Поверь и прости

Глава 6

Проснувшись, Ринна не могла понять, где она находится. В глаза ей бил яркий солнечный свет, окружающая обстановка казалась незнакомой.

Она лежала на постели в комнате Трэвиса. Последнее, что она помнила, — она задремала, сидя на стуле. Как же она очутилась на кровати? Еще больше ее волновало, был ли он рядом с ней? Неужели они провели ночь вместе? От этой мысли ей стало не по себе. Обычно Ринна спала очень крепко и имела привычку во сне раскидываться на кровати. Затаив дыхание, она долго лежала, боясь пошевелиться.

Наконец с чувством облегчения она поняла, что одна, Трэвис ушел. По крайней мере, она сможет спокойно одеться. Ей нужно обдумать сложившуюся ситуацию. Согласившись выйти замуж, она забыла о таких интимных подробностях, как общая спальня и постель. Прежде всего, ей необходимо найти место, где она сможет спать одна. От долгого сидения на стуле ее шея нестерпимо болела. Она сильно вспотела в своем фланелевом халате, а волосы от попавшего на них крема стали сальными.

Отложив решение волнующих ее проблем на некоторое время, Ринна проскользнула в ванную и долго стояла под струями горячей воды. Она намылилась с ног до головы, наслаждаясь легким покалыванием, распространявшимся по телу. Вновь почувствовав прилив энергии, она насухо вытерлась и отправилась на поиски джинсов. Она очень задержалась. Ей уже давно пора быть внизу. Дженни и Энди, наверное, уже донимают Тельму, которая, скорее всего, занята уборкой после вчерашнего праздника.

Когда Ринна открыла дверцу шкафа, к ее ногам упала связка жемчужин. Наверное, это Трэвис положил ожерелье сюда. Она точно запомнила, что оставила его на туалетном столике. Очень странно. Неужели он хотел, чтобы она взяла его себе? А если так, то зачем ему это нужно?

Она не смогла найти этому логического объяснения. Оставив размышления о причинах его столь странного поступка, Ринна положила ожерелье на полку и, достав одну из своих старых рубашек, быстро оделась. Она вернет жемчуг потом, есть две вещи, на которые она никогда не согласится: она не будет спать с Трэвисом Мартином и она ничего от него не примет.

Дженни и Энди совсем не донимали Тельму. Их вообще нигде не было видно. Казалось, что дом опустел. Ее поразила тишина. Не могут же все до сих пор спать?

— Тельма! — окликнула Ринна, толчком открывая дверь кухни.

Экономка протирала крышку кухонного стола. Должно быть, она поднялась с рассветом. От вчерашнего приема не осталось и следа. Судя по тому, какой здесь царил порядок, можно было подумать, что свадьба Ринне приснилась.

— Доброе утро, — улыбнулась ей Тельма. Ее лицо выражало немой вопрос. — Сегодня вы прекрасно выглядите. Вы хорошо провели ночь?

Прежде чем ответить, Ринна откашлялась, поняв, насколько трудно ей теперь станет общаться с окружающими.

— Да, благодарю вас.

— Мистер Трэвис поднялся рано, — продолжала Тельма. — Мы думали, он будет долго спать. Для нас было неожиданностью увидеть его за завтраком. Он просил не беспокоить вас, сказал, что вы очень устали.

Не требовалось много воображения, чтобы понять, что имелось в виду. Невольно Ринна покраснела.

— Очень мило с его стороны. Спасибо вам за ночную рубашку, Тельма. Она просто великолепна.

Женщина просияла. Ее щеки порозовели, и, чтобы скрыть смущение, она начала возиться с кастрюлей.

— Не стоит благодарности, — ее голос звучал заговорщически. — Мистер Трэвис тоже поблагодарил меня, но сказал, что она вам не очень пригодилась.

Неужели он так сказал? В другой ситуации Ринна бы разозлилась, но вспомнив, как выглядела в своем халате, она подавила улыбку.

— Да, действительно, не очень пригодилась, — не солгав, ответила она, — но все равно она очень красивая, и я благодарю вас.

Тельма продолжала суетиться возле плиты, ее румянец стал еще заметнее. Видимо, она стеснялась своего любопытства. Впервые она не нашлась, что сказать.

— Прошу прощения, — произнесла Ринна, — мне нужно найти детей.

Экономка взглянула на нее, обрадовавшись перемене темы.

— Дженни и Энди собирают с мистером Чарльзом чернику. Сегодня я хочу на десерт приготовить пирог; свежие ягоды нужны для вкуса. Хотя я немного волнуюсь за мистера Чарльза — бродить по лесу с малышами. Вы же знаете, у него артрит.

— Пойду, поищу их, — успокоила ее Ринна. В дверях она столкнулась с Трэвисом. На секунду Ринна замерла. Что ей сказать? Стоит ли выговаривать ему за его пошлые намеки, сделанные Тельме? И вдруг ей бросилось в глаза выражение его лица.

— Ринна.

Это единственное произнесенное им слово накутало ее. Инстинктивно она поняла: что-то случилось. Что-то серьезное. Она пыталась догадаться по его лицу. Страх парализовал ее.

— Ринна, — снова сказал он тихо. — Не знаю, как тебе сообщить об этом, но твой отец находится в больнице в Луисвилле. У него инфаркт.

Она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Нет, это невозможно. Только не ее отец! Он никогда не болел. Лес Уилльямсон — несгибаемый человек. Это шутка, злая шутка. Непонятно зачем, но Трэвис лжет ей. Но где-то в глубине души она понимала, что это правда. Ей просто трудно поверить в случившееся, хотя она всегда ожидала подобного: у ее отца было слабое сердце, и он много курил. Все поплыло у нее перед глазами, ноги подкосились.

Ринна почувствовала, как Руки Трэвиса обхватили ее, она слышала, как он что-то говорит, но никак не могла заставить свое тело повиноваться. Перед глазами стоял сплошной туман.

— Его доставили в больницу сегодня утром. Доктор случайно увидел в газете заметку о нашей свадьбе и позвонил мне, — мягко произнес Трэвис. — Ринна, он сейчас в реанимации. Он хочет тебя видеть.

— А как же Энди? — все, что удалось ей произнести.

— Не беспокойся об Энди. Тельма и мой отец присмотрят за ним. Нам надо спешить.

Ринна не помнила, как собиралась в дорогу. Оглушенная, она, молча, сидела на кровати, а Тельма и Трэвис складывали ее вещи в чемодан. Один раз она встала и подошла к гардеробу, но не смогла вспомнить для чего.

Ринна не помнила и того, как они добрались до Луисвилля. Ей не пришло в голову спросить Трэвиса, почему он находится рядом с ней и ведет машину, почему у него такое озабоченное выражение лица. Все произошло слишком быстро: случайная встреча в «Мартин Оукс», ее замужество, внезапная болезнь отца. Почему именно сейчас? Почему судьба обрушила на нее все сразу?

Она думала об одном: ее отец умирает. У больницы, перед тем как выйти из машины, Трэвис взял ее за руку.

Они вместе вошли внутрь. Перед входом в реанимационное отделение он остановил ее:

— Ринна, побудь здесь, а я сообщу, что мы приехали.

Она кивнула, тупо глядя на огромные двери входа в отделение. Через минуту Трэвис вернулся в сопровождении врача.

— Миссис Мартин?

К кому он обращается? Ринна нахмурилась. Ах, да, ведь это она. Она теперь миссис Мартин.

— У вашего отца тяжелый инфаркт миокарда. Он очень слаб. Не буду скрывать от вас ничего: боюсь, выкарабкаться ему не удастся. Хотя он человек — упрямый, и это может ему помочь.

Да, ее отцу трудно отказать в упрямстве. Она тоже такая. Эти двери выглядят так зловеще. Что она обнаружит за ними?

— Он не перестает спрашивать о вас. Когда войдете, постарайтесь не нервировать его. Если он не станет отвечать вам, учтите, что ему ввели успокоительное.

Ринна вновь кивнула головой и направилась к дверям. Отец слаб. Ему ввели успокоительное. Но она не ожидала увидеть своего отца в том состоянии, в каком он предстал перед ней. К его телу было подведено бесчисленное количество каких-то трубок. Он был бледен, как простыня, которой был укрыт до самого подбородка; его когда-то рыжие волосы стали совершенно седыми. На лбу выступили капельки пота, через трубку в носу подавали кислород. Наверху экран монитора регистрировал ритм сердца. Рядом аппарат нагнетал какую-то жидкость. Тут же лежал прибор для искусственного дыхания.

Ринна села на стул рядом с кроватью. Трэвис опустил ей руку на плечо, сначала неуверенно, затем усилил нажим, как бы предлагая ей поддержку и утешение.

— Папа, — прошептала она. Голубые глаза Леса Уилльямсона на секунду открылись. Их покрывала пелена.

— Ринна?

— Да, папа, это я. — Она взяла его руку. Казалось, ему потребовалась вся сила воля, чтобы вновь открыть глаза. Затем он с облегчением произнес:

— Ринна.

— Молчи, папа, — сказала Ринна. — Доктор сказал, что тебе нужно беречь силы.

Отец кивнул, но продолжал говорить, хотя усилия, с которыми ему давалось каждое слово, уносили частицу его жизни.

— Я хочу знать… ребенок?

— Энди? — спросила она, едва сдерживая слезы. Она не может плакать, только не сейчас и не здесь. — С Энди все в порядке.

— Мальчик?

— Да, прекрасный мальчуган.

— Как и мой отец… — Дальше его слова было трудно разобрать, но Ринна поняла. Она назвала сына в честь своего деда по отцу. — На кого… на кого он похож?

— У него светлые волосы и голубые глаза. — Она улыбнулась, но радости в ее улыбке не было. — Думаю, его волосы становятся немного рыжими, как и твои, а характер у него просто ужасный.

Лес Уилльямсон слабо улыбнулся.

— Дьяволенок, да?

Ринна начала рыться в сумочке.

— Да, настоящий дьяволенок. У меня есть его фото. Хочешь, оставлю его тебе?

Кивок его головы был едва заметен. Наверху, там, где стоял монитор, послышались тревожные сигналы.

— Миссис Мартин, Миссис Мартин, боюсь, вам необходимо уйти, — тихо сказала медицинская сестра. — Частота сердечных сокращений мистера Уилльямсона усиливается. Не стоит его волновать.

Трэвис легким движением руки помог Ринне встать.

— Пойдем, Ринна, твоему отцу необходим отдых.

Ринна на мгновение заколебалась: может ли она остаться рядом с отцом или ей надо повиноваться?

— Папа, я должна уйти, но буду рядом. Здесь, рядом с тобой. Я скоро приду к тебе снова.

Лес Уилльямсон не ответил. Он с трудом дышал, но в руке он продолжал сжимать фотографию внука.

В сопровождении Трэвиса Ринна перешла в комнату для посетителей. Несколько минут оба не решались заговорить. Наконец Трэвис сказал:

— Хочешь кофе?

— Нет. — Она смотрела на него отсутствующим взглядом.

— Ринна, позволь мне принести тебе что-нибудь. Как насчет чая?

Она покачала головой.

— Нет, спасибо, ничего не надо.

Прошло несколько часов, но для Ринны время остановилось, она не знала, сколько провела здесь: несколько дней, недель, а может быть, всего несколько мгновений. Ей все было безразлично. Трэвис держал ее руку в своей, тепло его прикосновений придавало столь необходимое ей мужество.

Во время следующего посещения Ринна сжала руки отца, словно хотела этим вдохнуть в него частицу жизни, частицу мужества, переданного ей Трэвисом.

Да, именно Трэвис помог ей пройти через это. Она не помнила, когда осознала, что не может обойтись без его поддержки. Возможно, это произошло, когда в машине он взял ее за руку, а может быть, когда положил руку ей на плечо у постели отца. Она знала одно: без него ей пришлось бы еще труднее.

Но что бы она, ни делала, казалось, жизнь покидает Леса Уилльямсона. Тревожные сигналы монитора звучали все чаще и чаще. Менялись дежурившие около него медицинские сестры, появлялись и исчезали врачи, что-то тихо ей говоря. Ринна молила, чтобы к отцу вернулись силы, молила о провидении и всепрощении. Трэвис все время был рядом с ней. Он крепко обнял ее, когда они увидели, как дежурная бригада врачей стремительно ворвалась в реанимационное отделение и через некоторое время покинула его, безнадежно покачивая головами. Ринна в волнении стала ходить из угла в угол, но Трэвис подвел ее к стулу.

— Поешь немного супа. — Он поднес ложку к ее губам. Эта заботливость резко отличалась от его недавней манеры общаться с ней. — Тебе нужно сохранить силы.

Она не задавала вопросов. И не плакала. Ее отцу было бы неприятно, если бы она оплакивала его.

— Какая досада, — донеслись до нее обрывки разговора двух медицинских сестер, проходящих мимо, — подумать только, ведь у них медовый месяц.

— Мистер Мартин, я из канцелярии. Мне бы не хотелось беспокоить вашу жену… — Дальше — тихое бормотание: — Мне очень жаль.

— Мы делаем все возможное. — На этот раз говорил врач. — Ей необходимо немного отдохнуть. Она выбилась из сил. Заберите ее отсюда. Оставьте нам номер телефона, если что, мы вам сообщим.

Ринна не хотела уходить, но Трэвис настоял. Она удивилась, заметив за окном первые лучи восходящего солнца. Неужели уже прошла ночь?

Они сняли номер в гостинице. Ринна разделась, не отдавая себе отчета, что делает это в его присутствии, — она по-прежнему пребывала в каком-то полузабытьи.

— Трэвис. — Она повернулась, взглянув на него глазами, полными слез. — Что, если он умрет? Что, если мой отец умрет?

— Нет, Ринна, он не умрет, — сказал Трэвис, крепко обняв ее за плечи. Затем, не раздумывая, привлек ее к себе. У нее потекли слезы, сначала медленно, потом она разрыдалась. Он похлопывал ее по плечу, как похлопывают детей, стараясь успокоить. — Все будет хорошо, Ринна. Поверь мне, все обойдется.

Она верила ему, она верила в него. Ринна не протестовала, когда он мягко опустил ее на кровать и вытянулся рядом с ней, нежно держа ее руку в своей. Непонятно как, но ей удалось заснуть.

Вечером того же дня, когда они вернулись в больницу, ее отец был по-прежнему слаб, но цвет его лица изменился. Медицинские сестры больше не хлопотали около него. Ринна почувствовала облегчение. Трэвис прав. Ее отец поправится. Она взяла отца за руку и посмотрела на Трэвиса. Он безмолвно кивнул в знак одобрения.

— Трэвис? — Недоуменно произнес ее отец скрипучим голосом. — Трэвис Мартин? Это вы?

— Привет, Лес. Что это вы затеяли, хотите увильнуть, чтобы не ставить своего жеребца в скачках против моего?

— Мой жеребец медленным шагом обгонит вашу клячу. Ну и влипли вы с ним, Мартин. От таких, как он, одни неприятности.

— Думаете напугать меня? Давайте поднимайтесь и посмотрим, кто прав.

— Не рассчитывайте, вам не удастся поплакать на моей могиле. Увидимся на скачках в Дерби, а может, и раньше. — Вскоре он заснул. Когда он проснулся, стало заметно, что к нему возвращаются силы. Ринна осталась около него одна, Трэвис пошел позвонить Дэвиду.

Лес дотронулся до кольца на ее пальце:

— Кто?

— Трэвис. Мы поженились на прошлой неделе.

— Отец Энди?

Какого ответа он ждет на свой вопрос: подтверждения того, что ему уже известно, или сообщения о том, кто отец Энди? Что осталось в его памяти из прошлого?

— Да, — прошептала Ринна. Поймет ли он, что она имела в виду?

— Ты должна была сказать мне об этом тогда. Он хороший человек… настоящий лошадник.

Вероятно, он все же понял ее. Через три дня Лес Уилльямсон чувствовал себя значительно лучше. Когда Ринна вошла в палату, он покрикивал на сестер, давая им указания.

— Папа, успокойся, — сказала Ринна, сочувственно поглядывая на сестер.

— Успокоиться? Мне нужно тренировать лошадей. А что это вы оба здесь делаете? Трэвис тоже должен заниматься лошадьми. И с кем ты оставила Энди? Ты должна находиться дома, барышня, ты теперь замужем.

Через два дня она действительно уехала, будто бы выполняя его указание. Что толку, если она будет все время бегать к нему в больницу? Лучше ей находиться дома, там, где ей и положено быть, а не стоять у отца над душой. По настоянию Леса его перевели из реанимационного отделения в обычную палату. Ему предстоял долгий период реабилитации, но врачи единодушно высказывали оптимизм по поводу его здоровья. Они изумлялись тому, как быстро он восстанавливал силы, но еще больше их удивляло его бесцеремонная манера требовать беспрекословного подчинения своим приказам. Лес Уилльямсон был полон решимости не упустить шанс поправиться.

Всю дорогу домой Трэвис хранил молчание, а Ринна боялась касаться других тем, кроме тех, что связаны с отцом. Чем ближе они подъезжали у «Мартин Оукс», тем беспокойнее становилось у нее на душе. Как ей держать себя теперь? Как сложатся их отношения? Неужели они вернутся к взаимной неприязни? Совсем недавно Трэвис относился к ней нежно и заботливо, но, с тех пор как они покинули больницу, он, ни разу не обратился к ней. В недоумении Ринна крутила обручальное кольцо. Она вдруг почувствовала, что ей недостает прикосновения руки Трэвиса, его хриплого успокаивающего голоса. Глупо думать, что за всем этим скрывалось нечто большее, чем сочувствие. Почему она так решила? Что за вздор! Мысли путались у нее в голове.

— Ринна?

Стараясь не отвлекаться от дороги, Трэвис бросал взгляды на руки Ринны, продолжавшей вращать на пальце кольцо. Он хотел понять, не слишком ли поспешными оказались его суждения о ней. Сейчас в ее поведении не было и доли притворства. Болезнь отца чуть не убила ее. С неохотой ему пришлось признаться самому себе, что он испытывает радость оттого, что все закончилось, и они едут домой. Эти последние дни, когда ему приходилось обнимать ее, чтобы успокоить, стали настоящим адом. При каждом прикосновении к ней он чувствовал себя влюбленным подростком. Он не мог думать ни о чем, кроме того, что хочет заниматься с ней любовью. Ночи рядом с ней стали для него настоящей пыткой.

— Ринна, — повторил он, собравшись извиниться перед ней за свои прежние подозрения. Самое малое, что он может сделать сейчас.

— Да? — Она вздрогнула и захлопнула сумочку, в которой искала носовой платок. Его резкое обращение напугало ее, хотя ей совсем не хотелось показать ему своего замешательства.

Последовала долгая неловкая пауза; Трэвис вновь полностью переключился на наблюдение за дорогой. Выражение его лица стало озабоченным. Когда она резко захлопнула сумочку, ему показалось, что он заметил там блеснувшие жемчужины. Трудно поверить, что она могла помнить о них в минуты несчастья. Неужели они так важны для нее? Наверное, он поспешил оправдать ее.

— Ничего, — пробормотал он, — мы почти дома.

— Да. — Ринна недоумевала, почему он не сказал того, что хотел. Что помешало их обретенному взаимопониманию? Трэвиса явно что-то разозлило. Последние пять дней он оставался нежным, мягким, заботливым, а теперь вдруг стал резким и невыдержанным. Положив на колени сумочку, Ринна отвернулась к окну и вздохнула. Смены в настроении Трэвиса Мартина выше ее понимания. Никогда, видимо, никогда ей не удастся разобраться в человеке, ставшем ее мужем.