Потерянный рай

О, для чего теперь не прозвучал

Тот громкий голос предостереженья[91],

Который был с высот Небес услышан

Тем, кто нам Апокалипсис открыл,

Когда дракон, вторично пораженный,

Пришел во гнев, чтобы отомстить

На человеке за свое крушенье:

«О горе вам, живущим на земле!»

Когда б теперь раздался он, быть может,

Он вовремя еще предостерег бы

Блаженных наших праотцев, что к ним

Теперь подходит близко Враг их тайный,

И от его смертельной западни

Они тогда избавиться могли бы.

Как раз теперь спустился Сатана,

Воспламененный яростью великой,

Чтоб искусить и после обвинить

Род человека и на нем, невинном

И слабом, отомстить за все потери,

Которые понес он в первой битве,

За бегство в Ад позорное свое.

Он быстротой своей все недоволен,

Хоть смело и бесстрашно он свершил

Далекий путь; похвастаться удачей

Пока еще не может он, и вот

К своей попытке страшной приступает,

Которая, готовая родиться

На свет, ему волнует бурно грудь

И, как оружье дьявольское, больно

Ему назад удар свой отдает.

Его терзают ужас и сомненье,

Внутри его бушует бездна Ада:

Он носит Ад в себе и вкруг себя

И, как бы место ни переменял он,

Уйти от Ада может так же мало,

Как убежать от самого себя.

Теперь в нем совесть снова пробуждает

Заснувшее отчаянье; проснулось

Воспоминанье горькое о том,

Чем был он, чем он стал и что в грядущем

Грозит ему: всегда ведь злое дело

К страданью только злейшему ведет.

То он направит на Эдем прекрасный

Печальный взор свой, то опять посмотрит

На Небеса и пламенное солнце;

И, прерывая вздохами слова,

Так начал он, перебирая думы:

«О ты, в венце своей великой славы,

Одно в своих владеньях, как Господь,

На этот мир взирающее новый,

Ты, пред которым все тускнеют звезды

И преклоняют голову свою, —

К тебе взываю, но не зовом друга,

Тебя зову по имени, о Солнце,

Чтоб рассказать, как ненавижу я

Твои лучи, которые мне скорбно

Напоминают, как я страшно пал,

Хоть прежде был твоей славнее сферы!

Ах, гордостью и честолюбьем злым

Я увлечен был на борьбу с великим,

Необоримым Властелином Неба;

И для чего? Ничем не заслужил

Он от меня подобного поступка, —

Он, Кем я сотворен в моем блестящем

Достоинстве, Который никого

Не попрекал своим благодеяньем!

Ему не трудно было и служить:

Какой был меньше труд, чем воздаянье

Хвалы Ему, какая плата меньше,

Чем благодарность должная Творцу?

Но все добро во мне лишь зло рождало

И лишь к коварным мыслям привело.

Быв столь возвышен, мысль о подчиненьи

Стал отвергать я: показалось мне,

Что шаг еще – и стану я всех выше

И сразу сброшу с плеч огромный долг

Безмерной благодарности – то бремя,

Которое, сколь ни платил бы я

Свой долг, – всегда на мне бы тяготело;

Забыл я все, что от Него имел;

Не понял я, что благодарность платит

Сама собой и что сознанье долга

Есть в то же время и платеж за долг;

Какое ж для меня тут было бремя?

О, если б, по Его могучей воле,

Одним из низших Ангелов я был,

Счастливей был бы я и честолюбье

Не знало бы несбыточных надежд!

Но почему же нет? Иная сила,

Великая, как я, тогда могла б

Их возыметь, и был бы я, хоть слабый,

Быть может, ею увлечен. Однако ж

Другие силы, крупные, как я,

Не пали, а спокойно устояли

Внутри себя и вне, вооружись

Противу всяких искушений. Что же?

Владел ли также ты свободной волей

И устоять ты мог ли, как они?

Ты мог! Итак, кого ж ты обвиняешь,

Как не Небес свободную любовь,

Которая равно всех наделила?

Да будет эта проклята любовь!

Мне все равно, любовь то или злоба:

Я ею к вечным мукам приведен!

Нет, будь ты проклят сам: ты, против воли

Его, избрал своею волей то,

О чем теперь жалеешь справедливо!

О я несчастный! Как мне избежать

Бед без конца, отчаянья без меры?

Куда б я ни бежал – со мною Ад;

Я сам свой Ад, и в глубочайшей бездне

Вновь бездна разверзается на дне,

Грозя пожрать меня. В сравненьи с этим

Тот Ад, где я терплю страданья, – Небо.

О, уступи ж тогда! Ужель нет места

Раскаянью, ужель пощады нет?

Нет – если я не покорюсь; а в этом

Мешает гордость мне и страх стыда

Пред низшими, которым обещал я

Не то, увлек иною похвальбой:

Не покориться – покорить хвалился

Всесильного себе! О горе мне!

Они не знают, как жалею горько

Теперь о той я праздной похвальбе,

Каким внутри страданьем я терзаюсь,

Когда меня на троне Ада чтут!

Со скипетром в руках и в диадеме,

Возвысившись над ними, ниже всех

Я пал, – всех выше я лишь по несчастью!

Вот честолюбья грустная награда!

Но если бы раскаяться я мог,

И был помилован, и получил бы

Вновь положенье прежнее свое, —

Увы, как скоро сан высокий снова

Меня б увлек к высоким помышленьям!

Как скоро от покорности притворной

Отрекся б я, сказав, что уступил

Насильно лишь, подавленный бедою!

Не может мира истинного быть

Там, где смертельной ненависти раны

В такую проникают глубину.

Да, это только повело б меня

К вторичному и худшему паденью,

И я двойною карой заплатил бы

За облегченье краткое свое.

Кто покарал меня, Тот это знает,

А потому настолько же далек

От мысли пожалеть меня, насколько

От просьб о мире я далек. Итак,

Навек исчезла всякая надежда!

Изгнав нас и отвергнув, вместо нас

Себе Он создал новую утеху —

Людей и ради них весь этот мир.

Прости ж, надежда; больше нет ни страха,

Ни угрызений совести: все благо

Утрачено навеки для меня;

Отныне Зло моим пусть будет благом;

Через него, по крайней мере, власть

Я разделю с Царем великим Неба,

И, может статься, больше половины

Я захвачу; о том узнает вскоре

И человек, и этот новый мир!»

Пока он это говорил, жестоко

Лицо его страстями искажалось:

Покрылся трижды побледневший лик

Отчаяньем, и завистью, и гневом,

И страшно изменилися черты

Его притворной маски. Он бы выдал

Себя чрез это, если б кто-нибудь

Его увидел, ибо Духи Неба

Всегда спокойны и впадать не могут

В такое раздраженье. Скоро он

Заметил это сам и постарался

Смягчить свой вид спокойствием притворным;

Искуснейший из всех лжецов, он первый