Повелитель пчел

7. Пасека

По мере того, как искатели приключений приближались к заветной цели, с Бименом начали происходить какие-то изменения. Понятное дело, внешне они никак не проявлялись, но его внутреннее напряжение, почувствовал неумолкающий провожатый. Спустя некоторое время он понял, что его не слушают, и замолчал. Обстановка вокруг становилась такой натянутой, что если бы в ту минуту на тропинку выскочил ежик, или белка, то те двое которые теперь не шли, а скорее крались, обязательно бы взвизгнув подпрыгнули. Пчеловод от того, что не мог разобраться в том, что чувствовал, а местный житель скорее за компанию, чем от испуга.

Тропинка вышла из леса, и тянулась вдоль густых зарослей терновника, нависших над забором из кольев и веток, сплетенных воедино.

Когда-то красивый и практичный плетень создавал отличную защиту от растений, животных, и хулиганов, которые любят лазить по чужим огородам. Теперь он служил каркасом, основанием для живой изгороди, появившейся, когда люди покинули это место.

Перебраться через такую преграду было возможно, только имея при себе лестницу, которую естественно, никто не взял. Зная как проникнуть внутрь, Бартеломью повел экспедицию в обход. Вскоре они стояли и смотрели на покосившиеся ворота. Краска с них слезла, доски кое-где прогнили, а вот калитки просто не было. Не было на своем, привычном для калиток, месте. Она стояла слева от входа, и опознать ее в кучке полуистлевших щепок можно было по дверной ручке, и кое-где сохранившимся лоскутам краски. Вероятнее всего она кому-то мешала. Поэтому ее сняли с петель, и отставили в сторону.

Дом утопал в зелени. Лес не спеша забирал то, что у него отняли много лет назад. Молодые деревца росли везде. Старый сарай, с провалившейся крышей, больше напоминал огромный кустарник, росший из бревенчатой коробки. Чтобы подняться на крыльцо, и войти в дом, пришлось бы раздвигать стебли, уже основательно укоренившейся крапивы, вперемежку с бузиной. Но в дом путешественникам и не нужно было. Одному хотелось груш, а второму пчел.

Бимен уже видел брошенные деревни несколько раз, но с таким запустением столкнулся впервые. Он будто бы попал на съемочную площадку приключенческого фильма, об искателях затерянных сокровищ. «Скорее всего, — думал он. — Еще до того, как люди покинули это место, здесь уже было не совсем, так сказать ухожено. И наверное, именно поэтому, такое впечатление, что тут пусто, как минимум лет пятьдесят. Хотя, по словам Бартеломью, хозяин здешнего дома оставил его около четверти века назад». — Закончил мысленный диалог Бимен, и попытался проникнуть на огород.

Бурьян, отделявший вытоптанный земляной двор от участка, был выше человеческого роста и полностью загораживал видимость. Выручил, оказавшийся рядом попутчик, который знал секретный проход, ведущий в сад.

Рядом с сараем находилась каменная дорожка. Над ней склонились ветви жгучей крапивы вперемежку с какими-то колючками, образуя своеобразный тоннель. Беспрепятственно передвигаться по нему мог только ребенок.

Отодвигая нависавшие стебли рукавами, Бартеломью ловко преодолел этот отрезок пути, чего нельзя сказать о его госте. Который был в футболке, и не спешил вступать в тесные отношения с кусачим растением. Медленно, втянув голову в плечи он, то вращаясь, пригибался, то опускаясь почти на корточки, двигался гусиным шагом. Чем сильно порадовал своего спутника. Когда препятствие было пройдено, Бартеломью одарил нашего героя своей лучшей лучезарной улыбкой. Но улыбка была авансом, по сравнению с тем, что увидел Бимен спустя несколько секунд. Он буквально захлебнулся от восторга. Казалось, его организм утратил способность выдыхать.

Внутри живой изгороди находился практически не тронутый тленом сад. Участок земли делился на три равные части. Дом с сараем и двором, сад с фруктовыми деревьями и кустами ягод, и огород.

Сильнее всего от времени пострадал огород, вместо него теперь была степь. А вот участок с деревьями, остался не тронут. Только трава выросла такой густой, что стала похожа на ковер с естественным покрытием. Деревца конечно без обрезки немного заросли, но совершенно не выглядели дикими. А между рядами, на равном расстоянии друг от друга, стояли пчелиные домики.

Постройки были необычные, и больше напоминали многоэтажные избушки на курьих ножках и под соломенной крышей. Были даже бутафорские окошки и наклеенные двери. Все это в этаком рубленом стиле, и что удивительно, в прекрасной сохранности, что хоть сейчас забирай, и вези на выставку. Где если не первое место, то приз зрительских симпатий обеспечен наверняка.

Вокруг летали полосатые трудяги, но было их не много. Для такого количества ульев, численность насекомых была ничтожно мала. Бимен попытался на глаз определить, какие из домов пустые, но не смог с потому как все абсолютно, выглядели одинаково. Тогда он попробовал прислушаться к своим скрытым чувствам. Тоже безрезультатно. Нет, он чувствовал их, но не так как прежних, своих. И они его совершенно не слышали, или не слушали. Они занимались своими делами, и не обращали не малейшего внимания на присутствующего рядом человека. Хотя этот человек тужился изо всех сил, посылая им мысленные команды, погружаясь в мысли все глубже и глубже.

— Эй! Как там, тебя… Бишмент! Ты что заснул что ли? Или припадок какой? Стоишь, не шевелишься! — кто-то теребил плечо супергероя. — Ты не выключайся, я тебя до дома не дотащу! — продолжал голос. — Хватит бельма таращить! — звук становился все тише и тише, нарастал какой-то шум, или гул, похожий на звук трансформатора. Он становился все сильней и насыщенней, вытесняя звуки голоса, который уже переходил на повышенные интонации. А затем что-то сверкнуло в голове, раздался звук, будто хлопнули в ладоши. Потом еще вспышка, еще. Гул начал откатываться, уступая место реальности. Снова вспышка и шлепок. Стала возвращаться чувствительность кожи, появилась тупая боль на скулах, щеки загорелись огнем. Появилось мутное изображение, которое приобрело очертания, разглядывающего вплотную, «глаз в глаз», Бартеломью.

— О! — произнес он. — Зрачки зашевелились, ожил, значит. Аллилуя! Восславим Господа! Что ж ты, придурок, сразу не сказал, что припадочный? Я б с тобой и не пошел бы никуда. Ты хоть чувствуешь, когда эта хрень у тебя начинается? Предупредить в следующий раз сможешь?

— Какая хрень? — пытался произнести, почему-то, распухшими губами пчеловод. — Что случилось? Странно, лицо зудит. — он почесал щеки ватными пальцами. — Я сознание потерял, да?

— Ну, как сказать? Не успел.

— Пойдемте отсюда. Что-то тут не так. Это какие-то неправильные пчелы.

— Дай-ка я догадаюсь! Они делают неправильный мед. Да?

— Скажите, а можно у вас на денек остаться? Не ожидал я, что будут не большие сложности. Переоценил свои возможности.

— Тогда пошли в соседний дом за грушами.

Они ушли не оборачиваясь, добрались до соседнего участка, насобирали сочного, ароматного, зернистого лакомства. Из кармана олимпийки Бартеломью был извлечен пакет, который быстро наполнился собранными и сорванными фруктами.

Обратно они шли молча. Каждый думал о своем. Тот, что постарше, не хотел надоедать второму с вопросами, которых с каждой минутой становилось все больше. Второй же, не мог понять, что случилось с ним, и с его суперспособностями. Смятение, которое он испытывал, усугублялось обмороком, и свидетелем всего происходящего. Да не просто свидетелем, а можно сказать участником.

— Ну а что ты думал? Придешь весь такой красивый, скомандуешь: «К ноге!» и все, рой выстроится в колонну по одному, сядет за руль твоей машины, и доставит до дома? — продолжал рассуждения несостоявшийся пчеловод.

— Ну, откровенно признаться, я так и думал. А тут вон какая закавыка! Во-первых, они меня не слышат, во-вторых почему я начал терять сознание, и в-третьих что делать дальше. И пока я не отвечу на первые два вопроса, о третьем не может быть и речи. Ладно, что-то долго мы, как оказалось, путешествовали, вроде уже смеркаться начинает. Надо переспать с этими мыслями, а там глядишь, и решение найдется.

— Слушайте, Бартеломью, угостите-ка меня своими грушами, а то я так почему-то ни одной еще не попробовал. Интересно вкусные они, или как дичка обычная.

Спутник, молча раскрыл пакет. Похоже, что разговаривать он не собирался, тоже наверное о чем-то думал. О чем-то своем.

— У нас в поселке есть мужик один. Я тогда маленький был, когда его первый раз пьяным увидел. — Бимен решил не оставлять в покое старика. — Удивился почему он так странно разговаривает. А он наклонился ко мне и говорит: «Это я, пацан, груш диких наелся. А они рот вяжут, вот язык-то мой и еле ворочается. Понял?» А я ему: «Дядь, а зачем ты столько много съел?» А он потрепал меня по голове, улыбнулся, и пошел дальше, по своим делам. Так я с тех, пор, если пьяного вижу, думаю: «Вот, еще один дички наелся».

Немного подумав, старик запустил руку в пакет, и достал оттуда спелый плод. Как бесценный, хрустальный артефакт, Бартеломью бережно, с любовью и нежностью поднес его к лицу, и вдохнув сладкий аромат, на секунду замер. Потом потер грушу о себя, осмотрел ее со всех сторон, выбрал какой-то определенный бок, и с упоением вонзил свои старые зубы в сочную плоть. Радостно зачмокав, он замычал от удовольствия. Полминуты спустя, с грушей было покончено. От нее осталась только веточка.

— Вот, ответь мне на вопрос, мой прозорливый друг! — старик смотрел через палочку на пчеловода. — Где у груши носик, а где жопка?

— Как, где? Хвостик растет из жопки, а носик, стало быть, с другой стороны.

— А у нас на хуторе считают иначе! — и старик улыбнулся так, словно знал, кто убил Кеннеди. — То, что ты называешь носиком, по форме больше напоминает жопку. Не находишь? — он сделал паузу, давая понять сказанное. — Так вот, получается что груша висит, подвешенная за носик, жопкой вниз. Округлой и широкой. Даже своей формой она схожа с человеческой фигурой, с талией и узкими плечами.

— А веточка у нее прямо из макушки растет?

Бартеломью, довольный тем, что Бимен понял его, утвердительно кивнул.

— По вашему, получается, что у сливы вообще жопка сбоку. А у яблока их две. Одна снизу, а другая сверху.

— Не, это не по-моему. Я же сказал, что у нас на хуторе так считают. А мое мнение совсем другое.

— Какое?

— Никакое! — Старик широко улыбался, глядя на недоумение Бимена. — если наделять фрукты какими-то частями тела, то невольно будешь задумываться, что вкуснее, жопка, или носик.

— Все знают, что жопка вкуснее.

— Или носик?

Бимен поднял глаза к небу, пытаясь сообразить, правильно он сказал, или нет.

«Парень-то в себя пришел, и то хорошо!» — думал, шагая не спеша, гид супергероя. — Какой-то странный он. Хотя нет! Вон как груши уплетает, чую, только пол пакета до дома донесем. Тут главное, не обосраться потом! Вот что важно.