Но если что с тобой случится, Андрей натворит таких дел... Тогда твоему Балашову и девятый класс не придется закончить...

Алла поднялась. Уже взявшись за дверную ручку, обернулась и добавила:—И еще хочу тебе сказать, что, пожалуйста, не думай от нас отделяться. Вот какие дела, Кирочка! Можешь не супить брови и губки не поджимать. Сейчас уйду, но в субботу засядем за немецкий язык, а то ты что-то спотыкаться на нем стала. Не вздумай опять удрать на танцы...

В субботу заниматься немецким не пришлось. В классе случилась крупная неприятность, и все остальное было на время забыто. Вначале никто не обратил внимания, что Сенечка Щеглов не явился в школу. В последние дни он почему-то часто пропускал занятия. Ближайший его друг Щелгунов уверял всех, что у Сенечки тяжело больна мать. Алла даже собиралась вместе с подругами навестить Сенечку.

Но идти к Щеглову не довелось.

Неожиданно для всех на третьем уроке Аллу и Андрея вызвали в учительскую. Они пробыли там долго, а когда вернулись, то известили, что после занятий назначается собрание комсомольской группы. Вот тогда-то и заявился Сенечка Щеглов. Он пришел не один, а вместе с отцом. Отец Сенечки, высокий плечистый человек в форме железнодорожника, войдя в класс, тяжело опустился за парту. У Сенечки был жалкий вид: от смешного гребешка на голове не осталось и помину, волосы были встрепаны и перепутаны.

С Сенечкой Щегловым произошла неприятная история. Кажется, он и сам не понимал, как такой грех мог с ним случиться. Его задержали возле драматического театра за перепродажей билетов. Конечно, в отделении милиции составили акт, сообщили родителям и комсомольской организации школы.

Первым попросил слово Щеглов-отец. Поднявшись, он долго молчал, точно не зная, с чего начать. Затем глянул на сына и сердито вздохнул.

— Мне стыдно за тебя!—произнес он глухо. — Ты отказался сказать директору школы, кто тебя подбил на такую пакость, отказался сказать отцу, но, может быть, скажешь своим товарищам? Кстати, расскажи-ка им, как ты себя ведешь последнее время дома? Из-за чего вчера плакала твоя бабушка? Говорят, что ты частенько не стал являться на уроки, а я об этом и не знал...

Он говорил, и у него дергалась правая седоватая бровь.

Сенечка испуганно озирался, то и дело вытирая платком вспотевший лобик. Сказать, кто ему дал на распродажу билеты, он отказался.

— Делайте со мной что хотите,—жалобно твердил он,— но об этом не спрашивайте.

— Может быть, нам скажет Щелгунов? — спросила Алла, и все, как один, повернули головы в сторону Щелгунова. У того затряслись толстые румяные щеки, замигали белесые ресницы. Он неопределенно мотнул головой и уставился глазами в угол.

Евгения Ивановна что-то неторопливо записывала в маленькой книжечке. Она выглядела необыкновенно бледной и усталой.

Как ни странно, но староста класса и комсорг на этот раз оказались в противоположных лагерях. Алла горячо настаивала исключить Щеглова из комсомола, как позорящего весь класс, Андрей протестовал.

— Исключим, а дальше что? Хочешь отбросить, как ненужный сор? А куда он пойдет? Красивую жизнь искать? Я считаю, нам нужно найти главного виновника, иначе придется собираться еще не раз и, возможно, по-настоящему кого-нибудь исключать. Вот здесь почему-то некоторые комсомольцы молчат, а я уверен, что они кое-что знают...

Кира перехватила его мимолетный взгляд, брошенный на Ольгу Реутову, затем на нее.

Оля сидела, положив хрупкие руки прямо перед собой на парту, пугливо посматривая на споривших ребят. Один раз она вытянула было руку, но тут же опустила ее.

Собрание затянулось. Разгоряченные, злые Андрей и Алла продолжали упорствовать, каждый защищал свое мнение.

Спорам положила конец Евгения Ивановна. Она присоединила свой голос к Андрею, и судьба Сенечки была решена — ему дали всего лишь выговор.

— Спасибо, — только и отважился сказать он.

К удивлению Киры, Андрей сразу же подошел к Алле, и они дружно о чем-то зашептались.

— Кира, ты не жди нас. Ступай домой, — сказала Алла; хотя та и не собиралась их дожидаться. Она как раз в эту минуту с беспокойством думала, что Балашов напрасно прождал ее весь вечер возле оперного и, наверное, завтра будет сердиться.

— Светлова, — окрикнул ее уже в дверях Андрей. — Зайди за Евгенией Ивановной, ей, кажется, сегодня нездоровится.

Кира забежала в учительскую.

— Устала я почему-то сегодня, — призналась тетя Женя, когда девушка помогла ей одеться и они вышли на крыльцо.

— Не нужно было волноваться из-за всяких пустяков,— упрекнула Кира, осторожно сводя ее со ступенек. — Из-за каких-то мальчишек портить свое здоровье... Ну и исключили бы. Подумаешь, беда какая!

Евгения Ивановна глянула на нее сбоку и предложила:

— Посидим немного на воздухе, голубчик. Дома-то мы с тобой редко стали видеться...

Они сели на скамеечку неподалеку от школьного крыльца, помолчали.

— Так, Кируша, значит, тебе не жалко нашего Щеглова?— неожиданно спросила тетя Женя.—А у меня вот сердце даже заболело.

— Вы просто устали, — увильнула от неприятного вопроса Кира. — Тетечка, вам бы летом обязательно в Крым съездить, отдохнуть...

Евгения Ивановна коротко рассмеялась.

— Зачем же так далеко забираться?—удивилась она.— Уж если ехать, так в Аспинку. Заберем с собой Андрея и Аллу. Разве плохо в Аспинке?

— Я не говорю, что плохо... — смешалась Кира. — Только на курорте лучше. Интереснее. Там море, солнце...

— Так, так. А в Аспинке солнце разве пропало? Куда же оно делось?—продолжала шутливо Евгения Ивановна, хотя лицо ее оставалось серьезным и задумчивым. — Вот и хорошо, что мы с тобою решили поговорить на свежем воздухе... Сразу все вопросы выясним, чтобы в голове путаницы не было...

С крыльца спустились Андрей и Алла. Заметив сидящих, они, точно сговорясь, быстро прошли мимо.

Крышки парт дружно поднялись: в класс вошла Евгения Ивановна.

— Садитесь, пожалуйста, — произнесла она, и все насторожились, уловив в ее голосе сухую нотку.

Классная руководительница была чем-то расстроена. Кира поймала несколько вопросительных взглядов и пожала плечами. Она и сама заметила, что тете Жене еще с утра было не по себе.

— Наверное, плохо написали сочинение? — шепотом спросила Алла.

— Не знаю! — неохотно ответила Кира.

С тетей Женей у нее существовал уговор — никогда не заглядывать в тетради, которые та приносила домой для проверки, и не спрашивать об отметках.

Евгения Ивановна положила на стол тетради с домашними работами и начала урок.

— Мы с вами говорили о творчестве Льва Николаевича Толстого, теперь подведем итоги, — начала преподавательница, стягивая на груди пуховую шаль. Кто-то нечаянно стукнул крышкой парты. Евгения Ивановна поморщилась.

— «Лев Николаевич Толстой сумел поставить в своих работах столько великих вопросов, сумел подняться до такой художественной силы, что его произведения заняли одно из первых мест в мировой литературе». Так сказал Владимир Ильич Ленин...

Хотя в классе стояла небывалая тишина, Евгения Ивановна часто прерывала объяснения, точно к чему-то прислушиваясь. Наконец, отогнув обшлаг своего темного платья, она взглянула на часики и пододвинула к себе тетради. За партами начался шепот.

Первым получил свою тетрадь Андрей.

— Тему партизанской войны ты разработал неплохо, но стиль, Андрюша, как всегда, хромает, и с запятыми ты не дружишь, а поэтому пришлось поставить тебе тройку,— заметила Евгения Ивановна.

Одну за другой она раздавала работы, стопка тетрадей постепенно таяла. И вот, наконец, остались только две.

— Скажите, — вдруг обратилась Евгения Ивановна ко веек?, кладя ладонь на одну из тетрадей. — Честно или нет ученику девятого класса списывать у другого?

На миг все затихли, затем послышался глухой ропот.

— Признаюсь, немало расстроилась. Никак не ожидала, чтобы у нас были нечестные люди, — продолжала при полной тишине преподавательница. — Сочинения неплохие, но кому-то из двух придется написать его заново. Я не могу выставить обоим ученикам одинаковые оценки. Один трудился, а второй воспользовался его трудом.

Евгения Ивановна, взяв обе тетради, открыла их.

— «Образ Наташи Ростовой» — прочла она и заглянула в другую тетрадь.

Преподавательница зачитала несколько выдержек из обеих работ, и по классу пронесся единый вздох. Ош/были совершенно одинаковы.

Оля Реутова поднялась первой.

— Балашов, встаньте, — попросила тихо Евгения Ивановна. Тот поднялся с чуть надменной, спокойной улыбкой. — Я вас слушаю обоих.

Неестественно широко открытыми глазами Оля смотрела прямо перед собой, словно чего-то ожидая. В ярком электрическом свете она выглядела очень хрупкой, бледной и пришибленной. Слегка наклонив голову, Балашов по-прежнему спокойно улыбался. Он так же, как и Оля, молчал. Кира облегченно вздохнула. Ей было понятно, кто у кого списал.

— Ясно! — раздался чей-то голос.

— Ничего пока не ясно! — взволновался Андрей. — Евгения Ивановна, будьте спокойны, мы сами разберемся.

— Пока я задержу эти два сочинения и попрошу Реутову, а также Балашова, написать снова, — решила классная руководительница.— Кому-то придется потрудиться вторично.

— Можно по черновикам восстановить, — тихо подсказала Кира.

— Определенно можно! — поддержало ее сразу несколько голосов.

— Свое сочинение каждый на память знает!

Евгения Ивановна подняла руку, требуя тишины.

— Реутова и Балашов, сядьте, — разрешила она, не глядя на них. Потом неторопливо, молча взяла со стола журнал, обе тетради и, прямая, высокая, медленно вышла из класса.

Все повскакали с мест. Алла загородила собою дверь.

— Не расходиться! — крикнула она. — Реутова, перестань реветь, сейчас разберемся.

Балашов слегка поморщился и положил на парту свою желтую полевую сумку.

— Совершенно не к чему заводить канитель, — заявил он уверенным тоном. — Каждый напишет новое—и делу конец.

— Нет, не конец, а только начало, — упрямо возразил Андрей. — Будет писать тот, кто подстроил товарищу пакость. А другому Евгения Ивановна выставит оценку за «Наташу Ростову». — И он пристально и как-то выжидающе посмотрел на плакавшую Реутову. Девушка всхлипнула громче, мотнула головой, точно отвечая на его взгляд.

— Пусть оба принесут свои черновики на комсомольскую группу в понедельник, — неожиданно предложила Алла.

— К вашему сведению, миледи, я не комсомолец,—отрезал Балашов.

Алла вспыхнула.

— Принесешь на классное собрание.

— Решение глупое! — Балашов усмехнулся.—Я мог потерять черновик, изорвать, выбросить. Но, к счастью, он у меня сохранился.

И, бросив на всех снисходительный взгляд, он взял сумку за ремешок, вежливым жестом отстранил от двери Аллу и вышел.

Оля Реутова всхлипнула еще раз.

— Я не могу принести черновик. Я его потеряла.

Танюшка Софронова расхаживала за сценой. На белом ее платье, за спиной, тревожно трепетали легкие марлевые крылья. Неуклюжий бурый медвежонок, забавно оскалившись, старался Наступить на хвост белки. Толя Маликов, натянув шапку с длинными заячьими ушами, нетерпеливо спрашивал девочек, куда же подевалась вожатая. Все были готовы к выступлению, вот-вот уйдет со сцены высокий полный человек. Потом начнется пьеса. Но куда могла запропаститься вожатая? Танюшка волновалась. Во всем был виноват тот высокий важный парень в серой кубанке и кожаных перчатках. Все уже готовы были идти на избирательный участок, как он заглянул в пионерскую комнату и вызвал Киру. Она с ним долго шепталась за дверью, Затем вернулась, но какая-то странная, невеселая. Она велела всем отправляться без нее, сказав, что скоро придет. Избирательный участок был по соседству со школой, и вожатая могла уже двадцать раз явиться. «А может быть, она в зале?»—подумала Танюшка и, пробравшись кулисами, приоткрыла сдвинутое полотнище занавеса. Вот в первом ряду сидит старушка, положив на колени руки — она часто приходит на избирательный — любит перелистывать «Крокодил». Вон в вязаной синей кофточке мама с Ивасиком на руках. Она пришла специально, чтобы посмотреть, как она, Танюшка, будет выступать. И еще, и еще много знакомых. Пришли даже учителя. А вон... Девочка подпрыгнула от радости, увидев Аллу. Не удержавшись, отодвинула от стены край бархатного полотнища, просунула голову с блестящей коронкой бус и отчаянно замахала руками. Через какую-нибудь минуту Алла была за сценой.

— Что случилось в лесном царстве-государстве? — весело начала она, но не найдя взглядом Киры, вопросительно взглянула на девочку.

— Ее тот, в серой шапке, такой важный, увел, — растерянно сообщила Танюшка, переступая с ноги на ногу.— Обещала прийти — и нет. Значит, не будем выступать?

— Будем играть одни, — подумав, успокоила Алла малышей.

Пока шла пьеса, она волновалась, стараясь сообразить, где могла сейчас находиться подруга.

А Кира в это время сидела за столиком в кафе. Все произошло так, как рассказывала Танюшка Алле. Незадолго до ухода на избирательный участок Игорь заглянул в пионерскую комнату и попросил уделить ему несколько минут для важного разговора.

— Но я сейчас не могу!—начала было Кира. — Может быть, завтра?

— Только сейчас...

— Но ты пойми, Игорь...

— Значит, как нужен срочный совет, так в сторону? — Балашов обиженно повел бровями. — Тогда прощайте, миледи!

— Подожди, Игорь!—взмолилась Кира.

— Всего на пятнадцать минут. Твои пионеришки прекрасно и одни доползут. Здесь рукой подать.

Прикинув в уме, что до начала выступления еще целый час, Кира согласилась.

Улица казалась седой от тумана. Морозило. Сверху едва пробивался желтоватый свет фонарей.

— Может быть, зайдем в кафе? — предложил Балашов.— Там и поговорим на свободе. Кстати, закусим.

Кира заколебалась.

— Глупости!—поняв ее, произнес Балашов. — Что за расчеты между друзьями? Завтра отдашь, если такая щепетильная!

В кафе было тепло и уютно. Под мягким матовым светом приветливо белели на столиках скатерти, в высоких хрустальных стаканах виднелись бумажные розовые салфеточки, свернутые трубочками.

Балашов, потирая щеку, долго и придирчиво рассматривал меню и недовольно бурчал:

— Не могут приготовить. Все-таки домашняя кухня куда лучше!

Заказали блинчатые пирожки. Балашов хотел взять пива, но Кира запротестовала. .

— Хорошо, — уступил он, огорченно вздыхая. — Весь день меня сегодня обижают. Дома целый скандал! Развоевался мой любезный папаша, хоть не появляйся в квартире. Требует, чтобы я принес в школу черновик. Он, оказывается, уже успел поговорить с Евгенией Ивановной.

— Ну и что же? — удивленно спросила Кира, чувствуя приятную теплоту во всем теле. — Возьмешь и принесешь. Папа твой прав.

— А если я не могу? Если он где-то затерялся?

— Что? — Девушке почудилось, что она ослышалась.— Ты должен принести черновик, Игорь.

Она глянула на свои ручные часики. Удивительно медленно шло время. Кажется, сидят уже порядочно, а прошло всего-навсего десять минут.

Подошла официантка с заказанными блинчиками, и Балашов умолк. Кира пододвинула к себе тарелку.

— Не везет мне, — снова начал он. — Прекрасно помню, что клал его на этажерку. Наверное, Алька, моя коза-дереза, вытащила... Да, между прочим, я ведь тебе обязан этим беспокойством. Ты предложила принести черновики...

— Черновики надо найти, Игорь. Иначе получится некрасиво.

— Я и сам знаю, но что же поделаешь? — Он капризно передернул плечами и отодвинул от себя тарелку. — Просто гадость. — И, помолчав добавил:—Придется сознаться, что потерял. Пусть думают, как хотят. Жаль только, Реутова будет торжествовать. Ей, конечно, больше поверят, чем мне. Меня почему-то некоторые не любят в вашем классе и обрадуются.

— Найди черновик или вспомни, что писал, — настаивала Кира. .

Балашов оживился, на его лице внезапно промелькнуло мальчишеское озорное выражение.

— Ты молодец! Я ведь, кажется, немного и в самом деле помню свое сочинение. Постой, постой, с какой фразы оно у меня начинается? И конец запомнил... Ну, а остальное...— Он помолчал, о чем-то раздумывая. — А что, если... Нет, ты никогда не сделаешь для меня этого. Кирочка, ты очень хочешь, чтобы я доказал свою правоту?

— Еще бы!

— Вот я и подумал. Ведь твоя тетя забрала наши сочинения к себе домой. Если бы ты прочла!, заучила... — Заметив испуганное выражение на ее лице, он .торопливо добавил: — Я не настаиваю! Не подумай дурного! Я забыл всего-навсего небольшой кусочек! Если тебе трудно...

Кира в растерянности обвела взглядом стены комнаты и наткнулась глазами на висевшие часы. Что это? Она с беспокойством приложилась ухом к своим часикам и в ужасе вскочила.

— Что я наделала! Они стоят!

Кира опрометью бросилась из зала. Второпях накинув шубку, она выбежала за дверь, словно нырнула в холодную туманную мглу улицы. Бежать! Скорее!

Балашов догнал ее на повороте.

— Не стоит торопиться, — спокойно остановил он Киру. — Все равно опоздала. Лучше не показываться сейчас на глаза.

— Что же делать?

Кира в отчаянии мяла в руках берет, так и не надев его на голову.

— Ничего страшного не случилось! — успокаивал ее Балашов. — Сейчас что-нибудь придумаем.

— Придумывать нечего, — упавшим голосом обронила Кира.

В эту минуту она злилась на себя, на Балашова, на ребятишек и готова была расплакаться. Если бы она отказалась от отряда до сегодняшнего дня! Ведь хотела же, думала и все откладывала, пугаясь разговора с комсоргом.

— Не унывай, Кирок! Выход всегда найдется! Вот, например, вариант первый: спешила на избирательный, а тут этот туманище. Не заметила раскатанную дорожку и упала. Опять та же нога подвернулась, что и на катке. Для вида можно денек и похромать.

— Но это же неправда! — рассерженно вскрикнула Кира. — Ну, кто мне поверит? А потом — обмануть...

— Ерунда! — Балашов улыбнулся, забрал холодную озябшую руку девушки в свои руки, приблизил ко рту и подул, стараясь согреть ее дыханием. — Если будет нужно, то достану справку из скорой помощи. У мамы там есть знакомый врач. Я ведь тебя, Кира, никогда не оставлю в беде! Ну, немного успокоилась? Я уверен, что все обойдется благополучно.

Кира покорно опустила Голову.

Евгения Ивановна проснулась от странного беспокойства.

— Кира, — окликнула она и, не получив ответа, поспешно встала. Торопливо сунула ноги в шлепанцы, накинула шаль. Натыкаясь в темноте на вещи, подошла к столу, включила настольную лампу.

Мягкий зеленоватый свет упал на- спящую Киру. Она лежала на спине, разметав руки по одеялу. Ее пухлые губы морщились, и в уголке полуоткрытого рта, точно у обиженного ребенка, застыл крошечный пузырек слюны.

Евгения Ивановна наклонилась, осторожно отвела с глаз девушки волосы, поправила съехавшее на пол одеяло. Несколько минут она стояла перед спящей, с тревогой прислушиваясь к ее неровному дыханию. Вот Кира повернулась, едва слышно застонала. Евгения Ивановна приложилась губами к ее лбу — не заболела ли? Нет — кожа была влажной, холодной. Евгения Ивановна облегченно вздохнула.

Из всех четверых ребятишек брата она больше всего любила Киру. Случилось так, что своей семьи у нее не сложилось. Вначале училась, затем пришлось помогать матери воспитывать двух младших сестер и брата, потом война. Так и осталась одинокой. Когда Кира окончила семилетку, Евгения Ивановна настояла, чтобы девочка поселилась у нее. Она привязалась к племяннице и в душе считала ее своей дочерью. В последние дни с Кирой творилось что-то неладное. Она похудела, сделалась неразговорчивой, хмурой, и почти каждый вечер где-то подолгу пропадала. Недавний разговор с племянницей сильно обеспокоил Евгению Ивановну. Тогда, на скамейке возле школы, Кира вдруг заявила, что не хочет жить, как жила до этого.. Ей надоело, опротивело все на свете: и школа, и разные нагрузки, и сами люди — неинтересные, серые. «Неужели так всегда будем? Сначала учиться, зубрить каждый день уроки, гоняться за отметками, а потом... Потом всю жизнь работать, и для чего? Для посторонних людей?» Из всего хаоса слов, которые вгорячах бросала Кира, трудно было понять: чего же она ищет и хочет?

А Киру этой ночью мучали кошмары. Словно наяву продолжался туманный холодный вечер. Время от времени она просыпалась, чувствовала теплоту одеяла, подушки и на короткую минуту успокаивалась. Но проходила эта короткая минута, и опять становилось страшно. И никто не мог ей помочь. Спокойно спала на своей высокой постели тетя Женя. Холодным серебром отливали на стеклах окна морозные узоры. А там, за окном, длилась нескончаемая ночь... Скорее бы рассветало.’.’.

Рассвет — это завтрашний день. На рассвете всегда становится легче, пропадают ночные страхи, зарождаются надежды на лучшее.

Но зимнее утро не принесло Кире облегчения. За окном еще голубело, еще из-под зеленого абажура струился мягкий успокаивающий свет, когда Евгения Ивановна начала торопливо собираться на уроки. Склонившись над учебником химии, Кира украдкой, настороженно следила за нею. Как никогда, хотелось, чтобы тетя Женя побыстрее ушла. Чего доброго, спросит о вчерашнем выступлении на избирательном, и нужно будет изворачиваться, лгать, искать какие-то оправдания...

— Девочка, погаси лампу, — попросила Евгения Ивановна, надевая перед зеркалом свою шляпку-грибок. — О чем ты так задумалась, голубчик? Может быть, скажешь, и я сумею помочь тебе?

Кира только вздохнула — и опять украдкой. Да, теперь приходилось скрывать не только свои поступки, но даже и выражение лица, и свое настроение. Она попыталась улыбнуться, притвориться веселой, но улыбка непроизвольно погасла.

Кто-то настойчиво постучал в дверь, Кира испуганно подняла от книги голову.

Прибежал Андрей.

— Ух и холодище! — крикнул он из прихожей.—Евгения Ивановна, обязательно идите в шали. Одевайтесь крепче. Морозище свирепый.

— Спасибо, голубчик, — отозвалась Евгения Ивановна.

— А я к вам на одну минутку, — снова прокричал Андрей. — По очень срочному делу.

У Киры отлегло от сердца. Она совсем ожила, когда Андрей отказался войти в комнату, и тетя Женя, забрав со стола набитый тетрадями портфель, вышла к нему. Потом она слышала, как в прихожей о чем-то долго шептались. Вот хлопнула входная дверь, все смолкло. Кажется, ушли. Но радость девушки была преждевременной. Подняв глаза от учебника, она вздрогнула. На пороге стоял Андрей — и уже без куртки. Кира насторожилась, подобралась. Ей хорошо был знаком этот короткий насмешливый взгляд, не предвещавший добра. Очевидно, Андрей знал про вчерашнее и пришел ее отчитывать. Подойдя к столу, он положил перед Кирой небольшой билетик из плотной бумаги.

— Возьми, — проговорил он глухо. — Это в сорок восьмую школу на вечер. Можешь, конечно, не идти, дело твое. Но советую заглянуть...

Затем оба помолчали.

— Смог бы обмести валенки, — наконец сказала Кира, умышленно взглянув на дорожку, на темные следы после его огромных валенок.

Андрей нахмурился, но ничего не ответил.

— Учу химию, — снова сказала Кира, не поднимая глаз от книги.

— Понятно. Выметайся, мол, немедленно. А прямо сказать смелости не хватает.

Кира отодвинула учебник, подперла кулаком щеку.

— Нет, почему же, — начала она медленно. — Я могу сказать... — Она запнулась. — Могу сказать, что вы мне все ужасно надоели со своими глупыми нравоучениями. Все, все я слышала, и если пришел за этим, то можешь не стараться.

— Ничего, попробуем еще раз поговорить, — упрямо ответил Андрей. — Только, чур, уговор: не реветь! А то одна сегодня с утра слезы распустила. Известно, девчонки! Как увидят, что запутались, так и глаза начинают мокнуть.

— Может быть, яснее скажешь?

— Можно!—Андрей пододвинул стул, сел напротив девушки.—Я про Реутову говорю. Не хватало смелости сказать сразу в классе, что у нее украли черновик. Боялась обидеть своего рыцаря. Надеялась на его благородство. По-

том вспомнила, что если не сумеет написать новое сочинение, то выйдет в четверти тройка, и испугалась. Ведь у Ольги, сама знаешь, по литературе не благополучно.

— Игорь не обязан за каждого страдать, — резко бросила Кира. — Здесь дело касается не только отметок, но и чести.

— А я о том же и говорю.

— Игорь принесет черновик.

— Навряд ли! — усомнился Андрей.—Ведь сочинение-то я помогал Ольге писать.

— Ты, со своей-то тройкой? Какая чушь! — Кира вскочила и зло рассмеялась. — И вообще, чего вы от меня хотите?— выкрикнула она уже не сдерживаясь. — Приходите, читаете нотации, наговариваете! Мне ведь все понятно. Ты не хочешь, чтобы.я дружила с Балашовым? Завидуешь ему? А если я...

— Подумай, о чем ты говоришь? — глухо прервал ее Андрей, внезапно побледнев. — Если бы такое услышал от Аллы или кого другого, то не спустил бы... А тебя я вот...

Он не договорил, поднялся, с минуту стоял перед ней, точно собираясь сказать что-то очень важное. Затем медленно повернулся и, сутулясь, вышел.

Стало тихо. И только маятник часов в этой тишине, не спеша, равномерно отсчитывал свои удары, точно напоминал о каждом крошечном шаге пройденной жизни.

— В большую перемену Балашов, улучив минуту, подошел к Кире.

— Ну, как ? — спросил он ободряюще. — Здорово попало? О чем она с тобой говорила? — он скосил глаза в сторону Аллы. — Наверное, нотацию читала?

Кира отвела глаза в сторону, грустно улыбнулась. И в самом деле все выглядело не так уж страшно, как думалось вчера и сегодня утром. Алла, спокойно выслушав оправдание, кажется, поверила в глупую историю, придуманную Игорем. Даже посочувствовала, велела ходить потише и. поменьше, чтобы не тревожить зря ногу, и словно вскользь заметила, что, возможно, Кире придется отказаться от отряда. Ребятишки не прощают, когда вожатая их обманывает, хотя бы это случилось и не по ее вине. А выступление, что ж... Кира может не беспокоиться, оно прошло неплохо.

Странно. Кажется, лишь вчера хотелось свалить с себя такую обременительную нагрузку, отказаться от отряда. А вот сейчас стало вдруг жаль расставаться с малышами. Уж не забегут они больше в перемену, не встретят по дороге в школу, не проводят после сбора до дому...

— Ну вот, а ты, глупенькая, боялась, — благодушно говорил Балашов. — Если я посоветую, то будь спокойна. Может быть, тебе все же справку от врача достать?

— Спасибо!

— Ну, какие теперь могут быть счеты между нами. Сегодня я тебя выручу, а завтра может наоборот получиться. Друзья познаются в беде. Ведь и ты мне не откажешь в пустяке, о котором я просил?.. Да, между прочим, достал Есенина, могу дать.

Отказать в пустяке, о котором просил Балашов, у Киры не хватило духу. В конце концов ничего особенного не случится, если она заглянет одним глазком в сочинение и запомнит нужное место. Так даже будет лучше. По крайней мере, прекратятся разом все толки, она докажет своим бывшим друзьям, что человек, с которым она дружит, совсем не плох. Тогда не нужно будет скрывать дружбу и прятаться ото всех.

Окончательно успокоившись, Кира повеселела и сообщила товарищу о предстоящем вечере в его прежней школе. Он слегка поморщился, подумал.

— Там будет весело! — уговаривала его Кира. — Наверное, придут комсомольцы с завода. Готовится литературная викторина. Может быть, все же сходим?

— Пожалуй, можно, — наконец снисходительно согласился Балашов. — Вот если сегодня восстановлю черновик, то и душа будет на месте. А то вчера меня отец пилил весь вечер. А тут еще примчалась Реутова со слезами, просит, чтобы выручал. Ей за каждую плохую оценку дома достается. Да и в классе не хочется моргать. Ведь комсомолка. Даже жаль ее. Может быть, и в самом деле выкинуть такой номер? Взять и пожалеть ее. Сказать, что виноват.

При одном упоминании об Ольге Реутовой у Киры сделалось на душе неспокойно. Нет, этому не бывать! Она не сможет потом встречаться с человеком, которого опозорят перед всем классом.

— Не выдумывай! Ты должен доказать свою правоту, иначе...

Он согласился с видимой неохотой, сказав, что покоряется ее воле, и попросил занести сочинение на дом. Кстати, обещал познакомить с сестренкой Алькой. Они посидят втроем, поболтают. Родителей как раз не будет дома — уйдут в театр.

А вечером неожиданно все расстроилось. Тетя Женя решила отдохнуть и никуда не пошла. Ей хотелось доставить удовольствие Кире, посидеть с нею, им так редко приходится бывать вместе.

Киру не обрадовало такое решение. Весь вечер она промучалась. Знала, что Игорь волнуется, ждет ее, ждет черновик. Очевидно, думает, что она испугалась, обманула. И тогда... Тогда рухнет их дружба. Он даже не станет разговаривать с такой девушкой, которая способна оставить товарища в тяжелую минуту жизни! .

Она не ошиблась. На следующий день Балашов встретил ее холодным презрительным взглядом. В перемену Кире пришлось долго оправдываться, объяснять, упрашивать. Нет, она совсем не собиралась отступать от своего слова. Мир был восстановлен, но с трудом.

Одного лишь боялась Кира: вдруг и сегодня по каким-либо причинам тетка снова окажется дома?

Но на счастье, Евгения Ивановна осталась на партийное собрание.

Чтобы оградить себя от всяких неожиданных неприятностей, Кира, прибежав домой, сразу закрыла дверь на ключ. Чего доброго, могла заглянуть Алла или еще кто-нибудь из посторонних.

Никогда не думалось, что так трудно будет выполнить свое слово. Казалось, что из каждого угла комнаты за нею следят чьи-то настороженные глаза. Тишина пугала. Когда Кира открыла верхний ящик письменного стола и не нашла нужного, она неожиданно обрадовалась. Может быть, Евгения Ивановна оставила тетради с сочинениями в учительской? Но нет, тетради были здесь. Они лежали в другом ящике. Затаив дыхание и будто боясь обжечь пальцы, Кира вытянула тетрадки за уголки, положила на стол. Потом оглянулась на дверь. Все было тихо, спокойно, лишь сердце громко стучало, да перед глазами прыгали строчки в открытой ею тетради Игоря Балашова. Кира не стала отыскивать нужное место, которое забыл Игорь, да она и не помнила, что именно он просил переписать. Взяла и просто переписала сочинение от начала до конца.

Потом долго сидела, усталая, разбитая. Ей не хотелось никуда идти, и если бы было можно, то она легла бы и уснула. Но нужно было бежать. Ее ждали.

Огромный пятиэтажный дом специалистов Кира нашла сразу. Он был виден издалека. Своими многочисленными освещенными окнами и мачтами радиоантенн он походил на большущий корабль.

У подъезда девушка передохнула, затем поднялась на второй этаж. В нерешительности постояла у двери, обитой желтой клеенкой, и робко нажала пуговку звонка. Ее, как видно, ожидали. Протопали чьи-то быстрые ноги, загремели чем-то тяжелым. Толстая голубоглазая девочка открыла дверь. Она стояла на стуле, прижимая к животу правую ручонку, и пристально рассматривала Киру.

— Дома никого нет, — заявила она. — А я стираю,— и похлопала себя ладошкой по мокрому фартуку с огромным карманом посредине. — А ты кто? Я думала, Оля или Света... — Девочка наклонила голову к плечу, в раздумье ковырнула пальцем в носу и огорченно сообщила:—А Оля к нам больше не ходит. И Света тоже, и Люся... Меня зовут Алькой... Ты ведь не уйдешь?—Алька сползла задом со стула и уцепилась за Кирину руку.— Все равно тебя не отпущу. Мне скучно, а Игорь-мигорь сбежал. Мама велела сидеть со мной, а он удрал. Он скоро придет...

Девочка радостно взвизгнула, когда Кира нерешительно сняла шубку. Ничего ведь дурного нет, если она дождется прихода Игоря. Она нащупала в кармане шубки сложенный лист с переписанным сочинением, хотела вытащить, но почему-то раздумала.

Проходя вместе с девочкой мимо ванной комнаты, Кира приостановилась. Ей послышалось странное бульканье.

Алька отпустила ее руку и с неожиданным воплем бросилась к двери ванной.

— Она, конечно, убежала! Она всегда убегает!

Кира испугалась, увидя, как через край раковины медленно переливалась на пол вода...

— Ты могла бы затопить весь дом, — упрекнула она девочку, поспешно прикручивая кран.

— Могла!—весело согласилась Алька и принялась вылавливать плавающие цветные тряпочки.

В столовой также царил беспорядок: скатерть была сдернута со стола, дверцы большого дубового буфета раскрыты. На полу валялись обрезки бумаг, какие-то черепки.

Заметив в углу натянутый на большую раму холст, Кира вспомнила, как приходил однажды отец Игоря к тете Жене, и ей стало почему-то тревожно.

— Он хитрый, наш Игорь-мигорь! Выпрашивает у тети Кати в кассе билеты, а сам в театр не ходит. Опять ругался по телефону с каким-то мальчиком, будто тот не отдает ему какие-то деньги... — О чем болтала дальше Алька, Кира не слушала. От смутного подозрения у нее вдруг закружилась голова, зарябило в глазах. Билеты? Нет, Кира боялась и подумать.

— Ты что, что так странно глядишь?—спросила Алька, внезапно замолкнув. — Ты хочешь пить? Принести компоту? А, знаю... Ты хочешь уйти! Не пущу! Давай играть... — Девочка схватила Киру за подол платья и потянула ее за собой в уголок.

— Хорошо, — согласилась Кира упавшим голосом.— Будем играть. Только вначале снимем все мокрое. Переоденемся. Согласна?

Алька бросилась в соседнюю комнату, мигом вернулась, бросив перед Кирой прямо на пол цветной ворох одежды.

— Тебя Игорек любит?—неожиданно для самой себя спросила Кира девочку.

— Любит... — повторила Алька, вытягивая трубочкой губы. — Все ругается, кричит, говорит: лучше бы я насовсем пропала. Папа говорит, что наш Игорь-мигорь любит только себя, а больше никого.

— Неправда, — возразила Кира, чего-то пугаясь. — Он тебя любит. Он мне сам говорил. Он зовет тебя «козой-дерезой».

— Это папка так меня зовет, — почему-то шепотом поправила Алька. — А зачем ты все спрашиваешь и спрашиваешь? — вдруг спохватилась она и уставилась на Киру удивительно чистыми большими глазами. — Лучше давай играть. Или ты тоже меня обманешь? Да? Как наш Игорь?

Кира переодела девочку и присела с ней в угол, заваленный игрушками.

— Плохая ты хозяйка, — ласково упрекнула она. — Давай сначала приберемся у твоих кукол. Найди мне ножницы и бумагу, я тебе вырежу салфеточку на столик. Хочешь?

Запрыгав от радости, Алька мигом раздобыла ножницы. Затем порылась в большой картонной коробке, где были сложены тряпочки, и с самого дна вытащила исписанный двойной тетрадный лист.

— Правда, красиво написано? — спросила она, поглаживая бумагу ладошкой. — А я знаю, кто это писал! Знаю, это Оля писала...

Кира взглянула на протянутый Алькой лист и отпрянула. В следующее мгновение она выхватила его из рук ошеломленной девочки и, вскочив, подбежала к столу, над которым был низко спущен огромный оранжевый абажур. Голубые круглые буквы походили на крохотные бусины, нанизанные одна за другой по линейкам. Да, это был черновик Оли Реутовой...

Кира едва сдержала крик, провела влажной ладонью по лицу.

— Алька, — сказала она тихо, вспомнив о девочке. — Я не могу сейчас играть с тобой, Алька. Я приду в другой раз... Нет, Алька, обманываю. Не приду. Никогда не приду.

Кира была уже в шубке, как снаружи раздались шаги, щелкнул замок. Вошел Игорь. Довольный, сияющий, серая кубанка сдвинута на макушку. Увидев девушку, он обрадованно раскинул руки, точно собираясь ее обнять.

— Кирочка, умница! Давно ждешь? А я тут бегал по одному важному делу. Раздевайтесь, миледи! —И потянулся к ней, намереваясь помочь снять шубку.

— Нет, нет!—Кира испуганно отпрянула.

— Сердишься?

Она пристально глянула в синие, будто застывшие лужицы, глаза своего друга, холодные, прозрачные, пустые.

— А ты, Балашов, и в самом деле настоящий урод,— брезгливо произнесла она. — Нет, нет, ты просто уродина!

Кира обошла его, изумленного, недоумевающего, с застывшей улыбкой, толкнула дверь и сбежала по лестнице.

Она бежала без оглядки по чужой темной улице. Еще проулок, еще улица, и опять поворот... Очутившись возле чьей-то изгороди, Кира навалилась на нее грудью, закрыла лицо руками. Плакала долго, по-ребячьи вытирая мокрые от слез щеки скомканной рукавичкой. Очнулась Кира от тихого, едва уловимого шелестящего звука — словно кто-то вздохнул. Она подняла голову, огляделась. Никого... Низкая знакомая оградка, а за ней три деревца. Вот качнулись ветки, сбросили с себя пушистый мягкий ком снега. Снова дуновение ветра — и опять короткий вздох.

Кира замерла, прислушалась. И опять звук, но уже иной, звенящий. Он шел откуда-то снизу, от освещенных окон. «Это же капель», — догадалась она. После сильного мороза неожиданно наступило потепление. Падая в потемневшую ложбинку возле стены, капли твердо выговаривали: «я, я, я», — будто упрямо заявляли свое право на жизнь. «Кажется, сегодня кто-то говорил в классе, что видел первого грача», — вспомнила Кира. Неужели начинается весна? И девушка грустно улыбнулась.