Поверь в любовь

4

Чудо произошло на следующий день. Уже под вечер, до этого не подавая никаких признаков улучшения, Сет внезапно открыл глаза и уставился на Джеймса и Мелоди.

— Боже мой, боже мой, — прохрипел он застоявшимся голосом. — Похоронная комиссия уже прибыла.

— Она едва ли пригодится, — заверил его Джеймс, голос которого, как заметила Мелоди, тоже подозрительно срывался. — Ты не умрешь.

— Ну что ж, извините, что разочаровал вас, — возразил Сет, демонстрируя былой темперамент, хотя и в менее красочном варианте. — Кто это вставил чертову трубку мне в нос?

— Время посещений кончилось, а трубку вставила я, — заявила сестра, войдя в комнату как раз в тот момент, когда Сет уже собрался освободить свой нос от постороннего предмета. — Трубка питает вас кислородом, чтобы вам дышалось легче.

— Уберите ее, — потребовал он капризно. — И можете заодно снять повязку с моей руки. Я уже говорил: идите и вкалывайте свои шприцы в кого-нибудь другого. Мне они не нужны.

— Очень плохо, — сказала сестра. — Вы явно чувствуете себя намного лучше, но все останется по-прежнему, пока доктор не даст новых указаний.

— Он точно пошел на поправку, — слегка ухмыльнулся Джеймс, обращаясь к Мелоди, когда они вышли из палаты.

— Точно, — согласилась она.

Молодые люди прошлись по всей длине зала и остановились у затуманенного дождем окна.

— Это означает, — произнес Джеймс, — что вы можете быть свободны по вечерам и заниматься привычными для вас делами, вместо того чтобы бежать сюда, едва успев закрыть магазин.

— Да, — сказала Мелоди, причем ей хотелось бы чувствовать большее облегчение.

— Не будет и наших торопливых ужинов с тарелкой спагетти и дешевым домашним вином, — напомнил Джеймс с видимым удовлетворением.

— Да, действительно, — мрачно подтвердила Мелоди.

— Вернетесь, я надеюсь, к вашему обычному меню с шампанским в ресторанах с французской кухней? — полюбопытствовал Джеймс, изгибая свои безупречные брови и элегантно засовывая руки в карманы брюк.

— Обязательно, — вновь согласилась она, серьезно рискуя, что не сможет удержать на лице деланую робкую улыбку.

Она сознавала, что желала бы, чтобы Сет выздоравливал помедленнее.

— Дождь довольно сильный, — посмотрел за окно Джеймс. — Ваша машина далеко?

— К сожалению, на дальнем конце второй автостоянки.

— Как насчет последней чашки отвратительного больничного кофе? Мы могли бы отпраздновать воскресение Сета. Может быть, к тому времени дождь кончится.

Мелоди охватило волнение. Ей было все равно, если даже дождь будет идти всю ночь.

— Я, пожалуй, одолею последнюю чашечку.

Они нашли укромный уголок и сели за столик друг против друга.

— За здоровье Сета, — сказал Джеймс, поднимая свою чашку и касаясь ею чашки Мелоди.

— Пусть он живет до девяноста лет, — добавила она и отвела глаза, потому что боялась, что Джеймс прочтет в них все.

Она удивилась, когда он взял ее руку в свою. Это был первый случай, когда он коснулся ее, вложив в прикосновение нечто, похожее на нежность, что глубоко потрясло ее и пошло по телу приятными волнами.

— Знаете, вы держались просто чудесно. — Джеймс переплел свои пальцы с пальцами Мелоди. — Вы не пропустили ни одного дня с тех пор, как Сету стало плохо.

— Вы тоже, — ответила Мелоди.

— Но я его сын.

— Я хотела бы думать, что я его друг.

— Думаю, он тоже хотел бы считать так. Он вправду симпатизирует вам. — Джеймс отпустил ее руку, и они теперь держали свои чашки, словно готовясь пить на брудершафт. Джеймс сверкнул улыбкой, снова заиграв своими очаровательными ямочками на щеках. — В старом барбосе еще теплится жизнь, раз его волнует вид красивого женского лица.

Мелоди чувствовала, что краснеет от удовольствия.

— Вы хотите сказать, что находите меня красивой?

Неделю назад такой вопрос вызвал бы у него раздражение, и в лучшем случае он буркнул бы что-нибудь нейтральное вроде «Видали мы и похуже». Однако сегодня разразился громогласным смехом.

— Вы же отлично знаете: вы красивы, миледи, поэтому не напрашивайтесь больше на комплименты. Ведь вам-то в конце концов все равно, как бы я ни считал.

— Вы правы, — сказала Мелоди.

Но на самом деле ей было не все равно, и, солгав, она ощутила внутри острую боль. Когда Мелоди взялась за свой план воссоединения отца с сыном, она не думала, что может оказаться жертвой скупых по отношению к ней чар Джеймса.

— Этот ливень будет лить еще долго, — кивнул он в сторону окна. — Мы можем пробежаться к машине и закрыть вопрос.

— Меня привлекает эта идея по ряду причин, — сказала Мелоди и тут же пожалела о своих словах.

Джеймс всполошился.

— А что это за причины?

— Мне нужно кое-что сделать, — пролепетала она.

— Это одна причина. А другие?

Можно было сказать ему, что ее частная жизнь никого не касается. Джеймс, не задумываясь, поступил бы именно так, окажись он на месте Мелоди. Она не умела скрывать свои чувства, потому что ей это никогда не было нужно, и теперь решила обойтись полуправдой.

— Наше участие приобрело слишком личную окраску. Надо установить между нами известную дистанцию.

Джеймс взглянул на нее встревоженно и переспросил:

— Между нами?..

Мелоди опять забралась в это болото с крокодилами!

— Мне становится все труднее, Джеймс, сохранять неприязнь к вам.

— Вот тебе на! — Он не то засмеялся, не то закашлялся. — Должен ли я чувствовать себя польщенным?

Ты мог бы ответить мне комплиментом, раздраженно подумала Мелоди.

— Вы не совсем в моем вкусе, — заявила она. — А вы более чем откровенно признали, что я — не в вашем.

— Пока мы согласны друг с другом. Продолжайте.

— В сложившихся обстоятельствах мы легко можем попасть в ловушку и решить…

Джеймс пристально рассматривал ее.

— В каких обстоятельствах? О чем вы говорите?

— Мы оба были очень озабочены состоянием Сета. Тревога сближает людей так же, как и горе. Но у нас с вами очень мало общего, Джеймс. Это факт.

— Но он не означает, что мы должны враждовать.

Да, подумала она, верно, но это предвещает беду, если чувства становятся более глубокими. Мелоди надеялась со временем иметь мужа, большую семью, много детей и четвероногих домашних любимцев. А из разговоров с Джеймсом вытекало, что подобная перспектива не совпадала с его представлением о будущем. Мелоди не хотела влюбляться в мужчину, который никогда не осуществит ее мечту.

— Конечно не должны, — сказала она беззаботно. Я имела в виду только то, что я почти ничего не знаю о вас, поэтому довольно глупо…

— Вы уже знаете, что я был печальным, непонятным, восхитительным маленьким мальчиком, — заявил Джеймс, пожимая плечами и сигналя ей ямочками на щеках.

— Но не знаю почти ничего о взрослом Джеймсе Логане, — посуровела Мелоди. Она взяла сумочку и перчатки, отодвинула назад кресло. — Но все это не имеет никакого значения теперь, когда Сет на пути к выздоровлению.

Боже сохрани, думала Мелоди, покидая кафетерий, терять голову из-за мужчины только потому, что у него милые ямочки и великолепные плечи. Чем меньше она будет с ним общаться, тем лучше!

Когда они оказались под козырьком крыльца у главного входа, дождь усилился.

— О господи! — воскликнул Джеймс, — вы так никуда не пройдете! Моя машина стоит очень близко отсюда. Мы добежим до нее, и я отвезу вас к вашей.

Мелоди перестала мыслить логично, лишилась силы воли, чтобы сопротивляться, когда Джеймс схватил ее за руку. Длинными прыжками они побежали к цели.

— Вы выглядите, как котенок после кораблекрушения, — заявил он, как только они добрались до машины. Он включил свет в кабине, чтобы разыскать в отделении под щитком пакет с бумажными салфетками. — Ну-ка, позвольте, я оботру вас.

Мягкая бумага прилипала к ее волосам, слишком тонкая, чтобы впитать стекавшие капли воды.

— Господи, да у вас волос хватило бы на трех дам! — восхитился Джеймс.

— Так природа вознаграждает за то, что они у меня не завиваются в локоны, — ответила Мелоди.

Ей хотелось отомстить за безразличие, ужасно поразившее ее, когда Джеймс, достав из пакета еще одну охапку салфеток, нахлобучил их обеими руками ей на голову наподобие старинного шлема.

— Почему вы не сделаете завивку, как другие женщины? — спросил Джеймс. Его голос внезапно стал прерывистым, как дым из трубы, летящий по ветру на рассвете студеного дня.

— Потому что я не такая, как другие женщины. — Голос изменил Мелоди.

Сначала он помолчал немного, продолжая прижимать салфетки к ее голове, тогда как большими пальцами рассеянно гладил ее виски. Наконец он произнес:

— Должен согласиться. В самом деле — другой такой нет.

Он сказал только это, но Мелоди знала, что прелюдия к поцелую прозвучала. Она знала, так как голубизна его глаз приобрела несколько иной оттенок, вслед за его изменившимся голосом. Мелоди знала, потому что слышала его глубокий вздох, как если бы он просил Бога дать ему силу воли, чтобы сдержать себя и не отдаться на произвол импульсов, несущих ему неприятности, в коих он не нуждался.

Мелоди знала, потому что ее сердце сбилось с ритма и вырвалось из-под контроля, и она боялась, что легким не хватит воздуха.

А затем она знала уже только одно — его губы касались ее рта и были слаще, чем осеннее вино. И еще она знала, что ее никогда так не целовали прежде, и она не целовала в ответ так же, как сейчас, сознание этого опустошало душу, но, несмотря ни на что, Мелоди не переставала отвечать Джеймсу поцелуями.

— Это, правда, не очень хорошо, — прошептал он, подняв голову настолько, что она смогла увидеть мутное отражение в расширившихся зрачках его глаз.

— Да, — чуть слышно прошептала она. — Еще кто-нибудь увидит.

Но это, конечно, была чепуха. Стекла машины запотели, и они с Джеймсом находились в тесном мирке, замкнутом, как будуар.

— Я, пожалуй, заведу двигатель и включу обогреватель, — проговорил он не слишком убежденным тоном.

Он повернул ключ в замке зажигания. Но прежде чем завелся мотор, кабину заполнил голос, исполняющий «Глаза ангела».

— О господи, — простонал Джеймс, и совершенно непроизвольно губы их снова слились. Рука Джеймса обняла ее за шею и легла на затылок, теплая и уверенная.

Теперь поцелуй был другим — более смелым и, если это было возможно, более захватывающим, чем в первый раз. Он был интимным, проникающим — так целовать себя она никогда не позволила бы другому мужчине после столь краткого знакомства, но сейчас подчинилась безропотно. Более того, она отвечала страстью на страсть, утоляла внезапный голод, и, когда его рука, ласково поглаживавшая ее бок, остановилась на груди, Мелоди подумала только, что наслаждение, такое близкое к боли, остается все-таки утонченным. Прежде она не имела об этом никакого представления.

Раздосадованная сама на себя, Мелоди чувствовала, что, наверное, позволила бы ему заняться с нею любовью, если бы они находились в одном из огромных американских лимузинов с просторным задним сиденьем. К счастью, у взятого Джеймсом напрокат малогабаритного автомобиля были лишь маленькие креслица впереди, разделенные рычагом перемены передач. Только это ее и спасло. Да еще блестящее умение Джеймса держать себя в руках.

— Это недостойно нас, — решительно сказал он тихим, но решительным голосом, прерывающимся и полным страсти. Губы их почти не размыкались.

— Ты прав, — прошептала Мелоди в ответ и заморгала; никогда раньше она не могла бы даже представить себе боль, которую вызвало у нее сознание того, что Джеймс не был настолько одержим желанием, чтобы предпочесть вечные муки сохранению достоинства.

Он завел машину, включил на полную мощность обогреватель и покрутил радио, подбирая новую станцию. Они услышали предсказание погоды:

— Дождь, дождь, затем усиление осадков. В низко расположенной местности ожидаются наводнения. В проливе будут преобладать ветры штормовой силы.

Настроение Мелоди было таким же мрачным, как погода. Почему ее чувства в таком смятении? И какая дьявольская сила могла заставить ее потерять голову после первого поцелуя?

Когда Джеймс остановился у ее машины, Мелоди торопливо пробормотала:

— До свидания. Спасибо, что подвез.

Мелоди распахнула дверцу. Судя по его молчанию во время короткой поездки с одной стоянки на другую, Джеймсу нечего было сказать, и он сожалел об охватившем его на миг безумии. Она не собиралась тянуть время, предоставляя ему возможность сказать ей об этом.

— Пока, — сказал он, даже не подождав, когда она заведет свою машину, и уехал, обдав веером воды ветровое стекло ее автомобиля.

Мелоди чувствовала, что готова заплакать. Она просто сошла с ума!

А Джеймс думал: он, вероятно, обезумел! Что на него нашло? Может, его вывели из равновесия ее мокрые насквозь волосы, черные и глянцевые, как у тюленя? Или виноваты ее ресницы, скользнувшие по его щеке, чтобы прикрыть огромные прекрасные глаза, которые напоминали ему крупные цветы анютиных глазок, вышитые черными бархатными нитями? О боже! Он пустился в поэзию — он, чья жизнь определялась динамикой углов и кривых на чертежах корабельного дизайна. Еще ребенком он стал прагматиком, рано усвоив, что мечтателей ждет, самое большее, разочарование. Так чем же он занимается теперь, действуя как глупый юноша-романтик и нежничая с едва знакомой ему женщиной — к тому же в общественном месте?

Не было никаких разумных причин чувствовать влечение к ней. Ему слишком часто встречались такие, как она, чтобы понять, что движет ими в жизни. Им нужны богатые мужья для удовлетворения своих экстравагантных вкусов. Эта леди также не привыкла удовлетворяться второсортным.

Вернувшись в свой отель «Пламроуз», Джеймс поднялся в номер, просмотрел почту, затем бросился на гигантских размеров кровать и угрюмо уставился в потолок. Его бесило, что в его голове все время жил ее образ. Не надо было никаких усилий, чтобы представить себе ее, лежащую рядом на кровати с распущенными волосами; ее глаза зовут его, как ночные огни; ее розовые губы манят соблазном.

Короче говоря, он тешился идеей заманить Мелоди в свой номер. Его намерение было очевидным — заниматься с нею любовью снова и снова. Но он знал, что это было бы ошибкой.

Джеймс не любил делать ошибки. Он находил, что слишком трудно в них потом признаться.

На следующее утро в Кошачьем ряду все было тихо, и Мелоди решила по-новому аранжировать свою витрину. Наверное, подойдут сплетенные из кружев сердца викторианских времен, учитывая, что до Валентинова дня осталось менее двух недель. Мелоди не испытывала особого энтузиазма с приближением праздника, но это не означало, что остальной мир намерен игнорировать предстоящую дату.

Мелоди трудилась в витрине, раскладывая высушенные букеты цветов по подолу свадебного платья конца девятнадцатого века, когда в толстое стекло уперлась голова Хлои. Затем коллега заглянула в дверь.

— К тебе посетители, — предупредила Хлоя ядовито. — Не думаю, что тебе их надо представлять. Ты знаешь, кто они.

Вслед за Хлоей заглянул и Роджер.

— Отделайся от них, детка. Они — не очень хорошее украшение к твоей витрине.

Четверо или пятеро мужчин беспокойно переминались с ноги на ногу в нескольких ярдах от Мелоди. Они стояли, засунув руки в карманы своих пальто с чужого плеча, и, казалось, спорили, стоит ли подходить ближе.

— Это… — начала Мелоди.

— Нежелательные, — закончил за нее Роджер. — На твоем месте я не пускал бы их в магазин. Они похожи на воришек.

— Я бы сказала скорее, что они отчаявшиеся и голодные, — пробормотала Мелоди, надевая туфли, и поспешила им навстречу.

— Мы пришли к вам не хулиганить, — заговорил один из пришедших. — Мы просто хотели узнать, как дела у Сета Логана. Мы знаем, что вы все время бываете у него.

— Ему намного лучше, — Мелоди было приятно сообщить им об этом.

Пришельцы выглядели обрадованными непривычной для них доброй вестью.

— А мы уж думали, что ему не выйти из больницы живым, — сказал другой. — Сет не из тех, кто стал бы валяться в постели, если это хоть немного зависит от него.

Мелоди улыбнулась: — Пока его мнением особенно не интересовались, и у него не было выбора, но думаю, долго так не продлится.

— Наши ребята… — заговоривший первым запнулся в неуверенности. — Ну, мы подумали, может, мы бы сделали что-нибудь для него? Мы небогаты, но мы с ним старые друзья и хотели ему помочь, как можем.

— Думаю, он обрадуется, если к нему придет больше посетителей. Ему это поможет скоротать время, и я уверена, он захочет повидаться с вами.

Как раз в этот момент к ним приблизились человек лет сорока и девушка. Лицо мужчины показалось Мелоди знакомым.

— Мы от местной телевизионной станции, — представилась девушка. — Мы хотели узнать, не согласитесь ли вы дать интервью в программе «Улицы города» в следующий вторник. Это еженедельная программа. Мы занимаемся проблемами, представляющими общественный интерес в Порт-Армстронге, а ваше имя в последнее время часто появляется в новостях.

— Мы хотели бы сделать передачу о вашей идее насчет создания общественного центра в районе доков, — объяснил мужчина, которого Мелоди узнала: он был ведущим программы «Улицы города». — Добейтесь, чтобы зрители лучше представляли себе вашу цель, если вы понимаете, что я имею в виду. Между прочим, меня зовут Дон Хеллерман.

Мелоди заметила только одно: друзья Сета испарились, как туман в июле, стоило лишь всплыть вопросу об общественном центре, а вместо них появились Хлоя, Роджер, Ариадна и Эмиль. Джастин и Чайковские, хотя были заинтересованы не меньше остальных, держались на некотором расстоянии.

— Я знаю, кто вы, — сказала Мелоди. — Но не уверена, что представляю себе, как вы понимаете слово «цель». Говорите ли вы о самой идее или о людях, которых она касается?

— Мисс Верс, — принялся мягко растолковывать Дон Хеллерман, — вы можете располагать нашей программой для такой постановки вопроса, которая, как вы считаете, полнее всего отвечает интересам жителей города. Я никогда не пытаюсь заранее регламентировать выступление гостей.

Вспомнив, как вели себя ее коллеги, когда она говорила с прессой от их лица, Мелоди обратилась к ним:

— Я думаю, здесь каждый из нас должен сказать свое слово. Как вы считаете?

— Это — ваше дитя, — поспешил высказаться Роджер и отошел дальше. — И всегда это было ваше дитя, с самого начала. Поступайте с ним, как вам угодно.

— В пределах разумного, — вмешалась Хлоя, не готовая так легко предоставить Мелоди свободу действия. — Не забывайте, что нам всем придется жить с тем, что вы наговорите.

Маленькие глаза-бусинки у Дона Хеллермана загорелись.

— Если налицо разногласия, — заявил он, сверкая в сторону Ариадны дорогостоящим зубным протезом, — я могу пригласить не одного гостя, а больше.

— Я готова принять участие, — вздохнула Ариадна.

— Но тебя не готовы пригласить, — обрезал ее Эмиль. — Сэр, мы придерживаемся единого мнения. Мисс Верс — избранный нами представитель.

Подступившие ближе Джастин и Фредерик Чайковский присоединились к этому мнению, Анна утвердительно кивнула головой.

— Благодарю за вотум доверия, — сказала Мелоди, когда телевизионщики уехали. — Хотя считаю, что могло бы быть больше единства.

— Мы все за вас, моя милая, и если среди нас есть кто-нибудь, кто с этим не согласен, то пусть выйдет вперед и займет ваше место, — заявил Эмиль.

— Не смотрите на меня, — предупредил его Роджер. — Я не хочу, чтобы из меня делали болвана на глазах всего Порт-Армстронга. Если Мелоди эта функция по вкусу, пусть занимается ею.

— Я не уверена, что возьмусь за эти дела с телевидением, — призналась Мелоди. — Прежде всего в Доне Хеллермане есть что-то, что не позволяет мне доверять ему полностью. Но мне не хотелось, чтобы у него сложилось впечатление, будто мы отступаемся от идеи создания общественного центра.

Джастин заверил Мелоди:

— Выбора у вас не было. Вы могли только дать согласие на интервью. Но скажем честно, пожертвования сократились в течение последних дней. Люди забывают о подобных вещах, если им то и дело не напоминать.

— Мы тоже могли бы забыть об этом центре, — высказалась Хлоя. — Это был бы лучший выход, если вы спросите меня.

— К сожалению, мы уже не можем выбирать, — напомнил Джастин. — Уже собрано изрядное количество денег. Мы не можем прикарманить их, позабыв, с какой целью начали сбор средств. На нас подадут в суд по обвинению в воровстве и мошенничестве, прежде чем мы успеем нанять адвоката.

— Мне все в этом деле не нравится, — настаивала Хлоя. — Я с самого начала говорила, что нельзя было позволять втягивать себя в дурацкий проект. Это была большая ошибка.

— Что надо сделать, чтобы тебе понравилось хоть что-нибудь? — презрительно фыркнул Роджер.

— Дать ей милого, симпатичного, жизнерадостного мужчину, — промурлыкала Ариадна, взмахнув ресницами в сторону Фредерика. — Признает ли это наша Хлоя или нет, но она сохнет от недостатка мужского внимания.

Мелоди скрипнула зубами в отчаянии, когда разговор перешел в нападки друг на друга.

— Я рада, что вы не хотите выступать — заявила она Роджеру, Хлое и Ариадне. — Дай вам волю, и интервью станет катастрофой. Может, я не всегда говорю то, что, по вашему мнению, должна была сказать. Но я по крайней мере способна не забывать о главном и не дать себя отвлечь мелочами.

Это была похвальба, о которой она впоследствии сожалела.

Едва она вошла в студию, начались сбои.

Сначала помощница ведущего возмутилась, когда Мелоди сказала, что хочет увидеть Дона Хеллермана до начала передачи.

— Я никак не могу беспокоить мистера Хеллермана, — упиралась девица. — Ему делают грим, и он очень рассердится.

— А я уже рассержена, — сообщила ей Мелоди. — Я хотела бы предварительно обсудить с ним, какого рода вопросы он собирается мне задавать, но не смогла ему дозвониться.

— Я посмотрю, что можно сделать, — пообещала помощница и исчезла, оставив Мелоди кипеть от возмущения в комнатушке размером с душевую кабинку.

Последние несколько дней были не самыми приятными в жизни Мелоди. Дон Хеллерман был не единственным, кто не дал себе труда позвонить; обращало на себя внимание и молчание Джеймса Логана. Мелоди мучилась в тисках тоски из-за того, что он пренебрегал ею.

Когда юная помощница ведущего примчалась вновь, она лишь объявила, что через три минуты участники программы появятся на экране.

— Будьте добры пройти со мной. Я покажу, где вас будут представлять.

Очевидно, Дон Хеллерман не намеревался уделять гостям заранее ни минуты своего драгоценного времени.

Студия выглядела как лабиринт электрических кабелей и съемочных камер. Яркие лампы высветили уголок, где ведущий раздраженно ворчал, пока кто-то из гримеров подправлял его редеющую шевелюру. Ослепленная прожекторами, Мелоди с трудом различила в Глубине ряды кресел и услышала гул голосов и шарканье ног собравшейся публики.

— Тридцать секунд! — выкрикнул кто-то, и внезапно Мелоди забыла обо всем и обо всех, включая Джеймса.

Музыка вперемешку с записанными на пленку аплодисментами заглушила биение ее сердца. Дон Хеллерман принял свой обычный светский вид и заговорил в камеру.

— «Улицы города», леди и джентльмены, программа, которая…

Молоденькая помощница Хеллермана слегка коснулась спины Мелоди.

— Теперь в любую минуту, мисс Верс.

Медоточивый голос заполнял аудиторию:

— …Превратить заброшенный консервный завод в трех кварталах от торгового центра во что-то полезное. Достойная с виду цель, но что в действительности движет этой группой людей, арендующих помещения в Кошачьем ряду? Гуманные соображения или алчность? Давайте выясним это. Поприветствуем же мою первую гостью — мисс Мелоди Верс!

Подталкиваемая в спину, полуслепая от света софитов, Мелоди предстала перед камерами под жиденькие аплодисменты. Ее первым желанием было подойти к ведущему и дать ему пощечину за его грязные намеки. Однако здравый смысл подсказал, что этим она сыграет Хеллерману на руку. Если Мелоди не возьмет под контроль свои эмоции, она станет легкой добычей, и он изобразит ее глупой гусыней.

— Мисс Верс, расскажите нам, почему вы так горячо отстаиваете идею создания общественного центра в районе, где вы работаете?

— Потому что вижу, как он нужен, — ответила Мелоди односложно.

— И что именно должно, по вашему мнению, существовать в так называемом общественном центре?

— Кухня, где готовили бы пищу для тех, кто не может готовить сам. Читальный зал с удобными креслами и камином, где можно почитать газеты. Игровая комната с бильярдом и нашим вариантом шашек. Иначе говоря, это должно быть место, где люди могут общаться друг с другом. — Мелоди остановилась, чтобы набрать воздуха. — А еще — спальня, где можно получить на ночь чистую постель, если надо.

Хеллерман поднял брови и плотнее прижал ладонью остатки шевелюры к черепу.

— Вы говорите о ночлежке и суповой кухне, мисс Верс? — спросил он с сомнением.

— Называйте это как угодно, — ответила Мелоди. — Важно, что есть острая нужда в помещении, предлагающем услуги, которые я назвала. Слишком многие живут прямо на улице.

— Вы имеете в виду людей обездоленных?

— Так или иначе, да.

Хеллерман ласково погладил подбородок.

— И как вы пришли к такому выводу, моя милая юная леди?

— Мистер Хеллерман, — ядовито ответила Мелоди, возмущенная его покровительственным тоном, — а к какому выводу должен прийти человек, когда, выглянув на улицу в морозный зимний день, видит в тамбурах магазинов скорчившихся людей, которые пытаются укрыться от холода?

Волна аплодисментов из зрительного зала могла бы ободрить Мелоди, если бы не сурово сжавшиеся вдруг складки у рта Хеллермана. Она поняла, что сделала серьезную ошибку, надеясь, что он стерпит, если одна из приглашенных перещеголяет его. Держа Мелоди под пристальным взглядом холодных глаз, Хеллерман внезапно сменил тему.

— Вы родились в доме, который до сих пор принадлежит вашим родителям вместе с двумя акрами земли у набережной в старом престижном районе Порт-Армстронга под названием Тихоокеанские высоты. Вы выросли с бонной, затем учились в привилегированных школах — сначала в нашей стране, затем за границей, в Швейцарии, где вы завершили образование…

— Я училась в университете в Соединенных Штатах перед отъездом в Швейцарию, — прервала ведущего Мелоди, не желая упустить шанс хотя бы немного подрезать его. Он, несомненно, тщательно потрудился, изучая ее биографию, и знал, вероятно, и то, что у нее на двух коренных зубах стоят пломбы.

Дон Хеллерман отмахнулся.

— Это неважно. Когда вы вернулись в Канаду, то открыли собственный магазин на Главной улице, а когда Кошачий ряд превратился в торговый центр, переместили свое заведение туда. Расскажите о своем магазине, мисс Верс.

— Он называется «Былое», и я держу в нем одежду разных времен, которую даю напрокат частным лицам для вечеров, музеям, драматическим кружкам и так далее.

— Важное дело, — ухмыльнулся Хеллерман. — И оно позволяет вам находить время для организации мероприятий по сбору средств — таких, как костюмированный бал в январе. Это была акция, которая дала вам лично солидную сумму. Сколько вы получили за прокат одежды в тот вечер, мисс Верс?

— Я уверена, вы извините меня, мистер Хеллерман, если я не отвечу на ваш вопрос, точно так же, как я извиню вас за то, что вы его так непростительно грубо поставили.

Еще одна серьезная ошибка на счету Мелоди! Хеллерман заговорил учтиво:

— Вы довольно чувствительны к вмешательству в личные дела людей. Особенно если речь идет о вас. Не считаете ли вы, что создается несколько парадоксальная ситуация, если учесть, что вы сами не слишком щепетильны, когда нарушаете право других людей на невмешательство посторонних в их жизнь?

— Я не понимаю, к чему вы клоните, — отрубила Мелоди.

— Теперь, пожалуй, пора представить следующего гостя, — обратился к зрителям в зале Хеллерман. — Уверен: когда вы выслушаете этого человека, всем будет ясно, к чему я клоню.

Если когда-нибудь Мелоди и сомневалась в существовании женской интуиции, то теперь поняла, что это далеко не миф. Она почувствовала, как у нее поднялись волосы на затылке; ее придавила несомненная и отвратительная реальность. Не нужно было оглядываться по сторонам, чтобы точно знать, кто уверенно шествовал к ним с противоположной стороны.

— Леди и джентльмены! Поприветствуем Джеймса Логана, одного из сыновей нашего Порт-Армстронга! — провозгласил Дон Хеллерман.

Джеймс занял кресло по другую сторону от ведущего. Он вытянул свои длинные ноги, перекинул их одна за другую, подпер голову рукой и коротко кивнул Хеллерману. Игнорируя горевший гневом взгляд Мелоди, который вполне мог и обжечь, Джеймс даже мельком не посмотрел на нее.

Не было сомнения, что он пришел сюда сражаться, что ей, Мелоди, отводится роль его главного противника и Джеймс не намерен позволить ей уйти со сцены непобежденной.