Потому что я – отец

Нет, я не сумасшедший.

Но отцовство меняет. Новость о рождении мальчика – ослепляющая вспышка. В режиме телеграфа молодой папаша спешно сообщает всем рост и вес. Не успел выветриться алкоголь из крови, а жену выписывают из роддома. Дымка эйфории рассеивается, обнажая новую жизнь, которая на глазах безжалостно крошит смыслы прошлого. Сын с криком врывается в повседневность. В этот момент почудиться может всякое.

Когда ранним утром в полудрёме тащишься на кухню за смесью, а за ночь уже просыпался раз пять, в голову бесконтрольно лезут причудливые идеи. Явь переплетается с обрывками сна, и увиденная однажды кровь в салоне автомобиля так же реальна, как алая струя, хлещущая из вспоротой мечом груди ратника сотни лет назад…

Почему ко мне прицепились образы бойцов, сгинувших в мясорубках прошлого? Потому что отец прошёл Афган, всю жизнь носил форму и невольно наполнял моё сознание милитаристскими образами? Примитивная, но не лишённая смысла версия – он-то мог и вполне намеренно, не без удовольствия ставить клеймо вояки на моём мировоззрении. Но я не хочу всё сводить к влиянию этого строгого человека.

Жизнь остаётся войной, хоть в наши дни это и метафора. Прошли жестокие времена, когда всем приходилось сражаться. Сегодня у каждого своя бойня: у большинства не кровопролитная, веганская. Но память прошедших сражений живёт где-то глубоко в подсознании гопника и интеллигента, деревенщины и утончённого хипстера, сильного и слабого, храброго и труса. С рождением сына я понял, все мы, отцы, – солдаты одного воинства, породнённые долгом перед пришедшими в наш мир новыми людьми. Нам, возможно, не грозит смерть на поле брани, но, став предпоследним звеном в длиннющей цепи мужских судеб, чем-то придётся пожертвовать, оторвать от себя увесистый кусок на благо нового поколения. Фунт плоти на весы счастья потомков. Никто не сможет объяснить маленькому мужчине лучше, чем стареющий мальчик: счастье стоит того, чтобы за него воевать.

Иногда сам стесняюсь этих мыслей… Что за чушь поселилась в моей голове в первые дни жизни ребёнка и, что самое странное, засела так прочно, что её не смогли прогнать даже десятки лет, наполненные испытаниями. Какие солдаты? Какая родня? Что связывает меня с людьми, умершими задолго до моего рождения? Можно ведь воспитывать парня без навязчивого отождествления себя с другими отцами, жившими в прошлом, бродягами, головорезами…

Ведь я не искал эзотерических прозрений. Я всего лишь мечтал о женщине, хотел быть с ней рядом. В этом моё счастье, и я боролся за него. Одержимость открыла передо мной дверь в новый мир…